Кощей. Перезагрузка Казьмин Анатолий
– Мизгиря почуял, – заявил Вий, подтянул лесного поросенка к себе за веревку, сел сверху и, схватив его за рыло, раздвинул кабаньи челюсти, словно тот самый Самсон, что порвал пасть льву.
Я, не мешкая, подхватил приготовленный заранее бурдюк со сваренным Ягой сонным зельем и принялся заливать его в свинячью глотку. Кабанчику, дабы не захлебнуться, пришлось поневоле глотать.
– Чего это вы, братцы, делаете? – подошел изумленный Лихоня.
– Свинью поим, не видишь, что ли? – говорю, продолжая вливать в пасть снотворное.
– Да это не свинья, – сообщает Лихоня, заглянув жертве под хвост, – это кабан. Молоденький ишо.
– Да? – изображаю удивление, вытряхивая последние капли из бурдюка. – Вий, отпусти эту свинью. Мы ошиблись. Она оказалась кабаном.
Кабанчик вырвался из-под Вия и, отбежав, насколько позволила веревка, остановился, тяжело и часто дыша, и обалдело глядел на нас не по-кабаньи выпученными глазами.
Видя, что обалдевший не меньше кабана Лихоня уже открыл рот для какого-то наверняка неудобного вопроса, опережаю его:
– Экий ты все же, Лихоня… Нешто не мог раньше сказать, что мы вместо свинки кабанчика поили? Вот и что нам теперь делать, а?
– Э-э-э… – только и смог промычать сбитый с толку Лихоня, выпучив единственный глаз и раскрыв рот.
В этот момент между дубов замелькала мохнатая туша приближающегося Мизгиря.
– Смотри, – шлепаю пустой бурдюк Лихоне на голову, и тот закатывает глаз, глядя на горлышко, из которого ему на нос стекает желтая капля. А я расставляю в сторону руки и кричу: – Сделай так!
– Зачем? – вопрошает окончательно сбитый с толку одноглазый лихоимец, но руки все же расставляет.
А позади него трещит лещина под лапами гигантского паука. Почуявший неладное Лихоня пытается повернуться, но мы с Вием хватаем его за расставленные руки и удерживаем на месте. Ядовитые бивни Мизгиря с жутким треском вонзаются в спину бедолаги. Последний укоризненный взгляд огромного глаза заставляет меня содрогнуться и почувствовать себя предателем. Но Лихонин взор уже затуманился, тело обмякло и, захваченное мохнатыми лапами, стало быстро скрываться под полупрозрачными светло-серыми тенетами.
– Ты пошто кабанчика вместо свинки привел? – выводит меня из ступора возмущенный голос братца.
– Ась? – не понимает наезда Леший.
– Кощеюшка молвит, для Мизгиря свинку надобно было привести?
– Свинку? – Леший непонимающе смотрит на меня.
Я в свою очередь смотрю на Вия, пытаясь понять, разыгрывает ли он блондина или говорит серьезно.
– Об чем спор? – интересуется Мизгирь, подвешивая на ветвь могучего дуба кокон с Лихоней. – Где кабанчик со свинкой?
– А вот! – Леший подводит почти сомлевшее от убойной дозы сонного зелья животное.
– Угощайся, – спешу предложить мохнатому, пресекая ненужные вопросы.
– Благодарствую! У-ум-чвак… – Мизгирь хватает подсвинка и с громким чмокающим звуком в пару мгновений осушает его. Затем, покрутив в лапах иссохшую поросячью мумию и внимательно оглядев ее, говорит: – Ага, это был кабанчик. А свинка где?
– Какая свинка? – не понимает Леший.
– А про которую Вий надысь молви-и-ил… – Паук заканчивает фразу широким зевком.
Блондин переводит взор на Вия, тот в свою очередь вопросительно смотрит на меня.
– Дык сбежала свинка, пока мы Лихоню держали, – развожу руками, пожимая плечами. – Леший – пень трухлявый – не озаботился привязать надежнее. Но он тебе щас другую поймает. А ты пока нам с Ягой подсоби малость.
– А-а-ам, – протяжно зевает Мизгирь, – чем подсобить-то?
– А вот иди сюда, – приглашаю паука на расстеленное полотно из его собственных тенет. – Я тут твои коконы собрал да решил из них пошить шатер туристический. По недомыслию обратился к Яге. Кто ж знал, что она такая криворукая окажется? Видал, че нашила?
– Ага-а-а-ам, – раззявил пасть в очередном зевке Мизгирь, вяло топчась по полотну и, похоже, уже мало что понимая из-за сморившего его сонного зелья, которое всосал вместе с внутренностями кабанчика.
– Вот смотри, чего мне надо, – продолжал я, чтобы он не вздумал сойти с полотна, а то тащи его потом. – По краям нарастить еще с полметра и обметать, чтоб не обтрепалось. Вот тут окошечко чтоб открывалось. Здесь вентиляционное отверстие. А вход должен быть здесь. С двойным пологом, чтоб не продувало. Еще бы тамбурок желательно. О! Я же про петельки под колышки забыл! Слышь, Мизгирь! Эй, ты чего, спишь, что ли?
Заглядываю в помутневшие глазищи и пинаю мохнатую лапу. Паук бурчит что-то невнятное и подбирает лапы под себя. Из чудовищной пасти вытекает премерзкая ядовито-желтая слюна.
– Клиент готов. Можно упаковывать, – сообщаю застывшим в ожидании товарищам.
Вместе мы споро закутываем паука в его же тенета.
– На-кась. – Яга сует мне в руки большой клубок ниток, в который воткнута огромная швейная игла.
– Что это? – не понимаю я.
– Дык я же криворукая. Вот и зашивай Мизгиря сам.
– Ага, – подступает Леший. – Пошто меня пнем трухлявым нарек? Где енто я трухлявый?
Эпилог
– Та-ак… Ага… Порядок! – Илья перелистнул очередную страницу журнала регистрации прибывающих душ.
Глава департамента Грома и Молнии прибыл с ревизией в чистилище два цикла назад и до сей минуты ни разу не отвлекся от просмотра документации. Учет душ – дело наиважнейшее. Ибо каждая душа есть не что иное, как частица самого Создателя. А разве можно допустить потерю или порчу Его частицы? Громовержец о таком даже помыслить не мог. Вот и исполнял свои обязанности с крайней тщательностью, изучая том за томом, не пропуская ни единой самой незначительной мелочи.
– Не уразумел… – Нахмурив кустистые брови, Илья всмотрелся в мелкие строчки. – Эт-то что за непорядок? Страж! Ко мне!
Узрев грозный вид Громовержца, явившийся страж втянул голову в плечи, прижал к груди вилы и виновато потупился. Даже его обычно лоснящаяся черная шерсть вдруг поблекла, подернулась пепельной сединой и пошла колтунами.
– Эт-то что такое? – ткнув пальцем в раскрытую страницу, грозно вопросил воспаривший над стражем Илья. – Это как смогла грешная душа сама из котла выбраться? Да не бывало такого никогда! И дальше что? Дальше что, я тебя спрашиваю? Где отчет о происшествии? Какие меры приняты? Куда эта душа делась? Отвечай немедля!
– Дык… Э-э-э… – Дрожащий страж старательно пытался спрятать свою упитанную тушку за тонким черенком вил. При этом он все сильнее втягивал голову в плечи, и если бы не мясистые уши, она бы так и скрылась по самую макушку.
– Чего мычишь, аки тургеневский Герасим?! – Голос Ильи набирал громовую мощь. – Нешто язык проглотил? А ну, призвать ко мне Гавриила!
– Сию минуту, Громовержец! – прорезался голос у стража, обрадованного возможностью перевести гнев Ильи на начальство.
Узнав о причине гнева всемогущего ревизора, архангел призвал Мару. Вдвоем они и явились перед его грозными очами. Илья все еще парил в выси, готовый карать молниями повинных в беспорядке. Однако, узрев Мару, Громовержец несколько усмирил пыл. Опустившись на твердь, он сложил за спиной огромные белоснежные крылья и строго вопросил:
– Ну?
– Илюшенька, я тебе сейчас все объясню. Ты только не волнуйся, – бесстрашно выступила вперед грациозная повелительница морфеев. – Ведомо ли тебе, что во многих мирах людишки изничтожают пращуров своих первосозданных, кои не могут быть возрождены?
– Ведаю о том, – погрустнел ликом Громовержец. – Сие прискорбно весьма. С каждым первосозданным уходит в небытие часть самого Создателя. Оттого Он и пребывает в скорби великой который век уже.
– Так вот, Илюша, – Мара прижала руки к груди, разделяя скорбь Громовержца, – в тот раз, когда Гаврик раздумывал над участью мятежной души, то ли Петруша, то ли Павлик принесли весть, что в некоем мире людишки вновь погубили одного из первых. Да погибель-то какую жуткую для пращура придумали – через иглу в яйце.
– Йо-о! – содрогнулся Илья. – Экие изверги!
– Вот-вот, – закивала женщина. – И я тогда вот что подумала: для чего-то дал же мне Создатель дар уплотнять эфир до материального состояния?
– Ты такое можешь? – в искреннем изумлении взметнул брови Громовержец.
– Могу. Только мои морфейчики в материальном состоянии долго не держатся, а одухотворять тела мне не дано.
– Ишь, чего восхотела! – вновь грозно нахмурил брови всемогущий. – Равной Создателю стать желаешь?!
– Да нешто можно такое помыслить, Илюшенька? – прикрыла ладошками щеки женщина. – Нешто мои хрупкие плечи могут выдержать гнет мироздания?
Далее повелительница морфеев поведала Громовержцу, как умыслила возродить одного из перволюдей, пока след его души не растворился в эфире. Следуя параметрам, предоставленным ей подручными архангела Гавриила, она уплотнила этот след до материального состояния. А так как чистая душа для вселения в получившееся тело не подходила, ибо получилось бы недоразумение в виде взрослого мужика с сознанием новорожденного младенца, как раз и пригодилась та недочищенная душонка, что выпрыгнула из котла.
– Я чего помыслила, – доверительным шепотом вещала женщина Громовержцу, – ежели эта душа такая прыткая, что даже страж с ней совладать не в силах, то и в теле первочеловека она себя в обиду не даст.
– Погоди, – Илья слегка отстранился от почти прильнувшей к нему Мары и, сведя брови к переносице, почесал затылок, – не уразумею я что-то… Первосозданный человек есть частица души Создателя, уплотненная до физического состояния. Лишь дети первочеловека рождаются в настоящем физическом теле, потому и смертны. А вы тут чего создали?
Молчавший все это время Гавриил виновато пожал плечами, глядя при этом на Мару: мол, это ее затея, с нее и спрос.
– Илюшенька, – вновь подступила женщина, – я же объясняю. Я уплотнила оставшийся от первочеловека след в эфире до физического состояния. Я так иногда делаю со своими морфейчиками. Павлуша с Петенькой мне помогли.
– То есть ты заменила частицу души Создателя обычным эфиром! – Голос Ильи вновь возрос до громовых раскатов.
– Но я же вселила в него душу, которая и есть частица Создателя, – смело ответила женщина, с вызовом выпятив высокую грудь.
Громовержец сглотнул, вперив взгляд в натянувшие тонкую ткань туники соблазнительные прелести повелительницы морфеев, и уже тише проговорил:
– Все равно непорядок. Негоже не прошедшую чистилище грешную душу в мир выпускать. А ну, показывай тот эрзац, который вы тут сотворили!
Последняя реплика относилась уже к архангелу.
– Не вопрос, – засуетился тот. Из его рук вылетело нечто вроде мыльного пузыря. Пузырь завис в воздухе и начал вращаться, увеличиваясь и меняя окраску. Сперва он потемнел почти до черноты, затем приобрел голубой цвет и засиял невыносимо ослепительно. И вот огромная сфера заняла почти все обозримое пространство. Перед зрителями предстала панорама целого мира. Взоры скользили по океанам, горам, лесам и пустыням. Вот все пространство занял бескрайний лес, посреди которого находилось кольцо из отвесных скал. Вращение сферы остановилось, и изображение начало приближаться. Зрители увидели райский уголок, заключенный в скалах. Зеленое поле, редкие деревца, небольшое озеро с банькой на берегу.
Посреди райского уголка рубленая изба. На крыльце сидит мужчина. Рядом, звонко хохоча, бегают за белым кроликом два мальчугана, близнецы лет двух. Годовалая девчушка пристроилась на порожке рядом с отцом и наглаживает серого полосатого котища. Тот прикрыл глаза и довольно урчит. Со стороны бани идет молодая симпатичная женщина. Одета в простенькое серое платье до пят. На голове легкая косынка, под которую убраны ярко-рыжие пряди. Заметно выпирающий животик говорит о скором пополнении семейства. В руках у женщины глиняный кувшин с широким горлом, наполненный до краев молоком. По пятам за ней следует коза. Черной лентой меж ног козы шуршит в траве здоровенный уж.
– Мама, мама, – бегут к женщине близнецы, – а когда мы будем кашу кушать?
– Нешто проголодались? – удивленно спрашивает та, останавливаясь. – Завтракали же недавно. Ну да я вам сейчас молочка налью и пирожков вынесу.
– Не-ет, мам, ты не понимаешь, – в один голос кричат мальчишки. – Мы хотим верхом на Маркуле кататься! А папа говорит, что мы мало каши ели!
Женщина переводит вопросительный взгляд на мужчину. Тот простодушно улыбается…
Звуки смолкают, изображение удаляется, сфера сжимается до размеров мыльного пузыря и исчезает в ладонях архангела.
– Ишь, плодовитый какой! – крутит головой Громовержец. – Однако все одно негоже, чтобы грешную душу, не очистив, в такие райские условия помещали.
– Кхм, извиняюсь, Громовержец, – подал-таки голос и Гавриил, – в этих райских условиях убивают даже бессмертных.
– Не перечь мне! – оглушил громовым раскатом Илья. – Сказано – негоже! Душу изъять – и в чистилище!
– Илюшенка! – всплеснула руками Мара. – Пошто семью без кормильца оставляешь?
– Н-да, – почесал затылок Илья, – то я не помысливши… Задурили вы мне голову своими инсинуациями, вот и не ведаю, что реку. Семью без кормильца оставлять негоже. Тогда так. Возверните душу обратно в тот мир, откуда она поступила. Ежели опять жизненный путь во грехе пройдет, тогда заново в чистилище, и самолично проследите, чтобы не сбежала на этот раз!
– Дык семья-то все одно без кормильца останется, – не поняла логики Громовержца Мара.
– Я все сказал, – безапелляционно заявил Илья и вернулся к ревизии списков душ.
– Пойдем, Мариночка, – придержал архангел за локоть ринувшуюся было за грозным ревизором женщину. – Не гневи Громовержца.
– Как же быть, Гаврик? – растерянно обратилась к спутнику Мара, когда они вышли из канцелярии чистилища.
– Придется подчиниться, – пожал тот плечами.
– А что, если… – Мара задумчиво прищурила красивые глаза.
– Чего это ты опять задумала? – с подозрением покосился на нее Гавриил.
– А что, если снять с души Кощея отпечаток?
– Как это так?
– Так же, как я множу морфейчиков. Они у меня аки человеки размножаться не способны. Вот я при надобности беру одного, снимаю эфирный отпечаток и получаю аналогичного второго.
– То-то они у тебя одинаковые все, аки китайцы.
– Аки кто?
– Есть такие люди-человеки, все на одно лицо. А не приложила ли ты ручонки к их множенью, Мариночка, а? То-то они множатся не по-человечески быстро!
– Ой, не греши наветами, Гаврик. Я и слыхивать-то о таких человеках не слыхивала. А токмо ежели с Кощея отпечаток снять, мы и семью благостную сохраним, и волю Громовержца исполним.
– Что-то не разумею я твоих помыслов, – нахмурил брови архангел. – Поясни-ка мне, недалекому, подробнее, Мариночка.
– Чего же тут непонятного, Гаврик? Сняв эфирный отпечаток с Кощея, мы получим второго его. Одного оставляем при Яге с детишками, второго отправляем в его прежний мир, как повелел Илюша.
– Сие обман, получается, – продолжает хмуриться Гавриил.
– В чем же обман-то? Ну вот давай, сотвори отпечаток души Кощея. Сотворил? Ну и что ты скажешь? Разве это не Кощей?
– Кощей получился, – изучая собственное творение, потер щетинистый подбородок архангел.
– Вот и отправляй его в тот мир.
– Отправляю ужо. Там как раз сию минуту младенец народился.
– Вот и славно.
– Погоди, Мариночка, – продолжает теребить подбородок Гавриил, – это что же получается? Отправив мятежную душу в прежний мир, мы волю Громовержца исполнили.
– Ну?
– Но в то же время душа эта осталась в образе Кощея с Ягой и детишками. А это воле Громовержца противоречит. Так исполнили мы волю Громовержца али нет?
– Ой, Гаврик, ну что ты прямо аки Гамлет, я не знаю. Ты архангел али философ? Вот и не забивай себе голову всякой ерундой.
Воспарив в задумчивости, Гавриил удалился. Мара тоже направилась было в свои владения, но вдруг остановилась и посмотрела вслед архангелу.
– Эка незадача, – растерянно произнесла она. – Гаврик-то отпечаток Кощея от его сознания не очистил. Любопытно, однако, что теперь ждет этот мир. Надо сделать закладочку, дабы найти его среди других лет через двадцать…
Странное какое-то пробуждение. Будто не в своем теле проснулся. И что-то не помню, как вчера лег спать. Яги под боком нет. Не слышно сопения малышей. Нешто все раньше меня встали? А кто это так тяжело дышит?
Открываю глаза и обалдело смотрю на красноносую великаншу в белом одеянии, которая… Которая… А что это она делает? Она меня пеленает? Что за бред?
– Ишь, зенки-то вылупил, – ворчит великанша. – Чего мычишь недовольно? А ну, не сучи ножонками! Не успел народиться, а уже недовольствия выказывает. Вот маманька оправится, отнесу ей тебя, там и будешь права качать. А здесь у меня быстро по жопе схлопочешь! Понял?
Я не понял, но на всякий случай стараюсь лежать смирно. Даже глаза зажмурил. Непроизвольно воспроизвожу в воображении берег озерца перед банькой. Когда портал открывается, пытаюсь рвануться в него, однако мои ручки-ножки уже плотно спеленаты мягким полотном.
– Чегой-то у меня все плывет перед глазами? – вопрошает великанша невесть кого. – Вроде и дербалызнула всего пять граммулек. Присяду-ка я на минутку.
Почувствовав, что стягивающее мои конечности полотно ослабло, начинаю активно шевелить руками-ногами. Вскоре освобождаюсь, переворачиваюсь на живот и, не имея сил встать, ползу в портал.
Вот и Яга моя рыжая сидит на лавке… Не понял! А что это за мужик ее обнимает? Это что тут такое делается в мое отсутствие?! Хочу возмущенно заорать, но из горла вырывается лишь писклявое:
– У-а-а-а!
Парочка на лавочке вздрагивает и оборачивается. Ё-моё! Так это ж я сам… Брр… Ни фига не пойму. Если с Ягою я, то кто тогда я?
Вижу расширяющиеся от удивления глаза обернувшейся парочки и начинаю пятиться назад.
– О, появился! – слышу над собой голос великанши, после того как портал закрывается. – Пожалуй, я еще на минуточку присяду. Не иначе, спирт паленый был…
Великанша исчезает из моего поля зрения, и я смотрю на стеклянную дверь шкафа с какой-то медицинской утварью. В стекле отражается розовокожий пухленький младенец…
Читать бесплатно другие книги:
