Охота на простака. Экономика манипуляций и обмана Акерлоф Джордж

В этой и следующей главах мы остановимся на финансовом кризисе, который в настоящее время практически забыт, – на так называемом ссудо-сберегательном кризисе 1986–1995 годов. К этому более чем двадцатилетней давности событию стоит обратиться, чтобы глубже разобраться в истинной природе наиболее трудно распознаваемого фишинга, характерного для финансового мира.

Ссудо-сберегательные ассоциации представляют собой одну из форм банковских учреждений, особенно популярных в США в начале XX века. Созданные по образу и подобию британских строительных сберегательных касс, они помогали мелким вкладчикам накопить определенную сумму на первоначальный взнос, а также получить заем на дом или автомобиль. По крайней мере, такая цель декларировалась. Но в 1980-х годах значительное количество этих ассоциаций превратились в инструмент охоты на простаков, что привело их к банкротству, причем весьма масштабному; в среднем оно обошлось американским налогоплательщикам примерно в 230 млрд долл. с учетом инфляции{401}. Еще дороже обошлись такие последствия кризиса, как ограничение доступа к кредиту и падение цен на активы, которые и послужили основным толчком к началу рецессии 1990–1991 годов{402}.

Ссудо-сберегательный кризис иллюстрирует проблемы фишингового равновесия в относительно недавние времена, но в другой институциональной среде. В частности, он принял форму одного из видов фишинга, который экономист Пол Ромер и один из нас (Джордж) назвали «банкротством ради прибыли»{403}. (Мы выражаем благодарность Полу за разрешение основываться в этой и следующей главах на нашей предыдущей совместной работе.) Мы увидим мир, где традиционная экономика с ее ключевым принципом максимизации прибыли перевернута вверх дном. Это мир, в котором фишинг с помощью вводящего в заблуждение (а иногда и просто мошеннического) бухгалтерского учета приводит к банкротству компаний, но тем не менее это еще и прекрасный шанс разбогатеть.

Мародерство

Только ребенку может быть непонятно, почему суды по делам о банкротстве немедленно вводят временного управляющего в компании, которая собирается обанкротиться. Ответ совершенно очевиден: если на счету компании всего 125 тыс. долл. и при этом она должна Питеру 77 тыс. долл. и 243 тыс. долл. – Полу, то кто-то же должен решить, как поделить эти 125 тыс. долл. Суд берет на себя эту миссию, чтобы убедиться, что Питер не получил несправедливо (то есть незаконно) свои деньги, прежде чем дело дойдет до выплаты Полу его доли. Это и есть детская версия объяснения причин того, почему суд немедленно устанавливает контроль над компаниями в процессе банкротства.

На этот вопрос существует и менее очевидный ответ (для взрослых, которые разбираются в тонкостях экономики). Если владельцы платежеспособной компании выплачивают за ее счет самим себе доллар сегодня, тем самым они сокращают свои потенциальные доходы завтра на тот же доллар плюс приходящаяся на него прибыль. Поэтому у владельцев платежеспособных компаний нет стимула выкачивать из них деньги немедленно. Напротив, если владельцы компании-банкрота извлекут из нее тот же доллар сегодня, то завтра они практически ничего не потеряют. Почему? Потому что обанкротившаяся компания направит все свои активы на покрытие задолженности перед Питером и Полом. Поскольку после расчета с долгами владельцам ничего не останется, у последних столько же экономических стимулов хранить имущество, как и у армии Чингисхана, движущейся по бескрайним просторам Азии: того, что они не заберут с собой сегодня, завтра они попросту не увидят. Поэтому у них один стимул – мародерство.

В этой главе мы рассмотрим ситуацию банкротства ссудо-сберегательной кассы (далее ССК). Но контролеров из судебных органов не будет. Не желая «выкупать» ССК, они оставили их без присмотра. Создалась идеальная ситуация для получения колоссальной прибыли нечистыми на руку людьми. Можно было поглотить ССК, идущую ко дну. Их выкупали буквально за гроши. Занимали у них как можно больше денег. А затем с помощью ухищрений «творческого» (или попросту мошеннического) бухгалтерского учета находили способ вывести эти одолженные деньги из ССК, тут же поворачиваясь к ней спиной{404}.

Как все начиналось

В начале 1980-х годов инфляция в Соединенных Штатах достигла 13,5 %{405}. Председатель Федеральной резервной системы Пол Уолкер попробовал решить проблему, «остудив» экономику. Он допустил резкий рост процентных ставок, в результате чего процентная ставка по казначейским облигациям США – самым надежным в мире ценным бумагам – к 1981 году поднялась до 14 %{406}. Осенью 1982-го и весной 1983 года уровень безработицы превысил 10 %{407}. В этой войне с инфляцией ССК страны – тихие и скромные финансовые учреждения, в которых люди хранили свои сбережения и которые финансировали приобретение домов, – стали «сопутствующим ущербом». Они выдавали тридцатилетние облигации с фиксированной ставкой под 5,6 и 7 %{408}. Им требовались депозиты для поддержания выпущенных ценных бумаг. Каково им было конкурировать со стремительно набирающими силы фондами денежного рынка, оказавшимися удобным вариантом хранения денежных средств в долларах для вкладчиков?{409} Любой экономист сказал бы, что ССК неминуемо обанкротятся, необязательно в бухгалтерском смысле – это зависело бы от правил отражения в учете тех или иных операций, – но прежде всего в экономическом. Денег, поступающих на счета ССК в качестве оплаты за их инвестиционные бумаги (почти полностью в форме облигаций с фиксированной ставкой), не хватало на выплаты, чтобы привлекать депозиты, необходимые для финансирования этих облигаций{410}.

Дополнительное осложнение заключалось в том, что Федеральная корпорация страхования ссудо-сберегательных ассоциаций (FSLIC), выступавшая поручителем по счетам ССК, не располагала достаточными средствами в своих доверительных фондах для покрытия разницы между имевшимися у ССК активами и их задолженностью. Привлеченные ССК депозиты можно было выплатить только при условии вливания средств из государственного бюджета. Но чтобы их выделить, требовалось дождаться назначения администрации Джорджа Буша. В период сдачи полномочий администрацией одного президента и назначения администрации другого это было невозможно, поэтому проблему просто отфутболили.

Отфутболивание проблем

Перекидывание принятия непопулярных решений действующими политиками тем, кто придет после них, вынуждает нас искать ответ на извечный вопрос: что на самом деле происходит, когда обанкротившаяся компания не переходит под контроль судебных органов и не закрывается своими владельцами? В очень короткий срок небольшая проблема, обходившаяся налогоплательщикам в сумму от 33 до 49 млрд долл. в нынешних деньгах, переросла в проблему стоимостью как минимум в четыре с половиной раза дороже{411}. Что еще хуже, косвенный ущерб от кризиса грозил оказаться гораздо более серьезным. Процветавшие до этого рынки недвижимости в Калифорнии и Техасе внезапно рухнули{412}. Возможно, это спорный вопрос, но, как мы увидим в следующей главе, экономическое банкротство ССК положило начало непрекращающимся катаклизмам в корпоративных финансах – и это выходит за рамки нашего повествования.

У Вашингтона было несколько способов отсрочить день Х для ССК. Законодатели внесли ряд изменений в нормативные документы, которые, учитывая очень тяжелое финансовое положение ССК, не могли не провалиться. Для начала ССК получили от законодателей разрешение выплачивать по сберегательным депозитам чуть более высокий процент, чем лимит, установленный для их конкурентов – коммерческих банков. Но когда в начале 1980-х годов ставка процента дошла до двузначных цифр, банки перестали быть основными конкурентами ССК, эту функцию взяли на себя фонды денежного рынка, бывшие на тот момент новинкой на рынке. Перед ними не стояли ограничения в ставке по депозитам. Таким образом, попытка законодательного регулирования провалилась. Законодательный регулятор в сфере деятельности ССК Федеральный совет банков жилищного кредита также внес незначительные изменения в правила бухгалтерского учета, позволявшие вести операции даже в ходе банкротства{413}. Но и это лекарство оказалось недостаточно действенным.

Затем за решение проблемы взялся Конгресс. Это было время дерегулирования. По идее, чтобы спасти ССК, которые на тот момент находились на пороге банкротства в результате роста процентных ставок, нужно было дерегулировать их деятельность. Правда, при этом позабыли, а возможно, тогда просто не понимали то, что знает каждый родитель едва начавшего ходить малыша: если выпускаешь годовалого ребенка из детского манежа (дерегулируешь его), то следует за ним следить гораздо внимательнее, а не наоборот.

Итак, ССК выпустили из детского манежа. Закон о дерегулировании депозитных институтов и денежно-кредитном контроле 1980 года снял ограничения по депозитной ставке (на тот момент равной чуть больше 5,5 %), которую ССК имели право выплачивать по депозитам{414}. Это давало им практически неограниченный источник средств, поскольку крупные финансовые учреждения, такие как банки и брокерские компании, с огромной радостью одалживали им деньги, пока процентная ставка была достаточно высокой – особенно с тех пор, как FSLIC стала гарантировать возврат этих средств, по крайней мере до определенного предела{415}. Для ССК существовал лимит на кредитование недвижимости. Но и это ограничение смягчили. В соответствии с Актом Гарна – Сен-Жермена 1982 года им было дополнительно разрешено одалживать до 10 % от общей суммы депозитов девелоперам, причем регуляторы трактовали это условие весьма либерально{416}. ССК разрешили не только взимать однократную комиссию за предоставление им кредита в размере 2,5 %, но и включать в тело кредита процентные платежи, которые девелопер должен был выплачивать в период сооружения объекта{417}.

Охота на простака как способ мародерства

И в те времена было немало способов сорвать хороший куш, но общая схема всегда оставалась одной и той же: захватить контроль над ССК, многократно увеличить объем привлеченных депозитов от крупных финансовых учреждений, выдать их в качестве кредита девелоперу, который проводит странные платежи друзьям и владельцам ССК, не демонстрируя никакого намерения выплачивать тело кредита в соответствии с условиями договора. ССК какое-то время показывает в отчетности приличную прибыль, поскольку «девелопер» выплачивает проценты из тела полученного кредита. Мошеннический бухгалтерский учет лежит в основе фишингового мародерства. Эта стратегия применялась сотни раз, со многими ССК, которые быстро наращивали свои активы на миллиарды долларов.

Рассмотрим на примере ССК Empire Savings and Loan of Mesquite из Техаса так называемую техасскую стратегию{418}, в соответствии с которой изначально группа заранее сговорившихся девелоперов продает друг другу участок земли по возрастающей на каждом этапе цене. Цена, сформировавшаяся в результате этих перепродаж, служит основой для определения суммы девелоперского кредита. После его получения девелопер выплачивает из него щедрые комиссионные всем участникам. Он выплачивает высокие проценты ССК, включая большой разовый платеж за выдачу кредита; при этом ему нет нужды выкладывать деньги на эти цели из собственного кармана, ведь их можно взять из суммы полученного кредита, при расчете которой учитывались процентные платежи за достаточно длительный период времени до момента завершения девелоперского проекта. В самой простой схеме (хотя и не точно такой, какая использовалась в Empire Savings) девелопер, чьи таланты в выполнении строительных проектов снискали одобрение и поддержку ССК, взаимно дает ССК обещание в рамках действующих соглашений поддерживать ее высокую прибыль и прирост активов{419}. Таким образом, девелопер и его друзья покупают значительный пакет акций ССК. Единственным действенным ограничением доходности при такой стратегии выступает способность мошенников находить на роль девелопера новых людей без криминальной истории, с платежеспособным балансом. Власти до сих пор не сняли ограничения в части максимальной суммы кредита одному лицу – физическому или юридическому. В итоге Empire Savings предлагала комиссионные любому, кто приведет нового потенциального «девелопера». В заслужившей несколько наград книге Inside Job («Внутреннее дело») о кризисе ССК авторы Стефен Пиццо, Мэри Фрикер и Пол Муоло описали «…безлюдные разрушающиеся кондоминиумы вдоль шоссе I-30, сооруженные на кредиты от Empire Savings неподалеку от Далласа»{420}. На некоторых стройплощадках грудами валяются стройматериалы, крошащиеся на солнце. О многих других стройплощадках и этого не скажешь: просто пустые бетонные блоки, которые впоследствии стали называть «посадочными площадками Мартиана» – по имени американского адвоката, имевшего склонность к красочным описаниям{421}.

Вход на рынок недвижимости

Последствия выхода ССК на рынок коммерческой недвижимости в Далласе не замедлили проявиться. Обычно результатом большого числа невыкупленной недвижимости является крах строительной отрасли. Именно это и произошло в предместьях Хьюстона. Объем продаж в строительстве моментально снизился до 2 % от максимального значения во время предыдущего подъема, когда количество невыкупленной недвижимости достигло 32 %. Но в Далласе, где этот показатель как раз составил те же 32 %, строительная отрасль продолжала работать{422}.

Местные магнаты в сфере недвижимости свалили вину на неконтролируемые ССК. Еще в июне 1982 года Марк Пог из компании Lincoln Properties говорил: «Всем нам надо быть осторожнее… Каким образом нынешний рынок сможет поглотить все эти миллионы квадратных метров площадей?»{423} Годом позже, в июне 1983-го, Даллас занял в общенациональном масштабе второе место после Хьюстона по свободным офисным помещениям. Парадоксально, что при этом Даллас лидировал по темпам строительства таких объектов. В октябре 1983 года Макдональд Вильямс из уважаемой компании Trammell Crow предупреждал об опасности сооружения избыточных площадей. Однако он обвинил в этом «…толчок, который сбережения и кредиты придали строительству коммерческой недвижимости. Думаю, что они будут и дальше создавать избыточное предложение на рынке»{424}. Год спустя газета National Real Estate Investor News писала, что «…старожилы Далласа восхищены бурным ростом строительства». Дэн Арнольд объяснил это так: «У финансовых учреждений и заимодавцев имеется избыток денег, которые надо куда-то вкладывать»{425}. Еще через несколько месяцев Уэйн Сверинген заметил: «У нас есть девелоперы, сидящие со своей нераспроданной застройкой, при этом заимодавцы предоставляют им кредит на строительство следующего объекта. Приходится винить в этом заимодавцев. Мне бы хотелось, чтобы они показали, откуда девелоперы собираются получать живые деньги… Закон спроса и предложения не регулирует поведение участников на этом рынке. Продолжение строительства при наличии огромного количества нераспроданной застройки связано не столько с потребностью в новых объектах недвижимости, сколько с доступностью кредитных ресурсов»{426}.

Закон спроса и предложения как раз действует – фишинговым и мошенническим способом. Владелец ССК имел возможность получить кредит на любую сумму, лишь бы согласился платить по нему высокую процентную ставку; затем он передавал эти деньги друзьям, а те, если оказывались достаточно сообразительными, возвращали их ему. Неслучайно основную роль в мародерстве через ССК сыграла мафия, за много лет отработавшая необходимые навыки отмывания денег{427}.

Проигнорированные уроки

Следует отметить, что произошедшее с ССК должно было бы стать предупреждением о грядущем крахе строительной отрасли во время кризиса 2008 года. И опять мы видим фишинговые операции-«гирлянды»[19]. Это уже не операции по вздуванию цены на участки земли, чтобы можно было использовать их в качестве залога под займы. Теперь «гирлянды» связаны с повышением цены ипотечных ценных бумаг, а это разновидность мошенничества с использованием переоцененных ценных бумаг, обеспеченных ипотечными закладными.

В следующей главе мы рассмотрим, как мошенничество с использованием ССК распространилось на рынок «мусорных» ценных бумаг в начале нового века алчности. Находящиеся в процессе банкротства ССК внесли немалый вклад в расширение рынка бросовых облигаций, в основе которого лежали враждебные поглощения даже самых крупных компаний, что раньше считалось невозможным.

Деятельность всего одного человека, Майкла Милкена, в 1970–1980-х годах изменила представление о финансовой системе США навсегда. Топ-менеджеры крупных американских корпораций потеряли уверенность в том, что масштабы их бизнеса слишком велики для того, чтобы стать объектом враждебного поглощения со стороны рейдеров, поскольку теперь рейдеры могли поглотить даже очень крупную компанию, вложив относительно небольшой капитал. У них появилась такая возможность благодаря операции выкупа контрольного пакета акций за счет кредита. Для этого компания-рейдер аккумулировала денежные средства вследствие привлечения ненормально высокой доли заемного капитала (образованной путем выпуска высокодоходных, или мусорных, облигаций, созданных Милкеном), что позволяло поглотить другую, зачастую намного более крупную компанию. Такой инструмент, как выкуп контрольного пакета акций за счет кредита, резко повысил как риски, так и потенциальные выгоды, связанные с процедурами слияния и поглощения компаний. Помимо осознания потенциальных колоссальных выгод от поглощения (и одновременно игнорирования потенциальных рисков), значительно расширились представления о том, сколько может заработать на этой операции СЕО. Например, в ходе выкупа контрольного пакета акций за счет кредита компании RJR Nabisco СЕО дочерней компании табачного гиганта{428} Эдвард Хорриган получил выплаты по программе «золотого парашюта» в размере 45,7 млн долл. Ходили слухи, что СЕО материнской компании Росс Робинсон получил еще более внушительную сумму{429}. В те времена такие деньги на дороге не валялись. И, как мы увидим далее, доходы Милкена были далеко не маленькими даже по современным меркам. По мнению специалиста по оплате труда Грефа Кристала, любой средне оплачиваемый СЕО в наши времена без труда наймет консультанта, который сумеет объяснить совету директоров, что директора аналогичных компаний зарабатывают не сотни тысяч, а миллионы, а то и десятки миллионов долларов{430}. Времена «излишеств», в терминологии Милкена, прошли. Многие облигации, выпуск которых был им инициирован, впоследствии окончательно обесценились, приведя к феномену под названием кризис бросовых облигаций 1980-х годов. Но причины этого кризиса не сводятся к преступлениям одного человека, махнувшего рукой на закон. Они лежат гораздо глубже: кризис стал следствием экономического равновесия, при котором сохранялась возможность охоты на простаков. Его также можно рассматривать как еще один пример роли обманчивых финансовых рейтингов в экономике.

Открытие месторождений золота в северной калифорнии

Золото в Северной Калифорнии находили неоднократно. В 1969 году его обнаружили в особенно странном месте – в малопонятной книге 1958 года, хранившейся в библиотеке Калифорнийского университета в Беркли. Первооткрывателем стал студент младших курсов из пригорода Лос-Анджелеса, специализировавшийся на деловом администрировании, по имени Майкл Милкен. Автором книги был Брэддок Хикмен, а называлась она Corporate Bond Quality and Investor Experience («Качество корпоративных облигаций и опыт инвестора»); 536-страничный талмуд с кучей таблиц представлял собой сугубо профессиональный отчет об опыте инвестирования в облигации с различным инвестиционным рейтингом.

В таблице 1 книги Хикмена обобщены его главные выводы{431}. С 1900 по 1943 год низкорейтинговые корпоративные облигации (то есть имеющие рейтинг ниже инвестиционного и, следовательно, ограничения в инвестировании в них средств банков и страховых компаний) показали на удивление хорошие результаты. После корректировки на потери вследствие банкротства выпустивших их компаний эти облигации обеспечили среднюю годовую доходность на уровне 8,6 %, в отличие от высокорейтинговых облигаций, продемонстрировавших среднюю годовую доходность на уровне 5,1 %. Такая высокая доходность низкорейтинговых облигаций позволила предположить, что на самом деле они достаточно безопасны для инвестирования. Даже притом, что период с 1900 по 1943 год включал ужасные годы Великой депрессии, потери от их обесценивания составляли менее 1 % в год.

Прежде чем золото обретет свою стоимость, его надо извлечь из земных недр; то же можно сказать о книге Corporate Bond Quality and Investor Experience. Вышла она более десяти лет назад, и продано было всего 934 экземпляра{432}; приведенным в ней данным на момент публикации исполнилось 15 лет. Чтобы извлечь из этой руды золото, требовался Милкен с его прирожденным умением показать товар лицом. Поскольку он начинал свою карьеру в 1970-е, то вполне мог приносить книгу в бордовом переплете на встречи с инвесторами. Его умение «продать» товар выразилось в появлении термина мусорные (бросовые) облигации, обозначающего низкорейтинговые ценные бумаги, хотя сам Милкен избегал его употреблять. В 1975 году Wall Street Journal опубликовала на первой странице хвалебную статью о Милкене под названием One Man’s Junk Is Another’s Bonanza («Мусор для одних, доходное дело для других»). В ней говорилось, что торговля облигациями превратилась в самую быструю азартную игру в городе{433}. Милкен стал суперзвездой. А ведь он окончил университет всего пять лет назад.

Зачастую люди заблуждаются, «…принимая слова за дела», по выражению Локка{434}. В данном случае ошибкой было бы предполагать, что мусорные облигации в одном десятилетии представляют собой то же самое, что и в другом. Они просто называются одинаково – мусорные облигации, – поэтому введенные в заблуждение инвесторы могут реагировать на них так же, как в прошлом, даже если в этот раз они выпущены компаниями с подмоченной репутацией. Возможно, мусорные облигации остались бы тем же, чем они были до 1943 года, если бы не Майкл Милкен. Однако судьба распорядилась иначе.

Когнитивная ошибка, на которой сыграл Милкен, описана в книге Гарри Смита Standard Deviations: Flawed Assumptions, Tortured Data, and Other Ways to Lie with Statistics («Стандарное отклонение: ложные предположения, изнуряющие данные и прочие способы обмана с помощью статистики»){435}, вышедшей в 2014 году. Глава Apples and Prunes («Яблоки и чернослив») рассказывает о введении в заблуждение с помощью удобных, но необоснованных утверждений, объединяющих разные вещи под одним наименованием. Милкен мог приравнять друг к другу два разных вида мусорных облигаций и при этом не сказать ни слова лжи. В роли «яблок» могли выступать так называемые «падшие ангелы» – облигации, выпущенные некогда успешными, но теперь терпящими бедствие компаниями в расчете на удачу. Именно этот вид бросовых облигаций исследовал Хикмен. В роли «чернослива» выступал новый вид мусорных облигаций, появлению которых тоже способствовал Хикмен. Мусорные облигации «падшие ангелы» действительно показывали на редкость хорошие результаты вплоть до 1943 года. Задача Милкена как фишера заключалась в поиске способа извлекать прибыль из заблуждения, якобы все мусорные облигации одинаковы. Такой способ состоял в создании второго типа ценных бумаг – не «падших ангелов», а вновь выпущенных мусорных облигаций, причем сам он собирался выступить в качестве брокера, проводящего на них подписку.

После окончания университета Беркли и получения степени МВА в Уортонской школе бизнеса карьера Милкена началась с устройства на работу во второразрядный инвестиционный банк в Филадельфии Drexel Harriman Ripley, который после серии слияний был реорганизован в Drexel Burnham Lambert с вливанием существенного дополнительного капитала. После двух лет работы Милкен убедил своего нового начальника Табби Бернхема вложить 2 млн долл. из дополнительного капитала в создание торговой площадки для низкорейтинговых облигаций. В мгновение ока он начал получать 100 % прибыли. Это была еще «домилкеновская» эпоха, и тогда такой результат считался большими деньгами{436}.

Эти 2 млн долл. представляли собой лишь стартовую возможность для брокера, застолбившего себе место в эпицентре рынка мусорных облигаций. Всякий раз при наличии разрыва между спросом и предложением при текущем уровне цен брокер может получить прибыль за счет разницы между ценой, которую готов заплатить покупатель, и ценой, которую согласен получить продавец. А молодой Милкен оказался в положении доминирующего посредника на рынке, что давало огромное преимущество, если им умело воспользоваться.

На мусорные облигации существовал несомненный спрос, особенно с учетом неординарных способностей Милкена. По мнению Брэддока Хикмена, благая весть состояла в том, что Милкен мог обеспечить доходность на целых 3,5 % выше, чем в среднем по рынку{437}. Все, что ему требовалось, – это увлечь своей историей управляющих инвестиционными портфелями менеджеров в банках, пенсионных фондах, страховых компаниях. Такие менеджеры, распоряжающиеся крупными средствами, обычно гонятся за доходностью, которая хотя бы на несколько пунктов, или несколько сотых долей процента, выше.

Впрочем, существовал не только огромный спрос на облигации со стандартной ставкой процента, потенциально существовало и огромное предложение на них. Насколько можно судить, с начала XIX века доходность акций была необычайно высокой. Разница в доходности акций и облигаций была столь велика, что получила даже специальное название: премия за приобретение акций. Эта премия составляла настолько значительную величину, что, например, если бы учрежденный в 1925 году трастовый фонд с капиталом 100 тыс. долл. инвестировал свои средства в казначейские облигации, то через 70 лет (в 1975 году) его капитал составлял бы всего 1,3 млн долл. Если бы тот же траст инвестировал и реинвестировал средства в акции, то его капитал достиг бы к тому же 1975 году 80 млн долл.{438} Если вам крупно повезло иметь состоятельную и не жадную бабушку, которая инвестировала в свое время в такой трастовый фонд, вам точно не придется бедствовать.

Окружающие Милкена люди, задумывавшиеся о проблемах бросовых облигаций в начале 1980-х годов, видели, что поглощение компании с выплатой имеющимся на тот момент акционерам по действующим на то время ценам и последующим выпуском мусорных облигаций сулит огромную прибыль. Возьмите типичную по всем параметрам компанию: доходность собственного капитала настолько высока, что ее хватит на выплату процентов по бросовым облигациям. Но можно поступить намного лучше – захватить контроль над компанией, в которой расходы на оплату труда могут быть значительно уменьшены, например, путем снижения окладов, увольнения лишних сотрудников или реорганизации пенсионных фондов с капиталом, превышающим требуемый по законодательству. Или можно превзойти средние показатели доходности, если поглотить компанию с неэффективным управлением и некомпетентным менеджментом, а затем его заменить. Для Майкла Милкена и его пропагандистской машины облигации, выпущенные после таких рейдерских захватов, могут стать колоссальным источником предложения облигаций на рынок.

Иногда в процессе добычи золота встречаются препятствия, но каждый шахтер знает, что руду надо сначала поднять на поверхность, а затем обогатить, независимо от того, насколько она золотоносна. Всегда возникают какие-то проблемы. То же самое касается рейдерских захватов. Бизнес потому и называется business (bisignisse – забота, хлопоты), что в нем непрерывно возникают какие-то трудности. Перед рейдерами, как и перед Милкеном, встали три основные преграды, мешающие им наложить руку на прибыль от недооцененных акций. Однако его кампания была организована так, чтобы преодолеть все три.

Первое препятствие – фактор времени. Если предполагаемые цели враждебного поглощения будут предупреждены заранее, они смогут подготовиться к обороне и самостоятельно мобилизовать средства для выкупа акций топ-менеджерами или подыскать предпочтительного партнера для слияния – так называемого белого рыцаря. Милкен нашел способ, как этого избежать. По мере расширения его операций увеличивалось количество бывших клиентов, обязанных ему процветанием. По некоторым данным, особенно полезными в этом отношении оказались те, кто участвовал в поглощении ССК; они могли использовать их финансовые ресурсы для участия в проектах Милкена. Позднее, в судебном процессе Федеральной корпорации страхования депозитов (FDIC) и Трастовой корпорации по урегулированию ссудо-сберегательного кризиса против Милкена, особенно широкую известность среди владельцев ССК получили Томас Шпигель из Columbia Savings and Loan, Чарльз Китинг из Lincoln Savings and Loan и Дэвид Пол из CenTrust{439}. Фред Карр из страховой компании First Executive Life Insurance, по некоторым данным, предоставил Милкену «волшебный горшочек» с миллиардами долларов средств других людей{440}. Даже вялое правовое применение федерального законодательства по страховой деятельности позволило ССК резко увеличить объемы инвестирования. И те же самые законодательные нормы обеспечили ССК возможность выплачивать достаточно высокие проценты по депозитам, для чего требовалось иметь в запасе достаточно денежных средств. Поэтому, когда Милкен объявил о новых возможностях инвестирования, его призыв был воспринят всерьез. К 1985 году он мог быть настолько уверен в заключении сделки невероятного масштаба, что Drexel оставалось лишь выпустить письмо, в котором говорилось, что информация об участии банка в финансировании этих проектов является сугубо конфиденциальной. Как показала рейдерская атака Карла Айкана на Phillips Petroleum, у Милкена был шанс мобилизовать 1,5 млрд долл. за 48 часов{441}. Сосредоточив в своих руках такую финансовую мощь, Милкен и сотоварищи могли захватить топ-менеджеров намеченной для поглощения компании врасплох. Рейдер делал предложение о поглощении так быстро, что у жертвы оставалось всего несколько часов на защиту.

Стоит заметить, и даже подчеркнуть, что, помимо финансирования за счет выпуска мусорных облигаций, у Милкена были дополнительные способы вознаграждения тех, кто помогал ему обделывать дела. Чуть ли не на каждой странице судебного дела «FDIC против Милкена» раскрываются схемы перевода средств на счета его друзей. Например, согласно заявлению истцов, Томасу Шпигелю была предоставлена возможность выкупить на имя своей компании сертификаты на право приобретения акций (специальная форма опционов на акции) в процессе поглощения компании Storer Communications – сделки, в основном финансируемой через его ССК Columbia Savings and Loan. Шпигель заплатил 134,6 тыс. долл. за пакет акций поглощаемой компании. В скором времени эта операция принесла ему 7 млн долл. чистой прибыли{442}. Истец также сообщал, что 30 ноября 1987 года компания Чарльза Китинга Lincoln Savings and Loan со своими дочерними компаниями приобрела в ходе поглощения Beatrice International Food мусорные облигации на сумму более 34 млн долл.; в тот же день Китинг купил 234 383 акции поглощаемой компании{443}.

Фред Карр тоже практиковал разные формы участия в операциях Милкена: например, компании, поглощение которых он помогал финансировать, впоследствии инвестировали пенсионные фонды своих сотрудников в его ССК First Executive Life, которая позже обанкротилась{444}. Многочисленные факты позволяют предположить, что до тех пор, пока друзья Милкена богатели с его помощью, они имели веские основания соглашаться покупать то, что он предлагал{445}.

Второе препятствие – проблема скупки достаточного количества акций{446}. Обычно рейдеру приходилось платить за ценные бумаги цену, существенно превышающую текущую рыночную. Например, когда компания Pantry Pride Рональда Перельмана проводила инспирированное Милкеном поглощение Revlon в 1985 году, ей пришлось поднять изначально предлагавшуюся цену в 47,5 долл. до 58 долл. за акцию. Но акции могли бы возрасти в цене до недосягаемого для поглотителя уровня, если бы Pantry Pride была более авторитетной компанией в своей отрасли. В этом случае держатели акций могли бы дважды подумать, стоит ли их продавать или лучше остаться владельцами миноритарных пакетов. В конце концов, если компанию, акциями которой вы владеете, собирался бы купить Уоррен Баффетт, вы наверняка бы призадумались: а стоит ли их продавать – или, выражаясь профессиональным языком финансистов, – выставлять на тендер. Неужели вас не привлечет идея оказаться собственником акций компании, которой управляет этот славный парень, обладающий безошибочным финансовым чутьем? Но, в отличие от Баффетта, Pantry Pride и Рональд Перельман в 1985 году были практически неизвестны широкой публике. Чистая стоимость капитала Pantry Pride составляла на тот момент 145 млн долл. (сравните эту цифру с 1 млрд долл. – во столько оценивалась чистая стоимость капитала Revlon). Компания владела сетью супермаркетов и совсем недавно, в 1981 году, вышла из банкротства путем реорганизации, сославшись на статью 11 Кодекса США о банкротстве. Более того, Перельман имел репутацию рейдера, поэтому топ-менеджмент Revlon был настроен по отношению к нему крайне враждебно. В результате рядовые акционеры оказались перед простым выбором: либо продать свои акции с существенной надбавкой сверх рыночного курса, либо оставить их у себя и посмотреть, что будет дальше. Проблема скупки акций была решена{447}.

Таким образом, «конфиденциальные письма» и репутация рейдеров помогли решить две проблемы проведения враждебных поглощений, обещавших стать неисчерпаемым источником выпуска мусорных облигаций. Но тут Милкен столкнулся с третьим препятствием, на этот раз касающимся спроса на них. Новые выпуски мусорных облигаций и облигации, доходность и процент дефолта которых анализировал Брэддок Хикмен, весьма похожи в одном отношении – и те и другие представляют собой низкорейтинговые ценные бумаги. Зато они принципиально отличаются в другом отношении: облигации времен Хикмена, процент дефолта которых известен, были выпущены компаниями, которые изначально считались идеальными объектами для инвестирования, пока для них не наступили тяжелые времена. Вспомним, например, о Pennsylvania Railroad: когда она обанкротилась, ее облигации стали «падшими ангелами». Облигации Милкена – иное дело: они были мусорными с самого начала. Если мы хотим завести ласковое домашнее животное, то будет ошибкой остановить свой выбор на питбуле: по данным исследований, дружелюбием отличается совсем другая порода собак – лабрадоры. Точно такой же ошибкой будет формирование инвестиционного портфеля из облигаций Drexel Burnham Lambert новых выпусков только на том основании, что Брэддок Хикмен и его последователи высоко оценивали облигации «падших ангелов».

Позднее Милкен столкнулся с настоящим ночным кошмаром. Если бы кто-нибудь заметил, что вновь выпущенные мусорные облигации и «падшие ангелы» принципиально отличаются друг от друга, все его предприятие оказалось бы под угрозой. Имевшиеся статистические данные маскировали различие между двумя типами облигаций благодаря следующему обстоятельству. Профессор финансов из Нью-Йоркского университета Эдвард Альтман и его бывший студент Скотт Наммахер рассчитали среднюю норму дефолта облигаций: она оказалась равной 1,5 %{448}. Этот показатель обманчив, поскольку норма дефолта облигаций для облигаций более давних лет выпуска выше, а рынок растет очень быстро. Ориентироваться на обычное среднее арифметическое – это все равно что рассчитывать коэффициент смертности населения по выборке, включающей одну старушку и сто 10-летних детей.

Впоследствии на эту погрешность обратили внимание, но Милкену удалось хотя бы на время усмирить рычащих собак и заставить их молчать. Если компания, выпустившая мусорные облигации, оказывалась на грани банкротства, в силу вступала юридическая процедура под названием оферта на обмен ценных бумаг, описанная в разделе 3(а)(9) Акта о ценных бумагах 1933 года. В соответствии с ней ценные бумаги можно реструктуризировать, после чего они уже не считаются дефолтными{449}. У Милкена была возможность организовать дело так, что владельцам ценных бумаг, которые вот-вот должны были перейти в разряд дефолтных, предлагалась сделка по их обмену Drexel на условиях лишь немногим лучших, чем просто обесценивание. В замечательной статье Пола Асквита из Массачусетского технологического университета, Дэвида Муллинса и Эрика Вульфа из Гарвардской школы бизнеса показано, что почти 30 % вновь выпущенных в 1977–1980 годах{450} мусорных облигаций обесценились по состоянию на конец 1988 года, включая и 10 % облигаций, участвовавших в процедуре оферты на обмен и все-таки через некоторое время обесценившихся{451}.

Вплоть до середины 1980-х схема Милкена распространялась по всему миру финансов подобно эпидемии. Ежегодно в марте Drexel проводил конференцию по проблемам высокоприбыльных ценных бумаг с участием Милкена. К 1985 году за этим мероприятием закрепилось название «Бал хищников»; на него в отеле Beverly Hilton и близлежащем Beverly Hotel собиралось 1500 торговцев ценными бумагами{452}. Эти финансисты имели миллиарды долларов капитала, собственного и мобилизованного за счет бросовых облигаций и готового к атаке в ходе очередного враждебного поглощения. Бизнес с мусорными облигациями шел настолько хорошо, что к 1986 году Drexel выплатил перебравшимся из Нью-Йорка в Лос-Анджелес в 1978 году торговым агентам Милкена 700 млн долл. в виде бонусов. Их распределением занимался Милкен, который забрал 550 млн долл. себе{453}. Это могло показаться проявлением скупости, но он был импресарио рынка мусорных облигаций и его деятельность влияла на весь бизнес в США, так что, возможно, он действительно заслуживал такой доли. Никогда ранее топ-менеджеру в США не выплачивалась подобная сумма за один год{454}.

Большая часть операций, проворачиваемых Милкеном, была абсолютно законна. Фишинг вообще легален до тех пор, пока не переходит определенные границы, а чтобы объяснить их местоположение людям вроде Милкена, обычно нанимают очень хороших адвокатов. В данном случае фишинг не просто легален; фирменный стиль Милкена иногда описывался как героический, по крайней мере в некоторых отношениях. Майкл Дженсен из Гарвардской школы бизнеса доказывал, что враждебные поглощения в духе проводимых Милкеном делают наше общество богаче. По его мнению, враждебные поглощения вытесняют из бизнеса некомпетентных и неэффективных менеджеров, тем самым повышая благосостояние общества в целом{455}. Однако такая аргументация не учитывает обратной стороны медали: с аналогичным успехом враждебные поглощения могут снимать с должности добросовестных топ-менеджеров; прибыль от рейдерства получают ценой подрыва доверия сотрудников к руководству, поскольку нарушаются ожидания относительно уровня заработной платы, компенсаций, условий труда и пенсий{456}.

История Милкена закончилась весьма необычно. Как правило, фишеров не удается поймать на горячем, но Милкен все же отправился в тюрьму. ФБР проследила цепочку торговцев инсайдерской информацией вплоть до некоего Ивана Боски – брокера, моментально прославившегося тем, что, выступая на торжественной церемонии вручения дипломов в Калифорнийском университете в Беркли, он отошел от обычного для таких речей слащавого стиля и заявил: «Я считаю, что жадность – это здоровое чувство»{457}. Обнаружив, что его подозревают в незаконной деятельности, Боски тут же увидел в этом возможность для еще одной торговой операции. Он заключил сделку о частичном признании вины в обмен на свидетельство против Милкена. Боски был довольно незначительной фигурой в окружении Милкена, однако сумел получить доказательства, позволившие открыть дело против босса, записав их беседу на диктофон. Чтобы избежать судебного разбирательства по всем 98 пунктам обвинительного заключения, а также вывести из-под угрозы уголовного преследования брата, Милкен признал свою вину по шести пунктам. В одном из них говорилось о покупке облигаций у Боски с обязательством обратного выкупа. В соответствии с правилами Комиссии по ценным бумагам и биржам, направленными против сокрытия истинного владельца ценных бумаг, такие сделки считались незаконными; это позволяло Боски платить более низкие налоги без всякого риска{458}. Эта сделка показательна с точки зрения пренебрежительного отношения Милкена к общественным интересам, но одновременно она демонстрирует его щедрость по отношению к большинству своих партнеров по бизнесу. Он получал солидную прибыль, заботясь при этом и об интересах партнеров. Судебный процесс тянулся много месяцев, и все это время торговая площадка Милкена на бульваре Уилшир в Лос-Анджелесе была закрыта. Кроме того, обанкротилась его материнская компания Drexel Burnham Lambert{459}. Обычно обвинений, подобных тем, по которым Милкен признал свою вину (в том числе сокрытие истинного владельца ценных бумаг), недостаточно, чтобы отправить человека в тюрьму. За них полагается штраф. С нашей точки зрения, более серьезными были обвинения в пренебрежении общественными интересами, содержавшиеся в гражданском иске, который мы цитировали. Его подали Федеральная корпорация страхования депозитов (FDIC) и Трастовая корпорация по урегулированию ссудо-сберегательного кризиса. В этом иске Милкена и прочих «заговорщиков» обвиняли в мошенническом использовании денежных средств других людей по предварительному сговору{460}. Иск был урегулирован в досудебном порядке. Милкен выплатил пострадавшим 500 млн долл.

Шесть наблюдений

Если рассматривать фиаско Милкена в глобальном контексте, можно сделать шесть основных выводов.

Вывод 1. Операции Милкена с мусорными облигациями демонстрируют два вида информационного фишинга, о которых уже шла речь в предыдущих главах. Он сочетал недостоверные рейтинги, в которых не указывались принципиальные отличия его мусорных облигаций от «падших ангелов», с «творческим» бухгалтерским учетом в ССК, которые, по сути, уже были банкротами. По некоторым сведениям, ССК покупали ценные бумаги по его первому слову, а он выводил из них полученную прибыль.

Вывод 2. В предыдущих главах мы рассказывали о так называемых историях. Применительно к Милкену одна из них говорит о том, что он был гением, открывшим новые пути делать деньги практически из воздуха. Другая доказывает, что нормы дефолта его мусорных облигаций и «падших ангелов» были одинаково низкими.

Вывод 3. Милкен положил начало новому виду неравенства. 1980-е увидели резкий рост доли прибыли, приходящейся на 10 % крупнейших предпринимателей, доли доходов 1 % богатейших людей, доли заработной платы 1 % наиболее высокооплачиваемых работников{461}. Косвенное влияние операций Милкена на этот факт вряд ли подлежит количественной оценке; мы также считаем, что даже такой умный человек, как Милкен, опередил остальных всего на несколько шагов в проведении враждебных поглощений, которые опровергли все ранее существовавшие представления о размерах компенсаций топ-менеджеров. Наша теория рыночного равновесия с учетом фишинга, а также учреждение фондов прямых инвестиций для проведения враждебных поглощений позволяют предположить, что не будь Милкена, появились бы другие хищники. Но случилось так, что именно он оказался у истоков.

Вывод 4. Милкеновские мусорные облигации иллюстрируют еще один принцип фишинга на финансовых рынках. В двух предыдущих главах говорилось о связи между фишингом и финансовыми рынками. Благодаря бросовым облигациям Милкена фишинговые операции распространились далеко от места первоначальной дислокации – так было и во время кризиса 2008 года. Его мусорные облигации сыграли значимую роль в волне враждебных поглощений, поднявшейся в начале – середине 1980-х, и она откатилась далеко от первоначального места возникновения ссудо-сберегательных касс и страховых компаний{462},{463}.

Вывод 5. Операции Майкла Милкена демонстрируют, какие силы приводят к фишинговому равновесию. Используя известную аналогию, можно сказать, что Милкен выявил возможности зарабатывания прибыли, добравшись до кассы в конце торгового зала после своего выпуска из Уортона. Ему требовалось провести подписку на новый вид мусорных облигаций, отличных от «падших ангелов». Три препятствия, которые при этом предстояло преодолеть описанными выше способами, объясняют, почему этой возможностью никто не воспользовался раньше. Милкен первым сообразил, как это сделать.

Вывод 6. Тут мы подходим к наиболее важному практическому выводу этой книги. Цены на активы высоко волатильны. Выше приведены основные причины этого. И такими причинами выступает целая коллекция разнообразных видов фишинга, в том числе подрыв репутации, мародерство, «творческий» бухгалтерский учет, экстравагантные истории в новостных выпусках массмедиа, истории о богачах, сделавших состояния непонятно на чем, советы инвестиционных аналитиков и инвестиционных компаний, агентов по продаже недвижимости. Вред от волатильности цен на активы достаточно ограничен, поскольку даже во времена экономического спада теряют только те, кто сам себя обманывал. Но когда обесцененные активы приобретаются за счет кредитных средств, это приводит к дополнительным потерям. В этом случае банкротство нескольких компаний и угроза его повторения провоцируют целую волну банкротств и страхов перед ними. Затем кредит испаряется, а экономика втягивается в депрессию.

Эпидемии в экономике, как и в медицине, требуют принятия быстрых и решительных мер. Два драматических эпизода последних ста лет представляют собой пример двух ситуаций с разным исходом: с быстрой ответной реакцией и с отсутствием реакции. Меры по урегулированию тяжелейшего кризиса 1929 года были недостаточными и принимались медленно. В результате мир как будто вернулся в своего рода мини-средневековье. Оно продолжалось 15 лет и включало депрессию 1930-х годов и Вторую мировую войну. В 2008 году кризис начинал развиваться по тому же сценарию, что и в 1929-м. Но на этот раз наиболее авторитетные в мире финансов учреждения и ведущие мировые банки вмешались вовремя, в координации друг с другом и в достаточной мере. Возможно, подъем в экономике оказался не таким уж существенным, но, к счастью, прихода темных времен, даже незначительного, удалось избежать.

В настоящее время за рубежом бытует точка зрения, что налоговым и финансовым органам не следовало так быстро и резко реагировать в 2008–2009 годах. Ее сторонники утверждают, что ожидания государственного вмешательства как раз и стали основной причиной кризиса, или, говоря профессиональным языком экономистов, резкое падение цен на активы случилось по причине «угрозы недобросовестности». Мы же со своей стороны склонны считать (и это подтверждают и обширные данные), что обрушение цен на активы обычно случается по причине их иррационального изобилия, создаваемого и контролируемого фишерами. Иррациональное изобилие, по их мнению, не позволяет им получить прибыль, на которую они могут рассчитывать, если налоговые и финансовые органы предпримут массированную интервенцию в экономику в целях ее поддержки и нормализации условий кредитования или, в крайнем случае, если их банк или компания будут «выкуплены» государством. Такие рассуждения в той мере, в какой они имели место, представляли собой маргинальное явление в эйфории, предшествовавшей кризису 2008 года. Продавая по ценам, раздутым инфляцией, фишеры извлекали прибыль, а на другой стороне этих сделок покупатели с ожиданиями, навеянными «обезьянками, сидящими на плече», «знали», что поступают правильно, даже если на самом деле это было не так. Они просто танцевали, пока играла музыка.

Неспособность понять необходимость быстрого и решительного вмешательства государства в урегулирование финансового кризиса основывается на экономике, которая не в состоянии учесть такие факторы, как мародерство, подрыв репутации, иррациональное изобилие. Она строится на порочной логике, говорящей нам, что можно уничтожить все пожарные депо, поскольку пожаров больше не будет, ведь люди будут осторожно обращаться с огнем.

Много лет назад мы, к всеобщему великому сожалению, узнали, что бывает в случае запаздывания с энергичным вмешательством государства в урегулирование финансового кризиса, в результате чего эпидемия распространяется в соответствии с собственными законами. Проведенный нами анализ указал не только на существование естественных внутренних сил, влияющих на волатильность финансовой системы, но и на то, что перед лицом финансового кризиса следует действовать решительно. Даже одного мини-повторения темных времен слишком много.

Описанное в этой книге фишинговое равновесие хотя и широко распространено, все-таки не всеобъемлющее явление. Этим мы обязаны тем людям, которых не обуяла жажда наживы. Они смогли стать настоящими лидерами – в бизнесе, государственной деятельности, общественном сознании, религиозной сфере. Классическая модель экономики не включает такого понятия, как гражданское общество, но все мы живем среди людей, которые заботятся друг о друге. Мы уже рассказывали о некоторых героях в предыдущих главах книги. Теперь попробуем рассмотреть природу их героизма, проявленного в противодействии фишингу, оценить их достижения, а также проблемы, ускользнувшие от их внимания.

Действительно, во многом благодаря именно этим героям свободная рыночная экономика может продемонстрировать всю свою эффективность. Вовсе не непроизвольные действия рынка обеспечивают нам нынешний уровень благосостояния; та же рыночная экономика рождает все усложняющиеся манипуляции и обман.

По сравнению со всей предыдущей историей человечества сегодня люди в развитых странах живут на удивление хорошо. Средняя продолжительность жизни женщин более чем в пятидесяти странах и мужчин в одиннадцати превышает 80 лет{464}. Современные модели автомобилей хотя и имеют определенные достоинства и недостатки, оборудованы ремнями безопасности, и за редким исключением о них уже нельзя сказать «опасны на любой скорости»{465}, как выразился Ральф Надер 50 лет тому назад. Примечательно также, что по состоянию на февраль 2013 года в США не зафиксировано ни одной авиакатастрофы ни в одной из многочисленных авиакомпаний за период четырех лет{466}. Не только сами по себе самолеты отличались беспрецедентным уровнем безопасности, но и подготовка пилотов и механиков исключала аварии.

Такие результаты по части безопасности и качества продукции поневоле вызывают вопросы. Неужели успех достигнут только благодаря свободной рыночной экономике? Какова тогда роль наших героев? В данной главе мы попробуем отыскать хотя бы предварительный ответ на эти вопросы. Как мы видим, в тех случаях, когда мы бываем способны оценить качество приобретаемых активов, продуктов и услуг – или если их можно ранжировать по уровню качества, причем принципы оценки и ранжирования нам понятны, – мы по большей части получаем то, на что рассчитывали. Герои, о которых пойдет речь в этой главе, свели объем фишинговых операций к минимуму в тех сферах деятельности, где продукт с трудом поддается какому-либо измерению или оценке. (В главе 2, где речь шла о финансовом кризисе, описывается одна из таких сфер деятельности. Риски дефолта ценных бумаг, обеспеченных ипотечными закладными, трудно оценить. Их покупатели были уверены, что приобретают спелые и доброкачественные авокадо. Однако они ошиблись, и эти ошибки привели к Великой депрессии.) Но наши герои гораздо менее устойчивы к психологическому фишингу. Если у кого-то есть страсть к выбрасыванию денег на ветер или нарушению рекомендованной диеты, существует несколько естественных ограничителей, чтобы воспрепятствовать ей.

Лидеры общества

Первая группа наших героев – те, кто устанавливает стандарты качества и контролирует их соблюдение.

С начала XX века мы наблюдаем значительный прогресс в деле оценки качества продуктов и их классификации по этому критерию. Этим прогрессом мы обязаны стандартизации. Впервые проблемы стандартизации поднял Харви Уили, и для их решения было создано Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов. Наш герой Уили был химиком. И, как мы видели ранее, новые направления химии – в основном приходящие из Германии, где Уили работал в Имперской лаборатории продовольственной службы{467}, – позволяют проверить состав продуктов и лекарств, поэтому отныне можно выявить ошибки в маркировке товаров.

На протяжении большей части XIX века конституционная ответственность правительства США «за хранение эталона мер и весов» сосредоточивалась в небольшом офисе Министерства финансов, однако в 1901 году она была возложена на вновь созданное Национальное бюро стандартов. В скором времени это учреждение начали привлекать к проверке качества товаров, закупаемых федеральным правительством для государственных нужд. По некоторым данным, при бюджете всего 2 млн долл. Национальное бюро стандартов ежегодно экономило государству около 100 млн долл. при общем объеме закупок в 300 млн долл.{468}

В 1927 году двое наших героев Стюарт Чейз и Фредерик Шлинк написали бестселлер Your Money’s Worth («Ваши деньги потрачены не зря»). (Впоследствии именно Чейзу приписывали авторство термина «Новый курс» Рузвельта{469}.) Они не просто рассказали о работе Национального бюро стандартов, но и представили внедрение стандартизации, ранжирования и сертификации во многих отраслях экономики как результат продуктивного взаимодействия государства, частных лиц и неприбыльных организаций. По большей части эта деятельность остается незамеченной и воспринимается как нечто само собой разумеющееся – продукт труда безвестных героев. Приведем два примера в подтверждение данного тезиса. Первый касается определения категорий зерна, второй – сертификации бытовых электроприборов.

В учебниках и статьях по экономике сказано, что зерно – это однородный простой товар, покупаемый и продаваемый на конкурентном рынке. Но зерно в действительности, а не в учебниках бывает разных видов и категорий и может иметь множество различных недостатков. Существует система классификации и оценки его качества, что позволяет продавать его как однородный товар – эшелонами. Управление боен, скотопригонных площадок и контроля качества зерна при Министерстве сельского хозяйства США (GIPSA) имеет официальную классификацию зерна по категориям качества – восемь базовых классов (таких как твердая пшеница, стекловидная краснозерная яровая пшеница и другие), пять категорий от 1-й до 5-й (в соответствии с массой бушеля; наличием поврежденных зерен и посторонних примесей, а также зерна других классов; присутствием животных отходов, клещевины, семен кроталярии, камешков, стекла и прочих примесей, поврежденных насекомыми зерен) и ряда дополнительных показателей качества по другим критериям (содержанию спорыньи, лука-чеснока полевого, сажи; неправильной обработки){470}.

Компании, лицензированные GIPSA, проверяют примерно половину зерна, выращенного в Соединенных Штатах{471}. Широко распространены и другие виды контроля{472}. Зерновые элеваторы часто проводят собственные проверки или заказывают их у сторонних организаций. Законодательство о правилах хранения зерна регулирует вопросы проверок, ставок платежей, условий хранения, что обеспечивает дополнительную защиту; зерновые элеваторы могут получить федеральную лицензию или лицензию штата с обязательством соблюдать все законодательные требования и ограничения по качеству{473}. В результате зерно легко продается, причем покупатель знает, что конкретно он берет.

На рынке бытовых электроприборов действует другая модель установления стандартов качества. Бытовая техника, например осветительные приборы и огнетушители, обычно проверяется лабораториями по технике безопасности, которые были основаны в 1894 году как некоммерческие организации; их сертификационные знаки с буквами UL в треугольнике, вписанном в круг, стоят на выпущенных в США электроприборах. Промышленники платят UL за проверку своих продуктов и их сертификацию{474}. Стандарты для бытовых электроприборов в США устанавливаются другой организацией – Американским национальным институтом стандартов, учрежденным (под другим названием) в 1918 году пятью инженерными обществами, в том числе Американским институтом инженеров-электриков и Американским обществом инженеров-механиков, и тремя министерствами: обороны, флота и торговли{475}. Эти стандарты не просто обеспечивают безопасность, но и продвигают требования унификации. Только подумайте, насколько полезна стандартизация электрических вилок и розеток в разных странах; стандартизация параметров автомобильных шин, ширины железнодорожной колеи и параметров сцепки вагонов.

В книге Your Money’s Worth Чейз и Шлинк вышли за рамки простой констатации факта существования стандартов для продуктов. Они ратовали за предоставление потребителям доступа к методам тестирования товаров, используемым при проведении государственных закупок. Через несколько лет после публикации книги авторы основали специальную организацию, целью которой была реализация этого требования{476}. Со временем, после долгой и драматичной истории существования, эта организация трансформировалась в современный Союз потребителей, регулярно выпускающий так называемые Потребительские отчеты{477}, тираж которых составляет 7,3 миллиона экземпляров. В них приводятся рейтинги всех мыслимых товаров – от холодильников и автомобилей до кондиционеров и видеоигр{478}. Эти рейтинги полезны не только потребителям, которые знают об их существовании, но и обществу в целом, поскольку производители конкурируют друг с другом в качестве выпускаемых продуктов, стремясь получить положительные оценки. Возможно, Союз потребителей – самая авторитетная организация такого рода, но она лишь одна из многих. Главная организация в этой области – Американская федерация потребителей, включающая более 250 организаций-членов, которые занимаются исследованиями, образовательными программами, консультированием и предоставлением прочих услуг{479}. Но это количество дает преуменьшенное представление о масштабах потребительской активности. Оказалось, что мы можем рассчитывать на куда большую помощь от наших друзей.

Существует и другой аспект потребительской активности, выходящий за рамки стандартов (рейтингов или оценки). Отчасти он касается контроля цен и обеспечения безопасности продуктов, но только как побочных результатов стремления к гораздо более глобальной цели: потребление – это акт гражданственности, а это предполагает моральные обязательства. Общественные движения в защиту гражданских прав в США начались с первыми запретами импорта британских товаров американскими колонистами в 1760–1770-х годах (наиболее известное получило название «Движение чаепития» и заставило разгрузить чай британской Ост-Индской компании в гавани Бостона). В следующем столетии в преддверии Гражданской войны аболиционисты точно так же бойкотировали товары, произведенные рабами{480}. Хороший пример преданности моральным принципам, в котором можно даже усмотреть некоторые современные подходы, – Национальная лига потребителей, основанная Флоренс Келли в 1899 году.

Келли была одной из великих американских женщин, и цели и деятельность Лиги в значительной мере определялись ее сильным характером и гражданской позицией. В возрасте 33 лет она окончила обучение в Цюрихе и была назначена главным инспектором заводов в штате Иллинойс; в то время для женщины это был очень высокий пост. Дочь квакера-аболициониста, конгрессмена от Республиканской партии, предпочла жизнь среди бедных в благотворительном общественном центре Джейн Аддамс в Чикаго{481}. Лига придерживалась точки зрения, что все мы как потребители являемся косвенными нанимателями рабочих на фабриках, выпускающих те товары, которые мы покупаем. Поэтому мы, как и непосредственные работодатели, тоже несем ответственность за их благополучие. Лига изучала условия труда рабочих (в штате Иллинойс это делала Келли) и выдавала прошедшим инспекцию продуктам «белый ярлык»{482}, подтверждающий их безопасность для потребителя. Таким образом, приобретение товаров с «белым ярлыком» убивало сразу двух зайцев: демонстрировало приверженность идеалам гражданского общества и гарантировало безопасность покупателя и его семьи.

В главе 6 мы рассматривали еще один пример симбиоза обеспечения безопасности продукта и безопасных условий труда. Вспомним, как Эптон Синклер описал в книге «Джунгли» рабский труд на чикагских бойнях. Но больше всего общественность шокировала информация о том, что на самом деле попадает в их желудки. И до сих пор движение «шопинг ради лучшего мира» является одной из составляющих потребительской активности. Вспомните о покупавших Prius друзьях, покупателях мяса и птицы, выращиваемых на свободном выгуле, а также Ассоциации студентов против потогонной системы труда. Сегодня Национальная лига потребителей продолжает развивать взгляды Келли, борясь, помимо всего прочего, с детским трудом и отравлением никотином на табачных полях американского Юга{483}.

Лидеры бизнеса

Бизнесмены, осознающие свою ответственность за выпуск качественных продуктов, имеют как экономические, так и моральные причины для борьбы с фишерами. И они освоили ряд способов такой борьбы. Они получают письменные жалобы от пострадавших и принимают юридические меры в их поддержку; исключают членов, практикующих неэтичные методы ведения бизнеса; выдают сертификаты своим членам в подтверждение «высокой платежеспособности и хорошей репутации». Еще в 1776 году в Лондоне была создана организация под названием «Стражи, или Общество защиты торговли от мошенников и обманщиков»{484}. Действующее в США Бюро по совершенствованию деловой практики – современный вариант «Стражей». Казалось бы, работа Бюро с жалобами потребителей – абсолютно очевидное и даже само собой разумеющееся направление его деятельности. Но, как ни странно, у него не так уж много способов вывести недобросовестных конкурентов на чистую воду. И кстати, к подаче жалобы членов Бюро на недобросовестное ведение бизнеса конкурентами следует подходить скептически, поскольку нельзя исключить потенциального конфликта интересов. Однако жалобы самих потребителей заслуживают доверия – правда, это не исключает необходимости их проверки.

Дополнительную защиту от фишинга обеспечивают правила ведения бизнеса, устанавливаемые местными коммунами. Джелл Миноу, представительница наиболее активных акционеров, считает общественное осуждение весьма эффективным сдерживающим фактором плохого поведения{485}. Она утверждает, что топ-менеджеры крупных американских компаний cлишком пекутся о своей репутации: «Это самые чувствительные к угрозам для своей репутации люди в мире»{486}. Причем это касается не только врачей (дающих клятву Гиппократа) или юристов (дающих клятву адвоката в США), но почти всех коммерческих организаций, задекларировавших свои принципы. Можно привести несколько примеров такого рода, в частности Национальная ассоциация риелторов выпустила Кодекс этики, напечатанный на шестнадцати страницах{487}; Торговая палата, чьи представители есть практически в каждой местной коммуне независимо от ее размера, также имеет свои «Принципы этики». Среди отдельных людей можно вспомнить о прадеде Джорджа, умершем в 1900 году в Балтиморе и оставившем долги почти в полмиллиона долларов. Его сыновья взяли на себя обязательство их выплатить. В свою очередь деловые круги Балтимора предоставили им выгодную франшизу – право продавать в Балтиморе автомобили «Студебеккер», чтобы они могли выполнить свои обязательства. В этом случае поведение обеих сторон можно считать образцом деловой этики.

Лидеры в правительстве

Борьба с охотой на простаков постепенно взяла еще один курс – на разработку законодательства для защиты потребителей. После рассмотрения в Верховном суде США одного из первых дел такого рода – Ледлоу против Органа – был сформулирован основополагающий в коммерческом праве США принцип Caveat emptor / Caveat venditor, что означает: «Покупатель и продавец должны проявлять осторожность».

Когда ранним утром 19 февраля 1815 года новоорлеанский торговец табаком Гектор Орган узнал о подписании Гентского договора, положившего конец войне 1812 года, он тут же побежал в Laidlaw and Company, не дожидаясь, пока эта новость распространится, и купил 111 бочек с табаком – всего на 120 715 фунтов. Орган предвидел, что Британский флот снимет блокаду с побережья и цена на табак резко подскочит. Покупая табак, Орган пошел на небольшое ухищрение, уклонившись от прямого ответа на вопрос, не владеет ли он особой информацией, способной повлиять на сделку{488}. Но главный судья Джон Маршалл постановил, что мошенничество в данном случае отсутствует, а суду будет слишком сложно установить, кто, кому, что и когда рассказал{489}. Вместо этого «покупатель и продавец должны проявлять осторожность».

Этот юридический принцип может показаться открытым приглашением для охотников на простаков, но с тех пор череда лидеров юриспруденции в значительной мере ослабила его действие, сделав закон более гибким и – более обоснованным. Даже если вернуться во времена Органа и Маршалла, принцип «покупатель и продавец должны проявлять осторожность» не воспринимался как абсолютная истина, существовали и другие методы защиты от мошенничества. А сейчас у нас есть защита и от преступной халатности.

Лучшей иллюстрацией этого служит знаковый прецедент «Макферсон против Buick Motor Car». В мае 1910 года резчик по камню Макферсон, занимавшийся гравировкой фамилий на надгробных плитах, купил автомобиль «бьюик» у местного дилера в Скенектади{490}. Он использовал машину в основном для поездок к заказчикам, проживающим в сельской местности. В июле следующего года левое заднее колесо «бьюика» лопнуло, так как его спицы были сделаны из гнилой древесины. Машина перевернулась, и Макферсон оказался под ней зажат. Он получил серьезную травму правой руки, а также обоих глаз, что привело к ухудшению зрения{491}. Он подал на компанию Buick в суд. Бенджамин Кардозо, в то время судья Апелляционного суда Нью-Йорка, впоследствии ставший судьей Верховного суда, заключил, что компания проявила халатность. Хотя Макферсон купил машину у дилера (а не непосредственно у компании Buick) и колесо устанавливал пользовавшийся хорошей репутацией производитель, Buick все равно несла ответственность за произошедшее. Компания должна была предвидеть вероятность серьезных аварий в будущем и провести проверку качества колес – а она этого не сделала{492}. (Кардозо и Макферсон также включены в наш список лидеров.)

Американское законодательство обеспечивает дополнительную юридическую защиту от охоты на простака еще одним способом, помимо применяемых в случае мошенничества или халатности. Все штаты США ввели в действие Единый коммерческий кодекс с незначительными вариациями{493}, который позволяет заполнить возможные пробелы в отдельных контрактах, чтобы избавить покупателей и продавцов от неожиданностей{494}. В нем содержится понятие «доброй воли» применительно к торговым контрактам, а также проводится различие между «потребителями» и «торговцами»{495}, а это означает, что рядовые потребители, скажем Джо и Джейн, несут меньшую ответственность за тщательный анализ всех условий контрактов, чем предположительно более компетентные в этих вопросах «торговцы».

Защитные оговорки, о которых мы рассказываем, безусловно, полезны, однако принцип «покупатель должен проявлять осторожность» никто не отменял. Чтобы продемонстрировать трудности его применения, особенно в среде компетентных покупателей, приведем пример. Три следствия двух судебных процессов, связанных с инвестиционным инструментом ABACUS, разработанным банком Goldman Sachs по просьбе финансиста Джона Полсона, показывают, в чем состоят эти трудности. После того как Goldman Sachs создал этот инвестиционный инструмент, инвесторам оставалось лишь заключать пари на то, случится общий дефолт всех ценных бумаг, обеспеченных ипотечными закладными, или нет. Инвестор Джон Полсон сыграл важную роль в его конструировании и специально отобрал закладные с высоким риском дефолта в состав пула обеспечивающих ценных бумаг{496}. Не исключено, что инвесторы были введены в заблуждение относительно того, какую позицию собирается открывать Полсон – длинную или короткую. По некоторым данным, их навели на мысль, что он откроет длинную позицию исходя из того, что дефолты по ипотечным ценным бумагам будут редкими, а он занял короткую, поставив на то, что дефолты станут массовыми{497}. Полсон заработал на этом около миллиарда долларов; игроки, ставившие на длинную позицию, потеряли примерно столько же{498}. Комиссия по ценным бумагам и биржам подала в суд на банк Goldman Sachs и его топ-менеджера Фабриса Турре. Иск против банка был урегулирован мировым соглашением, по которому банк выплатил 550 млн долл. штрафа{499}; в дополнение к этому Goldman Sachs согласился прекратить операции с обеспеченными ценными бумагами, хотя и не признал своей вины. Однако иск против Турре, который разработал ABACUS и запустил его в обращение, дошел до рассмотрения в суде. Турре прославился электронными письмами своей девушке примерно такого содержания: «Ухитрился продать несколько облигаций ABACUS вдовам и сиротам, которых встретил в аэропорту»{500}. Жюри присяжных не испытывало к подсудимому никакой симпатии; оказалось, что по крайней мере в шести случаях он лгал с мошенническими целями{501}, в результате его оштрафовали на 825 тыс. долл.{502} Однако затем был подан еще один иск от компании ACA Capital Management, потерявшей 120 млн долл. на этих операциях, но он был отклонен со следующей формулировкой: как «высокопрофессиональная коммерческая компания», ACA должна была понимать, что она делает{503}.

При покупке тостера вам необязательно читать, что написано мелким шрифтом в накладной. Но если ваш пенсионный фонд заключает договор с потенциальными обязательствами на сотни миллионов, а то и миллиардов долларов, то он легко не отделается. Принцип «покупатель должен проявлять осторожность» до сих пор процветает в сфере финансовых рынков и предположительно высокопрофессиональных инвесторов и позволяет подцеплять простаков на крючок.

Лидеры в органах власти и проблема «Захвата регулятора»

Защиту от фишинга мы получаем не только в рамках договорного права, которое дает возможность подавать в суд, если что-то идет не так. Помимо него есть еще нормы и правила. Ведущий регулятор в США, Комиссия по торговле между штатами, основана в 1887 году в целях защиты местного населения от хищнической ценовой политики железнодорожных компаний, равно как и от других злоупотреблений{504}. С тех пор появилась целая плеяда государственных агентств, в том числе Комиссия по безопасности продовольственных товаров (CPSC), Федеральная корпорация страхования вкладов (FDIC) и Комиссия по регулированию ядерной энергетики (NRC){505}. Однако преимущества функционирования этой россыпи всевозможных регуляторов в экономике не настолько бесспорны.

Во второй половине XX века возникла теория, что, помимо коррупционеров, контроль над государственными регулирующими органами периодически захватывают те, кого они регулируют. В 1955 году политолог Марвер Бернштейн выдвинул идею, что регулирующие агентства учреждаются тогда, когда общество страдает от злоупотреблений в той или иной области, однако эффективность их деятельности очень быстро снижается. Объекты регулирования захватывают контроль над действиями регулятора, предлагая его сотрудникам взятки, трудоустройство для родственников и друзей или взносы в избирательные фонды политиков с прогнозируемыми и устраивающими их взглядами. Регулируемые компании сосредоточивают свои усилия на пересмотре регуляторных актов, которые вредят их интересам; при этом общественность ничего не знает о том, что регулятор захвачен, поскольку не в состоянии разобраться в лавине нормативных актов, недоступных ее пониманию. Предполагалось, что регулируемые компании затем превращают регулятора в силовой инструмент, используемый в собственных интересах, в частности уничтожающий конкуренцию путем внедрения жестких правил, обоснованность которых по меньшей мере сомнительна{506}. Об этой схеме мы уже говорили в главе 5, посвященной политике.

В еще более радикальной форме эта теория утверждает, что правительство создает регулирующие агентства по тайному наущению самих регулируемых. Они выступают главными адвокатами введения нормативных актов и правил, поскольку знают, что могут повлиять на их содержание{507}. Это называется экономической теорией регулирования, которая основывается на традиционном предположении экономической теории, что большая часть того, что происходит в экономике, в той или иной степени обусловлено преследованием собственных интересов{508}.

В теории захвата регулятора есть некоторые неувязки. Доказательства, приводимые в ее пользу, обычно искажены и опираются на истории типа «человек кусает собаку», повествующие о провалах регуляторов. При этом никто не дает себе труда рассказать гораздо более часто случающиеся истории типа «собака кусает человека», в которых регуляторы тяжко трудятся и честно выполняют свои обязанности. Кроме того, приводимые аргументы отличаются недостаточной внутренней логикой{509}. Не менее важно и то, что захват регулятора нельзя характеризовать исключительно в черно-белых тонах, то есть или однозначно позитивно, или однозначно негативно; напротив, этот факт должен оцениваться с учетом полутонов{510}. Приведенные в книге Дэниэла Карпентера и Дэвида Мосса Preventing Regulatory Capture («Предотвращая захват регулятором») результаты исследований описывают такой феномен, как «мягкий захват»: влияние заинтересованных лиц ставит регулятору ограничения, но в конечном счете он все-таки действует на благо общества{511}. Мы сталкивались с подобным случаем в главе 6, посвященной фишингу в сфере продуктов питания и медикаментов. Никто не хотел бы оказаться в ситуации из XIX века, в которой допускалась продажа «Панацеи» Свейма или «Убийцы микробов» Радама. Затем мы увидели, как производителям медикаментов удалось подцепить на крючок регуляторов. Мы описывали, каким образом FDA оказалась уязвимой для фишинга со стороны фармацевтических компаний, которым предоставлялось пять степеней свободы в выборе вида клинических испытаний и форме представления результатов. Игры компании Merck с FDA прекрасно прослеживаются в истории с препаратом Vioxx. Но говорить о том, что следует отменить регулирование, поскольку с ним связаны некоторые проблемы, – это все равно что отказаться от женитьбы (замужества), никогда не становиться родителями и не иметь друзей только потому, что наши супруги, дети и друзья иногда доставляют нам хлопоты.

Пожалуй, пора вернуться к основной теме главы – роли героев. Джордж живет в Вашингтоне и знаком со многими лидерами в органах власти, которые работают по многу часов в рабочие дни и выходные, чтобы обеспечить нашу финансовую и личную безопасность. Он знает многих, кто в период кризиса 2008 года трудился так тяжело, что перенес серьезную болезнь (инфаркт). Он также знает людей, которые ушли из государственных органов на Уолл-стрит не потому, что мечтали об этом всю жизнь, а потому, что рассматривали это как шанс отдохнуть от работы 24 часа в сутки семь дней в неделю на государственной службе. Да, среди людей во власти тоже немало героев. Мы не будем называть их имена, но мы знаем их лично.

Заключение

Связующим звеном в примерах лидерства, приведенных в этой главе, можно назвать этические и альтруистические принципы, принятые в среде лидеров, деловых кругах, правительстве и любом другом сообществе, члены которого убеждают общество в необходимости принять определенные нормы и правила. Как сказал Бенджамин Кардозо в своей напутственной речи в Колумбийском университете в 1889 году, мы не требуем построения «совершенного общества», как при социализме, поскольку это противоречит стимулированию экономических действий{512}. Мы могли бы сказать, что необходимо создать моральное общество, внутри которого найдется место свободному рынку и проявлениям свободной воли каждого человека. И оно достигнет успеха в борьбе с информационным фишингом.

Мы до сих пор очень уязвимы перед психологическим фишингом. Любой ребенок, которому случалось съесть слишком много мороженого, знает смысл фразы «ты получил то, что хотел». У древних греков даже был миф о царе Мидасе, помните? Мы можем ограничить информационный фишинг, но справиться с психологическим фишингом гораздо сложнее. Связанные с ним проблемы мы рассмотрим далее.