Энциклопедия наших жизней. Семейная сага. Созидание. 1967 год Дудко Виктор

Часть 2

Диплом

Вторая справа в третьем ряду снизу вторая – я, Дудко И. В.

На ряд ниже – Яночка Полк, в доме у которой мы отмечали окончание института. Рядом – Валя Сухарева, а под её фотографией – её муж, Женя Алексеев. Картушин Валя, который жил в доме, где мы жили с Виктором в коммуналке, только этажом ниже. Рядом – Уриади Копелл. Он прожил недолгую жизнь. Случайно увидели памятник, поставленный ему на нашем старом кладбище.

С левой стороны фотографии, четвёртая сверху – ещё одна моя подружка – Люся Шалунова.

Мы с Витей первое время поддерживали отношения с Шалуновыми Люсей и Володей, и все годы нашей жизни дружили с Валей Сухаревой и Женей Алексеевым, который умер в 2006 году, а Валя – в 2009 – ом…

1967-ой год. Также, как и – предыдущий, особыми событиями не отличался.

В этом году, наконец пришел конец моей долгой учёбы в Менделеевке.

Диплом я получила после защиты. А защита начиналась с момента получения темы диплома и преддипломной практики.

Тема диплома, которая досталась мне – переработка пластмасс методом литья.

Нужно было, в соответствии с заданными данными, «создать» литьевую машину и нарисовать её в разных разрезах. «Создать» – это громко сказано. Не только я, но и многие другие, получившие подобную тему дипломники, и в глаза-то не видели литьевую машину. А чтобы придумать, т. е., сконструировать что-то самостоятельно?

Поэтому не удивительно, что мы все кинулись доставать синьки с чертежами любой литьевой машины, и копии старых дипломов.

В общем, мы, как шпионы, рыскали в институтской библиотеке, выспрашивали у лаборантов – где бы…, и как бы…?

Что-то отыскивали, что-то передирали, переписывали то, что надо, и то, что не надо… Кое за что приходилось платить, но, к счастью, по сравнению с сегодняшними временами, это были мизерные суммы.

Синьки я достала на время – в долг, кажется, за минимальную плату.

А вот – расчёты достать не смогла. Поэтому пришлось пользоваться «болванкой».

Заполучив «болванку» расчётов, мне оставалось в формулы подставлять свои заданные данные.

Готовые расчёты показывались руководителю диплома, и считались готовыми после получения от неё (у меня руководителем была назначена преподаватель – женщина) – подписи.

Поскольку, в формулах расчётов, использовались какие-то коэфициенты, в которых я тоже не очень-то разбиралась, подпись руководителя дипломного проекта мне удалось заполучить чуть ли не с пятого раза, в критические для диплома сроки.

На консультациях нам заворачивали (возвращали на доработку) – то расчёты, то экономическую часть и т. д. Но, как – бы то ни было, диплом был готов, и подписан всеми консультантами и руководителем диплома.

С синек, через стекло, переводили чертежи – на ватман. Естественно, чертежи не соответствовали заданным рассчитанным данным. Но кто будет на защите это проверять?

Дома у мамы мы раздвинули стол, вынув среднюю доску, и сверху положили большое стекло из серванта. Под столом установили настольную лампу. На стекло клали синьку с чертежами, а сверху – ватман. Мама аккуратно переводила на ватман чертёж. Линии у неё были тонкими, аккуратными. Но я находила чертёж бледным. Поэтому обводила чертёж карандашом ТМ, от чего линии становились жирными, а чертёж – грязным. Приходилось выкрашивать кучу мякиша от белого батона, и очищать лист добела.

Но это были всё детали, знакомые каждому дипломнику.

Самым памятным для меня осталось воспоминание о преддипломной практике.

Мне дали направление на практику на Карачаровский завод пластмасс, где меня в свою очередь перенаправили в проектное бюро завода – к Шембелю Иосифу (отчество не помню, кажется – Алексеевичу).

Проектное бюро завода – большой зал, заставленный кульманами, за которыми подрёмывали (шучу) конструктора. Шембель сидел за кульманом, стоявшим у стены. Внешне он был, вероятно, чуть старше меня, приятной внешности, с русыми волосами, и голубыми глазами. Чем-то напоминал Есенина, наверное – обворожительной, доверчивой улыбкой, проникавшей в душу. Он подвинув стул, усадил меня рядом.

Для начала, как он выразился – для знакомства, стал расспрашивать обо мне. Как-то неожиданно так получилось, что история моей жизни в чём-то напоминала его историю. Он тоже кончил вечерний институт, имеет семью, и тоже – двоих детей: девочку и мальчика. Причём. Каждый раз, как выявлялись какие-то схожие события в наших историях, он касался пальцами руки моей коленки. Странно, но меня это не возмущало. Наша беседа плавно перетекла в болтовню обо всём – разном.

Поскольку рабочий день кончался, он предложил проводить меня домой. Сначала я отказалась, но он уговорил меня, сказав, что ему всё равно по пути, и проводит он меня до остановки автобуса – это квартала два.

Мы шли не спеша, продолжая болтать. И вот именно эти 15–20 минут нашего совместного пути запомнились мне надолго.

Была весна. И впереди был – диплом, а это означало – конец длинным сидением вечерам и ночами за выполнением контрольных заданий, когда дети и Виктор уже спят, и глаза слипаются – тоже хочется спать. И остро чувствовалось приближение чего-то нового, манящего неизвестностью…

Мы шли и болтали. Он взял меня под руку, и мне вдруг показалось, что вокруг меня – сиреневый туман, и мы не идём, а плывём по воздуху, растворяясь в нём… Незабываемое ощущение. Жаль, что оно в жизни повторяется очень редко. Нет, это была не мимолётная влюблённость. Это был букет платонических ощущений, аромат которых пьянит, волнует и, может быть, даже – зомбирует.

Я даже не помню, о чём он говорил. Он был остроумен, шутил. Теперь он чем-то напоминал артиста Рыбникова. Я поддакивала. Допускаю, что могла даже подать ему надежду ещё на такой же вечер…

Мы расстались на остановке.

Под впечатлением этого провожания, я, следующие два дня прожила, как в тумане. Причём чувствовала себя виноватой перед Виктором, хотя – ничего предосудительного – не совершала. Но, при воспоминаниях об Иосифе, я непроизвольно улыбалась. Я старалась сразу же загасить улыбку, боясь, что кто-то заметит, и не правильно расшифрует её…

Но вот прошло два дня. И будто бы – пелена спала с моих глаз. Мне уже не хотелось вспоминать эти неожиданные пережитые мгновения. Не хотелось ехать на завод, а ехать надо было. Ведь, о проведённой практике нужно было представить в институт подписанный Шембелем отчёт.

Когда я приезжала на завод ещё несколько раз, я вела себя с Иосифом сдержанно, отчуждённо строго. Приезжала днём, чтобы не дать повода провожать меня до остановки. Может быть, именно эта резкая перемена в моём поведении заворожила его, а, может быть, разыгралось чисто мужское обманутое ожидание свежих отношений? Но мне всё равно приходилось общаться с ним во время моих приездов на завод.

Вместо обсуждения вопросов, связанных с преддипломной практикой, он говорил мне, что влюбился в меня без памяти. По словам – у него в жизни так получилось, что его жена намного старше его. Кажется, она была учительницей в вечерней школе, которую он кончал. Они поженились. Но годы бегут. Жена – строга, и ревнива… И т. д.

Я с облегчением вздохнула, когда получила в руки, подписанный им отчёт о преддипломной практике. Но на этом история нашего знакомства не окончилась.

Несколько раз он поджидал меня, когда я возвращалась из института, у станции метро – Новослободская, с маленькими букетиками подснежников или незабудок.

Пришлось каждый раз проходить мимо него, уцепившись за моих подружек – Валюшу Сухареву или Люсю Шалунову. Он настоятельно просил меня уделить ему несколько минут. Я попросила девочек меня подождать. Но, когда он опять стал говорить всё о том же, о своих чувствах, и т. д., я попросила не преследовать меня. Он сказал, что не в состоянии будет забыть меня… И тогда я не знаю почему, но сказала ему жестокие слова – «А ты живи с этим чувством, если не в состоянии забыть меня. Но знай, что если не сумеешь забыть сейчас, любить меня ты будешь всю свою жизнь, до самой старости»…

И ушла. Я не знаю, какие чувства на самом деле он испытывал ко мне тогда и после. Но сначала он продолжал меня преследовать, часто поджидая на Казанском вокзале, в то время, когда я уже работала в Москве, и возвращалась домой, спеша на электричку. Потерял он меня из вида, когда я стала ездить на автобусе от метро Кузьминки до Дзержинки.

Ему удалось узнать наш домашний телефон, и в Дзержинке, и – позже, когда мы уже в Москве получили квартиру. А ведь со времени нашего знакомства уже прошел не один год…

Я спокойно разговаривала с ним, переведя сразу же разговор в русло его жизненных событий. И он рассказывал мне о своей работе, об очередных повышениях и продвижениях по службе. О том, как растут дети, и о сложных отношениях с женой. Через определённое число лет, он рассказал мне, что с женой развёлся, но забыть меня так и не может.

Где-то, уже через многие годы, он звонил редко, но всё-таки звонил, как будто проверял – живу ли я ещё на этом свете. И не спрашивал меня о моей жизни, а сразу же, уже по привычке рассказывал о себе. Говорил, что женился. Вышел на пенсию. Из Москвы перебрался к жене, в Подмосковье, в местечко, которое славится знаменитыми резчиками по дереву. И все дома украшены резными ставнями и другой резной росписью. И он надеется, что, может быть, когда-нибудь покажет мне этот сказочный городок.

Но я в это время переживала какие-то неприятные события, и, в первый раз, изменяя своим привычкам, заговорила о себе. О том, что у меня неприятности – кто-то болен, и ещё что-то идёт не так…

И, вдруг, это для него подействовало, как – ушат холодной воды на голову. Я сразу почувствовала по его голосу, как он сник.

Вероятно, я в его жизни так и осталась какой-то мерцающей звёздочкой, к свету которой иногда он тянулся. А в этот момент он понял, что жизнь-то прошла, пролетела, и звёздочка – погасла.

Больше он мне не звонил никогда. А слова мои тогда оказались в каком-то смысле пророческими…

В том далёком 1967-ом году я окончила институт.

К защите я сшила сама себе новое платье. Для него я купила материал бежевого цвета с беленьким штришком, как у берёзки. Правда, платье было сшито в обтяжку, и немножко коротковато. Или я купила маловато материала, или мода такая была, а скорее всего, просто я была портниха «яниха» – не ахти какая…

Перед защитой вечерников, проходили защиты выпускников дневных групп. Нам рекомендовали сходить на несколько защит, чтобы иметь представление – как они проходят. Помню я, случайно, попала на одну такую защиту.

Именно случайно. Да и защита была какая-то странная. Она проходила не в аудитории, как все остальные, а в лаборатории, куда я зачем-то забежала. Перед одной из двух дверей была поставлена специально принесённая школьная доска на ножках. На ней висели на гвоздике несколько плакатов с прекрасно выполненными чертежами. Перед доской, спинками к окнам, было поставлено с десяток стульев, на которых восседали преподаватели. Собственно, другого места в лаборатории и невозможно было бы выбрать, так как стоявшие в ряд, длинные столы, с пробирками для лабораторных работ, были стационарными, и их при всём желании сдвинуть было бы невозможно.

Наконец, все говорившие замолчали, встал какой – то преподаватель и объявил о том, что сейчас будет проводиться защита диплома, и назвал странно звучавшую фамилию. Как позже я поняла, что дипломница была из Прибалтики, и по какой-то причине её заслушивали в исключительном порядке.

Наконец, к доске вышла дипломница с указкой в руках. Вы думаете, я слушала суть того, что она говорила с акцентом, ставя ударения в каждом слове на последнем слоге? Ничего подобного. Как только я её увидела, с неё не спускала глаз. Правда иногда поглядывала на преподавателей, которые в этот раз были все мужского рода. Они, пожирали глазами эту деву-диву…

Дипломница была высокой стройной девушкой, с лёгким, искусно нанесённым макияжем, подчёркивающим её какую-то русалочью красоту. Волосы струились по спине. А главное – на ней был свитер, напоминавший мини платье.

Свитер был толстый, крупной вязки, белоснежный, с ажурным рисунком, оставлявшим симметричные просветы, проще говоря – дырки. Когда она стояла прямо, местами можно было просмотреть только загорелое тело, на котором, кроме свитера ничего не было одето. Но, если она рукой с указкой двигала вдоль доски, в этих дырочках мелькали обнаженные соски. К низу в свитере эти дырочки были выполнены мельче. Поэтому, наверное, не только меня интересовало – а есть ли на ней трусики?

После доклада, члены комиссии, с елейными улыбочками задавали ей вопросы, а в конце защиты все дружно поздравляли её, рассматривая уже с очень близкого расстояния. Конечно, ей поставили – пять.

Я, вспомнив своё платье, которое сидело на мне, как на матрёшке, поняла, что на пятёрку мне рассчитывать не приходится.

Со мной в институт, на защиту диплома, поехал папа. Сам он не кончал институт, поэтому с одной стороны ему интересно было посмотреть, как это происходит, а с другой – он хотел быть сопричастным к моей защите. Он гордился мной. И мне было это приятно.

Жалко – моя бабуся, мечтавшая о том, что я когда-нибудь получу высшее образование – не дожила до этого всего три года…

Защитилась я на четвёрку. Как сказал кто-то из членов комиссии, в моём дипломе не было творческих моментов, т. е. была представлена существующая литьевая машина, без модернизации, или каких-нибудь экспериментальных предложений. Ещё чего захотели! Я литьевую машину, да и другие подобные и в глаза не видела. Спасибо, такую машину нарисовала…

Мама мне переводила с синек через стекло чертёж на ватман, а я обводила. У меня была слабость – я не умела чертить тонкие линии. Они всегда получались у меня жирными, толстыми. Но зато видно всё было отлично даже издалека.

Мы с папой приехали домой, где мама уже накрыла праздничный стол. Все меня поздравляли. Как и я, все жалели, что бабуся не дожила до этого момента.

А я про себя, мысленно говорила моему – безвременно покинувшего нас братишке, что я сдержала слово, и выполнила данную ему клятву – окончила институт и за себя, и за него…

После защиты ещё несколько раз съездила в институт. Сначала за дипломом, потом за фотографией, на которой запечатлены все выпускники III выпуска 1967 года заочного факультета и преподавателей МХТИ.

Фотография – оказалась большая по размерам, и не помещалась в сканер. Пришлось перефотографировать, чтобы вставить сюда. Снимок приведён в верху, но рассмотреть на нём чётко что-нибудь трудно.

Дома все наши фотографии долго хранились в нижнем ящике серванта. Однажды мои малыши, уселись на пол, залезли туда, вытащили часть фотографий и с великой радостью от недозволенного действия, начали рвать снимки. К сожалению, в первую очередь в их шаловливые ручки попадались самые дорогие для будущих воспоминаний снимки – и мои и Виктора. Вот и эту выпускную фотографию постигла та же участь.

Склеилась она небрежно. Тем не менее, к счастью моё лицо – сохранилось. Чтобы лучше рассмотреть лица и фамилии преподавателей МХТИ и выпускников на этом снимке – рвать на части фотографию нет необходимости. «Мы пойдём другим путём»…

Сделаем копии. Обрежем их так, чтобы из фотографий получилось – несколько самостоятельных снимков. Увеличим их до допустимых размеров. Посмотрим – что получиться…

Получилось – плоховато, конечно. Видно при увеличении с мелких кадров ухудшается качество снимка. Но хоть так, это лучше, чем никак.

Крайний левый угол фотографии

Крайний правый угол фотографии

Это верхний ряд с фотографиями преподавателей

С момента окончания института прошло уже 52 года. Если вспоминать о каждом – хоть немного, получиться отдельная книга.

Поэтому эту идею пока – отложим…

Но не могу не сказать пару фраз в адрес всеми любимого нашего – «крёстного» – заведующего факультетом – Авербуха Самуила Борисовича.

В верхнем ряду преподавателей, второй справа – наш любимый заведующий факультетом – доцент АВЕРБУХ Самуил Борисович.

В центре – ректор института профессор Кафтанов Сергей Васильевич (выпускник МХТИ).

В 1959 году, в июне м-це на Сталиногорском (Новомосковском) химическом комбинате организован вечерний факультет МХТИ им. Д. И. Менделеева, декан – доцент А. И. Родионов; прием – 200 студентов.

А в Москве, в основном здании МХТИ открыт факультет заочного обучения, декан – доцент С. Б. Авербух, факультет работал до 1969 года.

Так что мне повезло. Я поступила на этот факультет на втором году его открытия и окончила за 2 года до его закрытия.

Хочу отметить, что по своей организации работ, заочный факультет работал почти, как вечерний. Мы могли посещать вечерние лекции по многим обязательным предметам. Все лабораторные работы, зачёты и экзамены сдавали тоже в Москве, в основном здании МХТИ. Только по некоторым предметам, причём – не основным, мы обязаны были писать дома и сдавать в институт контрольные работы, по которым нам ставили зачёты и разрешали допуск к экзаменам. Самым ценным для всех были вожделенные справки, на основании которых на предприятии нам оформлялся оплачиваемый отпуск для сдачи экзаменов в зимнюю и весеннюю сессии. Но справки Авербух выдавал при условии всех сданных зачётов и контрольных работ.

Помню, стою под дверью кабинета Авербуха С. Б., и раздумываю – зайти или нет? Даст он мне справку на учебный отпуск или нет? А в это время дверь открывается, выходит Самуил Борисович. Увидел меня, и говорит – «Ну и ну! Чуть мать двоих детей дверью не убил!».

Очень был добрый человек.

Это средняя часть фотографии

Крайняя справа в нижнем ряду – наш Ангел-хранитель, методист факультета. Ей мы сдавали контрольные работы. Она вела учёт наших задолженностей. Когда нужно было пойти в Авебуху С. Б. с какими ни будь просьбами, она всегда выступала в качестве адвоката, защищая нас от его «строгостей». Хотя строгим он был только с виду, и ворчал – лишь «нам же на пользу». Он любил нас всех, как своих детей, и мы платили ему в ответ тем же…

Крайняя справа – Люся Шалунова, с которой мы потом вместе работали на Люберецком заводе пластмасс

Слева внизу крайний – Коля Горохов, который всегда вместе с нами ездил в институт из Дзержинки

Внизу второй слева – Картушин Валя. Он жил этажом ниже нас в доме рядом с предприятием, тоже – в коммунальной квартире.

Слева внизу – УРИАДИ КАПЕЛИ. Умер рано, не знаю от чего. Неожиданно посещая наше старое кладбище, увидела его могилу.

В институт мы ездили обычно группой. Из посёлка Дзержинского я всегда ездили вместе с Люсей Шалуновой, Яной Полк (в верхнем ряду крайняя слева) и нашими близкими друзьями – Сухаревой Валей и Женей Алексеевым. Они так и не расписались до конца жизни. Кажется, потому что он так и не развёлся с первой женой. На этой вырезке из общего снимка они справа вторые.

Где-то, наверное, в 2007 году, когда прошло уже 40 лет после защиты диплома, кто-то из сокурсников предложил организовать встречу. Всех, кого отыскали, обзвонили, получили согласие. В самом простеньком кафе назвали сумму, которую нужно было заплатить за каждого человека – по полторы тысячи. Когда начали собирать деньги на вечер встречи в кафе, большинство отпало по причине отсутствия необходимой суммы. Оказалось, что – будучи престарелыми пенсионерами, многие жили на грани бедности. Таким образом, вечер встречи не состоялся…

Часть 3

Люберецкий завод пластмасс

Фотография 1967 года. Люберецкий завод ПЛАСТМАСС.

На снимке – работники технического отдела во время обеденного перерыва.

В центре снимка (за вторым столом) – Я (ИРАИДА).

На Люберецкий завод пластмасс на работу я устроилась сама. В отличие от всех наших поселковых, кто со мной учился в группе, я одна окончила другой факультет. Ещё на третьем курсе, когда мы в институте переходили к изучению спец. предметов, я решила, что не хочу заниматься порохами.

В институте мне сказали, что, если я принесу письмо от дирекции предприятия о согласии моего перевода на другой факультет, они меня переведут. Я сходила на приём к заместителю директора – Кривошееву. Не помню аргументов, которые я приводила ему в обоснование того, что не должна заниматься порохами, но он подписал нужное мне письмо. Скорее всего, я аргументировала свою просьбу тем, что не хотела заниматься всю жизнь порохами, от взрыва которых погиб мой брат.

Таким образом, я получила диплом не инженера – технолога по высоко молекулярным соединениям, а инженера – технолога по переработке пластмасс.

Спец предметы по этой специальности были для меня гораздо интереснее, чем пороха. Я даже что-то стала понимать (теоретически) в пластмассах и вопросах их переработки.

Окончив институт, меня должны были перевести на работу по специальности – инженером по переработке пластмасс. На предприятии пластмассы использовались в изготовлении пластиковых труб – корпусов ракет. Можно было, конечно, перейти и туда. Но, мне захотелось попробовать что-то другое. Тем более, что никакой перспективы для себя лично, работая в НИХТИ я не видела – ни в моральном, ни в материальном аспектах.

Для начала я узнала, какие предприятия есть поближе к дому.

В Москву перейти на работу тогда у меня и в мыслях не было. Это казалось таким затруднительным – из-за дальней дороги. Маршрутки в то время ещё не ходили, а автобус тащился до метро долго.

В Люберецком районе, недалеко от посёлка Дзержинского, был ковровый комбинат, всякие строительные организации, силикатный завод, нефтеперегонный завод и т. д.

Платформа – ЛЮБЕРЦЫ – II

Бесплатное фото с сайта —

ЖДВОКЗАЛЫ. РФ

Платформа – ЛЮБЕРЦЫ – II

Вид с её другого конца

Бесплатное фото с сайта —

ЖДВОКЗАЛЫ. РФ

У станции – ЛЮБЕРЦЫ – II

Пути, которые я каждый раз переходила, когда ездила на работу на завод.

Бесплатное фото с сайта —

ЖДВОКЗАЛЫ. РФ

Наконец я узнаю, что в Люберцах – 2 (вторых), так они и назывались, есть завод пластмасс. Ехать до него было удобно. Можно было сесть на «рабочую» электричку, которая ходила от нашего посёлка прямо до Люберец вторых. Потом, перейдя наискосок через целый ряд железнодорожных путей, попадаешь прямо к проходной завода. Можно было проехать и другим путём.

Сначала автобусом надо было доехать до Люберец, а потом одну остановку на электричке.

Но я в основном пользовалась первым вариантом.

Когда я приехала в первый раз на завод, позвонила из проходной не в отдел кадров, а сразу в дирекцию. Секретарь соединила меня с директором (а могла бы и не соединить). Мне выписали пропуск.

Я ничем не рисковала, поэтому чувствовала себя уверенно.

Директору показала свой диплом и вложенное в него свидетельство о том, что я ещё оканчивала при Бауманском институте курсы по специальности – "Сетевое планирование и управление". В то время только ещё входило "в моду" на предприятиях заниматься "научной организацией труда".

Если честно, то глубоко этим вопросом я, естественно, не занималась, но общее представление какое-то имела (отдалённое).

Директора завода заинтересовала моя кандидатура: – молодая, значит, перспективная, образование – специальное (переработка пластмасс и СПУ), замужем, двое детей, значит, не легкомысленная…

А главное, наверное, всех директоров в это время «дрючили» в министерствах за не ведение работ в направлении НОТ. В общем, недолго думая, он принял меня на работу.

Правда сказал, что отдела такого нет, поэтому он меня может оформить только инженером НОТ в технический отдел завода…

И ещё была загвоздка с зарплатой. Оклад был всего 120 рублей. Но у них выплачивались ежемесячно прогрессивки и премиальные.

В общей сложности он гарантировал мне ежемесячно – 180 рублей.

Я тоже недолго раздумывала и согласилась.

Таким образом, у меня в трудовой книжке появилась новая запись:

22 1967 г. 07.05. Уволена по собственному желанию.

23. 1967 г. 07.10. ЛЮБЕРЕЦКИЙ ЗАВОД ПЛАСТМАСС

Зачислена в технический отдел завода на должность ИНЖЕНЕРА НОТ.

Сейчас у меня возник вопрос – почему я уволилась по собственному желанию, а не переводом? Сейчас уже не помню.

И ещё – обратите внимание. В те времена нужно было при переходе с одной работы на другую – не допускать больших разрывов между работами. Это отражалось впоследствии на исчислении непрерывного стажа при оформлении пенсии.