Прекрасная Катрин Бенцони Жюльетта
– Простите меня! – прошептал он.
Через мгновение он уже был на ногах, такой же, как всегда, полностью владея собой.
– Я передам вам одежду, госпожа Катрин, – произнес он самым естественным тоном, – и подожду за дверью, пока вы оденетесь.
Швырнув ей без особых церемоний платье и сорочку, Готье двинулся к выходу, где по-прежнему маячил красный силуэт.
– Пошли! – сказал он. – Сейчас она выйдет.
Катрин оделась мгновенно и выбежала из подвала. Двое мужчин поджидали ее, и она сразу же узнала в спутнике Готье высокого худого человека в красных лохмотьях из Лоанса. Под их взглядом она залилась краской.
– Я хотела бы искупаться, – тихо сказала она, – я чувствую себя такой грязной, такой испачканной.
Человек в красном расхохотался. Смех был грубоватым, но не обидным.
– Очень скоро вы сможете купаться вволю, прекрасная дама. То, что с вами случилось, могло бы произойти с любой красивой женщиной в наши славные времена. Главное, что мы подоспели вовремя.
– Как вам удалось меня отыскать?
– Благодаря Ансельму, – сказал Готье, – он первый заподозрил неладное, когда вы исчезли из виду. Кажется, неделю назад похожая история приключилась с одной деревенской девушкой…
– Я узнал Куницу, – вмешался человек в красном, – он не впервые вытворяет такие шутки. Когда у честных людей несчастье, бандитам раздолье. Сейчас они хозяйничают в городе. К счастью, мы услыхали ваш крик.
Было похоже, что новый друг Готье не придавал случившемуся большого значения. Увидев в трещине на стене цветок левкоя, он на ходу сорвал его и рассеянно жевал, поглядывая по сторонам.
– Что мы теперь будет делать? – спросила Катрин.
– Сначала разбудим Сару, – ответил Готье, – а потом вы вместе с ней пойдете в собор, где будете дожидаться ночи.
– А ты?
– Я? Мне в церкви делать нечего. Кроме того, мы с Ансельмом посмотрим, можно ли выбраться из этого проклятого города.
– Вот как? – сказала Катрин с вызовом. – Он тоже знает выход или… говорит, что знает.
Ансельм ничуть не обиделся на резкий тон молодой женщины, улыбнулся приветливо и склонился перед ней с изяществом юного пажа, словно забыв о своих лохмотьях и нескладной худой фигуре.
– Да, – сказал он любезно, – я тоже знаю. Только со мной это будет без обману!
В памяти Катрин надолго остались благородные своды Шартрского собора, где она очутилась в полдень, еще не придя в себя после ужасной сцены в подвале. Воспоминание было очень ярким, но в то же время будто подернутым какой-то дымкой, как это бывает со снами, увиденными перед пробуждением. Потрясение обострило все ее чувства. Стоя в соборе, она была поражена контрастом между жалкой серой толпой, сгрудившейся у амвона, и великолепными роскошными витражами, которые полыхали синевой и пурпуром под лучами горячего солнца. В соборе собралось множество людей: они неустанно молили Небо пощадить их и даровать прощение несчастному городу. Некоторые, надеясь обрести более надежную защиту, расположились в соборе на жительство, как это делалось во время большого скопления паломников. Это допускалось, ибо в соборе не было ни одной могилы. Ничьи бренные останки не должны были осквернять священный храм Богоматери, воздвигнутый во славу Успения ее и вознесения на небо.
Величие и божественная красота собора внесли успокоение в душу Катрин и помогли ей забыть смрадное логово преступников. Она долго молилась, обращая к Господу единственную просьбу – вернуть ей Арно, затем устроилась в уголке, дожидаясь ночи. Из-за наглухо закрытых дверей крипты, где бил священный источник, к которому стекались больные, доносились жалобы и стоны. Но Катрин все же удалось заснуть. Ей снилось, что она стоит одна на пустынной дороге под палящими лучами солнца. Дорога была красного цвета, словно раскаленное на огне железо, однако она продолжала бежать, потому что видела вдали силуэт Арно. Он был в своем черном панцире и медленным шагом уходил от нее все дальше. Катрин бежала за ним, бежала из последних сил, а дорога никак не кончалась, и фигура Арно уменьшалась на глазах. Катрин пыталась кричать, но ни единого звука не вырывалось из ее груди…
Она проснулась, как от толчка, и сразу поняла, что уже стемнело. Перед алтарем пылало бесчисленное множество свечей. Священники глубокими звучными голосами пели Miserere![4] Молящиеся подхватывали нестройным хором.
Сара стояла на коленях возле Катрин, беззвучно шевеля губами, затем оглянулась, и глаза ее вдруг заблестели.
– Пойдем, – сказала она, поднимаясь, – нас ждут.
Ансельм и Готье стояли на паперти, не входя в собор. Еще днем небо было голубым и ясным, но в сумерках его затянули грозовые облака. Было невыносимо жарко и душно, особенно после прохлады, царившей в соборе. Над городом стоял тяжелый запах дыма. Везде жгли ароматические травы и даже благовония, а на площади перед епископским дворцом по-прежнему полыхал костер, к которому подносили новые трупы. В городе пахло елеем и смертью, могильная тишина обвивала его, точно саваном, и Катрин, не осмеливаясь говорить громко, прошептала:
– Куда мы пойдем?
– В кожевенный квартал, – также еле слышно ответил Готье, – наш единственный шанс – это пролезть через решетку, которая перегораживает реку. Мы с Ансельмом были там и убедились, что охрана не поставлена.
Маленькая группа вышла из громадной белесой тени собора и углубилась в запутанный лабиринт старых улиц. Проходя мимо домов, они иногда слышали обрывки молитвы или рыдания.
Вскоре они оказались у подножия холма, рядом с рекой. Здесь располагались дубильни и сукновальни. Ансельм, который, чутко прислушиваясь, шел впереди, остановился у небольшого кривого мостика и показал им узкую дверь, пробитую в городской стене. Сейчас она была, естественно, замурована.
– Этот ход называется Телячьим лазом, – прошептал он. – Решетка прямо под ним.
Действительно, внизу проходил один из рукавов Эвра, перегороженный решеткой.
– Нужно спуститься в воду, – сказал Готье, – я вырву прут, чтобы мы могли пройти. К счастью, Телячий лаз все еще не охраняется. В этом месте слишком высокие стены.
Ансельм, вытащив из кармана какой-то длинный предмет, протянул его нормандцу.
– Возьми лучше пилку. Желаю удачи! И да хранит вас Господь!
– Вы не пойдете с нами? – удивилась Катрин. Она скорей угадала, нежели увидела улыбку и изящный поклон их странного знакомца.
– Нет, прекрасная дама, пока я останусь здесь. Я уже привык.
– А… а как же чума?
– Подумаешь! Чума уйдет, как пришла. Я обязательно выживу.
Он вновь поклонился и, не оглядываясь, двинулся большими шагами вверх по переулку. Готье уже спустился в воду, и Катрин слышала скрежет пилки, вгрызающейся в прут. К счастью, вода поднялась не очень высоко, но Готье приходилось работать, стоя почти по горло в воде, и ему приходилось трудно. Катрин невольно вздрогнула. Эти прутья казались такими огромными! Однако Готье, сжав зубы, пилил, вкладывая в работу холодное бешенство человека, которого внезапно лишили свободы.
Катрин ничего не сказала Саре об утреннем приключении. Признаться в этом было почему-то стыдно, а кроме того, она ни за что на свете не призналась бы цыганке, как обернулось дело между ней и Готье. Сара бы раскричалась, разохалась, стала бы нападать на нормандца и кричать, что только чудо спасло Катрин, хотя она, Сара, ее не раз предупреждала. Сама же молодая женщина после этого происшествия чувствовала себя с великаном гораздо увереннее. Теперь она знала, что Готье ее любит, но в то же время убедилась, как он умеет владеть собой и обуздывать даже самые неистовые желания. Отныне это будет их общей тайной, и никому она ее не выдаст! Возможно, также потому, что испытала мимолетное томление, желание уступить этой мощной страсти.
Через час Готье, мокрый с головы до ног, вылез из воды. Он задыхался. Но прут был перепилен и согнут. Внимательно оглядев пустынные переулки, он перевел взор на обеих женщин.
– Плавать умеете?
Катрин и Сара кивнули почти одновременно, хотя им давно не приходилось плавать на большое расстояние. Впрочем, в такую жару мысль о купании была приятной. Решившись, Катрин быстро сняла платье.
– Что ты делаешь? – зашипела на нее Сара. – Неужели ты хочешь…
– Раздеться? Конечно. Я свяжу одежду узлом и буду держать на голове. Это единственный способ не намочить ее.
– А… с этим как же? – спросила цыганка, с беспокойством посмотрев на Готье, который опять спустился в воду. Катрин пожала плечами.
– Можно подумать, у него нет других дел, как только разглядывать меня! Советую тебе сделать то же самое.
– Ни за что! Я скорее умру…
И Сара с большим достоинством вошла в воду, даже не подобрав руками юбки. Катрин скользнула в реку за ней. Ее обнаженное тело лишь на мгновение сверкнуло на берегу, и она двинулась к реке, привязав шнурками от корсета узел с одеждой. Прохладная вода показалась ей восхитительной; она с наслаждением растянулась в ней и поплыла к отверстию, достаточно широкому для ее стройной фигуры. Вода лишь слегка прикрывала соблазнительную наготу молодой женщины, и Готье, видимо, не доверяя самому себе, на всякий случай закрыл глаза, раскрыв их вновь, лишь когда легкий шелест камышей оповестил его, что Катрин надежно укрыта от нескромного взора.
Замок Синей Бороды
Неделю спустя, незадолго до заката, Катрин, Сара и Готье-Злосчастье в молчании глядели на замок Шантосе. Зрелище стоило того. Самая мощная крепость Анжу гордо вздымала к небу одиннадцать громадных башен, над которыми реял длинный золотой штандарт с черным крестом и белыми лилиями; гранитные куртины отражались в зеленоватых водах спокойного пруда, а дальше, куда хватало взгляда, простирались темно-зеленые леса. К подножию замка лепилась, как обычно, деревушка с ее веселыми синими и красными крышами. Однако Катрин казалось, что деревня приникла к замку не столько в надежде на защиту, сколько из страха. Дома в Шантосе тянулись к крохотной колокольне церкви, словно желая спрятаться от давящей тени крепостных стен. От этих черных немых башен на фоне темно-голубого неба веяло какой-то грустью, и одновременно от них исходила непонятная угроза. Внезапно Катрин ощутила непреодолимое желание бежать, и Сара с ее тонким чутьем бродяги с больших дорог, видимо, почувствовала то же самое.
– Уйдем отсюда! – прошептала она, словно боясь услышать звук собственного голоса.
– Нет, – мягко, но твердо ответила Катрин. – Ла Ир сказал, что Арно приедет за мной в Шантосе. Значит, я должна быть в Шантосе.
– Ты же видишь, что здесь нет королевы Иоланды. Ее штандарт был бы поднят над башней, но я не вижу королевского стяга, – настаивала на своем Сара.
– Однако я вижу королевские лилии, – вмешался Готье.
Но Катрин, которая пристально и недоверчиво рассматривала замок, только покачала головой.
– Когда король Карл произвел мессира де Реца в маршалы Франции, он позволил ему украсить свой герб лилиями. Другие штандарты принадлежат сиру де Краону, деду владельца замка. Однако нам нужно быть в Шантосе независимо от того, находится здесь королева или нет.
И молодая женщина решительно направила своего мула к подъемному мосту крепости. Остальным волей-неволей пришлось последовать за ней. Мулы, как и большая часть багажа, навьюченная на них, были подарены Катрин мэтром Жаком Буше, богатым буржуа из Орлеана, у которого некогда жила Жанна д'Арк и где Катрин всегда принимали с радостью. На Жака и его семью она всегда могла положиться как на верных, искренних друзей.
Катрин и ее спутники пришли в Орлеан после долгого изнурительного пути по разоренному войной, разграбленному и сожженному графству Бос. Они дошли до такой степени изнеможения, что порой им хотелось просто лечь у обочины и умереть, как это делают измученные животные. В конце пути Готье еще нашел в себе силы нести Катрин, которая не могла больше идти. Сара же кое-как тащилась, уцепившись руками за пояс великана. Семья Буше приняла их с распростертыми объятиями, с тем хлебосольным гостеприимством, которым некогда гордились все зажиточные люди. Матильда, мать городского старшины, и Маргарита, его жена, приняли странников как родных, но Матильда, не удержавшись, все-таки сказала Катрин:
– Дорогая графиня, я никогда не слыхала и не видела, чтобы знатная дама вела подобную жизнь. Неужели вам так нравится бродить по большим дорогам?
– Мне просто нравится один мужчина, – улыбнувшись, ответила молодая женщина, делая вид, что не замечает, как внезапно вытянулось лицо Готье.
В этом гостеприимном доме путники провели два дня. Когда сумерничали, говорили только о Жанне. Катрин рассказывала о суде, о казни, о кроваво-красном мученическом венце, в который вдруг ударили солнечные лучи, и он воспарил к небесам, унося с собой душу праведницы. И все, хозяева и слуги, сгрудившиеся у высокого камина, лили горькие слезы, оплакивая страдания и безвременную кончину Девы. В свою очередь орлеанцы вспоминали о чудесном освобождении города, о битвах, о великом страхе англичан перед святой воительницей в серебряных доспехах. Готье слушал их, широко раскрыв глаза, ибо до Нормандии доносились только слухи о подвигах Жанны д'Арк. В его дикой душе это повествование о крови, славе и любви находило особый отклик, ибо оно было созвучно старинным северным сагам, и он слышал топот коней, на которых взмывали в облака девы-валькирии, унося с собой воинов, павших на поле битвы.
Однако, когда Катрин объявила о своем намерении отправиться в Шантосе, в комнате воцарилось молчание. Дождавшись, когда слуги после молитвы ушли к себе, госпожа Матильда повернулась к своей гостье:
– Вам не следует туда идти, моя дорогая. Об этом замке ходит дурная слава, а барон де Рец – это не тот человек, у которого может просить гостеприимства молодая богатая женщина. Разве вы не слышали, что он принудил маленькую Катрин де Туар бежать с ним и выйти за него замуж, чтобы завладеть ее состоянием? Потом он приказал похитить свою тещу, госпожу Беатрис де Монжан, и отобрал у нее два замка, угрожая зашить ее в кожаный мешок и бросить в Луару. Ничем не лучше и его дед, этот старый грабитель и насильник. У нас хорошо знают делишки этого семейства.
– Однако королева согласилась остановиться в Шантосе…
– Ее просто вынудили. У этих людей хватило бесстыдства напасть на королевскую свиту, изувечить ее верных слуг. Поверьте мне, дорогая, они не боятся ни Бога, ни Сатаны. Ими движет одна лишь алчность, и они творят что их душе угодно…
Катрин, ласково улыбнувшись старой подруге, обняла ее и расцеловала.
– Я уже не прежняя молоденькая девушка, госпожа Матильда, да и богатства у меня больше нет. Осталось лишь несколько золотых экю, которые я прячу в потайном кармашке под юбкой. Все мои драгоценности находятся у Жана Сона, пока брат Этьенн не найдет возможности передать их мне. Я не буду ценной добычей для господ-стервятников… и я верю слову монсеньора де Реца. Он поклялся вырвать Арно де Монсальви из лап Ришара Венабля. Уверена, что ему это удастся.
Жак Буше вздохнул, с грустью и беспокойством глядя на Катрин.
– Он кузен Ла Тремуйля, который полностью подчинил себе нашего сира короля. Говорят, Жиль де Рец весьма предан своему родственнику.
– Жиль де Рец прежде всего капитан короля, а уж затем кузен Ла Тремуйля, – упрямо возразила Катрин. – И у меня нет выбора, если я хочу встретиться с мессиром де Монсальви.
Жак и его жена поняли, что Катрин не остановить: ничто не помешает ей отправиться в замок этого подозрительного анжуйца. Они перестали настаивать, но перед расставанием, целуя Катрин, Матильда сунула ей золотой образок с изображением своей святой заступницы и крохотный эмалевый ковчежец, в котором хранилась косточка святого Иакова.
Принимая эти дары, Катрин едва сдержала улыбку, ибо они напомнили ей парижский Двор Чудес. Она словно бы вновь увидела перед собой лачугу Барнабе, длинноносого Кокийара, высокого и костлявого, с тонкими гибкими пальцами, на которых плясали блики костра. Сколько раз наблюдала она, как эти ловкие пальцы засовывают крохотные косточки в ковчежцы, ничем не отличающиеся от этого! И в ушах ее звучал насмешливый голос Машфера, короля воров:
– Прибыльная у тебя работенка. Этот святой Иаков превзошел размерами слона великого императора Карла…
Возможно, и этот ковчежец вышел из рук Барнабе, и тогда святость его была весьма сомнительна, но Катрин он все равно был дорог, как мостик, связывающий ее с прошлым. Словно дружеская рука протянулась к ней из могильной тьмы, через пропасть навсегда ушедших лет… Сжав в ладонях позолоченную реликвию, она обняла Матильду со слезами на глазах.
Вот о чем думала Катрин, приближаясь к суровому, величественному замку. Рукой, затянутой в замшевую перчатку, она нащупала на груди маленький ковчежец и сжала его, словно моля тень Барнабе вдохнуть в нее мужество. Но в тот момент, когда она направила мула под своды арки, ведущей к подъемному мосту, оттуда появилось несколько вооруженных пиками солдат. От их тяжелых кожаных сапог вздымалась пыль, концы пик волочились по земле. Древками они подталкивали в спину человека в лохмотьях, со связанными руками, который покорно тащился впереди, щурясь под косыми лучами заходящего солнца. Замыкал шествие судейский в черном балахоне: на поясе у него висела чернильница, а в руках он держал пергаментный свиток, скрепленный красной печатью. Было все еще очень жарко, и судейский обливался потом в своем тяжелом суконном одеянии.
