Дающий Лоури Лоис
Джонас – Девятнадцатый. Это значит, что в год своего рождения он появился на свет девятнадцатым. То есть к Церемонии Называния он уже встал на ноги, а вскоре после нее начал ходить и говорить. Первые пару лет это давало ему небольшое преимущество перед одногруппниками, которые родились в тот же год, но на несколько месяцев позже него. Но, как это всегда и бывает, к Трем различия уже стерлись.
После Трех все дети развивались с более или менее одинаковой скоростью, но по номеру всегда можно было определить, кто на несколько месяцев старше. Полный номер Джонаса – Девятнадцатый Одиннадцатилетний, в других возрастных группах, естественно, тоже были Девятнадцатые. И вот сегодня, с появлением новой группы Одиннадцатилетних, Девятнадцатых Одиннадцатилетних ненадолго оказалось двое. Во время обеда Джонас поприветствовал свою «тезку» – скромную девочку по имени Харриет.
Но это только на несколько часов – скоро Джонас перестанет быть Одиннадцатилетним. Он станет Двенадцатилетним, и с этого момента возраст уже не будет важен. Он станет взрослым, как его родители, новым и необученным взрослым.
Эшер был Четвертым и сидел ближе к сцене.
Фиона, Восемнадцатая, сидела слева от Джонаса; справа был Двадцатый, Пьер, которого Джонас недолюбливал. Пьер был слишком серьезным и нудным и к тому же часто ябедничал. «Ты сверялся с Правилами, Джонас? – всегда шептал Пьер. – Я не уверен, что ты их сейчас не нарушаешь». Обычно это касалось какой-нибудь ерунды, о которой никто, кроме Пьера, не беспокоился: расстегнутой в теплый день формы, пары кругов на чужом велосипеде.
Приветственную речь произносила Главная Старейшина – лидер коммуны, которого выбирали каждые десять лет. Речь почти ничем не отличалась от прошлогодней. Она говорила, что, готовясь к взрослой жизни, нужно помнить о детском опыте, что взрослая жизнь предполагает огромную ответственность, что Назначение – это очень важно, что всех Двенадцатилетних ждет серьезный этап Обучения.
Затем Главная Старейшина обратилась прямо к Джонасу и его одногруппникам:
– Сегодня мы будем говорить об отличиях. Вы, Одиннадцатилетние, до сегодняшнего дня учились встраиваться в коммуну, вы старались вести себя так же, как остальные, вы подавляли любое желание поступать иначе, чем все. Но сегодня мы признаем и чествуем ваши особенности. Те, что определили ваше будущее.
Она начала рассказывать про всю группу – про личные особенности каждого из детей, никого не называя по имени. Она упомянула того, кто любит новорожденных, и того, кто обладает выдающимися способностями в области науки, того, кто любит заботиться о людях, и того, кто предпочитает физический труд. Джонас ерзал на стуле, пытаясь определить, про кого конкретно она сейчас рассказывает. Уход за людьми – это, конечно, про Фиону, подумал Джонас, вспомнив, как ласково она обращается со Старыми. Способности к науке – скорее всего, про Бенджамина, который придумал новые приспособления для Центра Реабилитации.
Но Джонас не услышал ничего, что могло бы относиться к нему самому.
Главная Старейшина поблагодарила Комитет Старейшин, который весь год усердно наблюдал за Одиннадцатилетними. Аудитория поприветствовала членов Комитета аплодисментами. Джонас заметил, что Эшер зевнул, прикрыв рот ладонью.
И вот наконец Главная Старейшина вызвала на сцену Первую – и Церемония началась.
Каждое объявление Назначения сопровождалось речью, посвященной новому Двенадцатилетнему. Джонас пытался сосредоточиться на улыбающейся Первой, которая уже получила назначение Служительницы Рыбного Инкубатория. Старейшина благодарила Первую за ее детство, за часы добровольной работы в Инкубатории, за то, что она готова посвятить себя столь важному делу, как обеспечение коммуны пищей.
Первая (ее звали Мадлен) вернулась на свое место под аплодисменты зала. Теперь на ее форме красовался новый значок – Служительница Рыбного Инкубатория. Джонас был очень доволен, что по крайней мере это Назначение ему уже не достанется, он бы ему явно не обрадовался. Тем не менее он улыбнулся Мадлен и поздравил ее с Назначением.
Когда Вторая, Инга, получила Назначение Роженицы, Джонас вспомнил слова своей Матери, что быть Роженицей не почетно. И все же он считал, что Комитет сделал правильный выбор. Инга – милая девочка, но довольно ленивая, а вот тело у нее сильное. Ей понравятся три беззаботных года после краткого Обучения, она легко родит. А потом, когда она уже станет Рабочей, ей придется использовать свою силу и научиться самодисциплине. Вернувшись на скамейку, Инга улыбалась. Работа Роженицы важна для коммуны, хотя и не очень престижна.
Джонас заметил, что Эшер очень нервничает. Он вертел головой и все время оглядывался на Джонаса, так что староста группы даже сделал ему замечание, призывая к порядку.
Третий, Исаак, получил Инструктора Шестилетних – заслуженное и обрадовавшее его Назначение. Три Назначения были розданы, и ни одно не подошло бы Джонасу – впрочем, вряд ли бы ему предложили быть Роженицей. Джонас попробовал сообразить, какие Назначения остались, но быстро сдался – слишком много вариантов. В любом случае ему стало не до того – на сцену вызвали Эшера. Он впился взглядом в своего друга, который неловко поднялся на сцену и встал рядом с Главной Старейшиной.
– Вся наша коммуна знает Эшера и очень им довольна, – начала Главная Старейшина.
Эшер улыбнулся и почесал ногу. По залу прошел смешок.
– Когда Комитет начал подбирать Эшеру Назначение, некоторые, явно неподходящие варианты отпали сразу. Например, – улыбнулась Старейшина, – мы бы точно не попросили Эшера быть Инструктором Трехлетних.
Аудитория зашлась от хохота.
Эшер тоже засмеялся – он выглядел смущенным, но в то же время ему явно нравилось всеобщее внимание. Инструктор Трехлетних отвечал за обучение основам Правильного Употребления Слов.
– Вообще-то, – продолжила Главная Старейшина, – мы даже подумывали о том, чтобы сделать выговор Инструктору, который много лет назад вел группу Эшера, когда тот был Трехлетним. На собрании Комитета, посвященном Эшеру, мы вспомнили много историй про то, как он учился правильно разговаривать. Особенно тот случай с «всыпать» и «насыпать». Помнишь, Эшер?
Эшер уныло кивнул.
Все в зале смеялись. Джонас тоже. Он отлично помнил эту историю, хотя и сам был тогда Трехлетним.
Маленьких детей наказывали с помощью дисциплинарного прута – тонкой гибкой розги, которая больно жалила кожу. Специалистов по Уходу за Детьми тщательно обучали дисциплинарным наказаниям – легкий удар по рукам за первую провинность, три более резких удара по голым ногам за второй проступок.
Бедный Эшер – он всегда говорил слишком быстро и путал слова. Однажды, стоя в очереди за едой во время полдника, Трехлетний Эшер попросил, чтоб хлопья ему «всыпали», а не «насыпали».
Джонас отлично это помнил. И сейчас у него перед глазами стоял маленький Эшер, который с нетерпением ждет своей очереди. Он помнит, как Эшер радостно закричал: «И мне, и мне всыпьте!»
Остальные Трехлетние, и Джонас тоже, нервно засмеялись. «Насыпьте, – поправили они Эшера. – Ты хотел сказать „насыпьте“».
Но ошибка уже была сделана. А говорить правильно для детей коммуны очень важно. Эшер попросил, чтобы ему «всыпали».
Дисциплинарный прут Воспитателя со свистом опустился на руки Эшера. Эшер ойкнул, скривился и немедленно исправил ошибку. «Насыпьте», – прошептал он.
Но на следующий день история повторилась. И через неделю тоже. Он как будто не мог остановиться, хотя за каждый промах получал удар розгой, только уже не один, а несколько резких ударов, оставлявших на голых ногах Эшера яркие незаживающие царапины. В конце концов Трехлетний Эшер просто перестал разговаривать.
– Ненадолго, – продолжила рассказ Старейшина, – мы получили тихого Эшера! Но он учился. – Она повернулась к Эшеру и улыбнулась. – Когда он опять заговорил, его речь была гораздо более правильной. Сейчас Эшер редко ошибается. Он всегда поправляет себя и вовремя приносит извинения. И никогда не унывает.
Зал одобрительно зашумел. Эшер славился в коммуне своим веселым характером.
– Эшер, – Старейшина повысила голос для официального объявления, – мы выбрали для тебя Назначение Директора Зоны Отдыха.
Она прикрепила к его форме новый значок. Сияющий Эшер сошел со сцены. Зал хлопал. Когда Эшер занял свое место, Старейшина посмотрела на него и произнесла слова, которые произносила уже трижды до этого, умудряясь каждый раз вкладывать в них особое значение:
– Эшер, – сказала она, – мы благодарим тебя за твое детство.
Церемония продолжалась. Джонас внимательно смотрел и слушал. Он очень волновался за Эшера и был рад, что ему досталось такое прекрасное Назначение. Но с приближением своей очереди он нервничал все сильнее. Двенадцатилетние в переднем ряду все уже получили новые значки. Они все время их теребили, и Джонас знал, что каждый думал о предстоящем Обучении. Некоторых из них – прилежного мальчика, назначенного Врачом, двух девочек, назначенных Инженером и Юристом, – ждут годы занятий и упорного труда. Для других, Рабочих и Рожениц, период Обучения будет гораздо короче.
На сцену вызвали номер Восемнадцать, его соседку по скамейке, Фиону. Джонас знал, что она волнуется, но с виду Фиона была невозмутима. Всю Церемонию она просидела очень спокойно. Под столь же спокойные аплодисменты Фиона получила Назначение Специалиста по Уходу за Старыми. Идеальное Назначение для такой чувствительной, ласковой девочки. С удовлетворенной улыбкой Фиона заняла свое место рядом с Джонасом.
Джонас приготовился выйти на сцену. Аплодисменты уже стихли, и Главная Старейшина взяла в руки папку со следующим именем. Теперь, когда настала его очередь, Джонас совершенно успокоился. Он глубоко вздохнул и пригладил волосы.
– Двадцатый, – четко выговорила Старейшина. – Пьер.
«Она меня пропустила!» – остолбенел Джонас. Может, он не расслышал? Нет. По рядам прошел удивленный шепот, и Джонас понял: вся коммуна заметила, что Старейшина перешла от Восемнадцатого прямо к Двадцатому, пропустив его. Справа от него сбитый с толку Пьер встал, чтобы пройти на сцену.
Ошибка. Она ошиблась. Но Джонас знал, что это невозможно. Главная Старейшина не ошибалась. И уж точно она не могла сделать ошибку на Церемонии Двенадцатилетних.
У Джонаса закружилась голова. Он не мог сосредоточиться и даже не разобрал, какое Назначение получил Пьер. Как в тумане Джонас слышал аплодисменты, видел, что Пьер вернулся на свое место с новым значком на груди.
– Двадцать Первый.
– Двадцать Второй.
Детей вызывали по порядку. Ошеломленный Джонас сидел, не в силах пошевельнуться, пока на сцену выходили Тридцатые, затем Сороковые, все ближе и ближе к концу.
Каждый раз, во время каждого Назначения, у Джонаса екало сердце, и он снова задавал себе одни и те же вопросы. Может, сейчас она его вызовет? Может, он забыл свой номер? Нет, он всегда был Девятнадцатым. И сидел на месте под этим номером.
Но она его пропустила! Одногруппники поглядывали на него, стараясь не встречаться с ним глазами. Староста сидел с вытянутым лицом.
Джонас сгорбился, стараясь занять на скамейке как можно меньше места. Он хотел бы испариться, исчезнуть, как будто его никогда и не было. Он не смел обернуться и найти в толпе своих родителей, увидеть их лица, потемневшие от стыда. Он не выдержал бы этого зрелища.
Джонас опустил голову. «Что я сделал не так?»
8
Аудитория нервничала. Все похлопали последнему Двенадцатилетнему, но как-то неуверенно, это не было обычным крещендо всеобщего энтузиазма. В зале беспокойно шептались.
Джонас тоже хлопал, машинально соединяя ладони и даже не отдавая себе в этом отчета. Все, что он чувствовал раньше: предвкушение, волнение, гордость и чувство общности со своими друзьями, – все ушло. Теперь он испытывал только унижение и ужас.
Главная Старейшина подождала, пока сойдут на нет последние редкие хлопки. Затем она заговорила.
– Я знаю, – сказала Старейшина своим обычным звучным и приятным голосом, – что вы недоумеваете. Вы думаете, что я ошиблась.
Она улыбнулась.
В зале стояла тишина. Члены коммуны, только отчасти успокоенные ее словами, внимательно слушали. Джонас поднял голову.
– Я заставила вас нервничать, – продолжила Старейшина. – Я приношу извинения своей коммуне.
Ее голос плыл над затихшей толпой.
– Мы принимаем ваши извинения, – слаженно ответил зал.
– Джонас, – теперь Старейшина смотрела прямо на него. – Тебе я приношу отдельные извинения. Я заставила тебя страдать.
– Я принимаю ваши извинения, – дрожащим голосом сказал Джонас.
– Пожалуйста, поднимись на сцену.
Еще утром, одеваясь, Джонас представлял себе этот момент. Как он выйдет, уверенным, четким шагом взойдет на сцену… все это было забыто. Он с трудом заставил себя встать, еле передвигая отяжелевшие ноги, ступенька за ступенькой поднялся на сцену и встал рядом со Старейшиной.
Она приобняла его за плечи.
– Джонас не был назначен, – сообщила Старейшина, и у Джонаса потемнело в глазах.
Но она продолжила:
– Он был избран.
Джонас моргнул. Что это значит? Люди в зале вопросительно смотрели на Старейшину. Джонас тоже был озадачен.
Твердым властным голосом Старейшина объявила:
– Джонас был избран следующим Принимающим Воспоминания.
Он услышал, как люди в зале ахнули – от неожиданности и изумления. Все разом. Он видел их лица, их расширенные глаза. Но по-прежнему ничего не понимал.
– Это случается очень, очень редко, – сказала Старейшина. – В нашей коммуне только один Принимающий. Он прослужил много лет и теперь сам обучит своего преемника.
Джонас проследил за ее взглядом. Она смотрела на Старейшин. Точнее, на одного из них – бородатого старика со светлыми глазами, который сидел в самой середине, но при этом почему-то казалось – отдельно от всех. Джонас никогда раньше его не видел. Старик пристально смотрел на Джонаса.
– В прошлый раз мы ошиблись, – торжественно продолжила Главная Старейшина. – Десять лет назад, когда Джонас был еще совсем маленьким, мы сделали неправильный выбор. Сейчас я не буду возвращаться к этой истории, нам всем тяжело об этом вспоминать.
Джонас не знал, о чем идет речь, но почувствовал, что люди в зале занервничали.
– На этот раз у нас не было права на ошибку, – сказала Старейшина, – мы не могли себе этого позволить.
Иногда, – продолжила Старейшина более непринужденно, снимая напряжение аудитории, – мы не до конца уверены в правильности выбранного Назначения, как бы серьезно и внимательно мы ни относились к Распределению. Иногда мы волнуемся, что человек так и не выработает все необходимые для его Назначения качества. Одиннадцатилетние все же еще дети. То, что мы принимаем в этом возрасте за веселый нрав и терпение, – качества, необходимые Воспитателю, – с годами может обернуться дурашливостью и ленью. Так что мы продолжаем наблюдать за этими детьми во время Обучения, чтобы иметь возможность скорректировать их поведение. Но за Обучением Принимающего наблюдать нельзя и корректировать его невозможно. Это ясно говорится в Правилах. Он должен быть один, отдельно от всех, все то время, что наставник готовит его к самой почетной работе в нашей коммуне.
Один? Отдельно от всех? Джонас слушал со все возрастающим беспокойством.
– Так что выбор должен быть продуманным, единодушным решением всех Старейшин. Не должно быть никаких сомнений, даже самых незначительных. Если в процессе избрания появится даже тень сомнения, этого достаточно, чтобы отказаться от кандидатуры. Джонаса определили как возможного Принимающего много лет назад. Мы наблюдали за ним самым пристальным образом, но никаких сомнений так и не возникло. Он продемонстрировал наличие всех необходимых для Принимающего качеств.
По-прежнему держа руку на плече Джонаса, Старейшина начала перечислять:
– Ум. Мы знаем, что Джонас всегда был лучшим учеником в классе.
Честность. Джонас, как и все мы, допускал промахи. Но мы всегда надеялись, что он сразу же явится для наказания, и он всегда так и делал.
Мужество, – продолжила Старейшина. – Лишь один из нас прошел когда-то Обучение, необходимое Принимающему. Это нынешний Принимающий. Именно он снова и снова напоминал нам о том, что мужество необходимо.
Джонас, – повернулась к нему Старейшина, – в процессе Обучения ты будешь испытывать боль. Физическую боль.
Джонасу стало страшно.
– Ты никогда не испытывал ничего подобного. Конечно, ты разбивал коленки, когда падал с велосипеда. Да, ты прищемил палец дверью в прошлом году.
Джонас кивнул, вспомнив об этом неприятном случае.
– Но то, с чем ты столкнешься сейчас, – объяснила она, – боль настолько сильная, что никто из нас даже не может себе ее представить. Никто из нас не испытывал ничего подобного. Даже сам Принимающий не может описать ее, только еще раз напоминает, что для этого испытания тебе понадобится мужество. Мы не можем подготовить тебя к этому. Но мы уверены в тебе, мы знаем, какой ты храбрый.
Сейчас Джонас совсем не чувствовал себя храбрым. Ни капельки.
– Четвертое важнейшее качество, – сказала Старейшина, – это мудрость. Джонас пока им не обладает. Мудрость придет в процессе Обучения, мы уверены. Наконец, Принимающий должен иметь еще одно качество, и его я могу только назвать, но не описать. Я не понимаю, что это. И вы, члены коммуны, не поймете тоже. Может быть, поймет Джонас, потому что нынешний Принимающий уверен, что у Джонаса это есть. Он называет это Способностью Видеть Дальше.
Главная Старейшина вопросительно посмотрела на Джонаса. Все смотрели на него. Повисла тишина.
Джонаса охватило отчаяние. Он не умел делать того, о чем говорила Старейшина, что бы это ни было. Он не знал, что это. И сейчас ему придется в этом признаться, сказать «нет, я не могу», умолять Комитет о прощении за то, что он оказался не тем, кем они его считали.
Но когда он посмотрел на толпу, на это море лиц, что-то произошло. То же самое, что случилось с яблоком. Лица изменились.
Он моргнул, и все стало прежним. Джонас приободрился – теперь он почувствовал себя немного увереннее.
Старейшина по-прежнему на него смотрела. Как и все остальные.
– Да, я думаю, это правда, – сказал Джонас Старейшине и всем членам коммуны. – Я пока сам не понимаю, что это. Но иногда я кое-что вижу. И возможно, это действительно Дальше.
Старейшина сняла руку с его плеча.
– Джонас, – сказала она, обращаясь не только к нему, но и ко всей коммуне. – Ты пройдешь Обучение и станешь нашим следующим Принимающим Воспоминания. Мы благодарим тебя за твое детство.
Затем она повернулась и ушла со сцены. Джонас стоял один и смотрел в зал. Внезапно все начали хором выпевать его имя.
– Джонас, – вначале еле слышным шепотом. – Джонас… Джонас…
Затем все громче, быстрее:
– ДЖОНАС. ДЖОНАС. ДЖОНАС.
Джонас знал, что этим пением коммуна принимает его и его новую роль, дает ему жизнь, как до этого дала младенцу Калебу. Его сердце наполнилось благодарностью и гордостью.
Но в то же время и страхом. Он не понимал, кем его избрали. Он не знал, кем он должен стать.
И что с ним станется.
9
Впервые за двенадцать лет Джонас чувствовал себя не таким, как все. Он помнил, что сказала Главная Старейшина про его Обучение: один, отдельно от всех.
Обучение еще даже не началось, но, уже покидая Лекторий, он почувствовал это. Сжимая в руках папку, которую дала ему Старейшина, Джонас пробирался сквозь толпу, оглядываясь в поисках родителей и Эшера. Люди его сторонились, ему даже казалось, что он слышит, как они перешептываются.
– Эш! – крикнул Джонас, заметив друга рядом с велосипедной стоянкой. – Поехали вместе!
– Давай.
Эшер приветливо улыбнулся – Джонасу показалось, что как-то неуверенно.
– Поздравляю, – сказал Эшер.
– И я тебя. Весело было, когда она ту историю про хлопья рассказывала. Тебе хлопали больше всех.
Остальные Двенадцатилетние толпились неподалеку, они аккуратно засовывали папки в велосипедные сумки. Все они, возвратившись домой, будут изучать инструкции для начинающих Обучение. Многие годы каждый вечер дети учили школьные уроки, зевая от скуки. Сегодня они будут с радостью запоминать Правила, касающиеся их взрослых Назначений.
– Поздравляю, Эшер! – крикнул кто-то. И затем, с некоторым сомнением в голосе: – И тебя, Джонас!
Эшер и Джонас тоже поздравляли своих одногруппников. Джонас заметил родителей – они стояли рядом со своими велосипедами и смотрели на него. Лили уже сидела на багажнике.
Он помахал рукой, они помахали в ответ. Родители улыбались, но Лили смотрела на него задумчиво, засунув большой палец в рот.
Он поехал прямо домой, обмениваясь с Эшером шутками и ничего не значащими репликами.
– Увидимся утром, Директор Зоны Отдыха! – крикнул Джонас, притормаживая у двери дома.
– Ага. До завтра!
Эшер поехал дальше. И опять на какую-то долю секунды Джонасу показалось, что все не так, как обычно, не так, как было все эти годы дружбы. Может, он все это придумал. Это же Эшер – что может измениться?
Ужин прошел тише, чем обычно. Хотя Лили трещала без умолку – про свои часы добровольной работы, про то, как она пойдет сначала в Воспитательный Центр, ведь она уже специалист по кормлению Гэбриэла.
– Знаю, знаю, – ответила Лили на укоризненный взгляд Отца. – Я не буду называть его по имени. Я знаю, что нельзя. Хочу, чтобы уже было завтра! – радостно воскликнула Лили.
Джонас тяжело вздохнул:
– А я – нет.
– Джонас, это великая честь, – сказала Мать. – Мы с Отцом очень тобой гордимся.
– Это самая важная работа в коммуне, – сообщил Отец.
– Вчера ты говорил, что самая важная работа – это подбор Назначений!
– Это совсем другое дело, – вмешалась Мать. – Это ведь не работа. Я и не думала никогда… – Она замолчала. – Есть только один Принимающий.
– Но Главная Старейшина сказала, что они уже один раз избрали кого-то и из этого ничего не вышло. О чем она говорила?
Родители переглянулись.
Наконец Отец сказал:
– Все происходило примерно так же, как сегодня. Все точно так же удивились, когда одного из Одиннадцатилетних пропустили во время получения Назначений. Потом объявили, что был сделан выбор…
– И как его звали? – перебил Джонас.
– Не его – ее, – ответила Мать. – Это была она. Но мы не можем произносить ее имя или давать его Младенцу.
Джонас был поражен. Запретное Имя – это знак невыразимого позора.
– И что же с ней случилось?
Родители были в замешательстве.
– Не знаем. – Отец заметно нервничал. – Больше мы ее не видели.
Повисла тишина. Родители посмотрели друг на друга.
Наконец Мать, вставая из-за стола, сказала:
– Это великая честь, Джонас. Великая.
В спальне, перед тем как лечь в кровать, Джонас наконец открыл папку. Он видел, что некоторые Двенадцатилетние получили папки, набитые листами. Он представил, как ученый Бенджамин с наслаждением читает правила и инструкции. Как Фиона с улыбкой изучает список процедур, которые ей предстоит так скоро освоить.
Но его собственная папка оказалась почти пустой. Там лежал один-единственный листок. Он прочел его дважды.
ДЖОНАС, ПРИНИМАЮЩИЙ ВОСПОМИНАНИЯ1. Сразу после уроков иди в Пристройку к Дому Старых, там подойди к Служителю.
2. Сразу после Обучения иди домой.
3. С этого момента ты можешь не соблюдать Правило о грубости. Ты можешь задать любой вопрос любому члену коммуны и получить ответ.
4. Запрещается обсуждать Обучение с любым членом коммуны, включая родителей и Старейшин.
5. Запрещается Пересказ Снов.
6. Запрещается принимать лекарства при травмах и болезнях, связанных с Обучением.
7. Запрещается подавать прошение об Удалении.
8. Разрешается лгать.
Джонас остолбенел. А как же его друзья? Как же беззаботные игры в мяч и велосипедные прогулки вдоль реки? Такие важные и радостные часы его жизни! Неужели теперь их совсем не будет? Он понимал, что получит подобного рода строгие инструкции – куда и когда идти. Каждому Двенадцатилетнему нужно объяснить, где и как ему предстоит проходить Обучение. Но он никак не ожидал, что в новом расписании не будет места отдыху.
Разрешение быть грубым тоже его удивило. Хотя, перечитав этот пункт, он понял, что никто его не заставляет грубить, просто ему дают такую возможность. Но Джонас был уверен, что никогда ею не воспользуется. Он до такой степени привык к вежливости, что его пугала даже мысль о том, чтобы задать кому-то из членов коммуны личный вопрос.
А вот запрет рассказывать сны Джонаса не смущал. Он редко видел сны, ему было сложно их пересказывать, так что он был рад, что больше этого делать не придется. На секунду он задумался, как ему стоит поступать во время завтрака. Что, если ему приснится сон – нужно ли просто сказать семье, как это обычно и бывало, что ему ничего не приснилось? Но это будет ложью. Хотя в последнем правиле говорится… нет, он пока еще не готов думать о последнем правиле.
Джонаса беспокоил и запрет на лекарства. Любой член коммуны мог попросить лекарство – даже ребенок. Когда Джонас прищемил палец дверью, он сразу же сообщил об этом Матери по громкоговорителю, она потребовала обезболивающее, и его тут же доставили прямо к дому. Джонас съел таблетку, и мучительная боль в руке ушла, только еще пульсировал ушибленный палец. Эту пульсацию Джонас помнил, а боль – нет.
Перечитав шестой пункт, Джонас понял, что такого рода травма как раз не связана с Обучением, так что, если подобное повторится – что маловероятно, потому что с тех пор Джонас очень аккуратно обращается с тяжелыми дверьми, – он по-прежнему сможет попросить лекарство.
И таблетки, которые он теперь принимает каждое утро, тоже не имеют отношения к Обучению, значит, их следует принимать и дальше.
Джонасу стало слегка не по себе, когда он вспомнил слова Главной Старейшины о том, что во время Обучения ему придется испытывать боль. Она назвала эту боль неописуемой. Джонас сглотнул, безуспешно пытаясь вообразить, на что может быть похожа такая боль, да еще и без лекарства. Но это было выше его понимания.
Седьмое правило Джонаса не заинтересовало. Ему бы и в голову не пришло подавать прошение на Удаление. Ни при каких обстоятельствах. Никогда.
Наконец он заставил себя перечитать последний пункт. С самого детства, с первых уроков языка его учили никогда не лгать. Обучение правильному языку во многом строилось именно на этом. Например, когда Джонас был Четырехлетним, он прямо перед школьным обедом сказал «я умираю от голода». Тотчас же его отвели в сторону, чтобы преподать урок Правильного Употребления Слов. Он не умирает от голода, объяснили ему. Он просто голодный. Никто в коммуне никогда не умирал, не умирает и не умрет от голода. Сказать «я умираю от голода» значит солгать. Случайно, но солгать. Правильный язык нужен, чтобы случайно не солгать, употребив неподходящее слово. «Ты понял?» – спросили его. И он сказал, что понял.
Ему никогда, сколько он себя помнит, не хотелось солгать. Эшер не лгал. Лили не лгала. Его родители не лгали. Никто не делал этого. Хотя…
Джонасу в голову пришла неожиданная и пугающая мысль. Что, если все остальные – взрослые – в день Двенадцатилетия, как и он, обнаружили в своих инструкциях такой же чудовищный пункт?
Что, если им всем сообщили: «Ты можешь лгать»?
Что, если это так? Теперь, когда ему разрешено задать любой, даже самый грубый вопрос и потребовать на него ответа, он мог бы, наверное, хотя представить себе это было сложно, спросить какого-нибудь взрослого, например Отца: «Ты лжешь?»
Но он никогда не узнает, насколько правдивым будет ответ.
10
– Мне сюда, Джонас, – сказала Фиона, когда они подошли к парадному входу в Дом Старых, оставив велосипеды на стоянке. – Не знаю почему, но я очень нервничаю, – призналась она. – Хотя я здесь была уже столько раз!
Она покрутила свою папку в руках.
– Просто теперь все будет по-другому, – сказал Джонас.
– Да, даже таблички на велосипедах, – засмеялась Фиона.
Ночью Бригада Техобслуживания заменила таблички на велосипедах Двенадцатилетних теми, что были положены членам коммуны, проходящим Обучение.
– Не хочу опоздать, – сказала Фиона и заторопилась ко входу. – Если закончим одновременно, поедем домой вместе.
Джонас кивнул, помахал ей и отправился в Пристройку. Он тоже не собирался опаздывать в свой первый день.
Пристройка выглядела вполне обыкновенно. Джонас подошел к двери и взялся уже за тяжелую ручку, как вдруг увидел на стене звонок. Он позвонил.
– Да? – прозвучал голос из небольшого динамика над звонком.
– Это Джонас. Я новый, ну, в смысле…
– Входи.
Услышав щелчок, Джонас понял, что дверь открыта.
В крошечной приемной помещался только стол, за которым сидела Служительница и разбирала бумаги. Когда Джонас вошел, она встала. Это очень его удивило. Вроде бы ничего особенного, но раньше никто не приветствовал его стоя.
– Добро пожаловать, Принимающий Воспоминания, – почтительно сказала она.
– Ой, нет. Пожалуйста, зовите меня Джонас.
Служительница улыбнулась, нажала на кнопку, и он услышал еще один щелчок – открылась дверь слева.
– Ты можешь войти.
Джонас замялся – и Служительница поняла почему. В коммуне не запирали дверей. По крайней мере, он никогда с этим не сталкивался.
– Замки нужны для того, чтобы никто случайно не побеспокоил Принимающего, – объяснила она. – Ему было бы непросто сосредоточиться, если бы люди бродили тут в поисках, скажем, Отдела по Ремонту Велосипедов, правда?
Джонас с облегчением рассмеялся. В коммуне часто шутили по этому поводу – Отдел по Ремонту Велосипедов, маленький и не очень важный, постоянно менял адрес, и люди никогда не знали, где его искать.
– Тебе нечего бояться, – сказала Служительница. И, взглянув на часы, добавила: – Но ждать он не любит.
Джонас наконец вошел в дверь. Он попал в уютную комнату. Она была одновременно похожа и не похожа на его собственное жилище. Мебель в коммуне у всех была одинаковой: практичной, крепкой, функциональной. Кровать, чтобы спать. Обеденный стол, чтобы есть. Письменный – чтобы заниматься.
В этой просторной комнате были те же предметы мебели, что и во всех домах коммуны. Те же, но не такие же. Стулья и диван обиты мягкими, роскошными тканями. Ножки стола не прямые, а изящные и изогнутые, украшенные резьбой. Кровать в дальнем углу комнаты покрыта восхитительным покрывалом, вышитым изысканными узорами.
Но больше всего Джонаса поразили книги. У него дома, как и у всех остальных членов коммуны, была только справочная литература: словарь, полный указатель всех домов, офисов, фабрик и комитетов коммуны. И конечно, Книга Правил.
Он никогда не видел никаких других книг. Он даже не знал, что они существуют.
Но в этой комнате все стены были заставлены книжными полками – до самого потолка. Сотни, а может, и тысячи томов с блестящими названиями.
Джонас не мог оторвать от них глаз. Что может быть написано на тысячах страниц? Еще Правила, кроме тех, что управляют коммуной? Еще какие-то офисы, фабрики и комитеты?
Но времени на то, чтобы как следует осмотреться, не было – сидящий за столом человек не сводил с него глаз.
Джонас быстро подошел к нему, слегка поклонился и представился:
– Я Джонас.
– Я знаю. Добро пожаловать, Принимающий Воспоминания.
Читать бесплатно другие книги:
