Башня Ярости. Книга 1. Чёрные маки Камша Вера

2895 год от В.И. 10-й день месяца Собаки

АРЦИЯ. ГРАЗА

Покойный Обен мог бы гордиться своим внуком, не потерявшим в этот проклятый день головы. Луи понял все. И предательство Рогге, и замысел Сандера, безумный, но единственно возможный, и то, что бывшему авангарду на помощь не успеть. Молодой Хайнц, без разговоров с явным облегчением признавший первенство графа Трюэля, удивился, когда Луи твердо сказал: «Стоим здесь», но кивнул. И они встали на вершине покатого холмика, отражая атаку за атакой, впрочем, это было не так уж и трудно. Лучшие люди Рогге и отряд циалианских рыцарей сцепились с «волчатами», а на долю Хайнца достались ифранские наемники, с уважением относящиеся и к дарнийским секирам, и к собственным жизням. И те и другие понимали, что судьба битвы решается не здесь. Ифранцы вяло шли вперед, словно ленивые южные волны наползали на высокий берег, подгоняемые несильным ветром. Дарнийцы добросовестно отбивали атаки, но в наступление не переходили: для этого пришлось бы спуститься с холма, откуда можно было следить за основной битвой, и удалиться от оврага и леса, который в случае неудачи становился спасением. Луи был слишком Трюэлем, чтобы не понимать очевидного: смерть воина не должна быть бессмысленной. Если король погибнет или будет захвачен, нужно спасти все, что возможно. Спасти, собраться с силами и отомстить.

Ифранцы в очередной раз исполнили свой танец и отошли. Порыв ветра всколыхнул высохшую траву, сорвал с веток одинокого дерева ворох золотистых листьев, разогнал пылевую тучу, зависшую над Гразским полем. Луи никогда не жаловался на свои глаза, но сегодня предпочел бы стать слепым, как крот или сова. «Оленей» оказалось слишком много, а «волчат» – слишком мало, к тому же им пришлось рваться в гору. Из-за расстояния и поднятой пыли Луи никого не узнавал, но не понять, что происходит, было невозможно.

Хайнц, громко вскрикнув по-дарнийски, рванулся к зарослям рябины, где были привязаны кони, но Луи схватил его за плечо.

– Я прошу меня отпускать, – выдохнул наемник, – там есть мой дядюшка остаться.

– Там оба мои брата и все мои друзья, – тихо произнес Луи, – но мы туда не пойдем. Ты отвечаешь за своих людей, а я… Я отвечаю за Арцию.

– Ты будешь твой король покидать и предавать? – Светло-голубые глаза Хайнца от гнева потемнели.

– Я никогда не предам Александра, но мы отступаем. Твой дядя меня бы понял. Спасать некого, но отомстить мы сможем.

– Да, – дарниец подозрительно шумно втянул воздух, – да, дядя имел говорить мне, что проигранное сражение не есть побежденная война. Прошу меня прощать.

– Да что ты, – перевел дыхание Луи, – все в порядке.

Как же он ненавидел себя за то, что остался жив, что не бросился на помощь сам и удержал других. Но кто-то должен уцелеть, и стать этим «кем-то» выпало ему, графу Трюэлю.

– Монсигнор, – племянник Штефана Игельберга уже взял себя в руки, – я и мои люди есть к ваши услуги. Какие есть распоряжения?

– Прорываемся к мосту через овраг и разрушаем его за собой.

– Но… Так мы будет дорогу нашим друзьям отрезать.

– Хайнц, мы отрезаем дорогу нашим врагам. Наши друзья сюда не прорвутся. Если там кто-то уцелеет, он отступит на юг.

2895 год от В.И. 10-й день месяца Собаки

АРЦИЯ. ГРАЗА

Рафаэль не исключал того, что умрет, но облегчать своим врагам задачу не собирался. Он не дал ифранским рыцарям немедля броситься за Саданом, теперь атэвский красавец будет скакать и скакать, пока не упадет от усталости или пока всадник не придет в себя. О том, что черногривый не вырвется, Рито не думал. Сделав то, что считал правильным, мириец вспомнил о себе, вернее, о том, что его смерть нужна Тартю, а не Сандеру и не ему самому. Пусть сегодня он прикончит на пяток рыцарей меньше, чем мог бы, зато потом спросит со всех и за все.

Шансов вырваться и ускакать не было. Браво – хороший конь, но не Садан, да и момент упущен. То, что Рито Кэрна сделал потом, могло прийти в голову лишь безумцу или байланте, что, по утверждениям некоторых, одно и то же. Все же он был прав, бросившись в бой в облегченном доспехе… Мириец поднял жеребца на дыбы и, якобы не удержавшись в седле, рухнул вниз, в «падении» оказавшись под брюхом чужого коня, в которое и всадил длинный, заблаговременно обнаженный кинжал. Несчастный конь вместе со своим всадником тяжело свалился на землю, но Рафаэль с кошачьей ловкостью сначала слегка отпрянул от своей жертвы, а затем прижался к хребту еще бьющего в агонии ногами жеребца и повалил на себя оглушенного рыцаря, для надежности всадив тонкий кинжал в прорезь шлема.