Солдаты повели связанного человека вдоль пруда, и вскоре вся группа исчезла за деревьями, низко склонившимися над водой. Догадавшись, что пленника ведут на казнь, обе женщины одновременно перекрестились. Катрин дрожала всем телом: встретившись взглядом с осужденным, она прочла в нем такой страх и такую муку, какие бывают только в глазах умирающего животного.
– Ни одного монаха, – пробормотала Сара, – некому будет утешить несчастного в его последний час. Боюсь, мы попали в пристанище нечестивцев.
Катрин еще крепче сжала ковчежец, ощущая непреодолимое искушение повернуть назад. Может быть, лучше будет остановиться на постоялом дворе или даже попроситься в крестьянский дом? И уже там поджидать возвращения Жиля де Реца? Но она тут же отвергла эту мысль. В замок могут прийти известия от Арно, а она об этом ничего не узнает, оставаясь в деревне. Возможно, Арно не поедет в Анжу и просто назначит ей место встречи. Наконец, Жиля де Реца пока не было в замке, а бояться его деда, немощного старика, было стыдно.
Как раз в это мгновение над их головами затрубил рог и раздался грубый голос часового:
– Что вам нужно, чужестранцы, и зачем пришли вы к этому замку?
Не дав Катрин времени для ответа, Готье приподнялся на стременах, сложил ладони рупором и зычно возгласил:
– Благороднейшая, могущественная госпожа Катрин де Бразен прибыла по приглашению монсеньора де Реца и просит открыть ей ворота замка. Предупреди своего господина. Пошевеливайся, приятель! Мы не привыкли долго ждать.
Катрин с трудом сдержала улыбку, слыша, какими титулами наградил ее Готье. Наименование было традиционным, но от ее былого могущества остались только воспоминания. Сара же не сводила с великана изумленного взгляда. Этот нормандец не переставал удивлять цыганку. Откуда взял он этот высокомерный тон, эти манеры, каких не постыдился бы и настоящий герольд? Однако надменность Готье принесла свои плоды. Железный шлем часового скрылся за бойницей высокой башни, прикрытой остроконечной крышей. Пока солдат летел во всю прыть исполнять приказание, трое путников въехали через арку на постоянный мост, который круто обрывался посреди пруда с зеленоватой водой, заросшей кувшинками и камышом. Прямо перед ними возвышалась громада подъемного моста, притянутого на цепях к почерневшим стенам, – его неохватные дубовые брусья были стянуты огромными железными скобами. Стены были настолько высоки, что кружилась голова. Узкие бойницы на самом верху казались совсем крохотными и почти исчезали в тени нависающих над ними галерей. Длинные темные выбоины в стенах говорили о том, что замку приходилось отражать свирепые штурмы. Шантосе походил на старого воина, сроднившегося со своими железными доспехами, которого ничто не заставит отступить или склонить голову: они даже умирают стоя, находя опору в гордости и в сознании своей неуязвимости.
На сторожевой башне запела труба. Солнце уже скрылось за горизонтом, небо постепенно зеленело, и по нему с хриплым карканьем носились вороны. Медленно и торжественно, с ужасающим скрежетом подъемный мост начал опускаться…
Катрин была поражена невероятной роскошью главной залы Шантосе, хотя удивить ее было трудно, ибо она привыкла к великолепному убранству дворцов Брюгге и Дижона, к богатству и изяществу королевской резиденции в Бурже или в замке Мен-сюр-Ивр, где король Карл любил принимать своих гостей. Здесь все сверкало от блеска массивных золотых блюд, усыпанных драгоценными камнями, резных серебряных кубков, статуэток из слоновой кости; меж двух табуретов, затянутых синим бархатом, стояла изумительная шахматная доска из зеленого хрусталя, инкрустированного золотом; что же до кресла сеньора, то оно было задрапировано тканью, почти сплошь расшитой золотой нитью, и сияло подобно епископскому облачению при свете бесчисленного множества длинных свечей красного воска.
Впрочем, в ослепительном блеске этой сине-красно-золотой залы было что-то хвастливо-напускное. Она напомнила Катрин безумные костюмы толстого Жоржа де Ла Тремуйля, который считал себя одетым, только нацепив золотые украшения весом в несколько килограммов. В этой вызывающе роскошной зале совершенно затерялись хозяева замка: лишь приглядевшись, Катрин различила фигуры старого сеньора в черном одеянии и молодой женщины в светло-сером платье. Между тем старик, встав с кресла, уже шел навстречу гостье.
– Добро пожаловать в наш замок, благородная госпожа! Я Жан де Краон и распоряжаюсь здесь в отсутствие моего внука Жиля де Реца. Его посланник уже несколько дней назад известил нас о вашем прибытии. Мы беспокоились за вас.
– Путь был нелегким, и я потеряла много времени. Благодарю вас, мессир, за вашу заботу.
Произнося эти слова, она глядела на молодую женщину, к которой повернулся сир де Краон.
– Позвольте представить вам мою внучку. Ее, как и вас, зовут Катрин. Она супруга Жиля, из благородного дома Туаров.
Обе женщины, церемонно поклонившись, внимательно изучали друг друга из-под скромно приспущенных век. Госпоже де Рец на вид было около двадцати шести лет; ее можно было бы назвать красивой, если бы не тени под темными глазами, в которых застыло испуганное выражение, словно у лани, затравленной охотниками. Она была высокого роста, стройная, но ее портили худоба и бледность. Цвет лица напоминал пастельные тона старинных миниатюр, подернутых дымкой времени. Небольшая голова с белокурыми косами, уложенными над ушами, была посажена на длинную изящную шею. Во всех ее движениях чувствовалась прирожденная аристократка, и Катрин вспомнила свою сестру Лоизу, бенедиктинку из монастыря в Таре, в Бургундии. Лоиза была похожа на эту молодую женщину, но никогда в ней не было такой покорности, такой печали и такой тревоги, которая весьма походила на страх. Рядом с этим хрупким созданием Катрин вдруг почувствовала себя сильной и решительной, хотя Катрин де Рец была выше и крупнее. Ей захотелось ободрить, взять под свою защиту эту грустную и чем-то испуганную женщину.
Мягкий голос молодой хозяйки замка прервал ее размышления. Увидев, что Катрин де Рец улыбается, она в свою очередь улыбнулась. Она сделала это от чистого сердца, ибо жена Жиля де Реца вызывала у нее симпатию – не то что этот старик, который, прищурясь, наблюдал за ними. Его внешность соответствовала зловещей репутации: больше всего он походил на хищную птицу. Высокий, прямой, ссохшийся, как мертвое дерево… На худом лице, помимо пронзительного взгляда черных глаз, выделялся большой горбатый нос, как бы заслонявший собой все остальное. Его тонкие бритые губы кривились в саркастической усмешке, взгляд глубоко посаженных глаз словно бы прятался под седыми кустистыми бровями. Катрин не нужно было вспоминать предостерегающие слова брата Тома и Матильды, чтобы понять: с таким человеком, как Жан де Краон, следует быть начеку.
Между тем госпожа де Рец, заметив усталый вид гостьи, предложила проводить ее в отведенную ей комнату.
– Верно, дочка, верно, – сказал Жан де Краон одобрительно и, повернувшись к Катрин, добавил: – Моя жена на охоте. Мне остается только завидовать, потому что нога у меня не гнется.
Перед тем как уйти к себе, Катрин задала вопрос, который давно обжигал ей губы:
– Вы знаете, что я придворная дама королевы Иоланды. Монсеньор Жиль уверял, что королева будет в Шантосе. Она уже покинула замок?
Ей показалось, что Катрин де Рец покраснела и отвела в смущении глаза, однако старый сеньор ответил без колебаний:
– Королева уехала несколько дней назад. Она вела здесь переговоры с герцогом Бретанским, которые завершились более чем успешно, так что теперь мадам Иоланда готовит свадебные торжества в Амбуазе для бракосочетания своей младшей дочери и наследника герцогства Бретанского.
– В таком случае, – промолвила Катрин, – мне следует, не злоупотребляя вашим гостеприимством, завтра же утром отправиться в Амбуаз, к моей королеве.
Глаза сира де Краона зажглись недобрым огнем, однако тонкие губы растянулись в любезную улыбку.
– К чему такая спешка? Ваш приезд – большая радость для моей внучки. Ей так одиноко здесь, вдали от мужа! Погостите у нас хотя бы несколько дней.
Катрин заколебалась. Невозможно было отказать, не нанеся обиды. Ни за что на свете она не позволила бы себе оскорбить родных маршала де Реца, от которого зависела судьба Арно. Решившись, она склонила голову в знак согласия.
– Благодарю за теплую встречу и добрые слова, мессир. Я охотно принимаю ваше приглашение и задержусь у вас на несколько дней.
Выйдя из сверкающей залы, Катрин словно бы ослепла. Глаза ее устали от обилия золота, и коридор показался ей темным и мрачным. Однако красивая винтовая лестница, ведущая наверх, была расписана прекрасными фресками на библейские сюжеты, ярко освещена факелами, которые были вставлены в бронзовые скобы с гербами владельцев замка. Катрин, утомленная навязчивой роскошью, уже ничего не замечала, кроме каменных ступенек, истершихся за многие столетия, и шлейфа светло-серого бархатного платья, который мягко колыхался перед ней, задевая иногда за неровные углы. Госпожа де Рец, видимо, чем-то испуганная, поднималась молча, а Катрин, внезапно оробев, не смела заговорить с ней. Не произнеся ни единого слова, они поднялись в крытую галерею и прошли еще несколько шагов, пока молодая хозяйка замка не остановилась перед низенькой дверью, глубоко врезанной в стену. Отворив ее, Катрин де Рец отступила в сторону, пропуская вперед свою гостью.
– Вот ваша комната, – сказала она. – Ваша служанка уже здесь и ждет вас.
В высоком железном канделябре горело несколько красных свечей, и их мягкий свет струился по галерее. Катрин пристально взглянула на свою тезку.
– Простите мое любопытство, госпожа Катрин, – мягко сказала она, – но отчего у вас такой печальный вид? Вы молоды, красивы, богаты, ваш супруг славен доблестью и благородством и…
Жена Жиля, вздрогнув, отпрянула, широко раскрыв глаза, прикрытые восковыми веками.
– Мой супруг? – спросила она глухо. – Вы уверены, что у меня есть супруг, госпожа де Бразен? Прошу вас, отдохните перед ужином. Подавать будут примерно через час.
Катрин вошла в свою комнату, не пытаясь больше расспрашивать хозяйку замка, а та беззвучно закрыла дверь и исчезла. Катрин огляделась. Это была красивая комната, увешанная коврами, с двумя узкими окнами. В углублении располагался высокий камин с колоннами, с овальным навесом. На стенах висели раскрашенные треугольные щиты и охотничьи трофеи. Из мебели здесь были огромная кровать с балдахином темно-зеленого бархата, кресло с высокой спинкой, большой дубовый шкаф с резными дверцами, два табурета с бархатными подушками, медный сундук, на котором были расставлены серебряные кувшины и чаши. Полог балдахина приоткрылся, и перед Катрин внезапно возникла плотная фигура Сары. Цыганка все еще не сняла свою дорожную накидку, а ее смуглое лицо, которое она тщетно мыла молоком и смазывала огуречным рассолом, было таким же белым, как полотняный платок.
– Неужели мы остаемся? – спросила она прежде, чем Катрин успела открыть рот. – Я узнала, что королева в Амбуазе.
– Мне тоже это сказали, – ответила Катрин, развязывая шнурки плаща, – и я хотела уехать завтра же. Но хозяева стали настаивать, чтобы мы погостили хоть несколько дней. Отказать было бы невежливо.
– Несколько дней? – сказала Сара подозрительно. – Сколько?
– Не знаю еще, четыре или пять, возможно, неделю, но никак не больше.
Однако лицо Сары помрачнело еще больше. Она покачала головой.
– Лучше бы уехать немедленно! В этом доме мне все не по сердцу! Здесь происходят странные вещи!
– У тебя слишком богатое воображение, – со вздохом промолвила Катрин, сидя на табурете и распуская косы, – лучше бы ты помогла мне привести себя в порядок.
Едва она произнесла эти слова, как дверь распахнулась, будто от удара, и в комнату ворвался Готье. Он был бледен, а разорванная одежда показывала, что ему пришлось с кем-то сцепиться. Не дав женщинам открыть рот, он крикнул:
– Надо бежать, госпожа Катрин! Бежать немедленно, если у вас есть хоть какая-то возможность! В этом замке вас ожидает не пристанище, а тюрьма.
Катрин, смертельно побледнев, встала, отстранила Сару, которая от ужаса выронила гребень.
– Что ты говоришь? Ты сошел с ума?
– Лучше бы я сошел с ума, – ответил великан с горечью, – но, к несчастью, сомневаться не приходится. Может быть, вас принимают как подобает, но со мной солдаты не стали церемониться и высказали все как есть. Когда я спросил, где у них конюшня, чтобы отвести туда наших мулов, сержант вырвал поводья у меня из рук и объявил, что я могу больше об этом не беспокоиться, потому что мулы де принадлежат теперь хозяину замка. Разумеется, я ему не поверил, но он пожал плечами и ответил: «Ну и глуп же ты, парень! Твоя госпожа не покинет Шантосе, пока ей не разрешит монсеньор Жиль. Мы получили на сей счет точные распоряжения, и я советую тебе шмыгать по замку тихонько, как мышка, если не хочешь иметь неприятности». Тут, признаюсь вам, госпожа Катрин, я не сдержался. В глазах у меня помутилось от ярости, и я схватил мерзавца за горло, но подоспели солдаты и вырвали его из моих рук. Мне удалось от них спастись, однако…
В этот момент в комнату Катрин толпой ввалились вооруженные люди. В одну секунду Готье, невзирая на всю свою силу, был схвачен, тем более что в него целились сразу три лучника: если бы он стал сопротивляться, в него всадили бы несколько стрел. Катрин, вне себя от гнева, пошла прямо на офицера, командовавшего отрядом. Стиснув зубы и раздув ноздри, сверкая глазами, она решительно приказала:
– Отпустите этого человека и ступайте вон! Как вы смеете…
– Весьма сожалею, благородная госпожа, – сказал офицер, неловко прикоснувшись к шлему, – ваш слуга ударил сержанта. Он подлежит отныне суду этого замка, и мне велено отвести его в подземелье.
– Он ударил за дело! Клянусь кровью Христовой! Похоже, что у вас здесь странные понятия о гостеприимстве! Вы отбираете моих мулов, пытаетесь испугать моего слугу и надеетесь, что он вам это спустит? Освободите его, иначе…
– Мне очень жаль, госпожа Катрин, но я выполняю приказ. Этого человека приказано заключить в тюрьму… Я подчиняюсь распоряжениям моего господина.
– Стало быть, ваш господин уже распоряжается судьбой моих слуг? – спросила Катрин с горечью. – Почему в таком случае меня не арестовывают? Отчего не бросить в тюрьму и меня, тем более что мне, кажется, запрещено покидать замок?
– Пусть вам ответит сир де Краон, благородная госпожа…
Неуклюже поклонившись, офицер вышел, дав солдатам знак увести пленника. На пороге Готье обернулся:
– Не грустите из-за меня, госпожа Катрин. Забудьте обо мне и помните мой совет: бегите, если можете!
Застыв на месте, Катрин и Сара смотрели ему вслед. Дверь затворилась. Глаза Катрин, ставшие почти черными от гнева, встретились со взглядом Сары.
– Ты говорила, что этому человеку нельзя доверять? – глухо сказала молодая женщина. – Можно ли еще сомневаться в его верности?
– Не отрицаю, что он вел себя как преданный слуга… хоть чувства его отнюдь не бескорыстны, – неохотно признала Сара, которая отличалась редким упрямством в своих предубеждениях. – Однако что же нам теперь делать?
– Что? – воскликнула Катрин. – Прежде всего узнать, что все это значит! Клянусь тебе, я немедленно потребую объяснений у сира де Краона. Я хочу знать, что уготовлено нам в этом доме.
Она стала торопливо и нервно заплетать распущенные косы, но руки у нее дрожали по-прежнему, и непослушные пряди выскользали из-под пальцев.
– Дай мне! – вмешалась Сара, взяв гребень. – Я тебя причешу, а потом ты переменишь платье. Ты должна выглядеть, как подобает знатной даме… чтоб тебя не принимали за какую-нибудь чернушку-цыганку!
Катрин даже не улыбнулась. Она застыла на табурете, и Сара принялась укладывать ее пышные волосы. Но руки молодой женщины не знали покоя: она то нервно стискивала пальцы, то теребила подол платья.
– Я должна знать, что нас ждет, – повторяла она, – я должна это знать!
Когда зазвучали трубы, возвещавшие об ужине, Катрин была готова. Сара выбрала для нее бархатное платье с кружевным воротничком, в котором она выглядела не только красивой, но и величественной. Выскользнув из ловких рук цыганки, она двинулась к двери с такой решимостью, словно шла на бой, и Сара не смогла сдержать улыбку.
– Ты похожа на боевого петушка, – сказала она насмешливо, но в голосе ее звучало одобрение.
– И ты еще способна шутить? – проворчала в ответ Катрин.
Катрин вошла в большую залу, где уже был накрыт ужин, в тот момент, когда высокая худая женщина, пылко жестикулируя, что-то рассказывала Жану де Краону и Катрин де Рец. Седеющей шевелюрой и внушительным носом она весьма походила на старого сеньора. На ней было атласное платье цвета осенних листьев, с золотой оторочкой и очень длинными рукавами, концы которых волочились по земле. Широко расставив руки, чтобы показать полет охотничьего сокола, она внезапно смолкла, увидев Катрин, и лицо ее осветилось приветливой улыбкой.
– Здравствуйте, моя дорогая, – сказала она с чувством. – Счастлива, что вы к нам приехали!
И тут же продолжила свой рассказ о сегодняшней охоте, которая принесла ей двух цапель и шесть зайцев.
– Как вы понимаете, – весело заключила она, – после такого денечка я умираю от голода. Будем садиться за стол!
– Прошу прощения, – сухо возразила Катрин. – Я хотела бы знать, кто приглашает меня к столу: гостеприимные хозяева или тюремщики?
Бесстрашная охотница – иными словами, Анна де Силле, бабушка Катрин де Рец, на которой старый Жан де Краон женился через год после свадьбы своего внука, – воззрилась на Катрин с величайшим изумлением и в то же время с уважением.
– Клянусь чревом моей матери, – начала было она. Однако старый Краон нахмурился и выпятил вперед нижнюю губу, что не предвещало ничего хорошего.
– Тюремщики? С чего вы это взяли, черт побери? – Он говорил сухим тоном, в котором звучала плохо скрытая угроза, но Катрин была слишком разъярена, чтобы это произвело на нее хоть какое-нибудь впечатление. Она холодно взглянула на старика.
– Я это взяла из того, что всего лишь час назад на моих глазах был схвачен, вопреки всем законам гостеприимства, мой вернейший слуга.
– Этот человек ударил сержанта. Мне кажется, столь дерзкий поступок заслуживает наказания.
– Я наказала бы его сама, если бы не знала, что поступок этот вызван весьма странными речами ваших людей. Ему не разрешили отвести наших мулов в конюшню, заявив, что они теперь перешли в вашу собственность и что мне они вряд ли в скором времени понадобятся, потому что я задержусь в замке дольше, чем сама рассчитываю. Любой слуга, если в нем есть хоть крупица преданности, пришел бы в негодование, мессир, и ваш сержант получил только то, что ему причиталось…
Жан де Краон пожал плечами.
– Солдаты обычно умом не блещут, – сказал он угрюмо. – Не следует придавать значения их болтовне.
– В таком случае прошу вас, мессир, доказать, что это всего лишь пустая болтовня. Для этого есть весьма простой способ. Прикажите отпустить моего слугу, и пусть приведут наших мулов. Я готова принести вам все необходимые извинения… но сегодня же вечером я покину ваш замок с моими людьми.
– Нет!
Это прозвучало как удар хлыста в напряженной тишине, воцарившейся после слов Катрин. Она слышала учащенное дыхание женщин и краем глаза увидела, что они переводят тревожный взгляд с нее на старого сеньора. Горло у нее сжалось. Удар был хоть и ожидаемым, но тяжелым. Она с трудом сглотнула слюну, но лицо ее оставалось спокойным. Ей даже удалось презрительно улыбнуться.
– Вот как вы заговорили, мессир! Странные у вас понятия о гостеприимстве! Значит, я пленница!
Слегка прихрамывая, Жан де Краон подошел к молодой женщине, которая, гордо выпрямившись в своем черном платье, по-прежнему стояла у двери. Он обратился к ней чрезвычайно ласково, и в голосе зазвучали просительные нотки:
– Раз уж мы завели этот разговор, попытайтесь понять меня, госпожа Катрин, и пусть между нами не останется никаких недомолвок. Этот замок принадлежит моему внуку. Он здесь хозяин, и для всех, кто живет в этих стенах… для всех, даже для меня, его воля – закон. Я получил относительно вас самые точные распоряжения: ни под каким предлогом вы не должны покинуть Шантосе до возвращения Жиля. Не спрашивайте меня почему, мне это неизвестно! Я знаю только, что Жиль должен найти вас здесь, когда вернется с войны, и я не могу ослушаться его приказа. Однако вам не следует беспокоиться, ожидание будет недолгим. Слишком яростные бои идут сейчас к северу от Парижа, и до зимы обязательно будет заключено перемирие. Англичанам нужна передышка даже больше, чем нам, поэтому Жиль возвратится в скором времени. А кроме того, разве вы забыли, что он привезет с собой человека, дорогого вашему сердцу?
Волна крови прихлынула к щекам Катрин. На какое-то время, захваченная гневом, она забыла об Арно и сейчас горько упрекала себя в этом. Вспомнив о любимом, она невольно смягчилась. Жан де Краон говорил правду. Арно должен был приехать сюда вместе с Жилем де Рецем, и сердце ее трепетало от радости при одной мысли, что очень скоро она увидит его, услышит звук его голоса. Если же она покинет Шантосе, их встреча отодвинется надолго, и кто знает, когда Арно сумеет нагнать ее.
Она не замечала, что Жан де Краон, внимательно наблюдая за ней, читает все мысли на ее лице. Когда она вновь взглянула на него, он, склонившись в учтивом поклоне, уже протягивал ей руку, сжатую в кулак.
– Будьте же благоразумны. Прошу к столу.
Но она не желала сдаваться.
– Хорошо, – произнесла она с усилием, – я остаюсь. Однако прикажите выпустить Готье.
Краон ответил все с той же любезностью, которая делала отказ еще более категоричным:
– Я не могу, госпожа Катрин! Законы этого замка суровы и выполняются неукоснительно. Тот, кто ударит солдата гарнизона, должен предстать перед судом… справедливым судом, будьте покойны! Когда Жиль здесь, он каждую неделю вершит суд сеньора, и только он один может принять решение, если затронута честь его людей. Все, что я могу вам обещать, это пристойные условия заключения. Вашего Готье не будут трогать, поместят в хороший каземат и будут удовлетворительно кормить. Ему тоже не придется долго ждать.
Большего требовать было нельзя. Катрин это поняла. Партия была проиграна, и пока следовало смириться. Однако в душе ее клокотало негодование, и она, грациозно подобрав длинную бархатную юбку, направилась к накрытому столу, словно бы не замечая протянутой руки. Жан де Краон медленно опустил руку.
Появились слуги с тазами, наполненными водой, и льняными белыми салфетками. Хозяева и гостья, молча усевшись по одну сторону длинного стола, совершили традиционное омовение рук. Затем капеллан, который пришел к ужину, прочел короткую благодарственную молитву, после чего были поданы первые блюда. Анна де Краон ела с жадностью, очевидно, и в самом деле зверски проголодавшись. Однако время от времени она отрывалась от еды и посматривала на Катрин с интересом, не лишенным симпатии. Ей явно нравились решительные натуры. Сама же молодая женщина едва притрагивалась к блюдам, которые ставились перед ней. Гордо выпрямившись и глядя вдаль невидящими глазами, она рассеянно вертела в руках хлебный мякиш. Она думала об Арно. Только воспоминание об Арно могло помочь ей побороть тревогу, от которой помимо воли сжималось сердце. Арно, сильный, бесстрашный Арно, первый клинок Франции вместе с коннетаблем Ришмоном… Арно с его невыносимым характером, неукротимой гордостью, оглушительным смехом… Арно с его нежными руками, горячими поцелуями, пылкими словами, от которых огнем вскипала кровь. Арно спасет и защитит ее, и никакие, даже самые мощные стены не будут ему помехой. Кто посмеет встать на пути у Монсальви?
Между тем Анна де Краон уже потягивалась и, не таясь, зевала.
– Ну, мне пора идти спать. На заре я отправлюсь травить кабана. Бартелеми поднял его на том берегу Коны.
Старая дама окунула пальцы в подставленный пажом золотой таз, вытерла руки салфеткой и, не обращая больше внимания на гостью, направилась к выходу, опираясь на руку мужа. За ними последовала их внучка, последней шла Катрин. Когда молодые женщины оказались достаточно далеко от ярко освещенного стола, Катрин почувствовала легкое прикосновение, и в руку ее скользнула маленькая, много раз свернутая записка. Сердце ее бешено забилось, в глазах засверкала радость, и она судорожно сжала бумажный комочек. На пороге хозяева и гостья обменялись церемонными поклонами, пожелав друг другу доброй ночи. Затем каждый из сотрапезников удалился к себе в сопровождении факельщика. Так завершился этот странный ужин.
Едва за Катрин закрылась дверь, как она устремилась к канделябру, в который уже были вставлены новые свечи, развернула записку и поднесла поближе к свету. Записка была короткой, без подписи, но Катрин и без того знала, кто ее писал.
«Приходите завтра в часовню в час терции.[5] Вам грозит опасность. Записку сожгите».
Катрин вздрогнула. Холодный пот струйкой потек по спине. У нее возникло острое ощущение непонятной, но страшной угрозы. Все вокруг показалось ей враждебным. Слабо вскрикнув, она уставилась испуганным взглядом на стену, увешанную коврами и гобеленами: в неверном свете свечей вытканные на них люди словно бы ожили; воины занесли свои мечи над женщинами, которые пытались укрыть детей и тянули к убийцам умоляющие руки. У одной из них уже было перерезано горло, и кровь хлестала фонтаном. Она валилась навзничь с искаженным от муки лицом, закатив глаза. Всюду была кровь, все рты были распялены в беззвучном крике, но Катрин казалось, что она слышит вопли и стоны. Гобелен ожил на глазах!
Сара, спавшая на приступке у кровати, проснулась и в страхе воззрилась на Катрин – бледную, дрожащую, с полубезумным взором. Цыганка вскрикнула:
– Господи! Что это с тобой?
Катрин вздрогнула всем телом. Она оторвалась наконец от сцены избиения младенцев, изображенной на гобелене, и, взглянув на Сару, протянула ей записку.
– Вот, прочти, – сказала она глухо. – Ты была права, нам нельзя было приезжать сюда. Боюсь, что мы попали в западню.
Цыганка читала долго, произнося вполголоса каждое слово по складам, затем вернула записку Катрин.
– Может быть, нам удастся выбраться быстрее, чем ты думаешь. Если я не ошибаюсь, кто-то здесь сочувствует нам. Кто же хочет нам помочь?
– Госпожа де Рец. Она кроткая, молчаливая и чем-то очень напуганная. Трудно понять, о чем она думает. Если бы только узнать, чего она боится…
Тонкий дрожащий голос, донесшийся, казалось, из каминной трубы, заставил обернуться обеих женщин.
– Она боится своего мужа, как и все мы здесь. Она боится монсеньора Жиля.
Из тени, отбрасываемой каменной колонной, выступила на свет совсем юная девушка, невысокая и хрупкая, в одежде служанки. Чепец с трудом держался на ее пышных пепельных волосах, она поминутно краснела и теребила в руках концы голубого фартучка. Катрин увидела, что глаза ее полны слез. Внезапно, прежде чем ее успели остановить, молоденькая служанка бросилась Катрин в ноги и обхватила их руками.
– Простите меня, мадам, но мне так страшно! Мне страшно уже столько дней! Я спряталась здесь, чтобы умолять вас забрать меня с собой. Ведь вы скоро уедете отсюда, вы не останетесь в этом ужасном замке?
– Мне хотелось бы уехать, – ответила Катрин, пытаясь оторвать девчушку от своих ног, – но, боюсь, меня держат здесь как пленницу. Встань, прошу тебя, и успокойся! Чего тебе бояться, если монсеньор Жиль еще не вернулся?
– Он еще не вернулся, но скоро будет здесь! Вы не знаете, что за человек Синяя Борода! Это чудовище!
– Синяя Борода? – вмешалась Сара. – Какое странное прозвище!
– Оно ему очень подходит! – сказала девушка, не вставая с колен. – В этих местах все называют его Синей Бородой, когда поблизости нет солдат. Он лживый, жестокий, коварный… Он берет все, что ему нравится, и нет в нем ни жалости, ни сострадания…
Мягко, но твердо Катрин подняла маленькую служанку и усадила на сундук, сев рядом.
– Как тебя зовут? Как ты пробралась сюда?
– Меня зовут Гийомет, мадам, я из Вильмуазана, большой деревни к северу от замка. Люди монсеньора Жиля схватили меня в прошлом году и привели в замок вместе с двумя другими девушками из нашей деревни. Нас определили в услужение к госпоже де Рец, но я быстро поняла, что служить нам придется ее супругу. Он вернулся в замок через несколько дней, и две мои подруги, Жанет и Дениз, умерли вскоре после его приезда…
– Но… от чего? – спросила Катрин, невольно понизив голос.
– Они пошли на потеху монсеньору Жилю и его людям. Жанет нашли в конюшне, на соломе… она была задушена. А Дениз утром подобрали прачки у подножия башни, со сломанной шеей.
– А ты? Как же тебе удалось ускользнуть?
На лице Гийомет появилась вымученная улыбка. Она заплакала.
Читать бесплатно другие книги:
