Дюна. Первая трилогия Герберт Фрэнк

– Вот как? Мне он ничего об этом не сказал.

– Почему он должен говорить тебе обо всем, маку? – Гара шутливо похлопала Ганиму по бурдюку с водой, висевшему под платьем. – Я смотрю, ты уже беременна, как взрослая женщина?

– Я была беременна столько раз, что не могу пересчитать своих родов, – отрезала Ганима. – Не надо играть со мной в дочки-матери!

Гара отступила на шаг, почувствовав яд в голосе Ганимы.

– Вы толпа глупцов, – сказала Ганима, махнув рукой в сторону джедиды и людей, работавших вместе со Стилгаром. – Мне не следовало идти с вами.

– Если бы ты не пошла, тебя давно бы убили.

– Возможно. Но вы не видите того, что творится у вас прямо под носом! Кого ждет сегодня Стилгар?

– Буэра Аргавеса.

Ганима изумленно уставилась на собеседницу.

– Его привезут тайно друзья из сиетча Красной Расселины, – разъяснила Гара.

– Карманная игрушка Алии?

– Его приведут с повязкой на глазах.

– Стилгар в это верит?

– Буэр просит принять его для переговоров. Он согласен на все наши условия.

– Почему мне об этом ничего не сказали?

– Стилгар знал, что ты будешь возражать.

– Возражать… Да это же чистейшее безумие.

Гара нахмурилась.

– Не забывай, что Буэр – это…

– Семья! – вспылила Ганима. – Он внук двоюродного брата Стилгара. Я знаю. Но ведь Фарад’н, которому я однажды пущу кровь, точно такой же близкий родственник для меня. Неужели ты думаешь, что это остановит мою месть?

– Мы получили дистранс. За ним никто не следует.

Ганима понизила голос:

– Ничего хорошего из этого не выйдет, Гара. Нам надо уходить.

– Ты видела знамение? – спросила Гара. – Да, это тот мертвый червь, которого мы нашли! Это что…

– Можешь засунуть это знамение в свою утробу и родить его где-нибудь в Пустыне! – Ганима буквально рассвирепела. – Мне не нравится ни это место, ни эта встреча. Этого недостаточно?

– Я скажу Стилгару, что ты…

– Я сама ему об этом скажу! – Ганима прошла мимо Гары, которая, чтобы предохраниться от злых чар, сложила из пальцев за спиной Ганимы знак рогов червя.

Но Стилгар лишь посмеялся над страхами Ганимы и велел ей заняться песчаными форелями, словно она была ребенком. Вне себя от гнева, она забралась в один из покинутых домов джедиды и забилась в угол. Однако эмоции быстро угасли; Ганима ощутила, что в ее сознании снова зашевелилась память прежних жизней. Девочка вспомнила, что кто-то говорил: «Если мы сумеем их обездвижить, наш план исполнится».

Что за причудливая мысль.

Но Ганима так и не смогла вспомнить, от кого она это слышала.

Муад’Диб был лишен наследства и говорил от имени лишенных наследства во все времена. Вопль его души был направлен против той глубокой несправедливости, которая отчуждает индивида от того, чему его учили, того, во что он верит, от того, что кажется ему правдой.

«Махдинат: анализ» Харк аль-Ада

Гурни Халлек сидел на скале, возвышавшейся над Шулохом, положив рядом с собой на коврик балисет. Ограниченное пространство под ним буквально кишело рабочими, занятыми посадкой растений. Песчаная коса, которой Отверженные заманивали червей, проложив по песку дорожку из Пряности, была теперь блокирована каналом. Для того, чтобы не дать песку расползтись, на склоне косы и сажали растения.

Близилось время второго ужина; Халлек сидел на скале уже битый час, удалившись сюда в поисках уединения – Гурни было о чем подумать. Люди внизу трудились в поте лица, но все, что он видел, было делом меланжи. Лето лично подсчитал, что производство Пряности скоро упадет и стабилизируется на уровне одной десятой от того, что было достигнуто в годы правления Харконнена. С каждым выпуском акции производителей Пряности росли в цене вдвое. Триста двадцать один литр был продан семейству Метулли за стоимость половины планеты Новембрун.

Отверженные работали так, словно их подгонял сам дьявол, да скорее всего так оно и было. Перед каждой едой они поворачивались лицом к Танзеруфту и молились персонифицированному Шаи-Хулуду. Этой персонификацией червя стал Лето, и их глазами Халлек видел будущее, в котором большинство человечества разделит эту веру. Нельзя сказать, что эта перспектива очень радовала Гурни.

Лето установил этот порядок, когда привез в Шулох Проповедника и Халлека на угнанном Гурни орнитоптере. Голыми руками Лето разломал стенки канала, разбрасывая большие камни на расстояние до пятидесяти метров. Когда Отверженные попробовали вмешаться, он одним движением руки оторвал головы ближайшим, отогнав остальных в толпу, издевательски смеясь над их оружием. Демоническим голосом Лето рычал: «Огонь не прикоснется ко мне! Ваши ножи не причинят мне вреда! Я ношу кожу Шаи-Хулуда!»

Отверженные узнали его и вспомнили, что это именно он бежал из Шулоха, прыгнув со скалы «прямо в Пустыню». Они простерлись перед ним ниц, и Лето продиктовал им свою волю:

– Я привел сюда двух гостей. Вы будете охранять их и воздавать им почести. Вы заново отстроите канал и насадите здесь зеленый оазис. Настанет день, когда я устрою здесь свой дом. Вы приготовите мне этот дом. Вы не будете больше продавать Пряность, но станете запасать то, что найдете здесь.

Он беспрестанно повторял свои наставления, и Отверженные, внимая каждому его слову, смотрели на него остекленевшими от страха глазами, благоговея от ужаса.

Сам Шаи-Хулуд наконец-то вышел из глубины песков!

Такого показного метаморфоза не было, когда Лето нашел Халлека и Гхадхеана аль-Фали в одном маленьком мятежном сиетче у Гаре Руден. Лето явился туда в сопровождении слепца верхом на одном из червей, которые стали редкостью в тех краях. Он пожаловался, что по пути им пришлось сделать несколько крюков, поскольку по дороге попадались влажные пески, смертельные для червей. Лето и слепец прибыли вскоре после полудня, и охранники доставили их в холл с каменными стенами.

На Халлека нахлынули свежие воспоминания.

– Итак, это Проповедник, – сказал он тогда.

Халлек несколько раз обошел вокруг слепого, внимательно приглядываясь к нему. На лице старика не было маски защитного костюма и в лице проглядывали черты герцога, именем которого был назван маленький Лето. Было ли это сходство случайным?

– Ты знаешь россказни, которые распространяются о нем? – спросил Халлек, повернувшись к Лето. – Говорят, что это твой отец вернулся из Пустыни.

– Я слышал эти истории.

Халлек принялся внимательно рассматривать мальчика. На Лето был надет странный защитный костюм, оставлявший свободными лицо и уши. Сверху были надеты черная накидка и сапоги. Требовались объяснения того, как он мог оказаться здесь – как ему удалось второй раз избежать гибели.

– Зачем ты привез сюда Проповедника? – спросил Гурни. – В Якуруту говорили, что он работает на них.

– Больше не работает. Я привез его сюда, потому что Алия хочет его убить.

– Вот как? И ты считаешь, что здесь надежное убежище?

– Его убежище – это ты.

Все это время Проповедник стоял неподвижно и молча слушал, словно его совершенно не волновало, какой оборот примет разговор.

– Он хорошо послужил мне, Гурни, – сказал Лето. – Дом Атрейдес еще не потерял чувство долга по отношению к тем, кто верно нам служит.

– Дом Атрейдес?

– Дом Атрейдес – это я.

– Ты бежал из Якуруту до того, как я успел выполнить задание твоей бабки, – холодно произнес Халлек. – Как ты мог предположить…

– Ты будешь беречь жизнь этого человека, как свою собственную, – произнес Лето, прервав спор, и твердо взглянул в глаза Халлеку.

Джессика в свое время научила Халлека наблюдать людей по методике Бене Гессерит. Сейчас Халлек видел в Лето только спокойную уверенность. Однако пока приказы Джессики оставались в силе.

– Твоя бабка поручила мне закончить твое образование и проверить, не одержим ли ты.

– Я не одержим. – Простая констатация факта.

– Тогда почему ты бежал?

– Намри имел приказ убить меня при любом исходе проверки. Это был приказ Алии.

– Ты что, Вещающий Истину?

– Да. – Утверждение снова прозвучало, как констатация факта.

– И Ганима тоже?

– Нет.

Проповедник нарушил молчание, повернулся к Халлеку, но рукой указал на Лето:

– Ты полагаешь, что ты сможешь его испытать?

– Не вмешивайся в разговор, если не знаешь проблемы и ее последствий, – повелительно произнес Халлек, не глядя на Проповедника.

– Я очень хорошо знаю эти последствия, – возразил старик. – Однажды меня испытывала старая женщина, которая думала, что знает, что делает.

Халлек свысока взглянул на Проповедника:

– Еще один Вещающий Истину.

– Вещающим Истину может стать каждый, даже ты, – сказал старик. – Это вопрос честности в оценке природы своих чувств. Вещание Истины требует внутреннего согласия с истиной, что и позволяет ее распознавать.

– Зачем ты вмешиваешься? – угрожающе спросил Халлек и положил руку на нож. Кто этот Проповедник?

– Я несу ответственность за все эти события, – сказал слепец. – Моя мать может, если хочет, вылить на алтарь всю свою кровь, но у меня совершенно иные мотивы. И я действительно понимаю всю глубину проблемы.

– О?! – Халлеком действительно овладело любопытство.

– Госпожа Джессика приказала тебе отличить волка от собаки, зе’еба от ке’леба. По ее определению, волк – это тот, кто обладает властью, но неверно ею пользуется. Однако между временем волка и временем собаки бывает рассвет, когда ты не сможешь отличить пса от волка.

– Это очень близко к сути дела, – произнес Халлек, заметив, что в комнате собирается все больше и больше людей, желающих послушать. – Откуда тебе все это известно?

– Мне известно это потому, что я знаю эту планету. Ты не понимаешь? Подумай. Под ее поверхностью прячутся камни, грязь, осадочные породы, песок. Это память планеты, слепок ее истории. То же самое относится и к людям. Собака помнит, как была волком. Каждая вселенная вращается вокруг ядра бытия, и из этого ядра исходит память, развертываясь до самой поверхности.

– Все это очень интересно, – сказал Халлек. – Но как твои слова помогут мне выполнить приказ?

– Присмотрись к слепку своей собственной истории, сделай это, как делают животные.

Халлек покачал головой. В облике и повадке Проповедника была властность, характерная для Атрейдесов, и было ясно, что старик пользуется Голосом. Халлек почувствовал, как сильно забилось его сердце. Неужели это возможно?

– Джессика хотела окончательной проверки, испытания стрессом, который позволил бы выявить ткань подлинной сути ее внука, – сказал Проповедник. – Но ткань всегда здесь, она доступна зрению.

Халлек внимательно посмотрел на Лето, повернувшись к нему под действием силы, которой нельзя было противостоять.

Проповедник между тем продолжал говорить, словно читая лекцию тупому ученику:

– Этот молодой человек спутал все ваши карты, потому что он не единичная личность, а общность. Как и во всякой общности, подвергнутой воздействию стресса, каждый ее член воспринимает разные команды. Эти команды не всегда добры, откуда и проистекают истории о Мерзости. Но вы уже достаточно изранили эту общность, Гурни Халлек. Неужели ты не понял, что трансформация уже произошла? Этот юноша достиг внутреннего согласия столь мощного, что его уже невозможно обратить вспять.

Я вижу это, хотя у меня нет глаз. Однажды я пытался противостоять ему, но теперь я выполняю его волю. Он – Целитель.

– Кто ты? – спросил Халлек.

– Я – тот, кого ты видишь, и не более того. Не смотри на меня, смотри лучше на того, кого тебе приказали учить и испытывать. Он сформировался в этом кризисе. Он выжил в смертельном окружении. Он – здесь.

– Кто ты? – упорствовал Халлек.

– А я велю тебе смотреть на этого юного Атрейдеса! Он последняя питающая надежда, на которой зиждется будущее нашего вида. Он введет в систему результаты, полученные в его прошлых представлениях. Ни один человек не знает прошлого лучше, чем он. И ты хотел уничтожить его!

– Мне приказали его испытать, и я не мог…

– Но ты смог!

– Он воплощение Мерзости?

Проповедник устало рассмеялся:

– Ты все еще в плену у этой чуши Бене Гессерит. Как хорошо умеют они творить мифы, погружающие мужей в спячку!

– Ты – Пол Атрейдес? – спросил Халлек.

– Пола Атрейдеса больше нет. Он пытался установить высший символ морали, но отмел все нравственные притязания. Он стал святым без Бога, богохульствуя каждым произнесенным им словом. Как ты можешь думать…

– Но ты говоришь его голосом.

– Теперь ты хочешь испытать меня? Берегись, Гурни Халлек.

Халлек судорожно сглотнул и силой заставил себя обратить внимание на Лето, который с невозмутимым спокойствием наблюдал эту сцену.

– Кого здесь испытывают? – вопросил Проповедник. – Возможно, госпожа Джессика испытывает тебя, Гурни Халлек?

Эта мысль сильно обеспокоила Халлека. Почему слова Проповедника так его задевают? Но слуги Атрейдесов отличаются тем, что охотно подчиняются такой автократической мистике. Джессика, объясняя Халлеку задачу, выражалась еще более таинственно. Гурни почувствовал, как в нем что-то меняется, это что-то лишь касалось того учения Бене Гессерит, которое буквально запрессовала в него Джессика. Халлека охватило тихое бешенство. Он не желал меняться!

– Кто из вас разыгрывает из себя Бога и с какого конца? – спросил Проповедник. – Нельзя полагаться на один разум, чтобы ответить на этот вопрос.

Халлек медленно перевел взгляд с Лето на слепца. Джессика не уставала повторять, что необходимо достичь равновесия между тем, что ты должен и чего ты не должен. Она называла это дисциплиной без слов, фраз, правил и соглашений. Это было острием его собственной внутренней, всепоглощающей истины. Что-то в голосе, интонациях и манерах слепца зажигало ярость в Гурни, ярость, перегоравшую в ослепляющий покой.

– Отвечай на мой вопрос, – потребовал Проповедник.

Халлек чувствовал, как эти слова углубляют концентрацию его внимания на этом месте, этом моменте и его требованиях. Его, Гурни, положение во вселенной полностью определялось сейчас этой концентрацией. В его душе не было больше места сомнениям. Это Пол Атрейдес, не мертвый – возвратившийся. И с ним взрослый ребенок Лето. Халлек еще раз взглянул на юного Атрейдеса и впервые увидел его в настоящем свете. Вокруг глаз были видны следы потрясения, в осанке сквозила осознанная уверенность в себе, губы, изобличавшие причудливое чувство юмора. Лето стоял на земле твердо, и казалось, что вокруг него светится ослепительное сияние. Он достиг гармонии, просто приняв ее.

– Скажи мне, Пол, – произнес Халлек. – Твоя мать знает?

Проповедник тяжело вздохнул:

– Община Сестер считает, что всякий достигает гармонии, просто приняв ее.

– Скажи мне, Пол, – снова проговорил Халлек. – Твоя мать знает?

И снова Проповедник тяжело вздохнул:

– Для Общины Сестер я в любом случае мертвец, так что не пытайся меня оживить.

Все еще не глядя на него, Халлек продолжал:

– Но почему она…

– Она делает то, что должна делать. Она строит свою жизнь, думая, что управляет многими жизнями. Так все мы играем в богов.

– Но ведь ты жив, – прошептал Халлек, подавленный этим открытием, и повернулся, чтобы посмотреть наконец на этого человека, который был моложе его самого, но которого Пустыня состарила настолько, что он выглядел в два раза старше Гурни.

– Что такое? – спросил Проповедник. – Жив?

Халлек огляделся и увидел напряженные лица фрименов – они взирали на происходящее со смешанным чувством благоговения и сомнения.

– Мать так и не усвоила мой урок. – Это же голос Пола! – Став богом, можешь начать скучать и деградировать. Этого достаточно для изобретения принципа свободы воли! Бог может пожелать уснуть и быть живым лишь в проекциях творений своих сновидений.

– Но ты жив! – повторил Халлек на этот раз во весь голос.

Пол не обратил никакого внимания на волнение, охватившее его старого товарища, и спросил:

– Вы что, действительно решили противопоставить этого парня его сестре в испытании машхадом? Какой отвратительный вздор! Каждый из них сказал бы: «Нет! Убейте меня! Пусть живет другой». Так к чему бы привело это испытание? Что в этом случае означает жить, Гурни?

– Это не было испытанием, – запротестовал Халлек. Ему очень не нравилось, что фримены толпой окружили их, и кольцо людей неумолимо сжималось. Они во все глаза смотрели на Пола, не обращая внимания на Лето.

Но тут Лето сам вмешался в происходящее.

– Посмотри на основу, отец.

– Да… Да… – Пол поднял голову, словно принюхиваясь. – Значит, это Фарад’н!

– Насколько легче следовать мыслям, нежели чувствам, – сказал Лето.

Халлек был не готов следовать этой мысли и уже открыл было рот, чтобы задать вопрос, но Лето остановил его, положив ему руку на плечо:

– Ни о чем не спрашивай, Гурни, а то ты чего доброго опять вообразишь, что я одержим Мерзостью. Нет! Пусть это произойдет, Гурни. Если ты захочешь убыстрить события, то этим только погубишь себя.

Но Халлека продолжали обуревать сомнения. Джессика предупреждала его: «Они могут быть очень лживыми, эти предрожденные. У них в запасе есть такие трюки, которые не снились простому смертному». Халлек медленно покачал головой. И Пол! О, Господи! Живой Пол вместе с этим знаком вопроса, который он породил на свет!

Фримены, окружившие их, не могли более сдерживаться. Они втиснулись между Лето и Полом, между Халлеком и Полом. В толпе раздавался хриплый шепот:

– Ты Муад’Диб? Ты воистину Муад’Диб? Это правда – то, что он говорит? Скажи нам!

– Вы должны считать меня всего лишь Проповедником, – сказал Пол, отталкивая их. – Я не могу снова быть Полом Атрейдесом или Муад’Дибом. Я более не супруг Чани и не Император.

Халлек, опасаясь, что, не найдя ответа на мучившие их вопросы, фримены поведут себя непредсказуемо, решил действовать, но его опередил сам Лето. Только теперь Гурни осознал ту ужасную перемену, которая произошла в юном Атрейдесе. Раздался не человеческий голос, а звериный рык.

– Разойдитесь в стороны! – Лето двинулся вперед, разбрасывая направо и налево рослых сильных фрименов. Он бил их по головам кулаками и вырывал из их рук ножи, хватая их за лезвия.

Меньше, чем через минуту, те фримены, которые еще стояли на ногах, снова прижались к стене, оцепенев от страха.

Лето встал рядом с отцом:

– Повинуйтесь, когда с вами говорит Шаи-Хулуд!

Когда несколько фрименов попытались затеять с ним спор, он отломил от каменной стены огромный кусок и руками превратил его в крошку. При этом с губ его не сходила безмятежная улыбка.

– Я сравняю ваш сиетч с землей, – сказал он.

– Это Демон Пустыни, – прошептал кто-то.

– Да, и я разрушу ваши каналы, – согласился Лето. – Я уничтожу их. Нас здесь не было, вы поняли?

Все головы в ужасе склонились долу.

– Никто из вас не видел нас здесь, – продолжал Лето. – Одно слово, и я вернусь, чтобы выгнать вас в Пустыню без капли воды.

Халлек увидел, как несколько рук изобразили знак червя – это предохраняло от нечистой силы.

– Сейчас мы уйдем – я, мой отец и наш старый друг, – сказал Лето. – Приготовьте нам орнитоптер.

Лето доставил их в Шулох, объяснив по дороге, что надо спешить, ибо скоро на Арракис прибудет Фарад’н. «И вот тогда, как сказал мой отец, ты увидишь, что такое настоящее испытание, Гурни».

Глядя вниз со скалы на Шулох, Гурни в который уж раз задавал себе один и тот же вопрос: «Что же это за испытание? Что все это значит?»

Но Лето уже не было в Шулохе, а Пол отказался отвечать на этот вопрос.

Церковь и государство, научное познание и вера, индивидуальное и общее, непрерывный прогресс и традиции – все это согласуется с учением Муад’Диба. Он учил нас, что непримиримые противоречия существуют только в убеждениях человека. Каждый может отбросить завесу Времени. Вы можете открыть будущее в прошлом или в своем воображении. Поступая так, вы вновь обретаете свое сознание во внутреннем бытие. Тогда только вы начинаете понимать, что Вселенная – это связное целое и вы – неотъемлемая его часть.

«Арракинский Проповедник» Харк аль-Ада

Ганима сидела далеко от круга света, который отбрасывала лампа с пряным маслом и внимательно наблюдала за Буэром Аргавесом. Ей не нравилось его круглое лицо, суетливо-подвижные брови и постоянные движения ногами – было такое впечатление, что Буэр постоянно танцует под музыку, которую он слышит у себя в голове.

Он приехал сюда вовсе не для переговоров со Стилом, – сказала себе Ганима, видя подтверждение своей правоты в каждом слове и каждом движении этого человека. Она еще дальше отодвинулась от круга, в котором заседал Совет.

В каждом сиетче было подобное помещение, но этот зал неприятно поражал Ганиму своей обширностью при очень низком потолке. Шестьдесят человек из группы Стилгара и девять человек, прибывших с Аргавесом, занимали всего лишь один угол этого зала. Масляные лампы отбрасывали пляшущие тени на низкие потолочные балки. Такие же тени плясали и на стенах, едкий дым заполнял все помещение.

Встреча началась в сумерки после молитвы о влаге и вечерней еды. Совет продолжался уже в течение часа, но Ганима до сих пор не смогла определить, в чем заключаются скрытый смысл представления, которое устраивал здесь Аргавес. Слова казались вполне разумными и ясными, но движения и бегающие глаза не соответствовали этой ясности.

В этот момент говорил Аргавес, отвечая на вопрос, заданный лейтенантом Стилгара, племянницей Гары по имени Раджия. У Раджии было аскетическое лицо и опущенные уголки рта, что как нельзя больше соответствовало обстоятельствам.

– Я определенно полагаю, что Алия дарует полное прощение всем вам, – сказал Аргавес. – В противном случае я бы не приехал сюда со своей миссией.

Стилгар вмешался в разговор, перебив Раджию, которая хотела было задать еще один вопрос.

– Я не так сильно тревожусь из-за того, доверяем ли ей мы, сколько из-за того, доверяет ли она тебе. – По голосу Стилгара чувствовалось, что он что-то недоговаривает. Скорее всего он не слишком-то уютно чувствовал себя от того, что ему предлагают вернуть его прежний статус.

– Не имеет никакого значения, доверяет ли она мне, – сказал Аргавес. – Если быть честным, то думаю, что нет. Я слишком долго и безрезультатно искал вас. Но я всегда чувствовал, что она не слишком стремится захватить тебя в плен. Она была…

– Она была женой человека, которого я убил, – сказал Стилгар. – Клянусь тебе, что он сам напросился на это. Все было так, словно он сам бросился на нож. Но это новое отношение отдает…

Аргавес вскочил на ноги, не скрывая гнева и досады.

– Она прощает тебя! Сколько раз я должен это повторять? Она устроила грандиозное шоу, вопрошая Священство о божественном провидении…

– Ты затронул совершенно другую тему, – заговорила Ирулан. Ее белокурые волосы резко контрастировали с черными, как смоль, локонами Раджии. – Она убедила тебя, но в действительности у нее могут быть совсем другие планы.

– Священство…

– Кроме того, ходят слухи, – перебила его Ирулан, – что ты не просто военный советник Алии, но и…

– Довольно! – вскричал Аргавес вне себя от ярости. Рука потянулась к ножу. Злость была настолько сильна, что у Буэра судорожно исказилось лицо. – Думайте что хотите, но я больше не стану иметь дело с этой женщиной! Она меня дурачит! Я опорочен. Но я никогда не поднимал нож на своих. Все – с меня хватит!

Наблюдая эту сцену, Ганима подумала: Сейчас, по крайней мере, он был искренен.

Всем на удивление Стилгар разразился смехом.

– Ах, кузен! – сказал он. – Прости меня, но в гневе ты сказал правду.

– Так ты согласен?

– Этого я еще не сказал, – произнес Стилгар и поднял руку, видя, что Аргавес снова готов вспыхнуть. – Я делаю это не только для себя, Буэр, но и для других. – Он обвел взглядом присутствующих. – Я отвечаю за всех них. Давай обсудим репарации, которые предлагает Алия.

– Репарации? О репарациях не было речи. Прости, но не…

– Но что она предлагает в качестве гарантий?

– Сиетч Табр, сан наиба, полную автономию за нейтралитет. Она понимает, как сейчас…

– Я не вернусь в ее свиту и не стану поставлять ей воинов, – предупредил Стилгар. – Надеюсь, это понятно?

Ганима поняла, что Стилгар ослабил сопротивление. Нет, Стил, нет!

– В этом нет никакой необходимости, – сказал Аргавес. – Алия хочет лишь, чтобы ты вернул Ганиму для проведения запланированного обручения, которое…

– Вот, значит, как, – Стилгар сдвинул брови. – Цена моего прощения – Ганима. Она что, думает, я…

– Она думает, что ты достаточно понятлив, – сказал Аргавес и сел на свое место.

Ганима возликовала. Он не сделает этого. Можешь успокоиться. Он не сделает этого.

В этот момент Ганима услышала сзади какой-то шорох. Она не успела обернуться, как почувствовала, что ее схватили сильные мужские руки. В ту же секунду на лицо легла губка, пропитанная сильным снотворным. Теряя сознание, Ганима ощущала, как ее несут к самому темному выходу из зала. Я должна была это предвидеть! Я могла приготовиться! Руки, державшие ее, отличались просто нечеловеческой силой. Из такой хватки не вырваться.

Последнее, что ощутила Ганима, – это блеск звезд и холод ночного воздуха. Над ней склонилась голова в капюшоне.

– Она не ранена?

Перед глазами девочки закружились сверкающие звезды, и ответ утонул в их вращении. Вспыхнул яркий свет, и Ганима провалилась в небытие.

Муад’Диб дал нам особый род знания о пророческом прозрении, о поведении, сопровождающем такое прозрение, и его влиянии на события, которые пророк видит в данный момент. (Это касается событий, которые в определенной последовательности возникают перед взором пророка и интерпретируются им.) Как уже было неоднократно указано в других местах, такое прозрение являет собой особого рода ловушку для самого пророка. Он может стать жертвой того, что знает, – такие неудачи вообще свойственны человеку. Опасность заключается в том, что тот, кто предсказывает реальное событие, может просмотреть поляризующий эффект вследствие излишней уверенности в своей правоте. Пророки склонны забывать, что ничто в поляризованной Вселенной не может существовать без своей противоположности.

«Видение предзнания» Харк аль-Ада

Взметенный над горизонтом песок, словно туман, закрывал восходящее солнце. В тени дюн песок был холоден. Лето стоял за границей пальмиры и оглядывал Пустыню. Он вдыхал запах пыли и аромат колючих растений, слушал голоса работающих людей и прячущихся в песке животных. В этих местах фримены не строили оросительных каналов. У местных племен были участки, вручную засаженные некоторыми растениями, воду для полива которых женщины носили в кожаных бурдюках. Ветряные ловушки были примитивны и легко выходили из строя при песчаных бурях, но зато их было легко восстанавливать. Трудности, тяжелый промысел Пряности и дух приключений определяли стиль жизни здешних обитателей. Эти фримены еще верили, что небо – это порождение текущей воды, но они ценили древнее понятие свободы, которое разделял с ними и Лето.

Свобода – очень одинокое состояние, – подумал Лето.

Лето поправил складки белой одежды, скрывавшей его живой защитный костюм. Он постоянно чувствовал, что оболочка из песчаных форелей изменила его природу и, как всегда бывает в подобных случаях, испытывал ощущение утраты. Он не был больше в полном смысле слова человеком. В его крови появились необычные вещества. Реснички песчаной форели проникли во все органы, приспособились к новым условиям, изменили свою природу. Но не только: песчаная форель и сама изменяла природу Лето, приспосабливая ее для своих нужд. Лето, зная все это, чувствовал, как он рвет старые нити своей потерянной человеческой сути. Жизнь его попала в капкан мучений, вызванных разрушением древней цельности. Он знал муки этой ловушки, когда человек поддается своим эмоциям. Он очень хорошо это знал.

Пусть будущее приходит само собой, думал он. Единственным правилом, руководящим созиданием, является само созидание.

Было очень трудно оторвать взгляд от песков, от вечной и величественной пустоты этих просторов, от дюн. Здесь, на краю Пустыни, лежали несколько камней, но они уводили воображение навстречу ветрам, пыли, редким одиноким растениям и животным, дюнам, переходящим в дюны, и Пустыням, переходящим в Пустыни.

Сзади раздались звуки флейты, игравшей утреннюю молитву о влаге. Эту молитву видоизменили, и теперь это была серенада новому Шаи-Хулуду. Песня навевала чувство вечного одиночества.

Сейчас я могу взять и уйти в Пустыню, – подумал он.

Тогда для него все изменится. Любое направление так же хорошо, как и другое. Лето уже научился жить свободно от одержимости. Он очистил фрименскую мистику до страшной ясности и откровенности: все, что он брал, было необходимо, но брал он только необходимое. Единственной его одеждой была белая накидка, в складках которой он прятал кольцо Атрейдесов, и кожа, которая не была его природной кожей.

Как легко было бы уйти отсюда.

Внимание Лето привлекло какое-то движение в небе. Он узнал зазубренные крылья грифа. Вид этой птицы наполнил его грудь печалью. Так же, как дикие фримены, грифы жили на этой земле, потому что родились здесь. Они не знали другой земли, лучшей, чем эта. Пустыня сделала их такими, каковы они есть.

За время правления Муад’Диба и Алии выросло совсем иное поколение фрименов. И в этом была одна из причин того, что Лето не мог позволить себе удалиться в Пустыню, как это сделал некогда его отец. Лето вспомнил сказанные когда-то слова Айдахо: «Ох, уж эти фримены! Они величественно живые. Я никогда не видел жадного фримена».

Теперь на планете таких фрименов было великое множество.