Завещание бессмертного Санин Евгений
- Моя голова давно уже ничего не стоит. Одно слово Аттала — и…
- Как сказать! — загадочно покачал головой начальник кинжала. — Еще десять талантов — и ты, как прежде, каждый день сможешь иметь счастье лицезреть Аттала и беседовать с ним!
- Это невозможно… — прошептал Эвдем. — Ты шутишь!
- В Пергаме — все возможно! — усмехнулся Зимрид. — Но прежде ты должен съездить на Хиос, Родос, Делос, обшарить все рабские рынки и найти такого лекаря, который смог бы избавить нашего царя от мучительной болезни!
- Что — у него опять сердцебиения?
- Увы! — сокрушенно покачал головой начальник кинжала. — И против них бессильны острые мечи и пики моих верных людей. Найди такого лекаря, Эвдем. И я в тот же день я представлю тебя царю!
- А меня?.. — шагнул вперед Луций. — Я…заплачу!
- Может, и тебя! — кивнул Зимрид. — Если только, конечно, это не пойдет во вред базилевсу, хотя какой ему может быть вред от вашего старого, алчного претора! Так — какие–нибудь беспошлинные закупки пергамента для Египта, куда ввоз его строго запрещен нашим законом. Я угадал?
- Я восхищен тем, что ваш царь доверил должность начальника кинжала столь проницательному человеку! — деланно изумился Луций.
- То–то! — назидательно заметил Зимрид. — А денег твоих мне не надо! Да–да! — повторил он удивленно приподнявшему бровь Эвдему. — Не надо! Вдруг я сам когда–нибудь стану базилевсом! — в шутку сказал он, и глаза его лукаво блеснули. — Вспомни тогда, Гней Лициний, о моей услуге!
- Конечно, не забуду, когда сам стану консулом! — тоже в шутку сказал Луций, и глаза его повеселели.
4. Лавка Артемидора
После посещения Эвдема счастливый Демарх, сжимая в кулаке три золотых статера — целое состояние для его семьи, торопился выполнить приказание своего нового господина. Ноги сами несли его к лавке купца, у которого вчерашним вечером он договорился встретиться с рабом Артемидора.
— Самого Артемидора пока нет, — сказал тогда раб, сочувственно выслушав рассказ Демарха о пропаже вещей перед алтарем Зевса. — Он в отъезде вот уже два месяца. Но твои сведения о том, как римляне готовы поступить с нами, могут заинтересовать его друзей. Приходи завтра!
Демарху понравился этот раб — образованный и мягкий, как все рабы из далекой Греции. Но что–то в его голосе, в привычке то и дело оглядываться во время разговора вызывало неприятное ощущение.
«В лавке этого Артемидора явно зреет что–то преступное! Недаром Эвдем сказал, что это один из самых опасных домов в Пергаме! — на ходу думал он. — И это наверняка так, хоть там и говорят о своей ненависти к римлянам. Не может такой добрый и справедливый человек, как Эвдем, преследовать хороших людей. Значит, Артемидор, его друзья и даже рабы замыслили заговор, может, они собираются рассорить Пергам с Римом, а это — война, в ходе которой погибнут или попадут в рабство многие пергамцы, как знать, возможно, и мои дети! Это новые бессмысленные разрушения святилищ и храмов, быть может — о боги! — даже великого алтаря Зевса!..»
К высокому просторному дому с нарисованными яркими красками на стене вазами Демарх подошел с твердым убеждением, что в нем находятся его личные враги.
Он с трудом заставил себя улыбнуться радостно бросившемуся к нему знакомому рабу, благо, это жалкое подобие улыбки грек расценил как то, что разбитые римлянином губы плохо повинуются пергамцу.
— Иди за мной! — оглянувшись по сторонам, быстро приказал раб. Следуя за ним, Демарх прошел мимо многочисленных прилавков, уставленных дорогими вазами, мегарскими чашами, амфорисками, стеклянными колбами, всем тем товаром, место которому только в домах зажиточных людей Пергама. Сам Демарх пользовался только сосудами, купленными в самых дешевых гончарных мастерских, и потому зачарованно озирался вокруг, спотыкаясь и приостанавливаясь, к неудовольствию поторапливающего его раба.
У одной из круглобоких ваз он застыл, и никакие окрики грека не могли заставить его сдвинуться с места. Ваза была расписана знакомыми фрагментами восточного фриза алтаря Зевса!
Демарх обошел вазу кругом, поражаясь, как точно сумел воспроизвести художник каждое движение Зевса и Геи, каждое перышко на крыльях торжествующей победы Ники. Голова борющегося с самим Аполлоном змееногого гиганта так же, как и на самом алтаре, слегка стилизована, и точно так же в ней уже нет живого огня.
Еще один шаг — и Демарх увидел гиганта, сражающегося с Гекатой. Но тот ли это гигант, вялый, бесстрастный, самый неудавшийся из всех окружавших его фигур?
Здесь он был изображен художником, превратившимся вдруг из покорного подражателя в соперника великим создателям алтаря, борцом, с неукротимой, бешеной яростью кусающим зубами плечо своего божественного противника, совсем как гигант в группе Дионы на северном фризе.
Почувствовав, что его трогает за локоть раб, Демарх с неохотой оторвал глаза от вазы, собрался даже купить ее.
Он уже хотел спросить о цене, как вдруг вспомнил, что все эти вазы, боги на них, сам алтарь подвергаются угрозе, и идет она, возможно, из этой самой лавки.
Демарх сжал в кулаке статеры и решительно шагнул следом за рабом.
У неприметной двери грек остановился и, оглянувшись на скучающих продавцов, быстро открыл ее, поторапливая Демарха знаком следовать за ним.
За дверью оказались ступеньки, ведущие вниз. Их освещали несколько тускло горящих светильников.
Ожидавший увидеть мрачное и таинственное подземелье, Демарх остановился перед стеной, снизу доверху заставленной полками с вазами и мегарскими чашами.
Это был обычный подвал торговой лавки, где хранились товары. Но раб, заговорщицки подмигнув, повернул одну из самых неброских ваз, и стена бесшумно отодвинулась, обнажая еще одну дверь. Раб открыл ее, жестом пригласил Демарха за собой, но вскоре неожиданно остановился. Пергамец в потёмках едва не налетел на него. Впереди стояла группа вооруженных людей.
В свете далекого факела блеснули наконечники копий. Демарх почувствовал, как одно из них уперлось своим острием прямо ему в грудь.
- Кто? — отрывисто бросил стоящий к ним ближе всех человек.
- Вечно пугаешь меня своим неожиданным появлением, Пифон! — проворчал грек, пытаясь отвести от своей груди железное жало.
- Кто?! — грозно повторил воин.
- Да это же я — Лимней!
- Кто?!! — в третий раз воскликнул воин, всем своим видом давая понять, что еще мгновение — и он пронзит грека.
- Гелиос! — торопливо ответил раб.
- Да радует он нас своим теплом и светом вечно! — опуская копье, заученно отозвался воин. — Это другое дело. Проходи!
- Можно подумать, что ты впервые видишь меня! — упрекнул Пифона грек. — Ведь не прошло и получаса, как я вышел отсюда!
- А откуда мне знать, кого ты привел за собой? — огрызнулся воин. — Сказано — пропускать только тех, кто назовет имя Гелиоса, а всех остальных убивать на месте, так я и делаю!
«Строгие у них порядки! — стараясь не отставать от Лимнея, подумал Демарх. — Видно, дело здесь куда серьезнее, чем предполагает Эвдем. Странно только одно — выбрали для пароля имя бога солнца, а сами собираются глубоко под землей!»
Наконец, раб остановился и сообщил:
- Пришли!
Чуть слышно скрипнула дверь. Демарх невольно зажмурился от ударившего в глаза яркого света. Помявшись на пороге, он вошел в большую, просторную комнату и робко осмотрелся вокруг.
Это была обычная с виду скульптурная мастерская, каких немало он видел в Пергаме.
Повсюду стояли готовые и незавершенные статуи, глыбы и небольшие куски неотесанного мрамора. На этих кусках и глыбах сидели несколько человек в одежде пергамских купцов и воинов.
Вдоль стен на лавочках и ложах, предназначенных, очевидно, для натурщиков, тоже вперемешку сидели купцы, ремесленники, командиры наемных отрядов и — Демарх даже глазам своим не поверил — рабы.
Все эти богато и бедно одетые люди, с перстнями на пальцах и ошейниками на шеях, с аккуратно завитыми волосами и клеймами на щеках, совсем как равные, переговаривались и отчаянно спорили друг с другом.
При появлении Демарха шум мало–помалу стал стихать. Все взгляды устремились на окончательно заробевшего пергамца.
Сидевший в кресле мужчина лет тридцати, одетый в грубый халат бедняка, красивый, широкоплечий, с волнистыми волосами, спадающими на плечи, кивком головы приказал Демарху выйти на середину и, оглядев его, сочувственно спросил:
- Это тебя приказал жестоко наказать римский торговец?
В его голосе было что–то такое, что Демарх невольно поклонился и почтительно ответил:
- Да, господин…
- В чем же ты провинился?
- Я вез в гостиницу его вещи, и воры украли их.
- А где находился в это время сам римлянин?
- Он был рядом и осматривал алтарь Зевса… А когда обнаружил пропажу, пообещал продать меня и всю мою семью в рабство!
- Узнаю римлян! — усмехнулся мужчина. — Невиновного они готовы продать в рабство, а виноватого — убить после жестоких пыток!
- К счастью, вещи быстро нашлись, — быстро добавил Демарх, умалчивая о помощи Эвдема. — Но этот римлянин предупредил, что в случае новой нашей встречи он нарежет из моей спины плетей и прикажет с утра до ночи хлестать ими моих детей…
Гул возмущенных голосов заглушил его последние слова.
- Вот видишь, Аристоник, как они уже обращаются со свободными пергамцами! — выкрикнул худощавый ремесленник.
- А ты предлагаешь ждать! — положил пальцы на рукоять меча один из командиров наемников.
- Садись на любое свободное место, здесь все равны! — улыбнувшись Демарху, мягко сказал сидевший в кресле — побочный брат нынешнего царя Аттала, родной сын великого Эвмена, имя которого Демарх боготворил, потому что в его правление был построен алтарь Зевса.
- Ты — носильщик, и этим можешь быть полезен нам! — прибавил худощавый ремесленник. — Вы, носильщики, первыми в Пергаме узнаете новости со всех концов света, в том числе и о делах Рима, и благодаря твоим друзьям мы узнаем о беззакониях сената даже раньше царя!
Словно в подтверждение его слов, с одной из скамей послышался знакомый голос:
- Демарх, сюда!
Демарх повернул голову и увидел Кабира — своего давнего конкурента в борьбе за выгодных гостей Пергама с тяжелыми, громоздкими сундуками и ящиками.
Это был тот самый носильщик, который отказался везти вещи Луция Пропорция в Верхний город.
Всегда хмурый и неразговорчивый, Кабир на этот раз приветливо улыбнулся Демарху. Освобождая рядом с собой место, шепнул:
- Рад тебя видеть здесь! Скоро весь Пергам, все окрестные города будут с нами. Но — тс–с! Наши опять сейчас станут торопить Аристоника. И чего он медлит?..
В скульптурной мастерской тем временем действительно накалялись страсти. Вскакивая со своих мест, перебивая друг друга, купцы, ремесленники, воины и рабы кричали:
- Освободи нас от проклятых римских ростовщиков!
- Дай нам перерезать глотки их прихвостням — царским вельможам!
- В море всех римлян! В море!
- Жрецы больше половины пергамских храмов и святилищ с тобой, Аристоник!
- Армия не желает больше терпеть унижений и притеснений со стороны Аттала!
- Все рабы за тебя, Аристоник!
- И ремесленники!
- И крестьяне!
- Весь Пергам ждет твоего знака!..
- Постойте! — властным голосом воскликнул Аристоник, поднимая руку. — Не все сразу. Ты, Анаксарх, говори!
С мраморного возвышения поднялся рослый купец, столь величественный и дородный, что с него самого впору было ваять Посейдона или Атланта. Глухо откашлявшись, могучим басом сообщил:
- Я, как вам известно, только вчера вернулся из Ликаонии. Местная знать, правда, опасается, что если в нашем восстании примет участие чернь, то поднимутся их бедняки и рабы. Но в принципе ей — что Аттал, что Аристоник — все едино, главное, что оба они — сыновья уважаемого там Эвмена.
- У Эвмена был только один сын — Аристоник! — выкрикнули из дальнего угла. — Весь Пергам знает, что Аттала Стратоника родила от его дяди, который женился на ней после того, как пронесся ложный слух о гибели Эвмена! Благородный же Эвмен, вернувшись из похода, ни словом не упрекнул жену и усыновил Аттала!
- А любил Эвмен только одну женщину в мире — мать Аристоника, и хоть она была рабыней, наш Аристоник имеет даже большие права на престол, чем Аттал! — подтвердил худощавый ремесленник.
- Фархад! — дав ему договорить до конца, обратился к купцу с короткой персидской бородкой Аристоник. — Что скажешь ты?
- В Сирии меня дважды ограбили, один раз, когда я ехал туда, и второй — по пути обратно, — выставив корявые зубы, весело объяснил неунывающий перс. — Но зато я привез больше, чем деньги! Я привез сведения, что сирийский базилевс Антиох не выставит против нас ни одного десятка своих воинов, если Рим двинет на Пергам свою армию! Поистине – это мужественный и великий царь!
Все, кто находился в мастерской, поднялись со своих мест и, прославляя храброго царя Сирии, радостными возгласами одобрили сообщение купца.
Демарх с изумлением обнаружил, что он тоже стоит рядом с Кабиром и радуется известию.
- Вот видишь, Аристоник, — пробасил Анаксарх. — Нужно действовать!
- Неизвестно, какие новости привезет нам из Греции и Македонии Артемидор, хозяин дома… — покачал головой Аристоник.
- Уверен, что архонты Греции и несчастные македоняне поддержат нас и выставят против ненавистных им римлян свое войско! — вскричал Фархад. — Когда меня последний раз ограбили в Греции…
Его слова потонули в дружном хохоте. Аристонику, чтобы навести тишину, пришлось несколько раз ударить молотом по мраморной глыбе.
- Кто у нас был в окружающих Пергам государствах? — спросил он, едва только смолк последний веселый возглас. Поднялся высокий стройный торговец, в котором Демарх признал известного всему Пергаму скупщика краденого Херимона.
- Меня никто не грабил, вернулся я с большой выгодой, — растягивая слова, произнес он, — но вести мои неутешительны. Каппадокия, Понт и Вифиния до конца будут преданы Риму и Атталу, если его, конечно, будет поддерживать сенат. И Ариарат, и Митридат, и Никомед в случае нашего выступления выставят свои армии на стороне Рима, и тем самым замкнут нас в кольцо с севера и востока.
- Но с юга–то это кольцо замкнуто не будет! Риму не до нас! — воскликнул седобородый купец. — По вашему заданию я побывал в Риме и могу поклясться, что во всей Италии только и разговоров сейчас, что о Сицилии, где восстали рабы Евна, да Нуманции! На их окончательное покорение консульским армиям потребуется два–три года, не меньше!
— А мы тем временем окрепнем, выстроим крепости, вооружим народ…
- Купим новых наемников!
- И Митридаты с Ариаратами все это время не двинутся с места!
- Надо действовать, Аристоник!
- Что ж, — задумчиво кивнул Аристоник. — Пожалуй, я поговорю с братом и постараюсь убедить его выгнать всех римлян из Пергама!
- А мы будем день и ночь молиться за твой успех! — заверил молодой жрец.
- Поговоришь? Молиться?! — вскочил худощавый ремесленник. — Да надо поднимать народ, армию! Идти на дворец! Спихнуть с трона этого зажиревшего Аттала!!
Аристоник тяжело поднялся и гневно взглянул на ремесленника.
- Сейчас начнется знакомая история! — шепнул Кабир, подталкивая локтем Демарха. — Цари — они все из одного теста, даже если их матери — рабыни…
- Аттал мой брат, и я не хочу даже слышать советы низвергнуть его с трона! — запальчиво произнес Аристоник.
- Мой отец, Эвмен, с детства повторял мне, что никогда рука Атталида не поднималась на своего брата! Призовет Аттала Аид по своей воле в свое царство, пожалуйста, я готов править Пергамом, и править по справедливости, так, чтоб не было в нем ни богатых, ни бедных, ни униженных, ни рабов, а все были бы равными и счастливыми, как в прекрасной книге Ямбула о сказочном государстве солнца. Но пока Аттал жив — я требую не произносить больше при мне вслух то, что я только что услышал! Боги вразумят его, и я вместе с ними! Я отправлюсь к нему во дворец…
- И мы с тобой, Аристоник! — закричали, срываясь с мест ремесленники и рабы.
Лишь купцы, которым явно не пришлись по душе слова Аристоника о том, что при его правлении все будут равны в Пергаме, оставались на своих местах. Они тихо перешептывались, недовольно переглядываясь друг с другом.
- Мы пойдем с тобой! — не унимались рабы.
- Он отравит тебя или прикажет расстрелять стрелами!
- Аттал мой брат, и он не причинит мне зла! — отрезал Аристоник и набожно поднял голову: — К тому же путь во дворец мне будет освещать бог живых людей, а не мертвых, — Гелиос. Помолимся же ему, богу, который одинаково понятен и дорог всем народам и племенам, собранным в Пергаме!
- Не очень–то подходящее место это подземелье для молитвы лучезарному богу! — проворчал, воздевая свои огромные руки, Анаксарх.
- Ничего, настанет время, когда мы выйдем из этого подземелья и провозгласим Гелиоса главным богом на всей земле! — воскликнул Аристоник, светлея лицом. Давайте же вознесем ему нашу молитву!
И свободные, и рабы на привычных для себя языках — персидском, греческом, сирийском, египетском — принялись восхвалять и взывать к помощи великого бога Солнца, не жалеющего своего тепла и света ни бедным, ни богатым, ни свободным, ни рабам.
Демарх видел вокруг себя счастливые, просветленные лица, слышал призывы к Гелиосу, Митре, египетскому богу Ра и вскоре сам уже, не стыдясь своих слез, исступленно твердил имя Гелиоса, призывая его к добру и справедливости.
Когда он снова вышел на улицу Пергама и вдохнул свежий, пьянящий воздух, было уже темно. Колесница Гелиоса давно пересекла горизонт за Адрамитским заливом.
Противоречивые мысли одолевали Демарха. Разумом он по–прежнему верил Эвдему, которому был бесконечно благодарен и предан за спасение своей семьи от неминуемого рабства. Но сердце его уже тянулось к Аристонику и его друзьям, стоящим на стороне таких же обездоленных и нищих, как и сам он, людей.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1. Превратности судьбы
Есть ли граница между счастьем и горем?
Казалось, еще только вчера жизнелюбивый, молодой эллин Эвбулид был самым счастливым человеком на свете, а теперь не было в мире человека несчастнее его… Теперь ему, словно обретая память после удара по голове во время боя с пиратами, оставалось лишь вспоминать о своем счастье и том, что предшествовало его беде.
Совсем недавно, вместе с женой Гедитой, он мечтал о том, как скоро, наконец–то и они с детьми заживут в достатке, как самые лучшие афиняне. Первым делом он собирался дать приличное образование сыну Диоклу, для которого идеалом уже становилась пиратская судьба, затем вырастить и удачно выдать замуж двух дочерей…
И вдруг все это рухнуло в одночасье.
Теперь лишь, как грусть по недавней радости вспоминалось ему то, как он встретил в Афинах своего давнего боевого друга Квинта Пропорция. Узнав, что спасший ему жизнь в одном из боев эллин, живет в неподобающей такому подвигу, как спасение римского центуриона, нищете, Квинт одолжил ему немалую сумму денег. На них Эвбулид тут же купил мельницу и пятерых необычайно крепких, выносливых рабов для того, чтобы они трудились на ней. Это были сколоты из далекой, неведомой Скифии.
Сам того не подозревая, потому что никогда не имел в доме больше одного раба, Эвбулид нарушил главное правило рабовладельцев: не держать у себя сразу несколько рабов одного и того же племени.
К тому же, эти сколоты оказались на редкость свободолюбивым и не терпящим рабства народом.
В тот же вечер, сговорившись, они бежали с мельницы и каким–то образом проникли на ушедшее в море судно…
Уговорив за амфору вина знакомого триерарха изменить курс своего корабля, Эвбулид бросился за ними в погоню…
Может быть, и не сменилось бы его счастье горем, по крайнем мере, на этот раз, если бы не пираты…
Напав на торговое судно, они захватили вместе с оставшимися в живых пассажирами Эвбулида, и уже в трюме он увидел в числе других пленников – и сколотов, и своего единственного раба, верного Армена, которого те, убегая, силою увели за собой…
В трюме пиратского корабля он познакомился с удивительным лекарем Аристархом, который, казалось, мог исцелить любую болезнь. А главное – он вынашивал мечту научить всех людей жить намного дольше, при чем на собственном примере, для которого решил прожить до 125 лет, и ни годом меньше! С кузнецом Сосием, который положив всю жизнь на то, чтобы выкупиться из рабства, едва став свободным, снова угодил в плен… С эллином Досифеем, которому пришлось вместе с дочерью броситься в волны неспокойного моря, чтобы та не стала игрушкой в руках пиратов…
Главарь морских разбойников Аспион, по обыкновению, потребовал с Эвбулида, как со свободнорожденного эллина, выкуп. Однако Гедите не удалось набрать необходимую сумму, отказался помочь и Квинт Пропорций. Лишь Армен, посланный за выкупом сразу для нескольких человек, попытался пойти на хитрость, чтобы спасти своего господина. Он предложил ему воспользоваться деньгами других людей, которые, по его мнению, не были достойны свободы. Но, даже согласный с этим, Эвбулид не смог пойти против своей совести и спасти себе жизнь за счет других.
Что только не претерпел он в этом трюме! Голод и жажду, отчаяние и надежду, когда пленники совершили попытку бунта. Наконец – страх, порожденный тем, что самый сильный и буйный из всех сколотов раб, по имени Лад, едва не убил своего бывшего господина. Но – удивительным был нрав у этого народа, который они эллины, называли варварским. Оказавшись невольным свидетелем того, что Эвбулид поступил по совести, он вдруг стал успокаивать его и больше того, предложил ему быть своим другом…
Бывший раб предлагал дружбу своему бывшему господину! Странное было чувство у Эвбулида. Лишь раз он имел в жизни верного и надежного друга. Им был афинянин по имени Фемистокл. Тоже бывший. Афины изгнали его за то, что он оказал милость чужому рабу…
Не переставая удивляться превратностям судьбы, Эвбулид вместе с остальными пленниками плыл в трюме пиратского корабля, пока к нему не причалило судно, которое должно было увезти пленников на один из рабских рынков Эгейского моря…
2. Живой товар
Пятые сутки плыл Эвбулид по успокоившемуся морю в трюме торгового парусника, к акростолию которого словно в насмешку была прикреплена скульптура юной Талии1 с комической маской в руке.
После короткой беседы с каждым пленником и беглого осмотра их лекарем, перекупщик рабов вручил Аспиону три тяжелых мешочка. Пока они, довольные друг другом, отмечали выгодную сделку обильной выпивкой на капитанском помосте, надсмотрщики перегнали рабов на свой корабль.
Здесь их затолкали в трюм, куда более приспособленный для перевозки живого товара.
В отличие от деревянной крышки, закупоривавшей трюм пиратской «Горгоны», словно пробка амфору, люк «Талии» закрывала металлическая решетка. И хотя в ее отверстия не пролезла бы даже голова годовалого ребенка, она пропускала столько свежего воздуха и света, что Эвбулид, спустившись по ступенькам вслед за Ладом, с облегчением подумал, что здесь он не будет страдать от духоты и полумрака.
Весь пол трюма был завален змеевидными цепями, свисавшими с массивных колец, вбитых во все стены, и оканчивавшимися кандалами и наручниками.
Не успел Эвбулид освободить себе от них место в углу, как в трюм вбежали люди с молотками в руках, ругаясь, распутали цепи и принялись умело приковывать к ним как свободнорожденных, так и рабов.
Эвбулид стал было, возражать пожилому кузнецу, что он не собирается бежать. Тот, не слушая его, приложил к щиколоткам грека тяжелые бронзовые полоски, до блеска отполированные ногами прежних пленников, и несколькими ловкими ударами скрепил их. Затем то же самое проделал с запястьями Эвбулида.
- Крепкие пято! — послышался рядом сдавленный голос Лада. Покраснев от натуги, он пытался разогнуть наручники. — Такие с одного раза не сымешь!
- Ни с одного, ни с тысячи! — усмехнулся один из кузнецов. — Не ты один пытался!
- Добротная вещь, и мастер хороший! — со знанием дела, подтвердил, бывший в свое время рабом–кузнецом, Сосий, с любопытством ощупывая кандалы на ногах Лада, и вдруг вскрикнул, словно в руке у него оказалась живая змея: — Не может быть! Это ведь моя работа! Ну, да, конечно! Вот и клеймо!..
- Мир тесен! — позванивая молотком, проворчал один из кузнецов, с любопытством поглядывая на Сосия.
- А у нас говорят — не рой другому яму, сам попадешь в нее, — хмуро заметил Лад, прекращая бесполезные попытки освободиться от наручников.
- Так ты кузнец? — проверив напоследок, крепко ли держит цепь Эвбулида, перешел к Сосию пожилой мужчина.
- Да! И ты тоже? — по–приятельски спросил у него Сосий.
- Раб! — коротко бросил кузнец. — И ты — раб. Все мы тут — рабы…
Он аккуратно приложил к ногам своего коллеги бронзовые полоски и точными ударами начал заковывать Сосия в изготовленные на совесть в его афинской мастерской кандалы и наручники.
Эвбулид тем временем ошеломленно смотрел на свои руки и ноги, отказываясь верить собственным глазам.
Он, свободнорожденный эллин, видевший такие оковы на сотнях, тысячах рабов и считавший это естественным и справедливым, вдруг сам оказался в положении последнего из беглецов, которого хозяин в наказание приказал посадить на цепь.
Он — Эвбулид, герой Карфагенской войны, гражданин великих Афин, тезка, а может даже — как любил он утверждать — и далекий потомок знаменитого скульптора Эвбулида и не менее известного оратора, противника самого Демосфена, Эвбула — раб?!
Такой же ничтожный, презираемый и беззащитный, как все эти варвары — фракийцы, далматы, геты?..
Как тот самый раб, которого нашел умирающим на улице Фемистокл?
Как Армен?!
Он повернулся к Аристарху, чтобы поговорить с ним и услышать хотя бы слово сочувствия, но увидел, что лекарь, даже закованный, сидел в знакомой позе со скрещенными ногами и умиротворенной улыбкой на губах.
Эвбулид со смешанным чувством умиления и возрастающего раздражения к этому поражавшему его упорством в достижении цели и бесчувственностью к собственным бедам человеку лишь удрученно махнул рукой. Услышав бряцанье своей цепи, откинулся спиной к стене и тоже закрыл глаза.
«Раб!» — с невыразимой тоской понял он, с трудом удерживая себя, чтобы не закричать от собственного бессилия.
Крышка люка лязгнула, и послышалось шлепанье босых ног по ступеням.
Эвбулид открыл глаза. В первый момент ему показалось, что он уснул и видит сон. Трое дюжих рабов стащили вниз и поставили на середину трюма бочку воды, большую амфору с вином и несколько тазов, доверху наполненных вареной морской рыбой.
Увидев воду, жирных тунцов, за которых даже самые скупые афиняне, не раздумывая, развязали бы свои кошельки, Эвбулид судорожно глотнул слюну и подался вперед.
Все было продумано в этом трюме: цепь позволила дотянуться ровно до его середины.
Ослепленный жадностью, Эвбулид одной рукой схватил тунца, другой — сорвал с края бочки деревянный ковш, плюхнул его в бочку. Поднес к растресканным, дрожащим от нетерпения губам и с наслаждением пил, пил, не отрываясь, прохладную свежую воду, думая только о том, как бы побыстрее напиться, чтобы приняться за тунца…
Изголодавшиеся, измученные жаждой люди рванулись вслед за Эвбулидом и, отчаянно ругаясь, вырывая друг у друга ковши и рыбу, набросились на воду и еду.
Тщетно рабы объясняли, что рыбы много, что они принесут десять, даже двадцать тазов, если им захочется еще.
Напрасно Аристарх, очнувшись и узнав, в чем дело, предупреждал всех:
- Ешьте понемногу!
В несколько минут опустошив и дочиста вылизав тазы, проглотив даже кости, пленники кинулись наверх по ступенькам и заколотили кулаками в решетку трюма, прося принести им еще рыбы.
Рабы не обманули и вскоре втащили несколько тазов с дымящейся рыбой. Заменили опустевшую амфору вина на новую, полную.
Наевшиеся досыта пленники тяжело разбрелись и разлеглись по–над стенами. Некоторые тут же захрапели, другие принялись стонать, жалуясь Аристарху на тошноту и нестерпимую боль в животе.
- Сказано же вам было — не торопитесь! — упрекал их лекарь. — Что вам стоило разделить эту пищу на два или даже на три дня?! И ты, Эвбулид, туда же! Ну, ладно они, — кивнул он на рабов–варваров. — Ведь грамотный же человек!
Сам он, проглотив лишь пару кусочков самого нежирного тунца и запив водой, двигался, насколько позволяла цепь, легко и быстро.
Одним он советовал немедленно пройти к отхожей бочке, предусмотрительно поставленной перекупщиком в каждом углу, и расстаться с едой, заложив в рот два пальца.
Другие, в том числе и Эвбулид, сами стремглав неслись к бочкам, схватившись обеими руками за живот.
На другой день спустившиеся в трюм рабы вынесли зловонные бочки, заменили их на чистые, внесли несколько тазов с вареной рыбой.
Теперь каждый ел столько, сколько хотел.
- А мне даже нравится такое рабство! — икнув, блаженно вздохнул бывший ремесленник из греческой Беотии. — Такого обилия рыбы и пусть даже самого дешевого вина я не видел в своем доме по самым большим праздникам!
- Подожди! — усмехнулся пожилой гребец. — Нас еще будут по два раза на день расковывать и выводить на палубу!
- Неужели и среди торговцев рабами можно встретить людей? — слабо удивился Эвбулид.
- Людей?! — насмешливо переспросил гребец. — Да этот перекупщик, как и все торговцы живым товаром, старается только ради себя! Кому нужны изможденные, раненые, да еще и подслеповатые рабы?! Нет, теперь он будет поить и кормить нас, словно баранов перед жертвоприношением!
- Уверен, он еще погоняет свою триеру по волнам, чтобы мы приобрели товарный вид, и получит по мине за каждую затраченную на нас драхму! — подтвердил бывший кузнец — вольноотпущенник.
И он не ошибся.
Вместо того чтобы за два дня добраться до ближайшего острова с невольничьим рынком, перекупщик, то и дело меняя курс, еще — несколько суток лавировал в Эгейском море, откармливая дармовой рыбой, выгуливая на палубе своих рабов и залечивая им раны.
Наконец увидев, что большинство из них окрепли, пополнели, а лица некоторых даже залоснились от сытости, дал рулевому приказ брать курс на остров Хиос.
3. Остров Хиос
Разумеется, Эвбулид не мог знать этого, и новый разворот судна, от которого попадали на пол стоявшие рабы, воспринял как десятки прежних поворотов, не догадываясь, что именно он уже разделил всю его дальнейшую судьбу на две половины: жизнь свободного человека и жизнь раба.
Не обращая внимания на усилившийся топот ног на палубе, он по–прежнему вполголоса беседовал с Сосием и другими вольноотпущенниками. Строил планы, как выкупиться из неволи, не представляя еще, как это удастся сделать ему, не приученному ни к какому труду, не знающему ни одного ремесла.
Утешало его лишь одно: что и кузнец Сосий, прежде чем стать известным кузнецом и выкупиться из рабства, тоже был ничего не умеющим подмастерьем.
Эвбулид был уверен, что жажда свободы поможет ему освободиться от этих оков, увидеть Гедиту, детей и еще пройти по таким бесконечно далеким теперь улочкам Афин…
- И потом, разве обязательно мне быть кузнецом или горшечником? — вслух делился он внезапной надеждой с Сосием. — Ведь я могу стать скрибой, переписчиком книг, наконец, грамматиком! Я буду писать так старательно и быстро, что почернеют пальцы, перепишу книг больше, чем все остальные рабы, воспитаю своему… хозяину прекрасного сына! И он в благодарность за это даст мне свободу!
- Это было бы очень хорошо и справедливо! — не глядя в глаза Эвбулиду, соглашался старый кузнец, умалчивая о том, что еще предстояло узнать и испытать этому горящему надеждой эллину. Кому как не ему, Сосию, было знать, что желание раба для его хозяина — это мышь в пустом чулане: будет сидеть молча — не заметит, а пикнет — убьет, и что нет в мире более невозможной вещи, чем благодарность господина в виде свободы.
На рассвете следующего дня триера причалила к просыпающейся гавани зеленого холмистого острова.
Привычно скрипнула решетка. Спустившиеся кузнецы заменили тяжелые оковы легкими, но не менее прочными кандалами и наручниками. Позванивая ими, зябко ежась от утренней прохлады, пленники потянулись по ступенькам наверх.
Радуясь новой прогулке, Эвбулид поднялся за ними на палубу и замер пораженный, увидев вместо бескрайнего морского горизонта гавань с полутора десятками стоявших в ней кораблей.
— Родос? Крит? Делос? — гадали невольники, разглядывая дома и мощеную дорогу, круто уходящую вверх, на густо застроенный холм.
- Хиос! — уверенно ответил Аристарх и показал рукой куда–то за макушки городских храмов. — Здесь прекрасная библиотека…
Читать бесплатно другие книги:
