Твин-Пикс: Тайный дневник Лоры Палмер Линч Дженнифер

27 марта 1989

Дорогой Дневник!

Уже несколько недель я все обещаю Гарольду побыть немного у него дома. Сегодня наконец я сумела выполнить свое обещание.

Квартира у него небольшая и вся заставлена книгами: они стоят даже на бачке в туалете и на холодильнике. Наверное, ему просто необходимо читать все эти выдуманные истории, потому что собственных у него почти нет.

Иногда мне нравится играть с ним. С каким вниманием он прислушивается к каждому моему слову, когда я расписываю ему некоторые из моих приключений, особенно в «Одноглазом Джеке» (кстати, Жак работает там вышибалой). Мои рассказы скрашивают его жизнь. Я знаю это наверняка. Но стоит мне попытаться скрасить его существование самой невинной лаской, как он тут же в ужасе отшатывается от меня. Я просто без ума от его нежности, и мне всегда приятно бывать с ним рядом или думать о нем. Правда, порой начинаешь себя ненавидеть (ты даже не можешь представить себе, до какой степени!), когда видишь его лицо, такое встревоженное – совсем как у меня, когда я вижу БОБА. Жертва, загнанная в угол… униженная… игрушка в чужих руках. Чем дальше, тем больше я ощущаю себя в этой роли. И не только я. Мне кажется, БОБ тоже замечает это во время своих визитов. В последнее время мне неудержимо хочется мучить и других, и самое себя.

Лора

4 июня 1989

Дорогой Дневник!

Я занимаюсь с Джози уже порядочно, но в ее английском что-то не заметно никакого улучшения, и с ее стороны не видно особых усилий, чтобы этого добиться. В свое время Джози, насколько мне известно, была танцовщицей и проституткой в Гонконге. Там ее увидел Эндрю, который влюбился в нее и спас от неминуемой гибели, привезя ее сюда к нам шесть лет назад. Между тем, по-моему, она до сих пор сохраняет многие из прежних привычек – куда больше, чем думает большинство тех, кто ее знает. К занятиям она относится всего лишь как к возможности попытаться сблизиться со мной и чуть ли не соблазнить. Чем неуклюжее пытается она это сделать, тем меньше я ее уважаю. И дело тут вовсе не в том, что она подчинила меня себе. Нет, речь о другом… Она, например, часто упоминает про Бобби, и мне ясно, что она ревнует меня к нему. И потом, она позволяет себе слишком много инсинуаций на мой счет, прохаживаясь по поводу моих интимных связей, чтобы можно было поверить, хотя в этом и убежден весь город, что Джози исправилась и стала другим человеком. Бедный шериф Трумэн.

Лора

P. S.

Как грустно становится, когда видишь: каждый раз, как только я хочу сделать что-нибудь хорошее, все – извини за этот каламбур – кончается трахом.

6 августа 1989

Дорогой Дневник!

На прошлой неделе Норма сама развозила почти все обеды, но попросила меня обслужить мистера Пендергаста, поскольку самой ей надо было съездить на свидание в тюрьму, где сидел ее муж Хэнк. Я, естественно, согласилась.

На моей цепочке для ключей, кроме собственных пяти, еще шестнадцать. Нередко, позвякивая ими, я представляю себе, как запросто могу входить в чужие дома. Мне хорошо понятны чувства взломщика, который забирается в незнакомую квартиру, – теперь любая вещь в поле зрения становится его собственной, надо лишь выбрать, какая именно.

Мистер Пендергаст – самый доверчивый и добрый из числа моих клиентов, пожилых граждан нашего города. Тихонько вставляю ключ в замочную скважину и открываю дверь. Из спальни доносятся звуки включенного телевизора, и я кричу хозяину, что пришла.

Никакого ответа.

Я обнаружила его на полу спальни возле самой двери. Пальцы все еще крепко сжимали ручку, как будто она служила ему подспорьем, чтобы передвигаться по дому. На лице застыло выражение мучительной борьбы. Позор, что столь деликатный человек, как он, должен умереть с таким выражением на лице! Очертания рта и печаль в глазах лучше всяких слов сказали мне, что он чувствовал себя брошенным и преданным своими друзьями. Прошел почти час, прежде чем я вызвала «скорую». Все это время я просидела подле него, не в силах отвести взгляд от неподвижного, успокоившегося в смерти тела.

Не думаю, чтобы этот час был в состоянии рассказать мне что-то, чего я сама не могла себе представить, но, находясь в мире безмолвия, я ощутила надежду: по крайней мере, после смерти нас ждет умиротворение.

Со смертью, похоже, я знакома лучше, чем с жизнью. Пусть это всего лишь банальность, но и они иногда верны. Мне кажется, что свою жизнь я проживаю только затем, чтобы умереть.

Лора

5 октября 1989

Дорогой Дневник!

Вчера вечером, примерно в середине смены, я вышла из своей комнаты и направилась в контору «Одноглазого Джека». Дело в том, что туалет там закрывается на ключ, а мне позарез надо было уединиться. Я чувствовала себя отвратительно и нуждалась в солидной порции кокса – не просто нюхнуть из пузырька, а раскатать пару жирных дорожек… Из туалета я вышла через другую дверь, которая ведет в комнату Блэки. Она в этот момент как раз лежала на кровати с рукой, перехваченной жгутом, – вкалывала себе героин. Что хотите со мной делайте, но колоться этим дерьмом я лично не собираюсь. Идиотский наркотик.

Голова Блэки была запрокинута, – похоже, приход уже начался.

– Я пришла сюда за своими деньгами, – начала я решительным тоном.

– Сегодня вечером ты их получишь, – ответила она слегка покровительственно, не выходя, однако, из состояния эйфории.

– Но ты и вчера вечером говорила мне то же самое, – возразила я и, помолчав, добавила: – Может, прекрати ты колоть себе это дерьмо, ты не стала бы так легко забывать собственные обещания, которые давала накануне.

Блэки встала с кровати. Совсем кайфуя, она заметила, что ей надоело выслушивать всю эту детскую болтовню.

– Пора бы тебе уже вырасти, – бросила она, добавив, – а также прекратить баловаться «снежком». А то клиенты уже начинают это замечать.

Я тут же ответила, что мне смешно слышать такие вещи. Никто ничего не замечал, кроме того, что их просто лучше стали обслуживать с моим приходом. Во всех отношениях, включая и секс.

– Да, но меня лично никто из них что-то пока не трахал, – возразила на это Блэки.

Сделав небольшую паузу, я заметила:

– Да? Я полагала, что трахать тебя – это наказание для тех, кто…

Блэки прервала меня пощечиной. Глядя мне прямо в глаза, она произнесла:

– Насчет траха я тебе сейчас кое-что объясню, малявка!

В ответ я улыбнулась ей любимой улыбкой БОБА, подумав про себя: «Это я тебе объясню, а не ты мне, моя милая!»

Уходя от Блэки, я оставила ее лежать на полу – голой, если не считать болтавшихся на ней украшений. Она оказалась полностью посрамленной, поскольку именно я смогла взять над ней верх и продемонстрировать кой-какие вещи, о существовании которых она и не подозревала. Можно сказать, что я затащила ее в темную бездну эротики… но оставила там совершенно одну.

В тот момент, когда я открывала дверь, чтобы выйти, Блэки пустила в ход свое последнее – и единственное – оружие:

– Поосторожнее с кокаином, девочка. Из-за него ты можешь потерять работу.

Я сразу же поняла, что сегодняшняя вечерняя смена в «Одноглазом Джеке» будет моей последней.

Лора

Р. S.

Я должна рассказать про Бенджамина всему свету.

10 октября 1989

Дорогой Дневник!

Я позвонила Джози и сказала, что сегодня вечером не смогу прийти на урок раньше по крайней мере десяти часов. Она ответила, что это время ей подходит и мне можно не беспокоиться.

Воспользовавшись ее согласием, я встретилась с одним человеком, который страстно меня жаждал и добивался встречи. Как и всегда, оказалось, что приходится учить своего партнера, как ему следует вести себя, чтобы доставить мне максимум удовольствия. Необходимость этого в особенности опустошает душу и бесит меня. В результате я перестала уважать еще одного из жителей нашего города…

Лора

P. S. Возвращаясь после урока с Джози домой, я испытала дикий ужас. Мне представилось, будто я наткнулась на маленькую Даниэль: она подбежала, чтобы сообщить мне страшную новость. К ней стал являться БОБ! И еще он сказал, что это я послала его к ней. Как только это видение прошло, я вдруг сообразила, что БОБ не появлялся у меня уже больше недели… Надеюсь, все это было лишь в моем воображении, а не является дурным предзнаменованием. Может быть, следует предупредить Даниэль…

31 октября 1989

Дорогой Дневник!

Канун Дня Всех Святых. Маски, впрочем, не требуются.

Только что явилась Нэнси, сестра Блэки из «Одноглазого Джека», и принесла мои вещи и причитавшиеся мне деньги. Все это было запихано в пластмассовую полую тыкву. Она еще спросила, нельзя ли нам немного поговорить наедине, поскольку

(дата не указана)

Дорогой Дневник!

Дневные часы я провела сегодня с доктором Джакоби в его кабинете. Он просил меня зайти, чтобы вместе прослушать то, что я наговорила для него на пленку. Он хотел также побольше узнать про Джеймса Харли: его особенно интересовало мое упоминание о том, что именно из-за него я решила воздерживаться от наркотиков. Я сказала доктору, что давно знаю этого человека, хотя и не слишком хорошо. Чистота – вот что привлекло меня к Джеймсу. Мне представлялось, что если я проявлю достаточную силу воли, то он сумеет вывести меня из темной бездны. Наша связь, сказала я доктору, оставалась все это время тайной, но это лишь потому, что мне самой так хотелось. Донна все знает. Но в школе мы дружим трое, и я уверена, что она ничего не расскажет Бобби.

В последнее время мне, открылась я доктору Джакоби, стало совсем уже невмоготу, все меня достали. В конце концов я поняла, что только Джеймс – моя последняя надежда увидеть свет в конце тоннеля.

Да, призналась я доктору, пусть меня избрали королевой выпуска, я все равно чувствую себя самозванкой. За улыбкой, которую желающие могут видеть на моей фотографии, открывается целая история, как и за моим появлением на трибуне стадиона во время футбольного матча. Я продолжала чувствовать на себе прикосновения рук и ртов тех, с кем я была всего за считаные часы перед тем, как позировала для своего фото или улыбалась болельщикам на стадионе. Я рассказала доктору даже про то, что на мне те самые трусики, которые нравятся БОБУ, – на случай, если он вдруг объявится. Словом, у меня такое впечатление, что и школа, и наш город, и весь мир попросту издеваются над Лорой Палмер, что и само избрание меня королевой было проявлением этого издевательства… Неужели все они не видят, что меня пожирает боль? Как осмеливаются они устраивать из меня посмешище для всеобщего обозрения, заставляя улыбаться – снова, снова и снова!

Во время матча Бобби проявил себя настоящим героем дня, о чем он всегда мечтал. Но с трибуны, где я находилась, мне даже трудно было различить его на поле. Все казалось таким далеким и размытым. Звуки игры почти не доносились до меня, как будто стучавшая в висках кровь заглушала все остальные шумы – кроме биения моего сердца и свистящего дыхания, дававшегося мне с мучительным трудом.

И еще я рассказала ему о своих ужасных кошмарах. В последнее время мне постоянно снится лес, тропики, дерево, отпечатки человеческих следов на земле, уханье совы… В моих снах преобладали два ощущения – смерти и вожделения. Вожделения, какое я испытывала в самом начале, когда на смену ему еще не успели прийти усталость и насилие.

Один из моих ночных кошмаров, самый страшный, связан с водой. Я стою на берегу, у края воды, и над моей головой темное-темное небо. Но почему-то в воде отражается совсем другое небо – темно-голубое, с плывущими по нему белыми облаками. Помнится, я подумала: если я сейчас нырну и проплыву достаточно далеко, то смогу очутиться в совершенно ином мире, а не в том, где так бесконечно много зла… так много ненависти. Наконец я решилась – и нырнула. Проплыв до середины озера – мне показалось, что это именно озеро, – я почувствовала, что меня тянет вниз чья-то рука. Она крепко сжала мое запястье, я не могла вырваться и опускалась все ниже, ниже, ниже. Сразу же, сказала я доктору, у меня мелькнула мысль, что это БОБ, что это его рука!

Во время нашей беседы я рассказала доктору Джакоби и о своей последней встрече с Лео и Жаком. Она была не из приятных. Сперва мы все валяли дурака, но потом они привязали меня к стулу, тому самому, и тут я начала испытывать симптомы клаустрофобии… из-за того, что не могла выйти из своего замкнутого пространства. Мне сделалось по-настоящему страшно, я стала задыхаться. Напрасно пыталась я объяснить, что со мной происходит: мне было трудно говорить, и никто из них не осознал, что это серьезно и я вовсе не думаю притворяться.

Между тем у меня стала кружиться голова и перед глазами поплыли огненные круги. Из последних сил я крикнула им, чтобы они сейчас же развязали меня. Нельзя дольше продолжать это… Мне плохо!

А ведь это была одна из наших любимых игр. И по правилам этой игры мне полагалось быть связанной в хижине, затерянной в лесной чаще, вдали от человеческого жилья, чтобы никто не смог прийти на помощь, если услышит мои крики. Я – девственница, они же выступают в роли злодеев, пришельцев из неведомой страны, где процветает эротика Их цель – лишить меня моей девственности и наказать за то, что я осмелилась им сопротивляться. Так что, когда Лео услыхал, как я говорю, что это не может больше продолжаться, он решил, что эти слова всего лишь часть нашей игры.

– Ну что, – спросил он, – маленькая целка, кажется, боится?

И все опять продолжалось в прежнем духе. Тогда я стала раскачиваться на стуле взад-вперед, но Лео вошел во вкус, да и Жак тоже, а Лео так просто взбесился и ударил меня… притом довольно-таки сильно. В ушах у меня зазвенело. Я принялась громко плакать. Только после этого Жак повернулся к Лео со словами:

– Погоди минутку. С ней, кажется, и вправду не все в порядке!

Тут они развязали меня, и я тотчас же убежала домой, не сказав на прощанье ни слова.

Пощечина, полученная от Лео, оставила у меня на щеке отвратительный кровоподтек. Пришлось наврать родителям, что это я упала, споткнувшись, когда спешила в закусочную с обеденной посудой от Гарольда.

Я также призналась доктору Джакоби, что скучаю по Донне. Мне бы очень хотелось, сказала я ему, чтобы она и Роннетт понравились друг другу. Хорошо бы, добавила я, чтобы мы все были друзьями и можно было делиться своими секретами, ничего ни от кого не утаивая.

Рассказала я доктору и о том, как на прошлой неделе явилась к Гарольду, вся траханная-перетраханная, и стала приставать к нему. Боже, до чего он перепугался, бедняга. Но в конце концов я все же сумела заставить его заняться со мной любовью – главным образом потому, что он ведь боится выходить из дому и ему просто некуда было деться.

Потом, призналась я доктору, меня стали душить слезы и я проплакала несколько часов подряд. На душе у меня было отвратительно. Гарольд после этого целый час не мог вымолвить ни единого слова, так он был испуган – в своем собственном доме, единственном его убежище! Пока мы занимались с ним этим делом, не стала скрывать я от своего собеседника, половину времени мне было противно, но в какие-то моменты между ногами у меня появлялось ощущение тепла и силы.

На обратном пути от Гарольда мне встретился Пьер, внук миссис Трэмонд. Он подошел ко мне, выдернул из моего уха золотую монету и удалился восвояси…

С каждым разом, сказала я доктору Джакоби, БОБ подбирается ко мне все ближе и ближе. Я изо всех сил пытаюсь разобраться в том, кто он и что за человек, записывая свои мысли в дневнике. Это необходимо, пока он все-таки еще не добрался до меня. Ему посвящены целые страницы моих записей – это и стихи, и описания моих снов. Каждый раз, когда я пишу о нем, он появляется в окне или проникает в комнату и подходит совсем близко ко мне. Не знаю, может быть, это паранойя…

Все, к чему я стремилась, – это быть нормальной. Я просто хочу быть такой же, как все остальные люди. Мне совсем не нравится осторожничать, думая о том, с кем я говорю, чтобы этот человек не начал меня ненавидеть, узнав всю правду, то есть узнав о том, какая я, в сущности, мразь. И все же каким-то непостижимым образом (не помню, как это все получилось!) я каждый день сама напрашивалась на такое отношение к себе. Так случается всегда – помимо моей воли. Наверно, я что-то там такое говорю, не отдавая себе отчета, или просто-напросто думаю, а люди это чувствуют.

Еще я рассказала доктору, что недавно проверяла содержимое своего абонентского ящика и обнаружила там перевод – деньги за наркотики. А что, если, пришла мне в голову шальная мысль, взять эту сумму и убежать? Навсегда. Впрочем, я этого не заслуживала. Мой удел – оставаться здесь. Я совершила какую-то непоправимую ошибку. И поэтому должна оставаться, как это ни разбивает мне сердце…

На мое объявление в «Мире плоти» поступили многочисленные читательские отклики. Я взяла их с собой и всю ночь вкладывала в конверты свои фотографии (там были также фото моих трусиков) для отправки по адресам… Я сообщила доктору и о том, как теперь не могу прожить без кокаина и кайфа, который он мне приносит. Без кокса я сломаюсь и стану плаксой. А мне так не хочется, чтобы кто-нибудь слышал мои рыдания. Все равно на них никто не обращает внимания. И никогда не обращал.

С любовью, Лора

(без даты)

Дорогой Дневник!

Я знаю теперь, кто он. Совершенно точно знаю, что за человек БОБ. И должна поведать всему миру. Или, по крайней мере, кому-то. Чтобы все мне поверили.

Кто-то вырвал страницы из моего дневника. Это как раз те самые страницы, которые скорей всего могут подсказать мне… страницы с моими стихами, моими догадками, личные страницы, предназначенные для меня одной.

Как я боюсь смерти!

Боюсь так, что никто не поверит мне, пока я не займу места, предназначенного для меня там, в стране вечного мрака. Пожалуйста, не надо меня ненавидеть. Я никогда не хотела узреть холмы и огонь, сжигающий грешников. Никогда не хотела ни видеть его, ни впускать в свою жизнь.

Прошу тебя, Дневник, помоги мне объяснить людям: я не хотела стать тем, чем стала. Просто мне не хотелось помнить о нем и сознавать то, что между нами было. И я сделала только то, что на моем месте могла бы сделать другая в подобной ситуации…

Всего тебе наилучшего.

С любовью, Лора

P. S. Для сохранности я передаю тебя Гарольду. Надеюсь снова увидеться с тобой. Не могу больше оставаться без кокса. Никак не могу. Мне нужно забыться.