Эксцессия Бэнкс Иэн

III

Игра в “летучие мышки” была одним из любимых великосветских развлечений задир.

“Мышарик” со свистом отпрыгнул от высокой стены и полетел прямо на Генар-Хафуна. Несчастная летучая мышь неистово махала обрезанными крыльями, пытаясь обрести равновесие и улететь куда угодно – в данном случае подальше от человека. Она начала заходить на поворот, приближаясь. Генар-Хафун прицелился поточнее битой, собираясь направить мышь в стену, но удар пришелся мимо, и в результате “мяч” направился в угол.

Пятирук бросился вперед и, щелкнув битой, привязанной к одной из передних конечностей, вновь отбил “мышарика” в центр стены. Тот шлепнулся и отрикошетил под совершенно безнадежным для человека углом. Генар-Хафун все-таки сделал выпад навстречу, но тварь подло увернулась от протянутой биты. Он упал на пол и кувырнулся через голову, чувствуя, как спецжилет заходил мягкими волнами вокруг его тела, заботливо уберегая от ушибов. Вскочив на ноги, человек сделал вид, что просто вздумал размяться. Но дыхание выровнялось далеко не сразу, а сердце явно вообразило себя “мышариком” и прыгало, как маленький бескрылый комок. В условиях гравитации, привычной для задир, человеку было бы нелегко играть даже с человеком. Играть же против аборигена, который связал себе половину щупалец за спиной в качестве, как это назвал Пятирук, “форы”, оказалось и вовсе непосильной задачей.

– Промазал! – взревел Пятирук, бросаясь к краю корта, где валялся “мышарик”. Походя, он снисходительно потрепал Генара щупальцем по плечу. От этой ласки, похожей на прямое попадание из катапульты, Генар-Хафун полетел за край корта.

– Идиот! – высказался спецкостюм, когда Генар-Хафун достиг пика траектории полета.

Щупальце кнутом обвилось вокруг талии Генара.

– Упс! – сказал Пятирук, опуская его на пол. – Приношу свои извинения, Генар-Хафун. Знаешь, как говорят: “Парень с головой знает, что делать со своей битой, когда идет на поле”. Виты боятьсяна корт не ходить. За одну биту двух небитых дают. Ха-ха!

Он похлопал (относительно безболезненно) собеседника по голове и подобрал “мышарик”.

– Да, таких уже не выращивают, как в прежние времена, сказал он, издавая звук, который можно было принять за вздох сожаления.

“Лысый кактус!” – сказал спецжилет.

Ну ты даешь, смущенно подумал Генар-Хафун. Да ладно…

Спецжилет был не в лучшем настроении. Он уже столько времени работал на полную мощность, что начинал чувствовать себя чем-то вроде испытательного стенда для ударов задир. Даже на время сна он не выпускал Генар-Хафуна из своих тесных объятий. Генар-Хафун поворчал и смирился: помимо всего прочего, в воздухе корабля чувствовалось множество презабавных запахов, которые заставляли поверить, что задиры честно попытались воспроизвести истинно человеческую атмосферу. При этом они учли, наверное, все запахи, которые испускает человек. Самое большее, что позволял ему сюртук на ночь – это снять капюшон. Так что Генар, так сказать, спал с открытым забралом. В случае внезапной разгерметизации корабля спецжилет всегда успел бы восстановить целостность.

Пятирук слегка подбросил “мышарика”, поддев его кончиком биты с корта. Вторым ударом он запустил его за прозрачную стену, в зрительские ряды. Затем грохнул битой по стене, пробуждая к жизни дремлющего в дальних рядах евнуха.

– Эй, подъем! – рявкнул Пятирук. – Еще один “мышарик”, болван!

Бесполый подросток подпрыгнул на всех конечностях, затем пошарил возле своих ног и нашел маленькую клетку. Схватив ее одним щупальцем, он открыл другим дверцу в стене корта. Выбрав “мышарика” из дюжины собратьев, сидевших в клетке, он вручил извивающееся существо Пятируку и отскочил назад, быстро захлопнув за собой дверь.

– Ха! – гаркнул Пятирук, взяв “мышарика” в клюв и разрывая шнурок, котором тот был обвязан. – Еще партию, Генар-Хафун? – Распутав шнурок, Пятирук подбросил “мячик”, трепещущий обрезанными крыльями.

– Почему бы нет? – хладнокровно ответил Генар-Хафун. Сил у него уже не было, но он не собирался демонстрировать это Пятируку.

– Кажись, “девять-ноль” в мою пользу, – сказал задира, подбрасывая “мячик”. – Вот что: давай поиграем на интерес. Придержав “мяч”, он стал обрабатывать его кончиком клюва. Глазные стебли Пятирука при этом качались, а из клюва доносился душераздирающий писк.

Наконец Пятирук извлек мыша из клюва и придирчиво осмотрел. Очевидно, он остался доволен результатом “ обработки “.

– Вот! – сказал он. – Поиграем теперь со слепым. – Он бросил трепещущее существо Генар-Хафуну. – Твоя подача.

В этом и заключалась проблема с задирами. Все познается в сравнении: старшая цивилизация еще в пещерные времена перестала делать то, что привыкли делать задиры. И это мучило обе цивилизации, как мучит чесотка связанного человека. Проблема заключалась в самом факте существования такой цивилизации, а еще вернее в том, что Культура ничего не могла с этим поделать.

Собственно, проблема началась с несчастного совпадения в галактической топографии.

Сектор, где развивались народы, в итоге составившие Культуру, располагался на дальнем конце Галактики. Долгое время контакты между Культурой и задирами были редки по множеству совершенно банальных причин. К тому времени, как Культура поближе познакомилась с этой цивилизацией, – вскоре после долгой неразберихи Айдаранской войны – задиры были быстро развивающимися и зреющим видом; В тот момент Культуре менее всего нужна была новая война ради исправления природы и нравов этих монстров.

Аналитики предупреждали, что блицкриг был бы самым удачным решением, но уже тогда все знали, что начинать войну поздно: время упущено. Культура находилась тогда на пике военной мощи, но уже не жаждала военной славы, поскольку новая война могла превратиться в пиррову победу. И даже когда наиболее дерзкие Умы выдвигали теорию “большого кулака” – резкого и сокрушительного удара, способного образумить всех, включая задир, – корабли Культуры не сдвинулись с места. Они нуждались в ремонте, починке, покраске, в постановке на длительное хранение и консервацию. Все поздравляли друг друга с победой и возвращались к мирной жизни. Единственной целью общества стал цивилизованный гедонизм – получение максимума удовольствий в максимально мирной среде. Вероятно, не было более подходящего времени для новой и быстрой победы, но такова судьба всех мировых войн – их никогда не доводят до конца, что приводит впоследствии к многочисленным локальным конфликтам, не менее кровопролитным и разрушительным. Так что, несмотря на неопровержимые доводы, война не состоялась.

Задиры имели возмутительную привычку относиться ко всем прочими видам либо с подозрением, либо с презрением. Все зависело от того, опережала чужая цивилизация их цивилизацию или же, наоборот, – в чем-то (например, в умении кидать гарпуны за столом) отставала. В том же секторе галактики существовала, например, высокоразвитая раса падрессалов. Падрессалы почти дружили с задирами, но имели также близкие Культуре этические принципы, так что могли сводить задир со многими местными видами, являясь чем-то вроде буфера-посредника, вечная им благодарность. Падрессал упрямо пытался хоть как-то склонить задир к относительно приличному поведению.

Именно падрессал дал задирам это имя: сначала они называли себя по имени родной планеты – Изорайл. После того, как в Изорайле пропала торговая экспедиция из Падрессала, с которой хозяева поступили как с новоприбывшей партией продуктов, дикарей-каннибалов образумили, обложили контрибуцией и переименовали. Последнее было сначала принято как оскорбление, но со временем задиры привыкли к своем новому имени, к тому же плюсов от союза с Падрессалом было, конечно же, гораздо больше, чем минусов.

Однако примерно через столетие после Идранской войны Падрессал совершил совершенно неуместный для Культуры поступок: он попросту сублимировался. Причем выбрал для этого самое неподходящее время и оставил на произвол судьбы своих менее развитых подопечных. Те тут же радостно кинулись перегрызать горло отставшим от великого каравана Культуры (не все, правда, шли с этим караваном добровольно, иных приходилось волочить на канате), а также нескольким совершенно диким цивилизациям, лишенным благоприятного для развития соседства, и с которыми, для их же блага, еще никто не решился вступить в контакт.

Несколько наиболее цинично настроенных Умов (Культурных Умов) высказывали предположение, что решение Падрессала воспарить в “гиперпространственные эмпиреи” было отчасти (или даже напрямую) связано с хронической аллергией на задир, природа которых была неисправимой в корне. Ее можно было либо полностью принять, либо отвергнуть. Бороться с ней было бессмысленно.

После того, как люди вступили в официальный союз с этими монстрами (а ничего другого не оставалось) и подарили им несколько технических новинок (которые военная разведка за – дир тут же приписала на свой счет как блестящую операцию по краже информации), монстры скрипя сердце пристроились в хвост галактической метацивилизации. Они неохотно признали, что другие существа тоже имеют свои права или, по крайней мере, простительные желания, как то: право на жизнь, свободу и прочие культурные ценности.

Однако все это не решало проблемы. Если бы задиры представляли собой просто генетически агрессивный вид, эдаких толстокожих “романтиков”, это было бы еще полбеды: любое генетическое отклонение можно решить генетическими же исправлениями. Но они оказались убежденными невеждами в генетике и не желали даже слышать об “исправлении агрессии”. Они желали утвердить свое “Я” в бесконечных просторах галактики.

Еще за многие тысячелетия до того, как задиры вышли из своего дремучего мира – покрытой туманами планеты, – они занимались генетическими экспериментами. Перекроив всю фауну и флору, они переключились на себя. Они подобрали ключи к генетическим кодам своего мира – стоило лишь чуть-чуть подвигать им в замочной скважине природы – и открывались удивительные вещи!

Так, они внесли поправки в животный мир, вырастив новые, “удобные” породы животных, – себе на потеху. Ум Культуры назвал бы это неслыханным генетическим Холокостом, тотальным концлагерем флоры и фауны – но задиры просто меняли реальный мир по своему усмотрению, точно так же, как сами Умы позволяли себе все, что угодно, в своих виртуальных мирах.

Общество задир держалось на широко развитом мощном институте безжалостной эксплуатации двух низших каст: молодых евнухов и угнетенных самок. Самки из самых привилегированных семей почитали за счастье быть изнасилованными самцами своего племени.

Когда задиры охотились за искусственно откормленными ползучими растениями с помощью пик-парализаторов или крючьев-кожесдирателей (их излюбленный вид охоты), они носились в летучих колесницах, запряженных животными, называемыми “быстрокрылами”. Эти быстрокрылы жили в состоянии постоянного страха. Их нервная система и феромонные рецепторы реагировали на каждое проявление гнева и воодушевления задир.

Животные, служившие добычей на таких охотах, были точно так же искусственно настроены на то, чтобы от одного появления задир впадать в панику и носиться сломя голову, выкидывая по пути немыслимые трюки и доставляя тем самым неслыханное развлечение охотникам.

Кожу задир очищали специальные паразиты – ксистерсы, которых доводили до такого состояния голода, что, выпущенные на свободу, они просто лопались от переедания.

Даже обычный домашний скот задир считался неправильно поданным к столу, если не был как следует напуган в момент умерщвления. Еще лучше – убит в состоянии яростной агрессии. Любой задира, достойный своего метилацетилена – содержимого летучего мешка, – посчитал бы такое мясо лучшим лакомством по эту сторону своего узкого горизонта.

Вот такими они были, задиры: “Прогресс через боль”. “Че – рез тернии – к звездам!” Генар-Хафун уже слышал это изречение от Пятирука. Кажется, за этим куплетом следовал припев что-то вроде: “Йо-хо-хо! – и бутылка пойла!” – или какое-то другое выражение ликования.

Культура была просто в ужасе от этих неисправимых, отвратительно аморальных существ. Им предлагали машины для обслуживания, которые могли заменить бытовых кастратов, но это лишь вызвало смех у задир. Зачем им какие-то автоматы, когда они могут запросто порождать машины из собственного тела? Да и потом, что за честь, когда тебе прислуживает какой-то механизм? Тщеславие остается неудовлетворенным. Не пристало благородному существу обслуживаться из какого-то там автомата.

Попытки Культуры убедить задир, что возможно иным путем контролировать рождаемость и чистоту породы, помимо тюремного заключения, генной инженерии и организованного насилия над самками, ни к чему не приводили. Доказать им, что выращенное в пищевых цистернах мясо лучше натурального или предложить охотиться за роботами, не доведенными до стадии чувствующего существа, было так же бесперспективно, как убедить рыб лазить по деревьям. Все эти предложения встречались пренебрежительными усмешками.

И все же Генар-Хафуну они нравились, а временами даже приводили в восхищение своей страстью и энтузиазмом. Задиры жили полнокровной жизнью. Он и сам не был поклонником основополагающего принципа Культуры: любое страдание вредно по определению – и считал, что эксплуатация в обществе – явление, неизбежное для любой развитой цивилизации. Генар-Хафун вообще склонялся к идее, что законы развития и борьбы за существование становятся только жестче по мере развития любого общества. Культура придерживалась иной точки зрения, заменив эволюцию чем-то вроде демократически согласованного физиологического процесса и доверив контроль над обществом машинам.

Он не испытывал отвращения к Культуре, он даже гордился тем, что родился в ней, что своим появлением на свет не причинил страдания прочим видам чувствующих существ. Но Культура никогда не была ему домом. Она была отечеством, которое всегда хочется романтически оставить, чтобы, быть может, увидеть его новыми глазами после долгих скитаний, – если захочется. Генара тянуло к неосвоенным мирам.

Никому из его предшественников еще не удавалось ужиться с задирами более сотни дней. А он пребывал чрезвычайно-полномочным консулом уже два года.

Так что вопрос, доверяют ли ему Особые Обстоятельства, оставался открытым. По прибытии на Тир ему предстояло это выяснить.

В архивах он просмотрел историю МСТ “Никаких Открытий” класса Пустыня, в которой этот корабль действовал как инцидент-координатор. Класс Пустыня был первой модификацией ОСТ, сконструированных Культурой. Его архив содержал 1003 различных развернутых биографий корабля, для прочтения которых требовалось не менее двух лет. С этим транспортом была связана какая-то тайна.

Вообще-то, Умы не скупились на многотомные биографии, которые писали друг о друге, погребая слиток правды под грудами напыщенной чепухи. Но даже из беглого просмотра архива выходило, что само создание этого корабля являлось частью какого-то темного заговора, ведущего к прото-империалистической метагегемонии. Материалы демонстрировали, что Умы и дроны имели куда как меньше власти и влияния в Культуре, чем им казалось. То есть. Умы, контролировали человечество и Космос, но контролировали ли они друг друга?

Почувствовав, что у него начинает пухнуть голова, Генар-Хафун бросил чтение. Эти байки о глобализме начинали действовать на нервы. Конспирация, похоже, настолько мощная, что раскрыть ее он явно не в силах. Зачем тогда вообще ломать голову?

Генар-Хафун направил запросы кораблям, дронам и людям, знакомым по связям с 00. Часть ответов застала его еще на Годшоул. Все были в курсе дела. По всем статьям выходило, что 00 вроде не играют крапленой колодой. Он поступил осмотрительно: чем больше народу знает, где он находится и куда направляется, тем сложнее будет 00 убрать его.

Конечно, ему рассказали далеко не все, и, конечно, им будут манипулировать. Он будет лишь марионеткой в игре мощных и властных структур, но за предложенную цену можно сплясать и под чужую дудку.

Дядюшкину историю он также проверил. Полумиф об исчезнувшем триллион лет назад солнце и артефакте на орбите также отлеживался в архивах. Но копаться в них было все равно что расследовать загадку древнегреческого мифа по тем созвездиям, которые носят имена Персея, Андромеды и прочих.

Оставался один свидетель – женщина в коме. К ней он и держал путь. Расспросить свидетеля. Чем не роль детектива?

Итак, капитаном “Трудного Ребенка” была женщина – Зрейн Трамов. Почетный капитан Контактного флота Гарт-Кепилеса Зрейн Трамов Афайят дам Нискат-вест в соответствии с полным именем-титулом. В архиве имелось ее фото: лицо бледное и узкое, прищуренные глаза. Короткие русые волосы, тонкие губы, самоуверенная улыбка, несколько лукавый взгляд. Как будто она знает что-то, неизвестное остальным. Он подолгу разглядывал фотографию.

Интересно, думал он, каково это – пролежать на Сохранении две с лишним тысячи лет и проснуться для разговора с человеком, которого никогда в глаза не видел. С похитителем душ.

Он снова заглянул в голубые смеющиеся глаза. Они были непроницаемы.

Они сыграли еще пару сетов: Пятирук снова вышел победителем. Генар-Хафун уже не держался на ногах. Затем пришло время освежиться и посетить офицерскую столовую. Сегодня там отмечали день рождения Команд ория Флота, Громобоя VI. Попойка затянулась до поздней ночи или, точнее, раннего утра. Пятирук разучил с братом по разуму несколько похабных песен, два капитана из подразделения Атмосферных Сил вступили в шуточный, но кровопролитный поединок. Впрочем, дело обошлось без потери конечностей, а честь, как всегда, оказалась удовлетворена. Генар-Хафун с ловкостью канатоходца обошел по краю стол, возле которого в гладиаторском колодце гавкали псы. Спецжилет поклялся, что в этом подвиге не участвует, но раза два все же удержал его от неминуемого падения.

Тем временем корабль “Клятва на Клинке” вместе с двумя другими кораблями почетного эскорта продолжал свой путь к Тиру.

IV

Альвер Шейх проснулась в отличном расположении духа. Она всплыла из сладостной дремоты и чувственной неги и обнаружила, что все это сливается с реальностью.

Она представила, что по-прежнему спит и видит прекрасный сон. Оставалось только занять там, во сне, правильное место, после чего снова в такт с партнером двигаться, а потом взять его лицо в ладони и целовать, целовать…

– О, нет! – простонала она и тут же рассмеялась. – Не останавливайся, это прекрасный способ встретить утро.

– Уже почти полдень, – прошептал ей молодой человек. Его звали Отиель. Он был высокий и темнокожий, со сказочно светлыми волосами и с голосом, от которого мурашки бежали по телу. Студент с факультета метафизики. Пловец и альпинист. Она отдала ему сердце с первого же взгляда. Знающий толк в стройных ногах. И такие длинные, чуткие пальцы…

– М-м-м… В самом деле? Ты мог бы сказать об этом позднее… а пока не сбивайся с ритма-а-а! Что? Полдень?!

Альвер Шейх вскочила в постели, широко раскрыв глаза. Она сбросила с груди руку молодого человека и осмотрелась по сторонам. Так, ночь она провела в Романтической Спальне: отделанный рюшем полог с алым куполом пять на пять метров, по стенам обитый стеганым атласом, который образовывал полочки, сиденья и прочие многочисленные удобства. У нее были и другие спальни: например, детская, до сих пор набитая игрушками: потом еще Просто Спальня, комфортная, уставленная ночными цветами, жутко старомодная Приемная Спальня для гостей, громоздкая, как коридор или вестибюль, где она принимала друзей, и еще Масляная Спальня – четырехметровая сфера с подогретыми ароматическими маслами. К сожалению, не все понимают, как это эротично.

Ее нервная система моментально проснулась, – еще бы, получив такой мощный выплеск адреналина! Половина первого! Будильник должен был поднять ее час назад. Чертовы гормоны. Ладно, что случилось, то случилось.

– Что-то не так? – с улыбкой спросил парень с чудным именем Отиель. В его глазах было непонимание. Ему казалось, что Альвер играет с ним, изображая из себя Золушку, пытающуюся скрыться от прекрасного принца. Он потянулся к ней.

Проклятье, гравитация была включена. Альвер скомандовала панели управления дать 1/10 “G”.

– Извини! – бросила она на бегу, посылая юноше прощальный воздушный поцелуй. Гравитация снизилась на 90 процентов. Матрац под ними внезапно стал упругим, как батут: на нем можно было совершать самые немыслимые прыжки и сальто. Он с таким по-мальчишески невинным удивлением посмотрел ей вслед, что она чуть было не раздумала уходить.

Но она не могла – нет, не могла! Вскинув руки над головой Альвер выпрыгнула из кровати, оттолкнувшись от потолка, выбросила тело за пределы спальни, в зону действия обычной гравитации. Сбежав по винтовой лесенке в ванную, она чуть было не врезалась на повороте в Чарт Лайна.

– Знаю! – крикнула она, не дав ему и рта раскрыть.

Он тут же убрался с дороги, затем развернулся и поспешил за ней на этаж, где располагалась ванная. Аура Чарта Лайна сияла привычным голубым цветом, но с саркастическим оттенком розового.

Альвер припустила рысцой. Недаром ей всегда нравились большие комнаты: ванная двадцать квадратных метров площадью, пять метров – до потолка. Одну стену занимало окно. Из него открывался вид на поля и лесистые холмы, усеянные городками и пирамидальными башнями. Это было Внутреннее Пространство Номер Один, центральный и самый длинный цилиндр независимо вращающихся труб (каждая – пять километров в диаметре), которые формировали главные жилые районы в Роиде.

– Могу я чем-то помочь? – крикнул дрон вслед уносящейся в ванную Альвер. Ответом ему была отборная ругань с другого этажа: это молодой человек попытался покинуть спальню тем же способом, что и Альвер, но, видимо, неправильно настроил гравитатор. Дрон поспешил было на помощь, но услышал голос Альвер, доносящийся сквозь шум воды:

– Да ладно, можешь спустить его с лестницы… Только поосторожнее.

– Что? – взвизгнула Альвер. – Из-за тебя я выставила за дверь такого отличного парня, а ты не разрешаешь взять даже несколько животных? Или хотя бы пару попутчиков?

– Альвер, можно с тобой поговорить с глазу на глаз? спокойно произнес Чарт Лайн, сворачивая с главной галереи в боковую комнату.

– Нет, нельзя! – крикнула она, бросая на пол плащ, взятый в дорогу. – Все, что ты хочешь сказать, можешь спокойно говорить в присутствии моих друзей.

Они находились во внешней галерее Ифетра, длинном вестибюле, где в простенках между окон висели старинные картины. Окна выходили в сады и за Внутреннее Пространство Номер Один. Она уже назначила здесь всем встречу. Ну опоздала на часик. Ничего страшного. Есть в утреннем туалете человека такие вещи, которые с ходу не сделаешь, и – как она заявила из молочной ванны, кратко и недвусмысленно: если она в самом деле так важна для планов высшего уровня секретности, то никуда это 00 не денется, подождет. Тем более, что она даже пошла на жертвы: не стала делать макияж, завязала волосы простым пучком на затылке и надела строгий деловой костюм. Да что говорить: даже подбор украшений и драгоценностей занял в этот день не больше пяти минут.

Галерея была действительно набита народом: здесь была ее мама, высокая женщина в мохнатом джеллаба, три кузины, семь тетушек и дядюшек, еще с десяток приятелей и подружек, – все друзья дома, с глазами, слегка мутными после выпускного бала. И еще пара дронов-мажордомов, пытавшихся сдержать животных, которые возбужденно бросались друг на друга. В клетках махали крыльями три беспокойных альсейна, издавая пронзительно-скрипучие крики. Еще один дрон стоял за дверьми, у первого окна, с Брейвом. Ее любимый жеребец был под седлом и нетерпеливо бил копытом. Еще три дрона должны были позаботиться о багаже, состоявшем из множества чемоданов, – их еще продолжали выгружать из домашнего лифта. Рядом с ней плясал поднос с завтраком. Альвер успела только надкусить дольку числена, когда дрон объявил ей, что в это путешествие она должна отправиться одна, причем сделал это по нейродетекторной связи: Альвер, пойми же. Бога ради, это секретная миссия, а не прогулка с подружками за город.

– Не надо лезть ко мне в голову! – сквозь зубы процедила Альвер. – Что за хамство!

Чарт Лайн подъехал к ней почти вплотную, и тут же ее охватило странное ощущение – как будто их с дроном поглотили высокие серые цилиндры. Они простирались от паркетного пола до лепнины потолка, в полтора метра диаметром, почти скрыв ее, Чарта и поднос с завтраком от остальных присутствующих. Она уставилась на дрона с открытым ртом и выпученными глазами. Такого она еще не видела! Поле его ауры исчезло. У него не хватило даже такта выставить перед ней зеркальное реверсионное поле – что он делал всегда, когда они оставались наедине. По крайней мере, она могла бы воспользоваться временной изоляцией и привести прическу в порядок.

– Извини, что я вынужден прибегать к таким мерам, – сказала машина. Голос звучал монотонно, точно заглушенный слоем ваты. Альвер закрыла рот и попробовала протянуть руку за поле, которое создал дрон вокруг них. Оно ощущалось как теплая каменная стена.

– Альвер, – прочувствованно произнес дрон, взяв ее руки своими манипулярными полями. – Я приношу свои извинения – я должен был сказать тебе об этом раньше. Просто я подумал… Ну да ладно, теперь это уже не имеет значения. Предполагалось, что я буду сопровождать тебя на Тир, я и больше никто. Твоим друзьям придется остаться здесь.

– Но мы с Пейс всегда путешествуем вместе! И Клатсли моя новая протеже, я обещала ей, и не могу оставить ее на произвол судьбы! А ты подумал, как быть с ней? Что сделать для ее развития, для ее карьеры? Еще подумают, что я просто бросила ее. Кроме того, к ней приехал ужасно симпатичный старший брат. И если я…

– Ты не можешь взять их с собой, – наотрез заявил дрон. Они не включены в список приглашенных. – Дрон намеренно пользовался максимально светскими выражениями, надеясь, что так до Альвер быстрее дойдет.

– Вчера ты сказал, – Альвер тряхнула головой, наклоняясь к дрону, как будто нашептывая на ухо, – “храни в секрете”. И ведь я никому не сказала, куда мы летим.

– Это не важно. Если я сказал: не говорить ни единой душе, это значит ничего не говорить ни единой душе, а не только то, куда ты направляешься.

Она рассмеялась, откинув голову.

– Чарт! Вернись в реальный мир! Мой распорядок дня публикуется в светской хронике. По крайней мере, по трем каналам идет вещание, – это делают довольно отчаянные молодые люди, но тем не менее. Если я изменю цвет глаз, то уже через час об этом будет известно каждому жителю Роида. Я не могу просто исчезнуть! Ты в своем уме?

– И животные тоже, – спокойно продолжал Чарт Лайн. – Тем более – жеребец. Для него просто не найдется места на корабле.

– Нет места? – ахнула она. – Что же это за корабль, на котором нет места? Ты уверен, что там безопасно?

– Боевые корабли не возят лошадей, Альвер.

– Но это же бывший боевой конь! – воскликнула она, размахивая руками. – Ой, – она ударилась костяшками пальцев о серый цилиндр.

– Очень жаль. Но ничего не поделаешь.

– А как же мой гардероб?

– Конечно, можно забить все свободное пространство на корабле баулами и сумками, хотя не понимаю, для кого тебе там наряжаться.

– Как? А на Тире!? – закричала она. – А этот парень, с которым трахаться не предусмотрено? Что мне, перед ним голой расхаживать?

– Ну, забей этими тряпками две каюты, ну, три. Пойми одежда для тебя – не проблема. Там, куда мы приедем, ты сможешь выбрать… нет, погоди, я знаю, как долго ты выбираешь новую одежду. Ладно, бери, что хочешь. Четыре каюты в твоем полном распоряжении.

– А как же друзья?

– Давай сделаем так: я покажу тебе пространство, в котором тебе предстоит находиться. Хорошо?

– Ладно, показывай, – безнадежно махнула она рукой.

Дрон скачал картинку интерьеров бывшего военного корабля посредством нейродетектора прямиком ей в мозг.

У нее перехватило дыхание. Как только изображение стабилизировалось, ее глаза расширились в крайнем изумлении.

– Каюты! – воскликнула она. – Но это же просто туалетные кабинки: они же такие маленькие!

– Совершенно верно. Ну что, будем брать с собой наших добрых старых друзей?

Она подумала секунду.

– Да! – крикнула она, сбивая кулачком висящий в воздухе завтрак. Поднос закачался, стараясь не расплескать фруктовый сок. – Там нам будет уютно!

– А если вы поссоритесь по дороге?

На мгновение она задумалась, сморщила лобик. Она колебалась.

– Чарт, но я же могу замуровать их в коконах. Я же могу изолировать их у себя в спальне, разве нет? – Она вновь наклонилась к машине, затем оглянулась на серые стены вокруг. После чего откинула голову, сузила глаза и понизила голос. Я могу просто отказаться, ты же знаешь.

– Можешь, – ответила машина с выразительным вздохом. – Но тогда ты никогда не вступишь в Контакт, а Особые Обстоятельства будут вынуждены вместо тебя подставить синтетического двойника этой женщины на Тире. Власти смущены не будут.

Альвер испытующе посмотрела на машину. Затем вздохнула и покачала головой.

– Вот зараза, – выдохнула она, снимая стаканчик с подноса и брезгливо оттопырила пальчик, попав в лужу пролитого сока. – Ну ладно, поехали, поехали.

Прощания затянулись. Чарт Лайн обретал все более серый цвет, пока не превратился в подобие темной непрозрачной сферы, после чего выключил поле ауры совсем и поспешил к ближайшему окну. Там он немного освежился: пара звуковых гудков вспугнула лошадей, и дрону полегчало.

Наконец Альвер распрощалась со всеми и решила оставить дома своих животных и еще два чемодана белья. Она вступила в трубу переместителя в сопровождении одного только Чарта Лайна. Мгновением позже она попала в Передние Доки, точнее, в большой, ярко освещенный ангар, где древний Скоростной Оборонный Блок “Честный Обмен Мнениями” класса Психопат уже ожидал ее.

Альвер рассмеялась:

– Он выглядит, – прыснула она, – как искусственный пенис!

– Так оно и есть, – невозмутимо сказал Чарт Лайн. – Он пролезет в любую дырку во вселенной.

Альвер помнила, как еще маленькой девочкой стояла на мосту над ущельем в одном из других Внешних Пространств. В руке у нее был камешек, а мама держала ее над самым парапетом так, чтобы она могла заглянуть за край. Маленькая Альвер держала камешек – такого же точно размера, как ее кулачок, подносила к глазу и прищуривалась. Камешек при этом заслонял собой весь остальной мир. И тогда она его выпускала.

Они с Чарт Лайном стояли в крошечном ангаре корабля, в окружении ее сумок, баулов и чемоданов. И, как в былые времена, черный камешек, отдаляясь от глаза, становился все меньше и меньше – так же и Фаг-Роид понемногу удалялся от старого военного корабля.

Но в этот раз, конечно, всплеска внизу она не услышала.

Как только Фаг-Роид исчез из виду, она переключила нейродетектор и обернулась к дрону. Ей в голову пришла мысль, которая непременно возникла бы у нее гораздо раньше, если бы не треволнения прошедшего утра.

– Когда этот корабль прибыл на Фаг, Чарт, и откуда?

– Почему бы тебе не спросить у него самого? – ответил он, поворачиваясь, чтобы указать на маленького дрона-носилыцика, приближающегося к куче оборудования.

Чарт? – позвала она по нейродетекторной связи.

– Да?

– Проклятье! Я рассчитывала, что капитан корабля будет каким-нибудь ужасно симпатичным молодым парнем. А он выглядит, как…

Чарт Лайн оборвал ее:

– Альвер, ты же знаешь, что корабль может воплощаться в аватарах. А те, что поменьше – в дронах и даже в конкретных предметах, терминалах, например. Так что корабль нас сейчас слышит.

– Ах, как это мило, – подумала Альвер, чувствуя, что краснеет при приближении маленького дрона. – Не примите это на свой счет, – поспешила она заверить. – Я не хотела вас обидеть.

– Разумеется, – ответила маленькая машина, остановившись у ее ног. Голос у нее был пронзительный, но довольно мелодичный.

– Сейчас, – сказала она, не переставая улыбаться и краснеть. – Я думаю, что вы напоминаете шкатулку для драгоценностей.

– Могло быть и хуже, – подал голос Чарт Лайн. – Слышал бы ты, что она мне говорит иной раз.

Маленькая голова дрона (если это можно было назвать головой) кивнула в ответ коротко и учтиво.

– Все в порядке, госпожа Шейх, – произнес он. – Очень рад встрече с вами. Позвольте проводить вас на борт сверхскоростного корабля “Честный Обман Мнениями”.

– Благодарю вас, – отвечала она с таким же вежливым поклоном. – Я только что спрашивала у моего друга, откуда вы прибыли, и куда вас посылают.

– Я еще не был нигде дальше Фаг-Роида, – заявил дрон.

– В самом деле? – она удивленно вскинула брови.

– В самом деле, – отвечал он. – И вот ответы на три следующих ваших вопроса, если я верно угадал: потому что я был очень хорошо спрятан, и это совсем нетрудно было сделать, учитывая размеры Фаг-Роида; потому что я был помещен на хранение на 500 лет, и потому что другие пятнадцать мне подобных сейчас возвращаются домой. Уверен, что мы можем полагаться на ваше молчание обо всем, что вы здесь увидите и услышите.

– О, еще бы! – сказала она, уже готовая отдать честь, встав по стойке “смирно”.

V

Все свободное время Дейэль отдавала животным. Она плавала с гигантской рыбой, с морскими млекопитающими и рептилиями, надевала летный скафандр-дельтапланер и парила высоко над морем, распахнув широкие крылья и зависая в теплых слоях облаков. Потом она надевала полный комплект костюма с запасным электромагнитным блоком поддержки гравитации и пробивала себе дорогу среди ядовитых газов, кислотных облаков и штормовых полос верхних слоев атмосферы, окруженная опасной красотой экосистемы газового гиганта.

Еще она гуляла в парках на верхних палубах корабля, оставшихся на “Сновидце” еще с тех времен, когда он служил Культуре. Парки представляли собой целые ландшафты с холмами, лесами, долинами, реками и системами озер. Среди них можно было найти небольшие курортные отели и деревеньки. Все это составляло единый комплекс площадью 800 квадратных километров. После того, как люди покинули корабль, осталось немало голов домашнего скота, в том числе пасунков, хищников и мусорщиков.

Раньше они мало интересовали Дейэль – предметом ее исследования были крупные обитатели жидкостных сред. Но теперь, когда предмет ее исследований, как и все остальное, был отправлен на Сохранение, она стала проявлять запоздалый интерес к этим тварям.

Аморфия не пришел как обычно. Прошло еще два дня пребывания в неизвестности.

Когда аватара, наконец, посетил ее, она плавала в гавани вместе с фиолетовокрылыми треугольными скатами неподалеку от трех огромных скал, являвшихся на самом деле кормой корабля. Чтобы быстрее вернуться домой, она взяла флаер, который корабль обычно высылал при появлении своего агента, и попросила высадить ее на вершине каменистого склона, со стороны башни.

Был ясный прохладный день, но, как перед грозой, покалывало кончик языка: природный цикл программы корабля завершал подготовку к зиме. Все деревья, кроме нескольких вечноголубых, потеряли листву, скоро должен был выпасть первый снег.

Воздух был необыкновенно прозрачен и чист. С каменистого склона она могла видеть Крайние острова в тридцати километрах от нее и замыкающие внутренние трюмы корабля, встававшие стеной поперек моря.

Она спускалась по склону, и камешки шелестели у нее под ногами, словно потоки воды. Она давно освоила преимущества искусственной гравитации, и еще не разу не упала. Достигнув самого низа, она почувствовала, как сильно бьется сердце. Ноги гудели, меж лопаток стекал пот. Она быстро пересекла солончаковое болото по тропинке, устроенной для нее кораблем.

На закате она вернулась к башне. Приняв душ и усевшись у камина, с готовностью вспыхнувшего перед ней, она раскинула по плечам мокрые волосы. Они еще не высохли, когда черная птица Гравиес впорхнула в распахнутое окно и, сделав тревожный круг по комнате, снова исчезла.

Она поплотнее запахнула халат, поднимаясь навстречу высокой, одетой в черное фигуре, почти неслышно вступившей в комнату.

– Аморфия, – произнесла она, убирая влажные волосы под капюшон халата. – Чем тебя угостить?

– Спасибо, – ответил аватара. – Ничего не надо. – Он обвел комнату взором, в котором читалось внутреннее беспокойство.

Дейэль указала на кресло, опускаясь на кушетку возле самого огня.

– Ну, – сказала она, подобрав под себя ноги. – С чем пожаловал?

– Я… – начал аватара, но тут же замолчал и задумчиво оттянул пальцами нижнюю губу. – М-да, похоже… – начал он снова и опять замялся. Испустил шумный продолжительный вздох. Затем собрался с духом и выпалил:

– Время, – и тут же осекся, смущенный.

– Время? – удивленно спросила Дейэль Гилиан.

– Время пришло… – Аморфия потупил глаза.

– Время перемен, о которых ты говорил?

– Да, – сказал аватара, вновь вскинув голову. Голос его окреп. – Правду сказать, это уже давно началось. Сначала сбор животных, а теперь… – он вновь отвел глаза в сторону, – а теперь ландшафт. – Следующие слова потребовали усилия: Дегеометри… де-геоморфологизация. Пристинизация – очищение! – почти выпалил он.

Дейэль улыбнулась, пытаясь скрыть внутреннюю тревогу.

– Вижу, – медленно произнесла она. – И это неизбежно?

– Да, – сказал Аморфия.

– И я должна покинуть корабль?

– Да. Ты должна покинуть корабль. Мне… мне очень жаль. – Вид у аватары был в самом деле удрученный.

– И куда мне деваться?

– Куда? – аватара выглядел смущенным.

– Где ты меня высадишь? На другом корабле, или на хабитате, или на Орбитале, на Роиде, на планете… Где?

Аватар вновь погрузился в раздумье:

– Корабль еще не знает, – сказал он. – Все еще только прорабатывается.

Дейэль с минуту смотрела на Аморфию, потом перевела взгляд на живот, выпирающий под халатом.

– Что случилось, Аморфия? – спросила она, стараясь не выдать волнения в голосе. – Почему все это происходит?

– Я не могу… тебе не обязательно это знать, – сказал он неуверенно, и сердито посмотрел в дальний угол комнаты, словно там сидел кто-то третий. – Я мог бы рассказать тебе больше, если ты согласишься остаться на борту, пока… пока не придет время, когда я смогу эвакуировать тебя с другим судном.

Она улыбнулась.