Теперь, защищенный и от чужих глаз, и от кованых копыт, маркиз Гаэтано мог ждать конца сражения. И ожидание это стало самым страшным в его безумной жизни.

2895 год от В.И. 10-й день месяца Собаки

АРЦИЯ. ГРАЗА

Несущегося вдоль оврага белого коня с черной гривой Селестин Стэнье-Рогге узнал сразу же. У Садана был только один всадник – король, и он мог быть еще жив, а живой Александр Тагэре – это гибель для Эмраза, Жися и, что самое неприятное, для него, Селестина Рогге. Сам граф бросаться в погоню не стал, он никогда не числился среди лучших наездников, а вешать на себя смерть еще одного любимца Арции было излишним. Ему и так теперь придется ездить в кольчуге, Гразу ему не простят.

Рогге глянул в сторону Тартю, выругался и подозвал капитана своей личной дружины, оставаться без Робера было неуютно, но другого выхода не было.

– Капитан Фэрон! Смотрите, вот там внизу…

– Король?

– Да, убитый король.

– Возможно, он лишь ранен.

– Он МЕРТВ, Робер. Привезете мне тело, и можете считать себя нобилем. Но осторожней с конем, лучше его пристрелить. Садан никогда не любил чужаков, а сейчас наверняка озверел.

Робер кивнул. Единокровный брат Селестина верой и правдой служил дому Рогге в надежде, что родичи оценят его услуги, – и вот, наконец! Фэрон давно научился понимать своего сюзерена. Все было очень просто: если Александр Тагэре жив, его нужно добить, но поклясться, что короля нашли уже мертвым. Робер предпочел бы исполнить приказ в одиночку, но увы… Догнать атэвского жеребца было делом нелегким. Проще всего прижать его к оврагу и пристрелить, а для этого нужны загонщики. Фэрон взял с собой три десятка всадников из личной охраны брата, не принимавших участия в схватке. Их лошади застоялись и рвались вперед, а Садан, как бы ни был хорош, не мог не устать.

2895 год от В.И. 10-й день месяца Собаки

АРЦИЯ. МУНТ

Граф Антуан Бэррот подъехал к особняку сына в прекрасном расположении духа. Лучшего и быть не могло, труды многих лет начинают приносить плоды. Все, даже то, что почиталось неудачами, теперь пойдет на пользу Бэрротам, чье происхождение от Филиппа Третьего, хоть и по женской линии, не вызывает сомнений. Еще год или два – и он увидит корону Арроев на красивой, хоть и пустой башке старшего сына.

– Где виконт? – Граф не спеша слез со спокойной, красивой лошади. В полосу везения нужно быть особенно осторожным, сломанная нога ему сейчас не нужна.

– Сигнор Артур у сигноры Дариоло.

– Доложи. – Антуан любил церемонии; кроме того, полезно заранее приучить остолопа к тому, что каждый его шаг расписан на неделю вперед. Все-таки удачно вышло, что его дурак женился на дочке мирийского герцога и сестре любимчика, будем надеяться, уже покойного горбуна. И дело не в черных очах и высокой груди мирийки, при виде которой бес толкнет под ребро кого угодно, – дело в крови. Кэрна – не безродные Вилльо, а дружба Рафаэля с Александром, которого будут усиленно оплакивать, тоже пойдет в дело. Сейчас главное – убрать Артура с Даро из столицы до того, как заявится Тартю. Пусть себе правит год или два, кошачье отродье, жрущее из рук ифранцев, скоро он встанет поперек горла всем, и тогда придет черед Бэрротов.

Север поднимется против узурпатора, а в Мунте бланкиссима примет свои меры. Хорошо бы вывезти из Мунта дочку горбуна, сына не стоит, он хоть и бастард, но – Тагэре. Те же Мальвани могут сделать ставку на Шарло, а это не дело, зато Катрин можно выдать замуж за Жана. Ну и что, что жених старше невесты на двадцать лет, кто при заключении династических браков на это смотрит? Да, маленького Шарло «спасти» не удастся, а все остальное устроит Пьер, на него можно рассчитывать, никакого воображения у человека. Первое, за что он возьмется, возложив на свою унылую башку корону, – это поборы да убийства – тайные и явные. Дети дома Тагэре, законные они или нет, ему не нужны…

Проклятый! Да не успеет пройти зима, как можно будет во всю глотку орать, что кровь детей взывает к отмщению. Лось и северные нобили – люди простодушные, а он им скажет… О, он скажет, что никогда не любил кровопролития и старался быть вне политики, но чаша терпения переполнилась даже у него. Он не может видеть на троне Волингов кровавого ублюдка (такое заявление должно понравиться)!

Бэрроты поднимут знамя с нарциссами Тагэре, сказав, что никогда ни о чем подобном и не помышляли, но кровь Анны Ларрэнской, кровь Арроев стучит в их сердца… За Артура можно не беспокоиться: этот дурень пойдет на все, чтобы отомстить за своего обожаемого короля и брата обожаемой же жены – Кэрна неминуемо сложит свою взбалмошную башку рядом с Александром.

Через пару лет никто не вспомнит, что Рафаэль отрекся от сестры, ведь горбун сам отвел Даро к венцу. Шарлотта говорит, после смерти законного сына горбун написал завещание, в котором назначил наследником сына Жоффруа, а не своего бастарда – дескать, кошачьи лапы не должны пятнать королевский герб. Это станет кличем повстанцев. Это и память Тагэре!

– Ваше сиятельство, его и ее милость ждут вас в Овальной гостиной.

Долго шли, улыбнулся про себя его сиятельство, похоже, были не совсем одеты. Артур выполняет супружеский долг честней некуда, впрочем, его можно понять…

По красивому лицу сына было видно, что он предпочел бы, чтоб отец заявился попозже. Даро часто дышала, а губы были густо намазаны малиновым кремом, похоже, супруг опять зацеловал ее до крови.

– Развлекаетесь, дети? – улыбнулся граф. – Скоро у вас для любви будет больше времени: в деревне, да еще зимой делать больше нечего.

– В деревне? – удивился Артур. – Мы туда не собираемся. Я служу королю, я – капитан гвардии, мое место – здесь!

– Заткнись, – отрезал отец, – я не хочу, чтоб ты потерял свою дурную башку, хоть она и годится только женщин восхищать… Ничего, короны и не на таких тыквах сидели.

– Корона? – Глаза сына широко раскрылись. – Государь еще молод, у него будет супруга и наследники, а…

– Не будет, – махнул рукой Антуан.

– Что?! – Сын схватился за меч. – Что случилось?!

– А случилось то, что Тагэре мертв и большинство его рыцарей тоже. Через три дня Пьер Тартю будет в Мунте, и нам нужно уносить ноги. Теперь главной помехой на пути лумэновского ублюдка будем мы.

– Пьер победил Александра?! – выкрикнул Артур. – Да не будет этого, скорее жаба перьями обрастет.

– Вот и говори, что ты не дурак, – рассердился старый граф, – разумеется, Александр размазал бы недоноска по стенке, но фронтерцам заплачено, Рогге хочет видеть пасынка на троне, а себя – с канцлерским ключом. Основная армия – на ифранской границе, а северных баронов король с собой не взял, Ноэль с Тодором не дали, да и незачем было. Понимаешь теперь?

– Стэнье предал? Проклятый! Ну и осел! Но он тоже хорош, знал же, что Артур молится на горбуна, нужно было начать с другого.

– Как бы то ни было, против короля оказались Тартю, Стэнье и Жись Фронтерский. У Александра полторы тысячи, да и то в лучшем случае, если дарнийцы не уйдут. У Эмраза хватит ума не брать Тагэре живьем, да тот и сам не сдастся. Такие не сдаются… Крепись, сын. Александра теперь сам Проклятый не спасет!

– Отец, – в больших глазах Артура мелькнуло что-то, от чего канцлеру стало страшно, – отец, откуда ты это знаешь?!

Нет, это не Артур – дурак, а он сам. Даже сынок может сложить два и два и понять, что отец замешан в заговоре. Знал, а не предупредил…

– Я узнал только что… Бланкиссима Шарлотта, она…

Даро слушала жуткий разговор молча. Предчувствие, нахлынувшее на нее, когда она смотрела в спину брату и любимому, не обмануло. Они мертвы или умирают. Оба! А люди, сломавшие ее жизнь, люди, которым она отдала себя, спасая Александра, говорят о короне, о наследстве, об отъезде… Они живы, а Александр погиб, так и не узнав, что она его любит; погиб, потому что один Бэррот хочет надеть корону на другого. Антуан знал о предательстве, знал и позволил ему свершиться, хотя Александр всегда был к нему добр.

Ненависть и отчаяние затопили сердце Даро, вытеснив из него даже страх перед Вечным наказанием. Александр погиб, а тут примеряют его корону. Рито мертв, лежит рядом с другом, которого не смог защитить, а старый Бэррот хочет, чтоб они бежали. Он знал, он все знал, как и циалианки, и Вилльо…

Александр со всеми был честен, он не мстил, совсем не мстил, для него главным было прекратить войну нарциссов. Он отпустил этого борова Клавдия, Рогге, Элеонору, шлюху Эжени, всех, кого можно и нельзя. Калватор вещает: прощай врагов, не убий! Сандер прощал, а Триединый его предал точно так же, как и его сигноры… И никто не вступился. Не помог…

Дариоло свято верила Церкви. То, что она с ужасом бежала от Дафны, не повредило ее детской вере в справедливость Господа. Даже разлуку с Александром мирийка восприняла как кару за свои грехи, но теперь, теперь она ненавидела Триединого сильнее, чем кого бы то ни было. Ненавидела и проклинала со всей силой отчаяния. Ей больше не было дела до того, что станет с ее душой, она не хотела ни блаженства в посмертии, ни жизни вечной, все слилось в одну сплошную боль. Александр! Рито! Те, кто позволил им умереть, виновны. И больше всех – бланкиссима и Антуан! Смерть им! Она, Дариоло Кэрна, добровольно отдает себя в руки Зла, пусть завладеет ее жизнью и смертью, ее душой и телом, но Александр должен быть отомщен…

Мирийка не представляла, как именно нужно взывать к Проклятому, знала только, что это возможно, – и она воззвала. Женщина не разжала губ, но ее мысленный крик, полный решимости и отчаяния, прозвенел в ушах словно бы со стороны, а потом наступила тишина. Звуки исчезли, и Дариоло могла лишь смотреть на мужа и свекра; те яростно спорили, их губы шевелились, лбы морщились. На лице Антуана выступили отвратительные бисеринки пота, Артур с искаженным мукой лицом что-то кричал, но она ничего не слышала…

Даро не сразу поняла, что на нее со всех сторон наползает тьма. Мирийка смотрела словно сквозь печную трубу, которая становилась все уже и уже, затем последовала вспышка – и женщина увидела Артура. Смертельно бледный, с отчаянным, решительным лицом, он рывком распахнул серую каменную дверь и шагнул в багровый закат с обнаженным мечом в руке. На клинке вспыхнул и погас алый свет; это последнее, что заметила Дариоло, прежде чем ее подхватило и понесло.

Страшно ей не было – скорее приятно, чувство полета захватило женщину; сквозь овладевшую ей дрему она припоминала, что случилось что-то очень плохое, но не могла вспомнить, что именно, а потом ветер бережно опустил ее на траву, и тьма отступила.

Она сидела под деревом, его ветви клонились под тяжестью красных ягод. Вечерело, впереди расстилалась широкая поляна, почти луг, а дальше вставали деревья, сквозь которые просвечивало алое солнце, и на него можно было смотреть. Стройный темноволосый человек подошел к ней и опустился на одно колено. Рито! Нет, хоть и похож, очень похож… Она его уже встречала когда-то. Очень давно.

Даро ответила золотистому взгляду робкой улыбкой, и в ответ из глаз пришельца излилось такое тепло, что женщина позабыла обо всех своих тревогах. Она была счастлива и свободна. Это был ее дом, ее приют, пронизанный любовью и покоем. Как же здесь хорошо. И эти ягоды, и предосенний вечер, и горьковатый полынный запах, и алый отсвет заката шепчут о том, что беды, несправедливости, обиды – позади. Сейчас за ней придут. Александр придет, он все знает, он простил и понял, они будут вместе. И Рито тоже вернется, ей больше незачем лгать, скрывать, прятаться… Они уже в пути, они скоро будут здесь, а она подождет, сколько нужно.

Ждать их под этим деревом – что может быть прекраснее? Странно, что так слипаются глаза, но здесь ей ничего не грозит, а Александр так любит смотреть на нее спящую…

2895 год от В.И. 10-й день месяца Собаки

АРЦИЯ. ГРАЗА

Бой или закончился, или откатился в сторону, но время мародеров еще не наступило. Самая пора уходить – и Рито Кэрна, с силой оттолкнув ставшее ненужным чужое тело, выбрался из своего укрытия. Никаких чувств мириец не испытывал, вернее, не позволял себе испытывать. Сандер или жив, или мертв, но искать его – дело безнадежное, равно как и друзей. Нужно делать то, что в твоих силах и что за тебя не сделает никто другой. Байланте приподнялся на локтях и выглянул из-за конского трупа. Вдалеке кто-то маячил, но в его сторону не смотрел. Скоро сюда заявятся клирики в поисках раненых, да и все, кому не лень, – в надежде поживиться; но пока ублюдки толкутся возле победителя, чтоб ему… Рито, пригибаясь и используя для прикрытия каждую ложбинку, побежал к запримеченному утром оврагу.

До этого дня Рито Кэрна ненавидел лишь единожды. Циалианка Дафна отравила его детство и юность, и он убил ее. Но это была другая ненависть. Похожая на камбалу ведьма была злобной и опасной, она погубила Ренату, искалечила жизнь отцу, подбиралась к Даро, пыталась вредить и ему, между ними шла война не на жизнь, а на смерть. В конце концов он убил ее, и вместе с Дафной умерли и ненависть, и прошлая жизнь. Затем был побег, встреча с Александром, бесконечные войны и походы. Он убивал, не зная кого, шел вперед то с мечом, то со шпагой, ни о чем не задумываясь и ни о чем не жалея. Смерти он не боялся, он и сейчас не боится, но суть ее понял лишь сегодня. На Гразском поле. Одуэн, Ювер, Никола, Эжен, молодые Крэсси – все они остаются здесь, а он уходит, бросая друзей на растерзание мародерам и воронам. Он не может избавить их от этого, разве что умереть, защищая трупы, но маркиз Гаэтано не станет этого делать. Потому что живому пристало думать о живых.

– Сандер жив, жив, жив, – твердил мириец назло наползающей пустоте. Сигной Кэрна было пылающее сердце, и Рафаэлю казалось, что у него внутри и впрямь все опалено. Даже разрыв с отцом, даже подлость Даро не разучили его улыбаться и любить жизнь, танцуя со смертью. Он не думал, что может быть такая боль и такая ненависть…

Вот здесь он, пробиваясь к Сандеру, заметил чалого Ювера. Жеребец был без седока и весь залит кровью. Странно, как он запомнил это место, ведь тогда в мыслях было одно – успеть! Да, именно тут. Вот рухнувший поверх коня рыцарь в броне с алой насечкой, и рядом Белый. Где-то здесь… Рито понимал, что нужно спешить, но принялся торопливо переворачивать убитых. Один из ифранцев был ранен, и мириец его добил, не испытав при этом ничего. И почти тотчас нашел Этьена Ландея. Выходит, он прикончил его убийцу?

Поэт где-то потерял шлем, его лицо в смерти приобрело сосредоточенно-нахмуренное выражение, каштановая челка прилипла к высокому лбу, на руке виднелись обрывки голубого, шитого серебром шарфа. Последней любовью Этьена была младшая сестра Никола, и, кажется, на сей раз это было серьезно. Рито, непонятно зачем, коснулся шелкового лоскута и побрел дальше. Антуана и Франсуа он узнал по доспехам, кузены Крэсси захватили на тот свет изрядный эскорт, а рядом с переломанным позвоночником лежал светловолосый мальчик, который предупредил о предательстве. Он был еще жив, и это было хуже всего. Юный рыцарь упал с коня, и по нему пронеслась чья-то лошадь. Рито встал на колени и снял с бедняги шлем.

Байланте неплохо разбираются в ранах. Паренек был обречен, ему оставалось несколько часов мучений, и – Проклятый! – он был в сознании. При виде Рафаэля в карих, теплых глазах сверкнула надежда, отдавшаяся в сердце мирийца еще одной болью. Рито ласково и безмятежно улыбнулся и со словами: «Все будет хорошо, все теперь будет хорошо» – с силой надавил бьющуюся на шее юноши жилу. Когда-то старый Лючо показал сыну герцога Энрике, как это делается. Байланте должен знать, как освободить товарища от ненужных мучений. Паренек дернулся и затих. Маркиз Гаэтано, сам не зная почему, поднял его на плечи и понес. Друзей он оставлял без могилы, но они были старше, а этот юноша, пришедший к ним для того, чтобы умереть… Он не мог его бросить здесь, одного.

Тащить закованное в броню тело было тяжело и неудобно, а мириец не обладал силой Одуэна или Штефана, но шел, старательно глядя под ноги. В этот миг Рафаэль Кэрна был прекрасной мишенью и легкой добычей, но судьба упрямо продолжала ему покровительствовать. Ювера он больше не искал, но нашел, причем совсем не там, где думал. Видно, чалый, потеряв всадника, отбежал в сторону. Брата Луи убили секирой. Страшный удар раскроил и шлем, и череп. Рито немного постоял над телом, но опускаться на колени и переворачивать не стал, боясь уронить свою ношу. Все было ясно и так. Рядом с виконтом валялся скомканный молочно-белый плащ. Циалианский рыцарь… Вряд ли он когда-нибудь узнает, кто именно убил Ювера, что ж, придется спрашивать со всех рыцарей Оленя. Убийцей может оказаться любой, и поэтому он не станет щадить никого.

Налетел ветер, пошевелил перья на шлеме мертвого воина в синем. Свой, но кто? Его Рафаэль не знал, а Эжена Трюэля так и не нашел, видно, битва разметала братьев. Мириец стиснул зубы и потащился дальше, обходя мертвых лошадей и переступая через человеческие тела. Несколько раз ему попадались раненые ифранцы и люди Рогге, но он больше на них не отвлекался. Он вообще ни на что не отвлекался, пока не увидел Штефана Игельберга, окруженного целым валом изрубленных тел. Хайнц, если он выжил, теперь барон, и ему больше не придется, открыв рот, внимать поучениям дядюшки. Бедный Хайнц, он так любил Штефана…

Рядом со своим капитаном, уткнувшись головой в его сапоги, лежал еще один дарниец. Рито вспомнил, как его звали: Флак. Йозеф Флак из Альтпверде. Какое-то время маркиз Гаэтано бессмысленно смотрел на убитых, затем бережно положил свою ношу рядом с Йозефом.

Стараясь укрыться за мертвой лошадью, Рито снял свои диковинные доспехи и надел дарнийские шлем, кирасу, поножи и плащ. Так легче путешествовать: Рафаэль Кэрна – слишком заметная фигура… При Штефане был его знаменитый кошель и подаренное Александром кольцо. Рафаэль взял и то и другое, чувствуя, как в груди, отодвигая тяжелую, холодную пустоту, поднимается запредельная ярость. Дарнийские наемники умерли, как рыцари. А те, кто носил рыцарские цепи, изменили, словно последние шлюхи. Нет, хуже! Онорина и ее товарки никогда бы не сделали то, что Рогге, но он свое получит. Что-то заставило Рито рывком обернуться. Никого… Солнце стояло еще высоко, заливая округу беспощадным светом; мириец огляделся, узнавая окрестности. Гразская пуща, лента дороги, глубокий, заросший кустами овраг, по дну которого бежит речушка, как же ее зовут? Неважно. Ему в любом случае туда. Там можно напиться и умыться, а затем низом добраться до деревеньки, в которой они с Луи были вечером. Там он украдет лошадь. Именно украдет, потому что крестьянам незачем видеть его мирийскую физиономию.

Кэрна вновь взвалил на плечи безымянного юношу и поволок к спасительному оврагу. Лючо смеялся, что молодой сигнор быстрее смерти. Может, и так, но смерть сегодня внакладе не осталась.

Вот и овраг. Осины в своем извечном ознобе, алые ожерелья рябин, звон ручья… Тихо и покойно. Склон был слишком крут для большинства людей, но не для байланте, выросшего в Рорских скалах. Рафаэль со своей невеселой ношей уверенно спустился вниз, и роскошная осенняя чаща приняла его в свои объятия.

Маркиз Гаэтано похоронил мальчишку, вырыв яму подаренным Сезаром у стен Кер-Септима атэвским кинжалом. Кер-Септим… Какими веселыми и удачливыми они тогда были. Они полезли в пасть Проклятому – и вернулись с победой. Не погиб никто, хотя то, что они учудили, было безумием. Тогда вернулись все, все… А сегодня из боя вышел он один… Вышел без единой царапины, чтоб тебя…

Рыть настоящую могилу не было ни сил, ни времени. Рафаэль ограничился неглубокой ямой среди рябин, немного подумал и вложил в мертвые руки ветку с алыми ягодами, поцеловал убитого в лоб и кое-как забросал глиной и ветвями. Сквозь алую листву пробился луч заходящего солнца. Проклятый, ну и руки у него! Прямо как у Творца, слепившего первого из людей, замешав землю на своей крови.

Кэрна добрел до текущей по дну оврага речушки, ополоснул руки и лицо, напился, глянул на залитый кровью сапог, не выдержал и, сорвав с одежду, кинулся в холодную, отдающую болотом воду. Если б можно было смыть еще и боль, и память! Мириец вышел на берег, прислушался и ничего не услышал. Если кто-то и побывал в овраге, он ничем не выказал своего присутствия. Одеваясь, Рафаэль пытался думать. Разум подсказывал одно, сердце – другое. Уцелевшим сторонникам короля Тагэре судьба оставила на выбор две дороги – на север, в Гвару, и на юг, в Оргонду. Он к тому же мог вернуться домой к отцу или попытаться разыскать вечного капитана. Но Рафаэль знал, что прислушается не к здравому смыслу, а к той звенящей струне, что вела его по жизни от боя к бою, от безумия к безумию. Он пойдет в Мунт и посмотрит, что можно сделать там. Вдруг дурак Артур жив и скрывается? Нет, на это он не способен, но его могли схватить и где-то запереть. И еще были дети и эта кошка Даро…

2895 год от В.И. Вечер 10-го дня месяца Собаки

АРЦИЯ. ГРАЗА

Оруженосцев почти не осталось, и рыцари сами помогали друг другу; многие были ранены, другие просто смертельно устали. Вечерело, звенел ручей, шелестели ветви. Давший им приют лес жил своей жизнью, белкам и зябликам не было дела ни до смерти Александра, ни до того, что юный Жан ре Гри, которого вытащил на себе Хайнц, умирал. Луи, прихрамывая совсем как Александр и ненавидя себя за это, подошел к мальчишке; тот смотрел на небо невидящими глазами и что-то шептал. Трюэль наклонился и услышал, что оруженосец зовет своего короля.

– Скоро они будут встречаться. – Дарниец, опустившись на колени рядом с юношей, пробовал его напоить, но вода текла по подбородку и шее, смешиваясь с кровью, оруженосец что-то еще прошептал и затих…

Луи промолчал. Было странно смотреть на длинного Хайнца сверху вниз, и арциец присел рядом. Проклятый, как же он устал.

– Вы есть раненный в голову, и новая перевязка необходима есть, – тусклым голосом сказал племянник Штефана Игельберга, – мы не имеем медикуса, но я готовый вам помогать.

– Спасибо, Хайнц, от таких царапин не умирают.

– Умирают, если они оставаются грязными. – Обстоятельность и упрямство было, видимо, у этой семейки в крови. – Я настаиваю на немедленном перевязывании и промывании. Мы нуждаемся в здоровом вожде.

– Вожде?

– Вы имели во время боя сказать, что отвечаете за Арцию. И это так. Мы ждем приказаний.

Луи покорно дал себя перевязать. Дарниец был прав, рана могла загноиться, это было ни к чему. Хайнц, закончив возиться, не ушел, Трюэль понял: наемник ждет вопросов и распоряжений – и спросил первое, что пришло в голову:

– Сколько нас?

– Под моим началом остается триста шестьдесят четыре человека, из которых семьдесят два ранены, двадцать девять тяжело, – сообщил племянник Штефана. – С нами четыреста семь лучников, почти совсем не имеющих стрел, пятьдесят четверо пеших и утративших своих коней и двадцать три легких конных воина. Среди них также есть достаточно раненных, но легко.

– Хайнц, прикажите всем отдыхать, а нобилей и командиров соберите здесь, скажем, через ору.

Наследник Игельберга встал, старательно отдал честь и исчез за кустами. Он обрел нового начальника, и мир для него вновь встал с головы на ноги. Луи Трюэль дарнийцу тихо позавидовал.

Он никогда не боялся ответственности, дед его считал толковым, да и Александр прислушивался к его словам, – но это было совсем другое. Луи умел думать, но не то чтобы не умел, но не любил приказывать. Железный тон и властность были не по нему, но теперь придется. Арциец еще раз глянул на мертвого оруженосца, встал, как мог, поправил изорванную одежду, пригладил растрепавшиеся волосы, зачем-то коснулся меча.

Итак, граф Луи Трюэль, на твою голову свалилось восемь с лишним сотен человек, не желающих смириться с поражением. Для начала придется их удержать от глупостей, а потом… Луи бы дорого дал за то, чтобы сказать – потом мы пойдем туда-то к тому-то, и он нам скажет, как надо. Вообще-то Сезар вполне для этого годился. Мальвани – Волинг, хоть и по женской линии, лучший друг Александра, отменный полководец, чего уж лучше! Но он в Оргонде, до которой надо еще добраться. Сейчас, когда «паучата» с помощью Тартю покончили с арцийской угрозой, они займутся Лиарэ. Мальвани и Марта так просто не сдадутся, но им будет не до Арции, самим бы кто помог… Нет, в Оргонду идти не стоит… А что бы сделали дед и Сандер? И о чем бы спросил Ювер? От мыслей о братьях стало вовсе худо, но Луи сжал зубы и постарался взглянуть на происшедшее глазами Ювера. Тот умел замечать очевидное…

– Монсигнор, мы явились согласно вашему приказу.

Он не монсигнор! Трюэли и графами-то стали всего лет двадцать назад, но сейчас это неважно. Луи медленно поднялся навстречу полутора десяткам человек, которых Хайнц счел достойными присутствовать на совете. Сам дарниец с серьезным видом встал за правым плечом нового предводителя. Луи оглядел измученные лица с нехорошо блестевшими глазами. Так он и думал: в этих упрямых башках лишь ярость и мысли о мести. Те, кто хотел удрать, удрали, остались готовые умереть за проигранное дело. Благородно, но глупо.

Граф Луи-Анатоль-Обен Трюэль поправил рыцарскую цепь на шее.

– Господа, прошу садиться.

Этого они не ожидали. Спокойный, деловой тон. Именно так Александр разговаривал с Лосем и его обалдуями в начале наботской кампании. Тем тоже хотелось драться, драться и еще раз драться, а не думать.

– Господа. – Граф еще раз обвел всех строгим взглядом. Эх, жаль, глаза у него карие, а не серые, как у Сандера. В серых глазах что-то есть, что-то, заставляющее подчиниться. – Нам нужно понять, что произошло, и начать действовать. Мы не можем оставить Арцию этому ублюдку.

– А как мы ему помешаем? – Морис ре Шаотан, под началом которого были лучники, горько усмехнулся. – Они победили, завтра у наших замков будут новые хозяева. Разве что мы догадаемся приползти на брюхе к Эмразу и просить его о прощении…

– За верность законному королю? – Глаза незнакомого Луи воина без консигны нехорошо блеснули. – Думай, сигнор, что говоришь!

– Я думаю, – отозвался Морис, – и я на поклон к Тартю не пойду.

– Мы не предадим Александра, – угрюмо кивнул барон Латен, примкнувший к ним с полутора десятками конных арбалетчиков, – ни живого, ни мертвого. Пусть мы его не вернем, да и Пьера нам не осилить, но Стэнье мне ответит. Даже если это будет мой последний бой.

– Правильно. – Шаотан гордо вскинул голову. – Нас не так уж и мало, если умело отсечь какой-то отряд, мы им еще покажем.

– И поляжете, навсегда избавив Тартю от опасности, – Луи Трюэль прямо посмотрел в лицо незнакомому воину; отчего-то казалось, что, убедив его, он убедит и других, – нужно уходить туда, где нас никто не достанет, набраться сил, получить помощь, а потом уж и спрашивать. Со всех и за все… Стэнье подождет.

– Вы правы, сигнор, – как-то так вышло, что другие предоставили незнакомцу право говорить от их имени, – мы пробьемся на север в Тагэре и поднимем людей.

– Как тебя зовут?

– Андре Вобан.

– Останешься со мной. Теперь о том, куда идти. Эмраз ждет, что мы пойдем в Тагэре. Ублюдок – не воин, но он подлец, да и советчики у него – гаже не придумаешь. Они наверняка уже позаботились о заложниках. Если мы пойдем в Эльту, у нас на пути встанет армия. Если мы прорвемся, будет погоня. У нас нет сил для решающей битвы, нет крепости, которая вместит всех и выдержит долгую осаду. А если нам начнут передавать приветы от близких из Замка Святого Духа?

Нет, мы пойдем по следам удравших фронтерцев и, если удастся, отвернем им головы, а потом свернем в Гвару. Там Лось и кардинал Мальвани. Поднимать Эстре, Мальвани и Тагэре оттуда легче.

– Это есть правильные слова, – раскрыл рот Хайнц, – но нам нужно быть быстрыми, чтобы нас не догоняли.

– Не думаю, что Пьеру сейчас до нас, а когда он очнется, мы будем далеко. Выступаем за ору до рассвета. А сейчас отдыхать. Хайнц, вы тоже идите.

– Слушаюсь, монсигнор. Я имел поставить для вас палатку за тем оранжевым деревом, имени которого я не знаю.

В этом был весь дарниец. Тащить с собой палатку и ни о чем не спрашивать, пока сами не объяснят. Неужели его великолепный дядюшка мертв? Пока известно лишь о смерти Рито. Мириец мог упасть с коня лишь мертвым, а забрызганный кровью Браво без седока бродил у оврага, пока его не поймали. Кэрна погиб, но остальные? Луи понимал, что шансов на спасение у тех, кто бросился сломя голову на лумэновские тысячи, нет, но ведь порой случаются и чудеса.

2895 год от В.И. Вечер 10-го дня месяца Собаки

АРЦИЯ. ГРАЗА

– Граф, вы заставили нас ждать, – в голосе Пьера Тартю сквозило недовольство, – мы даже усомнились в вашей преданности.

– Ваше Величество, – Селестин Стэнье-Рогге почтительно преклонил колени и под ироничным взглядом ифранцев и «пуделя» Гризье, по глупости покойного Филиппа ставшего графом Мо, облобызал протянутую ему вялую руку, – я ждал нужного момента. Маршал Аршо, как полководец, был должен это понять.

– Мы понимаем.

«Мы»… Тагэре терпеть не мог всяческих монарших штучек, а пасынок… Правду говорят, каждый новый король хуже предыдущего, хотя из Пьера король что из крысы волк. Граф Стэнье внезапно понял, что ненавидит и боится сына Анжелики. А тот через несколько ор после добытой чужими руками победы заговорил так, словно родился на троне. Селестин был стреляным воробьем и понимал, что это плохая примета.

– Ваше Величество, я сделал все, что в моих силах.

– Мы ценим ваши услуги.

Опять «мы». Неужели кошкин сын теперь любую фразу с этого слова начинать будет? Но игрушки, похоже, закончились. Пасынок – трус и дерьмо, но соображает быстро. Нет, зря он в это ввязался, быть канцлером при таком короле – ходить по канату.

– Мы довольны тем, как вы сражались с узурпатором, и выражаем вам свою благодарность. С сего дня граф Стэнье-Рогге назначается маршалом Арции.

Селестину показалось, что он ослышался. Маршалом?! Не канцлером! Конечно, Александр был и маршалом, и королем, а Пьер про войну знает только, что на нее шлем нужно надевать. Без маршала ублюдку не обойтись, но почему он выбрал его, Рогге?! Это не награда, а камень на шее, потому что победы король присвоит, а поражения свалит на маршала. А поражения будут. Гартаж и Мальвани воевать умеют, да и на севере хлопот хватит.