Странствия убийцы Хобб Робин

Глава 7

Фарроу

Леди Пейшенс, Госпожа Оленьего замка, как ее стали называть, пришла к власти совершенно уникальным путем. Она родилась в знатной семье и была леди по рождению. Благодаря своему стремительному браку с будущим королем Чивэлом она поднялась до высочайшего положения будущей королевы, но никогда никоим образом не отстаивала права на власть, которые дали ей происхождение и брак. Только оставшись в одиночестве, всеми покинутая, эксцентричная леди Пейшенс из Оленьего замка взяла бразды правления в свои руки. Она сделала это, как делала все в своей жизни, – совершенно необычным способом, воспользоваться которым не смогла бы никакая другая женщина.

Она не опиралась на связи со знатными семействами и не использовала статус своего умершего мужа. Вместо этого она начала с самого нижнего яруса власти, замковой стражи, в которой состояли в основном женщины. Эти крайне немногочисленные остатки гвардии короля Шрюда и королевы Кетриккен оказались в странном положении стражников, которым нечего охранять. Гвардейцы Оленьего замка были оттеснены от исполнения своих обязанностей личными войсками лорда Брайта из Фарроу и приставлены к менее важным занятиям, в которые входили уборка и обслуживание замка. Бывшим королевским солдатам часто задерживали жалованье, они потеряли уважение к самим себе и слишком часто бездельничали или были заняты черной работой. И леди Пейшенс, по-видимому, просто для того, чтобы их чем-то занять, стала требовать услуг стражников. Она снова стала выезжать на своей старой кобыле Шелковинке и просила стражников сопровождать ее. Послеобеденные прогулки постепенно удлинялись и превратились в ежедневные посещения поселков и городов, которые уже подверглись набегам либо только опасались их. Со временем эти посещения стали затягиваться на целые сутки. В ограбленных поселках леди Пейшенс и ее служанка Лейси делали все возможное для раненых, вели списки убитых или «перекованных» и предоставляли сильные спины стражников, чтобы расчищать завалы на улицах и возводить временные убежища для людей, оставшихся без крова. Хотя в обязанности стражников Оленьего замка это и не входило, но стараниями леди Пейшенс они вспомнили, за что их учили сражаться и что происходит, когда у народа нет настоящих защитников. Благодарность людей, которым они помогали, заставила гвардейцев вновь ощутить себя достойными людьми и сплотила их. В тех поселениях, на которые еще не нападали пираты, появление отряда было маленькой демонстрацией того, что Олений замок и гордость Видящих все еще существуют. В таких городках и поселках возводились самодельные укрепления, куда люди могли отступить во время набега, чтобы получить хотя бы маленький шанс защитить себя.

Нет никаких свидетельств того, что думал лорд Брайт относительно деятельности леди Пейшенс, которая никогда не обращалась к нему за официальным разрешением на эти экспедиции. Она ездила для собственного удовольствия, стражники сопровождали ее добровольно и добровольно же делали все, о чем она просила их в поселках. По мере того как доверие между леди Пейшенс и стражниками крепло, некоторые стали исполнять для нее «поручения». Такое поручение могло состоять в доставке посланий в замки Риппона, Бернса и даже Шокса или в сборе новостей о том, как снабжаются прибрежные города и что происходит в Бакке. Ее гонцы пробирались через оккупированные территории, подвергаясь серьезной опасности. Часто им надлежало вручить адресатам личный знак леди Пейшенс – ветку плюща, который она весь год выращивала в своих комнатах. О так называемых «гонцах плюща» сложено несколько баллад, рассказывающих об их храбрости и находчивости и напоминающих о том, что даже самые высокие и крепкие стены в конце концов сдаются всепобеждающему плющу. Может быть, самым известным стал подвиг Пенси, самой юной посланницы Пейшенс. В возрасте одиннадцати лет она прошла весь путь до ледяных пещер, в которых скрывалась герцогиня Бернса, чтобы принести ей сообщение о том, где и когда причалят корабли с припасами. Часть этого пути Пенси проехала в пиратском фургоне, груженном мешками с зерном. Она бежала из самого сердца лагеря пиратов, а перед этим подожгла палатку их вождя, чтобы отомстить за своих «перекованных» родителей. Пенси не дожила до тринадцати лет, но подвиги ее будут помнить долго.

Другие гвардейцы помогали Пейшенс продавать ее драгоценности и родовые земли. Полученные деньги она потом использовала «как ей вздумается, потому что это ее право» – так она однажды сказала лорду Брайту. Она покупала зерно и овец во внутренних землях, и ее добровольцы следили за погрузкой и распределением этих запасов. Корабли с провиантом давали надежду защитникам прибрежных городов. Пейшенс расплачивалась подарками с каменщиками и плотниками, которые помогали восстанавливать разрушенные поселки. И она платила – немного, но с искренней благодарностью – тем стражникам, которые вызывались помогать ей.

К этому времени знак плюща вошел в обиход стражи Оленьего замка, и таким образом то, что уже являлось неоспоримым фактом, стало общеизвестным. Эти мужчины и женщины были гвардией леди Пейшенс, которая платила им, если у нее находились деньги, и которая, что было гораздо важнее для них, ценила их, опиралась на них, лечила, если они бывали ранены, и защищала своим острым языком от всякого, кто отзывался о них неуважительно. Такова была основа ее влияния и силы, которую она в результате обрела. «Башни редко крошатся снизу вверх», – часто говорила она, уверяя, что это изречение принадлежит принцу Чивэлу.

Мы хорошо выспались, и желудки наши были полны. У нас не было необходимости охотиться, и мы шли всю ночь, держась в стороне от дороги, и были гораздо более осторожны, чем прежде, так что не встретили никаких «перекованных». Огромная белая луна освещала наш путь. Мы двигались как единое существо, вбирая в себя все запахи и звуки. Ледяная решимость, охватившая меня, передалась и Ночному Волку. Я перестал беспечно трубить ему о своих намерениях, но мы могли думать о них как бы между прочим. Это был совсем другой охотничий азарт, вызванный совсем другим голодом. В ту ночь мы прошли мили под пристальным взглядом луны.

В этом была солдатская логика, стратегия, которую одобрил бы Верити. Уилл знал, что я жив. Но сообщит ли он об этом остальным членам круга и даже Регалу? Я подозревал, что он жаждет высосать мою Силу, как Джастин и Сирен высосали Силу короля Шрюда. Мне казалось, что в этом они находят какое-то извращенное удовольствие и Уилл хочет смаковать его в одиночку. Я был почти уверен, что он будет искать меня и найдет, где бы я ни прятался. Он знал также, что я боюсь его, однако, скорее всего, не ждал, что я выйду прямо на него с целью убить не только его самого и весь круг Силы, но и Регала. Мой быстрый проход к Тредфорду, вероятно, был лучшей стратегией.

О Фарроу говорят, что земля этого герцогства настолько же гостеприимна, насколько скалисты и лесисты берега Бакка. Рассвет застал нас в лесу незнакомого нам типа, более светлом и разнообразном, чем те, к которым мы привыкли. Мы легли отдохнуть в березовой роще на небольшом холме, выходящем на открытое пастбище. В первый раз со времени битвы с «перекованными» я снял рубашку и осмотрел плечо, по которому пришелся удар дубиной. Оно было черно-синего цвета и болело, если я слишком высоко поднимал руку, но и только. Ерунда. Три года назад я счел бы это серьезным ранением. Я обмыл бы место ушиба холодной водой и наложил повязку с травяной мазью, чтобы ускорить выздоровление. Теперь, хотя все мое плечо было лиловым и я чувствовал боль, когда шевелился, это был всего лишь синяк. Он заживет и так. Я кисло улыбнулся сам себе, натягивая рубашку.

Ночной Волк был не так спокоен, когда я осматривал рану на его плече. Она начинала закрываться. Когда я убрал шерсть с краев раны, он внезапно повернулся и схватил зубами мое запястье. Не грубо, но твердо.

Оставь в покое. Оно заживет само.

Там грязь.

Он понюхал и задумчиво лизнул.

Не так уж много.

Дай мне осмотреть ее.

Ты не умеешь просто смотреть. Ты тычешь.

Тогда сиди смирно и дай мне потыкать.

Он согласился, но неохотно. К ране присохли кусочки травы, и их надо было вытащить. Несколько раз Ночной Волк хватал меня за пальцы. Наконец он зарычал на меня, давая мне знать, что с него хватит. Я не был удовлетворен. Он едва вытерпел, когда я положил на рану немного мази Баррича.

Ты слишком беспокоишься о таких вещах, сообщил он мне раздраженно.

Я ненавижу, когда ты бываешь ранен из-за меня. Это неправильно. Это не та жизнь, которую должен вести волк. Ты не должен быть один и бродить с места на место. Ты должен быть со стаей, охотиться на своей территории, когда-нибудь найти самку.

Когда-нибудь – это только когда-нибудь, и оно либо будет, либо нет. Это дело человека – беспокоиться о вещах, которые могут еще не случиться. Нельзя съесть мясо, пока не убьешь добычу. Кроме того, я не один. Мы вместе.

Это верно. Мы вместе.

Я лег рядом с Ночным Волком.

Мне сразу вспомнилась Молли, но я решительно выкинул мысли о ней из головы и попытался заснуть. Бесполезно. Я беспокойно метался до тех пор, пока Ночной Волк не зарычал. Он встал, отошел от меня и снова лег. Я посидел некоторое время, глядя вниз, на заросшую лесом долину. Я знал, что близок к глупому решению. Оно было бессмысленным и опрометчивым, но я упорно отказывался думать об этом. Я набрал в грудь воздуха, закрыл глаза и стал искать Молли.

Я боялся, что найду ее в объятиях другого. Боялся, что услышу, как она говорит обо мне с презрением. Но я не смог найти ее вообще. Снова и снова я концентрировался, собирал всю свою энергию и тянулся к ней. Наконец я был вознагражден появлением образа Баррича, который чинил крышу дома. Он был без рубашки, и солнце обожгло его до цвета полированного красного дерева. Его лицо блестело от пота. Он посмотрел на кого-то внизу и раздраженно нахмурился.

– Я знаю, моя леди. Ты можешь сделать это сама, спасибо тебе большое. У меня хватит забот без того, чтобы выхаживать вас обоих, после того как вы свалитесь отсюда.

В какой-то момент я начал задыхаться и снова чувствовать собственное тело. Я оттолкнулся от него и снова потянулся к Барричу. По крайней мере, я дам ему знать, что еще жив. Мне удалось найти его, но туман застилал мне глаза. Баррич, позвал я его. Баррич, это Фитц! Но его сознание было закрыто и заперто от меня. Я не мог поймать даже проблеска его мыслей. Я проклинал свою неуверенную Силу и снова попытался пробиться сквозь бурлящие облака.

Передо мной стоял Верити. Руки его были скрещены на груди, он качал головой. Голос его был не громче шепота ветра, и он стоял так неподвижно, что я едва мог разглядеть его. Тем не менее я чувствовал, что он выложился до предела, чтобы достичь меня.

Не делай этого, мальчик, сказал он тихо. Это только причинит тебе боль.

Я внезапно оказался в другом месте. Верити прислонялся спиной к глыбе черного камня, лицо его было в морщинах от усталости. Он тер виски, как будто у него болела голова.

Мне тоже не стоило этого делать. Но иногда так нужно… Не обращай внимания. Во всяком случае, запомни. О некоторых вещах лучше не знать, а риск при работе Силой сейчас слишком велик. Если я могу чувствовать и находить тебя, это может и другой. Он нападет на тебя всеми возможными способами. Не привлекай его внимание к своим замыслам. Он не задумываясь использует их против тебя. Откажись от них, чтобы защитить их. Он внезапно перестал казаться таким уж обессиленным и горько улыбнулся. Я знаю, каково это – поступить так. Отказаться от них для их же безопасности. Так сделал твой отец. У тебя хватит духу на это. Откажись от них, мальчик. Просто приходи ко мне. Если ты еще не передумал. Приходи, и я покажу тебе, что можно сделать.

Я проснулся в полдень. От яркого солнца, падавшего мне на лицо, у меня разболелась голова и появилась легкая дрожь. Я разжег костер, намереваясь заварить немного чая из эльфийской коры, чтобы успокоиться, и использовал только маленький кусочек коры и немного крапивы. Собираясь в путь, я не думал, что кора будет нужна мне так часто, и ее приходилось экономить. Она понадобится мне после того, как я встречусь с кругом Регала. Последняя мысль обнадеживала.

Ночной Волк открыл глаза, посмотрел на меня, потом снова задремал. Я сидел, потягивая горький чай, и осматривался. Этот странный сон вызвал во мне тоску по тому времени, когда я был кому-то нужен. Все это я оставил позади. Но не совсем. Я сел рядом с Ночным Волком и положил руку на его спину. Он дернулся от прикосновения и проворчал:

Иди спать.

Ты все, что у меня есть, поведал я, полный тоски и сожалений.

Он лениво зевнул.

И все, что тебе нужно. А теперь иди спать. Сон – это серьезно, сообщил он мрачно.

Я улыбнулся и снова растянулся рядом со своим волком, положив одну руку ему на бок. Он излучал простое удовлетворение от полного желудка и долгого сна на теплом солнце. И был прав. К таким вещам следует относиться серьезно. Я закрыл глаза и остаток дня проспал без сновидений.

В дни и ночи, которые последовали за этим, мы шли по редким лесам, перемежавшимся широкими лугами. Вокруг городов простирались фруктовые сады и засаженные поля. Когда-то, очень давно, я проезжал через Фарроу. Тогда я был с караваном и мы пересекали страну, а не следовали течению реки. Я был молодым профессиональным убийцей, и впереди меня ждало выполнение важного поручения. То путешествие закончилось первым предательством Регала и моим первым испытанием. Я едва выжил. Теперь я снова шел через Фарроу, и в конце путешествия меня снова ожидало убийство. Но на этот раз я ехал один вверх по реке; человек, которого я собирался убить, был моим дядей, и убить я его решил по собственному желанию. Я находил в этом глубокое удовлетворение. В другое время это бы меня испугало.

Я сдержал обещание, данное самому себе, и усердно избегал человеческого общества. Мы тенью скользили по дороге и вдоль реки, но когда на нашем пути попадались города, мы обходили их стороной. Это было труднее, чем можно было бы вообразить в такой равнинной стране. Одно дело обогнуть поселок в Бакке, где все дома теснятся в излучине реки и окружены глухим лесом. Другое – пересекать засеянные поля и фруктовые сады, не привлекая внимания собак. Их я до некоторой степени мог успокоить, сообщив, что мы никому не хотим зла, – если эти собаки были доверчивы. Но большинство фермерских псов настолько не выносят волков, что их не могут успокоить никакие уговоры. Более взрослые собаки склонны с подозрением относиться к любому человеку, странствующему в компании с волком. Нам не раз приходилось спасаться бегством. Благодаря Дару я мог говорить с животными, но это еще не означало, что меня будут слушать и мне поверят. Собаки не глупы.

Охотиться на здешних открытых пространствах тоже стало труднее. Мелкое зверье пряталось в норах, а более крупное просто убегало от нас. Охота отнимала много времени, задерживая наше продвижение вперед, к цели. Иногда я находил неохраняемые курятники и тихо проскальзывал в них, чтобы вытащить из-под спящих птиц яйца. Я также не стеснялся таскать из садов, мимо которых мы проходили, сливы и вишни. Самой удачной нашей добычей был глупый молодой харагар, представитель породы диких свиней, которых некоторые кочевые племена разводят как мясной скот. Откуда забрел этот экземпляр – мы не спрашивали. Мы просто прикончили его клыками и мечом. В эту ночь я позволил Ночному Волку наесться до отвала, а потом вызвал его раздражение, срезав остатки мяса и закоптив их над огнем. Потребовалась большая часть дня, чтобы жирное мясо как следует высохло, но благодаря ему в последующие дни мы путешествовали гораздо быстрее. Когда дичь появлялась, мы охотились и убивали, но если ее не было, обходились копченой кабаниной.

Таким образом мы шли вдоль Оленьей реки на северо-запад. Когда мы приблизились к Турлейку, крупному торговому городу у озера Тур, мы далеко обошли его и некоторое время ориентировались только по звездам. Это гораздо больше нравилось Ночному Волку, поскольку мы шли через пространство, в это время года покрытое густыми высокими травами. Часто мы видели вдали стада крупного скота, овец или коз, реже – харагаров. Мои контакты с кочевыми племенами, которые следовали за этими стадами, сводились к наблюдению за тем, как они скачут на лошадях или разводят небольшие костры.

В эти ночи долгих переходов мы снова были волками. Я успокаивал себя тем, что, пока я помню об этом, такой образ жизни не приносит мне особого вреда. На самом деле, возможно, это было даже к лучшему. Путешествовать в компании человека было бы гораздо сложнее. Мы бы обсуждали дорогу, запасы и тактику, которую нам надо будет избрать, когда мы придем в Тредфорд… Но с волком мы просто трусили вперед ночь за ночью, и наше существование было таким простым, какой только может быть жизнь. Товарищество наше все крепло.

Слова Черного Рольфа запали мне в душу и давали много пищи для размышлений. В некотором роде я принимал Ночного Волка и связь между нами как нечто само собой разумеющееся. Когда-то он был щенком, а теперь стал мне ровней. И другом. Некоторые говорят «собака» или «лошадь», как будто все они похожи друг на друга. Я слышал, как человек называл кобылу, которая прожила у него семь лет, «оно», словно говорил о кресле. Я никогда этого не понимал. Не надо обладать Даром, чтобы чувствовать, что дружба с животным может быть совершенно такой же полной и крепкой, как дружба между мужчиной и женщиной. Востронос был веселым, дружелюбным и любопытным щенком, когда был со мной. Кузнечик рос ершистым драчуном, склонным задирать всякого, кто готов был ему уступить, и у него было грубоватое чувство юмора. Ночной Волк не был похож на них, так же как он не был похож на Баррича или Чейда. Я не проявлю неуважения ни к одному из них, если скажу, что волк был мне ближе.

Он не умел считать. Зато я не мог прочитать в воздухе след оленя и сказать, самец это или самка. Он не мог планировать вперед дальше чем до послезавтра, а я не был способен к его свирепой концентрации во время выслеживания добычи. Мы были разные, но никто из нас не искал превосходства. Никто не пытался командовать другим и не ожидал безоговорочного подчинения. Мои руки очень подходили для того, чтобы вытаскивать из волчьей шкуры клещей и иглы дикобраза, а также чтобы чесать зудящие, но недосягаемые места на спине. Мой рост давал мне некоторое преимущество при осмотре местности. Так что даже когда Ночной Волк жалел меня за «коровьи зубы», плохое зрение по ночам и нос, который он называл бесполезным бугром между глазами, он все равно не смотрел на меня сверху вниз. Мы оба знали, что пропитанием мы по большей части обязаны его охотничьим подвигам. Тем не менее он всегда оставлял мне такую же долю, какую съедал сам.

Найдите-ка нечто подобное в каком-нибудь человеке, если сможете.

– Сидеть, пес, – шутливо сказал я ему однажды.

Я снимал шкуру с дикобраза, которого убил дубинкой, после того как Ночной Волк настоял на том, что его необходимо поймать. В своем нетерпении добраться до мяса он был готов утыкать нас обоих иглами. Он уселся снова, его ляжки нетерпеливо дрожали.

Почему люди так говорят? – спросил он меня, когда я осторожно потянул за край колючей шкуры.

– Как?

Приказывают. Что дает человеку право приказывать собаке, если они не стая?

– Некоторые стая или почти стая, – задумчиво сказал я вслух.

Я натянул шкуру, держа ее за лоскут шерсти с живота, в котором не было иголок, и разрезал. Кожа затрещала, отделяясь от жирного мяса.

– Некоторые люди думают, что у них есть на это право, – продолжил я через мгновение.

Почему? – настаивал Ночной Волк.

Меня удивило, что я никогда не задумывался над этим раньше.

– Некоторые люди думают, что они лучше, чем животные, – медленно проговорил я. – Думают, что обладают правами использовать их и командовать ими, как только они пожелают.

Ты думаешь так же?

Я ответил не сразу, ведя клинок вдоль линии между кожей и жиром и постоянно натягивая шкуру. Я ведь ездил верхом, когда у меня была лошадь, верно? Потому ли, что я считал себя лучше лошади, которую подчинял своей воле? Я использовал собак, чтобы они охотились для меня, и при случае ястребов. Какое я имел право приказывать им? И вот я сижу здесь и сдираю с дикобраза шкуру, чтобы съесть его. Я медленно заговорил:

– Разве мы лучше этого дикобраза? Или дело только в том, что сегодня мы одолели его?

Ночной Волк склонил голову набок, следя, как мой нож и руки очищают для него мясо.

Я думаю, что я всегда умнее дикобраза. Но не лучше. Может быть, мы убиваем его и едим, потому что мы можем. И тут он томно вытянул перед собой передние лапы. Точно так же, как хорошо обученный человек очищает для меня одну из этих колючих тварей, чтобы я сполна насладился едой.

Он свесил на сторону язык, глядя на меня, и мы оба знали, что это всего лишь часть ответа на вопрос. Я провел ножом вдоль хребтины зверька, и кожа наконец была снята.

– Я должен развести огонь и приготовить часть этого жира, прежде чем есть его, – сказал я задумчиво. – Иначе я заболею.

Только отдай мне мою долю и делай что хочешь со своей, великодушно разрешил мне Ночной Волк.

Я отрезал задние ноги – для меня этого было более чем достаточно. Я положил их на изнанку шкуры, а Ночной Волк уже утащил свою долю и приступил к трапезе. Пока он хрумкал костями, я развел небольшой костер и стал жарить ноги.

– Не думаю, что я лучше, чем ты, – сказал я тихо. – На самом деле я вообще не думаю, что лучше какого-нибудь животного. Хотя, как ты сказал, я умнее некоторых из них.

Может быть, дикобраза, заметил он милостиво. Но волка? Думаю, нет.

Мы научились понимать все нюансы поведения друг друга. Иногда мы были свирепо ловки во время охоты, находя утонченнейшее удовольствие в выслеживании и убийстве, напряженно и угрожающе двигаясь сквозь мир. В другое время мы возились, как щенки, сталкивая друг друга с проторенной дороги через кусты и распугивая добычу, даже не успев увидеть ее. Иногда мы лежали, подремывая, прежде чем подняться, чтобы поохотиться, а после пуститься в путь. Солнце грело наши животы или спины, сонно жужжали насекомые. Потом огромный волк мог перекатиться на спину, как щенок, умоляя меня почесать ему живот, проверить уши на предмет блох или клещей или просто почесать горло и шею. Холодными туманными утренниками мы сворачивались в клубки, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться перед тем, как уснуть. Иногда меня будил грубый толчок холодного носа, а когда я пытался сесть, то обнаруживал, что он нарочно встал на мои волосы, пришпилив голову к земле. В другой раз я мог проснуться в одиночестве и увидеть, что Ночной Волк сидит на некотором расстоянии и обозревает окрестности. Я вспоминаю, как он сидел так и его силуэт вырисовывался на фоне заката. Легкий вечерний ветер трепал его шерсть, уши были направлены вперед, взгляд устремлен вдаль. Я ощущал в нем одиночество, которого не мог излечить. Это обижало меня, и я предпочитал не затрагивать эту тему. В некотором роде для него я был не лучше волка.

После того как мы обошли озеро Тур и города на его берегах, мы снова повернули на север и вышли к Винной реке. Она отличалась от Оленьей реки, как корова от жеребца. Серая и спокойная, она скользила через плоские поля, медленно двигаясь по своему широкому, выстланному галькой руслу. На нашей стороне реки была дорога, которая шла более или менее параллельно реке. По ней двигались по большей части стада коз и овец. Мы всегда слышали, что подходит пастух или стадо, и легко избегали их. Винная река была не такой судоходной, как Оленья, потому что была мельче, а по краям встречались песчаные отмели, но лодки по ней плавали. Вдоль Винной реки тянулась широкая дорога и часто встречались поселки или даже города. Мы видели, как мулы тянут вверх по реке баржи; я решил, что таким способом суда приходится переводить через мели. Селения на нашей стороне реки, по-видимому, ограничивались деревушками у переправ и редкими торговыми местами кочевых пастухов. Там можно было найти трактир, горстку магазинов и пару домов, цепляющихся за опушку леса. Мы с Ночным Волком избегали их. Те немногие селения, которые мы встречали на нашем берегу, в это время года пустовали.

Кочевые пастухи, в более теплые месяцы обитающие в разномастных шатрах и палатках, пасли свои стада на центральных равнинах, степенно двигаясь от колодца к колодцу через богатые пастбища. Улицы деревень и стены сложенных из дерна домов поросли травой. В этих заброшенных селениях был мир и покой, и все-таки эта пустота напоминала мне о поселках, разграбленных пиратами. Мы никогда не подходили к ним близко.

Мы оба похудели и стали сильнее. Я сносил свои сапоги и вынужден был залатать их невыделанной шкурой, мои штаны протерлись, я обрезал их до икр. Я устал постоянно стирать свою рубашку; кровь «перекованных» и нашей добычи оставалась на груди и манжетах. Рубашка была залатана и оборвана, как у нищего, и неровный цвет делал ее еще более жалкой. В один прекрасный день я уложил ее в свой тюк и пошел дальше без рубашки. Дни были достаточно теплыми, так что я не мерз, а более холодными ночами мы обычно быстро двигались, так что я грелся теплом собственного тела. Я загорел и стал почти таким же темным, как мой волк. Мое тело было в отличной форме. Я не был так силен и мускулист, как в то время, когда работал веслом и сражался, но я чувствовал себя здоровым, ловким и поджарым и мог без устали трусить рядом с волком всю ночь. Я был быстрым и бесшумным зверем и снова и снова доказывал себе свою способность выживать. Я восстановил большую часть веры в себя, которую уничтожил Регал. Не то чтобы мое тело простило и забыло все то, что сделал с ним Регал, но я притерпелся к шрамам и приступам боли. Я почти перестал вспоминать о подземелье и не позволял моей темной цели замутить эти золотые дни. Ночной Волк и я шли, охотились, спали и снова шли. Это было так хорошо, что я перестал ценить каждое мгновение. И все это было потеряно в одночасье.

Когда стемнело, мы спустились к реке, собираясь как следует напиться, перед тем как пуститься в путь. Но когда мы подошли к воде, Ночной Волк внезапно застыл и прижался брюхом к земле. Я последовал его примеру, и мое неразвитое обоняние уловило незнакомый запах.

Что и где? – спросил я его.

Я увидел их, прежде чем он успел ответить. Крошечные олени, изящно движущиеся к воде. Они были не намного больше Ночного Волка. У них были спиральные рога, немного похожие на козьи и отливавшие черным блеском при свете полной луны. Я знал об этих созданиях только из старой книги Чейда и не мог вспомнить, как они называются.

Еда? – коротко предположил Ночной Волк, и я немедленно согласился.

Их путь пролегал мимо нас, так что мы могли бы достать их одним прыжком. Мы с Ночным Волком замерли, выжидая. Олени подошли ближе. Учуяв прохладную воду, они спешили и вели себя беспечно. Мы пропустили мимо нас первого, чтобы напасть на ту часть стада, где олени сбиты плотнее всего. Как только Ночной Волк, дрожа, собрался для прыжка, в ночи пронесся долгий дрожащий вой.

Ночной Волк сел и возбужденно заскулил. Олени исчезли, взметнув вихрь копыт и рогов, но мы оба были слишком потрясены, чтобы преследовать их. Наш ужин внезапно превратился в удаляющийся стук копыт. Я недовольно смотрел вслед ускользнувшей добыче, но Ночной Волк, по-видимому, даже не заметил бегства оленей. Раскрыв пасть, он издавал звук, средний между воем и плачем; его челюсти дрожали и шевелились, как будто он пытался вспомнить, как говорить. Дрожь, которую я почувствовал в нем, когда где-то далеко завыл волк, заставила мое сердце сжаться. Если бы моя мать внезапно позвала меня, шок не мог бы быть больше. Ответный вой и взлаивание раздались с небольшого холма к северу от нас. Первый волк присоединился к ним. Ночной Волк крутился на месте, тихо поскуливая. Внезапно он откинул голову и сам прерывисто завыл. За его воем последовала тишина, потом стая на холме снова подала голос – не охотничий клич, а просто заявление о своем присутствии.

Ночной Волк бросил на меня быстрый виноватый взгляд. Не веря, я смотрел, как он бежит к вершине. После мгновения замешательства я вскочил на ноги и последовал за ним. Он уже был довольно далеко, но, почувствовав меня, замедлил шаг и обернулся.

Я должен идти один, сказал он мне честно. Жди меня здесь. Он снова собирался продолжить свой путь.

Меня охватила паника.

Подожди! Ты не можешь идти один. Они не стая. Мы чужаки, и они нападут на нас. Лучше всего вообще не ходить.

Я должен, повторил он.

Нечего было надеяться, что он переменит решение. Он рысью пустился прочь. Я побежал за ним.

Ночной Волк, пожалуйста! Внезапно я ужаснулся тому, что так настоятельно призывало его.

Он остановился и посмотрел на меня. Глаза его встретились с моими, и это был очень долгий взгляд для волка.

Ты понимаешь. Ты знаешь, что понимаешь. Теперь пришло время тебе доверять так, как доверял я. Я должен это сделать. И должен сделать это один.

А если ты не вернешься? – спросил я во внезапном отчаянии.

Ты вернулся, когда ходил в город. И я вернусь к тебе. Иди вдоль реки. Я найду тебя. А теперь иди. Возвращайся.

Я остановился. Он уходил.

Будь осторожен! – бросил я ему вслед мой собственный вой в ночи.

А потом я стоял и смотрел, как Ночной Волк уходит от меня, могучие мышцы двигались под густой шерстью, он решительно и прямо держал хвост. Мне потребовалась вся до капли сила, чтобы не умолять его вернуться и не оставлять меня одного. Я стоял, дыша тяжело, как после бега, и смотрел, как он исчезает в темноте. Он был так целеустремлен, что я чувствовал себя отброшенным в сторону за ненадобностью. Я испытал приступ ревности, которую он чувствовал, когда я работал с Верити или был с Молли и приказывал ему не входить в мои мысли.

Это был его первый взрослый контакт с соплеменниками. Я понимал, как ему нужно найти их и узнать, что они такое, даже если они атакуют его и прогонят. Это было правильно. Однако все мои страхи скулили, умоляя, чтобы я побежал следом за ним, был рядом в случае драки и легко мог прийти на помощь, если понадобится.

Но Ночной Волк просил меня не делать этого. Нет, не так. Он велел мне, чтобы я не делал этого. Велел, воспользовавшись тем же самым правом на личную жизнь, которым пользовался я в общении с ним. Я почувствовал, как сердце перевернулось у меня в груди, когда я направился обратно к реке. Внезапно я ощутил себя полуслепым. Он не бежал рядом со мной, дополняя то, что могут сообщить мне мои менее острые чувства. Но я мог ощущать его на расстоянии. Я чувствовал возбуждение от предвкушения, страх и любопытство, которые дрожали в нем. В эту минуту он был слишком сосредоточен на собственной жизни, чтобы делиться со мной.

Внезапно я подумал, не то же ли испытывал Верити, когда я сражался на «Руриске» с пиратами, а он сидел в своей башне и вынужден был довольствоваться тем, что сообщал ему я. Я докладывал гораздо полнее, чем это было необходимо, честно стараясь рассказать ему все. Тем не менее он должен был ощущать себя в чем-то отверженным, как это было со мной теперь.

Я достиг берега реки. Там я остановился, сел и стал ждать Ночного Волка. Он сказал, что вернется. Я смотрел на темную текучую воду. Моя жизнь казалась очень маленькой. Я медленно повернулся и посмотрел вверх по реке. Желание охотиться бежало вместе с Ночным Волком.

Я сидел и ждал довольно долго. Наконец я встал и пошел сквозь ночь, обращая мало внимания на себя и все, что меня окружало. Я бесшумно шел по песчаному берегу реки под тихий плеск волн.

Где-то далеко Ночной Волк учуял других волков, учуял их ясно и сильно, достаточно хорошо, чтобы узнать, сколько их и какого они пола. Где-то далеко он вышел им навстречу, не угрожая и не вторгаясь в их компанию, но просто заявляя о своем присутствии. Некоторое время они наблюдали за ним. Вожак стаи вышел вперед и помочился на травяной куст. Потом он прорыл глубокие борозды когтями задних лап, отбрасывая назад землю. Его самка стояла, потягивалась и зевала, а потом села, глядя на Ночного Волка зелеными глазами. Два полувзрослых щенка перестали тузить друг друга и стали разглядывать его. Один двинулся к чужаку, но низкое рычание матери заставило его поспешно вернуться. Он снова стал жевать ухо своего брата. А Ночной Волк сел, чтобы показать, что не желает никому зла, и позволил им разглядеть себя. Худая молодая самочка тихонько заскулила и чихнула.

Через некоторое время волки встали и двинулись вперед. Охотиться. Тощая самка осталась следить за щенками, когда другие ушли. Ночной Волк немного подождал, потом на благоразумном расстоянии последовал за стаей. Время от времени кто-нибудь из волков оглядывался на него. Самец-вожак часто останавливался, чтобы помочиться, а потом отбрасывал землю задними лапами.

А я тем временем шел вдоль реки, наблюдая, как сгущается ночь. Луна медленно катилась по ночному небу. Я достал из своего свертка копченое мясо и жевал его на ходу, остановившись один раз, чтобы попить отдающей мелом воды. Речка плескалась в своем песчаном ложе. Пришлось отойти от берега и идти по заросшей травой тропке вдоль него. Когда занялся рассвет, я стал искать место для сна. Я направился к высокой части насыпи и свернулся клубком в жесткой траве. Меня заметят, только если наступят прямо на меня. Это место было таким же безопасным, как любое другое.

Я чувствовал себя очень одиноким.

Спал я плохо. Часть моего сознания с некоторого расстояния наблюдала за другими волками. Они знали обо мне, так же как я о них. Они не принимали меня, но и не прогоняли. Я не подходил достаточно близко, чтобы вынудить их принять какое-нибудь решение, но видел, как они убили оленя неизвестной мне породы. Этого, по-видимому, было мало для того, чтобы накормить их всех. Я был голоден, но не настолько, чтобы отправиться на охоту. Мое любопытство было более настойчивым, чем голод. Я сидел и смотрел, как они спят.

Потом мои сны оставили Ночного Волка. Я снова смутно знал, что сплю, но был бессилен проснуться. Что-то звало меня и тянуло с ужасной настойчивостью. Я отвечал на этот призыв неохотно, но не мог отказаться. Я нашел где-то другой день и до боли знакомые дым и крики, несущиеся к синему небу у океана. Еще один город в Бернсе сражался и отступал под натиском пиратов. Я снова был призван в свидетели. С этого дня война с красными кораблями опять навалилась на меня.

Эта битва и десятки других, которые последовали за ней, выгравированы в моем сердце во всех безжалостных подробностях. Запахи, звуки и прикосновения преследовали меня. Что-то во мне было готово слушать, и каждый раз, когда я засыпал, это безжалостно тащило меня туда, где люди Шести Герцогств сражались и умирали за свои дома. Мне пришлось пережить больше битв Бернса, чем кому-либо из тех, кто на самом деле жил в этом герцогстве, потому что изо дня в день, когда бы я ни пытался заснуть, я обнаруживал себя безмолвным свидетелем. Я не видел в этом никакой логики. Может быть, склонность к Силе спит во многих людях Шести Герцогств и, встретившись со смертью и болью, они начинают кричать мне и Верити голосами, о которых сами ничего не знают. Не единожды я чувствовал, что мой король тоже бродит по разоренным городам, хотя уже никогда не видел его так ясно, как в тот первый раз. Позже я вспомнил, что как-то видел сон, который я делил с королем Шрюдом, когда он был призван свидетельствовать падение Илистой Бухты. Теперь я иногда гадаю – как часто он мучился, наблюдая за набегами на города, которые бессилен был защитить.

Какая-то часть меня знала, что я сплю на берегу Винной реки, далеко от этой яростной битвы, окруженный высокой речной травой и овеваемый чистым ветром. Это не казалось важным. Имела значение только реальность жестоких боев, которые Шесть Герцогств вели против пиратов. Безымянный маленький поселок в Бернсе, вероятно, не имел большого стратегического значения, но он был покорен на моих глазах – еще один кирпич, вывалившийся из стены. Как только пираты завладеют берегом Бернса, Шесть Герцогств навсегда потеряют надежду освободиться от них. А они захватывали побережье, город за городом, поселок за поселком, в то время как законный король прятался в Тредфорде. Реальность нашей битвы с красными кораблями была близкой и давящей, когда я тянул весло на «Руриске». За прошедшие несколько месяцев, одинокий и изолированный от внешнего мира, я позволил себе забыть о людях, которые живут в этом сражении каждый день. Я был таким же бесчувственным, как Регал.

Наконец я проснулся, когда цвета реки и равнины стали блекнуть в сумерках. Я не чувствовал себя отдохнувшим и тем не менее обрадовался пробуждению. Я сел и огляделся. Мой волк не вернулся ко мне. Я быстро поискал его.

Брат мой, узнал он меня, но я чувствовал, что он недоволен моим вторжением.

Он смотрел, как возятся два щенка. Я уныло разорвал контакт. Контраст между нашими жизнями внезапно стал слишком велик, даже чтобы задумываться о нем. Пираты красных кораблей, «перекованные» и предательство Регала, даже мой план убить его внезапно оказались омерзительно человеческими делами, которые я пытался навязать волку. Какое право я имел втягивать его в это безобразие? Он был там, где ему полагалось быть.

Как бы мне это ни нравилось, задачу, которую я поставил перед собой, предстояло решать мне одному. Я попытался оставить Ночного Волка. Тем не менее упрямая искра надежды не потухла. Он сказал, что вернется ко мне. Я решил, что, если он это сделает, это должно быть его собственным решением. Я не стану звать его.

Я поднялся и поспешил дальше, убеждая себя, что если Ночной Волк решит присоединиться ко мне, то легко меня догонит, – нет ничего лучше волчьей рыси для того, чтобы пожирать мили. Я шел не слишком быстро. Очень скоро мне стало не хватать ночного зрения волка. Я дошел до места, где речной берег обрывался, превращаясь почти в болото. Сперва я не мог решить, продолжать мне идти прямо или обойти его. Я знал, что это может растянуться на мили. В конце концов я решил держаться по возможности ближе к реке. Я провел ужасную ночь, пробираясь через камыши и рогоз, спотыкаясь об их перепутанные корни, ноги мои совершенно промокли, а болотная мошкара жадно набросилась на человечью кровь.

Какой слабоумный, спросил я себя, попытается в темноте одолеть незнакомое болото? Поделом мне будет, если я попаду в трясину и утону. Надо мной были только звезды, вокруг однообразная стена рогоза. Справа блестела широкая черная река. Я продолжал двигаться вверх по течению. Рассвет застал меня все еще пробирающимся вперед. Крошечные растения с висячими корнями налипли на мои гамаши и туфли, грудь моя была вся искусана мошкарой. На ходу я жевал сушеное мясо. Тут не было места, чтобы отдохнуть, так что я шел дальше. Решив получить от этого места хоть что-то хорошее, я собрал по пути немного корневищ рогоза. Было уже далеко за полдень, когда у реки появился настоящий берег, и еще час после этого я уходил от мошек и москитов. Потом я смыл с гамаш, ботинок и кожи зеленоватую болотную грязь, рухнул и заснул.

Где-то далеко Ночной Волк стоял неподвижно, в то время как тощая самка медленно приближалась к нему. Когда она подошла ближе, он упал на брюхо, лег на бок, потом, извиваясь, перевернулся на спину и открыл свое горло. Она подходила ближе, шаг за шагом. Потом внезапно остановилась, села и стала разглядывать его. Он тихонько заскулил. Она прижала уши, оскалилась, резко повернулась и убежала. Через некоторое время Ночной Волк встал и пошел охотиться на полевых мышей. Он казался довольным.

И снова, когда его присутствие ускользнуло от меня, я был призван назад, в Бернс. Еще один город был охвачен пламенем.

Я проснулся совершенно обескураженный. Вместо того чтобы идти дальше, я развел небольшой костер из плавника, вскипятил воды, чтобы приготовить корневища, и нарезал на куски сушеное мясо. Я поставил тушиться мясо с крахмалистыми корневищами, взял щепотку из моего драгоценного запаса соли и добавил немного дикой зелени. К несчастью, вода сильно отдавала мелом. Наполнив желудок, я вытряс зимний плащ, завернулся в него для защиты от ночных насекомых и снова задремал.

Ночной Волк и вожак стояли и смотрели друг на друга. Расстояние между ними было достаточно большим, так что в их положении не было вызова, но Ночной Волк держал хвост опущенным. Вожак был более мускулистым, чем Ночной Волк, шкура его была черной. Не такой упитанный, он тем не менее носил на себе знаки сражений и охот. Он вел себя сдержанно и уверенно. Ночной Волк не шевелился. Через некоторое время вожак прошел несколько шагов и задрал лапу на травяную кочку. Он поскреб по траве передними лапами и отошел не оглядываясь. Ночной Волк сел и долго сидел неподвижно, раздумывая.

На следующее утро я встал и продолжил свой путь. Ночной Волк покинул меня два дня назад. Всего два дня. Однако мне казалось, что я бреду в одиночестве уже целую вечность. И как, думал я, Ночной Волк измеряет нашу разлуку? Не днями и ночами. Он ушел, чтобы что-то выяснить, и когда он сделает это, время быть в разлуке со мной закончится и он вернется. Что на самом деле он собирался выяснить? Что означает быть волком среди волков, членом стаи? Что, если они примут его? Будет он бегать с ними? Дни, недели, годы? Сколько времени потребуется, чтобы я стерся из его памяти, превратившись в часть бесконечного вчера?

И почему он должен захотеть вернуться ко мне, если эта стая примет его?

Через некоторое время я понял, что сердце мое ноет так, как если бы друг-человек пренебрег мною ради общества других людей. Мне хотелось завыть, дотянуться до Ночного Волка моей тоской. Усилием воли я заставил себя не делать этого. Он не ручная собака, чтобы можно было свистом позвать его к ноге. Он друг, и некоторое время мы путешествовали вместе. Какое право я имею просить его упустить шанс найти пару и собственную настоящую стаю только из-за того, чтобы все время быть рядом со мной? «Никакого, – сказал я себе. – Никакого».

В полдень я выбрался на дорогу, которая шла вдоль берега, и к вечеру миновал несколько небольших ферм. На полях преобладали арбузы и злаки. Сеть каналов несла речную воду внутрь герцогства к хлебным полям. Земляные дома стояли довольно далеко от берега реки, вероятно, чтобы их не затопило при половодье. Меня облаивали собаки, и стада белых гусей сердито гоготали на меня, но я не подходил близко к людям, чтобы не привлекать внимания. Тропа превратилась в дорогу со следами телег.

Солнце светило мне в спину и голову с ясного голубого неба. Высоко над собой я услышал пронзительный крик ястреба. Я посмотрел вверх, крылья птицы были раскрыты и неподвижны. Он снова закричал, сложил крылья и ринулся на меня. Без сомнения, он заметил какого-то маленького грызуна в поле. Я спокойно смотрел на него и только в последний момент понял, что я – его истинная цель. Я поднял руку, чтобы защитить лицо, когда он раскрыл крылья. Меня обдало ветром. Для птицы его размера он очень легко опустился на мою поднятую руку. Его когти вонзились в меня.

Моей первой мыслью было, что это обученная птица, которая одичала, увидела меня и почему-то решила вернуться к человеку. Полоска кожи, привязанная к одной из его ног, могла быть остатком пут. Он сидел на моей руке, моргая. Во всех отношениях великолепная птица. Я отодвинул его подальше, чтобы как следует разглядеть. К его ноге был привязан крошечный свиток пергамента.

– Можно мне посмотреть на это? – спросил я его.

Он повернул голову и уставился на меня сияющими глазами. Это был Град.

Древняя Кровь.

Ничего больше из его мыслей я не смог разобрать, но этого было достаточно.

Я никогда не мог найти общего языка с ловчими птицами Оленьего замка. Баррич в конце концов приказал мне оставить их в покое, потому что мое присутствие всегда тревожило их. Тем не менее я осторожно попытался прощупать яркое, как пламя, сознание Града. Он сидел тихо. Мне удалось отвязать крошечный свиток. Ястреб пошевелился на моей руке, раня ее когтями, потом без предупреждения раскинул крылья и взмыл в воздух. Он спиралью поднялся вверх, тяжело махая крыльями, чтобы набрать высоту, закричал «ки, ки!» и заскользил прочь по небу. Я остался стоять. Кровь текла по моей руке, которую он поранил когтями, в одном ухе звенело от громкого хлопанья его крыльев. Я посмотрел на свою руку. Потом любопытство заставило меня вернуться к крошечному свитку. Обычно послания носят голуби, а не ястребы.

Почерк был в старом стиле, мелкий, тонкий, похожий на паутину. Яркий солнечный свет только мешал разбирать изящную вязь. Я сел на краю дороги и прикрыл листок рукой, чтобы изучить его. Первые же слова чуть не остановили мое сердце. Древняя Кровь приветствует Древнюю Кровь.

Остальное было понять труднее. Свиток был оборван, написан в очень необычной манере. Слов очень мало. Предупреждение было от Холли, хотя я подозревал, что писал его Рольф. Король Регал активно выслеживает людей Древней Крови. Тем, кого ему удается поймать, он предлагает деньги, в случае если они помогут ему найти человека, связанного с волком. Рольф и Холли подозревают, что он ищет нас. Регал угрожает смертью тем, кто откажется помогать ему. Еще в письме было что-то насчет того, что мой запах передадут другим людям Древней Крови и будут просить их по возможности помогать мне. Остальная часть свитка была оторвана.

Я запихнул пергамент за пояс. Ясный день, казалось, потускнел. Итак, Уилл сказал Регалу, что я еще жив. Регал перепугался до смерти и поднял на ноги всех, кого мог. Может быть, к лучшему, что мы с Ночным Волком на некоторое время расстались.

Когда сгустились сумерки, я нашел небольшой холм на берегу. Впереди в изгибе реки горели огни. Вероятно, еще одно торговое место или переправа для фермеров и пастухов. Я следил за огнями, медленно приближаясь к ним. Там была горячая еда, люди и укрытие на ночь. Если бы я захотел, то мог бы зайти туда и поговорить с кем-нибудь. У меня все еще оставалось несколько монет. И не было волка у моих ног, который мог бы вызвать вопросы, не было Ночного Волка, крадущегося неподалеку в надежде, что собаки не возьмут его след. Что ж… Может быть, так я и сделаю, остановлюсь, выпью кружечку и немного поболтаю. Возможно, я узнаю, далеко ли до Тредфорда, и услышу какие-нибудь сплетни о том, что там происходит. Уже пора составить настоящий план убийства Регала.

Отныне мне надо полагаться только на самого себя.

Глава 8

Тредфорд

Наступила осень. Пираты прилагали все усилия, чтобы завоевать как можно больше городов и поселков на побережье герцогства Бернс до прихода зимних штормов. Морские разбойники знали, что, как только будут захвачены основные порты Бернса, они смогут с легкостью атаковать всю береговую линию Шести Герцогств. Так что хотя в это лето их корабли доходили до самого герцогства Шокс, когда подошла пора зимних штормов, они сосредоточили силы на том, чтобы полностью покорить побережье Бернса.

Их тактика была необычна. Они не просто захватывали города или покоряли людей, а были нацелены исключительно на уничтожение. Захваченные города они сжигали, людей, которые не успевали убежать, убивали или «перековывали». Очень немногих оставляли в живых для забавы или в качестве рабочих. С пленниками обращались хуже, чем с животными, и «перековывали», как только они становились бесполезны. Пираты ставили собственные грубые укрепления, пренебрегая возможностью использовать уже готовые здания. Они не строили постоянных лагерей, а просто оставляли гарнизоны в лучших портах, чтобы быть уверенными, что их не отобьют защитники побережья.

Хотя Шокс и Риппон по возможности помогали Бернсу, у них были собственные берега, которые нужно было защищать, и почти не было свободных ресурсов. Герцогство Бакк барахталось как могло. Лорд Брайт запоздало понял, как Бакк полагался на свои истощающиеся ресурсы, но счел, что уже слишком поздно что-то менять. Он бросил людей и деньги на укрепление Оленьего замка. Так что Бакк остался под защитой своих жителей и нерегулярных войск, преданных леди Пейшенс. Бернс не ожидал от этих формирований никакой помощи, но благодарно принимал все, что приходило под знаком плюща.

Герцог Браунди из Бернса, уже почти старик, встретил вызов пиратов сталью, такой же холодно-серой, как его седина. Его решимость не знала границ. Он не боялся лишиться всего состояния и рисковал жизнями собственных родных в отчаянных попытках оградить свое герцогство от посягательств пиратов. Он погиб в бою, сражаясь за родной Замок-на-Песке. Но ни его смерть, ни падение замка не заставили его дочерей отказаться от сопротивления.

Моя рубашка, пролежав столько времени свернутой в тюке, приобрела совершенно непотребный вид. Я все равно натянул ее, поморщившись от запаха плесени. Она немного пахла дымом, но плесенью гораздо сильнее. Я убедил себя, что этот запах быстро выветрится на открытом воздухе. Я сделал все, что мог, с прической и бородой – то есть завязал волосы в хвост и как следует расчесал бороду пальцами. Борода меня раздражала, но еще больше мне не нравилось бриться каждый день. Я быстро вымылся и оставил берег реки, направившись к городским огням. На этот раз я решил подготовиться получше. Меня зовут Джори, решил я. Я солдат и умею обращаться с лошадьми и пером. Пираты сожгли мой дом. Сейчас я направляюсь в Тредфорд, чтобы начать там новую жизнь. Эту роль я сыграю вполне убедительно.

Когда совсем стемнело, в городе у реки стали зажигаться новые огни, и я понял, насколько сильно ошибался относительно его размеров. Город был довольно велик. Я почувствовал некоторую тревогу, но убедил себя, что гораздо быстрее будет пройти через город, чем обходить его. В отсутствие Ночного Волка у меня не было никакой причины добавлять лишние мили к моему пути. Я поднял голову и ровным шагом пошел к огням.

Город оказался гораздо более оживленным, чем большинство мест, в которых я побывал, становились после наступления темноты. На улицах витал дух праздника. Множество людей направлялось к центру города, и, подойдя ближе, я увидел факелы, толпу в ярких одеждах и музыкантов. Двери трактиров были украшены цветами. Я подошел к ярко освещенной рыночной площади. Играла музыка, многие танцевали. В стороне стояли бочки вина и столы с наваленными на них хлебом и фруктами. При виде еды у меня потекли слюнки. Аромат хлеба был невероятно аппетитным, особенно для человека, который долгое время обходился без печева.

Я держался с краю, прислушиваясь к разговорам. Вскоре я понял, что городской голова играет сегодня свадьбу и по этому поводу устраивает пиршество и танцы. Я решил, что городской голова – это какой-то титул, принятый в Фарроу, и что конкретно этого голову народ очень уважает за редкостную щедрость. Пожилая женщина, заметив меня, подошла и сунула мне в руку три медяка.

– Иди к столам и поешь, молодой человек, – сказала она мне. – Голова Логис хочет, чтобы в ночь его свадьбы все праздновали вместе с ним. Еда бесплатная. Иди, не стесняйся. – Она ободряюще похлопала меня по плечу, для чего ей пришлось встать на цыпочки.

Я вспыхнул, устыдившись того, что меня приняли за нищего, но подумал, что лучше не разубеждать ее. Если эта женщина так обо мне подумала, значит я выгляжу как нищий и надо вести себя соответственно. Тем не менее, опустив три медяка в свой кошелек, я почувствовал себя виноватым, как будто выманил их обманом. Я сделал так, как сказала мне старуха: пошел к столам, чтобы присоединиться к тем, кто закусывал хлебом, фруктами и мясом.

Несколько молодых женщин обслуживали столы, и одна из них наполнила для меня поднос, поспешно передав его через стол, как будто не желая иметь со мной никакого дела. Я поблагодарил девушку, вызвав сдавленное хихиканье среди ее друзей. Она выглядела такой обиженной, как будто я назвал ее шлюхой, и я быстро ретировался. Я нашел место у стола, где можно было сесть, и заметил, что никто не садится рядом со мной. Мальчик, расставлявший кружки и наполнявший их элем, дал мне одну и оказался достаточно любопытным, чтобы поинтересоваться, откуда я взялся. Я сказал ему только, что иду вверх по реке в поисках работы, и спросил, не слышал ли он о каком-нибудь месте для меня.

– О, тебе нужна ярмарка наемных рабочих в Тредфорде, вверх по реке, – по-свойски сказал он мне. – Это меньше дня ходьбы. Можешь найти работу по уборке урожая в это время года. Ну а если нет, всегда остается стройка Королевского Круга. Они наймут кого угодно, лишь бы человек мог поднять камень и работать лопатой.

– Большой Королевский Круг? – переспросил я.

Мальчик, склонив голову, посмотрел на меня:

– Чтобы все были свидетелями исполнения королевского правосудия.

Потом его кто-то позвал, и я остался один, есть и думать.

«Они наймут кого угодно». Итак, я выгляжу совершенно сбившимся с пути и очень странным. Что ж, тут уж ничего не поделаешь. Еда была невероятно вкусная. Я почти забыл аромат хорошего пшеничного хлеба. То, как он смешивался с запахом мясной подливы, внезапно напомнило мне щедрую кухню поварихи Сары. Где-то вверх по реке, в Тредфорде, она, наверное, замешивает сейчас тесто для пирожных или пробует жареное мясо, прежде чем положить его в один из своих огромных черных котлов, закрыть тяжелой крышкой и оставить на всю ночь медленно тушиться на углях. А в конюшнях Регала Хендс совершает последний ночной обход, как это делал в Оленьем замке Баррич, проверяя, у каждого ли животного есть чистая свежая вода и надежно ли заперты стойла. Дюжина других конюших из Оленьего замка тоже наверняка будут там. Лица и сердца их прекрасно известны мне по годам, проведенным под началом Баррича в его конюшнях. И домашние слуги тоже. Регал забрал их с собой из Бакка. Мастерица Хести, вероятно, здесь, и Брант, и Ловден…

Волна одиночества внезапно захлестнула меня. Было бы так хорошо оказаться рядом с ними, облокотиться на стол и послушать бесконечные сплетни поварихи Сары или полежать на сеновале с Хендсом, делая вид, что веришь его россказням о том, скольких женщин он затащил к себе в постель с тех пор, как мы разговаривали в последний раз. Я попытался вообразить реакцию мастерицы Хести на мой нынешний костюм и обнаружил, что улыбаюсь ее возмущению.

Мои мечты были прерваны человеком, выкрикивающим отвратительные непристойности. Ни один самый пьяный матрос, которого я знал, не оскорбил бы так свадебную трапезу. Но только я повернул голову на звук, и все разговоры вокруг резко смолкли. Я смотрел на то, чего не заметил раньше.

На другой стороне площади стояла упряжка лошадей и телега. На ней была зарешеченная клетка, а в клетке трое «перекованных». Я не мог разглядеть почти ничего, кроме того, что их было трое. Мой Дар совершенно не чувствовал их. Женщина, управлявшая лошадьми, шла к клетке с дубиной в руках. Она громко постучала по решетке, приказывая пленникам заткнуться, а потом резко повернулась к двум молодым людям, отиравшимся у телеги.

– А вы оставьте их в покое, деревенщина, – бранилась она. – Они для Королевского Круга и для правосудия и милостей, которые найдут там. Но до того дня не трожьте их, понятно вам? Лили! Лили! Принеси сюда кости от жаркого и дай этим тварям. А вы держитесь от них подальше, я вам говорю! Не дразните их!

Молодые люди, смеясь, подняли руки и отступили от ее угрожающей дубинки.

– Не вижу, почему бы нам сперва не повеселиться с ними, – возразил тот, что повыше. – Я слышал, что вниз по течению, в Рансфорде, строят собственный круг правосудия.

Второй парень устроил целое представление, перекатывая мышцы на плечах.

– Да я сам гожусь для Королевского Круга!

– Как чемпион или как пленник? – крикнул кто-то насмешливо, и оба молодых человека засмеялись, а высокий грубовато подтолкнул своего товарища.

Я оставался на месте. Отвратительное подозрение поднималось во мне. Королевский Круг. «Перекованные» и чемпионы. Я вспомнил, как жадно Регал наблюдал за моим избиением, когда меня окружали его люди. Я онемел, когда женщина по имени Лили подошла к телеге и швырнула полную тарелку мясных костей сидевшим в клетке пленникам. Они жадно набросились на еду, огрызаясь друг на друга, и каждый пытался захватить побольше лакомства. Довольно много народа толпилось вокруг телеги, тыкая в «перекованных» пальцами и смеясь. Я стоял и молчал. Мне было физически плохо от горя и гнева. Неужели они не понимают, что это «перекованные»? Они не преступники. Это мужья и сыновья, рыбаки и фермеры Шести Герцогств, чья единственная вина в том, что их захватили пираты красных кораблей.

Я не считал, сколько «перекованных» убил. Они были отвратительны, это правда, но такое же отвращение я испытывал, когда видел сгнившую от гангрены ногу или собаку, настолько замученную чесоткой, что ее уже нельзя спасти. Убийство «перекованных» не имело ничего общего с ненавистью, наказанием или правосудием. Одна только смерть могла помочь им, и их следовало убить как можно быстрее, из милосердия к семьям, которые любили их. Эти же молодые люди говорили так, как будто из убийства собираются сделать что-то вроде спорта. Я уставился на клетку, меня тошнило.

Я снова медленно сел. На моем подносе еще оставалась еда, но аппетит пропал. Здравый смысл говорил мне, что следует хорошенько поесть, раз уж мне подвернулся такой случай. Мгновение я только смотрел на еду. Потом заставил себя взять новый кусок.

Когда я поднял глаза, то обнаружил, что те двое молодых людей уставились на меня. На мгновение я встретил их взгляды, потом вспомнил, кем должен быть, и быстро опустил глаза. По-видимому, моя внешность их очень позабавила, потому что они подошли, покачиваясь, и сели, один напротив меня, другой совсем рядом со мной. Он вовсю веселился, сморщив нос и прикрыв рот, к восторгу своего товарища. Я пожелал им обоим доброго вечера.

– Ну что ж, может, и тебе доброго вечера. Долгонько у тебя не было такой еды, а, нищий? – спросил тот, кто сидел напротив меня, здоровенный парень с льняными волосами и массой веснушек на лице.

– Это верно, и спасибо городскому голове за его щедрость, – сказал я кротко.

Мне хотелось побыстрее выпутаться из этой истории.