Пробуждение каменного бога Фармер Филип

* * *

Он очнулся и не понял, где оказался. В пятидесяти футах трещал огонь. Дым ел глаза, вызывал слезы. Где-то кричали и вопили люди.

Открыв глаза, он увидел выкатившийся из-под рук кусок пластика, который до этого находился перед ним. Что-то легко ударило его по коленкам, скользнуло к ногам и свалилось на каменную площадку.

Он сидел в кресле — своем рабочем кресле. Кресло покоилось на высоком троне, вырезанном из гранита, а сам трон стоял на круглой каменной платформе. На камне виднелись темные красно-коричневые пятна. Упавшая вещь оказалась частью стола, на который он опирался, когда потерял сознание.

Он находился в одном из концов гигантского строения, сложенного из гигантских бревен, громадных деревянных панелей и видневшихся высоко над головой балок. Пламя вырывалось из-за стоящей перед ним стены. Крыша на другом конце провалилась и, благодаря ветру, дым уносился прочь. Он мог видеть снаружи небо. Оно было темным, чуть светлея вдали. В пятидесяти ярдах от него, освещенный пламенем, лежал холм. На вершине холма вырисовывались силуэты деревьев, покрытых листвой.

А всего миг назад была зима. Вокруг зданий Исследовательского Центра Сиракузы Нью-Йорк лежал в глубоком снегу.

Дым повернуло, закрывая от него панораму. Пламя поднялось выше и охватило множество столов и скамеек, а также толстые колонны, поддерживающие крышу. Они напоминали темные столбы с жуткими, вырезанными одно над другим лицами. На столах стояли блюда, кубки и прочая посуда. Из перевернутого кувшина на ближайшем столе лилась темная жидкость.

Он встал и закашлялся, когда дым коснулся его лица. Он спустился с сиденья высокого трона, который теперь, в свете разгоравшегося пламени, оказался гранитом, пронизанным черными и красными вкраплениями кварца. Изумленный, он огляделся вокруг и увидел край частично открытой двери — двустворчатой двери или ворот, а снаружи — снова пламя и мечущиеся, извивающиеся, падающие и кричащие тела.

Пора было подумать о бегстве, пока до него не добрались огонь и дым, но с другой стороны, его совсем не прельщало встревать в разгоревшуюся битву. Он припал к каменной платформе и потом соскользнул на твердый земляной пол зала.

Оружие. Ему необходимо оружие. Он сунул руку в карман пиджака и достал перочинный ножик. Нажал кнопку — выскочило шестидюймовое лезвие. В Нью-Йорке 1985-го года нож с таким лезвием считался бы незаконным, но если в 1985-м человек хотел чувствовать себя в безопасности, ему приходилось пользоваться и не такими запрещенными средствами.

Не переставая кашлять, он стремительно прорвался сквозь дым и достиг раскрывающихся в обе стороны дверей. Он встал на колени и заглянул под них, так как верхний край находился выше его головы.

Огни из горящего зала и других зданий слились, освещая причудливую картину. Вокруг плясали пушистые лапы и хвосты, белые, черные и коричневые. Лапы чем-то походили на ноги людей. Они странно изгибались, скорее напоминая задние ноги четырехфутовых животных, которые вдруг решили выпрямиться, стать как люди, но так и остались ни зверем, ни человеком.

Хозяин одной пары ног свалился на спину, в его живот вонзилось копье. Человек изумился еще больше. Существо напоминало что-то среднее между человеком и сиамским котом. Шерсть на теле была белой, мордочка ниже лба — черной, такой же как и нижние части ног, рук и хвоста. Мордочка казалась плоской, как лица некоторых людей, но нос был круглым и черным, как у кота, уши — тоже острыми и черными. Рот — по-мертвому открытый, являл острые и кривые зубы.

Копье выдернуло существо с такими же кривыми ногами и длинным хвостом, но одноцветным коричневым мехом. А потом раздался крик, ноги качнулись вперед и упали поперек сиамски-человеческого создания, и человек смог внимательно рассмотреть тело копьеносца. Казалось, он тоже происходил из эволюционировавших четвероногих, получивших такие человеческие черты лица, как расположенные спереди глаза, подбородок, человеческие руки, плоское лицо и широкую грудь. Но если первое существо напоминало сиамского кота, то второе — скорее енота. Оно было почти все коричневым, за исключением глаз и щек, покрытых черными полосками меха.

Кто убил его, человек не видел.

Пока не заставит пламя, выбираться наружу желания не было. Он нагнулся к воротам и посмотрел сквозь них. Может он попал в другую реальность. Или он в своей реальности, а все это — плод безумного воображения, каким-то образом пробудившегося в его мозгу?

Пламя лизало спину. На другом конце здания рухнула часть крыши. Он встал на колени и подлез под ворота, надеясь остаться незамеченным.

Он достиг уже длинной стороны здания, когда вокруг него опять сгустился дым. Это было ему на руку, но вызвало кашель и наполнило глаза слезами. Поэтому-то он и не увидел енотолицего существа, которое вылетело на него из дыма с поднятым вверх томагавком. И человек так и не понял, что оно вовсе не нападало на него, а потом было уже слишком поздно. Видно, существо налетело на него чисто случайно, ослепленное дымом и потерей одного глаза, который висел на ниточке нерва. Возможно, оно вообще не подозревало о его существовании, пока не налетело на его тело.

Человек рванулся вперед, и лезвие вошло в поросший шерстью живот. Брызнула кровь, существо качнулось назад, высвобождая лезвие. Томагавк прошел мимо головы человека. Существо повернулось назад, схватилось за живот, потом обернулось и упало на бок. И только тогда человек понял, что енотолицый не собирался нападать. Он подобрал томагавк, переложив нож в левую руку, и потащился прочь, кашляя и задыхаясь от дыма.

Он чувствовал озноб, но уже был способен к действиям. Мозг только начал согреваться, тело, ломая лед, впитывало плотью через кожу тепло. К нему приближался еще один енотолицый. Этот, очевидно, видел его, но смутно. Щурясь от дыма, он бросился к человеку. Он держал короткое тяжелое копье с каменным наконечником обеими руками, прижимая его к животу, и вдруг присел, будто не веря глазам своим.

Человек выпрямился, приготовив томагавк и нож. Он чувствовал, что шансов у него не было. Хотя поросшее шерстью двуногое было только пяти футов и двух дюймов высотой, а в нем было шестьдесят три фута и сто сорок пять фунтов, он не знал, как пользоваться томагавком с достаточной эффективностью. А ведь, вот смех, он был частично ирокезом.

При его приближении енотолицый съежился. Примерно за тридцать футов тот остановился. Потом его глаза округлились, и он вскрикнул. Его крик потонул в общем бедламе, но шестеро других — трое кошколюдей, как он их назвал, и трое енотолицых — обернулись. Бросив сражаться, они уставились на него, а некоторые окликнули ближайших воинов. Те также бросили колоть и рубить друг друга, и над полем боя повисла молчаливая и неподвижная тишина.

Человек рванулся к лестнице. На его пути оказался только енотолицый, который заметил его первым. Остальные, конечно, могли бросать копья и томагавки, но у него был шанс. Слишком далеко, а луков и стрел он не заметил.

Когда человек приблизился — енотолицый отодвинулся, но в сторону и так, что если бы захотел, мог оказаться между лестницей и человеком. Потом енотолицый шагнул вперед и поднял копье, и человеку осталось только защищаться. Он не желал пользоваться томагавком, но даже если и придется, то вряд ли тот выстоит против копья. Его единственный шанс — добраться до существа, пока то не оказалось близко настолько, чтобы воткнуть в него свой нож. Он швырнул томагавк изо всех сил, на которые было способно его непослушное тело. И благодаря везению, а не мастерству, лезвие ударило енотолицего в шею. Тот опрокинулся навзничь.

Зрители, которыми стали уже все бойцы, разразились воплями. Только кошколюди кричали в восторге, а енотолицые — в отчаянии. Енотолицые помчались к лестницам, спасая собственную шкуру, бросая в сторону свои копья и томагавки. Некоторые перескочили через палисадник, но большинство было поколото и порублено со спины, прежде чем они добрались до лестниц, или же на самих лестницах. Было взято несколько пленников.

И только потом человек понял, что енотолицый вовсе не хотел применять против него копье. Он поднял оружие, чтобы отбросить в сторону, как бы выказывая свое смирение. Но тут на его пути оказался томагавк. Жизнь — магнитофонная лента, которую можно прокрутить заново, переписать или стереть.

Его окружили кошколюди. Правда, они не приближались настолько, чтобы коснуться. Они опустились на колени и поползли к человеку, вытянув руки. Их оружие лежало на земле сзади. Лица хранили какое-то странное выражение. Мех, круглые, черные, влажные носы; далеко отстоящие, длинные острые зубы и глаза, очень похожие на кошачьи, делали их выражение непередаваемым.

Но их поза выражала страх, ужас, благоговение. Да и каким бы ни было их выражение, они явно не хотели причинять ему вреда.

Пламя за его спиной стало ярче, он уже видел отблеск их глаз. Зрачки казались узкими листьями на фоне огня.

Один подошел совсем близко и вытянул руку, чтобы его коснуться. Рука, несмотря на шерсть, была явно человеческой. Она имела четыре пальца и ногти, а не когти. Большой палец отставлен в сторону.

Он почувствовал кончики пальцев на своей руке, и это прикосновение прожгло дыру в его обороне. Ночное небо, горящее здание, высокие частоколы, тела коричневых и черно-белых хвостатых существ и, теперь, горящие глаза и маленькие лица женщин и детей, выглядывающих из хижин. Все закружилось: круг за кругом. Существо на коленях перед человеком в ужасе вскрикнуло и попыталось отползти на четвереньках назад. Человек повалился, ударился плечом и растянулся на земле, в то время как остальные бросились в разные стороны. Единственное, что он помнил, так это черный кончик хвоста, который лежал перед его глазами. Тот дергался и трепыхался, становясь больше и чернее и, наконец, все вокруг стало черным и погрузилось во мрак.

Свет и звук возвращались. Он лежал на спине на мягкой шерсти и какой-то мягкой субстанции под ней. Над головой был низкий потолок с почерневшими от дыма балками и вырезанными из дерева фигурами, украшенными мехом и свисавшими с прикрепленных к потолку кожаных лент. Комната, футов двадцать на тридцать, была заполнена сиамскиподобными созданиями. Рядом с его кроватью стояли самцы, но потом сквозь образовавшийся проход между самцами прошла самка. Она была около пяти футов ростом и имела совершенно круглые груди, покрытые мехом, и маленькие безволосые участки кожи вокруг сосков. На шее она носила бусы из трех ниток громадных голубых камней и меховые манжеты, на которых покачивались маленькие каменные фигурки. Ее удивительные темно-синие глаза напоминали ему глаза сиамских кошек, которые жили у его сестры.

Самцы носили бусы и кулоны, сделанные из камня, а также браслеты на руках и ногах с крошечными изображениями или геометрическими фигурками, а у нескольких были к тому же плюмажи из перьев на манер тех, что носили в вестернах индейские вожди. Лишь некоторые были вооружены, и то скорее церемониально, нежели утилитарно, судя по декоративности и легкости оружия.

Самка склонилась над ним и что-то произнесла. Он и не надеялся понять ее. Язык казался незнакомым, поскольку не принадлежал ни к одной известной языковой семье. В нем не было ничего от германского, славянского, семитского, китайского или банту. Если он и напоминал ему что-нибудь, так это мягкость звучания полинезийского диалекта, но без глотательных пауз. Позже, когда его уши немного привыкли, он различил паузы, но в отличие от полинезийского они ничего не значили.

Ее зубы были зубами хищника, но дыхание приятным. Язык казался таким же шершавым как у кошки. Несмотря на удивительно чуждую внешность, он посчитал ее достаточно привлекательной. Правда, он тут же решил, что сиамские кошки всегда были странными и удивительными созданиями.

Он приподнялся на локти и попробовал сесть. На его боку был испачканный кровью нож. Самка отшатнулась, и самцы за ее спиной, тесня друг друга, отодвинулись прочь. В их шепоте слышался ужас.

Мгновение, и он сел, руки схватились за край кровати. Собственно, он лежал не на кровати, а на куче шкур внутри небольшой ниши в стене. Окон не было, свет проникал через две открытые двери в дальней стене и от нескольких факелов, горящих в подставках вдоль стен. Снаружи двери стояла толпа самцов, самок и детенышей. Детеныши — котята — были очень миленькими с большими черненькими ушками, круглыми мордочками и большими глазами. Хвосты были такими же черными, как и у взрослых.

Он встал на ноги, на секунду в глазах потемнело, но потом в голове прояснилось. В тот же миг появился новый проход, и через Него прошла еще одна самка. Она несла большую глиняную чашу, украшенную по бокам геометрическим орнаментом, с супом из мяса и овощей. Аромат был удивительно аппетитным, хотя и необычным. Он принял чашу и деревянный прибор, составлявший деревянную ложку с одной стороны и двузубую вилку — с другой. Суп был сытным и вкусным, а кусочки мяса напоминали оленину. На миг перед ним предстал енотолицый, но потом он решил, что слишком голоден, чтобы думать об этом. Несмотря на невыразимую тишину и пристальные взоры собравшихся, он съел весь суп. Самка унесла супницу, и все столпились вокруг, будто боясь упустить его следующее движение.

Он пошел к ближайшей двери, перед ним образовался проход. Солнце только осветило холмы на востоке. Он был без сознания слишком долго, особенно если принять во внимание состояние, в котором он оказался после увиденного сражения и необычайного окружения.

Теперь можно было задуматься… Где же он очутился? Где же, черт побери?..

Холмы и деревья, которые он видел вдалеке, на первый взгляд принадлежали окрестностям Сиракуз. Но больше ничего знакомого.

Большой зал сгорел не полностью, да и все остальные здания, от которых, он думал, остались одни головешки, тоже лишь полуобгорели. Земля вокруг них была еще мокрой от дождя, который погасил пламя.

Снаружи деревянного зала обстановка огороженной деревни напоминала своими длинными домами онондагское поселение семнадцатого века. Веревочные лестницы и трупы исчезли. Рядом с залом стояло несколько деревянных клеток с дюжиной пленных енотолюдей.

Ворота частокола были открыты, и через них виднелись поля кукурузы и прочих злаков. На них работали самки, в то время как их детеныши бегали вокруг, а более старшие помогали матерям. Вооруженные самцы охраняли поля, некоторые стояли на наблюдательных вышках или рядом с частоколом. Солнце и небо были теми же самыми, что и прежде.

Кошколюди, видно, ждали, как он теперь поступит. Он надеялся, что не превратит их страх и благоговение в ненависть. Он был совершенно сбит с толку и мог бы сойти с ума, если бы по своей природе не «съел собаку» на прагматизме.

Был путь узнать язык.

Он заметил самку, которую увидел первой, ту, которая напоминала ему о сиамской кошке его сестры. Он указал на себя пальцем и произнес:

— Улисс Поющий Медведь.

Она взглянула на него. Остальные забормотали и непонятно заволновались.

— Улисс Поющий Медведь, — повторил он.

Она улыбнулась или, во всяком случае, широко открыла рот. Опасная улыбка. Такие зубки могли вырвать у него большой кусок мяса. Не то чтобы они были такими большими по сравнению с домашними кошками — такого же размера. Собственно, они были даже маленькими и клыки были чуть длиннее остальных зубов. Но зато уж остры — это точно.

Она что-то сказала и он повторил свое имя. Стало очевидно, что она тоже пыталась повторить его слова, хотя и не понимала, что он назвал свое имя.

Через некоторое время она выдавила:

— Вуриза асиингагна вапира. — Так примерно звучало это на английском.

Он содрогнулся. Что ж, придется приспосабливаться. Он должен узнать их язык.

— Вуриза, — сказал Улисс и улыбнулся.

Большинство из них выглядело озадаченными и чуть позже он понял, почему. В конце концов каждый думает, что его бог будет разговаривать на языке своих обожателей. А здесь был бог и спаситель: тот, кого они ждали сотни лет, и говорил он на языке богов не лучше новорожденного младенца.

К счастью, вуфеа были рациональны как и всякие человеческие существа. Их верховный жрец и его дочь Авина, высказали предположение, что когда Вувизо, бог вуфеа, превратился в камень, он находился под чарами Вурутаны, Великого Пожирателя. Вувизо забыл свой язык, но он его быстро вспомнит.

Авина стала главным помощником и инструктором. Почти все время она была рядом с ним и, поскольку любила поболтать даже с богом, который приводил ее в содрогание, учила его довольно быстро. Она была умна — иногда казалось, что она даже умнее его — и она придумывала множество способов ускорить его обучение.

Она обладала также чувством юмора, и однажды, когда Улисс, наконец, понял один из ее каламбуров, дала понять, что он продвигается быстро. Он был так доволен собой и ею, что почти поцеловал ее. Но потом схватил себя, как положено, за загривок и швырнул обратно. Он слишком возлюбил этих нежных, изящных созданий. И сделал это непреднамеренно. Тем не менее, она стала точкой фокуса, островком в неизвестном мире и изменчивом море. И потом с ней было приятно. Когда она ушла, он почувствовал необычайное волнение и тревогу, словно лава за стальной дверью.

С того времени как он понял ее первый каламбур, он принялся знакомиться с бытом деревни и ее окрестностями на несколько миль в округе. Ему всегда сопутствовали вождь и дюжина молодых воинов. Они отходили на некоторое расстояние от деревни в любом направлении и там его останавливали. Он хотел идти дальше, но в то время понимал, что еще не способен противиться своим провожатым, которые, в сущности, были его тюремщиками.

К северу и западу лежала страна высоких покатых холмов, озер, небольших речек и множества ручейков как вокруг Сиракуз. На востоке, за несколькими милями холмов располагался гигантский лес вечнозеленых растений. К югу на две мили страна была изрезана холмами, а потом начиналась обширная равнина. Она бежала вдаль насколько хватало глаз с вершины холма, почти восьмисот футов высотой. Только где-то на горизонте виднелась темная полоска, которая, по его мнению, была цепью гор. Потом, во второе путешествие, он решил, что это гряда облаков. А в третье путешествие он вообще не мог сказать, что это такое.

Он спросил об увиденном Авину и та, странно взглянув на него, ответила:

— Вурутана! — она произнесла это так, словно понимала, почему он спрашивает.

Вурутана, как узнал потом Улисс, означал Великого Пожирателя. Он значил что-то еще, но пока Улисс плохо знал язык, чтобы уловить все основные нюансы и тонкости.

Согласно Авине на севере и востоке располагались другие деревни вуфеа. Их враги, которые называли себя вагарондит, жили к северу и востоку. В этой деревне было человек двести, а вообще вуфеа населяло около трех тысяч.

У вагарондит существовал свой язык, отличный от вуфеа, но обе группы для общения пользовались третьим, общим языком, который они называли аурата.

Вуфеа не только не изготовляли металл, но даже о нем и не слышали. Нож Поющего Медведя был первой сталью, которую они видели.

Более того, они ничего не знали о луках и стрелах. А этого он не понимал. Они могли не знать металла, потому что его не было в округе. Но даже у людей каменного века существовали луки и стрелы. Правда, потом он вспомнил об аборигенах Австралии, которые были так технически отсталы, что даже не имели никакого представления о принципах дугообразования. Им они были просто ни к чему. Они были достаточно развиты, но лука не изобрели. И потом, существовали американские индейцы, которые делали колеса к игрушкам своих детей и, тем не менее, не использовали этого принципа для создания тележек вагонов и карет.

В своих путешествиях, особенно на восток, он постоянно искал подходящее дерево и, найдя одно, напоминающее тис, велел воинам нарубить каменными топорами веток и отнести их домой. Там он достал необходимые жилы и перья и после некоторых неудачных экспериментов изготовил луки и стрелы.

Вуфеа были удивлены, но, взяв луки, быстро с ними освоились. Немного попрактиковавшись с соломенными чучелами, которые он соорудил, они выпустили вагарондитского пленника, проводили за поля и велели приготовиться к смерти.

Улисс не препятствовал, так как не знал, как далеко он мог пользоваться своим авторитетом. Он понимал только, что является своего рода богом. Это сказали ему вуфеа, но даже и без этого он догадался бы по их отношению. Он даже принял участие в некоторых церемониях, проходивших в еще не до конца отстроенном зале. А вот что за бог и какова его сила он не знал. Все покажет время. У него не было причин да и особого желания вступаться за вагарондита. Но он не мог и остаться рядом, пока молодые бойцы пробовали на енотолицем свое искусство.

Вначале казалось — некоторые вуфеа возмутились. Они угрюмо поглядывали в его сторону, в их рядах слышался ропот. Но никто открыто против него не выступал, а когда верховный жрец Аузира, отец Авины, обрушился на них, потрясая жезлом со змеей и большой птичьей головой, гремя камнями в тыкве, он на них быстро нагнал страху. Смысл его речи был в том, что они теперь находились под новым режимом. Их мысли, каким быть богу, совсем не обязательно должны совпадать с его собственным мнением. И если они сейчас не образумятся, то одним мановением божественной руки превратятся в камень. Повторив тем самым обратную процедуру, благодаря которой каменный бог проснулся, обрел плоть и вновь пошел рядом с ними.

Так в первый раз Поющий Медведь получил намек на то, что случилось с ним на самом деле. Позже он расспросил Анину, повернув вопросы так, чтобы она не догадалась, как глубоко было его невежество. Она чуть улыбнулась, взглянув на него уголком своего большого раскосого глаза. Может быть она смекнула, что он не знал, что случилось. Но если она оказалась достаточно умна, чтобы понять это, то она также была достаточно умна, чтобы держать свой язык за зубами.

Он был камнем. Его нашли на дне озера, которое обмелело после гигантского землетрясения. Он примерз к гигантскому креслу, и его локти покоились на обломке камня. Он сидел в каменном кресле, чуть подавшись вперед. Он был так тяжел, что потребовались усилия всех самцов двух деревень, чтобы выудить его из хляби и перетащить на катках в деревню. Там его водрузили на гранитный трон, который был подготовлен задолго до этого многими поколениями.

Улисс Поющий Медведь спросил ее о троне. Кто создавал его? Он не видел никаких намеков на то, что вуфеа могли резать камень.

Трон был найден в руинах великого города Древних. Она очень туманно упомянула о самих Древних и нахождении их города. Где-то на юге. Давным-давно, двенадцать поколений назад. Вуфеа жили на много переходов южнее. Там была степь с тысячами бродящих по ней животных. Потом на месте деревень и древнего города появился Вурутана, и вуфеа вынуждены были бежать на север, спасаясь от тени Вурутаны. Им пришлось бы передвинуться на север в следующем поколении вновь, если бы в Вувизо не ударила молния, он перестал быть камнем и вновь не обрел плоть.

Оказалось, что молния ударила в него во время бури, которая разразилась, когда напали вагарондит. Из-за нее и загорелся замок. А остальные пожары были на совести вагарондит.

Этой ночью Улисс вышел наружу из своих новых покоев в замке. Он взглянул на небо и подивился, что находится на земле. Но как он мог оказаться где-то еще? А если он на Земле, то какой же сейчас год?

Звезды складывались в непривычные созвездия, а луна казалась больше, словно стала ближе к Земле. Это было уже не голое серебристое тело, которое он знал в 1985. Она была голубой и зеленой с клубящимися белыми массами облаков. Собственно, Луна больше всего напоминала Землю, видимую со спутника. Если это была Луна, то она просто оземлянилась. Скалы дали ей воздух, образовали твердь, снабдили водой. В прошлом не раз появлялись статьи о возможности землянизации, но начать подобную работу можно было не раньше, чем через несколько столетий.

Если исходить из этого и из того, что он жив, то с 1985 года миновали целые века, а может быть и миллионы лет.

К тому же должно пройти не меньше миллиона лет, пока гуманоидная цивилизация разовьется из домашних животных. Внешность сиамских котов могла быть просто обманчива. Вполне возможно, что у них был какой-то иной предок. Животные его времени казались слишком специализированными, их эволюция зашла в тупик. Двуногие вуфеа могли развиться, например, из енотов. У них было много общего; Но человекоподобное существо из кисок его времени?

Может, кошкообразные вуфеа и енотообразные — да в добавок кошкообразные вагарондит — произошли от енотов или даже приматов, лемуров, к примеру. Но что-то не верилось. Скорее, вряд ли. И почему тогда сохранились хвосты? Для чего они служили он не знал. Эволюция уничтожила хвосты высших обезьян. Почему же она оставила их этим созданиям?

Да и не существовало другой животной жизни для сравнения. Были лошади, уменьшенные копии чистокровных рысаков его времени, обитавшие на равнинах к югу от их деревни. Некоторые виды или породы жили в лесу. Они служили пищей вуфеа, которым еще не приходило в голову оседлать их и проехаться верхом. Лошади существенно не изменились. Но существовало животное с изящной мордочкой, жирафоподобной шеей и питающееся листьями деревьев. Он мог бы поклясться, что животное произошло от лошади.

Иногда встречалась белка-летяга, правда, не планирующий зверек его дней; у этой были мышеподобные крылья и летала она в точности, как летучая мышь. Но она была грызуном и произошла от белки-летяги.

Встречалась еще птица, двенадцати футов ростом, на очень толстых ногах, которая казалась просто поразительной, будто ее предком служил маленький юго-западный роадраннер (птица из семейства кукушек, обитающая на территории США).

И существовала еще масса других животных, которые получились за много миллионов лет эволюции из видов, которые он знал когда-то.

Авина расспрашивала о его жизни до того, как он превратился в камень. Он подумал, что лучше рассказать немного, прежде чем окажется, что она сама догадается, какой была его жизнь на самом деле. Она рассказала несколько религиозных преданий о Вувизо. Иначе говоря, он был одним из древнейших богов, единственным, пережившим ужаснейшую битву между ними и Вурутаной, Великим Пожирателем. Вурутана победил и остальные боги были уничтожены. Все, за исключением Вувизо. Он бежал, но чтобы обмануть врага, который начал его преследовать, превратился в камень. Вурутана оказался бессилен помешать Вувизо, но он схватил бога и похоронил его под горой, где никто не мог его отыскать. Потом Вурутана начал разрастаться, чтобы захватить всю Землю.

Между тем, Вувизо лежал в сердце горы, бесчувственный и неподвижный. И Вурутана был доволен. Но даже Вурутана не был сильнее величайшего из богов — Времени. Время размыло скалу, и потом река унесла Каменного Бога в каньон и похоронила на дне глубокого озера. Ну, а землетрясение потом опрокинуло озеро, слило воду, и вуфеа нашли Каменного Бога, как было предсказано заранее. И вуфеа ждали много поколений, ждали удара молнии, которая вернула бы его к жизни. И, наконец, в час величайшей для вуфеа опасности, о которой рассказывалось прежде, землю накрыла буря, и удар молнии освободил Вувизо от каменного плена.

Улисс Поющий Медведь не сомневался, что в этом мифе была доля правды.

В 1985 году — сколько же прошло времени — он был биофизиком, работающим над проектом Ниоби. Он оказался на полпути к получению докторского диплома в соседнем Сиракузском университете. Целью проекта было создание «замораживателя материи», как говорилось служащим проекта. Механизм должен был останавливать на неопределенное время любое движение атомов в каком-либо объеме материи. Молекулы, атомы и частицы, которые составляют атомы — протоны, нейтроны и т.д, — должны были прекратить всякое движение. Бактерии, подвергнутые воздействию сложного облучения «замораживателя материи», стали бы микроскопическими статуями. Они были бы словно сделанные из камня, но удивительного камня. Ничто — ни кислоты, ни взрывы, ни атомная радиация, ни сильный нагрев не могли бы его разрушить.

Механизм давал две взаимно противоположные возможности: «лучи жизни» и «лучи смерти», если выражаться привычными терминами. Но пока он был далек от практического применения, потому что для самого короткого действия требовалась гигантская энергия. И потом не было даже теории, как сделать «окаменелую» материю нормальной.

Замораживали бактерию, амебу, земляного червя, крысу. Утром, когда Улисс впал в свой долгий сон, он работал над экспериментом, в котором облучали лабораторную морскую свинку. Если бы эксперимент удался, в следующий раз заморозили бы пони.

Все шло как прежде. Улисс сидел за своим столом, готовый в любую минуту вскочить и помчаться через комнату к пульту управления, за которым следил. Подали энергию, и включился «замораживатель материи». Через стол он видел пульт, на котором были расположены индикаторы мощности, датчики, измерители и другие приборы.

Вдруг стрелка главного индикатора мощности качнулась к красной черте. Операторы вскрикнули, один вскочил. Улисс заметил только, как стрелка зашкалила. И это все, что он помнил. А потом он открыл глаза в горящем замке.

Можно было очень просто описать в общих чертах, что случилось. Что-то пошатнулось в сложном механизме, аппарат взорвался или дал тонкий концентрированный луч, который казался теоретически невозможным. И его, Улисс Поющего Медведя, задело. «Замороженный». Спаслись ли остальные или тоже превратились в камень, он не знал. И никогда не узнает.

А пока он стоял как статуя, сделанная из самого прочного в мире материала. Проходили века. Он остался бы точно таким же, даже если бы Солнце взорвалось, разнесло Землю и послало его мотаться среди гигантских осколков через космос к далеким звездам. Во всяком случае, он понял одно — произошло невероятное, его перебросило на миллионы, может быть, триллионы триллионов лет, за которые умерла одна галактика и сформировалась другая. Или когда вся материя в окружающем пространстве сжалась до размеров обыкновенного первозданного атома и взорвалась вновь, а его вышвырнуло обратно со скоростью половины скорости света и потом облекло в форму новой материи, возможно даже атомов планеты. Возможно, он оказался внутри новой звезды и его выбросило невообразимо быстрым извержением в космос, захватило гравитационным полем планеты, всосало внутрь, обожгло тоннами воздуха при падении и вогнало глубоко в землю. А потом он лежал, пока новые первозданные океаны воды превращались в соленую материю. А континенты трескались, раскалывались и уплывали друг от друга, дрейфуя по лику планеты. И его поднимало с формированием новых горных гряд, выбрасывало землетрясениями, швыряло вулканами, обнажало ветровой эрозией. И после неисчислимых горений и выбросов он, наконец, оказался в руках вуфеа. И они поставили его на гранитный трон. И потом, то ли благодаря удару молнии, то ли ее сочетанию с естественным концом действия «замораживателя материи», но он в мгновение ока стал из каменного живым. И так быстро, что его сердце, прерванное в ударе бог знает сколько веков, продолжало отстукивать систолы и диастолы, даже не представляя, что его заморозили и остановили на тысячелетия.

Воображение, на его взгляд, было живым и содержало какую-то долю истины, но он не верил, что оказался в новом мире. Он считал, что находится все-таки на Земле — неважно, как это произошло. Слишком много совпадений у планеты: была та же луна, что он помнил, а лошади, кролики и большинство насекомых ничуть не отличались от его прошлого.

Для шока достаточно родиться в камне. Это свихнет разум не одному человеку, и Поющий Медведь не был уверен, что его мозги остались в целости. Но после того, как схлынуло первое потрясение, его начало одолевать одиночество. Было довольно тяжело сознавать, что все твои современники и их правнуки превратились в прах сотни тысяч поколений назад. Но помнить, что ты — единственный живой человек, казалось, просто невыносимо.

Правда, он не мог сказать с уверенностью, что он на Земле единственное человеческое создание, и только это удерживало его от отчаяния. Оставалась надежда.

И потом он не был одинок. У него оказалось много собеседников, даже если они были так чужды, что подчас вызывали отвращение, и в их языке существовали понятия, которые он не понимал, а их образ мыслей казался загадочным и жестоким.

Их отношение к его божественному происхождению делало близость и теплоту поистине невозможной. Исключением была только Авина. Она глядела на него с обожанием, но в нем чувствовались еще тепло и юмор. Она не могла преодолеть их даже по отношению к богу. Она постоянно повторяла, что ей не следовало говорить то-то и так-то, и что простит ли ей Вувизо? Она не желала быть игривой, панибратской и так далее. Но Улисс уверил ее, что не стоит обращать на это внимание.

Авине было семнадцать лет, и год назад она должна была выйти замуж. Но ее мать умерла, а отец, сорока лет от роду и верховный жрец, силой разорвал помолвку. Он чуть не поплатился своим авторитетом, ибо неписаный закон гласил, что все здоровые женщины должны быть замужем от шестнадцати и дальше. В жизни Аузира слыл довольно сносным человеком и очень подходил для роли жреца, так что он преуспел, оставив дочь в своем доме. Но тем не менее, тянуть долго он не мог. Вскоре ей придется выйти замуж и покинуть его кров. И хотя верховный жрец имел много привилегий он не мог жениться вновь. Почему, никто не знал. Это был обычай, а обычай не просто нарушить без немедленного наказания.

Теперь же, хотя он и не мог держать дочь подле себя, у него было достаточно причин оттянуть ее замужество. Она была правой рукой Каменного Бога и останется таковой, пока тот захочет, чтобы она ему служила. Разве кто-нибудь в племени будет против?

Открыто — никто. Поэтому Авина оставалась с богом до отхода ко сну, а потом возвращалась в отцовский дом. Иногда она жаловалась, что отец удерживает ее допоздна за беседой и она не высыпается. Когда Улисс напомнил, что может это запретить, она умоляла, чтобы он ничего не говорил. В конце концов, разве нельзя чуть недоспать ради отцовского счастья?

Между тем Улисс стал больше разбираться в речи вуфеа. Она казалась ему довольно простой, за исключением только определенных незначительных вариаций гласных, применяемых для выражения чувств и отношений к этим чувствам. Он также брал уроки языка у заключенных вагарондит. Тот был абсолютно чужд вуфеа, насколько он мог определить, хотя любой школяр, допусти его к архивным записям (которых, конечно, не было), проследил бы, что они происходят от одного предка. Собственно так же любой новичок мог заподозрить, что гавайцы, индонезийцы и таитяне имеют одного общего предка. Но у вагарондит было очень много труднопроизносимых звуков. Его структура напоминала ему алгонквианские языки, хотя, конечно, весьма отдаленно.

Общий язык аурата казался чуждым и тому и другому. Его звуки были просты, синтаксис не сложен и похож на эсперанто. Он спросил Авину, откуда тот произошел и она ответила, что его придумали дулулики. Собственная речь дулуликов была для остальных недосягаемой, поэтому они и придумали аурату. «Для всего мира». Каждый мог сказать что-то на аурату, а торговые, военные и мирные переговоры проводились только на нем.

Улисс выслушал ее описание дулуликов и решил, что они — плод воображения ее племени. Таких существ быть не могло.

Еще он выяснил, что вагарондит копили для ежегодного фестиваля конфедерации вуфеа. Там пленных подвергнут пыткам, а потом бросят ему в жертву. На первый раз он только узнал, где на диске под троном прольется кровь.

— Сколько дней до фестиваля Каменного Бога, — спросил Улисс.

— Точно одна луна, — ответила она.

Он поколебался и потом проговорил:

— А что если я запрещу пытки и убийства? Что если я велю отпустить вагарондит?

Глаза Авины широко раскрылись. Был полдень и ее зрачки казались черными щелочками на фоне голубых озер. Она приоткрыла рот и провела своим розовым остреньким язычком по темным губам.

— Простите, Повелитель, но зачем вам это понадобилось, — сказала она.

Улисс не думал, что она поймет, если он станет объяснять понятия жалости и сострадания. Эти черты у нее были, она казалась очень чувствительной, нежной и ранимой, насколько был способен ее народ. Но для нее вагарондит были даже хуже животных. Он не мог презирать ее за это. Его собственный народ онондага и сенека чувствовали то же самое, как и другие его предки — ирландцы, датчане, французы, норвежцы.

— Скажи мне, — попросил он, — это правда, что вагарондит тоже считают меня своим богом? Разве они не совершили свой великий набег только для того, чтобы перенести меня в свой замок?

Авина хитро взглянула не него, затем ответила:

— Ты же бог, тебе видней.

Он заломил руки и выдохнул.

— Сколько раз я тебе уже говорил, что мои мысли в камне слишком изменились. Я ничего об этом не помню, хотя, несомненно, верю, что все еще вернется на свои места. Единственное, что я отлично понимаю, так это то, что вагарондит — такие же мои люди, как и вуфеа.

— Что? — вымолвила Авина и потом добавила тихим голосом, — мой Повелитель? — Она была потрясена.

— Когда бог, наконец, заговорил, он сказал совсем не то, что от него ожидали услышать, — проговорил Улисс. — Зачем же богу говорить то, что уже знает каждый. Нет, бог видит дальше и глубже любого смертного. Он знает лучше, что нужно его народу, даже если тот так слеп, что не может сказать, что будет хорошо, а что — плохо на долгом пути вперед.

Наступила тишина. В комнату влетела муха и Улисс подивился, как живуча эта зараза. Если бы человечество было достаточно развито, то… А потом он подумал, что вряд ли человечество было достаточно развито. Даже в 1985-м казалось, что оно выродится само по себе благодаря голоду и загрязнению окружающей среды. А вот обычное домашнее насекомое, его дальний родственничек, таракан, процветал и буквально наводнил деревню.

— Я не понимаю только, что мой Повелитель этим достигнет, — сказала Авина, — или почему старинные жертвоприношения, которые удовлетворяли моего бога много веков подряд и против которых он никогда не говорил ни слова…

— Тебе придется молиться, чтобы понять, Авина. Слепота ведет к смерти, ты же знаешь.

Авина закрыла рот и потом кончиком языка облизала губы. Он осознал, что туманные утверждения только приводят их в панику, что за ними те видят только плохое.

— Иди и скажи вождям и жрецам, что я хочу держать совет через время, которое понадобится человеку, чтобы не торопясь обойти все в округе. И скажи рабочим, чтобы потише стучали по крыше, пока мы будем держать совет.

Авина вскочила и выбежала из зала, и в течение пяти минут все приглашенные, что были не заняты охотой, собрались внутри замка. Улисс сидел на громадном, холодном гранитном троне и объяснял, чего он собственно хотел. Они казались ошеломленными, но никто не возражал. Аузира сказал:

— Наш Повелитель, так что же ты в действительности хочешь получить от такого союза?

— С одной стороны, я хочу прекратить эту бесполезную резню. С другой, я стремлюсь отобрать из вуфеа и вагарондит лучших бойцов для экспедиции против Вурутани.

— Вурутани! — забормотали они в страхе и ужасе.

— Да, вурутаны! Вы удивлены? Вы ждете, чтобы исполнились древние пророчества?

— О, да, Повелитель, — сказал Аузира. — Будто в самую суть, наши колени дрожат, а кишки ушли в пятки. (У вуфеа храбрость находилась в кишках).

— Я поведу вас против Вурутаны, — сказал Поющий Медведь. Он только не знал, что такое Вурутана и как с ним бороться. Он постарался как можно больше выудить сведений, не подав им вида о своем невежестве. Он не думал, что стоит показывать забывчивость по отношению к Вурутане. Это сошло бы с другими, незначительными вещами, но Вурутана был так важен, что он не смог бы забыть и малейших деталей. Так, по крайней мере, считали вуфеа. — Вы пошлете гонца в ближайшую деревню вагарондит и расскажете им о моем появлении, — сказал он, предоставив им самим вырабатывать практические методы подхода к злейшему врагу. — Скажите, что я скоро нанесу им визит, и что мы доставим пленников вагарондит, если они, конечно, обеспечат нам безопасность, и там их освободим. А вагарондиты освободят всех вуфеа, какие только у них имеются. Мы будем держать большой совет, а потом пойдем в другие деревни вагарондит и проведем там собрания. Я выберу бойцов вагарондит. Я хочу сопровождать вас, и потом мы пересечем прерии и пойдем в поход против Вурутаны.

Внутри замка было много света. Обе двери были закрыты, а большая дыра в крыше на другом конце оставалась еще не заделанной. Свет выявил выражение их лиц, покрытых короткой, лоснящейся шерстью и их взгляды, сверкающие друг на друга. Их глаза: голубые, зеленые, желтые, оранжевые — казались кошачьими и зловещими. Их хвосты вертелись из стороны в сторону и еще больше выдавали царившее вокруг волнение.

Они ждали, что он поведет их на истребительную войну против вагарондит. Теперь он проповедовал мир и, что хуже всего, им предстояло поделить своего бога с бывшими врагами.

— Ваш настоящий враг — Вурутана, — сказал Поющий Медведь, — а не вагарондит. Идите и делайте, что я велел. 

Неделей позже он вышел через северные ворота на хорошо утоптанную тропинку между садами и полями кукурузы. Старики, молодые бойцы, оставленные охранять деревню, самки и детеныши следовали за ними, крича и волнуясь. За ними шагало трое вуфеанских музыкантов — словно в духе 76-го, подумал он — барабанщик, флейтист и знаменосец. Барабан был сделан из шкуры и дерева. Флейта вырезана из кости какого-то гигантского животного. Флаг представлял собой высокое копье с перьями, выходящими под прямым углом к древку и увенчанное головами орлоподобных птиц, большой рысеподобной кошки, гигантского кролика и лошади. Эти головы соответствовали четырем кланам или фратриям вуфеа. В деревне жили все кланы, и эта клановая система связывала племя вуфеа в единую семью. Насколько он понял понятия мира и дружбы существовали между кланами одной деревни, а не между отдельными племенами. Так, еще совсем недавно, кланы кролика различных деревень не враждовали между собой, зато среди рысей и лошадей шла непрерывная война. Потом они заключили мир и к ним присоединились кланы орла, остававшиеся доселе нейтральными. И уж только потом деревни выступили единым фронтом против вагарондит. Улисс не понимал систему: она казалась очень сложной, запутанной и нежизнеспособной, но вуфеа признавали только ее.

За знаменосцами и музыкантами, игравшими бравурную музыку, шел Верховный жрец и два младших жреца. У них были шапки из перьев, массивные бусы и жезлы. За ними шествовала группа из двадцати пяти молодых воинов, так же выряженных в перья, бусы и разукрашенных зелеными, черными и красными полосами на лице и груди. За ними тянулась шеренга из шестидесяти старших воинов. Все воины были вооружены томагавками, каменными ножами и копьями. Он несли луки и колчаны стрел. Они жаждали попробовать свое новое оружие на вагарондит. Во всяком случае — молодые. А старые, находясь от Улисса на приличном расстоянии, выражали новому оружию свое презрение. Но он слышал лучше, чем они думали.

По одну сторону, параллельно молодым воинам, шла дюжина вагарондит. Они тоже несли оружие, но выглядели чересчур мрачно, особенно для людей, которым следовало бы быть бесконечно счастливыми. Они так и не поверили Поющему Медведю и считали, что их народ никогда не простит им позорного плена. Вначале пленные протестовали. Они говорили, что их не пускают в счастливый Варграунд (так Улисс интерпретировал их фразу).

Улисс объяснил, что у них нет выбора. Более того, теперь все переменилось. И он, Каменный Бог, заверяет, что они попадут в Счастливый Варграунд после смерти. Они замолчали, эмоционально так и не приняв новую постановку вещей.

Процессия быстро двигалась через покатые холмы по тропинке, которую многие поколения использовали для войны и охоты. Вдоль нее стояло много вечнозеленых деревьев, берез и дубов, но не настолько много, чтобы образовать лес. Мелькали птицы: голуби, вороны, воробьи, синицы, изумрудно-медные дятлы, рыжие или воронено-стальные белки-летяги. Полыхнула серым пламенем лиса, показалась головка ласкообразного создания с горящими глазами, выглядывающего из-за ствола дерева в пятидесяти футах над ними; по упавшему стволу промчалась рыжая крыса, и на вершине холма, в пятидесяти ярдах справа, села и уставилась на них бурая громадина. Это был медведь, подлинный вегетарианец. Он поедал кукурузу, грабил их сады, когда они оставались неохраняемыми, а потом быстро убирался восвояси.

Улисс поглощал холодное голубое небо своими глазами и холодный свежий воздух своими легкими. Громадные величественные деревья, настоящая птичья и звериная жизнь, всеобъемлющая зелень, отсутствие затхлого воздуха, чувство теплой свободы и неизвестности — все это делало его сейчас счастливым. Он мог бы забыть боль от того, что был единственным человеком на Земле. Он мог забыть… И тут он остановился. За ним выдохнул приказ знаменосец, замолкли барабанщик и флейтист, стихло бормотание воинов.

Он что-то забыл. Что?.. Не что. Кого? Он обернулся и бросил Аузире:

— Авина, твоя дочь, где она?

На лице Аузиры не дрогнула ни одна черточка.

— Да, Лорд? — проговорил он.

— Я хочу, чтобы Авина шла со мной. Она — мой голос и мои глаза. Я нуждаюсь в ней.

— Я велел ей остаться, мой Повелитель, потому что самок не берут в другие деревни, будь то война или экспедиция.

— Пора привыкнуть к переменам, — сказал Улисс. — Пошли кого-нибудь за ней. Мы подождем.

Аузира косо посмотрел на него, но повиновался. Аизама, самый быстрый воин, помчался в деревню, находящуюся в миле от отряда. Через некоторое время он прибежал обратно с Аниной. На ней была четырехугольная шапочка с тремя перьями и тройное ожерелье массивных зеленых бус вокруг шеи. Она бежала, как бегают обычно женщины, и, когда в сотне ярдов от отряда, замедляя, перешла на быстрый шаг, она замельтешила так же, как мельтешит обыкновенная женщина. Ее черные уши, мордочка, хвост, длинные руки и ноги отсвечивали на солнце светло-оранжевым, а белый мех сверкал, как снег под ярким весенним солнцем. Ее большие темно-синие глаза смотрели только на него и она улыбалась, показывая редкие острые зубки.

Подбежав к нему, она упала на колени и, поцеловав руку, вымолвила:

— Мой Повелитель, я плакала, потому что ты покинул меня.

— Твои слезы высохли достаточно быстро, — сказал он. Хотелось бы верить, что она сказала правду и что действительно плакала, но нельзя было сказать наверняка, возможно, она говорила или преувеличивала, чтобы понравиться ему. Эти аристократические дикари были так же склонны к скрытности и притворству как и все цивилизованные люди. Кроме того, может он хотел, чтобы она сильнее привязалась к нему? Во всяком случае их дружба могла привести к более интимным отношениям, последствия которых он мог себе представить. Они притягивали и отталкивали одновременно.

Он велел ей идти справа и на некоторое время наступило неловкое молчание. Потом она, запинаясь, начала что-то объяснять и через некоторое время уже щебетала также мило и интересно, как раньше. Он почувствовал себя очень счастливым, ощущение потери улетучилось в чистый воздух и яркое солнце.

Они маршировали весь день, останавливаясь то тут, то там, чтобы поесть и отдохнуть. Здесь было вдоволь маленьких ручейков и речек, чтобы сполна обеспечить их водой, в которой они нуждались. Вуфеа хотя, наверное, и произошли от кошек, лезли купаться при первой возможности. К тому же они вылизывали себя как настоящие кошки. Они были довольно чистоплотным народом, во всяком случае, что касается их тел, зато полностью безразличны к клопам, тараканам, мухам и прочим насекомым в деревне. И хотя они зарывали свои отбросы, но совершенно не заботились об уборке за собаками, свиньями и другими животными, которых держали ради забавы или пищи.

Поздним вечером Улисс, разгоряченный, вспотевший и усталый, решил разбить на ночь у ручья лагерь. Вода казалась обжигающе холодной и была такой чистой, что было видно плавающую у дна рыбу на глубине двенадцати футов. Он лежал на упавшем дереве, нависавшем над ручьем, и смотрел на рыб. Потом сбросил одежду и пошел поплавать, в то время как вуфеа и вагарондит наблюдали за ним вблизи (как всегда они делали, когда он был раздетым). Он подивился, неужели их втайне не отталкивает нагота и полное отсутствие волос. Наверное, нет. Он и не стремился быть как они, все-таки он был здесь богом.

Когда он вышел все остальные, за исключением стоящих на посту воинов и Авины, искупались. Авина вытерла его куском шерсти, а потом спросила разрешения присоединиться к остальным. Когда же все вышли, он снова посмотрел с бревна на воду. Рыбки уплыли. Он нашел их в сотне ярдов вверх по течению. Потом соорудил телескопическое удилище с леской, сделанной из кишок, и костяным крючком и червяком, которого специально для него нашла Авина. Это оказалось толстотелое создание длиной с его руку, с красной кровью и четырьмя громадными ложными глазами, состоящими из трех концентрических кругов: белого, голубого и зеленого.

Они забрасывали двенадцать раз, но безрезультатно. На тринадцатый — рыба клюнула. Он подсек ее и та-принялась играть, грозя сорвать леску с удилища. Рыба была только десяти дюймов длиной, но очень сильной и боролась отчаянно. На нее ушло не менее двенадцати минут. Когда же он вытащил ее на берег и разглядел серебристое тело с алыми и зелеными пятнами, вылупленными желтыми глазами и короткими хрящевидными усами, он почувствовал неизмеримое счастье. Согласно Авине, которая понесла ее на кухню, его липавафа были в восхищении.

Ночью, лежа в своей постели, разглядывая высокую зелено-сине-белую луну сквозь ветки вечнозеленого растения, он подумал, что ему недостает только двух вещей, чтобы быть полностью счастливым. Первое — большого глотка хорошего темного немецкого или датского пива или первоклассного бурбона. А второе — женщины, которая любила бы его, и которую он тоже бы любил.

Прежде чем понять, что он делает, он ощутил мохнатую ручку Авины в своей руке и поднес ее ко рту. Потом бессознательно потянулся поднять ее и собрался поцеловать.

— Повелитель! — произнесла Авина с дрожью в голосе.

Он не ответил. Осторожно вернул ее руку в изголовье постели и отвернулся.

Но она остановила его: «Смотри!» И он присел, вглядываясь сквозь ветки деревьев на замеченное ею существо. Черное и крылатое, только силуэт, оно мелькнуло на фоне луны и исчезло.

— Что это было?

— Я ничего не понимаю… Все произошло так быстро… Это был апеавуфеапуауэа.

— Крылатое разумное существо без волос, — пробормотал он, переводя на английский.

— Дулулики, — добавила она.

— А они опасны?

— А ты не помнишь?

— Стал бы я тогда спрашивать?

— Прости меня, Повелитель. Я не хотела тебя прогневать. Нет, они вообще-то не опасны. Будь они нашими врагами, мы бы их давно перебили. Они оказывают нам всем большие услуги.

Улисс порасспрашивал ее еще, а потом пошел и лег спать. Ему снились летучие мыши с человеческими лицами.

Двумя днями позже они подошли к первой деревне вагарондит. Задолго до этого барабаны возвестили, что их заметили. Время от времени Поющий Медведь высматривал разведчиков, которые перебегали от дерева к дереву и прятались за кустами. Они проследовали вдоль широкого и полноводного ручья, где водилось множество черно-белых рыб около трех футов длиной. Он присмотрелся и решил, что это не рыбы, а маленького размера млекопитающие. Авина сказала, что вагарондит считают их священными и убивают только по одному в год на торжественной церемонии. Вуфеа не считали их священными, но так как те находятся на вражеской территории, они их не волнуют. Если вуфеа во время набега убьют хотя бы одного, а вагарондит обнаружат тело, то они поймут, что вуфеа где-то рядом.

Пятью милями дальше они оставили ручей и двинулись к вершине крутого холма. С другой стороны, в долине, на верхушке пологого бугра показалась деревня вагарондит.

Дома кланов были круглыми. В остальном же она ничем не отличалась от поселений вуфеа. Однако высыпавшие в открытые ворота воины имели коричневую шерсть и черные полоски вокруг глаз и щек. И в добавление к каменным топорам и томагавкам они несли мечи и булавы, сделанные из какого-то дерева.

На их штандарте виднелся череп гигантского роадраннера. Авина сказала ему, что это сверхтотем, главный для всех кланов вагарондит. Они считали роадраннера, апаукауа, священным и посвящали своих молодых воинов, ставя их перед гигантской птицей. Посвященный должен был быть вооружен только боло и копьем и обязан был свалить птицу наземь, обмотав трехкаменную боло вокруг ее ног и затем оторвав голову. К тому же, во время этой опасной церемонии погибло в год не менее четырех храбрецов.

Улисс шагнул вперед, процессия двинулась следом, спускаясь по длинному пологому холму. Вагарондит ударили в огромные барабаны, затрубили в рога. Жрец, весь утыканный перьями, помахал на них тыквой и, вероятно, пропел что-то, хотя на таком расстоянии Улисс ничего не расслышал, за исключением грохота инструментов.

На полдороге с холма Авина проговорила: «Повелитель!» — и указала на небо. Длиннокрылое, похожее на летучую мышь существо, кружило над ними. Улисс заметил, как оно пронеслось над их головами. Авина не лгала и не преувеличивала. Это был крылатый человек или почти человек. Тело его было размером с четырехлетнего ребенка. Торс казался вполне человеческим, за исключением чудовищно выпяченной груди. Ребра казались чересчур огромными для прикрепляющихся к ним громадных мускулов крыльев. Спина была тоже сгорбленной, горб казался одной застывшей мышцей. Его руки были удивительно тонкими, а ладони — с очень длинными пальцами и длинными ногтями. Ноги были короткими, хилыми и кривыми. Ступни — изогнутыми, и большой палец находился почти под прямым углом к остальным. Крылья были из мембран и костей и своими концами крепились к горбу мускулов на спине. У него оказалось шесть конечностей — первое шестиконечное млекопитающее, которое увидел Улисс. А могло быть и не последнее. На этой планете — пусть даже на Земле — было ля него в запасе еще много странных вещей.

Лицо казалось треугольным. Голова — выпуклой, круглой и абсолютно лысой. Уши были такими большими, что казались вторыми, дополнительными крыльями. Глаза выглядели для его лица громадными и на таком расстоянии чересчур бледными. Было похоже, что у него совсем не было волос.

Человек усмехнулся, скользнул вниз, сложил крылья и опустился на свои тонкие ножки и скрюченные ступни. Он заковылял к ним, будто потерял всю свою грацию в момент, когда коснулся земли. Он поднял хилую ручку и заговорил пронзительным детским голосом на языке аурата.

— Приветствую тебя, Бог Камня! Глик приветствует тебя и желает долгой жизни!

Улисс понимал его достаточно хорошо, но не мог отвечать на традиционном языке так же бегло, как хотелось бы. Он сказал:

— Можешь ли ты говорить на языке вуфеа?

— Запросто. Это мой любимый язык, — сказал Глик. — Мы, дулулики, говорим на многих языках, из которых вуфеа еще не самый трудный.

— Какую новость ты принес нам, Глик, — проговорил Улисс.

— Очень приятную и важную. Но с вашего позволения, господин, мы вернемся к этому позже. А сейчас я дам возможность поговорить с тобой первым делом о вагарондит. Они желают тебе добра, как им и следовало бы, тем более, что они думают, будто ты являешься их богом.

Тон человека-летучей мыши был слегка саркастическим. Улисс сурово взглянул на него, но Глик только усмехнулся, показав длинные желтые зубы.

— Они думают? — переспросил Улисс.

— Да, — ответил Глик. — Они не могут понять, почему ты вступился за вуфеа, когда они только пытались перенести тебя в эту деревню, где тебя почитали бы еще больше.

Улисс хотел поспешить вперед и игнорировать создание, которое вело себя вызывающе. Но Авина сказала ему, что летучие люди были курьерами, представителями, сплетниками, доносчиками и чиновниками, занимавшимися еще множеством различных вещей. Например, протоколами, которые вел человек-летучая мышь, как третейский судья двух сторон, желающих договориться о мире, торговле или хотя бы временном перемирии. К тому же летучий народ сам иногда брался за торговлю, перенося маленькие, легкие дефицитные товары из какой-то неизвестной страны, возможно, их собственной.

— Передай, что на меня напали два их товарища. И за это я наказал их, — сказал Улисс.

— Я так и передам, — проговорил Глик. — А ты не собираешься еще наказывать?

— Пока они этого не заслужат.

Глик поклонился и громко сглотнул, его острый кадык подпрыгнул, точно обезьянка на перекладине. Очевидно, он не был таким представительным и важным, каким хотел казаться. Или, может быть, сознавал, что находится на земле и очень уязвим, каким бы великим и надменным себя ни считал.

— Вагарондит сказали: это только прекрасно, что самому богу приходится доказывать, что он — бог.

Авина, стоя за Улиссом, прошипела:

— Прости меня, Повелитель. Но мой совет может пригодиться. Эти заносчивые вагарондит нуждаются в хорошем уроке и, если ты позволишь им…

Улисс с ней согласился, но ему не нужны были советы о которых он не просил. Он поднял руку, приказывая, чтобы она замолчала. И потом сказал Глику: