Три господина ночи Бенцони Жюльетта

2. Топазы португальца

Праздник был в самом разгаре, залы особняка Пикоас, одного из стариннейших и красивейших зданий Лиссабона, а главное, устоявшего во время землетрясения 1755 года, были полны гостей. Здесь собрались лучшие представители общества, разодетые в пестрые камзолы и роскошные платья из затканного золотом атласа или золотой и серебряной парчи индийской выделки, но сшитые по последней парижской моде. И женщины, и, может быть даже в большей степени, мужчины представляли собой настоящую выставку драгоценностей и сгибались под тяжестью разноцветных камней, украшавших одежду, опутывавших шеи и запястья, сверкавших в волосах, на орденах и на ручках вееров. Здесь были очень красивые женщины, но ни одна из них не могла сравниться с графиней ди Стефано, знатной итальянкой, которой все восхищались. Муж графини был человеком весьма искушенным в оккультных науках, и весь город сбегался в его кабинет на Дворцовой площади.

Графиня была далеко не так щедро увешана драгоценностями, как прочие женщины, но ее платье из перламутрового атласа, сплошь отделанное бледными розами и серебряными завитками, волны кружев, пенившиеся у локтей и на груди, искусно уложенные и напудренные волосы с вплетенными в них розами, все, вплоть до большого веера из белых кружев и узкой полоски рюша, обвивавшей стройную шею, носило на себе отпечаток безупречного вкуса. Ее неподражаемая грация становилась еще изысканнее от присутствия рядом таинственного мужа, с ног до головы затянутого в расшитый золотыми узорами черный бархат.

Они шли через ярко освещенные залы, и мужчины, прислонившись к мавританским колоннам патио, где среди лимонных деревьев журчал фонтан, смотрели им вслед. Один из них, самый высокий, непринужденно носивший свой роскошный наряд из пурпурного бархата, усыпанного бриллиантами, наклонился к соседу:

– В последнее время много говорят об этом графе ди Стефано, который появился здесь два месяца тому назад. Он взбудоражил весь город своими предсказаниями будущего, и поговаривают, будто он занимается магией. Но известно ли на самом деле, кто он такой и откуда прибыл?

– Он называет себя внебрачным сыном Великого Магистра Мальтийского ордена Пинто да Фонсека, а его жена вроде бы принадлежит к одному знатному римскому роду. Но я во всем этом совершенно не уверен. Он прибыл из Испании, точнее – из Компостеллы; вот и все имеющиеся у меня официальные сведения. Говорят, что его жена очень набожна.

– В любом случае, она очень хороша собой. Но меня удивляет, мой дорогой Манике, как мало вам известно, вам – нашему управляющему полицией… Вы ведь не открыли мне ничего, что не было бы уже известно всем и каждому!.. Чего вы ждете, почему не стараетесь разузнать о нем поподробнее?

Пина Манике пожал плечами, и по его худому лицу с резкими, суровыми чертами, словно легкое облачко, скользнула улыбка.

– Пока они только забавляют людей своей так называемой магией, торопиться некуда! Но если я охотно присоединяюсь к вашему мнению насчет красоты графини, то физиономия ее мужа, не стану скрывать, мне совершенно не нравится. Я чувствую, что в нем есть нечто нечистое… а может быть, и опасное.

– До чего мы дойдем, если у полицейских станут появляться предчувствия? – со смехом заметил высокий щеголь, затем прибавил: – В любом случае, я разочарован: я думал, что вы с ними знакомы, и собирался попросить вас меня представить.

– Вы неисправимы! – вздохнул Манике. – Рано или поздно вы нарветесь на неприятности из-за того, что не можете устоять перед хорошеньким личиком, а ваше богатство и так слишком привлекает женщин!

– Если я правильно вас понял, меня можно любить только за мои деньги? Очень любезно с вашей стороны, благодарю вас!

– Не глупите, Круз-Собраль! Когда достигаешь определенного возраста, рассчитывать на что-либо другое было бы весьма самонадеянно. Но если вам так уж хочется завязать отношения с этими людьми, обратитесь лучше к хозяйке дома. Инес де Пикоас с ума сходит по этому итальянцу и будет донельзя рада возможности толкнуть его жену в ваши объятия. Только потом не жалуйтесь, если с вами приключится какая-нибудь неприятная история.

Жозе-Ансельмо де Круз-Собраль презрительно улыбнулся, с фатоватым видом похлопал по своему жабо и удалился в том направлении, где скрылись прекрасная Лоренца и ее муж. Разодетый в пух и прах щеголь был одним из самых богатых людей во всей Португалии, судовладельцем, чьи корабли постоянно бороздили моря. Кроме судов, у него было множество поместий и сказочная, ставшая почти легендарной коллекция драгоценных камней. Больше всего разговоров ходило о его топазах, огромных камнях, прибывших из Бразилии, где у него был рудник.

Все это обеспечивало ему постоянный успех у женщин, которого, не будь он окружен этим ореолом Креза, он никоим образом не мог бы приобрести на шестом десятке, со своей румяной физиономией и наметившимся брюшком. Но сейчас переменчивый судовладелец остановил свой выбор на прекрасной итальянке.

Ему не пришлось долго ее разыскивать, и, поскольку молодая женщина в это время была занята разговором с мужем и госпожой де Пикоас, Круз-Собраль без труда добился того, чтобы его представили. Еще легче ему оказалось получить приглашение к ди Стефано, потому что сумрачный граф, казалось, внезапно оттаял при виде судовладельца и был с ним любезен, учтив, обворожителен… А графиня при ближайшем рассмотрении оказалась еще прекраснее! Круз-Собраль, ослепленный и опьяненный, пообещал завтра же явиться на Дворцовую площадь и навестить новых друзей.

Но едва «знатные итальянцы» вернулись с бала домой, между ними произошла бурная сцена. Лоренца, не выбирая выражений, осыпала мужа упреками за то, что он пригласил Круз-Собраля.

– Я не желаю видеть здесь этого толстяка, понятно тебе? Я его не приму…

Бальзамо, на которого все это не произвело ровно никакого впечатления, невозмутимо продолжал отстегивать жабо из английских кружев.

– А знаешь ли ты, что этот человек обладает самой фантастической коллекцией топазов во всей Европе? Даже у Екатерины Великой нет камней, равных им! Так почему же ты не хочешь его принимать?

– Думаешь, я не заметила, как он на меня смотрел? Ты можешь поклясться в том, что не рассчитываешь на меня, чтобы завлечь его сюда?

– Конечно, нет! Твоя красота – лучший из наших документов. И почему, собственно, нам его не пригласить? Чего я у тебя прошу? Быть милой и любезной, и притом недолго, с богатейшим судовладельцем.

– Точно так же, как мне пришлось быть милой и любезной с вице-королем Барселоны, который велел нас выслать, потому что я не хотела ему уступить. А в Мадриде? Ты помнишь, какого рода любезностей требовал от меня герцог Альба? Ему до того не терпелось от тебя избавиться, что нам пришлось бежать за границу, пока он не выдал тебя инквизиции!..

– Знаю! Тогда нам не повезло, но здесь ничего подобного опасаться не приходится, и Лиссабон – крупнейший в Европе рынок драгоценных камней. Ты должна мне помочь. Потом мы поедем в Лондон, оттуда – в Париж… Но сейчас мне надо заполучить хоть несколько топазов из коллекции этого португальца. А тебе ничего трудного делать не придется – всего-то обольстить его!

Гнев Лоренцы внезапно утих. Она упала на свою постель и залилась слезами.

– Пожалей меня! Не заставляй меня больше делать такие вещи! Этот толстяк мне отвратителен! Мне противно представить себе, что он притронется к моей руке…

Жозеф опустился на колени рядом с женой и обнял ее за плечи.

– Успокойся! До этого дело еще не дошло, – мягко сказал он. – Ты достаточно искусна, чтобы не зайти слишком далеко, но чтобы он все же оказался у твоих ног. Надо всего-навсего довести его до того, чтобы он ослеп, оглох, обезумел. И ты прекрасно знаешь, что я люблю тебя.

– О, ты… и твоя любовь! – с горечью произнесла она. – Если бы ты любил меня, ты бы ревновал!

– Я так не думаю! Ревность – болезнь дураков! А я готов принять любой упрек, только не упрек в глупости!..

Дон Жозе-Ансельмо, разумеется, поспешил воспользоваться полученным приглашением. На следующий же день он, как условились, явился к ди Стефано. Лоренца приняла его любезно, а Жозеф повел его в свою алхимическую лабораторию и показал ему свои оккультные книги, свои горелки и реторты. А их было немало, потому что с тех пор, как Бальзамо поселился в Лиссабоне, он с непритворной страстью отдался великому поиску своей жизни: он искал способ превращать металлы в золото и делать самому те драгоценные камни, которые так его завораживали. И он настолько увлекался этими работами, что очень часто ему случалось целую ночь провести вдали от спальни Лоренцы.

Круз-Собраль, счастливый оттого, что его так обласкали, приходил снова и снова, неукоснительно предваряя свое появление цветами, редкими фруктами или другими мелкими подарками. Каждый раз, как один из его кораблей подходил к причалам Лиссабона, он присылал шелка, пряности, статуэтки из слоновой кости и нефрита, прислал даже великолепного бразильского попугая, лазурного, словно летнее небо.

Он ухаживал за Лоренцей довольно робко и настолько скромно, что молодая женщина уже начала было успокаиваться на его счет, когда дон Жозе, внезапно набравшись храбрости, пригласил ее во второй половине дня посетить его роскошное загородное поместье на берегу Тахо, стоявшее выше по течению, чем Лиссабон.

К Лоренце немедленно вернулись все ее страхи. Она хотела уклониться от поездки, но Круз-Собраль настаивал:

– У меня там хранится моя коллекция камней. Мне так хотелось бы показать ее вам! Не может женщина не любить красивые камни. А таких, как у меня, вы больше нигде не найдете.

– Она обожает камни! – заверил его Жозеф. – Мы будем счастливы посетить ваш дом, – продолжал он, лучезарно улыбаясь и словно бы не замечая, как поморщился Круз-Собраль при известии, что муж будет их сопровождать. Судовладелец так надеялся, что прекрасная графиня приедет одна! Но он быстро утешился, решив, что, после того как протокол будет соблюден, ему, может быть, удастся впоследствии залучить к себе обольстительницу без «дуэньи»…

В конце концов этот визит для Жозефа оказался полным очарования, а для Лоренцы стал не такой уж пыткой, как она ожидала. Круз-Собраль, в чьи намерения явно не входило ее спугнуть, был, несмотря на рассеянность графа ди Стефано, не раз оставлявшего их одних, всего лишь галантным, нежным, услужливым – и не более того. Его дом, просторное жилище, выстроенное в стиле мануэлино,[10] возвышался над уступами террас, где в изобилии были посажены розовые кусты, апельсиновые деревья и гигантские папоротники. Идя вслед за хозяином дома по благоухающим лабиринтам сада, за которым текли воды Тахо, Лоренца с тоской думала о том, как хорошо было бы жить среди такой красоты с Жозефом, ставшим обычным человеком, как все другие. Но Жозефа здесь интересовали одни лишь топазы.

Они и впрямь стоили целого царства. Камни, заполнявшие множество витрин, сияли золотистым великолепием на темном бархате подушек. Ни Жозефу, ни Лоренце никогда еще не доводилось видеть так много камней, и таких прекрасных. Глаза Лоренцы, хотя сама она об этом и не подозревала, загорелись при виде стольких чудес, и Круз-Собраль улыбнулся:

– Это моя коллекция, составленная из редких камней, но у меня есть еще множество других. Вот, смотрите…

Бросив быстрый взгляд на Жозефа, который, совершенно завороженный, застыл перед главной витриной, судовладелец раскрыл резную деревянную шкатулку, стоявшую у окна, и показал Лоренце тесно уложенные футляры, соседствовавшие с россыпью драгоценных камней, вспыхнувших пожаром в солнечных лучах. Открыв один из футляров, Круз-Собраль достал из него великолепное ожерелье и ловким движением замкнул его на шее молодой женщины.

– В память о вашем посещении! – шепнул он ей в самое ухо, так, что ее обожгло его участившееся дыхание. – И в надежде, что вы скоро, очень скоро придете снова, – еще тише прибавил он. Португалец не спешил отнять свои толстые пальцы от белой шеи Лоренцы, и та, поежившись, хотела отстраниться, но он ее удержал: – Мне так хотелось бы подарить вам все, что здесь есть… Если бы вы захотели…

– Но я не хочу. Что скажет мой муж? – мягким, грациозным движением высвобождаясь из его рук, произнесла Лоренца.

– О, милое дитя, что муж – мужа можно бросить, можно обмануть! Но я не хочу пугать вас. Пообещайте только, что вернетесь сюда без него, хоть один разочек.

– Если смогу… Я постараюсь! – ответила она, так нервно обмахиваясь веером, что Круз-Собраль приписал смущению то, что на самом деле было вызвано лишь досадой. Он удовольствовался этим полуобещанием, но Жозеф, когда они вернулись домой, пришел в восторг при виде ожерелья.

– Хорошее начало, – сказал он. – Надеюсь, за ним последует продолжение!

В самом деле, поскольку в следующие несколько дней опечаленная Лоренца, сказавшись больной, не выходила из дому, Круз-Собраль являлся каждый день и, стараясь уговорить молодую женщину снова полюбоваться его коллекцией, всякий раз приносил ей все новые камни, которые отправлялись в шкатулку, куда Жозеф уже упрятал ожерелье.

Установилась тяжелая жара португальского лета, и здоровье Лоренцы в самом деле пошатнулось, отчего она лишь сильнее подпала под роковую гипнотическую власть мужа. Вскоре дошло до того, что всякий раз, как ему этого хотелось, она становилась в его руках мягкой, податливой глиной, из которой он мог вылепить все, что ему заблагорассудится.

Когда он приказал ей объявить Круз-Собралю, что вскоре она одна придет к нему в его топазовые владения, Лоренца в ответ лишь слабо простонала:

– Ты требуешь, чтобы я уступила этому толстяку? Ты, Жозеф?.. Неужели такое возможно?

– Ничего подобного я у тебя не прошу. Я прошу тебя отправиться к нему и затянуть свой визит настолько, чтобы я успел сделать то, что решил сделать.

С холодным цинизмом он изложил ей свой план. Ему мало было тех камней, которые принесла ей любовь португальца: он хотел получить большую коллекцию. Пока Лоренца будет, лучше бы среди благоухающих зарослей сада, занимать Круз-Собраля, он при помощи сообщника, сицилийца, которого пристроил к португальцу лакеем, проникнет в дом и завладеет топазами. После этого им останется только в ту же ночь подняться на борт предусмотрительно зафрахтованной стремительной фелуки и направиться к другим берегам.

На этот раз Лоренца, несмотря на полную свою порабощенность, пришла в ужас: речь шла о краже, которая могла привести их на виселицу или на галеры. Но Жозеф даже слушать не стал ее возражений. Выбрав вечер, когда Лоренца должна была отправиться к португальцу, он стал подыскивать фелуку и занялся добыванием паспортов на прежнюю фамилию, Бальзамо.

К счастью, за два дня до назначенного срока, когда Лоренца уже всерьез собиралась броситься в Тахо, Бальзамо внезапно ворвался в комнату, где она сидела, погруженная в печальные размышления.

– Все пропало! – закричал он. – У тебя есть час на то, чтобы собраться. Мы покидаем Лиссабон с отливом.

Еще не договорив, он метнулся к туалетному столику жены, сгреб в кучу все ее драгоценности и принялся сбрасывать их в большую сумку, которую держал наготове.

– Ну, поторопись же!

– Объясни мне по крайней мере, что происходит?

– Этого дурака, лакея Сальваторе, сегодня ночью закололи кинжалом. Перед смертью он успел поговорить и, думая, что нападение было подстроено мной, донес на меня. Один из моих друзей, служащий в полицейском управлении, только что предупредил меня о том, что в полдень меня должны арестовать. Но к полудню мы будем уже далеко.

– Почему он решил, что это ты все подстроил?

– Вчера вечером мы поспорили. Он хотел, чтобы я увеличил причитающуюся ему долю добычи.

Наступило молчание. Лоренца широко раскрытыми глазами вглядывалась в бесстрастное лицо мужа, стараясь прочесть на нем правду. Действительно ли он, как говорил, был неповинен в этом убийстве? Но она уже давно усвоила, что в подобных случаях бесполезно задавать ему вопросы. И только спросила бесцветным голосом:

– И куда же мы теперь поедем?

– В Лондон! Там никто нас не знает…

Часом позже красный парус фелуки надулся, и быстрое суденышко полетело по водам Тахо к великому океану. Лоренца была спасена, топазы португальца – тоже!..

К тому моменту, как Лоренца и Бальзамо добрались до Лондона, у них не осталось ни гроша. Контрабандисты, согласившиеся на своем корабле переправить путешественников к берегам Темзы, обобрали их дочиста.

Они до того обнищали, что вынуждены были поселиться в жалком трактире на отвратительной Кент-стрит: жилье поприличнее было им не по средствам. В довершение ко всему лондонские туманы, пропитанные дымом и угольной пылью, подточили здоровье Бальзамо. Он заболел и лежал, прикованный к постели жестоким бронхитом, а Лоренца отправлялась просить милостыню на лондонских улицах, скверно вымощенных наполовину тонувшей в слякоти галькой. Кое-где в самых топких местах на дороги набрасывали хворост, чтобы кареты не увязали в грязи.

Но каким бы жалким ни было жилье, все-таки за него надо было платить, и потому чаще всего весь обед семьи состоял из яблока или жидкой маисовой каши.

– Подумать только, – вздыхал Жозеф, который, словно по волшебству, вдруг снова сделался заботливым мужем, – я пообещал тебе все земные сокровища! Какая же это ничтожная страна, где двух высокородных иностранцев оставляют умирать с голоду…

– В нашей стране нищеты тоже довольно, но там есть солнце, и у людей горячие сердца, – вздыхала в ответ Лоренца.

Да, сердца англичан, похоже, были жестче камня. Бальзамо не мог больше платить трактирщику, и тот, несмотря на болезнь постояльца, добился того, чтобы его бросили в гнусную тюрьму на Флит-стрит, куда сажали несостоятельных должников, а Лоренца очутилась на улице. Хозяин, разумеется, предложил ей другой способ расплатиться с ним, но она с ужасом и отвращением отказалась. Это обернулось для нее удачей.

Когда она в очередной раз побиралась у дверей собора Святого Павла, ее красота и аристократическое изящество фигуры, заметное и в жалких лохмотьях, привлекли внимание богатого и знатного старика. Сэр Ричард Диэлс был неплохим человеком, а кроме того, эстетом и коллекционером, собиравшим произведения искусства. Он не мог остаться равнодушным при виде этой юной несчастной женщины, такой красивой, такой благовоспитанной и такой изысканной. Когда он ласково заговорил с ней, Лоренца, поддавшись своему итальянскому темпераменту, не выдержала и доверчиво рассказала ему о невзгодах, постигших ее и ее мужа.

– Если ваш супруг похож на вас, мы вытащим его из тюрьмы. Люди, подобные вам, не созданы для того, чтобы бродить по улицам Лондона или чахнуть в темницах.

К величайшей радости Лоренцы, старик вызволил Бальзамо с Флит-стрит и, поскольку тот ему понравился, увез его вместе с женой в свой большой дом поблизости от Кентербери.

– Ваша жена рассказала мне, что у вас большие способности к рисованию. Если хотите, вы могли бы работать на меня и копировать кое-какие рисунки, которые мне отказываются продать.

Бывший лиссабонский алхимик только вздохнул. Снова браться за карандаши, когда он мечтал о том, чтобы делать золото и видеть, как под его пальцами рождаются алмазы! Но надо было на что-то жить.

– Вы очень добры, сударь… Я постараюсь исполнить ваше желание!

Дом в Кентербери показался Лоренце раем, куда она перенеслась из ада. Там царила атмосфера хорошего вкуса, роскоши, респектабельности, в которой она позабыла мрачные дни, гипнотические сеансы и всю оккультную дребедень, которой любил окружать себя ее муж. Жозеф рисовал и, казалось, начисто позабыл свои прежние, опасные честолюбивые намерения. Она чувствовала себя почти счастливой.

К несчастью, в своей тюрьме на Флит-стрит Жозеф познакомился еще с одним итальянцем, который называл себя маркизом де Навона, но на деле был не кем иным, как отъявленным плутом. И как-то в один злополучный вечер этот человек, знавший назубок все знаменитые коллекции по всей Англии, пришел в кентерберийскую таверну, где Жозеф назначил ему встречу.

Когда Бальзамо вернулся домой, щеки у него горели, глаза сверкали.

– Знаешь ли ты, – начал он, – что наша счастливая звезда привела нас к подлинному источнику богатства? – обратился он к жене.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что этот старик, сэр Ричард, коллекционирует не только рисунки и картины… но еще и драгоценные камни!

– Что?

Кровь постепенно начала отливать от прекрасного лица Лоренцы. К ней возвращался страх, тот давний, всепоглощающий страх, который она, как ей казалось, навсегда оставила в трактире на Кент-стрит. Но она не посмела ни о чем его спрашивать. Впрочем, Жозеф и не стал бы ее слушать, он уже продолжал говорить, с пылающими глазами, захваченный своей страстью.

– У него есть рубины… великолепные рубины! Сказочные камни, каких нет и у самого короля!

Лоренца вскрикнула и упала перед мужем на колени.

– Нет, Жозеф! Нет! Ты не можешь так поступить. Я умоляю тебя – оставь эти мысли.

– Да почему же? Подумай сама: с этими рубинами мы могли бы двинуться дальше, добраться до Парижа, где ловкий человек никогда не будет голодать.

– А ты подумай о том, что сэр Ричард избавил нас от нищеты и, может быть, спас от смерти! И в благодарность за это ты собираешься его обокрасть! Ты посмеешь это сделать?

– Я уже сказал тебе, что хочу добиться успеха. Меня ждет мое дело, мое Великое Творение. Мне нужна лаборатория, нужны металлы, реторты, горелки! Что значит уважение одного человека рядом с теми чудесами, которые мне предстоит совершить?!

Он не смотрел на Лоренцу. Его широко распахнутые глаза, казалось, прозревали будущее, видели торжество золота и драгоценных камней. Лоренца поняла, что ее муж совершенно утратил способность здраво рассуждать.

– Если ты это сделаешь, – прошептала она, – я оставлю тебя! Я от тебя убегу.

– Не болтай глупостей! Что бы ты делала без меня?

Но на следующее утро, когда солнце взошло над полями и над домом сэра Ричарда Диэлса, оказалось, что Лоренца Бальзамо исчезла…

3. Властелин тайн

Матрос убрал парус, и маленькое суденышко замерло у причала. Бальзамо поспешно сунул в руку моряку немного денег и спрыгнул на берег. Пронзительный декабрьский ветер трепал его просторный черный плащ. Холод пощипывал кожу. И все же путешественник утер пот со лба. Переход от Дувра оказался тяжелым. Сотню раз Бальзамо уже думал, что пришел его последний час. Конечно, когда-то ему пришлось немало поплавать по морю, но по Средиземному, а это лазурнейшее из морей ничем не походило на серый и злобный Ла-Манш, где под низким небом набухали огромные волны и за предательскими туманами скрывались страшные рифы.

Земля Кале показалась ему упоительно твердой и надежной. От самого Кентербери и до французского берега он не переставал идти по следу сбежавшей жены. В Дувр он прибыл как раз вовремя для того, чтобы увидеть удаляющуюся корму судна, совершавшего регулярные рейсы через пролив, и услышать, что «синьора Лоренца Феличиани была на борту». Тогда он зафрахтовал корабль и пустился в погоню за женой, истратив на это немалую часть своих сбережений. Раз она выбрала Францию, значит, решила ехать в Париж. В Париж, откуда отправлялись почтовые кареты, которые могли отвезти ее в Италию. Но пока что надо было собирать сведения.

Его внимание привлек красноватый свет в окнах кабака, он заметил вывеску, с противным скрежетом качавшуюся под ветром. Здесь он может рассчитывать, что не только получит столь необходимую ему информацию, но наверняка найдет по крайней мере миску горячего супа и кувшин вина, чтобы подкрепиться. Сгибаясь под порывами ветра, он направился к кабаку.

Хозяин «Приюта рыбака» выглядел сонным и недовольным, но от звона золотых монет проснулся и засуетился. Он мгновенно подал позднему гостю суп, принес несколько ломтиков сала и кувшинчик вина и без долгих расспросов признал, что пассажиры судов, которые ходят через пролив, часто останавливаются у него, чтобы отдохнуть после перехода. Конечно, он заметил недавно среди них молодую, белокурую, очень красивую и очень печальную женщину, которая, казалось, с большим трудом держалась на ногах.

– К счастью, мужчина, который был с ней, ни на шаг от нее не отходил. Он закутывал ее в плащ, заставлял ее есть и пить, уверял, что ее недомогание вскоре пройдет и что в его карете ей будет очень удобно и она вполне оправится.

Бальзамо нахмурился. Что это еще за мужчина? Кто бы это мог быть? Он не представлял себе; разве что на самом деле это была другая женщина, не Лоренца. Потом спросил еще:

– Эта женщина говорила по-французски?

– Так себе… Несколько слов. Она говорила с акцентом, похожим на ваш.

– Слышали ли вы, чтобы спутник называл ее по имени?

– Д-да! Я не очень хорошо расслышал… Кажется, Лаура… но я мог и ошибиться.

– Не думаю. Куда же они направились, выйдя отсюда?

– Куда, по-вашему, они могли отправиться? Конечно, на почтовую станцию. Мужчина сказал, что там его ждет карета, почтовая карета.

Бальзамо, больше ни слова не промолвив, закончил ужин, щедро расплатился, потом завернулся в плащ и, провожаемый суетливыми напутствиями трактирщика, снова вышел на набережную.

На почтовой станции он узнал все, что хотел. Дилижанс ушел в указанный час, но одновременно с ним Кале покинула лишь одна карета, принадлежавшая некоему господину Дюплесси, управляющему графа де При. Этого господина сопровождала молодая светловолосая женщина, подходившая под описание Лоренцы.

– Найдется ли у вас для меня лошадь? – спросил Бальзамо. – Я еду в Париж.

– Четыре на выбор, сударь, все в отличном состоянии.

Через несколько минут Бальзамо уже скакал галопом прочь от Кале. Ярость так жгла его, что он не чувствовал холода. Он догадывался, что Лоренца, должно быть, встретила этого Дюплесси на корабле. Красота и печальный вид юной женщины, конечно, сделали свое дело. Сколько их он уже перевидал со времени своей женитьбы, мужчин, горевших желанием защитить Лоренцу? И чаще всего – защитить от него самого!

– Но я верну ее! – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Верну любой ценой, даже если мне придется убить этого человека. Она моя, она принадлежит мне, только мне одному!

Бальзамо без труда напал на след Лоренцы и ее похитителя. Среди сведений, добытых им на почтовой станции в Кале, одно было поистине драгоценным: Дюплесси оказался управляющим графа де При. Отыскать благородное жилище графа было несложно, а там привратник в обмен на золотую монету охотно дал адрес управляющего, который жил в небольшом домике поблизости от церкви Сен-Рош. Дальше нашему герою предстояло лишь долгое и терпеливое ожидание в зимней ночи.

Он дождался ухода управляющего, которого ему довольно точно описал водонос. Это был кругленький бодрый коротышка с красным добродушным и веселым лицом. Бальзамо проследил за тем, как он удаляется, потом смело постучался у дверей и сказал, что хочет видеть «молодую иностранную даму, которую господин Дюплесси привез из Англии». Впустившая его старая служанка долго и придирчиво его разглядывала и наконец, после того как он заверил ее, что приходится Лоренце братом, согласилась ее позвать.

Но, едва узнав мужа, молодая женщина выбежала из комнаты с таким ужасающим криком, что служанка в свою очередь тоже завопила «на помощь!», и на ее крик не только явился слуга, но сбежались и соседи. Бальзамо пришлось спасаться бегством, не то его разорвали бы на куски.

Он был вне себя от ярости, но у него все же хватило благоразумия на то, чтобы убраться подальше от этого дома, как ни хотелось ему выломать двери и силой увести Лоренцу. В эти минуты странная любовь, которую он к ней испытывал, больше всего походила на ненависть…

И, собрав всю свою выдержку, Бальзамо попытался проанализировать ситуацию. Лоренца встревожена. Она, несомненно, станет умолять Дюплесси увезти ее подальше от нынешнего убежища, может статься, он отправит ее в провинцию, в такое место, где ее будет невозможно отыскать. Надо было действовать, и действовать как можно скорее.

Бальзамо колебался недолго. Его жена заслуживала наказания за все, что ему пришлось вытерпеть по ее милости. И она получит то, что заслужила. Отбросив дальнейшие сомнения, он решительно направился к начальнику полиции.

На следующее утро Лоренца Феличиани была арестована в доме господина Дюплесси по обвинению, выдвинутому против нее ее законным супругом. Он обвинял ее в развратном сожительстве с управляющим, и Лоренцу препроводили в тюрьму Сен-Пелажи.

Это была не столько настоящая тюрьма, сколько монастырь. Там запирали девиц, добродетельность которых внушала сомнения, а также неверных жен. Заведение представляло собой нечто среднее между предназначавшейся для жен и дочерей аристократов обителью монахинь ордена святой Марии Магдалины и приютом Сальпетриер, куда запирали проституток. Лоренца тем не менее испытала подлинный ужас, когда за ней закрылась тяжелая дверь, и Бальзамо, неделей позже пришедший навестить жену, нашел ее до того измученной, что в нем проснулась жалость.

– Только от тебя зависит, выйдешь ли ты отсюда. Ты – моя жена, Лоренца, а ты об этом забыла.

– А разве ты сам не забыл о честности и порядочности, о главных законах, данных нам богом? Я ненавижу тебя, Жозеф, хотя у меня сердце разрывается оттого, что я должна это тебе сказать!

– В таком случае придется выбрать, с чем тебе легче будет справиться, – спокойно ответил ей Бальзамо, – с отвращением, которое я тебе внушаю, или с ужасом, который ты испытываешь перед этой тюрьмой…

Затем, поскольку Лоренца, не отвечая, склонила голову, он приблизился к ней и, прижавшись лицом к разделявшей их деревянной решетке, выдохнул с внезапной страстью:

– Значит, ты больше меня не любишь? Взгляни на меня, Лоренца; осмелишься ли ты, глядя мне в глаза, сказать, что разлюбила меня? Я-то теперь люблю тебя куда сильнее прежнего!

Она невесело усмехнулась:

– Ты?

– Я. Ты – моя собственность, моя вещь, самое прекрасное творение искусства. Не будь меня, ты осталась бы всего лишь холодной, безвольной и невежественной плотью, затерянной в монастыре – таком же мрачном, как эта тюрьма. Я открыл тебе, что такое жизнь, открыл, что такое любовь. Тебе наскучила любовь, Лоренца?

Вместо ответа послышался вздох, большие глаза Лоренцы медленно раскрылись, она подняла взгляд и, встретив сверкающий взгляд мужа, больше не отводила глаз.

– Я все еще люблю тебя, Жозеф, – проговорила она. – Если бы не любила, разве была бы я так несчастна? Я думала, что человек, за которым я последовала, станет для меня другом, отцом, но он хотел другого. Если бы меня не арестовали… я убежала бы. Он напоминал мне Круз-Собраля.

– Значит… ты готова снова последовать за мной?

– Забери меня отсюда, Жозеф… Клянусь, я поеду за тобой!

Часом позже двери Сен-Пелажи распахнулись перед раскаявшейся и снова беспрекословно покорившейся мужу Лоренцей.