Раиса Пофигисова на волнах любви Егорова Татьяна
– А больше и не надо, Катя щелкнула выключателем.
В освещенной комнате страх мгновенно растаял. Нервное трепетание свечей в черной пустоте зеркала осталось в воспоминании. На ковре разлит чай, мокрые, в чаинках зеркала лежали рядом.
Глядя на последствие колдовства, Ленка медленно констатировала:
– Суженый захлебнулся сладким чаем, не успев появиться на свет божий.
– Если бы на кухонном столе стояла вместо чашки чая тарелка с блинами, ты могла бы его сразу накормить, я представила гору блинов на ковре и зашлась в очередном приступе смеха.
– А он бы кричал из темноты: «А больше и не надо»! сказала Ленка и, хохоча, повалилась на кровать.
Сейчас обгорелое пятно на ковре, оставшееся после неудачного гадания, никуда не делось. Вон оно, возле Кириной кровати. Не могу к нему подойти, боюсь. Боюсь новой неизвестной жизни, которую произвела на свет моя подруга Кира. Как ей вообще пришло в голову рожать ребенка?
Я переживаю, что целый год теперь ждать поступления в техникум, что, может быть, выбрала вообще не то, что хотела, а у нее теперь ребенок, и это навсегда. И халат этот бабкин.
– Как ты его назвала? прошептала Ленка.
– Саша, Кира села на кровать.
Она совсем не изменилась. Те же озорные серые глаза, светлые вьющиеся волосы, забранные в хвост. Только теперь она не пойдет с нами гулять, потому что сидит дома с завернутым в пеленки малышом.
Я подошла в письменному столу и села на него, свесив ноги.
– Саша как Сашку? Сан Саныч, произнесла Ленка, оценивая, как вместе звучат имя и отчество. Кир, куда Сашка делся?
По Кириным щекам полились тоненькими ручейками слезы. С трудом разлепив губы, она проговорила:
– Умер за неделю до свадьбы.
Хотелось заорать: «От чего? От чего можно умереть в двадцать один год?» Но я сдержалась. Нельзя кричать, в комнате спит человек. Маленький, больше похожий на куклу или кабачок, но он настоящий человек.
Кира растерла слезы по лицу и, немного успокоившись, сказала, что ее жениха сбила машина.
Захотелось убежать из этого страшного места, где одни люди рожают в шестнадцать, другие умирают в двадцать один. Где, тихонько посапывая, спит новый гражданин Сан Саныч.
Мы посидели у Киры еще немного, не больше получаса. Детеныш зашевелился, и я дернула Ленку за рукав пора уходить.
Мы шли по скрипучему снегу. Предновогодний мороз кусал за нос и щеки.
– Как это неприятно, сказала я. Ребенка родить.
– А я смогла бы воспитать ребенка. Что здесь такого? Ему до трех лет ничего не нужно, уверенно сказала Ленка.
– Тебе тоже ничего не нужно? Учиться, работать, гулять? Кира теперь так и будет дома сидеть. Всегда! меня удивляло непонимание таких очевидных вещей.
– А ты родила бы ребенка своему господину Автобусу? спросила Ленка.
– Нет! Никаких детей, никаких автобусов, мне стало страшно от этой мысли. Настроение испортилось, и я заторопилась домой. И еще у меня началась паника, потому что мы с Федором не предохранялись.
Попрощавшись с Ленкой, я потащилась домой, старалась забыть о Кирином байковом халате цвета обреченности и молилась всем богам, чтобы не оказаться в таком же положении.
Дома, закрывшись в своей комнате, я набрала номер Шуры Холкиной и вывалила на нее свою проблему одной фразой:
– Холкина, привет! Успокой меня, скажи, что я не беременная.
– Ты, Раечка, не беременная. Ты чокнутая. Полегчало? равнодушный Шурин тон немного отрезвил меня.
Я рассказала ей про Киру, про то, что не предохранялась, и если от секса получаются дети, то я категорически с этим не согласна.
Шура щелкнула зажигалкой, закурила. Она слушала меня, не перебивая, и, наверное, выпускала дым из ноздрей, как Змей Горыныч.
– Пофигисова, ты когда-нибудь видела презерватив, спросила она, когда поток моих жалоб на жизнь иссяк.
– Видела, ответила я. Мы с ребятами в школе их покупали, разматывали и жгли. Они плавятся и воняют.
– Рези-и-ина, изрекла Шура. Теперь ты большая девочка, можешь использовать их по прямому назначению. Благословляю тебя.
Шура выдохнула дым.
– А вдруг уже поздно? честно говоря, не знаю, что я хотела услышать. Наверное, мне просто надо было поговорить со старшим товарищем.
– Если будет поздно, они тебе все равно пригодятся, невозмутимо заявила Шура.
– Ладно, пока, пробурчала я и, ощутив, что страх немного отступил, сказала. Шурик, с тобой приятно поговорить.
– Звони, если что, произнесла Холкина и, засмеявшись, добавила, если поздно будет, тоже звони.
К тревожным мыслям о бестолковом ожидании Федора, этого белобрысого негодяя, прибавился страх случайной беременности. Он преследовал меня еще пару дней, пока наконец в телефонной трубке я не услышала знакомый голос, похожий то ли на бас, то ли на баритон. Подозревая себя в легком помешательстве, мысленно считаю, сколько дней мы не виделись: один, два… Семь! О говорил про работу, новый маршрут. «Смени маршрут, Рай», вспомнились слова Шуры. Через несколько минут я надеваю сапоги, хватаю куртку, бегу по лестнице, не дожидаясь лифта, и застегиваюсь на ходу.
Два дома. Поворот. Сбавляю скорость, перевожу дыхание, будто всю дорогу шла прогулочным шагом.
– Привет, Райская птичка, постоянно какие-то клички.
– Привет, кажется, я опять стесняюсь.
– Сегодня будем целоваться по-пионерски? его смешит моя скованность.
– По-брежневски, маленькие птички тоже бывают остроумными.
Так и целуемся: по-пионерски, по-брежневски, по-пионерски, потом по-советски и, наконец, по-французски.
Сидеть на скамейке или шататься по улице было холодно, и мы направились в гости. Там, сидя в углу прокуренной комнаты, слушая разговоры других людей и плохо понимая их шутки, я все-таки сообщила Федору о том, что страх беременности преследует меня во сне и наяву. Мой друг успокоил меня, закинув в мою копилку новых слов, туда, где уже мертвым грузом лежали «энтропия» и «суицид», еще одно жизнеутверждающее сочетание «прерванный половой акт». За последний месяц узнала о жизни очень много, и, вероятно, это еще не все открытия. Мне нравилось общаться со взрослым мужчиной, а не с угловатыми одногодками. Я поклялась себе тогда, что, если беременность в этот раз не наступит, презерватив станет постоянным жителем моей косметички.
К счастью, все обошлось. Мы продолжали кочевать по подъездам и квартирам друзей, других чертогов любви на горизонте не было.
Фильмы и идеология
В кинотеатрах вместо бабушек-билетерш появились новые хозяева, нерусские черноволосые мужики со сложно произносимыми именами. Они были везде: у входа в зал, в холле возле игровых автоматов, в буфете. Репертуар кинотеатра состоял из боевиков и драм, в которых за громкой стрельбой и непрерывным сексом плохо просматривался сюжет. Возможно, нам, шестнадцатилетним девчонкам, было сложно перестроиться с фильмов типа «Тимура и его команда» на кино для взрослых. Мы с Ленкой пересмотрели все новинки, отечественные и зарубежные, и в наших головах был полный бардак или, точнее сказать, бордель. Бандиты, плохие полицейские, хорошие проститутки, плачущие дети, сутенеры в цилиндрах, снова полицейские и проститутки. Вселенная кино с экрана местного кинотеатра блистала жизненной философией и разнообразием сюжетов. Оказывается, миром правят секс и деньги!
В один из вечеров мы стояли около входа в кинотеатр, курили. До начала сеанса оставалось минут двадцать.
– Зажигалка есть? к нам подошла девчонка с неряшливо накрашенными губами. Так красятся маленькие дети, которые таскают помаду у мамы из сумки.
Она прикурила от Ленкиной сигареты и представилась Алисой. У нее был взгляд человека с огромным житейским опытом. Так смотрят матери беспокойных шалопаев или бабульки, которые профессионально стоят в нескольких очередях одновременно.
– Вы в кино идете? поинтересовалась Алиса и, не дожидаясь ответа, сообщила, что ждет какого-то Гарика. Странная манера говорить о своих знакомых так, будто все на свете с ними знакомы.
– Кто такой Гарик? спросила я.
– Мой парень, кивнула Алиса на толпу внутри кинотеатра. Он с Магерамом работает, получает кучу денег.
Я посмотрела туда, куда указала Алиса. Человек двадцать парней окружили игровые автоматы. Они кричали, толкались, суетились в надежде выиграть горсть жетонов. Видимо, Гарик сейчас пытался избавиться от наличных, которые прожигали карман его поношенных джинсов.
Алиса тараторила, жевала жвачку, курила, прихлебывала пиво из жестяной банки.
– Что такое магерам? меня заинтересовало значение загадочного слова, и вспомнились «энтропия» и «суицид».
Она на секунду замолчала, посмотрела на меня исподлобья, потом включила обычный режим тарахтелки и сообщила, что Магерам работает на рынке.
– Это профессия такая? мне все еще непонятно.
– Это имя, Алиса затянулась, надула пухлые щечки и тонкой струйкой выпустила дым. Гарик мне покупает все, что захочу. Если бы мать мне денег давала, я бы к Гарику не ушла. Ей на все денег жалко, все учись, учись. Лучше пока с Гариком поживу, а когда школу закончу, на работу устроюсь.
«Пока одни ищут работу, другие устраиваются на чужой шее, подумала я. Хотя, может быть, для нее это как работа».
– Сколько тебе лет? полюбопытствовала Ленка.
– Четырнадцать, Алиса раздавила окурок и оглянулась, ища кого-то.
– Ты спишь с Гариком, потому что он покупает тебе косметику? это показалось мне странным.
– Ну да, Алиса посмотрела на меня, как на инопланетянку, которая не понимает очевидных земных вещей.
Я дернула Ленку за рукав пора идти. Алиса осталась ждать своего щедрого Гарика, а мы пошли в кинотеатр. Усаживаясь на потертые кресла в зале, мы рассуждали о том, что некоторым для счастья надо очень мало. Или наоборот очень много.
Фильм оказался скучным. Полицейский то ли спасал проститутку от бандитов, то ли сам был с ними заодно. Полтора часа все бегали, стреляли, орали. Представитель закона трахнул представительницу древней профессии на песчаном берегу реки, не сняв с нее колготок. Саундтреком звучала песня группы «Scorpions». Ленка подпевала.
– Смотри, Лен, секс это просто, перебила я музыкальный экстаз подруги. Люди трахаются за деньги. А ты на экономиста учишься.
– А кое-кто на автобусе катается, ядовито отшутилась Ленка.
Не дожидаясь финальных титров, мы вышли на улицу.
Я держала Ленку под руку, мы шли к дому и пели:
Ты смотришь мне в глаза,
А я смотрю вперед.
Ты говоришь, что я похож на киноактера…
– Твой Федор похож на киноактера? спросила Ленка. А может быть, он похож на Цоя?
– На Цоя нет, я замялась, мне не нравился этот разговор. Скорее всего на Депардье.
– Ого! Ленка хихикнула. Смотри, а то раздавит, как блоху.
– Отстань, а то сейчас двину тебе и застрянешь в сугробе, пригрозила я.
– Хорошо, хорошо, примирительно, но все еще смеясь, сказала Ленка. А какой он?
Я подняла руки вверх, раздвинула в стороны и опустила вниз.
– У меня дома шкаф такой, улыбка расплылась на лице подруги.
– Когда я его вижу, цепенею, как… никак не могла подобрать слов.
– Бандерлоги, метко подсказала Ленка. Он тебе говорит: «Подойдите ближе, Раиса», а ты такая… Ленка закатила глаза, выставила перед собой руки и засеменила.
– Похоже. Я иногда так хочу с ним встретиться, что даже не хочу.
– Повтори еще раз, я не поняла, Ленка захохотала. Думаю, что Алиса не переживает по таким пустякам.
– У Алисы нет чувств и идеологии, заявила я.
– Какая идеология? За жвачку надо идти до конца, Ленка еще больше развеселилась, а ты своему шоферу бесплатно даешь.
– Если не заткнешься, сейчас тебе так дам бесплатно, зачерпнув рукой снег, я кинула его в подругу. Надоела эта тема. Какой-то день проституции.
Мы подошли к моему дому. Попрощались, но опять начали разговор. Хоть мы и замерзли, расходиться не хотелось, и я собиралась предложить Ленке зайти ко мне.
Кто-то взял меня под руку. Я оглянулась.
– Привет, поздоровался Федор.
Я шагнула в его сторону и тоже сказала привет.
– Бандерлоги, выдала Ленка.
– Федор, представился мой друг.
Ленка сообщила, что она Елена, и стала рассказывать, что мы ходили в кино, смотрели боевик про супермена в погонах полицейского. Я испугалась, что эта болтушка ляпнет что-нибудь лишнее.
– Ладно, банделоги, проворчала Ленка, вижу, у вас намечается вечер французского кино с участием Депардье. Пойду домой. Пока.
Она убежала из нашей реальности к себе домой. А мне выпало посмотреть сегодняшний фильм повторно, на этот раз в компании Федора.
Оттепель
Снег превратился в мокрую грязную жижу. Вот-вот должно было повеять весной и надеждой. Стало совершенно ясно, что экономический техникум был ошибкой. Да, он находится недалеко от дома, там училась Ленка, и экономическое образование вроде бы считается престижным. Но это н то, что нужно мне. Я собралась изучать философию.
Папа, узнав об этом, хмыкнул и сказал:
– Ну-ну.
Мама спросила:
– Кем ты будешь работать?
– Философом, влез остроумный папа, затянутся с подружками папироской и будут колечки пускать.
Папа смешно изобразил задумчивое лицо и прижал к губам указательный и средний пальцы с воображаемой сигаретой.
– Я не знаю, кем работать. Но, наверное, узнаю потом, когда буду учиться, ответила я.
– Нет, продолжал хохмить папа, подружки рассядутся по хорошим местам. Придется тебе одной, Рай, в философы идти.
– Может быть, их трудоустраивают, предположила мама.
– Кого? Философов? Вряд ли, папа перевернул страницу газеты. Кому сейчас нужны философы? Торговля это да…
Я ушла в свою комнату от этого бесполезного разговора.
– Смотри, говорил папа за стенкой, сейчас этот философ посидит-посидит и замуж выйдет.
Мама что-то ответила вполголоса. Хорошо им, подумала я, они взрослые, у них все есть. А у меня ничего нет. Работы нет, денег нет.
Серое небо за окном, голые деревья, слякоть на дороге еще больше размазывали мое поганое настроение. Ком грусти готов был взорваться слезами.
В дверь позвонили. Папа открыл дверь и спросил:
– Вам кого?
Он еще что-то сказал, а потом появился на пороге моей комнаты с озадаченным видом.
– К тебе, произнес он коротко и глазами показал в сторону коридора.
Я вышла из комнаты. Папа провожал меня взглядом, и кажется, он хотел пойти за мной. Поворачивая в коридор, я уловила знакомый аромат и чуть не подпрыгнула Федор. Оглянулась, на меня смотрел папа.
– Дима! позвала мама, и папа скрылся на кухне.
Март стал внезапно прекрасным. Не было больше слякоти на душе, серое небо вновь стало нормальным погодным явлением, а не давящей глыбой грусти.
– Ты занята? спросил Федор.
– Обсуждаем с папой мое будущее, мне тут же вспомнилось, что Федор тоже чей-то папа, но моему пока об этом не стоило говорить.
– Суровый разговор, произнес Федор. Пойдем?
Он обнял меня, и я уткнулась носом в его плечо.
Кухонная дверь приоткрылась и снова закрылась.
– Папа вырывается на свободу, сказал Федор и отпустил меня.
Стараясь не издавать звуков, я надела сапоги и куртку. Ощупала карманы. Ключи на месте, зажигалка тоже. Нет причин нервничать, но почему-то сильно-сильно колотится сердце. Открываю замок. Все, лестничная площадка. Хочется скакать через ступеньку, как будто за мной гонятся. Закрываю дверь, медленно спускаюсь по лестнице.
Успокаиваюсь, только выйдя на улицу. Мы с Федором, держась за руки, проходим два квартала, сворачиваем в знакомый двор, заходим в хрущевку. Второй этаж, ключи под ковриком.
– Что тебе сказал мой папа? мне любопытно.
Улыбается:
– Ничего.
Открывает дверь, мы входим в темный коридор. Я разуваюсь, прохожу в комнату и открываю форточку.
Замечаю вслух, что мы здесь, как в гостинице.
Очень любопытно, что же все-таки сказал папа. Имею полное право знать. Папа мой, и Федор мой. Наверное. За полгода я к нему привыкла, он больше не кажется старым и чужим.
– Не дыми, он забирает не прикуренную еще сигарету из моих рук и кладет на полку.
В прозрачной пепельнице насыпаны розовые и черные пластмассовые бусины. Перебирая их пальцами, я нахожу в них сходство со своим сегодняшним настроением. Меня кидает из грусти в эйфорию. Федор уходит на кухню и возвращается через пару минут с двумя бокалами и бутылкой вина.
– Сухое, сообщает он. Будешь?
– Давай.
Он наливает по половине и подает мне бокал.
– За тебя, Райское яблочко, бокалы стукнулись друг об друга и тоненько зазвенели. Ключница водку делала, заключил недовольно Федор, выпив пару глотков.
Любое вино вонючая кислятина, поэтому я предпочитаю пить его не нюхая.
– Нормально, выпиваю залпом.
Федор отодвинул столик к стене, лег на диван, застеленный, как всегда, зеленым покрывалом и закинул руки за голову. Я перелезла через этого необъятного мужчину, села, сложив ноги по-турецки, и откинулась спиной к стене. Федор прикрыл глаза и через минуту заснул.
Я слезла с дивана и пошла в другую комнату. Там на стене висела книжная полка. Всего одна!
Несколько дней назад Ленка рассказала о классной книге. Она даже прочитала мне по телефону всю первую главу. Я очень удивилась, что нашла ее здесь, в квартире с ключами под ковриком. С трепетом открыв в начале, я прочитала: «Тихо, тихо ползи улитка по склону Фудзи, вверх до самых высот». Она «Улитка на склоне»!
Вернувшись на зеленое покрывало, где спал Федор, я опять села по-турецки у стены и открыла вторую главу. «Кандид проснулся и подумал: «Послезавтра я ухожу». И сейчас же в другом углу Нава зашевелилась и спросила:
– Ты уже больше не спишь?
– Нет, ответил он.
– Давай тогда поговорим, предложила она. А то мы со вчерашнего вечера уже не говорили…»
В сумерках читать стало невозможно. Отложив книгу, я обняла Федора. Потягиваясь, он повернулся ко мне лицом и не открывая глаз, сказал:
– Сегодня в ночь работал.
– Всю ночь?! меня это удивило.
– Всю.
Он поднялся, сел, и я устроилась у него на коленях. Положила голову ему на плечо, прикоснулась носом к шее, к колючей щеке и вдохнула запах одеколона, который стер абсолютно все мысли в моей голове. Только что хотелось что-то сказать, а сейчас пустота. Ничего. Я повернула голову к окну, а к плечу Федора прижалась левым ухом.
Ветки дерева качаются на фоне серого неба. Скоро наступит настоящая весна, появятся листья. Надо будет подавать документы в техникум или в вечернюю школу. Осталось решить, куда.
– Везет, тебе уже двадцать пять, сказала я.
– Через два месяца двадцать шесть.
– А мне семнадцать и тоже через два месяца, какое приятное совпадение.
Я рассказывала ему о философском словаре, о том, что перевела на русский язык три песни группы Дорз, о том, что экономика не для меня и я пойду в вечернюю школу.
Он слушал, улыбаясь. А может быть, он слушал только звук моего голоса, а не то, что я говорю.
Помолчав немного, я заявила:
– Не люблю прятаться! Никогда не скрывалась от родителей по кустам с сигареткой, как мои подруги. Мне нечего скрывать. Все люди делают это.
– Я заметил, его рука легла на мою коленку и закрыла дыру на джинсах. Потом он пересадил меня на диван, подвинул поближе столик, на котором стоял телефон, снял трубку и набрал номер.
– Алло, привет, Раиса Николаевна, сказал он игриво. Все хорошо.
Забавно, что есть люди, которых зовут так же, как меня.
– Можно я сегодня приеду с женщиной? смотрит на меня.
Я хихикнула. Ничего себе женщина! Трубка что-то пробубнила.
– А с женой? настаивал Федор. Он помолчал, слушая неведомую Раису Николаеву, потом добавил. Хорошо… Ей шестнадцать лет.
Трубка взорвалась криком. Федор не поменялся в лице и спокойно ответил:
– Мам, я понял.
Он повесил трубку, отодвинул телефон и развел руками в стороны такие дела.
– Продолжаем разговор, опять посадил меня к себе на колени.
– Твою маму зовут Раиса!
– Угу, его рука гладила меня по спине между свитером и футболкой.
– Меня никто не воспринимает всерьез. Никому не нужны малявки, говорю я, положив голову на его плечо и глядя на качающиеся деревья за окном. Разве взрослые не делают все, что хотят?
– Не всегда, рука добралась до портрета Цоя на моей футболке.
Мне тоже будет двадцать пять через девять лет. А ему… Левой рукой, обнимая Федора за шею, я водила пальцем по его спине: 25 + 9 = 34.
– Сколько так будет продолжаться? задаюсь риторическим вопросом.
– Пока не вырастешь, произнес Федор. Когда мы с тобой познакомились, ты меньше разговаривала. Сейчас щебечешь, как райская птичка.
Выпрямив спину и посмотрев Федору в глаза, я собралась заявить, что являюсь человеком, а не птицей. Впрочем, серьезные деловые тоже целуются, трогают губами другие губы, прикасаются к щекам, задевают их шипованнми браслетами. Долой браслет! И Цой определенно здесь третий лишний.
– Рая, ты согласна ненадолго отложить философию и предаться любви?
Я подавила смех:
– Согласна.
Художник-иллюстратор Irina Caby
e-mail: [email protected]
Инстаграм @mme.Bonbon
Читать бесплатно другие книги:
