Свобода учиться. Игра против школы Грей Питер

Сотрудники школы говорят, что сейчас ребята учатся читать и писать (или печатать, если быть более точным) раньше, чем было во времена наших с Фельдманом наблюдений. В первую очередь это происходит благодаря распространению компьютерных игр, электронной почты, социальных сетей и СМС-общения. Дети всех возрастов играют в огромное количество игр, где по большей части общаются с помощью напечатанных слов, поэтому они учатся читать и печатать так же естественно, как раньше учились понимать устную речь и говорить.

Экспериментальное нововведение в более традиционной школе также показало, что игры в разновозрастных группах помогают детям овладеть грамотой. Джеймс Кристи и Сандра Стоун в своем исследовании сравнили поведение детей дошкольного возраста за два года{242}. В первый год занятия проходили в разновозрастной группе, куда входили дошкольники, первоклассники и второклассники. На второй год – только дошкольники. При этом учитель и помещение класса оставались теми же самыми. В классе было несколько игровых уголков, которые за два года также не менялись. Ученые записывали детские игры на видео. В первый год в разновозрастной группе дошкольники часто играли в компании с одним, а то и двумя детьми из первого или второго класса. И как следствие – детям в игре часто приходилось читать или писать. Если рассматривать каждого ученика по отдельности, то каждый дошкольник в первый год должен был почти в четыре раза больше читать и в шесть раз больше писать, чем во второй год{243}. Больше всего умения читать и писать требовались в социодраматической игре. Например, когда дети играли, как будто готовят еду, им нужно было читать рецепты. Когда по игре они укладывали ребенка спать, то читали ему перед сном книжки. Если в игре у кого-то понарошку был день рождения, дети подписывали подарки.

В другом исследовании Кей Эмфингер в летнем детском лагере записала на видео совместные игры детей от четырех до десяти лет{244}. Она зафиксировала примеры того, как старшие дети рассказывали младшим о каких-то неизвестных им числовых понятиях. Например, на одной записи старший ребенок объяснял младшему, как дать больной кукле именно семь капель лекарства: нужно посчитать от одного до семи. В другом эпизоде дети играли в магазин, и старший ребенок объяснял младшему, сколько будет стоить покупка, когда один предмет стоит 10 долларов, а второй – пять, и сколько он получит сдачи с банкноты в 20 долларов. Когда дети играют в социодраматические игры, то гораздо лучше понимают подобные вещи, потому что применяют эти знания прямо по ходу игры. Здесь есть отличие от урока, где объяснения абстрактны и нежизненны, к тому же школьник слушает этот урок по принуждению.

В «Садбери Вэлли» самым маленьким школьникам четыре года, но, согласно исследованиям, даже тем, кто младше, полезно общаться со старшими детьми. Обычно двух– и трехлетние дети не могут играть в социальные игры с ровесниками. Вместо этого они играют в так называемые игры рядом, то есть находятся близко друг от друга, друг на друга смотрят, но не взаимодействуют в рамках игры{245}. Однако в разновозрастных группах старшие участники игры поддерживают и обучают малышей, и те уже могут по-настоящему играть в социальные игры. Даже дети четырех лет способны кое-чему научить трехлетних. Два разных эксперимента в разных детсадах показали: когда трехлетние дети играют вместе с четырехлетними, то гораздо меньше времени это «игры рядом», и больше – социальные{246}.

Еще одно исследование проводила Эшли Майнард в мексиканской деревне. Она незаметно снимала на видеопленку братьев и сестер, которые, как обычно, играли друг с другом, и при этом старшие проявляли заботу о младших. Она выбрала 36 семей, где младшему ребенку было два года, а старшему – от трех до одиннадцати. Дети играли в обычные игры – в куклы или в магазин, или пекли понарошку лепешки. Майнард считает, что каждая сцена игры включала в себя процесс обучения, потому что старшие всегда помогали младшим играть лучше, чем те могли бы это делать самостоятельно. Даже трехлетние дети показывали двухлетним какие-то занятия, которые те пока не знали, и младшие наблюдали и повторяли за старшими. В целом чем старше товарищ по игре, тем лучше у него получалось показать двухлетнему ребенку какие-то сложные вещи, повысить уровень игры и общения{247}. Уже в восемь лет эти дети учили своих младших братьев и сестер на удивление непростым способом: объясняли им, как играть определенные роли, давали им необходимые для игры вещи, помогали физически, если малыши не могли сделать что-то сами, и подстраивались под младших.

В одном из эпизодов восьмилетняя Тоник и двухлетняя Катал купали куклу. Катал хотела сделать все сама, и Тоник принесла стакан воды, чтобы поливать на куклу, и показала ей, как это делать. При этом она объясняла каждый шаг процесса мытья ребенка.

Обучение во время наблюдения

В разновозрастных группах младшие учатся у старших, просто слушая и наблюдая за ними, даже не общаясь напрямую. Дети видят, во что и как играют старшие, и им хочется попробовать то же самое. Слушая, как старшие общаются между собой, младшие пополняют свой словарный запас и развивают мышление.

Когда мы растем, для нас совершенно естественно желание заглянуть немного вперед, посмотреть на тех, кто нас обогнал, но не слишком далеко, потому что иначе цель будет казаться недостижимой. Для пятилетних детей взрослые – люди из другого мира, и подражать им неинтересно. А вот крутые восьми– и десятилетние знакомые вызывают большой интерес и стремление к подражанию. И если эти знакомые – дети восьми или десяти лет – читают и обсуждают книжки, играют в компьютерные игры, лазают по деревьям или собирают Magic the Gathering[43], то и пятилетние будут стремиться делать то же самое. Точно так же дети восьми и девяти лет смотрят на младших подростков, младшие подростки – на старших, а старшие – на взрослых. Все это происходит, естественно, в условиях, где у детей есть возможность общаться не только с ровесниками, например в «Садбери Вэлли». Людям не приходится что-то специально делать, чтобы подавать пример младшему поколению, – это получается автоматически.

Много лет назад в «Садбери Вэлли» я вместе с двумя своими студентами провел небольшое исследование, в ходе которого некоторые дети говорили, что им захотелось научиться читать в первую очередь потому, что они видели, как читали старшие, а потом обсуждали прочитанное друг с другом. Один из учащихся сказал: «Меня тоже тянуло в этот загадочный мир, тоже хотелось в этот клуб». Исследование, которое мы проводили вместе с Фельдманом, было более формальным, и оно касалось совместной работы, а не обучения через наблюдение. Но мы не могли не отметить, как внимательно младшие наблюдают за старшими, когда те заняты чем-то интересным. Иногда они не ограничивались наблюдением, а начинали повторять за старшими их действия. Приведу одно из наблюдений из своего дневника.

Я сидел рядом с игровой площадкой и смотрел, как две девочки десяти лет легко и непринужденно спускались пешком по скользкой части детской горки. Шестилетняя девочка наблюдала за ними гораздо пристальнее, чем я. Затем она забралась по лестнице на горку и стала осторожно спускаться. Горка была довольно высокая и крутая, и для маленькой девочки это была задача не из легких. Она спускалась на согнутых ногах, готовая в любую минуту схватиться за поручни, если потеряет равновесие. Еще я заметил, что старшие девочки остались около горки, наблюдая за ней с опасением, и были готовы поймать, если она упадет, но не показывали этого. Одна из них сказала: «Тебе совсем не обязательно это делать, можно просто съехать». Но маленькая девочка продолжала медленно спускаться. Успешно завершив спуск, она просто сияла от гордости. Вскоре после этого старшие девочки полезли на дерево, и младшая тоже пошла за ними. Старшим девочкам их занятия давались легко, младшей приходилось прикладывать значительные усилия, но действия старших мотивировали ее.

Исследуя общение между подростками и младшими детьми в разновозрастных группах, мы заметили, что перед тем как дети начинают вместе играть, всегда есть период, когда младшие наблюдают за старшими, и это мотивирует их начать играть вместе. Например, Бриджит (семь лет) смотрела, как Мэгги (12 лет) раскладывала пасьянс. Когда Мэгги закончила, Бриджит спросила у нее, как играют в эту игру. Мэгги разложила карты, объяснила правила и помогала на протяжении целого расклада, иногда подсказывая, куда положить карту. В другом примере Скотт (13 лет) придумывал и пел смешные песни. Он взял клюшку для гольфа вместо микрофона и изображал, как будто поет рэп. Ной (семь лет) смотрел на него и хохотал. В конце концов Скотт позвал Ноя в игру, сказав: «Дай мне ритм». Ной не знал, что это значит, и Скотт объяснил ему и показал, как это делается. Затем Ной повторил ритм, и Скотт придумал еще один вариант песни.

Многие школьники и выпускники в своих работах, в интервью или просто в беседах рассказывали о тех интересах, которые у них появились, пока они наблюдали за старшими товарищами. Сюда относятся игра на музыкальных инструментах, создание миниатюрных фигурок из глины, приготовление пищи, создание фильмов и пьес, программирование или даже какие-нибудь особенные трюки, когда надо обойти все главное здание школы снаружи, не касаясь земли, хватаясь за зацепки для рук и ног на гранитном фасаде. Антрополог Иренеус Айбль-Айбесфельдт[44], основываясь на наблюдениях, проведенных в разных уголках мира, отметил, что общение с детьми разного возраста позволяет развиваться определенной детской культуре со своими традициями. При этом каждое новое «поколение детей перенимает определенные навыки и знания у более старших, а затем передает их дальше, другому поколению{248}. Первый ребенок, который пролез вокруг фасада здания школы «Садбери Вэлли», ни разу не коснувшись земли, заложил новую культурную традицию, существующую уже многие десятилетия: учащимся до сих пор интересно и престижно делать это.

Младшие дети не просто слепо обезьянничают за старшими. Они смотрят, обдумывают увиденное, а потом на основе понимания и сделанных выводов включают в свое поведение что-то новое. Именно поэтому даже из ошибок или неподобающего поведения старших младшие могут извлечь положительные уроки. Ученик, одним из первых прошедший полный курс школы – и начального, и среднего образования, – рассказывал отцу, что, будучи маленьким мальчиком, любил зависать с подростками в школьной курилке (да, в 1970-е годы в «Садбери Вэлли» была курилка){249}. Он наблюдал за старшими, слушал их разговоры и узнал много нового, в частности – что табак вызывает привыкание. Он не хотел из-за курения ставить под угрозу свое здоровье и долголетие, поэтому к возрасту, когда мог бы попробовать курить, уже давно не считал, что это круто.

Дэвид Ланси, антрополог, автор книги The Anthropology of Childhood («Антропология детства») и соавтор книги The Anthropology of Learning in Childhood («Антропология обучения в детстве»), наблюдал по всему миру, как учатся и играют дети в разных сообществах и социумах, включая коренные народы в Либерии, Папуа – Новой Гвинее и на острове Тринидад. Во второй книге он писал: «Наблюдение – это самая важная форма обучения»{250}. В культурах коренных народов дети получают очень мало явно выраженного обучения. Они приобретают практические навыки, общаясь с более опытными людьми, а те иногда могут сопровождать свои действия комментариями. Но чаще всего дети учатся принятой в их обществе линии поведения, наблюдая за действиями старших и слушая их разговоры.

Ланси и многие другие антропологи подводят нас к мысли, что основные установки западного образования, которые внушаются детям: «обучение происходит, когда учитель объясняет материал», «списывать нехорошо». И это приводит к привычке не учиться через наблюдение. В качестве примера Ланси рассказал мне случай, свидетелем которого он стал в Юте, когда катался на лыжах. Мальчик примерно 11 лет подъехал к бугельному подъемнику. Судя по всему, он видел его в первый раз, но не захотел посмотреть, как им пользуются другие. Когда подошла его очередь, он задерживал всех, пока просил кого-то научить его пользоваться подъемником. Ланси считает, что ребенок из коренной культуры в подобной ситуации отступил бы назад и посмотрел на действия других людей. Таким вещам, как посадка на бугельный подъемник, гораздо проще научить, если показывать, а не объяснять.

Более того, есть подтвержденные экспериментально доказательства, что в Соединенных Штатах дети гораздо меньше обращают внимание на то, что происходит вокруг, поэтому гораздо меньше учатся посредством наблюдения, чем дети в традиционных незападных культурах. В одном из таких экспериментов Марисела Кореа-Шавез и Барбара Рогов на примере детей коренного народа майя в Гватемале и детей американцев европейского происхождения среднего класса из Калифорнии сравнили, как те и другие учатся через наблюдение{251}. В лабораторию пригласили пары братьев и сестер, чтобы научить одного из них делать интересную игрушку – бегающую мышь или прыгающую лягушку. Второго сажали рядом и давали ему для развлечения другую игрушку. Затем следовало решающее испытание: ребенка, которого не учили делать игрушку, просили ее сделать. Все навыки по изготовлению игрушки эти дети могли почерпнуть только из наблюдения за братом или сестрой. В результате дети из Гватемалы учились гораздо большему, чем американцы. Более того, если сравнивать детей в гватемальской группе, то дети из семей коренных майя гораздо лучше учатся в процессе наблюдения, чем дети из более европеизированных семей.

Забота и эмоциональная поддержка

Выдающийся философ Нел Ноддингс, занимавшаяся вопросами образования, долго настаивала на том, что забота – это необходимая часть образовательного процесса{252}. Чтобы полностью посвятить себя обучению и поискам нового, дети должны чувствовать себя в безопасности, знать, что о них заботятся. Поэтому лучше всего они учатся у тех, кто о них заботится и кому они доверяют. Неважно, согласны ли вы со всеми идеями Ноддингс по поводу отношения заботы к образованию, но с основной идеей сложно поспорить: детям живется гораздо лучше, когда их окружают заботливые люди, чем в противном случае.

В «Садбери Вэлли» рядом с младшими детьми всегда есть хорошо знакомые старшие, которые заботятся о них в рамках моральной обстановки, определяемой демократическими принципами управления школой. Это помогает младшим чувствовать себя в безопасности. Пока мы ходили по школе, видели массу примеров, когда старшие дети проявляли заботу и демонстрировали расположение к младшим. Например, практически в любой момент можно найти ребенка, сидящего на коленях у подростка или уютно устроившегося рядом с ним на диване. Иногда старшие читают младшим вслух, или разговаривают с ними, или во что-то играют, но в большинстве случаев старшие заняты своими делами, а младшие находятся там, потому что им удобно и они чувствуют близость с другим человеком. Еще мы часто видели, как младшие дети обращались к старшим за помощью, спрашивали совета или одобрения, и чаще всего старшие отвечали так, чтобы удовлетворить желания и нужды младших. Мы наблюдали, как подростки помогают маленьким детям найти потерянные вещи, напоминают убрать игрушки, учат их чему-то нужному для игры, хвалят их за поделки и помогают улаживать споры. Фельдман в своем исследовании привел 30 примеров, где младшие школьники обращались к старшим за советом или помощью или просили их что-то объяснить, и в 26 случаях старшие соглашались, обычно даже с радостью{253}. При этом каких-то формальных обязанностей и формальной ответственности у подростков нет, они не обязаны проявлять заботу по отношению к младшим. Но делают это, потому что не могут отказать.

Старшие дети заботятся о младших, потому что хотят, а не потому что должны, поэтому такая забота гораздо ценнее. Нет ни одного учителя подготовительной или начальной школы, который в обычном классе, где учатся 30 человек, заботился бы о каждом ребенке так же, как старшие дети в «Садбери Вэлли» заботятся о младших

Почти не изучался вопрос, какую возможную поддержку и заботу могут оказывать старшие учащиеся младшим в традиционных школах. На эту тему нет почти ни одной работы, редкое исключение – исследование Джефри Горрела и Линды Кил, проведенное в школе при университете. В рамках программы восьмиклассники должны были обучать первоклассников три раза в неделю по 20 минут{254}. Сначала восьмиклассники тратили много времени на то, чтобы заставить детей делать задания, но к концу первого месяца в их отношениях стало проявляться больше привязанности, возросло количество игр. Первоклассники забирались к старшим на колени, они стали чаще держаться за руки, по-дружески целовать друг друга или трепать волосы, по-доброму подшучивать. Исследователи считают, что отношения, которые отвечают эмоциональным потребностям и желаниям первоклассников, способствовали успеху в достижении целей в обучении. Дети учились лучше у старших после того, как отношения стали более доверительными, чем были до этого. Важно заметить, что Горрел и Кил проводили свое исследование примерно 30 лет назад, сейчас подобные знаки проявления заботы в большинстве традиционных школ запрещены.

Почему общение в разновозрастных группах важно и для старших детей

Разновозрастные группы полезны и для старших детей. Общаясь с младшими, они учатся быть ведущими и воспитывать младших, а также приобретают опыт быть более зрелым человеком в отношениях (что особенно важно для тех, у кого нет братьев и сестер). Еще старшие дети начинают лучше понимать правила и понятия, которые объясняют младшим, и это заставляет их задуматься, что они знают, а что нет. И точно так же, как старшие дети побуждают младших заняться чем-то более сложным и требующим определенных навыков, младшие вдохновляют старших на то, чтобы больше заниматься делами, требующими творческого подхода. Здесь я коротко рассмотрю все три категории преимуществ для старших детей. До определенной степени это просто обратная сторона преимуществ, которые получают младшие дети.

Как воспитывать и быть лидером

В школе «Садбери Вэлли» старшие дети учат младших играм и сами приспосабливаются к ним в ситуациях, где требуется спортивная подготовка. Иногда делают детские игры на воображение более организованными, вдохновляют младших заниматься творчеством, читают им, успокаивают, сажают к себе на колени, помогают найти потерянные предметы, решают споры и предупреждают об опасности. Таким образом они отрабатывают навыки, которые пригодятся, когда они станут родителями, руководителями или будут о ком-то заботиться. Они делают все это с большим рвением и желанием, не по обязанности. Что-то внутри них – часть человеческой природы, моральные идеалы, воспитанные демократической атмосферой школы, – подсказывает именно такую линию поведения по отношению к младшим.

Еще мы наблюдали старших, обсуждающих между собой, как нужно вести себя с младшими, или отчитывающих ровесников за то, что те неправильно обращались с маленькими. Например, один раз три девочки (от шести до восьми лет) довольно грубо отказались принимать в игру четырехлетнюю Линду, которая хотела делать вместе с ними оригами. Это увидела десятилетняя Нэнси, которая в тот момент читала неподалеку. Она отложила книгу, подошла к троице и сказала: «Как бы вы себя почувствовали, если бы вас так отшили?» После этого девочки дали малышке бумагу и показали, как складывать фигурки. В другой раз Сабрина (17 лет) отругала Мелинду (11 лет) за то, что та не убрала наряды, которые младшие дети, с которыми Мелинда играла, оставили после игры. Мелинда сказала, что она не отвечает за одежду, потому что это не она ее достала и носила. Сабрина настаивала, что тем не менее это вина Мелинды, потому что та знает правила школы и должна подавать пример. Подобные замечания гораздо более продуктивны, когда их делают не взрослые, а старшие дети.

Еще Фельдман отметил несколько случаев, когда между младшими детьми и подростками существовала довольно продолжительная дружба{255}. В таких случаях казалось, что подростки особенно гордились малышами, как будто это были их собственные дети или любимые племянники. И они – когда продолжительное время, когда не очень – тренировались быть родителями. Например, самый старший ученик, девятнадцатилетний Шон, проводил довольно много времени с Рексом (пять лет) и Джорданом (шесть лет). Шон строил удивительные вещи из своего огромного конструктора лего, чем восхищал малышей. Частенько он оставлял конструктор в игровой комнате, чтобы поиграли другие. В этих случаях он назначал Рекса и Джордана старшими и просил их следить, чтобы в конструктор играли правильно, а потом все детали убирали на место. Младшие мальчики очень серьезно относились к заданию и гордились доверием Шона. После того как Шон окончил школу, он три раза специально навещал Рекса и Джордана.

Наши наблюдения в «Садбери Вэлли» подтверждают и исследования, проводившиеся в группах, относящихся к разным культурам. Антропологи отмечают, что присутствие младших детей помогает старшим развивать инстинкт воспитания. Из наблюдений за общением детей в разных культурах антрополог Беатриса Уайтинг сделала вывод, что везде мальчики и девочки проявляют больше доброжелательности и сочувствия к тем, кто по крайней мере на три года их младше, чем к тем, кто ближе по возрасту{256}.

Кэрол Эмбер, изучая в Кении сообщество, живущее натуральным хозяйством, обнаружила некоторые изменения в характере мальчиков, которые в отсутствие сестер помогали матерям присматривать за младшими детьми и младенцами, а также делали домашнюю женскую работу. Такие мальчики в среднем проявляли в общении с ровесниками больше дружелюбия и меньше агрессивности, чем их соплеменники, избавленные от заботы о младших братьях и сестрах{257}.

Исследования, проведенные в традиционных школах, также подтверждают, что молодые люди, общаясь с младшими, учатся заботиться о них и вообще быть добрее. Исследования разновозрастных обучающих программ показывают, что, когда старшие дети учат младших, они больше сочувствуют другим, а также поднимают собственные показатели ответственности, готовности помочь{258}.

Гораздо больше впечатляют результаты программы Мэри Гордон (Торонто) «Корни эмпатии»[45]. Гордон разработала эту программу после нескольких лет работы с родителями, которые жестоко обращались с детьми, и с детьми из таких семей. Она заметила, что дети, которые росли в атмосфере насилия и нелюбви, часто сами становились жестокими и не любили своих детей. Идея ее программы заключалась в том, чтобы привести настоящих младенцев и их матерей (а иногда и отцов) в школы, где дети из разных семей могли бы посмотреть на малышей, поговорить о них и подумать, каково это – быть ребенком. Это должно было помочь детям встать на правильный путь и в конце концов сделаться хорошими родителями. На собственном опыте Мэри Гордон убедилась, что ее программа оказывала очень заметное влияние на детей в классе, который они посещали. Дети, к которым каждый месяц приходили родители с ребенком, становились добрее и больше сочувствовали друг другу. В классе наблюдалось меньше травли и хулиганства. Детьми, которых до этого дразнили и над которыми смеялись из-за того, что они чем-то выделялись, стали восхищаться – именно в силу их непохожести. Общение с младенцем и обсуждение мыслей и чувств, которые маленький ребенок пробуждал в детях, очень сильно помогли им научиться сопереживанию, и этот эффект сохранялся на протяжении месяца, до следующего визита.

Вот история из книги Гордон об этой программе{259}. У восьмиклассника Даррена, который оставался на второй год и был на два года старше остальных, росла борода, а на полувыбритой голове красовалась татуировка. Это был самый грубый и жестокий ученик. В четыре года на его глазах убили его мать, и потом он жил по разным приютам. В грубости он находил защиту от боли и одиночества. Но его сердце растаяло, когда в класс стали приносить младенца. В самом конце встречи, после того как ребята уже минут сорок смотрели на ребенка и обсуждали его, мать предложила кому-нибудь примерить переноску, в которой она принесла ребенка в школу. Когда Даррен поднял руку, все ужасно испугались. Он надел на себя переноску и спросил мать младенца, посадит ли она туда ребенка. Представляю себе, с какой тревогой она это сделала. Потом Даррен несколько минут тихо сидел в углу, раскачиваясь, пока ребенок поудобнее устраивался у него на руках и груди. Когда матери и ребенку настало время уходить, Даррен спросил ее и ведущего встречи: «Если человека никогда не любили, у него есть шанс стать хорошим отцом?»

Программа «Корни эмпатии» сейчас популярна в Канаде, ее проводят и в других странах. Психолог Кимберли Шонерт-Рейчл из Университета Британской Колумбии в Канаде провела клиническое исследование, целью которого было показать, что эта программа значительно снижает уровень агрессии и усиливает доброжелательность. Причем не только в день посещения класса матерью с ребенком, но и на протяжении всего академического года{260}. В традиционных школах создана среда, где дети делятся на классы по возрасту, поэтому необходимо придумать способ, чтобы дети разного возраста общались между собой. Это поможет воспитать в них сострадание и эмпатию.

Обучение через преподавание

Когда мы кого-то учим, то решаем некую интеллектуальную задачу, и неважно, происходит это формально в школе или нет. Если мы объясняем правило или теорему, нам нужно словами передать свои представления о предмете, причем так, чтобы это стало ясно тому, кто ничего о нем не знает. А наше представление зачастую весьма размыто. Чтобы достичь результата, сначала нужно самим хорошенько задуматься о предмете, а иногда даже поменять собственное представление о нем. Обучение – обоюдный процесс, при котором учитель и ученик учатся друг у друга{261}. Такое обоюдное обучение происходит гораздо лучше, если положение учителя не слишком высоко и он не давит на ученика, чтобы тот мог без душевного дискомфорта задавать вопросы и спорить с учителем. Исследования в обычных школах показали: когда дети разного возраста учат друг друга, то знание предмета улучшается и у того, кто учит, и у того, кого учат{262}.

Когда более старшие дети объясняют что-то младшим, они часто проговаривают то, что сами понимают не очень четко. Например, когда девочка восьми лет играет в куклы с двухлетней сестрой и поэтапно объясняет ей, как нужно купать ребенка, она впервые задумывается об этом и пытается структурировать процесс. Точно так же, когда дети во время игры учат друг друга читать или считать, они объясняют что-то более младшим, отвечают на их вопросы и, вероятно, сами лучше начинают понимать фонетические и численные понятия.

В школе «Садбери Вэлли» мы с Фельдманом видели множество примеров дискуссий между старшими и младшими школьниками, помогающих что-то понять и тем и другим. Если старшие дети показывают младшим, как играть в стратегические игры, шахматы например, то вопросы младших часто заставляют их остановиться и подумать. Они сначала должны сами понять, почему один ход лучше другого, и только потом ответить. Им приходилось осознать и четко объяснить то, что было получено на основе опыта и интуитивно. Похоже, что подобные размышления заставляли их узнать, что именно они знали, а что – нет, и это помогало им в конце концов лучше понять игру.

Еще мы видели примеры такого двустороннего обучения, когда младшие дети спрашивали у старших совета о каких-то вещах, не имеющих отношения к играм. Например, восьмилетний Эрик жаловался четырнадцатилетнему Артуру, что двое мальчишек (девяти и десяти лет), с которыми он иногда дружил, доставали его и обзывали. Артур предложил Эрику написать жалобу в правовой комитет. Эрик засомневался и ответил: «Но у них есть свобода слова». Немного подумав, Артур ответил, что свобода слова означает право говорить это, но у Эрика есть право не слышать то, что они говорят. В этом случае обмен мнениями привел к тому, что Артур, как и Эрик, задумался над идеей личных прав и свобод глубже, чем до того.

Каким образом младшие дети влияют на творческие способности старших

Как младшие дети стремятся заняться чем-то более сложным и интересным, вдохновленные старшими, так и старших вдохновляют творческие игры и игры на воображение, в которые играют младшие дети. В официальном исследовании, проведенном в «Садбери Вэлли», мы обнаружили, что подростки инициируют чуть больше половины случаев общения между ними и младшими детьми, когда есть явный инициатор{263}. Вместе с младшими детьми они участвуют в играх, которые современные подростки в нашей культуре давно забросили: рисуют, лепят из глины, строят из кубиков, устраивают игры на воображение или игры вроде догонялок – таких великое множество. Даже когда старшие не играют непосредственно с младшими, само присутствие, их настрой на игру вдохновляют старших, чей подход к игре становится более творческим по сравнению с тем, когда они играют одни. Благодаря тому что дети подолгу играют в такие игры в школе, они становятся блестящими художниками, строителями, рассказчиками и учатся творчески мыслить. Большинству выпускников после школы приходится по роду своих занятий применять творческие способности{264}, и я подозреваю, что одна из причин этого – общение в разновозрастном коллективе.

Еще одно наблюдение относилось к номинально соревновательным играм – карточным и настольным. Когда игроки сильно отличаются друг от друга по возрасту и способностям, к игре нужен более творческий и непринужденный подход. В самом деле, нет никакого повода для гордости, если более старший и умелый игрок выигрывает у младшего, при этом у младшего нет ни малейшего шанса честно выиграть у старшего. Поэтому все играют не на выигрыш, а просто ради удовольствия, чтобы улучшить навыки, потренировать ходы. Когда дети разного возраста играют, например, в шахматы, старший, более опытный игрок, может сознательно поставить себя в сложную ситуацию, попробовать какие-то рискованные ходы и новую стратегию, может устроить себе блиц с молниеносными ходами, чтобы сделать игру динамичнее и веселее. В восьмой главе я рассказал, что непринужденное игровое отношение гораздо больше способствует приобретению новых навыков и развитию творческого мышления, чем серьезное отношение, стремление выиграть и доказать, что ты лучший.

Я описал, каким образом общение в разновозрастных группах позволяет младшим детям учиться, занимаясь тем, что они сами не смогли бы сделать; учиться и вдохновляться, наблюдая и слушая старших; получать больше заботы и эмоциональной поддержки, чем они получали бы в другой среде. Еще я рассказал, как такое общение развивает у старших детей навыки заботы и лидерства, как старшие дети могут учиться сами, обучая младших; больше играть, больше заниматься творчеством. Когда мы делим детей на группы по возрасту в школе или в других местах, то лишаем их всех этих возможностей развиваться.

Подчеркивая ценность общения с детьми разного возраста, я совсем не умаляю значимость общения с ровесниками. В некоторых случаях людям гораздо полезнее играть или говорить с теми, у кого такие же способности, как у них. Тогда возникает больше общих тем для разговоров, а достаточно серьезные взаимоотношения и конкуренция могут мотивировать детей сделать что-то лучше. Когда детей не делят по возрасту искусственно, они проводят много времени с теми, кто намного моложе или старше, но большую часть времени они все равно проводят с ровесниками. Неудивительно, что лучшими друзьями в «Садбери Вэлли», равно как и в других местах, становятся дети, близкие по возрасту.

Здесь я рассказывал главным образом о пользе разновозрастных групп, о том, как общаются друг с другом люди с разными возможностями и способностями. Однако перед тем как завершить эту часть, должен сказать, что это еще и способ позволить общаться друг с другом людям с одинаковыми способностями. Это дает возможность тем, кто отстает в развитии от ровесников или, наоборот, развивается быстрее, найти равных себе товарищей среди детей другого возраста. Неуклюжий ребенок, у которого не особо получается лазать по деревьям, может играть с младшими детьми и карабкаться по деревьям или камням, не опасаясь, что он делает это хуже всех. И таким образом может научиться лазать лучше. Талантливый ребенок 11 лет, который играет на гитаре намного лучше своих ровесников, может играть вместе с подростками, которые играют так же. Маленькому гению, серьезно играющему в шахматы, будет намного интереснее со старшими игроками, но своего уровня. Важнее всего для гармоничного развития среда, в которой дети могут свободно выбирать, с кем общаться. Тогда они сумеют быть и со старшими, и с младшими детьми, и с ровесниками – в зависимости от своих желаний, которые меняются час от часу и день ото дня.

Глава 10

Воспитание, основанное на доверии, в современном мире

Весной 2008 года в солнечный воскресный день Ленор Скенази оставила своего девятилетнего сына в огромном торговом центре в Мидтауне на Манхэттене. Она вручила ему горсть монет по 25 центов, 20 долларов на экстренный случай, карту города, карточку на метро и предложила добраться домой самостоятельно. Они жили в Нью-Йорке в районе Куинс, и, чтобы добраться домой, мальчику нужно было проделать хорошо знакомый маршрут: сначала на метро, а потом пересесть на автобус. Так они с матерью делали много раз. Когда он приехал домой, то был ужасно горд собой. Он так давно упрашивал маму позволить ему доказать, что он сам может добираться домой на общественном транспорте, и вот свершилось. Теперь он взрослый и просто светился, преисполненный нового чувства.

В то время Скенази вела колонку в газете New York Sun, где и описала приключение своего сына. Через несколько часов после того, как газета вышла, в прессе ее тут же заклеймили как «самую плохую мать в Америке». Все женщины из ток-шоу The View[46] проявили редкое единодушие, осуждая решение Ленор. Более вежливые мамы других четвероклассников во дворе, по словам Скенази, говорили что-то вроде «ну да, это нормально, я тоже разрешу своему сыну так делать… когда он будет учиться в колледже». Ленор Скенази взяла этот случай за основу и написала удивительно остроумную книгу под названием Free-Range Kids, How to Raise Safe, Self-Reliant Children («Дети на свободном выгуле»), где рассеивала родительские страхи, показывая, насколько многие из них нелепы.

Позже я познакомился со Скенази. Я восхищаюсь ею и совсем не собираюсь обскакать ее в соревнованиях, кто из нас худший родитель, но… когда моему сыну было тринадцать, он один поехал в Лондон на две недели. Конечно, это было давным-давно, в 1982 году, тогда родителям было проще доверять детям, чем сейчас. Он сказал о поездке нам с матерью весной, когда ему было еще двенадцать. Сын планировал заработать на поездку сам, поэтому мы не могли отказать ему по причине отсутствия денег. Спланировать путешествие он тоже собирался сам. На самом деле к тому моменту он его уже почти спланировал. Он хотел доказать самому себе, что может самостоятельно организовать поездку и сделать что-то сложное без помощи взрослых. Еще он хотел посмотреть на сокровища замков и музеев, о которых читал и которые видел в игре Dungeons and Dragons («Подземелье и драконы»). До этого он никогда не был за границей. Если уж на то пошло, то там никогда не были ни я, ни его мать.

Мы были в замешательстве и объясняли, что отказываем ему совсем не из-за возраста, а потому что у него диабет. У него был (и до сих пор есть) диабет первого типа. С десяти лет, то есть с тех пор, как обнаружилось заболевание, он постоянно замерял уровень сахара, колол себе инсулин и соблюдал диету. Сын делал ровно то же самое, что и любой известный мне взрослый диабетик. Кроме того, инсулинозависимому человеку опасно путешествовать одному. Всегда существует риск гипогликемии, когда резко становится плохо, вплоть до потери сознания. А что если это случится, когда он будет один в чужой стране и никто ему не поможет?

На это сын ответил: «У меня всегда будет диабет. Если вы говорите, что я не могу путешествовать из-за диабета, это значит, что я никогда не буду путешествовать один. Я с этим не согласен. Я не хочу, чтобы болезнь мешала мне делать то, что хочется. Когда я стану старше, то буду ездить один и вы меня не сможете остановить. Если вы меня не отпускаете не из-за возраста, то в чем разница между поездками в одиночестве сейчас и в мои восемнадцать, тридцать или пятьдесят?» Как всегда, его логика была безупречна.

В конце концов мы уступили. Чтобы выполнить свою святую родительскую обязанность, мы взяли с сына обещание, что он будет всегда носить медальон с медицинской информацией на случай, если произойдет инсулиновая реакция, чтобы люди знали, что он диабетик и ему нужна помощь. Впрочем, он и так сделал бы это. Оставшуюся часть весны и все лето сын работал и заработал все деньги на поездку.

Большую часть он заработал в небольшом ресторанчике, эту работу он нашел сам. Сначала он мыл там посуду, но потом за хорошую работу его перевели помогать по кухне с грилем, что уже само по себе было хорошим опытом. К октябрю – на тот момент ему уже исполнилось тринадцать – он был готов отправиться в путешествие. Поскольку наш сын учился в «Садбери Вэлли», отпроситься из школы проблемы не составило. Все понимали, что в путешествии он получит ценный опыт и узнает много нового, поэтому не ставили пропуски, а записали, что он на выездной практике. Сын провел за границей две недели, повидал множество разных замков, посетил Вестминстерское аббатство, совершил пешие экскурсии по Лондону. Несколько дней он целиком потратил на изучение сокровищ Национальной галереи и других музеев. Еще он выбрался в Оксфорд на концерт Moody Blues, в Кардифф погулять за городом и посмотреть местный замок. И даже отправился в Париж с девушкой 15 лет, с которой познакомился в самолете по дороге в Лондон. В итоге он получил удивительный опыт и почувствовал себя увереннее, поняв, что может сам распоряжаться своей жизнью. Вот вам и диабетик.

И все же я скажу: мой сын не был обычным тринадцатилетним ребенком. Если бы он был менее ответственным и меньше продумывал наперед возможные ситуации, мы с его мамой никуда бы его не отпустили. Доверять детям не значит быть беспечным, ребенка нужно знать. Но чувство ответственности не развивается само по себе. Если вы хотите, чтобы ваши дети были ответственными, нужно давать им свободу, то есть возможность эту ответственность проявить. Но к сожалению, сейчас это намного сложнее сделать, чем в 1982 году. А тогда это было сложнее, чем в более ранние времена.

В наше время почти невозможно представить себе, что родители отпустят ребенка в такое путешествие, независимо от того, насколько развито у него чувство ответственности. Начнем с того, что в штате Массачусетс, где мы живем, до 16 лет нельзя легально работать поваром в ресторане, где мой сын когда-то заработал деньги на поездку. Даже в 1982 году наше поведение очень удивило общественность. Представьте себе, как бы отреагировали ваши друзья и родственники, если бы вы – родители – приняли сейчас такое решение.

Однако в другое время и в другом месте люди гораздо больше удивились бы нашим колебаниям, чем конечному решению. Как написала Скенази во вступлении к своей книге, «[Наши прапрапрабабушки и прапрапрадедушки] отправляли своих драгоценных детей в Новый Свет на медленных ржавых пароходах, давая им с собой немного денег и палку копченой колбасы»{265}. Вот еще один пример, описанный исследователем Мэри Мартини на основе наблюдений за маленькими детьми на острове Уа-Пу, что находится в архипелаге Маркизские острова в Тихом океане:

«Ежедневно в течение четырех месяцев, а далее менее регулярно в течение еще двух следующих месяцев исследователи наблюдали за 13 членами устойчивой группы детей… В группу входили дети в возрасте от двух до пяти лет. Они каждый день играли без присмотра взрослых в течение нескольких часов, пока их братья и сестры были в школе неподалеку. Дети играли, разрешали конфликты, попадали в опасные ситуации, но справлялись с ними, залечивали ранки, делились друг с другом своим имуществом, общались с теми, кто проходил мимо, – и все это без вмешательства взрослых. Они избегали взрослых, вероятно, потому, что те мешали им играть. Место, где дети играли, было довольно опасным: сильный береговой прибой, а между большими камнями то и дело попадались битые стекла. Равнина была окружена скользкими и крутыми скалами. Дети играли и на высоком мосту, и на острых каменистых вулканических утесах. Взрослые оставляли им мачете, топоры и спички, и дети спокойно играли со всеми этими вещами. Но несмотря на все опасности, если и случались какие происшествия, то крайне редко и незначительные. Дети постоянно дрались, обзывались, ссорились, но серьезные драки или ссоры происходили редко, они почти никогда не плакали подолгу. Конфликты были частыми, но очень быстро отношения налаживались. Дети не обращались к взрослым или старшим детям за помощью в улаживании конфликта и не звали их к себе в игру»{266}.

Когда Мартини спросила родителей, отбирают ли они у детей мачете и спички, когда те играют с ними, они ответили, что забирают все это у детей, потому что боятся, как бы они не перевели все спички и не испортили мачете, а совсем не из страха, что дети могут пораниться. По словам Мартини, все дети на острове были прекрасно воспитаны как в психологическом смысле, так и в социальном. Они не ныли и не требовали внимания взрослых, как зачастую это делают их сверстники, выросшие в западной культуре, и отлично справлялись сами со всеми проблемами, которые у них возникали. Я не говорю о том, что мы во всем должны следовать примеру островитян и обращаться с детьми от двух до пяти лет так же, но нам есть чему у них поучиться.

Вряд ли существовала другая такая культура, где способности детей недооценивались бы сильнее, чем у нас, североамериканцев. Мы недооцениваем способности детей, и наши опасения сбываются, потому что, лишая детей свободы, мы отнимаем у них возможность научиться самостоятельно контролировать поведение и эмоции.

В этой главе я расскажу о доверии родителей к детям и о том, что мы можем сделать в современном мире, чтобы родители снова смогли доверять детям и чтобы это доверие стало нормой. Что мы – самостоятельно и всем обществом – можем, чтобы вернуть детям право учиться, свободно играя и исследуя окружающий мир? Что мы можем сделать, чтобы изменить ситуацию, которая не дает им проявлять смелость и в полную силу развивать эмоциональную устойчивость, которая необходима для счастливой, здоровой и полной жизни?

Три стиля поведения родителей

Прежде чем перейти к обсуждению этих вопросов, мне кажется, будет полезно понять, чем же отличаются друг от друга три основных типа поведения родителей. Каждый из этих типов на протяжении человеческой истории превалировал в разных местах в разное время, и я рассказываю о них как о разных типах, но при этом они не исключают друг друга. Наоборот, многие родители сейчас сочетают в себе все три. Когда отношение родителей к детям основано на доверии, лучше всего развиваются природные склонности ребенка к самообучению.

Доверяющие родители предоставляют детям возможность свободно играть и самостоятельно познавать окружающий мир, принимать решения, рисковать и учиться на собственных ошибках. Родители, которые доверяют детям, не оценивают достижения своих детей и не указывают детям, в каком направлении развиваться, они уверены, что дети способны решить это самостоятельно. Доверять не значит быть беспечным, поэтому родители не только дают детям свободу, но и кормят их, любят и уважают. Они служат им нравственным примером и обеспечивают условия, необходимые для полноценного и здорового развития. Доверяющие родители поддерживают детей во всем, но не указывают им, они помогают в достижении их целей, если детям требуется помощь. Такой тип отношения родителей к детям превалировал на довольно длинном отрезке истории развития человеческого общества, когда мы были охотниками-собирателями (о чем я уже рассказывал во второй главе).

Родители, которые доверяют детям, четко дают им понять вещи, которые соотносились с потребностями детей в обществе охотников-собирателей, но при этом точно так же соотносятся с реальными потребностями современных детей:

Ты способный. У тебя есть глаза и ум, и ты можешь до многих вещей додуматься сам. Ты сам знаешь, какие у тебя есть возможности и какие ограничения. Играя и исследуя мир, ты научишься всему, что тебе нужно знать. Мы ценим твои потребности. Мы считаемся с твоим мнением. Ты сам отвечаешь за свои ошибки, и мы верим, что ты извлечешь из них урок. Жизнь в обществе – это не конфликт интересов, это взаимопомощь, направленная на то, чтобы у каждого было то, что ему больше всего нужно и что ему хочется. Мы с тобой, а не против тебя.

Дети охотников-собирателей, которые росли в таких условиях, обычно становились умелыми, жизнерадостными, взаимодействовали друг с другом и при этом не доминировали – то есть они были уважаемыми членами своего общества. Дети участвовали в жизни своего поселения не потому, что их заставляли, а потому, что сами хотели этого, и это желание было частью игры. Одна группа исследователей-антропологов прокомментировала это так: «Хороший собиратель… должен быть решительным и независимым, и чтобы стать таким, нужно учиться в детстве»{267}. Доверяющие родители понимают, что в наши дни точно так же успешными становятся решительные и независимые люди и что детей надо научить быть такими. Именно научить, не указывать им, что делать, а позволять им самим развиваться и самим открывать для себя мир.

Два других типа отношения родителей к детям я называю директивными, потому что в этих случаях родители направляют поведение и развитие ребенка, а не позволяют ему развиваться самостоятельно. Такие родители работают против воли ребенка.

Директивно-доминирующий стиль поведения родителей постепенно зарождался вместе с развитием сельского хозяйства и достиг пика во время феодализма и на раннем этапе становления промышленного общества. Как я говорил в третьей главе, в то время вопросом жизни и смерти было беспрекословное повиновение властям и церкви, поэтому родители теперь должны были воспитывать не свободную и независимую личность, а покорного исполнителя. С этого момента они перестали создавать условия для развития у ребенка свободной воли. При директивно-доминирующем стиле поведения родители стремились подавить желания ребенка и заставить его подчиняться воле других. Чтобы подавить волю, стали повсеместно использовать телесные наказания.

В последнее время, по крайней мере в некоторых семьях, где родители придерживаются директивно-доминирующего стиля поведения, на смену телесному наказанию пришло психологическое давление. Вместо розги и палки теперь стали использовать другие, более сильные методы, чтобы подчинить волю ребенка. Его обвиняют, стыдят, запугивают тем, что от него откажутся или перестанут любить. Неважно, какие используются средства при таком отношении родителей к детям, но в итоге ребенок должен превратиться в слугу. Однако как мы видим из истории, директивно-доминирующий стиль поведения никогда не был эффективен в полной мере. Чувство свободы в нас настолько сильно, что его невозможно полностью выбить из человека независимо от его возраста. Даже в самом кротком слуге или застенчивом ребенке свобода воли продолжает тихо бурлить в глубине, готовая выплеснуться, как только «горшочек» переполнится. Именно поэтому в обществе, где народными массами управляют несколько человек, никогда нет стабильности. В конце концов, директивно-доминирующий стиль поведения в рамках семьи работает ничуть не лучше, чем в рамках государства.

Сейчас, по крайне мере в нашей культуре, большинство воспитателей отказались как от физического, так и от психологического наказания с целью подчинить себе ребенка. В современном мире с его тесными связями всего со всем, в условиях глобализации ценятся находчивость, творческий подход и уверенность в себе. Как видим, стиль жизни, предписывающий слепое подчинение одних людей другим, ни к чему хорошему не приводит. Снижается потребность в неквалифицированном труде, потому что людей заменяют машины. Чтобы найти способ содержать себя, нужно уметь творчески мыслить и придумывать новое. Сейчас люди поддерживают те же ценности, что были у охотников-собирателей. В течение последних 100 или 200 лет потребность в детском труде падает, возвращаются демократические ценности, а директивно-доминирующий стиль поведения постепенно сходит на нет. На некоторое время доверительное отношение родителей к детям начало возвращаться, пик этого возрождения пришелся на 1950-е годы, но через несколько десятилетий этот стиль поведения постепенно заменил новый тип директивного поведения родителей – директивно-опекающий.

Родители, которые выбрали для себя директивно-опекающий стиль поведения, не ограничивают свободу детей, заставляя их работать в полях и на фабриках или воспитывая в них слугу, как это делали те, кто придерживался директивно-доминирующего стиля поведения. Вместо этого они ограничивают свободу ребенка для его же безопасности и ради его же будущего. Они уверены, что могут принять лучшее решение, чем сам ребенок. Такие родители, пусть из лучших побуждений, лишают ребенка свободы точно так же, как это делали раньше директивно-доминирующие. Они не бьют детей, но при этом используют всю свою власть, чтобы контролировать их жизнь. Если родители доверяют ребенку, то видят его жизнеспособным и умелым, а если указывают ему и опекают, то и воспринимают ребенка как слабого и ни на что не способного. Родители, которые доверяют детям, уверены, что ребенок развивается лучше, если позволить ему играть и познавать мир самостоятельно, а те, кто предпочитает директивно-опекающий стиль поведения, считают, что лучше всего дети развиваются, если следуют по пути, который им тщательно подготовили взрослые.

Почему родителей, доверяющих своим детям, стало меньше

Почему в первой половине ХХ века родители доверяли детям все больше, а потом, к середине века, доверительного отношения к детям стало все меньше? Другими словами, какие изменения в обществе за последние несколько десятилетий заставили родителей доверять детям меньше, но больше их опекать и указывать им? Полный ответ на этот вопрос включал бы в себя описание огромного количества тесно связанных между собой изменений, которые произошли в социальном мире, но я приведу лишь те, которые, как мне кажется, больше всего имеют к этому отношение.

Люди меньше общаются с соседями, а дети не играют во дворе с соседскими ребятами. В 50-е годы ХХ столетия большинство людей, как взрослых, так и детей, были знакомы со своими соседями, отчасти потому, что женщины больше времени проводили дома и дружили с соседками, да и к мужчинам это тоже относилось. Рабочие дни в среднем были короче, и в выходные люди чаще оставались дома. Поскольку люди знали своих соседей, они доверяли им и не боялись отпускать детей гулять во двор и общаться со всеми, кто бы там ни встретился. При этом все понимали: соседи знают твоих детей и присмотрят за ними, если что. Сейчас все не так. Взрослые – как женщины, так и мужчины – проводят больше времени на работе, поэтому и друзья у них в основном из числа коллег. В результате родители понятия не имеют, что за люди живут с ними рядом, и, следовательно, не доверяют им.

Больше всего детей тянет гулять во двор, да и не только во двор, когда там есть другие дети. Поэтому если некоторые родители запрещают своему ребенку выходить во двор, детей там становится все меньше. Более того, чем меньше детей гуляет на улице, тем менее безопасным местом она становится для тех, кто все-таки гуляет. Безопасность напрямую зависит от количества, поскольку дети смотрят друг за другом и помогают, если кто-то получит травму (особенно это работает в тех случаях, когда во дворе есть и маленькие дети, и постарше). И если существуют какие-то злодеи, которые будут охотиться за детьми, то они скорее нападут на ребенка, гуляющего в одиночестве, а не на того, кто окружен свидетелями. Получается замкнутый круг: во дворе гуляет меньше детей, из-за этого двор становится менее привлекательным, но более опасным местом, поэтому во дворе играет меньше детей. Чтобы улица снова стала безопасным и интересным местом для игр, этот круг нужно разорвать.

У каждого конкретного родителя все меньше здравого смысла, а всеобщих страхов все больше. В 1950-е годы большинство взрослых лучше знали и понимали детей, чем сейчас. В семьях было больше людей, родственники жили в одном городе и часто ходили друг к другу в гости. Старшие дети помогали взрослым заботиться о младших, и к моменту обзаведения собственными семьями у них уже был опыт общения с детьми. Они не понаслышке знали, как растут и развиваются дети, и понимали, насколько те могут быть смышлеными и насколько важны для них игры и приключения. При этом они знали родителей всех детей, живущих по соседству, дружили с ними и рассказывали друг другу истории о детях. Сейчас, напротив, люди часто заводят семью и не знают, как обращаться с ребенком. Все свои знания о том, как быть родителями, они черпают из средств массовой информации от так называемых экспертов.

Эти «эксперты» считают, что их задача – предупредить родителей об опасности. Почти всё, по словам того или иного «эксперта», представляет потенциальную опасность для ребенка: ножи, огонь, микробы, маленькие игрушки (которые можно проглотить), клещи и другие кусачие насекомые, ядовитые растения, солнечный свет, лестницы и качели на детских площадках, ровесники, старшие дети и подростки и, конечно, злодеи и похитители детей (которые, если верить радио и телевизору, притаились за каждым углом). Если вы будете всему этому верить и не подумаете о том, насколько невелик на самом деле риск для каждого из этих факторов, мир покажется вам ужасно страшным местом. При всем этом некоторая осторожность все-таки требуется. Перечисленные опасности действительно существуют, и нам следует рассказать о них детям, если мы еще не рассказали. Но если страх настолько велик, что из-за него мы не разрешаем детям играть на улице и с неким риском познавать мир, то не даем им научиться заботиться о себе. Это может быть гораздо опаснее.

Некоторые «эксперты» даже, кажется, уверены, что мы должны защитить ранимую самооценку ребенка, чтобы он все время думал о себе хорошо. Родители хвалят детей даже за самое незначительное достижение, ходят на все их игры, чтобы поддержать, стараются так устроить жизнь своих чад, чтобы те никогда не знали неудач. Это тоже составляющая директивно-опекающего поведения родителей. Большинство детей замечают, что постоянные похвалы и поддержка фальшивы, и отмахиваются от них как от любого другого действия родителей, которое их раздражает. Однако не все видят фальшь, и именно о тех, кто этого не замечает, и следует беспокоиться. Еще «эксперты» предупреждают, что мы должны защитить детей от их собственных глупостей. Мы постоянно узнаем все новые подтверждения того, что дети, особенно подростки, в силу биологических причин просто болваны. Этого не может быть. Если бы это было правдой, мы бы не выжили как биологический вид на протяжении тех десятков тысяч лет, когда детям доверяли и когда настоящие опасности, например хищные животные, были гораздо больше распространены, чем сейчас.

Еще один источник страха – это новости, в которых почти каждый день мы слышим истории о страшных происшествиях с детьми. Если сотни тысяч детей вышли на улицу поиграть без присмотра взрослых и вернулись домой, став здоровее, храбрее и мудрее, это не новость. Но если одного ребенка похитили, или он утонул, или его сбила машина, эта новость обойдет всю страну или даже весь мир, в зависимости от того, насколько страшна эта история. Информация, которая доходит до родителей, не отражает реальной статистики. Каждый родитель добавляет сюда свои худшие кошмары.

Возрастает неопределенность по поводу трудоустройства в будущем. Сейчас найти работу сложнее, чем несколько десятилетий назад. Невозможно предугадать, какие профессии можно будет получить в будущем и какие профессиональные навыки потребуются. Профсоюзы, которые раньше помогали людям сохранить работу, канули в Лету. Компании и даже целые производства появляются и исчезают так часто, что это повод для беспокойства. В результате родители гораздо больше, чем ранее, переживают, смогут ли дети зарабатывать себе на жизнь, и поэтому все чаще они считают, что детство – это время не для игр, а для начала подготовки резюме. Почему-то родители уверены: если они отправят детей заниматься в кружках или на волонтерскую работу под руководством взрослых, если они заставят детей хорошо учиться и определят их в престижные школы, то таким образом обеспечат их будущее. Конечно, они не правы, но такое мнение очень распространено.

На самом же деле не остаться безработным в смутное время лучше всего помогают именно те качества, которые дети развивают самостоятельно, а не под нажимом учителей и родителей. В смутное время нужно быть ответственным, инициативным, креативным, уметь мыслить независимо, приспосабливаться к обстоятельствам, обладать воображением и не бояться рисковать. Все эти черты развиваются у детей, если родители доверяют им, а при излишней опеке они, напротив, подавляются.

Сфера влияния школы увеличилась, как возросла и необходимость приспосабливаться к строгим и постоянно растущим школьным требованиям. Наверное, наиболее очевидный фактор снижения детской свободы – это школа, которая вмешивается в жизнь ребенка и всей его семьи. В 1950-е годы школа тоже ограничивала свободу, но не так, как сегодня. Академический год стал длиннее, все пропуски нужно отрабатывать, и все, что происходит сейчас в школе, контролируется гораздо больше, чем раньше. Более того, школы сейчас стали более влиятельными и вмешиваются в жизнь семей гораздо больше, чем раньше (об этом я рассказывал в первой главе). Например, детям на летние каникулы дают списки книг, а родители должны обеспечить ими детей и убедиться, что они их читают («Нет, Мэри, тебе нельзя читать то, что ты хочешь, потому что это не та книга, по которой тебе надо написать сочинение»). Домашнее задание есть даже у самых маленьких, а родители иногда обязаны подписывать листочки с домашней работой и играть роль контролеров. Их часто вызывают в школу на собрания и заставляют почувствовать себя виноватыми, когда их дети ведут себя в школе плохо или плохо пишут контрольные. Родители обязаны играть ту же роль, что учителя в школе: заставлять детей делать то, что навязано программой. А родителей, которые жалуются на это, считают проблемными.

Поскольку я веду блог в журнале Psychology Today, посвященный игре и обучению, то часто читаю грустные комментарии от родителей по поводу учебы их детей в школе. Вот один из них, очень типичный. Его написала мама девочки, которая ходит в подготовительный класс и учится там на отлично. Девочка находится в школе с 8:00 до 15:00, это не считая времени, которое она тратит на поездку в автобусе в оба конца. Перерывов у них нет, кроме одной получасовой перемены и большой перемены на обед (в 10:40!). Во время перемен специальная дама с громкоговорителем ходит вокруг и успокаивает детей, чтобы те не шумели. Кроме этого пятилетние дети каждый вечер делают домашнее задание, и им помогают родители. При этом домашняя работа самая настоящая – задачи по математике, письменные задания и все такое. И вот что мама девочки говорит о последствиях:

«Дочь очень радовалась, когда пошла в школу, но уже через два или три дня начала плакать и проситься обратно в детский сад. В конце концов это прошло, но ребенок, который приходит домой из школы, – это совсем другой ребенок. Она то злится, то ноет, кричит на младшую сестру, обращается с ней как с младенцем, хлопает дверью или цепляется за меня и хочет, чтобы я все за нее делала. И я знаю, что все это из-за школы… Почти все родители, с которыми я это обсуждала, рассказывают, что с их детьми творится то же самое, если не хуже. Это в любой школе так? Я сама постоянно в напряжении, и руки опускаются. Когда я общаюсь с другими родителями, понимаю: мы все боимся стать “той самой мамой”[47] и забрать ребенка на домашнее обучение, опасаясь, что последствия этого окажутся гораздо хуже. Сейчас внутри системы образования сложилась определенная культура, которая заставляет нас молчать. Мы постоянно записываем, что ребенок в определенном возрасте “должен уметь делать”, и именно это и нужно ему позволять делать. Наши дети “выживут”. Смешно, но я надеялась, что мой ребенок достоин большего, чем просто выжить. Однако мне кажется, успех в учебе – это больше не наш выбор. Я чувствую себя свидетелем преступления, который замер и не может ничего сделать, чтобы помешать!»

В таких условиях тяжело, если вообще возможно, быть родителем и доверять ребенку. Государство заставляет родителей указывать детям и внушает им это через систему обязательного школьного образования, где все больше школ, похожих на тюрьмы. Чтобы приучить ребенка к школе, нужно с ним практически воевать, и точно так же нужно воевать со школой, если пытаться хотя бы чуть-чуть приспособить ее для вашего ребенка.

Школа стала играть центральную роль в развитии и воспитании детей. Вдобавок к тому, что школа влияет на жизнь семьи напрямую, все больше распространяется ее косвенное влияние. Все больше и чаще исследователи, родители и общество в целом рассматривают детей через призму школьного образования. Мы судим о детях исходя из того, в каком классе они учатся. Большинство исследований, в которых изучается поведение детей, проводят в школах, их внимание нацелено на школьные проблемы. В результате мы смотрим на развитие ребенка с точки зрения учебы в школе, и это искажает его естественное развитие.

В школах за процесс обучения отвечают взрослые, а не дети. Обучение проходит последовательно, по четко установленному плану. Сначала нужно выучить А, а уже только потом Б. В школе дети дружат только с ровесниками, поэтому у них нет возможности развивать определенные навыки, например умение обучаться через общение со старшими или чувство ответственности через общение с младшими детьми. Если ребенок в школе играет или занимается чем-то сам, это нарушение дисциплины. Все это признаки модели развития ребенка, когда все происходит вокруг школы. В результате люди приходят к выводу, что процесс обучения всегда последователен, им управляют взрослые, что самые правильные друзья для ребенка – это его ровесники, а самостоятельные игры в большинстве своем пустая трата времени, если дети старше четырех-пяти лет. В учебниках по возрастной психологии сказано, что играть детям свойственно в дошкольном возрасте, как будто бы после этого дети сами собой прекращают играть и игры уходят на задний план. Мы позволили школе скрыть от нас естественный путь развития ребенка.

Детство все больше связанно со школой, и все аспекты жизни детей находятся под ее влиянием. Детские площадки стали местом, где взрослые могут чему-то научить ребенка. Детей там делят на группы по возрасту, так же как в школе. Дома родители, безоговорочно принимая эту модель, ведут себя с детьми как учителя: во всем ищут «обучающий момент», покупают развивающие игрушки, как бы играют и разговаривают с ребенком так, чтобы специально его чему-то научить. И неудивительно, что при таком общении с родителями дети постоянно закатывают глаза и отказываются заниматься. Жизнь дома становится такой же утомительной, как в школе.

Нетрудно понять, почему родители попадаются на удочку школы. На них воздействуют красноречивые разговоры о том, что их дети никогда не будут успешными в жизни, если не получат хорошие оценки или не поступят в престижный вуз. Они вступают в соревнования, цель которых – сделать для ребенка лучшее резюме. Школа становится все более значимой в нашей жизни, и мы, сами о том не задумываясь, приходим к выводу, что дети должны развиваться так, чтобы соответствовать требованиям школы. Детям в школе, равно как и дома, дают все меньше свободы, их все больше контролируют и все меньше позволяют им делать то, что они хотят. К сожалению, очень часто наши предположения, что дети неспособные, безответственные и нуждаются в постоянном контроле, сбываются. Сами дети начинают верить, что они ни на что не способны и ни за что не отвечают, поэтому и ведут себя соответствующим образом. Самый верный способ выработать в человеке какую-то черту – начать с ним обращаться так, как будто она у него уже есть.

Как начать больше доверять ребенку

Многие родители и хотели бы больше доверять детям, но им сложно это сделать, потому что постоянно мешают страхи, и эти страхи не всегда безосновательны: с детьми случаются ужасные вещи; похитители детей действительно существуют; среди ровесников есть хулиганы, которые могут плохо влиять на детей; дети и подростки (как и люди любого возраста) делают ошибки; следствием неудачи может стать боль или обида. Плюс помимо этого мы от природы конформисты. Трудно плыть против течения и выслушивать негативные суждения других родителей. Но в то же время некоторым это удается, и только начинаешь плыть вверх по течению, как река может поменять направление.

Представьте себе, что вы родитель. Вы принимаете идею, что жизнь полна опасностей и что ребенку нужна свобода, чтобы стать счастливым, научиться быть ответственным, развить в себе черты, необходимые в жизни при столкновении с неизбежными опасностями и неудачами. Как принять такой стиль поведения и начать доверять ребенку, игнорируя мнения тех, кто против этого? Вот несколько предложений.

Пересмотрите собственные ценности

Что такое хорошая жизнь? Что делает нашу жизнь ценной? В качестве первого шага на пути к доверительному родительству попробуйте пересмотреть собственные ценности и подумайте: а как они распространяются на ваших детей и на ваши с ними отношения? Если первыми в вашем списке идут свобода, личная ответственность, личная инициатива, честность, верность своим принципам и забота об окружающих и если именно эти черты вы хотите видеть в своем ребенке, значит, вы действительно захотите больше доверять ему и изменить стиль ваших отношений. Ничему из этого нельзя научить нотациями, принуждением и уговорами. Эти качества можно приобрести или утратить в повседневной жизни, сталкиваясь с задачами, которые либо укрепляют эти качества, либо подавляют. Вы можете помочь ребенку воспитать их в себе, если будете жить согласно своим ценностям и опираться на них, строя ваши с ним отношения. Если мы доверяем, то и нам начинают доверять. Способность делать что-то по собственной инициативе и другие черты характера, которые зависят от того, насколько мы инициативны, развиваются только в условиях полной свободы.

Подумайте о своем детстве и вспомните самый счастливый момент. Где вы были? Что делали? Кто был с вами рядом, если был? Или, немного более конкретно, был ли рядом с вами в тот момент взрослый? Детский психолог и автор книг Майкл Томас периодически задает эти вопросы на своих выступлениях. Когда он спрашивает, был ли рядом с человеком взрослый в самый счастливый момент его жизни, руки обычно поднимают 10 процентов аудитории. У остальных 90 процентов взрослых рядом не было. Таким образом, Томас считает, что наши самые счастливые воспоминания полностью наши, они о том, что мы делали сами, а не о том, что дали нам те, у кого больше могущества{268}.

Пробуя сделать это упражнение, я вспоминаю одно раннее весеннее утро, когда мне было десять или одиннадцать лет. Я встал еще до рассвета, чтобы до школы успеть два-три часа порыбачить. В темноте ехал на велике к речной плотине, что была примерно в трех километрах от дома. На багажнике лежало все, что нужно для рыбалки. Я поехал совершенно один, никто из друзей не захотел так рано вставать. Там были только я, удочка, опущенная в воду, река; ранние птицы просыпались и пели свои весенние песенки, кое-где еще лежали небольшие островки нерастаявшего снега. Сейчас не помню, клевала рыба или нет. Пока я рыбачил, солнце начало подниматься над горизонтом. Трудно вспомнить, почему именно этот момент приходит мне в голову. Это был далеко не первый раз, когда я поехал на рыбалку до рассвета. Но именно в то утро меня охватило удивительное, трепетное чувство. Мне казалось, что я парю высоко над нашим суетным миром. Я испытал то, что психологи называют пиковым переживанием, а религиозные люди описывают подобные чувства, когда говорят, что на них снизошла божья благодать. Если бы со мной был кто-то из взрослых, я бы не испытал ничего подобного. Взрослый независимо от того, насколько он был для меня значимым и уважаемым человеком, вмешался бы даже просто фактом своего присутствия.

Оставьте идею, что вы определяете будущее своего ребенка

Если мы сами ценим свободу и несем ответственность за свои поступки, то должны уважать право ребенка самостоятельно прокладывать свой жизненный путь. Наши стремления не могут стать стремлениями ребенка, равно как и наоборот. Поиски собственного курса начинаются с раннего детства. Чтобы научиться отвечать за себя, дети должны научиться принимать решения каждый час, день или год, и этому они могут научиться только на практике. Все любящие и заботливые родители пекутся о будущем своих детей, поэтому им тяжело не пытаться их контролировать. Но любая попытка, совершенная под контролем, не приведет к цели. Когда мы стараемся определить судьбу ребенка, то не даем ему распоряжаться его жизнью. Когда мы ведем ребенка по лабиринту жизни, ежедневно и еженедельно прокладывая ему путь, то не даем ему научиться прокладывать этот путь самостоятельно и учиться на своих ошибках. Когда мы даем ребенку совет, который ему не нужен или о котором он не просил, все меньше остается шансов, что он обратится к нам за советом, когда ему это будет действительно нужно.

При доверительном обращении важно напоминать себе, что ваш ребенок – это не вы сами. То, что мы называем воспроизведением потомства, на самом деле не воспроизведение. Вы не производите второго себя. Половина генов приходит от вас случайным образом, а вторая половина – от вашего партнера, тоже случайным образом. Гены перемешиваются, и получается совершенно новый с точки зрения генетики человек, у которого могут быть какие-то ваши черты характера, но при этом он все равно не вы. И ваш ребенок не принадлежит вам. Ребенок, любой ребенок – самостоятельное существо, которое приходит в этот мир, полное желания расти, учиться и прожить собственную жизнь. Вы всего лишь часть окружающей действительности, которую ребенок использует, создавая самого себя. Постарайтесь хорошо сыграть эту роль и дать ребенку то, что ему нужно, но не отбирайте у него ответственность, которую он несет за собственное развитие.

Когда дети добиваются успеха или терпят неудачу, они сами, а не мы должны решать, успех это или неудача. В мире полно несчастных юристов, врачей и руководителей компаний, и при этом много реализовавших себя и довольных своей участью людей работают секретарями и уборщиками. Быть успешным в работе совсем не значит быть успешным в жизни. Можно быть счастливым или несчастным на любой должности, но невозможно быть счастливым, по крайней мере на протяжении длительного времени, если чувствуешь, что проживаешь не свою жизнь. Это прописные истины. Они могут звучать банально. Но слишком многие из нас забывают о них, когда речь заходит о детях.

Суния Лутар с коллегами из Колумбийского университета провела крупномасштабное исследование и обнаружила, что старшеклассники из богатых семей северо-востока Соединенных Штатов, живущие в престижном пригороде, гораздо чаще испытывают тревожность, подвержены депрессии и употребляют наркотики, чем дети из довольно бедных районов в черте города{269}. Но это не все: больше проблем было как раз у тех, на кого активнее всего давили родители, требуя высоких достижений. Из тех же самых исследований сделали вывод, что время, проведенное с родителями, может влиять на ребенка как благоприятно, так и негативно, в зависимости от того, как они вместе проводят это время. Склонность к депрессии и тревожность в большой степени проявлялась у тех, с кем возились и водили за руку от одного занятия к другому. А вот регулярные ужины в кругу семьи гораздо реже были связаны с тревожностью и депрессией. Для подростков была важна эмоциональная близость с родителями, однако эта близость становилась слабее, когда родители беспокоились об успехах детей, а не просто проводили время вместе. Родители, которые доверяют ребенку, радуются за него и не считают его своим «проектом».

Не поддавайтесь соблазну следить за всем, что делает ваш ребенок

Родители, которые доверяют своим детям, сопротивляются побуждению постоянно общаться с ребенком, наблюдать за всем, что он делает, или досконально выспрашивать, как он провел день. Современные технологии позволяют легко отслеживать каждый шаг ребенка, и это очень заманчиво. Можно наблюдать за ним посредством скрытой камеры, настаивать, чтобы он регулярно отчитывался по мобильному телефону о своем местонахождении и занятии. Можно отслеживать сайты, на которых бывает ребенок. Можно, как это делают с заключенными, использовать устройства, которые определяют местоположение ребенка в каждый конкретный момент. При желании такому поведению даже найдется оправдание и вы убедите себя, что таким образом заботитесь о ребенке. Но вы сами разве хотели бы, чтобы за вами постоянно следили? Понравилось бы вам, если бы кто-то, возможно, даже ваш любящий муж или жена, постоянно наблюдал за вами, снимал вас на камеру и оценивал все, чем вы занимаетесь? Основной посыл таких наблюдений всегда один и тот же: «Я тебе не доверяю».

Но для того чтобы продемонстрировать отсутствие доверия, совсем не нужны современные технологии. Если вы постоянно выспрашиваете у ребенка или у кого-то другого, как он провел то время, когда вы его не видели, эффект тот же самый. Родители, которые доверяют детям, так не делают. У каждого человека есть право побыть одному. У ребенка должна быть возможность пробовать новое и не бояться, что его за это осудят. Вопросы, которыми мы нарушаем уединение ребенка, провоцируют обман и обиды.

Найдите или создайте безопасные места, чтобы у ребенка была возможность играть и познавать мир

Как родитель, который доверяет ребенку, вы несете определенную ответственность по отношению к нему. Вы не можете управлять кораблем вашего ребенка, вы даже не можете научить его всему, что нужно, чтобы он управлял им сам, но вы можете обеспечить ему водоем. По словам риелторов, молодые родители, подыскивающие себе первое жилье, в первую очередь интересуются рейтингом окрестных школ: какой балл набирают дети на тестах и сколько процентов выпускников поступают в вузы. Но если ваши отношения с ребенком строятся на доверии, то вы прежде всего спросите, есть ли в районе место для игр и прогулок. Это может быть район, где много огромных многоквартирных домов с большими дворами, а школы стоят в первых рядах в рейтинге оценок за тесты, но при этом там не будет детей, которые играют во дворе. И тогда это плохое место для вашего ребенка.

Ищите такое место, где дети разного возраста играют вместе, бегают по округе и болтают друг с другом. Вашему ребенку захочется к ним присоединиться и научиться у них чему-то новому. Чаще всего это районы, где дома самые простые, соседние дворы не огорожены заборами и домовладельцам не нужно идеальное газонное покрытие – они предпочитают наблюдать за детьми, играющими на лужайках среди одуванчиков. В идеале это должен быть район, где мало или совсем нет машин, чтобы дети могли спокойно переходить улицу или даже играть на ней. Таких районов сейчас гораздо меньше, чем раньше, но они все-таки существуют, и их появится больше, если будет спрос. Ищите такой район, где и родители тоже могут проводить больше времени на улице и знакомиться с родителями других детей. В четырех городах в Голландии проводили большое исследование факторов, влияющих на количество времени, которое дети проводят, гуляя на улице. В ходе исследования выявили, что один из самых важных факторов – сплоченность соседей. Чем лучше соседи друг друга знают и доверяют друг другу, тем больше времени дети проводят на улице{270}.

Если переезд в другое место, где изначально есть возможности для игры, не ваш вариант, вы можете поработать над тем, чтобы улучшить район, где живете. Прежде всего нужно познакомиться с соседями, у которых есть дети, собрать их всех вместе и обсудить эту проблему. Многие, если не большинство, будут двумя руками за такую возможность, но кто-то должен взять на себя инициативу. Немедленным эффектом таких встреч может быть начало дружбы между семьями, дети тоже подружатся между собой и захотят больше времени проводить на улице вместе. На этих встречах вы можете обсудить с другими родителями, где организовать место для детских игр, чтобы даже малыши могли ходить туда пешком. Также можно придумать, как распределить время, чтобы по очереди присматривать за детьми, в случае если кто-то будет нервничать, отпуская их гулять одних. Если нет подходящего места для игры, как насчет вашего собственного палисадника?

Майк Ланца, основатель онлайн-проекта под названием Playborhood («Игры по соседству»)[48], построил у себя во дворе детскую площадку, куда могли ходить все соседские дети. Ланца и на сайте, и в книге дает много полезной информации для тех, кто хочет сделать что-то подобное{271}. На его площадке установлена песочница, есть аккуратно вымощенная площадка с баскетбольным кольцом, а еще приятный на вид фонтанчик небольшого размера, чтобы совсем маленькие дети могли в нем плескаться. Есть садовый стол со скамейками-ящиками, внутри которых хранятся игрушки (в том числе электронные) и принадлежности для рисования, а на заборе висит доска для рисования и многое другое. Майк с семьей (где сейчас растут уже три мальчика), чтобы привлечь внимание соседей и познакомиться с ними, регулярно обедает за столом на площадке. Он разными способами приглашал детей и их родителей, чтобы те не стеснялись и приходили играть или отдыхать на площадке в любое время, независимо от того, дома кто-то из его семейства или нет. Перед входом он поставил табличку с надписью «ВТОРГАЙТЕСЬ НА ЗДОРОВЬЕ!».

Майк говорит, что это совсем не жертва со стороны его семьи. Они познакомились с соседями, у них во дворе постоянно играют дети – их жизнь стала от этого только богаче. Кроме того, у детей Ланца все время есть с кем играть. Майк тщательно продумал дизайн площадки, чтобы там было интересно детям разного возраста. Кроме этого, на заднем дворе он тоже организовал игровое пространство, там стоит батут, а на дереве расположился домик. Задний двор тоже открыт для всех, но изначально Ланца привлек к себе в дом соседей тем, что обустроил площадку перед домом и постоянно находился там, поэтому и соседи чувствовали себя там комфортно, и их детям хотелось там играть.

Конечно, если вы обычный взрослый человек, живущий в XXI веке, то тут же придумаете массу сложностей. А кто будет нести ответственность, если какой-нибудь ребенок покалечится? А как насчет вандализма и воровства? А есть ли разрешение местных властей? А что если соседи будут жаловаться на шум и снижение цены на недвижимость рядом? У Майка есть ответы на эти вопросы, и вы тоже можете ими воспользоваться. Идея в том, что начинать нужно с положительным настроем. Продумайте, что бы вы хотели сделать, чтобы улучшить место, где живете, и создать там возможности для игры своим детям. А затем подумайте, как это можно устроить в вашем случае. Посоветуйтесь с соседями, которые живут ближе всего к вам, даже если у них нет детей; убедитесь, что они с вами, а не против вас. Отнеситесь с пониманием к их беспокойству – это не преграды в вашем деле, а проблемы, которые нужно решить при планировании.

Одна их самых ценных вещей, которую вы можете дать своим детям, – возможность играть свободно с другими детьми в относительной безопасности. Если при этом вы помогаете другим детям, это еще лучше! Люди в разных частях страны последовали примеру Майка. Возможно, вскоре игровые площадки и места для пикников заменят старомодное и уже никому не нужное крыльцо с палисадником, и это поможет сплотить соседей. Однако наличие площадки у вас во дворе не должно быть причиной не пускать детей гулять куда-то еще. Им нужно выбираться и подальше от дома, особенно когда они становятся старше. Ваш двор или любая другая игровая площадка – только начало приключений и возможностей познавать окружающий мир.

Если немного включить воображение, можно найти и другие способы обеспечить детям возможности для свободной игры. Например, сагитировать местную школу открыть спортзал для игр в определенное время после уроков. Можно предложить дирекции городского парка нанять ответственного подростка, чтобы тот смотрел за порядком на парковых игровых площадках по выходным и после школы. В этом случае детей можно будет отпускать туда одних и не пытаться все время быть с ними. Вы можете организовать семейные каникулы вместе с другими семьями, чтобы их дети могли играть с вашими, пока вы и другие взрослые общаетесь между собой. Нуклеарная семья – это хорошо, если мы говорим о воспитании детей дома, но для правильного развития детям, даже маленьким, нужно выходить за пределы семьи.

Подумайте, какие есть альтернативы традиционной школе

Если вы решили доверять своему ребенку и выбрать этот стиль поведения, вам, вероятно, придется найти другую школу, альтернативную традиционной. Это должна быть школа, которая будет помогать ребенку, а не мешать ему в стремлении самому взять на себя ответственность за собственное образование. Одна из таких альтернативных школ – «Садбери Вэлли», которую я описывал. Сейчас, когда я пишу эту книгу, в Соединенных Штатах уже существует по крайней мере 22 школы, устроенные по модели «Садбери Вэлли», и еще 14 находится в других странах{272}. Это частные школы, но плата за обучение там намного ниже, чем в обычных частных школах. Кроме того, существуют другие нетрадиционные школы, которые до определенной степени позволяют детям играть чуть больше и больше, чем в общеобразовательных и других частных школах, заниматься тем, что им нравится.

Другая альтернатива традиционной школе – домашнее обучение. В Соединенных Штатах это самое большое движение, альтернативное школе. В США количество детей (в возрасте от пяти до 17 лет), которых обучают дома, выросло от 850 тысяч в 1999 году до примерно миллиона или даже чуть больше в 2011-м. В процентах это рост с 1,7 до 4 % среди детей школьного возраста{273}. Не все родители, которые забирают детей из школы и обучают дома, делают это ради свободы ребенка. Если грубо, то примерно треть выбирают эту форму обучения из религиозных соображений{274}, а некоторые, без сомнения, потому, что они слишком требовательны и хотят сами контролировать процесс обучения, а не перепоручать это другим. Однако независимо от мотивов родители, которые обучают детей дома, со временем становятся более расслабленными и дают меньше указаний. И они, и их дети сходятся на том, что по школьной программе учиться скучно, и начинают – как правило, с подачи ребенка – изучать более интересные вещи. С опытом эти родители все больше начинают доверять детям в том, что касается образования, и некоторые из них становятся анскулерами.

Анскулинг – это вариант домашнего обучения, который больше всего соотносится с доверительным стилем поведения родителей. Термин предложил в 1970-е годы Джон Холт, теоретик образования и бывший учитель, в своем журнале Growing Without Schooling («Растем без школы»). Если говорить простым языком, то анскулинг – это обучение без школы. Родители-анскулеры не отдают детей в школу и при этом дома не делают ничего, что обычно делают в школе. У них нет программы обучения, они не дают детям задания с целью специально что-то выучить и не устраивают тестов для проверки знаний ребенка. Вместо этого они позволяют детям заниматься тем, что им интересно, и учиться собственными способами, изучая то, что им нравится. Они уверены, что обучение – обычная часть нашей жизни, а не что-то отдельное от нее, происходящее в определенном месте и в специальное время.

В официальной статистике анскулинг обычно смешивают с домашним обучением, поэтому никто точно не знает количество именно анскулеров. Однако внутри движения примерно оценивают количество анскулеров как 10 процентов от всех, кто обучает детей дома, что вполне разумно, если судить по соотношению, которое я вижу в домашнем обучении. Этот процент был бы выше, вероятно, даже намного выше, если бы сюда включили так называемых расслабленных родителей, которые обучают детей дома. Это семьи, где есть своего рода план обучения, но ему не особо следуют и не заставляют это делать ребенка.

Недавно мы с коллегой Джиной Райли опросили 232 семьи, которые сами себя называют анскулерами. Сейчас мы анализируем их ответы, но некоторые результаты уже есть{275}. Более трети семей сначала отдали детей в школы, но потом забрали их из-за негативного влияния, которое оказывала школа: у детей появились повышенная тревожность, депрессия, злость и потеря интереса к учебе. Почти половина семей пробовали более традиционное домашнее обучение и, перед тем как перейти на анскулинг, проводили уроки дома. Почти во всех случаях семьи перешли от домашнего обучения к анскулингу, потому что и детям, и родителям уроки казались скучными, утомительными и совершенно необязательными – ребенок учился и без них.

В ответ на вопрос о главных плюсах анскулинга большинство родителей говорят о положительном влиянии, которое эта форма обучения оказывает на их ребенка. Дети счастливы, уверены в себе и настойчивы в своих желаниях. Они становятся более любознательными и хотят учиться. Есть и плюсы для жизни семьи в целом: отношения между родителями и детьми становятся ближе. Многие, кто изначально отдавал детей в школу, говорили, какое же это облегчение – не строить свою жизнь вокруг школьного расписания. На вопрос по поводу минусов анскулинга самый распространенный ответ касался борьбы с критиками этой формы обучения. Объясняя критически настроенным родственникам и всем окружающим преимущества анскулинга, защищая его от нападок, люди испытывают напряжение и раздражение. Многие еще говорили о том, что им приходилось преодолевать собственные сомнения, делая то, что так далеко от нормы. Трудно плыть против течения. Именно поэтому большинство анскулеров объединяются в сообщества, организуют районные группы для встреч и интернет-сообщества, в которых удаленно поддерживают друг друга.

Анскулинг существует уже довольно давно, и сейчас есть уже много взрослых людей, которые избежали всего того, что могли бы получить, учась в начальной и средней школе. Однако не было проведено ни одного исследования, в котором кто-то изучил бы, как живется таким людям. Но есть примеры в статьях, книгах или блогах, написанных анскулерами. Если кто-то из тех, кто не учился в школе и, следовательно, не оканчивал ее, делает своим выбором высшее образование, то у него, как правило, нет проблем поступить в вуз и успешно там учиться. Помимо этого, у анскулеров нет проблемы найти работу и без высшего образования.

Приведу только один пример. Недавно я разговаривал с Кейт Фридкис, жизнерадостной девушкой 25 лет из Нью-Йорка. Она никогда не училась в школе, а потом поступила в вуз. Ее родители изначально не отдали в школу ни ее, ни ее братьев, потому что считали, что учеба не должна проходить отдельно от жизни. Кейт рассказала мне обо всех преимуществах, которые у нее были потому, что она не ходила в школу. Она могла заниматься тем, что ей было интересно, а интересов у нее имелось много. У нее была возможность куда-то пойти или что-то сделать, в то время как ее сверстники, которые учились в школе, были лишены этой возможности. Она дружила с детьми разного возраста и находила друзей повсюду, не ограничивая себя общением только с ровесниками. Кейт никогда не приходилось подстраиваться под школу, она наслаждалась жизнью, и ее никогда не смущало, что она чем-то отличается от других. При этом она всегда уважала других со всеми их отличиями. В 15 лет она начала работать в местной синагоге и даже получать за это деньги, что было бы невозможно, учись она в школе.

Поработав в синагоге, Кейт заинтересовалась религией как общественным явлением, поэтому поступила в Колумбийский университет, где изучала сравнительное религиоведение, а затем получила степень магистра по этому предмету. У нее не было никаких проблем с тем, чтобы приспособиться к требованиям системы высшего образования. Главным разочарованием ее студенческой жизни стали однокашники, которые не были готовы к жизни и ничем особенно не интересовались, и скучные лекции, обязательные для посещения. Сейчас Кейт замужем и счастлива. В качестве фрилансера она пишет статьи на разные актуальные темы, работает кантором в синагоге[49], продолжает заниматься тем, что ей интересно. А еще она ведет два блога, один из них называется «Прогуливаем школу», а другой, посвященный внешности, – «Съешь уже этот чертов пирожок».

Я думаю, что анскулинг подходит не каждой семье, даже не большинству, особенно до тех пор, пока его не начнет поддерживать общество. Для осуществления анскулинга нужно много времени и ресурсов. В целом, пока дети маленькие, дома должен быть хотя бы один взрослый. Чаще всего это мама, а значит, она должна отказаться от своей карьеры, отложить ее на потом или же найти возможности работать из дома. Несмотря на то что родители не направляют обучение ребенка, они должны приложить усилия, чтобы создать среду, где у детей будет возможность учиться и развивать свои интересы. Еще анскулинг обычно предполагает много общения внутри семьи, что для одних семей хорошо, а для других – просто ужасно. Некоторым детям и родителям нужно бывать вместе реже, чем это предполагает домашнее обучение. В нашем обществе нуклеарные семьи живут относительно независимо друг от друга, взрослые отдают много времени работе, и может оказаться сложным проводить день с детьми и иметь достаточно времени на общение со своими взрослыми друзьями. Преимущество школы «Садбери Вэлли» и других похожих школ – в том, что у детей есть возможность проводить время вне дома и они могут играть, развиваться, познавать мир и общаться с друзьями, при этом родители не должны это устраивать. Но для многих семей, по их же словам, анскулинг – это потрясающая возможность.

Картина будущего

Я с оптимизмом смотрю на будущее образования. Я верю, что наше общество образумится и у детей снова будет свобода, чтобы учиться самим, и учеба вновь станет в удовольствие, начнет приносить радость и сделается неотъемлемой частью жизни, а не утомительным и скучным делом, от которого повышается тревожность.

Мой оптимизм происходит совсем не от учебных заведений, потому что все, что связано с обучением, включая школы, учебники, экзамены, учителей и администрацию школ, настолько консервативно и неизменно, что единственное, что они могут, – продолжать делать то же самое. Когда становится ясно, что дети заучивают малую часть из того, чему их учат в школе, поднимается шумиха и все начинают доказывать, что им нужно проводить больше времени в школе и выполнять больший объем домашнего задания. Если 200 уроков по предмету Х не дают достаточно знаний, давайте попробуем провести 400 уроков. Если дети не усваивают то, чему их учат в первом классе, давайте начнем их учить с детского сада. А если они и в детском саду ничему не учатся, это значит только одно: надо начинать еще раньше! Если дети за летние каникулы успевают забыть то немногое, что они выучивают за учебный год, давайте совсем отменим летние каникулы и вовсе лишим их возможности жить за пределами школы{276}.

Почти каждый, кто имеет отношение к образовательным учреждениям, считает себя «реформатором», подразумевая, что настоящая система не работает. Это происходило с самого начала, когда традиционные общеобразовательные школы только появились. Одни хотят изменить систему одним способом (может быть, дать право выбирать предметы или не так давить по поводу подготовки к экзаменам), другие – другим (ввести больше стандартов и более строгое тестирование). Обо всем этом написана масса статей и книг, и авторы – сплошь профессора. Но никто в системе образования не хочет признать, что общеобразовательные школы не работают, потому что они общеобразовательные, и единственное, что нужно изменить, – дать детям возможность самим решать, чему они хотят учиться.

Источник моего оптимизма находится как раз за пределами системы образования. Меня вдохновляют люди, которые забирают детей из обычных школ и переводят их на домашнее обучение, на анскулинг, в школы типа «Садбери Вэлли» или находят другие способы обучать детей, давая им свободу самим контролировать свое образование. И таких людей все больше. Чем сильнее давление со стороны школы, тем больше людей из нее уходит, и это правильно.

Движению против школьного обучения немало поспособствовали информационные технологии. Сейчас у всех, у кого есть компьютер с доступом в интернет, включая детей на улице в Индии, получают доступ к огромному запасу знаний. С помощью поисковой системы можно найти все что угодно – любые инструкции и видеоуроки, можно научиться делать все, что захочешь. По любому вопросу в Сети найдутся отзывы за и против, и каждый может принять участие в обсуждении. Это очень способствует развитию интеллекта, гораздо больше, чем стандартная школьная система «вопрос – ответ». Идея обязательного посещения школы, чтобы выучить что-то или научиться мыслить критически, кажется странной любому ребенку, который уже научился пользоваться интернетом. Поэтому все сложнее объяснить детям, зачем им нужно ходить в школу. Общение посредством текста становится таким же распространенным, как и устное общение, поэтому все больше детей учатся читать и писать еще до начала официального обучения, и это тоже вызывает у родителей вопрос о необходимости отправлять детей в общеобразовательную школу. Если Джонни научился читать до первого класса – зачем ему идти в первый класс?

Я уверен, что в не столь отдаленном будущем мы дойдем до точки. У каждого из нас будет хотя бы один такой знакомый, как Кейт Фридкис, который никогда не учился в школе и при этом отлично справляется в жизни. Люди начнут говорить друг другу что-нибудь вроде: «Посмотри на Кейт, Боба или Мэри Джейн. Они не учились в школе, но они счастливы, у них хорошая работа, и они дееспособные граждане. Зачем мне отправлять ребенка в школу?» Люди начнут требовать изменений в законодательстве, предписывающем обязательное школьное образование и обязательное посещение школы. Все больше народу станет забирать детей из школы, при этом у них не будет необходимости обходить кучу инстанций, как это требуется сейчас и часто становится причиной, по которой люди даже не пробуют это сделать.

Ключевой момент здесь, как и в любых изменениях, касающихся общественной жизни, – сдвиг в сознании, понимание, «что есть норма, а что нет». Когда мы чаще будем видеть взрослых людей, которые не ходили в обычные школы или не отдавали туда учиться детей, будет легче воспринимать такое решение как нормальное, оно будет вызывать у нас меньше ужаса.

Есть и еще одна сила, которая будет двигать этот процесс. Это естественное стремление человека к свободе и самоопределению. Из истории мы знаем: если у человека есть выбор, он всегда выбирает свободу. Когда взрослые увидят, что общее образование отнюдь не залог успеха в жизни, им будет сложнее отказаться от свободы для ребенка, да и сами дети станут ее требовать. Детей больше не купишь сказками о том, что школа – это как горькое лекарство, которое нужно выпить, чтобы поправиться. Когда все больше людей будут забирать детей из школы, значительная часть тех, кто участвует в выборах, начнут требовать, чтобы деньги, которые выделяются на развитие системы образования, теперь выделялись на поддержание домашнего обучения. Подумайте, сколько всего можно сделать на, условно говоря, 600 миллиардов долларов, которые выделяются каждый год из средств, уплаченных американскими налогоплательщиками, для поддержания двенадцатилетней системы школьного образования{277}!

У нас есть социальные обязательства, и мы обязаны каждому ребенку предоставить условия для обучения, независимо от происхождения и материального положения его семьи. Существует много возможностей это сделать. Один из вариантов – система нетрадиционных школ, содержащаяся на добровольные взносы, как это происходит в «Садбери Вэлли», где дети играют, развиваются и учатся в условиях, пригодных для здорового умственного, физического и морального развития. В школах, работающих по модели «Садбери Вэлли», стоимость обучения одного ребенка обходится в половину того, что выделяют в обычных школах, поэтому таким образом налогоплательщики могли бы сэкономить значительную часть средств. Другая возможность – организовать общественные центры, куда будет открыт вход всем и каждому бесплатно.

Представьте себе центр недалеко от дома, куда и дети, и взрослые могут прийти поиграть, чему-то поучиться или познакомиться с новыми людьми. Там у всех есть возможность работать на компьютере, заниматься спортом, рисовать или играть. Такие центры могут сотрудничать с местными библиотеками. Люди, живущие неподалеку, могли бы проводить в них уроки музыки, рисования, математики, иностранных языков, устраивать спортивные занятия, учить готовить, вести дела в компании или сводить баланс в бухгалтерии – да все что угодно, лишь бы это вызывало интерес и было бы важно изучать системно. Не было бы никаких требований, никаких оценок, людей бы не сравнивали друг с другом. Там могли бы ставить спектакли местные театры или репетировать музыкальные группы. Люди всех возрастов общались бы в группах по интересам. Пусть этот центр – по возможности – стоит среди леса или поля, чтобы дети играли на свежем воздухе и изучали окружающий мир. Они приходили бы в этот центр не потому, что должны, а потому, что там у них друзья, потому что там можно заниматься интересными делами. Если родителям нужно ходить на работу и им не с кем оставить ребенка, то как раз в таких центрах у них была бы такая возможность, а старшие дети могли бы приглядывать за младшими, отчего тоже получали бы и удовольствие, и опыт на будущее.

Управлять таким центром могло бы собрание тех, кто туда ходит. Члены собрания голосованием решали бы вопросы, связанные с финансированием, и выбирали бы совет, который следил бы за исполнением решений. Можно было бы нанять несколько взрослых или даже подростков, чтобы те помогали с ежедневными делами. Все, кто посещает центр, могли бы договориться по поводу правил поведения и составить правила посещения. Чтобы присоединиться к этому сообществу в центре, достаточно согласиться с правилами и предложить какую-то помощь в работе центра. Дети наравне со взрослыми могли бы принимать участие в голосовании и точно так же соблюдать правила, чтобы посещать центр. Все это можно было бы осуществить на часть тех денег, которые сегодня выделяются на общеобразовательные школы.

Сейчас я только гадаю, чем можно заменить общеобразовательные школы. Подозреваю и очень надеюсь, что все, что я описал, будет так или иначе меняться в зависимости от конкретного района и требований местных жителей. Постепенно общеобразовательных школ станет все меньше, а возможностей обучаться на добровольной основе – больше. И в итоге общеобразовательные школы совсем исчезнут. И тогда мы увидим, какие новые возможности появятся у детей, чтобы учиться самостоятельно и чтобы их желание учиться не иссякало. Тогда прекратится эпидемия тревожности и депрессии и молодые люди перестанут быть такими беспомощными, как сейчас.

Благодарности

Как я уже сказал в первой главе, за всю жизнь у меня были сотни прекрасных учителей, и я всем им благодарен. Но самыми главными в этом списке я считаю Руби Лу, где бы она ни была сейчас, и моего доброго друга Дэнни Гринберга, чьи работы и идеи вдохновили меня. Этой книгой я обязан своему дорогому сыну Скотту, благодаря которому я много лет назад задумался о том, что изложил в этой книге, и до сих пор не даю себе расслабиться. И конечно, я хочу поблагодарить свою жену Диану, которая превратила мою жизнь в увлекательную игру ровно в тот момент, когда первый раз поздоровалась со мной. Кроме того, есть еще множество коллег, друзей и любимых мною людей, которые заслуживают, чтобы я упомянул их имена, так что, пожалуй, я сейчас остановлюсь, иначе этот процесс будет длиться вечно.

За эту книгу я особенно благодарен моему прекрасному литературному агенту Джил Марсал, которая нашла мой блог, убедила сделать из него книгу и провела меня по этому пути от начала до конца, до выхода книги. Еще я благодарю Томаса Келлехера, ответственного редактора, который решил, что эта книга стоит того, чтобы ее опубликовать, чем очень меня воодушевил; Коллина Трэйси, выпускающего редактора, который грамотно провел книгу по всем производственным стадиям, и Антуанетту Смит, которая внесла последние правки и справилась с этим отлично. И особые благодарности Тиссе Такаги, главному редактору книги, за то, что она просто великолепно убрала из нее все ненужные слова, и за всю остальную помощь. И вам, дорогие мои читатели, тоже стоит ее поблагодарить.

Библиография

Aarts, M., Wendel-Vos, W., van Oers, H. A. M., van de Goor, I. A. M., & Schuit, A. J. (2010). Environmental determinants of outdoor play in children: A largescale cross-sectional study. American Journal of Preventive Medicine, 39, 212–219.

Abramson, L. Y., Metalsky, G. I., & Alloy, L. B. (1989). Hopelessness depression: A theory-based subtype of depression. Psychological Review, 96, 358–372.

Aiello, J. R., & Douthitt, E. A. (2001). Social facilitation from Triplet to electronic performance monitoring. Group Dynamics: Theory, Research, and Practice, 5, 163–180.

Akilli, G. K. (2007) Games and simulations: A new approach in education? In D. Gibson, C. Aldrich, & M. Prensky (Eds.), Games and simulations in online learning: Research and development frameworks (pp. 1–20). Hershey, PA: Information Science.

Aldis, O. (1975). Play-fighting. New York: Academic Press.

Alloy, L. B., Abramson, L. Y., Whitehouse, W. G., Hogan, M. E., Panzarella, C., & Rose, D. T. (2006). Prospective incidence of first onsets and recurrence of depression in individuals at high and low cognitive risk for depression. Journal of Abnormal Psychology, 115, 145–156.

Allport, E. H. (1920). The influence of the group upon association and thought. Journal of Experimental Psychology, 3, 159–182.

Amabile, T. (1996). Creativity in context: Update to the social psychology of creativity. Boulder, CO: Westview Press.

–. (2001). Beyond talent: John Irving and the passionate craft of creativity. American Psychologist, 56, 333–336.

Aristotle. (1963 translation). D. E. Gershenson & D. A. Greenberg (translators). Metaphysica, liber A. The Natural Philosopher, 2, 3–55.

Baillargeon, R. (2004). Infants’ physical world. Current Directions in Psychological Science, 13, 89–94.

–. (2008). Innate ideas revisited. Perspectives in Psychological Science, 3, 2–13.

Bakeman, R., Adamson, L. B., Konner, M., and Barr, R. (1990). Kung infancy: The social context of object exploration. Child Development, 61, 794–809.

Barnett, J., & Coulson, M. (2010). Virtually real: A psychological perspective on massively multiplayer online games. Review of General Psychology, 14, 167–179.

Barry, H., Child, I., Bacon, M. K. (1959). The relation of child training to subsistence economy. American Anthropologist, 61, 51–63.

Beilock, S. L., Kulp, C. A., Holt, L. E., & Carr, T. H. (2004). More on the fragility of performance: Choking under pressure in mathematical problem-solving. Journal of Experimental Psychology: General, 133, 584–600.

Bell, H. C., Pellis, S. M., & Kolb, B. (2010). Juvenile peer play experience and the development of the orbitofrontal and medial prefrontal cortex. Behavioral and Brain Research, 207, 7–13.

Bernard, J. (1836/2007). “Though I was often beaten for my play”: Excerpt from Autobiography of the Rev. John Bernard, Collections of the Massachusetts Historical Society, v. 25. Reprinted in Martin, J. (Ed.) (2007), Children in colonial America. New York: New York University Press.

Black, R. W., & Steinkuehler, C. (2009). Literacy in virtual worlds. In L. Christenbury, R. Bomer, & P. Smargorinsky (Eds.), Handbook of adolescent literacy research, 271–286. New York: Guilford.

Blickle, G., Schlegel, A., Fassbender, P., & Klein, U. (2006). Some personality correlates of white-collar crime. Applied Psychology 55, 220–233.

Blurton Jones, N. (1993). The lives of hunter-gatherer children. In M. E. Pereira & L. A. Fairbanks (Eds.), Juvenile primates: Life history, development, and behavior, 308–326. New York: Oxford University Press.

Blurton Jones, N., Hawkes, K., and Draper, P. (1994). Differences between Hazda and Kung children’s work: Affluence or practical reason? In E. S. Burch Jr. & L. J. Ellana (Eds.), Key issues in hunter-gatherer research, 189–215. Oxford: Berg.

Bock, J. (2005). What makes a competent adult forager? In B. S. Hewlett & M. E. Lamb (Eds.), Hunter-gatherer childhoods: Evolutionary, developmental, and cultural perspectives, 109–128. New Brunswick, NJ: Transaction.

Bock, J., & Johnson, S. E. (2004). Subsistence ecology and play among the Okavango Delta peoples of Botswana. Human Nature, 15, 63–81.

Boehm, C. (1999). Hierarchy in the forest: The evolution of egalitarian behavior. Cambridge, MA: Harvard University Press.

Bonawitz, E., Shafto, P., Gweon, H., Goodman, N. D., Spelke, E., & Schulz, L. (2011). The double-edged sword of pedagogy: Teaching limits children’s spontaneous exploration and discovery. Cognition, 120, 322–330.

Bowles, S., & Gintis, E. (2000). The origins of mass public education. Ch. 33 in Roy Lowe (Ed.), History of education: Major themes. Volume II: Education in its social context. London: RoutledgeFlamer.

Brooks, R., & Meltzoff, A. N. (2002). The importance of eyes. How infants interpret adult looking behavior. Developmental Psychology, 38, 958–966.

–. (2008). Infant gaze following and pointing predict accelerated vocabulary growth through two years of age: A longitudinal growth curve modeling study. Journal of Child Language, 5, 207–220.

Brown, N. S., Curry, N. E., & Tittnich, E. (1971). How groups of children deal with common stress through play. In N. E. Curry & S. Arnaud (Eds.), Play: The child strives toward self-realization. Washington, DC: National Association for the Education of Young Children.

Burghardt, G. M. (2005). The genesis of animal play: Testing the limits. Cambridge, MA: MIT Press.

Burns, S. M., & Brainerd, C. J. (1979). Effects of constructive and dramatic play on perspective taking in very young children. Developmental Psychology, 15, 512–521.

Byers, J. A. (1977). Terrain preferences in the play behavior of Siberian ibex kids (Capra ibex sibirica). Zeitschrift fur Tierpsychologie, 45, 199–209.

Chagnon, N. (1977). Yanomamo: The fierce people, 2nd ed. New York: Holt, Rinehart & Winston.

Chazan, S., & Cohen, E. (2010). Adaptive and defensive strategies in post-traumatic play of young children exposed to violent attacks. Journal of Child Psychotherapy, 36, 133–151.

Christie, J. F., & Stone, S. J. (1999). Collaborative literacy activity in print-enriched play centers: Exploring the “zone” in same-age and multi-age groupings. Journal of Literary Research, 31, 109–131.

Christie, J. F., Stone, S. J., & Deitscher, R. (2002). Play in same-age and multiage grouping arrangements. In J. L. Roopnarine (Ed.), Conceptual, social-cognitive, and contextual issues in the fields of play, 63–75. Westport, CT: Ablex.

Chudacoff, H. P. (2007). Children at play: An American history. New York: New York University Press.

Clark, R. W. (1977). Edison: The man who made the future. New York: Putnam’s Sons.

Clements, R. (2004). An investigation of the status of outdoor play. Contemporary Issues in Early Childhood, 5, 68–80.

Clinton, H. R. (2001). An idyllic childhood. In S. A. Cohen (Ed.), The games we played: A celebration of childhood and imagination. New York: Simon & Schuster.

Cohen, P. A., Kulik, J. A., & Kulik, C. (1982). Educational outcomes of tutoring: A meta-analysis of findings. American Educational Research Journal, 19, 237–248.

Connolly, J. A., & Doyle, A. (1984). Relation of social fantasy play to social competence in preschoolers. Developmental Psychology, 20, 797–806.

Corballis, M. C. (1999). Phylogeny from apes to humans. In M. C. Corballis & S. E. G. Lea (Eds.), The descent of mind: Psychological perspectives on hominid evolution. Oxford: Oxford University Press.

Correa-Chvez, M., & Rogoff, B. (2009). Children’s attentions to interactions directed to others: Guatemalan Mayan and European American patterns. Developmental Psychology, 45, 630–641.

Cskszentmihlyi, M. (1990). Flow: The psychology of optimal experience. New York: Harper & Row.

Cskszentmihlyi, M., & Hunter, J. (2003). Happiness in everyday life: The uses of experience sampling. Journal of Happiness Studies, 4, 185–199.

Dearden, J. (1998). Cross-age peer mentoring in action. Educational Psychology in Practice, 13, 250–257.

Dennett, D. C. (1994). Language and intelligence. In J. Khalfa (Ed.), What is intelligence? Cambridge: Cambridge University Press.

DeVore, I., Murdock, G. P., and Whiting, J. W. M. (1968). Discussions, part VII: Are the hunter-gatherers a cultural type? In R. Lee & I. DeVore (Eds.), Man the hunter. Chicago: Aldine.

Diamond, J. (1997). Guns, germs, and steel: The fates of human societies. New York: Norton.

Dias, M. G., & Harris, P. L. (1988). The effect of make-believe play on deductive reasoning. British Journal of Developmental Psychology, 6, 207–221.

Draper, P. (1976). Social and economic constraints on child life among the Kung. In R. B. Lee & I. DeVore (Eds.), Kalahari hunter-gatherers: Studies of the!Kung San and their neighbors, 199–217. Cambridge, MA: Harvard University Press.

Draper, P. (1988). Technological change and child behavior among the Kung Ethnology, 27, 339–365.

Durkin, K., & Barber, B. (2002). Not so doomed: Computer game play and positive adolescent development. Applied Developmental Psychology, 23,373–392.

Eccles, J. S., Wigfield, A., Midgley, C., Reuman, D., MacIver, D., & Feldlaufer, H. (1993). Negative effects of traditional middle schools on students’ motivation. Elementary School Journal, 93, 553–574.

Education Portal (2007). Published online at http://education-portal.com/articles/75_to_98_Percent_of_College_Students_Have_Cheated.html.

Eibl-Eibesfeldt, I. (1982). The flexibility and affective autonomy of play. Behavioral and Brain Sciences, 5, 160–162.

Страницы: «« 123456 »»

Читать бесплатно другие книги:

Инвестиционного гуру Уоррена Баффетта многие называют «провидцем». Сам Баффетт говорит, что предсказ...
Суровая зима.Мир съеживается, все оголяется, то, что было ранее невидимым, становится видимым. То, ч...
В настоящем пособии автор рассмотрел методы и средства различных боевых искусств, применяемых им в м...
«Хорошие жены» – продолжение всемирно известной повести «Маленькие женщины», которая неизменно входи...
Секрет мастерства прост: ежедневный труд и правильная его организация. И если вам приходится создава...
Автор описывает в стихотворной форме отношения между людьми, иногда в ироничной форме. Попытка описа...