Спальня королевы Бенцони Жюльетта
— Очень странный лекарь, — заметила Сильви. — Почему он прячется? — Может быть, боится застудить горло. Пойдемте, мы стоим на самом ветру!
Мария вошла в крошечную прихожую, а Сильви на мгновение задержалась на пороге, вглядываясь в уходящих. Фигура врача, оказавшегося на голову выше его спутника, и особенно походка показались ей странно знакомыми. Потом она быстро догнала подругу, которая громко жаловалась на гуляющие на лестнице сквозняки.
Королева была у себя в спальне. Она разговаривала со Стефанильей. Для больной старая дуэнья имела странно цветущий вид. Видимо, этот доктор Дюпре был просто волшебником! Женщины говорили по-испански, но благодаря Персевалю де Рагнелю Сильви неплохо объяснялась на кастильском наречии. Она услышала несколько фраз.
— Вы уверены, что поступили достаточно осторожно? — спросила камеристка, занятая тем, что вынимала из волос ее величества усыпанные бриллиантами полумесяцы, украшавшие прическу.
— Мы с тобой по-разному смотрим на вещи. Наш друг завтра уезжает в Турень. Об этом всем известно. Я подумала, что будет неплохо отправить с ним письмо брату моего мужа. Он должен знать, что кардинал только что снова послал господина де Ботрю в Седан с новыми предложениями. Его высокопреосвященство хочет попытаться вразумить графа де Суассона.
— Меня бы удивило, если бы это ему удалось! — заметила Мария де Отфор с присущей ей свободой действий. Она перешла на французский, поскольку по-испански понимала, но говорила плохо. — Суассон пообещал, что подчинится только тогда, когда Ришелье умрет или впадет в немилость. Этот господин тоже любит вас, ваше величество!
— Что за глупости вы говорите! А теперь, котенок, расскажите мне, как прошел ваш визит.
— Наилучшим образом, ваше величество! — воскликнула Мария. — Они пустили в ход все свое обаяние, они были очарованы, и они от всей души надеются повторить такое неземное удовольствие в один из ближайших дней! По крайней мере, мне так кажется, потому что мы с господином де Сен-Маром вынуждены были провести это время за дверью! Сильви отправилась в логово тигра одна в сопровождении только мадам де Комбале.
— Может быть, вы дадите малышке самой сказать хотя бы слово?
— Мне нечего добавить, ваше величество, — подтвердила Сильви с робкой улыбкой. — Мадемуазель де Отфор все передает с такой точностью, как будто сама там присутствовала.
— Кардинал просил вас прийти еще раз?
— Да, но я ответила, что только ваше величество может мне это позволить или не позволить, потому что я служу вам.
— А он не предложил вам служить… ему? По крайней мере тайно?
— Ришелье не настолько глуп, ваше величество, — снова вмешалась Мария де Отфор. — И разумеется, он не стал бы этого делать при первой же встрече. Господин «Красный герцог» удовольствовался тем, что заключил с мадемуазель де Лиль сделку.
— Сделку? В это невозможно поверить! И какого же рода, позвольте узнать?
— Это связано с браком. Если мадемуазель де Лиль согласится приходить к его высокопреосвященству и своим пением сопровождать его мрачные грезы, он обещает больше никогда не говорить с ней о господине де Ла Феррьере.
Королева встала так стремительно, что Стефанилья, зацепившись расческой, вырвала у нее прядь волос. Зеленые глаза Анны Австрийской запылали гневом, а раздувшиеся ноздри побелели.
— Какая наглость! Можно подумать, что судьба этой девочки зависит только от него одного! Кардиналу следовало бы знать, что нельзя отдать руку моей фрейлины без моего согласия. Тем более одному из его солдафонов без чести и совести. Никогда, слышите, Сильви, никогда я не соглашусь на этот брак! Пусть кардинал хоть золотом осыплет своего протеже, Следовательно, он предложил вам бессовестную сделку. Раз его высокопреосвященство хочет услышать вас, еще раз, ему придется попросить об этом меня, а не короля. Сильви медленно опустилась на колени, взяла руку королевы и поднесла ее к губам. У нее в глазах стояли слезы.
— Благодарю вас, ваше величество! Благодарю вас от всего сердца!
— Будьте мне преданы, малышка, и вам никогда не придется в этом раскаиваться.
Было уже совсем поздно, когда Сильви наконец удалось уснуть. Нервное напряжение минувшего вечера оказалось для нее в новинку. Но больше всего ее почему-то беспокоил образ этого странного врача. Ей никак не удавалось выбросить его из головы. Поэтому, чтобы хоть как-то успокоиться, она приняла решение кое-что уточнить. И на следующее утро привела его в исполнение. В свободное время, которое оставалось у нее от службы при королеве, мадемуазель де Лиль вышла из Лувра вместе с Жаннеттой под предлогом покупки перчаток. Она их покупала у госпожи Лоррэн, державшей магазинчик на улице Сен-Жермен, которую как раз пересекала улица Арбр-Сек, где якобы практиковал тот самый «врач».
— Мне нужно, чтобы ты разузнала адрес некоего Дюпре. Его вчера вечером вызывали лечить донью Эстефанилью, — объяснила Жаннетте ее юная хозяйка. — О нем мне известно только одно. Этот человек живет на улице, которая проходит прямо за Сен-Жермен-лОксерруа.
— Тогда проще всего зайти помолиться. В церкви всегда полно женщин из этого квартала. И если я не найду среди них ту, которая мне обо всем расскажет, то это только из-за происков дьявола…
— Дьявол? В церкви? — в ужасе переспросила Сильви и перекрестилась. Жаннетта последовала примеру хозяйки, но засмеялась:
— Это вылетело у меня из головы! Я прочту лишний раз молитву Богородице!
Вечерня заканчивалась, когда девушки, завернувшись в накидки с капюшоном, вошли в старинный храм, вошедший в историю. Его посещали обитатели Лувра. Колокола этой церкви били в набат в Варфоломеевскую ночь. Это было великолепное творение архитектуры. Когда вы входили под его своды, которые мать Людовика XIII приказала выкрасить в лазурный цвет и расписать узорами из королевских золоченых лилий, казалось, что вы просто в раю. Особенно сильным это впечатление было в этот день, когда после окончания службы церковь опустела. Остался только ризничий, занятый тем, что тушил свечи на алтаре. Жаннетта, не колеблясь, направилась прямо к нему, а ее юная фрейлина опустилась на колени и прочла короткую молитву. Служанка недолго болтала с ризничим. При помощи монеты она очень легко получила ответ на свой вопрос. Он ее не удовлетворил, тем более им не осталась довольна Сильви.
— На улице Арбр-Сек не живет ни один врач. Чтобы найти лекаря, надо идти на улицу Ферронри…
— Ах вот как!
Сильви это не слишком удивило. По осанке «врача» сразу угадывалось благородное происхождение, несмотря на скромный наряд, вполне подходящий представителю этой профессии. И этого дворянина она, судя по всему, отлично знает… Сильви закончила молитву и отправилась покупать перчатки, как она и объявила всем перед уходом. Не то чтобы они были ей так нужны, просто девушка не любила обманывать. В этот вечер на приеме у королевы собралось немного народа. Неизвестно откуда возник слушок, и сплетницы с Королевской площади его охотно подхватили, что его величество, следуя советам кардинала, собирается развестись с женой, не подарившей ему наследника. И по зову сердца предложить освободившееся место мадемуазель де Лафайет.
Этого оказалось вполне достаточно, чтобы дамы и кавалеры проявили значительно меньше усердия. Но зато приехала герцогиня Вандомская. Ее не было видно в последнее время. Она занималась тем, что утешала несчастных, вовсю используя деньги из своего кошелька. Всегда в делах, но всегда улыбающаяся, с новыми пятнами грязи на подоле одежды, поскольку бывала в таких местах, где их очень легко заполучить, герцогиня, несколько запыхавшаяся из-за быстрого подъема по лестнице, ворвалась в зал, словно пушечное ядро, и прямиком направилась к королеве.
— Герцогиня! Откуда это вы к нам в таком виде? — поинтересовалась Анна Австрийская.
— Из борделя, ваше величество! — ответила посетительница, опускаясь в реверансе и ничуть не смутившись взрывами общего смеха, которым встретили ее слова.
— Дамы, дамы! — попыталась утихомирить придворных королева, сама не сумевшая удержаться от смеха. — Вы же знаете, сколько добрых дел совершает герцогиня Вандомская вместе с господином Венсаном де Полем, который помогает детям этих несчастных. Некоторые из падших и впрямь увлечены порочными страстями, но другие терпят унизительное рабство. Герцогиня пытается их вызволить из постыдной неволи и вернуть к честной жизни.
— Не такое это простое дело! — проворчала принцесса де Гемене. — Нужна особая храбрость, чтобы спуститься на самое дно…
— Или умение охранять себя броней высокой нравственности, а это не всем под силу, — бросила госпожа де Сенсе, одаривая насмешливой улыбкой принцессу, чьи любовные приключения были известны всем и каждому.
Та отчаянно покраснела. Королева это заметила и поспешила сменить тему разговора. Она вновь обратилась к герцогине Вандомской:
— Вы так редко бываете у нас, сестра! И уж тем более ваша дочь. Она никогда не заходит. Даже ваши сыновья посещают нас без особого рвения…
— Не верьте этому, ваше величество! Элизабет лежит в постели. У нее жар и воспаление легких. Меркер дуется. Он отправился скучать к моему супругу в Шенонсо. Мой старший сын никак не может прийти в себя после того, как не состоялась его свадьба c мадемуазель де Рец. Он не в силах понять, чем не угодил королю…
— Очень трудно понять, что королю нравится, а что нет. Иногда надо просто набраться терпения. Порой его величество резко меняет мнение. А… герцог де Бофор?
— Сегодня утром отправился в Турень… Но мне казалось, сестра моя, что вы об этом знали?
— Откуда мне знать? Право, не понимаю, — сухо заметила Анна Австрийская, нервным жестом помахивая небольшим элегантным веером, призванным защитить ее лицо от жаркого огня в камине.
Сильви, сидевшая среди фрейлин, вдруг потеряла нить разговора. Королева и герцогиня Вандомская заговорили тише, но девушка услышала достаточно. Инстинкт ее не подвел. Этот якобы «врач» был, конечно, не кем иным, как Франсуа Вандомским, герцогом де Бофором. Чтобы услужить королеве, он ввязался в весьма опасную авантюру. Ведь речь шла о секретной переписке между королевой и братом короля герцогом Орлеанским. Если только кардинал об этом узнает…
В течение следующих дней Сильви дважды побывала уРишелье. Мадам де Комбале сама приходила за ней и сама провожала обратно. Эти визиты проходили точно так же, как и первый. Сильви пела, а всесильный министр меланхолично поглаживал одну из своих кошек. Он задавал Сильви пару на вид совершенно обычных вопросов о ее детстве у Вандомов. Потом выпивал вместе с ней бокал испанского вина или мальвазии, затем передавал ее на попечение мадам де Комбале.
Во время последнего посещения кардинал подарил ей несколько золотых монет. Сильви не хотела их брать. Ей было неприятно получать плату. Но кардинал почти рассердился:
— Хорошенькой девушке всегда нужны украшения, чтобы появляться при дворе. Кроме того, какое-то время мне не придется наслаждаться вашим пением. Двор переезжает в Сен-Жермен. Королю нравится праздновать Пасху там. А я сам завтра уезжаю в мой дворец в Рюейе.
Эта новость обрадовала Сильви. Честно говоря, ей совсем не нравились эти вечера во дворце кардинала. Иногда его высокопреосвященство не закрывал глаз, а пристально и настойчиво рассматривал ее, приводя девушку в смущение. Кроме того, однажды она встретилась там с бароном Жюстеном де Ла Феррьером. Несмотря на все заверения, данные его хозяином, он молча поглядывал на нее, облизывался, словно кот, подстерегающий мышонка. И Сильви это немного напугало.
С легким сердцем они с Жаннеттой готовились к отъезду, чтобы следовать за королевой в Сен-Жермен. Юная горничная просто сияла от радости, чем заинтриговала хозяйку:
— Чему ты так радуешься? Ни я, ни ты не знаем, понравится ли нам в Сен-Жермене.
— Я в этом уверена. Я только надеюсь, что там за нами наконец перестанут следить.
— Следить за нами? Что ты такое говоришь?
— То, что вы слышите. Всякий раз, как мы выходим за покупками или отправляемся в гости к господину де Рагнелю, за нами постоянно следует мужчина. Выглядит он как лакей из хорошего дома. Лицо приятное. Он нисколько не скрывается, и стоит нам оказаться на улице и сесть в портшез, он садится в следующий.
— И тебе не удалось выяснить, кто это такой?
— Это непросто. Он, в общем-то, не делает ничего плохого. Просто следует за вами даже тогда, когда вы вечером отправляетесь во дворец кардинала. Я об этом знаю, потому что как-то раз я тоже пошла следом за вами.
Сильви расхохоталась.
— Да, неплохую процессию мы, должно быть, составили! Почему ты мне ничего не рассказала?
— Я не хотела вас волновать. В конце концов, может быть, этот человек просто в вас влюблен.
— Что ж, посмотрим. Я впредь буду повнимательнее.
— Не мучьте себя напрасно. Когда мы вернемся в Париж, Корантен этим займется. Я ему уже об этом замолвила словечко! Но я просто очень рада, что мы едем в деревню. Там я чувствую себя лучше всего.
И Жаннетта отправилась складывать юбки Сильви, чтобы потом убрать их в сундук.
Глава 7. НОЧЬ В АББАТСТВЕ ВАЛЬ-ДЕ-ГРАС
—Этой ночью убили еще одну, — объявил Теофраст Ренодо. Он нагнал Персеваля де Рагнеля под сводами Большого Шатле. Отсюда, идя по улице Сен-Дени, можно было попасть на мост Менял. — Это уже третья за последние два месяца.
— И кто же на этот раз?
Газетчик пожал плечами:
— Она была проституткой, как и предыдущие две жертвы. Одна из тех, кто работает на улицах. Им не понять, что так они более уязвимы.
— Ее можно увидеть?
— Можно. Идемте со мной.
Они вошли в правое крыло старой крепости. Там у лестницы, ведущей в залы заседаний, находился морг. За закрытой дверью с окошечком, позволявшим видеть, что происходит внутри, оказалась узкая комната с низким потолком, пропитанная дурным запахом. Здесь выставляли трупы, выловленные в Сене и те, что случайно находили на улицах. Они лежали здесь в своей трагической наготе, пока за ними не приходили монашки из расположенного поблизости монастыря Святой Екатерины. Сестры обряжали покойников в саваны и потом уносили их, чтобы похоронить на кладбище Невинно убиенных.
В этот день в покойницкой лежали два тела. Старик, которого рыбак вытащил своей сетью, и молодая женщина. При виде ее Персеваль содрогнулся. Перед ним лежало худенькое, обескровленное тело молодой девушки с длинными черными волосами. Она отдаленно напоминала Кьяру де Валэн.
— Как и остальным, ей перерезали горло, — отметил Ренодо. — И у всех жертв есть еще и вот это.
Он указал на красную восковую печать на лбу несчастной.
— Омега! — прошептал Персеваль.
— Вот именно! Это очень странная история. Но пойдемте! Не стоит здесь оставаться. Хотя и я привык, но в этом месте меня всегда бросает в дрожь.
Они вышли на свежий воздух с некоторым облегчением, хотя от расположенных недалеко Больших боен разносился довольно резкий, неприятный запах. Но стоял май, и серебристая полноводная Сена несла с собой запахи свежей травы и болота.
— Вы зайдете ко мне? — спросил Ренодо.
— Сегодня понедельник, — ответил Рагнель, силясь улыбнуться. — И вы знаете, с каким интересом я отношусь к вашим собраниям…
Они пошли между двумя рядами высоких домов, стоящих по обе стороны моста Менял. Они шли по направлению к острову Сите, Новому рынку и улице Каландр. Там в большом доме жил Теофраст Ренодо, и ему удалось разместить в одном здании свою семью, кабинеты редакции «Газетт», приют для несчастных, которых всегда было много рядом с собором Парижской Богоматери и Отель-Дье, и приличных размеров зал, где с 22 августа 1633 года каждый понедельник происходили так называемые конференции. Это была совершенно новая идея. На этих своеобразных собраниях без различия возраста и положения в обществе каждый мог выступить и поделиться своими соображениями по заранее выбранной теме. Ренодо проводил эти встречи уже четыре года, и ему удалось привлечь некоторое количество завсегдатаев, в основном буржуа, которых интересовал не только их кошелек и которые пытались все вместе дать ответы на вопросы о добре и зле, мучившие их гражданскую совесть. На самом деле издатель «Газетт» создал некий народный противовес тем изысканным салонам «исследований и курьезов», что существовали в домах знати. Их организовывали большей частью члены парламента, например де Месме и де Ту. Их состояние позволяло проводить исследования и покупать научные труды. Женщин туда не пускали ни под каким видом. Но те в ответ устраивали свои собственные заседания, где собирались жеманницы и остроумцы. Идея созывать такого рода «конференции» пришла в голову Ренодо через два года после создания «Газетт». Они позволяли ему рассказать о своей работе, обеспечивали некоторую вполне солидную известность и иногда помогали узнать самые интересные новости. Он всегда гарантировал анонимность тем, кто сообщал их. Король и Ришелье, тайные, но влиятельные авторы «Газетт», всегда настойчиво этим интересовались.
Что же касается Персеваля, то с момента их встречи с Теофрастом у него появилась привычка появляться в доме друга каждый понедельник.
— О чем сегодня пойдет речь? — спросил он, когда они вступили в лабиринт улочек, ведущих к Новому рынку.
— О жизни в обществе, но я спрашиваю себя, не стоит ли мне нарушить правила и предложить поговорить о безопасности на улицах по ночам.
— Я не уверен, что вас поддержат. Жизнь падших женщин не представляет никакого интереса для людей, озабоченных своей респектабельностью. То, что таких женщин убивают, кажется солидным гражданам обычным…
— Но ведь эти убийства связаны с чрезвычайными обстоятельствами. Кто может уверенно сказать, что после проституток убийца не примется за честных женщин?
Развернувшиеся дальше события доказали правоту де Рагнеля. Собравшиеся мужчины, многие из которых подготовили выступление, пришли к единому мнению. Распутных женщин никогда не поймут в обществе. Их судьба никого не интересует.
— За исключением господина Венсана, герцогини Вандомской и нескольких других добрых душ! — возмутился Персеваль. — Это же божьи творения, а им уготовили такую ужасную судьбу.
— Я с этим согласен, — раздался одинокий голос, — но это дело гражданского судьи и полиции. Это их дело.
— Нет. Это касается нас всех. Вы так реагируете, потому что речь идет о несчастных созданиях, торгующих своим телом. Но если убийца набросится на порядочную женщину, например на вашу жену?
Вопрос встретили общим взрывом смеха. Это же невозможно! Бросьте! Ни одна уважающая себя женщина не пойдет разгуливать по злачным местам Парижа! Да еще к тому же ночью!
— А если бы я вам сообщил, — заговорил Персеваль, — что подобное преступление было совершено более десяти лет назад в провинции и жертвой тогда стала знатная дама?
Ренодо, следивший за дебатами со страстной увлеченностью, спросил:
— Такое же преступление? И с теми же уликами?
— Абсолютно. Дама к тому же еще была изнасилована. Возможно, и с этими несчастными произошло то же самое, но, учитывая их профессию, это слово здесь неуместно. И нам бы в голову не пришло вам об этом рассказывать, если бы не греческая буква. Убийца оставляет на месте преступления восковую печать с греческой буквой омега, что говорит о его определенной образованности. Он мог бы — а почему, собственно, нет — присутствовать и на нашем собрании.
Все громко запротестовали. Серьезно обсуждать что-либо или вообще продолжить дискуссию оказалось невозможным. Ренодо успокоил всех со своей обычной энергией. Он заявил:
— Что касается меня, я приложу все усилия, чтобы найти убийцу с красной восковой печатью. Я приглашаю всех присутствующих в этом зале сообщить мне, если кто-то вдруг нападет на след. А сейчас я закрываю заседание. Для спокойного обсуждения необходима ясность ума.
Он явно торопился завершить бесполезные дебаты. К выходу двинулся бурлящий поток, но Ренодо задержал Персеваля де Рагнеля.
— Почему вы мне не рассказали эту историю о благородной даме сразу, когда я вам сообщил о первой жертве как о своего роде курьезе?
— Потому что мне нужно было время все обдумать. Я хотел попытаться сам найти преступника, но я, очевидно, не обладаю нужными способностями, — закончил Рагнель с горькой улыбкой. — В любом случае, если бы не это собрание, где я счел нужным упомянуть о самой ранней жертве этого ученого палача, я бы обо всем рассказал вам.
— Пойдемте ко мне. Там нам будет спокойнее. Жена отправилась навестить кузину на улице Фран-Буржуа, а мой сын готовит очередной выпуск «Газетт».
Отца мировой журналистики снедало невероятное любопытство. Он даже дрожал от нетерпения и успокоился только тогда, когда уселся напротив Рагнеля по другую сторону стола, на котором стояли бокалы и графин молодого вина.
— Вот так! Теперь я вас слушаю.
— При одном условии. То, что я вам расскажу, предназначено только для ваших ушей. Вы не должны даже заговаривать о публикации этого в «Газетт»… или где-нибудь еще.
— Даю вам слово.
И Персеваль начал рассказ о бойне в замке Ла-Феррьер, не упоминая, впрочем, о существовании Сильви. Он очень любил Теофраста и, безусловно, доверял своему другу, но Ренодо был слишком близок к кардиналу и мог ему рассказать, хотя бы и случайно.
А в это время в Сен-Жермене разыгрывался последний акт драмы, назревавшей многие месяцы.
В этот день, 19 мая, во дворе замка карета ожидала мадемуазель де Лафайет. Подруга короля прощалась с миром ради монашеской жизни среди сестер монастыря Посещения Богородицей святой Елизаветы. Так заканчивалась прекрасная история любви Людовика XIII, разрушенная столкновением слишком противоречивых интересов. Глубокая набожность и отчаяние, с одной стороны, Луизы, и воля кардинала — с другой. Ришелье, не имея возможности полностью подчинить себе мадемуазель де Лафайет, приложил все усилия, чтобы удалить ее от короля. И это вопреки желанию семьи молодой девушки. И вопреки желанию исповедника короля отца Коссена. Духовник Людовика XIII признавал, что Луиза имеет склонность к монашеству. Но, испытывая глубокое презрение к Ришелье, святой отец хотел, чтобы мадемуазель де Лафайет оставалась подле короля как можно дольше. И наконец, все происходило вопреки отчаянному сопротивлению самого Людовика XIII. Его душа разрывалась при мысли о том, что ему суждено потерять ту, кого он называл своей «прекрасной лилией».
И кто же заставил мадемуазель де Лафайет принять это решение. Лакей, обыкновенный, гнусный лакей! Некий Буасенваль, обязанный своим положением первого лакея при спальне короля как раз исключительно мадемуазель де Лафайет, — это единственная милость, о которой она попросила! — и которому доверяли и король, и Луиза. Этот неблагодарный сделал все, чтобы их поссорить. И только ради того, чтобы снискать милость кардинала-министра. Именно спровоцированная негодяем ссора и заставила короля, сходящего с ума от любви, осмелиться на бессмысленное предложение, подслушанное Сильви в парке Фонтенбло. Луиза покинет двор и переедет в Версаль. Там они будут жить друг для друга. В это мгновение целомудренная Луиза осознала всю глубину угрожавшей ей пропасти… Сердце ее было готово на все ради любимого, дух слабел. И богобоязненная девушка приняла решение, она попрощалась с королевой и своими подругами, покидая свет для другой жизни.
Случаю было угодно, чтобы двор в этот момент пребывал в трауре. Император Фердинанд
II, дядя Анны Австрийской, только что умер. Поэтому черные одеяния и шемизетки заменили яркие цвета и откровенные декольте. Это вполне гармонировало со страданиями той, что оставляла службу у королевы, обрекая себя на жизнь за монастырскими стенами. И Луиза де Лафайет, сопровождаемая искренними слезами, села в карету и уехала из Сен-Жермена. Ее путь лежал на улицу Сент-Антуан, в монастырь.
Что же касается Людовика XIII, то он, пряча слезы, вскочил на коня за несколько мгновений до отъезда любимой и отправился в дорогой его сердцу Версаль, чтобы там спрятать свое горе. Он вырвал у своей нежной подруги последний крик любви:
— Увы! Я больше его никогда не увижу!
Вот в этом Луиза как раз ошибалась.
Как только экипаж бывшей фрейлины королевы и всадники свиты короля скрылись из вида, ее величество приказала подготовить ее карету для возвращения в Париж. В отсутствие короля она предпочитала, чтобы ее отделяло от кардинала как можно большее расстояние. Ришелье жил в это время в своем дворце в Рюейе в окружении любимых им оранжерей и кошек.
Кроме того, в такую теплую, сырую, дождливую погоду окружающие леса наводили невероятную тоску. И наконец, с наступлением весны многие молодые люди возвращались в войска перед грядущими боями на востоке, на юге и на севере.
На юге король приказал отбить у испанцев Леренские острова, а на севере должны были вот-вот дать о себе знать войска кардинала-инфанта, брата королевы. На востоке собирали людей, чтобы отправиться маршем на Седан, где занял оборону непокорный граф де Суассон. Что же касается восстания кроканов — крестьян, взбунтовавшихся против непосильных налогов, — то с ними маршал Лавалет справится сам. У него достаточно солдат.
На обратном пути в Париж Сильви заметила, что ее величество все время шепчется с Марией де Отфор, которую королева усадила рядом с собой. По какой-то одной ей известной причине Мария радовалась возвращению в Лувр, который она всегда терпеть не могла.
Сильви и сама была не против оказаться поближе к особняку Вандомов. Она рассчитывала отправить туда Жаннетту за новостями о Франсуа. Ведь с момента приезда в Сен-Жермен она ничего о нем не знала.
Но, как и опасалась Сильви, Жаннетта вернулась несолоно хлебавши. Вся семья выехала из столицы, и никто ничего не знал о герцоге де Бофоре. Девушке оставалось только смотреть на дождь за окном, грустно перебирая струны гитары.
Через три дня после их возвращения Жаннетта передала хозяйке записку. Ее принес один из лакеев, оставшийся на улице Сент-Оноре. От нескольких фраз у Сильви сильнее забилось сердце: «Приходити, катенок! Мне необходима с вами пагаварить в тайне от всех. После таго как каралева ляжет спать у церкви вас будит ждать корета». Большие буквы, написанные рукой, явно непривычной к перу, и огромное количество орфографических ошибок. Но внизу красовалась подпись Франсуа, а Сильви отлично знала, что он всегда презирал искусство правописания. Она прижала записочку к сердцу, осыпала ее поцелуями и спрятала за корсажем.
— Сегодня вечером я хочу быть очень красивой! — объявила она Жаннетте. Служанка засмеялась от радости, видя свою заскучавшую в последнее время госпожу такой счастливой.
— Что мы наденем? Наше красивое белое платье?
— Пожалуй, все-таки нет. Это не бал и не званый ужин. Я бы предпочла платье из тафты лимонного цвета, расшитое белыми маргаритками и с кружевом у выреза. Он любит этот цвет и говорит, что от него становится солнечнее. Это будет приятно в такую безрадостную погоду. — Будьте спокойны, вы будете очень хорошенькой!
И действительно, зеркало очень скоро ей это подтвердило. Жаннетта укутала свою хозяйку в длинный шелковый черный плащ с капюшоном на бархатной подкладке, укрывавший девушку с головы до пяток. Потом оделась сама. Речь, конечно, даже не шла о том, чтобы Сильви отправилась одна. Она еще недостаточно взрослая… и вообще! Жаннетта на всякий случай подождет ее в карете.
Отлично зная порядки во дворце и располагая возможностью войти и выйти, когда им угодно, женщины без помех добрались до церкви Сен-Жермен-дОксерруа. Там их на самом деле ждала карета с гербом Вандомов. На козлах сидел Пикар, один из кучеров герцогского дома.
— Вот видишь, ты вполне могла отпустить меня одну, — проворчала Сильви, садясь в карету.
— И позволить вам ехать по Австрийской улице без защиты и в вашем-то возрасте? И думать об этом забудьте! Куда идете вы, туда и я!
Было приятно чувствовать, что о тебе так заботятся. Сильви нашла пальцы своей спутницы и пожала их. Тем временем карета тронулась, но вместо того чтобы свернуть налево к улице Сент-Оноре, лошади повернули вправо. Сильви отдернула занавеску и спросила у Пикара:
— Куда вы меня везете?
— Туда, куда мне приказали вас привезти, мадемуазель. Будьте любезны, не открывайте больше занавесок!
К нетерпеливому ожиданию прибавилось еще и любопытство. Неужели Франсуа ждет Сильви в своем собственном доме? Что у него может быть такого «тайного», чтобы он не мог навестить ее в Лувре и все рассказать? Или… Может быть, ему захотелось провести с ней время наедине? Как это было бы чудесно! При этой мысли Сильви порозовела от возбуждения, и дорога сразу показалась ей бесконечной.
Жаннетта украдкой все же приоткрывала занавески, чтобы иметь представление о том, куда они едут.
— Мы едем в какое-то место в квартале Марэ, — шепнула она. — Ой! Я вижу башни Бастилии и огни, которые там зажигают по вечерам!
Почти сразу же экипаж свернул в узкую улочку, а затем в едва освещенный дворик у небольшого особняка, еще меньшего, чем дом де Рагнеля. При стуке лошадиных копыт ворота открылись и немедленно захлопнулись снова. В неярком свете, льющемся из дверей, размытой тенью нарисовался силуэт лакея. Сильви вышла из кареты одна и направилась к нему. В прихожей не оказалось почти никакой мебели, кроме сундука, на котором стоял подсвечник с тремя свечами. Его и взял лакей, чтобы проводить гостью. Они прошли по дряхлой лестнице, где ступеньки немилосердно скрипели и трещали. Потом свернули в узкую галерею, от обтрепанных гобеленов тянуло сыростью. Сильви никак не могла понять, что Франсуа, всегда само воплощенное великолепие, делает в подобном месте. И тут перед ней распахнулась дверь.
Обстановка сразу изменилась. Девушка оказалась в огромном кабинете, обитом по стенам кожей из Кордовы, позолоченной и расписанной узорами. Здесь недалеко от стола с остатками ужина стояли, как в гостиной, уютные кресла. Сильви оглядела эту картину суровым взглядом. Она, разумеется, знала о почти скандальном аппетите Франсуа, но тогда он мог бы и ее пригласить.
Лакей вышел, оставив ее в одиночестве. Сильви повернулась на каблуках, чтобы оглядеть каждый уголок комнаты. Ей пришлось смириться с очевидным. Кроме нее, в кабинете никого не было. Она села в кресло, потом заметила маленькую корзинку с черешней и, взяв горсть ягод, попробовала их. Косточки и хвостики она бросала в камин, где разожгли огонь, чтобы спастись от влажной прохлады вечера. Слишком взволнованная предстоящим свиданием, Сильви смогла днем проглотить только кусочек печенья.
Черешня оказалась просто восхитительной, но, пока она ее ела, Сильви чувствовала, как внутри нарастает недовольство. Почему Франсуа заставляет ее ждать? Она взяла еще несколько ягод и только собралась снова сесть в кресло, как скрытая в резной стене дверь открылась. Вошел мужчина, но это был вовсе не Франсуа. Перед Сильви стоял сам герцог Сезар.
От удивления и особенно от разочарования Сильви стремительно вскочила, забыв о хороших манерах. Черешня посыпалась на пол:
— Как? Это вы? — воскликнула девушка, не сумев справиться с собой.
Герцог Сезар явно не рассчитывал на такой прием. Намеренно задерживаясь, он рассчитывал, что девчонка при его виде растеряется от страха и уважения. Но она смотрела на него горящими от ярости глазами и, похоже, даже не собиралась его приветствовать, как положено.
— Если бы я этого не знал, я бы поинтересовался, где вас воспитывали, дочь моя. Где же хорошие манеры, которые так старалась вам привить герцогиня?
Сильви поняла, что ей нужно уступить. Если она станет упорствовать, это ни к чему не приведет. Перед ней стоял человек, которого она никогда не любила, но ведь он отец Франсуа и все-таки ее благодетель. К нему необходимо отнестись с должным уважением. С очаровательной грацией Сильви присела в реверансе.
— Герцог! — произнесла она. Рассерженный герцог не собирался помочь ей встать, и девушка добавила, пытаясь смягчить его раздражение:
— Вы должны понять мое удивление. Я получаю записку от Ф… от герцога де Бофора, лечу сюда и…
— ..и встречаете меня. Я понимаю, какое впечатление это на вас произвело, но мне необходимо было с вами поговорить.
— В таком случае, зачем же пользоваться именем вашего сына? Вам достаточно было позвать меня, и я бы немедленно пришла.
— Возможно, но не наверняка. С другой стороны, записка могла случайно попасть не в те руки. А я хотел бы напомнить вам, что король запретил мне не только появляться при дворе, но даже жить в Париже. Да встаньте же вы, черт побери!
— С радостью, герцог! — облегченно выдохнула Сильви, уже чувствовавшая, что вот-вот упадет. Она осталась стоять и смотрела прямо на него. С некоторой грустью девушка осознала, что изгнание, пусть и такое роскошное, не пошло ему на пользу.
В сорок три года Сезар Вандомский казался сильно попорченным временем, постаревшей копией Франсуа. Он не расплылся только потому, что, как и все Бурбоны, оставался сумасшедшим охотником, а длительные прогулки верхом и упражнения со шпагой сохранили ему стройность и упругие мышцы. Зато на лице отразились следы всех страстей и пороков, мучивших этого человека.
Как и его младший сын, герцог Сезар был высок ростом и обладал фигурой атлета. Как и у Франсуа, у него был крупный нос и голубые глаза его отца Генриха IV, но со временем они налились кровью, рот стал вялым, его некогда великолепные зубы пожелтели, а белокурые волосы не только поседели, но и поредели. На носу появились прыщи — следствие неумеренного пьянства. Что делать в деревне после охоты? Только пить. Да еще потакать своему слишком сильному пристрастию к мальчикам. Он их щедро вознаграждал, слишком щедро, проделывая в своем состоянии изрядные прорехи, вызывающие опасение. К тому же его постоянно грызла тоска по Бретани, его любимой провинции, где он чувствовал себя королем. Титул правителя Бретани ему вернули, а вот должность нет. Ему даже запретили туда возвращаться. А этот рожденный на земле человек, сын уроженки Пикардии и уроженца Беарна, привязанного сердцем к каждой частичке своего завоеванного в боях королевства, обожал море. Единственная страсть, которую герцог Сезар передал по наследству младшему сыну Франсуа.
Герцог Вандомский, со своей стороны, не без удивления рассматривал стоящую перед ним молоденькую девушку. Неужели это то маленькое создание со смуглой кожей и огромными глазами, ее единственным достоинством, которое принес когда-то к ним в дом Франсуа, подобрав, словно брошенного котенка, а его жена и дочь взяли под свое покровительство? Безусловно, той совершенной красоты мадонны, которой обладала ее мать, этой малышке не достичь. Но как она изменилась! Рот немного великоват, носик короткий, миндалевидные глаза огромны. Она по-прежнему напоминала кошечку, оправдывая прозвище, данное ей Элизабет. Только кожа посветлела и приобрела легкий золотистый оттенок, а в шелковистой гриве пышных каштановых кудрей, которую удерживают над ушами желтые ленты, появились совершенно очаровательные почти серебристые прядки. Нет, красавицей в строгом смысле этого слова ее не назовешь, но лукавая мордашка не лишена очарования. И в общем, эта девушка, заговорившая уже так, как принято при дворе, соблазнит не одного мужчину. Главное, чтобы среди них не оказалось герцога де Бофора. И Сезар почувствовал, как крепнет его уверенность в том замысле, от которого он, вероятно, отказался бы, окажись мадемуазель де Лиль блеклой и незаметной.
— Садитесь! — наконец произнес герцог Сезар, указывая Сильви на кресло, с которого она встала. Сам он пристроился прямо на столе с остатками ужина. — И сначала ответьте мне на вопрос: какие чувства вы испытываете к моему сыну Франсуа?
Перед откровенной грубостью его слов Сильви покраснела, как черешня, которую только что ела. Этот человек, уставившийся на нее ледяными глазами с кривой саркастической улыбочкой, изогнувшей его губы, был последним человеком на свете, которому ей захотелось бы открыть свое сердце. Она бы даже предпочла кардинала Ришелье. Тот хотя бы проявил к ней некоторую симпатию. Но Сильви постаралась проследить за своим голосом, чтобы тот предательски не задрожал.
— Мне дороги все члены вашей семьи, герцог. Во всяком случае, те, кто отнесся ко мне по-доброму.
— Значит, это исключает Меркера, который вас терпеть не может, и меня самого…
— Вы меня тоже любите не больше, чем ваш старший сын. И все-таки вы проявили большую щедрость, дав мне имя, состояние, положение в обществе, наконец…
— Всем этим вы обязаны герцогине. Моя жена самая упрямая женщина на этой земле теперь, когда ее мать скончалась. Но я тем не менее рад, что вы признательны нашей семье, и надеюсь, что вы это докажете. Но вы не ответили на мой вопрос, юная дама! Вы действительно любите Бофора, как в этом уверены все в нашем доме? Вы ведь понимаете значение слова «любить»? Так да или нет?
Сильви гордо вскинула голову и прямо посмотрела в глаза герцогу:
— Да.
Она ничего больше не добавила, но произнесла коротенькое слово так твердо, что никаких сомнений не оставалось. Сезар продолжал молча рассматривать ее, и тогда девушка крепко сжала руки и добавила:
— Мне кажется, что я его любила всегда, с той самой минуты, когда он нашел меня в лесу. И я уверена, что никогда никого больше не полюблю.
Это было сказано очень просто. Но от этого ее слова стали еще весомее. Герцог Вандомский ни на минуту не усомнился в ее искренности. Правда, ему хотелось знать больше.
— Но я полагаю, вы не надеетесь, что он женится на вас? Раз уж он не стал рыцарем Мальтийского ордена, Франсуа может взять в жены только принцессу, вы это понимаете?
— Мне все это известно, но для любви брак не обязателен. Для этого нет необходимости быть все время вместе. Настоящая любовь выносит все — разлуку, расставания, одиночество и даже смерть.
— Кто, черт побери, вас этому научил? — воскликнул Сезар, удивленный философскими рассуждениями столь молоденькой девушки. — Это старина Рагнель наговорил вам этих глупостей?
— Никто меня не учил, герцог. Мне кажется, я знала это всегда.
— Что ж, замечательно, но сейчас мы посмотрим, что из этого выйдет на практике. Я пригласил вас, так как хочу проверить, насколько прочна ваша любовь. Если бы с Бофором что-нибудь случилось, что бы вы стали делать?
Сердце Сильви пропустило один удар, но она даже виду не подала.
— Все, что только в моих силах, чтобы ему помочь.
— Вот это мы сейчас увидим! Он в опасности, — произнес герцог, подчеркивая каждый слог.
— Что ему угрожает?
— Смерть, если только его схватят. Чего, по счастью, пока не произошло.
— Боже мой! Но что же произошло?
— Он дрался на дуэли в Шенонсо и убил своего противника.
Охваченная ужасом, Сильви на мгновение закрыла глаза. Она знала, насколько однозначно оценивают подобный факт указы Ришелье. Дуэль привела Монморанси-Бутвиля на эшафот. Страшный кардинал, не задумавшись ни на мгновение, отправит туда же внука Генриха IV. Кто знает, может быть, это даже доставит ему удовольствие.
— Из-за чего была дуэль?
Вандом медлил с ответом, но Сильви, устремив на него свои прозрачные глаза, добавила:
— Из-за женщины?
— Да. Из-за госпожи де Монбазон. Вы, вероятно, не в курсе, но она его любовница, — резко бросил он. — Господин де Туар плохо отозвался о ней в присутствии моего сына. Франсуа этого не стерпел, полагая, что в этом состоит его долг как дворянина и как любовника. Мария де Монбазон сходит по нему с ума…
— Но он любит другую, — закончила за герцога Сильви. — Как это обычно и бывает…
— Другую? Кого же это?
— Если вы не знаете, то должны хотя бы подозревать. Я привыкла думать, что красавица герцогиня де Монбазон — это всего лишь роскошная ширма. И именно та, другая, только ухудшит дело, если люди кардинала схватят де Бофора. Где он?
— Я вам этого не скажу, тем более что и сама дуэль пока остается тайной. Но всегда возможно, что поползут слухи. Если об этом станет известно Ришелье, он отправит одного из своих палачей, Лафма или Лобардемона, и те под пыткой вырвут правду у свидетелей или у слуг. А эти люди заставят апостола Петра признаться, что он изнасиловал Богородицу, настолько ужасны их методы. Если Бофора схватят, его ничто не спасет… Только, может быть, вы?
— Я? Но что я могу сделать?
Герцог Сезар сделал эффектную паузу. Потом встал, все так же молча подошел к шкафу, открыл его и что-то достал.
— Мне говорили, что вы в отличных отношениях с кардиналом. Это правда?
— Слишком сильно сказано. Я имела честь петь для него лично три раза в его дворце. Он действительно был со мной очень мил и деликатен.
— Значит, его высокопреосвященство вас ни в чем не подозревает! Это просто великолепно!
— Я не понимаю почему, — заметила Сильви. У нее в груди зашевелилось беспокойство. Ей совсем не нравилась жестокая улыбка, с которой герцог Вандомский рассматривал то, что лежало у него на ладони.
— Хорошо, я открою вам глаза. И одновременно смогу судить, настолько ли велика ваша любовь к Франсуа, как вы говорите. Если моего младшего сына арестуют, его не спасет никто и ничто, кроме…
— Кроме?
— Смерти Ришелье. Если опасность достигнет крайней точки, вы устроите так, чтобы «Красный герцог» позвал вас успокоить музыкой и пением его страдания. И вы успокоите его навсегда.
Тут горло Сильви мгновенно пересохло.
— Что? Вы хотите, чтобы я…
— Чтобы вы его отравили. Вот этим! — произнес герцог, поднося к носу Сильви пузырек из очень темного стекла с плотно притертой стеклянной пробкой. — Вам это будет не сложно. Я узнал, что во время ваших визитов вы выпиваете немного испанского вина. И сами наливаете бокал кардиналу.
Решительно, он слишком много знал, но Сильви, охваченная возмущением, оставила на потом выяснение вопроса — кто она, или он, или они, так подробно донесшие обо всем герцогу Вандомскому.
— Я? Должна это сделать? Незаметно налить смертельный яд и потом протянуть его — я так полагаю, с улыбкой?! — тому, кто с доверием принимает меня? Почему бы вам не обратиться к какому-нибудь алчному лакею? Во дворце кардинала таких множество.
— По одной простой причине. Ришелье заставляет другого человека пробовать все, что он ест или пьет. Кстати, именно эту функцию выполняете для него и вы. Только вы этого не замечаете. Вы ведь пьете первой, верно?
— Да, это так. Кардинал никогда не пьет первым. Неужели он так подозрителен?
— И даже больше. Все знают, что министр любит кошек, но то, что их так много в его покоях, это тоже не без причины. Возьмите этот флакон!
— Нет! Я никогда не смогу совершить такой подлый, низкий поступок! Если вы желаете Ришелье смерти, атакуйте его сами, честно и с открытым лицом.
Герцог Вандомский тяжело вздохнул и пожал плечами:
— Я спрашиваю себя, не слишком ли много рыцарских романов заставлял вас читать де Рагнель. В наши дни либо убиваешь ты, либо убьют тебя… А теперь, раз вы предпочитаете, чтобы Бофор поднялся на эшафот и там расстался с головой…
— Нет! О боже, нет!
Читать бесплатно другие книги:
