Любовь, только любовь Бенцони Жюльетта
Не до конца доверяя Сентрайлю, Катрин окинула его подозрительным взглядом, но рыжий овернец казался непривычно мягким в этот вечер: исчезла хмурая складка, обычно пролегавшая меж его густых бровей. И, покоряясь и начиная успокаиваться, Катрин вошла в дверь, которую он распахнул перед ней. На лестнице ее встретила улыбающаяся Сара.
– Идем, – сказала цыганка, – я приготовила тебе отличную постель. Не сравнить с этими ужасными кроватями монахов. На этой тебе будет хорошо…
И правда, на следующий день Арно если и не совсем выздоровел, все-таки выглядел не так ужасно. Он был еще бледен, но кожа потеряла землистый оттенок, и руки больше не метались беспокойно по кровати. Невозмутимо выслушал он рассказ Катрин о ее свидании с Филиппом Бургундским, такой бесстрастный внешне, такой далекий, что молодой женщине почудилось, будто ее опять осуждают.
– Клянусь вам, я сделала все, что в моих силах! – вскричала Катрин встревоженно. – Но есть вещи, перед которыми мы бессильны…
– Называйте их своими именами, Катрин, – вмешался Сентрайль. – Герцог боится Жанны, и этот страх пересилил даже его любовь к вам!
– Я подозревал об этом, но не поверил бы, что дело дойдет до такого, – произнес наконец Арно. – Вам не в чем упрекнуть себя, Катрин, я уверен: вы старались как могли. Теперь же… Жан проводит вас в Бурж.
Сентрайль поморщился и склонился над постелью друга, чтобы никто не мог расслышать то, о чем он говорит:
– Я так и хотел сделать, но она не желает. Она намерена остаться.
– Это еще зачем? – резко спросил раненый. И, видя, что он вот-вот разгневается, Катрин предпочла сама изложить свою просьбу:
– Затем, чтобы вам помочь! Я полагаю, вы на этом не остановитесь. Вы испробуете все, чтобы спасти Жанну, не так ли? Вот и не гоните меня, позвольте мне помочь вам… позвольте хотя бы это…
С глазами, полными слез, она схватила Арно за руки и приникла к ним.
– Поймите же, у меня ничего не вышло! Я не желаю мириться с этим и многое могу для вас сделать. У меня есть золото, драгоценности, все вместе – целое состояние.
– И где же они? – насмешливо спросил Сентрайль.
– Сейчас увидите.
Смутно догадываясь о том, что будет, Катрин, отправляясь в монастырь, прихватила с собой шкатулку, увезенную ею из Буржа, о которой она до поры не считала нужным рассказывать Сентрайлю. Теперь же она взяла ее со столика, на который поставила, войдя сюда, поднесла к постели и раскрыла… Дивная смесь драгоценных камней и золота ярко вспыхнула в тусклом свете кельи, заставив обоих рыцарей громко вскрикнуть от восхищения.
– Черт возьми! – пробурчал Сентрайль. – И все это мы тащили от самого Буржа. Да… если бы кто-нибудь задумал нас выпотрошить, он неплохо бы поживился… друг или враг.
С мучительным усилием Арно привстал на своем ложе. Исхудавшей рукой он перебирал драгоценности и наконец вытащил большое колье, украшенное аметистами, которое Гарен преподнес Катрин в день их свадьбы.
– Знакомая вещь, – медленно произнес он. – Ее вы надевали в Аррасе, не так ли?
При мысли о том, что он ничего не забыл, молодая женщина вспыхнула от радости. Она порылась в шкатулке и достала оттуда кожаный чехольчик, перетянутый шнуром. Через мгновение на ладони у нее засверкал большой черный бриллиант.
– А вот это я надела в Амьене, когда вы бросили вызов герцогу Филиппу, – прошептала она.
Улыбка мелькнула на лице раненого.
– Вы полагаете, я этого не помню? Или же умудрился не заметить вас? Да вы, будь я проклят, в своем черном платье всех затмили тогда своей бесстыдной красотой. Зачем же вам лишаться всего этого ради дела, которое вам чуждо?
– Да поймите же наконец, что я вправду хочу вам помочь, – возразила Катрин, – проявите ко мне хотя бы каплю уважения. Я давно уже поняла, что между нами ничего не может быть и разве что смерть соединит нас. Так позвольте мне хотя бы помочь вам.
Она говорила с такой страстью, что насмешка исчезла из глаз Арно. Он пристально поглядел на молодую женщину, но лицо его при этом было непроницаемо. Затем, вздохнув, он произнес:
– Воистину вы странная женщина, Катрин! Мне даже кажется… что я так и не смогу понять вас. Оставайтесь, коли так желаете. За подобную цену было бы несправедливо и неблагодарно запретить вам это.
Раненый был еще крайне слаб и не мог так долго разговаривать. Он упал на подушки, черты его лица заострились, но счастливая Катрин ничего не замечала. Она ловко собрала украшения в ларец и вложила его в руки ошеломленному Сентрайлю.
– Берите же его, мессир Жан, и отыщите в городе ростовщика, который сможет за все это заплатить. Наверняка такие найдутся.
– Найтись-то найдутся, но не забывайте, что мы в осаде и не очень-то они жаждут раскошелиться. Золотые монеты могут пригодиться хоть сейчас, а вот с камнями, да такими дорогими, – другое дело: на них можно купить даже жизнь короля, и было бы глупо спустить их по дешевке!
В эту минуту, держа в руках широкое блюдо, в келью вошел отец-настоятель. На блюде были разложены повязки, корпия, стояли горшочки и баночки с лекарствами – он пришел перевязать раненого. Бросив на Арно прощальный взгляд, Катрин и Сентрайль вышли на улицу. Дальше их пути расходились: капитан должен был отправиться на передовую, куда звал его долг солдата, Катрин же собиралась вернуться домой.
– Будет лучше, если это пока побудет у вас, – сказал Сентрайль, протягивая ей ларец. – Не буду же я отбивать вражеские атаки с эдаким сокровищем под мышкой.
– Ни о чем не тревожьтесь. И удачи вам, мессир! – пожелала Катрин.
Едва она отошла, как вновь услышала за спиной:
– Катрин!
– Что, мессир?
Виноватая улыбка придавала лицу Сентрайля забавное выражение.
– С меня и Монсальви мало что возьмешь. Кажется, ни один из нас так и не догадался хотя бы поблагодарить вас!
Она улыбнулась в ответ, с радостью отметив, сколько дружеского участия светилось в его темных глазах. Молодая женщина чувствовала, что отныне во всем может полагаться на Сентрайля, что он жизни не пожалеет, чтобы ей помочь. А такая дружба не имеет цены!
– Благодарить не нужно, – промолвила она. – Вы сами сделали для меня гораздо больше!
Мимо них проехал военный обоз. Солдаты тащили за собой ручные тележки с ядрами для орудий, охапками хвороста и кувшинами с маслом. Все это направлялось на передовую. А у реки уже грохотали пушки англичан и бургундцев. Утро давно наступило, и противник решил пойти в атаку. Все мужчины бросились на городские стены, в то время как женщины, давно уже привыкнув к военной суете, продолжали как ни в чем не бывало хлопотать по хозяйству. Пройдет немного времени, и они присоединятся к своим мужьям, захватив с собой все необходимое: масло и вино – чтобы промыть раны, холсты – чтобы перевязать раненых или завернуть мертвых. Убежденная, что должна быть вместе со всеми, Катрин забежала домой, положила ларец в надежное место и, переодевшись в мужское платье, поспешила на передовую.
Однажды пойдя на поправку, Арно стал выздоравливать со сказочной быстротой. Могучий организм капитана не подвел его, и к лету он уже встал с постели, а в августе занял свое место в рядах защитников города. К тому времени Компьень еще не пал, он упорно оборонялся. Упорство его защитников обескуражило Филиппа Бургундского, и, как только представился случай и срочные обстоятельства позвали его в Льеж, он уехал, оставив во главе армии Жана Люксембургского.
Вопреки опасениям Сентрайля, возникшим у него в связи со столь подозрительными обстоятельствами пленения Жанны, Гийом де Флави защищал город с исключительным мужеством и стойкостью. Среди капитанов ходили слухи, что, поспешив поднять мост, толстяк Флави тем самым удовлетворил ненависть, которую питал к Деве его кузен, архиепископ Реймский Реньо де Шартр. Таким образом, речь шла всего лишь об услуге между родственниками…
А положение города, к несчастью, становилось все хуже. Отныне он был полностью окружен. Продовольствия не хватало, так как обозы не могли пройти. Связь с внешним миром поддерживали редкие смельчаки, пробиравшиеся туда и обратно под покровом ночи.
Теперь Катрин проводила все дни у городских стен, где вместе с другими женщинами ухаживала за ранеными. Она и Сара отправлялись туда перед каждой атакой и трудились до изнеможения, а ночью, обессилевшие, валились на кровати и спали мертвым сном, несмотря на голод и зной.
Стояла страшная жара. Повсюду роем летали мухи, изводя и солдат, и раненых. Было отмечено несколько случаев чумы, и, опасаясь эпидемии, городские власти приказали замуровать зараженные дома и сжечь трупы. То, что еще оставалось из продуктов, портилось от жары. Одной лишь воды благодаря реке было вдоволь, но и ее надо было доставать ночью, чтобы не попасть под огонь противника. Все эти трудности Катрин переносила стойко. Каждое утро, переодевшись в мужское платье, в сопровождении Сентрайля отправлялась она в монастырь Сен-Корнейль и раз от разу возвращалась оттуда все печальнее и взволнованнее. Не то чтобы Арно был с нею нелюбезен, но в отношении его к ней сквозила холодность, слишком уж подчеркнутая вежливость, и вот это-то и сводило с ума молодую женщину. Она бы желала подольше оставаться рядом с ним, разговаривать не только об осаде и пленении Жанны, но… и о нем самом, о том, как он жил без нее все эти годы, о его детстве, наконец. Кое о чем ей в свое время поведал Мишель, но теперь она желала знать подробности от Арно. А тот, казалось, и не собирался уступать. Мыслями его владела лишь одна Освободительница, и он вовсе не замечал страданий женщины, которая находилась подле него. Возвращаясь домой, где ждала ее Сара, Катрин часто с грустью думала о том, что мертвый Мишель будет вечно стоять у них на пути. Чем могла она доказать, что невиновна в его смерти? Ничем, кроме слов, в которые он не поверит, как привык вообще не верить ей… И его теперешнее поведение могло означать лишь одно: не решаясь прямо прогнать прочь женщину, готовую отдать за него и жизнь, и состояние, он безжалостно старался от нее отделаться.
Тем временем от одного испанского шпиона удалось узнать, что Дева пыталась убежать из Болье, но неудачно и теперь находилась в замке Боревуар у Жана Люксембургского. Вторая попытка едва не стоила ей жизни: она сильно разбилась, спрыгнув с башни. Полумертвую, ее подобрали во рву.
К несчастью, осажденные ничем не могли ей помочь. Вражеское кольцо сжималось, выбираться из города становилось все труднее. И все-таки удалось отправить гонца в Нормандию, к маршалу де Буссаку. Компьень держался из последних сил, голод и болезни буквально косили его защитников, и, если бы не срочная помощь, ему пришлось бы сдаться.
– Сидим тут, запертые, как крысы в норе, и подыхаем с голоду, а бургундцы тем временем держат Жанну, и король палец о палец не ударит, чтобы ей помочь! – неистовствовал Арно.
– А ты думаешь, зря туда отправился Ла Тремуйль? – недобро усмехнулся Сентрайль. – Ведь он уже давно поклялся погубить Жанну.
Наконец в конце октября подошла подмога. Удалось пройти одному из продовольственных обозов, в то время как армия де Буссака атаковала противника с тыла. Боевой дух осажденных возрос. Несмотря на яростное сопротивление, вражеские бастилии падали одна за другой, и, усилив натиск, де Буссак вошел наконец в город. С его приходом стали готовиться к решающему сражению, но на следующий день выяснилось, что противник исчез: поднявшееся солнце озаряло лишь пустой лагерь. Итак, Компьень был спасен… и именно в этот день Арно окончательно выздоровел. Не в силах усидеть на месте, сгорая от нетерпения, он желал броситься на помощь Жанне и вырвать ее из заточения. Вместе с Сентрайлем и Катрин он вынашивал планы спасения, как вдруг ужасная весть обратила в прах все их усилия: Люксембуржец согласился на посулы англичан и выдал им свою пленницу за десять тысяч золотых экю. Отныне Жанна была в руках своих врагов, и никто не мог сказать, что с ней будет и где ее на самом деле держат.
Вечером заговорщики собрались у Катрин. После долгой паузы Сентрайль сказал:
– Мы должны расстаться.
– Расстаться? – встревожилась Катрин. – Как же так?! Вы обещали мне…
– …что возьмем с собой на помощь Жанне. А я и не отказываюсь от своего обещания. Но сейчас мы даже не знаем, где она и что с ней. И до тех пор, пока нам хоть что-нибудь не станет известно, мы ничего не сможем сделать.
– Где же ей быть, как не в Англии, – подал голос Арно.
– Возможно, и тогда нам очень поможет «бургундское происхождение» Катрин. Вряд ли там кто-нибудь знаком с двумя крикунами из Брюгге. Мы выдадим себя за ее слуг. Но сейчас нам надо искать Деву. А вас, Катрин, я отвезу к своей кузине, настоятельнице монастыря Сен-Бернар в Лувье. Этот город удерживает Ла Гир, оттуда недалеко до моря и до Руана, где расположены основные силы англичан. Когда мы все разузнаем, мы вас заберем. Ну, что это… вы ведь не собираетесь плакать? Уверяю вас, ничего лучшего сейчас нам не придумать. Вы бы просто мешали нам…
Резкий голос Арно прекратил все споры:
– Незачем тратить время попусту! Ей следует понять, что мы солдаты и не можем повсюду таскать ее за собой. Когда будет нужно, мы ее найдем, вот и все!
Несмотря на уговоры Сентрайля, Катрин стоило огромных усилий не разрыдаться. Как быстро воспользовался ее возлюбленный первым же предлогом, чтобы избавиться от нее! Видно, ничего не поделаешь! Он и вправду ее ненавидит и, наверное, будет ненавидеть всю жизнь. И, низко опустив голову, чтобы скрыть слезы, она грустно промолвила:
– Хорошо. Я поеду в монастырь.
Руан
Зима, казалось, заключила городок Лувье в оболочку из льда и снега. Замерзли и рукава реки Эр, а вместе с ней остановились кожевенные мануфактуры и мельницы – те, что пока не разрушила война. Солдаты же вошли в привычный ритм жизни, который приносила с собой непогода. Толстый белый слой снега укутал поля и дороги, и подобраться к городским стенам можно было, лишь увязнув по колено. А между тем весна была не за горами: заканчивался февраль.
За три месяца, что она прожила в монастыре, Катрин без особого усилия привыкла к его суровому распорядку. Мать Мария-Беатриса, кузина Сентрайля, приняла ее как родную. Она забавно походила на своего рыжего великана-кузена, и сходство это было приятно для Катрин. Она и Сара занимали комнату, которая ничем не напоминала монашеские кельи, но они считали своим долгом принимать участие в жизни обители.
Молодая женщина полюбила долгие церковные службы, казавшиеся ей столь мучительными в молодости и ставшие столь необходимыми сейчас. Ей верилось, что, разговаривая об Арно с Господом, она как бы приближала его к себе. Окончательно потеряв надежду самой вернуть любимого, она могла уповать лишь на Бога. Выполнит ли капитан свое обещание? Возьмет ли ее с собой? В это ей уже не верилось. Три месяца протекло в глухом молчании: ничто – ни мирская суета, ни даже шум войны – не проникало за стены монастыря…
Лувье тоже досталось в этой войне. Неоднократно переходя из рук в руки, он уже несколько месяцев удерживался Ла Гиром, захватившим его в результате молниеносной нормандской кампании, в ходе которой он прославился тем, что сумел отбить у англичан крепость Шато-Гайар. И теперь он твердой рукой правил в Лувье. Ужас, который внушало его имя, помогал ему держать в повиновении все окрест, и там, где реяло его знамя с серебряной виноградной лозой на черном фоне, царило относительное спокойствие, хотя англичане были неподалеку.
Каждый вечер перед сном Катрин поднималась на монастырскую башню и подолгу стояла там, глядя на заснеженную равнину. Изредка на ней появлялись рыцари, спешившие в город, и тогда сердце молодой женщины начинало учащенно биться, но затем вновь наступало разочарование: это были не те, кого она высматривала. Сколько же еще ей оставаться здесь в тщетном ожидании? И не пора ли вновь пуститься в путь, полный тревог и опасностей, чтобы найти того, кого она любила и кто с таким упорством отталкивал ее?
– Ты должна быть спокойнее, – повторяла ей Сара. – Мужчины легко забывают женщин, когда демон войны владеет ими.
– Но Арно любыми способами старается от меня отделаться… Он никогда за мной не приедет.
– Зато приедет другой капитан, тот, рыжеволосый. Верь мне, он обязательно приедет, ведь он – твой друг. А если Арно жесток с тобой, так это потому, что он тебя боится и не уверен в себе… Наберись терпения и жди…
– Жди, жди, – горько улыбнулась Катрин. – А я и так только и делаю, что жду! Жду и молюсь…
– Ты молишься – значит, не теряешь даром время. Так молись же!
Однажды утром после молитвы монахиня пришла сказать Катрин, что ее ждут в монастырской приемной.
– Кто бы это мог быть? – удивилась молодая женщина, пытаясь погасить внезапно вспыхнувшую надежду.
– Мессир де Виньоль с монахом и еще один человек, которого я не знаю.
Значит, опять не они! Натянув на голову голубое шелковое покрывало, которое соскользнуло было ей на плечи, Катрин отдала свой молитвенник Саре и поспешила в приемную. Открыв дверь, она внезапно почувствовала такой сильный толчок в сердце, что едва удержалась, чтобы не вскрикнуть: прямо перед ней стоял Арно. Он был не один. Вместе с ним были Этьенн Шарло и Ла Гир.
– Вы! – прошептала она. – Вы приехали…
Торжественно, не улыбнувшись, он коротко поклонился ей.
– Я приехал за вами, – произнес он. – Брат Этьенн, которого вы здесь видите, прибыл из Руана, где Жанну держат в заточении с Рождества. Он поможет нам пробраться туда, что вовсе не так уж просто – ведь там очень много английских войск.
Катрин была рада вновь увидеть брата Этьенна. Она давно привыкла не удивляться его внезапным появлениям и исчезновениям, понимая, что секретный агент Иоланды жил особой жизнью. И теперь она лишь горячо пожала руки маленькому монаху.
– Значит, вам известно, где находится Жанна? – спросила она, не глядя на Арно и стараясь скрыть волнение.
– Ее держат в Руанском замке, в камере на втором этаже башни Буврей, что выходит в поле. Днем и ночью ее стерегут пятеро английских солдат: трое в камере и двое за дверью. Ноги ее прикованы к тяжелой деревянной балке. Разумеется, и в башне, и в замке полно солдат – ведь там расположились молодой Генрих VI и его дядя, кардинал Винчестерский.
По мере того как он говорил, сердце Катрин сжималось, а лица Ла Гира и Арно становились все мрачнее.
– Другими словами, – произнес гасконец, – попробуй до нее доберись! Сладить с пятеркой солдат – пустяк, но, похоже, там их немало!
Брат Этьенн пожал плечами. Его обычно веселое лицо было сейчас серьезно, глубокие морщины избороздили лоб.
– В таких случаях, – сказал он, – следует уповать на хитрость, а не на силу. Каждое утро Жанна покидает свою темницу и отправляется на суд.
– Суд? Но кто ее судит? – воскликнули в один голос Катрин, Арно и Ла Гир.
– Кто же еще, как не англичане! Но это будет духовный процесс, она предстанет перед церковным судом. Все духовные судьи преданы англичанам, большинство из них – богословы Парижского университета. Председателем назначен епископ Бове Пьер Кошон, обвинителем – Жан Эстиве. Говорят, он поклялся Уорвику погубить Жанну, и он своего добьется.
Пьер Кошон… Катрин вспомнила это имя, вспомнила озлобленного полунищего схоласта-кабошьена, превратившегося затем в напыщенного и самодовольного прелата, каким она встретила его в Дижоне. Ничего удивительного, что теперь он судит Жанну. Представив злобный взгляд его маленьких желтых глазок, она вздрогнула. Да… попав в такие руки, Дева не могла ждать ни жалости, ни пощады.
– Для чего же затеян этот суд? – надменно спросил Ла Гир.
– Для того чтобы опорочить короля Франции, доказав, что он добыл себе корону с помощью еретички, и удовлетворить ненависть англичан, послав Жанну на костер, – спокойно ответил брат Этьенн.
Молчание последовало за этими страшными словами, которые эхом отозвались в голове и сердце сообщников. Наконец Арно вздохнул:
– Ладно, хватит. Пусть Катрин послушает, что вы нам предлагаете…
– Ну, так! У меня есть родственник в Руане. Человек весьма непростой, мой кузен по имени Жан Сон. Он – старший каменщик… и смотритель Руанского замка. Они с женой – люди достойные, весьма богатые… и пользуются симпатией англичан, с которыми их связывают неплохие деловые отношения и кое-что еще.
– Они что же, дружат с англичанами? – поразилась Катрин.
– Ну да! – невозмутимо подтвердил брат Этьенн. – Я ведь сказал вам, что мой кузен пользуется симпатией англичан, но при этом умолчал о его собственных симпатиях. А между тем в глубине души он – верный подданный французского короля, как, впрочем, и все в этом несчастном Руане. Его связи могут быть для нас крайне полезны, к тому же его жена Николь служит кастеляншей у молодого короля и герцогини Бэдфордской, которая сейчас в Руане. Госпожа Николь – дама сварливая… но именно она сообщила герцогине, что охранники попытались изнасиловать Жанну, и те были заменены на других, получивших строгие инструкции. Мой кузен охотно примет у себя одного-двух родственников, убежавших, скажем, из Лувье. Мне лично по душе какая-нибудь скромная чета – каменщик с женой, к примеру.
Он переводил свой взгляд с Арно на Катрин, и все было ясно, но при слове «чета» щеки молодой женщины зарделись.
Арно стоял молча, в то время как Ла Гир мучительно размышлял, сморщившись и потирая подбородок.
– Хорошо придумано! – одобрил он наконец. – Мы пошлем туда сразу двоих!
– Троих, если уж на то пошло, – возразил брат Этьенн. – Не думайте, что я останусь здесь! Я пришел сюда только рассказать вам, как обстоят дела, и вместе обсудить, что можно предпринять. Стоило мне узнать, что мадам де Бразен здесь, как мне мгновенно пришел в голову этот план.
Ла Гир повернулся к Арно, который все еще не произнес ни слова, и звучно хлопнул его по плечу.
– Ну, что ты на это скажешь? Согласен ли ты превратиться в каменщика и, что гораздо труднее, в мужа, пусть и не настоящего?
– Согласен, – коротко ответил капитан, не отрывая взгляда от Катрин.
– Полагаю, у мадам Катрин тоже нет возражений. Вот и хорошо. Завтра же трогайтесь в путь. И да помогут вам Господь и Святая Дева.
Ла Гир не ошибся: у Катрин отнюдь не было возражений. Напротив, она чуть с ума не сошла от радости. Стать на некоторое время женой Арно, пусть даже и мнимой, – о таком счастье она и не смела мечтать. А вдруг эта опасная затея приведет к более близким отношениям между ними? Быть может, оставшись с ним наедине, она вновь сумеет разжечь в нем ту искру плотской страсти, перед которой он уже дважды не устоял? И, желая скрыть свою радость, она спросила:
– А что с мессиром Сентрайлем?
Арно раздраженно пожал плечами.
– Ему попался какой-то ясновидящий, некий пастух из Жеводана по имени Гийом. Он занимается пророчествами и всем говорит, что послан Господом. Сентрайль от него в восторге и повсюду таскает за собой, веря, что тот поможет ему вызволить Деву. Он собирался присоединиться к нам позже… но я в это не верю.
– Отчего же?
– Оттого, что надо быть совсем слепым, чтобы не видеть, что этот пастух – такой же самозванец, как и ларошельская дева, которой Жанна когда-то посоветовала «выйти замуж и рожать детей». Остается думать, что Сентрайль сошел с ума, – заключил он высокомерно.
Однажды в конце марта, около трех часов пополудни, жалкая группа странников вошла в Руан через ворота Гран-Пон. Это были мужчина, женщина и монах, такие пыльные и грязные, что английские стрелки, стоявшие на воротах, с презрением едва взглянули на них. Занятые игрой в кости, они и не подумали осмотреть узел, который тащил на спине мужчина и в котором, похоже, были сложены все пожитки семьи. У монаха же и вовсе ничего не было, кроме рваной рясы да самшитовых четок. Знай они, какие сокровища таились в складках засаленного платья женщины и в четках, что висели на поясе у монаха, они бы, несомненно, поступили по-другому.
Трудно было узнать Арно в небритом человеке, одетом в замызганный балахон и в широченные штаны, которые закручивались вокруг его сильных ног кавалериста; на голову он нахлобучил бесформенный колпак и сильно ссутулился, чтобы казаться ниже. Под стать ему была Катрин в своем синем выцветшем платье и коричневой дырявой накидке. Ее чудесные волосы были упрятаны под чепец, который давно уже нельзя было назвать белым.
– Жан Сон и его жена живут на улице Урс, неподалеку отсюда, – сказал монах, едва опасность миновала. – Но ради бога, мой друг, завидев англичанина, старайтесь глядеть в сторону и не пронзайте его столь бешеным взором, который за милю выдает в вас французского солдата!
Арно сконфуженно улыбнулся и покраснел.
– Я постараюсь, но это непросто, брат Этьенн. Когда я вижу, как уютно чувствуют себя во французском городе их железные шлемы и зеленые куртки с красными крестами, у меня тут же в глазах темнеет от злости!
– Вот у вас и потемнеет в глазах… во всяком случае, тут же.
Древняя столица герцогов Нормандии была объята печалью, казавшейся странной на фоне внешней роскоши. Высокие красивые дома, резные коньки крыш, шпили соборов, устремленные в небо, и среди всего этого великолепия – торопливые горожане с опущенными вниз глазами и тусклыми лицами. Смолк веселый шум на перекрестках, опустели лавки. Молчаливые женщины выстраивались в очередь за хлебом и мясом без надежды что-либо получить. Зато повсюду разгуливали солдаты в зеленых куртках. По двое, по трое они патрулировали улицы. С тех пор как в церкви замка начался судебный процесс, им были даны самые строгие инструкции: власти явно опасались, что кто-нибудь попытается освободить пленницу.
Когда заговорщики нашли наконец лавку госпожи Николь Сон – торговля бельем, нарядами и украшениями, – они застали хозяйку за работой. Она была очень занята обслуживанием двух богато одетых дам, чей явный английский акцент указывал, что обе они принадлежат к окружению герцогини Бэдфордской. Катрин улыбнулась, заметив, с какой жадностью перебирали они фламандские кружева и белье из тонкого полотна. Ее взгляд скользнул по прилавку и задержался на средневековом женском головном уборе с тремя прозрачными вуалями, украшенном кружевами. Похоже, бургундская мода пришла в Нормандию!
Однако госпожа Николь, высокая, сухая, темноволосая дама в неловко сидящем на ней сером суконном платье с большим золотым крестом на груди, окинула их таким подозрительным взглядом, что брат Этьенн счел за лучшее взять все переговоры на себя.
– Мир вам, госпожа Николь, – пробормотал он, придав своему лицу сладкое выражение. – Я привел вам ваших бедных кузенов из Лувье… Они едва живы. Вам, боюсь, даже будет трудно их узнать. Они потеряли все. Этот бандит, Этьенн де Виньоль, будь он проклят, все у них отобрал и сжег их дом. Полумертвые, брели они по дороге, когда я на них наткнулся…
– Как это печально! – произнесла госпожа Николь, с отвращением глядя на своих родственников. – Проводите их в кухню, отец мой. Мне некогда!
Обе англичанки оторвались от кружев и в свою очередь разглядывали вошедших. Они качали головами и перешептывались с таким явным сочувствием, что Катрин едва удержалась от хохота. Считая нужным хоть что-то сказать, она неловко присела в реверансе и с деланой застенчивостью пробормотала:
– Здравствуйте, кузина!
Госпожа Николь отмахнулась от них, как от назойливых мух:
– Потом, потом!.. Идите на кухню! Не мешайте!
Вслед за братом Этьенном они направились к двери, которая находилась в глубине лавки, и когда проходили мимо одной из дам, та порылась в своем кошельке и торопливо сунула золотую монету Катрин, слишком ошеломленной, чтобы воспротивиться этому.
– Бедняжка! – воскликнула дама с участием. – Купите себе новое платье.
Улыбаясь, она произнесла эти слова с такой добротой, что Катрин почувствовала искреннюю симпатию к этой милосердной женщине, способной сострадать всякому, кто оказался в нищете.
Молодая женщина благодарила ее, кланяясь:
– Мадам, как вы добры! Да хранит вас Господь!
Николь же сказала уязвленно:
– Госпожа графиня слишком великодушна!.. Ну идите же, идите!
Когда они пришли в просторную, жарко натопленную кухню, где в камине вовсю пылал огонь, там никого не было, но дверь, ведущая на задний двор, была приоткрыта. Служанка, вероятно, пошла за водой или на птичий двор. Войдя в дом, Арно с трудом сдерживался, чтобы не сказать грубость, он ворчал себе под нос:
– Чем жить у этой Николь, уж лучше спать в порту вместе с грузчиками.
– Тсс! – прервал его брат Этьенн. – Не судите о человеке так поспешно. Возможно, вы измените мнение о вашей хозяйке… А вот и служанка!
Дородная девица с двумя полными ведрами воды как раз вошла в кухню и, увидев посетителей, набросилась на них.
– Эй, вы, что вам здесь надо? – заносчиво спросила она.
Брат Этьенн только собрался ответить, но в это время Николь появилась из лавки.
– Это родственники моего мужа, они из Лувье, там у них ничего не осталось. Нужно их как следует принять. Марго, сначала накорми их, потом проводишь в комнату. А когда вернется хозяин, он распорядится, что делать дальше.
– Спасибо, мадам, что приняли в нас участие, – начал было брат Этьенн, но Николь прервала его, пожав плечами:
– Нехристи мы, что ли! Конечно, мы не богаты, да и припасов у нас маловато – что же мне, не пускать на порог родственников мужа? Святой отец, пойдемте со мной, я хочу с вами поговорить.
Он неохотно последовал за ней, оставив Арно и Катрин в обществе служанки, которая разглядывала их исподлобья. Но, не найдя в них ничего необычного, она наполнила супом две миски, отрезала два ломтя хлеба и поставила все это перед постояльцами.
– А вы взаправду из Лувье?
– Да, – ответила Катрин, зачерпнув ложкой густой аппетитный суп, – из Лувье.
– Родственники у меня там, кожевники. Гийом Леруж, может, слыхали?
На этот раз Арно бросился в битву. Чавкая, как настоящий бродяга, он хлебал суп, но отложил ложку и посмотрел на толстуху.
– Ба! Гийом Леруж? Да я ж его знаю! Бедняга! Этот бандит де Виньоль повесил его. Ну и времечко было! Беднякам-то вообще не сладко приходится.
Катрин была ошеломлена и не верила своим ушам. С тех пор как они оказались в Руане, она постоянно боялась, как бы Арно не выдал благородное происхождение своими манерами, но неожиданно он показал себя более искусным в этой игре, чем она. И он действительно преуспел, потому что Марго, согласившись, вздохнула:
– Ясное дело, не сладко. Да здесь-то получше, чем там. Характер у хозяйки еще тот, а как же, с волками жить – по-волчьи выть. Но с голоду не помрете. На вид ты мужик крепкий, тебе хозяин Жан подыщет какую-нибудь работенку, да и жене твоей найдется что делать. Другая служанка ведь умерла… Всего-то не переделаешь.
– Работы я не боюсь! – заверила ее Катрин.
Арно, похоже довольный, продолжал хлебать суп. Когда миска опустела, он кусочком хлеба очистил ее, одним глотком осушил стакан вина и вытер рот рукавом.
– Вот и славно! – просиял он. – Знатный супец! – И смачно рыгнул, чтобы показать, как он доволен.
– Ну что, пошли? – спросила служанка. – Покажу вам комнату. Это вам не во дворце, да и холодина там ужасная. Но вас ведь двое, – добавила она, бросив на них заговорщический взгляд, – согреетесь, так, что ли?
Эта каморка приютилась под коньком двускатной крыши, на самом верху дома, который напоминал по форме усеченную пирамиду.
В комнате были свалены в беспорядке какие-то вещи и стоял собачий холод. Но Марго принесла теплые шерстяные одеяла и два тюфяка, которые положила один на другой.
– Завтра, – сказала она, – я приберу тут немного, а сегодня как бы вам не замерзнуть. Ну ладно, выспитесь на соломе.
Когда она вышла, Катрин и Арно остались одни и какое-то время смотрели друг на друга. Но тут Катрин неожиданно расхохоталась – ей так долго пришлось сдерживать смех.
– Вот уж не думала, что у вас такой талант! – сказала она насмешливо, стараясь говорить тише. – Вы в роли бродяги просто превосходны! А я-то боялась, что ваше происхождение выдаст вас.
– Я ведь вам уже говорил, что меня воспитали как деревенского мальчишку. На самом деле, – добавил он, и улыбка вдруг осветила его лицо, – я всегда считал себя переодетым крестьянином. И думаю, могу этим гордиться. Я совсем не создан для светской жизни. Но чем вам так нравится эта роль?
И он тоже с облегчением рассмеялся, как и Катрин, искренне радуясь и освобождаясь от горьких воспоминаний. Они смеялись, как дети, которые напроказничали, как заговорщики, и никогда еще не чувствовали себя так свободно, даже в те самые страстные часы, которые провели вдвоем еще так недавно. Они все еще смеялись, когда госпожа Николь пробралась в их комнатушку со свертком под мышкой.
– Тсс! – сказала она, приложив палец к губам. – Вас услышат. Для беженцев, потерявших все, вы что-то слишком развеселились.
На этот раз она улыбнулась. Катрин заметила, что улыбка придает необыкновенное очарование ее некрасивому лицу. Она бросила сверток с одеждой на одеяло и непринужденно поклонилась.
– Мессир и вы, мадам, простите мне тот прием, который я вам оказала, все будущие грубости и плохое настроение. Я не доверяю служанке, да, впрочем, и никому другому!
Катрин испытала огромное облегчение, так как чувствовала себя неловко с самого прибытия к чете Сон. Молодая женщина неожиданно для себя обняла Николь, а Арно уверил ее в своей признательности. Он обладал большими достоинствами, чем могло показаться на первый взгляд. Николь не стала задерживаться, чтобы Марго ничего не заподозрила. Им принесли принадлежности для умывания и воду. Когда вернулся Жан Сон, они были чисто, опрятно, хотя и очень скромно одеты, как будто и впрямь происходили из бедной семьи.
На первый взгляд хозяин-каменщик располагал к себе не больше, чем его жена. Крупный и краснолицый, толстый и спесивый, он глядел на все сонным, немного снисходительным взглядом и, казалось, был не слишком умен. Но его «родственники» сразу же поняли, что за этой кажущейся глупостью и незлобивостью скрываются светлый и острый ум, настоящее мужество и истинно нормандская находчивость.
– Сегодня отдыхайте, – сказал он им, когда служанка закончила накрывать на стол. – Завтра я вам покажу наш погреб. Там мы проводим наши собрания и не боимся, что нас услышат.
Когда наступил комендантский час, они помолились все вместе, потом разошлись по своим комнатам. Арно и Катрин добрались до своей мансарды, и сердце молодой женщины учащенно забилось. Эта совместная жизнь и стесняла ее, и наполняла радостью… Марго приготовила только одну постель. Катрин не знала, радоваться ли этому или ожидать новых грубостей. Но, войдя, Арно тихо снял с кровати один из тюфяков, бросил его в угол, взял одеяло, среди всякого хлама, валявшегося вокруг, нашел старую драпировку, разорванную на куски, и прикрепил к балке крыши так, чтобы она отделяла его от Катрин. Она, немного разочарованная, молча наблюдала за ним. Закончив работу, он повернулся к ней с улыбкой и поклонился так галантно, как будто он был в замке, а не в грязной каморке.
– Доброй ночи, – сказал он любезно, – доброй ночи… дорогая супруга!
Через несколько минут он храпел, и Катрин поняла, что он крепко спит. День выдался тяжелый, и молодая женщина вспомнила, сколько всего было сделано, но сейчас она была слишком возбуждена и не могла заснуть. Она долго ворочалась на своем тюфяке с боку на бок, проклиная все на свете. Разве не может этот глупец храпеть потише!
С этого дня началась странная жизнь для двух товарищей по несчастью. Каждый день под присмотром Николь Катрин работала не покладая рук, помогала Марго готовить, стирать, гладить, часто терпела грубости, особенно если в лавку заглядывали иностранцы. Она замечательно разыгрывала роль бедной родственницы. Арно совсем вжился в роль каменщика. То, что он умел писать, облегчило ему жизнь – Жан Сон доверил ему обязанности секретаря. Поэтому он избежал многих сложностей, с которыми сталкивались другие работники мэтра Сона. Так как Арно был его кузеном, то все сочли естественным, что с ним обходились лучше, чем с другими.
Но наступала ночь, Марго засыпала, и заговорщики собирались в подвале, где было не очень-то просторно. Благодаря неким братьям-доминиканцам из монастыря Сен-Жак они узнавали новые подробности о процессе, на котором те постоянно присутствовали с начала марта. Брат Изамбар де ла Пьер и брат Ладвеню при случае помогали Жанне советами и всем, чем могли. Но благодаря Кошону и Уорвику ее зорко охраняли, и брата Изамбара, который советовал ей обратиться с прошением к папе римскому и в Базельский собор, вполне могли схватить, посадить в мешок и бросить в Сену по приказу грозного епископа Бове. Эти монахи сочувствовали Жанне и искренне восхищались ею. Они описывали Жану Сону и его друзьям ее жестокие страдания, рассказывали о том, как просто, ясно, не теряя веры, она отвечала на пристрастные вопросы судей, угождавших победителям. Жанна защищала себя умно, мастерски, точно подбирая ответы, свидетельствовавшие о ее незаурядном уме, особенно если учесть, что эта девочка восемнадцати лет не умела ни читать, ни писать, а лишь с трудом могла начертать свое имя.
– Этот процесс от начала и до конца незаконный, фальшивый, гнусный, – говорил брат Изамбар своим красивым серьезным голосом. – Кошон обещал казнить Жанну, но сначала он хотел бы бросить обвинение королю Франции, а для этого он не остановится ни перед чем.
По его распоряжению пленницу водили в зал для пыток, расположенный в главной башне, но она была непреклонна: даже когда ее били кнутом со свинчаткой, ничто не могло поколебать ее необычайного мужества. Наоборот, чем больше проходило времени, тем меньше оставалось надежды спасти ее. Жан Сон вместе с Арно, который отпустил бороду, чтобы быть неузнанным, пробрались в башню Буврей, осмотрели ее галереи и проверили, нет ли в каменной кладке пустот, что помогло бы пленнице убежать. Оба вернулись разочарованные.
– С ней невозможно поговорить, стража не спускает с нее глаз. В замке полно солдат. Когда мы входили и выходили, нас раз десять обыскали. Нужна большая армия, чтобы взять такую крепость, – сказал Арно, опускаясь на скамью. – Нам туда никогда не пробраться… Никогда!
Одно время заговорщики думали подкупить некоторых судей драгоценностями Катрин. Но брат Изамбар отговорил их от этого:
– Это бесполезно. Мне претит искушать отцов церкви подобным соблазном. Они согласятся принять этот неожиданный дар… И вам не доставит труда его вручить. Многие из них не будут раздумывать, служить ли вашим или нашим, если за это заплатят. Но самых непреклонных, таких, как епископ Авранша, так просто не подкупишь.
– Что же делать? – спросила Катрин.
Жан Сон пожал плечами и одним глотком осушил кружку вина, чтобы придать себе смелости.
– Ждать, когда будет вынесен приговор, раз это неминуемо случится, и попытаться предпринять что-нибудь в этот момент. Это наш единственный шанс, единственный шанс для Жанны, к которой Бог должен быть милосердным, – сказал он.
Когда Арно и Катрин покинули глубокий сводчатый подвал в романском стиле, служивший погребом Жану Сону, и добрались до своей каморки, они не могли ничего друг другу сказать. Между ними встала трагическая, вызывающая жалость тень пленницы. Они были объединены одним желанием: вырвать Жанну из лап несправедливой судьбы, но в то же время их разделяло все величие ее страданий. Как можно предаваться любви, когда знаешь, что приходится выносить молодой девушке?
Но однажды вечером, когда все собирались садиться за стол, кто-то с улицы постучал в закрытые ставни. Марго пошла открывать. В дом вошел человек высокого роста, одетый в черное.
– Всем добрый вечер! – сказал он. – И прошу простить, если побеспокоил. Мне нужен мэтр Сон.
Капюшон незнакомца скрывал часть его лица, но Катрин увидела, что Николь побледнела и задрожала. Молодая женщина наклонилась к своей псевдокузине и тихо спросила:
– Кто это?
– Жоффруа Терраж… палач! – ответила та упавшим голосом.
Не давая себе труда скрыть отвращение, Жан Сон поднялся из-за стола и всей своей массивной фигурой встал между дрожащими женщинами и черным силуэтом палача.
– Тебе-то что надо? – грубо спросил он.
– У меня дело к вам, мэтр, на завтра. Я получил приказание послезавтра, 24 мая, возвести высокую гипсовую кладку на кладбище Святого Уана.
– А для чего нужна эта кладка?
Терраж обвел всех глазами, и ему стало как-то не по себе под направленными на него взглядами, в которых застыл ужас.
– Костер! – коротко ответил он.
Не считаясь с опасностью, Катрин воскликнула:
– Жанне еще не вынесен приговор, насколько мне известно!
Палач равнодушно пожал плечами:
– Меня это не касается. Мне отдают приказания, а я их исполняю. Так я могу рассчитывать на вас, мэтр Сон?
– Все будет сделано, – ответил каменщик, и голос его заметно задрожал. – Всего хорошего!
Когда палач вышел, никто не двинулся с места, даже Марго с чугунком в руках тупо разглядывала дверь, за которой скрылся Терраж. Наконец она поставила чугунок на стол и оживилась.
– Бедняга! – сказала она. – Костер… Ну и смерть, вот ужас-то!
Поздно вечером, уже после того, как закончилась самая молчаливая из их совместных трапез, обитатели дома по улице Урс собрались в подвале, где уже были брат Изамбар и брат Этьенн, вернувшиеся в этот вечер из Лувье. Доминиканец и францисканец принесли плохие вести. Их лица, изборожденные морщинами, были печальны.
– Нет, ей не вынесли приговор, – отвечал брат Изамбар на вопрос Арно, – это далеко не так. В четверг ее должны отвезти на кладбище аббатства Святого Уана, чтобы там публично обвинить, заставить отречься от своих грехов и покориться святой церкви, иначе говоря – мэтру Кошону. Если она откажется, ее бросят в костер, если согласится…
– Что – если согласится? – повторила Николь.
Монах в белой рясе и накинутом на плечи черном плаще пожал костлявыми плечами. Его исхудавшее лицо стало суровым.
Читать бесплатно другие книги:
