В ожидании Синдбада Миронина Наталия
– Она еще долго будет, – как-то настойчиво сказал Егор.
Ника внимательно посмотрела на него. Нет, ошибки не было, Егор специально подошел к ней. И выйти на улицу – это не просто от нечего делать. Это знак внимания «со значением». Ника улыбнулась.
– Пойдем, – согласилась она и, провожаемая десятками завистливых девичьих глаз, последовала за Бестужевым.
На улице, под запах сирени, под легкий ветерок они болтали обо всем на свете. Ника даже не поняла, как это у нее «развязался язык». У нее, которая обычно предпочитала помалкивать. Егор сам рассказал об учебе – остроумно, насмешливо, иронично, но объектом насмешек был сам Егор, и Нике это сразу понравилось.
– Знаешь, в Москве учиться здорово. Хоть она и большая – все близко. И погулять сходить куда-нибудь можно, и в театр.
– Ты часто ходишь в театр? – недоверчиво спросила Ника. Она боялась сомлеть от близости такого идеального молодого человека.
– В том-то и дело – ни разу. Я все время планирую, но как-то не получается…
– И что же мешает?
– Понимаешь, в будни сложно – учеба, конспекты. а в выходные сюда хочется приехать.
– Ясно. Но все-таки лучше сходить как-нибудь, а то окажется, что зря ты так туда стремился, – рассмеялась Ника.
– Схожу. Если я решил – обязательно сделаю, – сказал он серьезно.
– Хочется в Москву съездить. Посмотреть. Только мама не отпустит.
– Знаешь, это идея. Давай как-нибудь поедем?
– Я же говорю, не отпустит она меня.
– А если я поговорю с твоей мамой?
Ника растерялась, она даже представить не могла себе подобный разговор.
– Ну, надо подумать будет, – смущенно сказала она.
Разговор, случившийся между ними, не был похож на обычную болтовню, разговор шел спокойно, доверительно. «Так разговаривают взрослые», – подумала Ника, и ей стало страшно. Она-то не взрослая, она школьница. И не получится ли, что она обманывает Егора?
– Знаешь, ты не смотри, что я такая высокая. Мне всего пятнадцать, я учусь в школе, – неожиданно для себя произнесла Ника.
Егор удивленно посмотрел на нее.
– Я знаю. Я все про тебя знаю. И маму твою, Калерию Петровну, хорошо знаю. Она у нас в десятом классе доклад по краеведению читала.
Ника смутилась.
– Ты ведь на Центральной живешь? – спросил Егор, видя ее замешательство.
– Да, – кивнула Ника и добавила: – Но провожать меня не надо. Теперь все перекопали, к дому можно подойти только со стороны старого карьера.
Егор посмотрел на нее удивленно:
– И ты собираешься пойти одна?
Ника пожала плечами. Мол, что такого.
– Нет, мы пойдем вместе, – ответил Егор. И хотя вечер был в разгаре, он увел ее домой, проводив до самой калитки.
– Завтра я в Москву возвращаюсь, но на неделе буду дома. Я зайду за тобой, куда-нибудь сходим. Не возражаешь? – сказал он на прощание.
– Не возражаю, – ответила Ника, внимательно посмотрела на его испачканные глиной белые кроссовки и неожиданно подумала об отце. Она его плохо помнила, совсем не осталось воспоминаний об играх, прогулках, совместных занятиях, но Ника была уверена, что все это случалось в их жизни, даже если мать никогда не рассказывала ей об этом.
В этот вечер Ника впервые задумалась над тем, что в ее городе нет парня, который ей бы нравился. Ни среди одноклассников, ни среди соседей, знакомых. Ника для вида улеглась с учебником на диван и совершенно серьезно, словно ей было не пятнадцать лет, а все тридцать, принялась рассуждать, что никого подходящего на роль мужа в Славске не найти. Она вспомнила Шевцову, которая чуть ли не со второго класса мечтала о муже и собственном доме. Шевцова и сейчас об этом мечтала, но, рассуждая о семье, она почему-то говорила о кухонном гарнитуре, телевизоре и огороде.
На следующий день после их прогулки шепталась вся школа.
– Ну? – спросила Шевцова с горящими глазами.
– Что – ну? – сделала простодушные глаза Ника.
– Ладно, не притворяйся. Знаешь, о чем спрашиваю! – отмахнулась Шевцова. – Как он? Что говорил? Он до дома тебя проводил?
– Вряд ли, – подруга Аня усмехнулась, – там такую грязищу развели. Раскопали три улицы и никак не закопают. Папа сказал, что это надолго.
– Ну и слава богу! – отозвалась Ника.
– Ты это о чем? – удивились подруги.
– Хорошо, что копают.
– Чем же хорошо?! – рассмеялась Аня. – Ты домой по вечерам одна ходишь, ни один парень в такую даль топать не хочет. Да еще и извозюкаться.
– Ну, кому надо и кто нормальный – тот топает. Вы же сами видели.
На этом все разговоры о сыне директора были закончены. Ника на расспросы отвечала односложно и загадочно улыбалась. Наташа Шевцова, обожающая любовные истории, изнемогала от любопытства, а Аня отпускала злые шутки.
– Анька, ты завидуешь? – наконец спросила Ника.
– Я?! – задохнулась Аня. – Я? Чему? Кому? Да все знают, что у Бестужева-младшего в Москве девушка. Модель. А еще его хотят женить на дочери какого-то министра.
– Ну да, скажешь! Министра! Да где они возьмут его? – тут уже Шевцова не поверила.
– Ну, не министра, а начальника московского, – поправилась Аня, – мать говорит, что Егору не резон здесь оставаться. Он в Москве будет жить, и невесту там ему найдут. Здесь же не на ком жениться.
– А он – принц на коне? – рассмеялась Ника. – И ему принцессу подавай из хрустального замка?
– Зря ты злишься. – Аня поняла, что задела Нику за живое, и теперь воспользовалась моментом, чтобы сказать гадость с участливым видом. – Ты же понимаешь, родители хотят для детей лучшего. А кого можно у нас в Славске найти? Все живут кое-как. Работать идут сразу на комбинат. Или уезжают и работают в Москве. Самые умные идут в училище при комбинате. Ты можешь себе представить, что Егор Бестужев женится на ком-нибудь из училища?
– А, ну да. Не вышли рожей.
– Рожей как раз, может, и вышли. Со всем остальным неважно, – Аня довольно подвела итог. Она указала Нике ее место.
– Не знаю, как у вас. Но у нас в семье – не кое-кто. Моя мама – директор музея. С высшим образованием и диссертацией. И отец у меня был инженером. И живем мы не так, как ты описала, – не кое-как. Мы живем нормально.
– Ой, ну что ты злишься. – Аня наслаждалась ситуацией. Она разозлила Нику, которую растормошить было нельзя. – Не волнуйся, погуляет он с тобой. Но жениться в Москву поедет.
– Дура ты, Аня, – вдруг рассмеялась Ника, – дура ты, если в пятнадцать лет о свадьбе думаешь. Я вот думаю, в какой институт поступать буду. Где работать буду. Куда поехать в путешествие. Что для матери сделать. А ты все об одном и том же. Как будто других дел нет в жизни.
Теперь растерялась Аня. Это над Шевцовой всегда смеялись, как над любительницей помечтать о свадебном платье, а сейчас Ника взяла и высмеяла за это ее, Аню, серьезную отличницу. Оставалось только по-детски оправдываться.
После школы Ника собралась домой. Подруги на нее обиделись, словно в том, что Егор Бестужев ее провожал, была ее вина. Ника про себя усмехнулась: «Вы хотели подробностей, чтобы потом посплетничать. И обиделись, когда я вам их не рассказала. Но ведь это мое дело!»
В последующие три дня Ника сразу после школы шла домой. Она тщательно делала уроки, убирала дом, готовила обед. Закончив дела, выходила в сад и там принималась собирать листья, ломать сухие ветки и мести дорожку. Она занимала себя делами, потом приходила мать, они ужинали и расходились по комнатам. Ложилась спать Ника рано. Но как ни старалась Ника, дни текли медленно. Наконец в пятницу, выйдя из школы, она нос к носу столкнулась с Егором.
– Я жду тебя, – просто сказал он.
– Да? – растерялась Ника. Он знала, что Егор сегодня приедет в город, но никак не ожидала, что он встретит ее у порога школы.
– Ты – домой?
– Да, – опять односложно ответила она.
– Что это с тобой? На уроках язык откусила?
– Да, – ответила она машинально, и тут они оба рассмеялись.
Пока Егор гостил в городе, они встречались каждый день, бродили по знакомым улицам, уходили в лес, на реку. Они много разговаривали – о занятиях, о фильмах, о том, что происходит вокруг. Егор был вежлив, предупредителен, остроумен, весел. Ника сначала стеснялась, следила за каждым своим словом, за движением, старалась как-то по-особенному встать, сесть, чтобы казаться взрослее, изящнее. Так продолжалось до тех пор, пока Егор с удивлением не спросил:
– У тебя что-то болит?
– Почему? – удивилась Ника.
– Да ты какая-то скрюченная сегодня, – простодушно ответил Егор.
Ника вспыхнула, мысленно обозвала себя дурой и перестала жеманничать. С этого момента между ними воцарились те удивительно радостные и простые отношения, которые бывают в начале любого романа.
График встреч был предопределен занятиями Егора. В Славск он мог приезжать только на выходные.
– Много всяких контрольных и практических занятий, – объяснял он Нике, но все же улучал время и неожиданно возникал в середине недели.
– Послушай, все твердят, что никто не хочет заниматься, – как-то сказала ему Ника, – все твердят, что можно легко заработать много денег.
– А это как? – посмотрел на нее Егор.
– Ну, торговать. Смотри, у нас в городе полный рынок. Прямо барахолка.
– А еще можно рэкетом заниматься, тоже непыльно, – усмехнулся Егор, – ну, кооператоров «стричь».
– Можно, – согласилась Ника, – даже знаю таких, кто этим занимается.
– Я тоже знаю. Я бы этим не стал заниматься. Это не мое.
– Понимаю, – кивнула Ника, – у тебя есть выбор. У тебя семья, которая тебя защищает. А у некоторых таких родителей нет. Им приходится хвататься за что угодно.
– Слушай, ты же умная, что же ты ерунду такую говоришь? – Егор повернулся к Нике. – Нельзя заниматься рэкетом, как бы ни хотелось есть. Вернее, даже если ты с голоду подыхаешь.
– Многие ровесники в городе рассуждают не так.
– Это их проблемы. Причем проблемы серьезные.
– Я-то согласна с тобой. Но получается, что именно они, с проблемами, живут лучше.
Егор промолчал. Ника пожалела, что затеяла этот разговор. Но ей было так интересно узнать, что думает обо всем происходящем в городе этот чистенький, словно только что умытый парень.
– Знаешь, я очень хочу иметь много денег. Очень, – наконец заговорил Егор, – но я хочу их получить иначе.
– Как?
– Думаю, скоро каждый сможет заниматься тем, что ему нравится, и тем, что он умеет делать лучше всего. Понимаешь, каждый выберет себе дело и будет зарабатывать деньги. Вот ты любишь печь пироги, они вкусные у тебя, поэтому ты откроешь пекарню. И будешь зарабатывать деньги пирогами. Или откроешь школу. Понятно, на это тоже нужны деньги. Поэтому сначала нужно будет пойти работать к кому-нибудь. К тому, кто оказался расторопнее, удачливее. Кому повезло. Вообще, придется делать самую грязную работу, прежде чем создашь свое производство.
– Как комбинат твоего отца?
– Да. Только комбинат – это не его собственность, а государственная. А мое дело будет принадлежать только мне. И оно сделает меня очень богатым. А пока я совершенно не хочу замазаться в такой фигне, которой промышляют некоторые мои дружки. Это опасно не только потому, что в тюрьму посадят. За это и убить могут.
– И зачем тогда это все? Все эти перемены? Если запросто убить смогут.
– Так было везде, где начиналась частная собственность. Вообще-то надо учить историю, географию, а потом еще и политэкономию. Полезные науки, – рассмеялся Егор.
Нику удивил, озадачил и даже как-то напугал этот разговор. Егор не был похож на ее знакомых мальчишек. И не только манерами и умением внятно, не на жаргоне излагать свои мысли. Ника прокручивала в голове их разговоры, и они казались ей какой-то фантастикой. Еще никто не отменил комсомольские значки и пионерские галстуки, а тут спокойно рассуждают о собственном деле и капитале. Конечно, жизнь меняется, это трудно не заметить, но в изложении Егора получалось как-то все по-книжному. Словно читаешь у Драйзера про финансиста Каупервуда, собиравшегося построить железную дорогу в городе. «Он немного воображает. Понятно, умный, обеспеченный», – решила про себя она. Но эти их разговоры она не забывала, а все внимательней была к тому, что и кто ее окружал. Впрочем, иногда она задавалась вопросом, что же у них будет дальше? К чему приведут все эти прогулки и разговоры о вещах интересных, но к личным отношениям никак не относящихся. «Я ему нравлюсь, это же заметно. И стал бы он тратить столько времени на эти прогулки, будь по-другому? Но он ни разу об этом ничего не сказал. Почему?» – удивлялась Ника и, не выдержав, однажды поделилась с матерью. Что было потом – известно. Нике пришлось выслушать лекцию о том, что бывает с неосторожными и нескромными девушками, а при следующей встрече Егор сказал:
– Я не люблю делать глупости. И мы их не сделаем. Ты поняла меня?
С того дня они вели себя как влюбленные – ходили за ручку, могли обняться, поцеловаться, но ни разу Егор не позволил себе большего…
Школьный звонок отвлек ее от воспоминаний. Гул голосов и грохот отодвигаемых стульев вернул Нику к действительности.
– Я домой иду. Мама неважно себя чувствует, – Ника собрала книжки и пулей вылетела из класса. Ей хотелось побыть одной – отсутствие Егора, его молчание становилось невыносимым. Как ни уговаривала себя Ника, но объяснений внятных не было. «В конце концов, почему нельзя позвонить?! Хоть одно слово сказать?!» – вслух спросила она себя, стоя уже перед крыльцом дома.
В доме ее ждали тишина, наглаженные темные платья, которые приготовила Калерия Петровна.
– Во сколько завтра надо быть там? – спросила Ника.
– В десять, в здании музея.
– У вас?
– Да, у нас. – Калерия Петровна скрылась в своей комнате. Остаток дня прошел в молчании и тихих делах, которыми каждая из них занималась в одиночестве.
На следующий день они проснулись под стук моросящего дождика.
– Я не буду завтракать. – Калерия Петровна быстро собралась.
– Мам, хоть бутерброд съешь! – попросила Ника, но, взглянув на мать, отступила.
У музея уже стояли люди. Город собрался попрощаться с тем, кого любил, о ком сплетничал, кого уважал, кого считал виноватым в своих финансовых бедах и кого благодарил за реорганизацию. Все было так, как бывает у людей, – невозможность что-то изменить примиряет, заставляет горевать и мысленно просить прощение.
– Весь город здесь, – Ника держала мать под руку.
– Прекрасный человек. О нем только хорошее помнить будут, – спокойно сказала Калерия Петровна. Она здоровалась со знакомыми, что-то говорила, объясняла. Ника боялась, что мать не осилит этого мероприятия и сляжет, но сейчас удивлялась ее выдержке.
Ника увидела мать Егора с почерневшим лицом, ничего вокруг не замечающую. Ее поддерживали две заплаканные женщины средних лет – видимо, родственницы. Тут же были старик с тростью и парень – подросток лет тринадцати. Чуть дальше стояли сотрудники комбината.
– А где Егор? – Ника повертела головой. Ее вопрос никто не услышал.
– Мама, а где же Егор?
– Не знаю, не понимаю, может, он… – Калерия Петровна огляделась, – все, тихо… Начинают.
Заиграла музыка, вперед вышел главный инженер комбината.
До Ники доносились слова, значение которых она не разбирала, в голове вертелся один-единственный вопрос – почему на похоронах нет Егора.
Глава 4
Нику вызвали к следователю через два дня. Глядя на куцую повестку, Ника почувствовала тошноту.
– Мам, зачем это? – спросила она у Калерии Петровны.
– Не знаю. Наверное, что-то хотят узнать о Петре Николаевиче. Ведь идет следствие.
– А как же Егор?
– Про Егора я ничего не слышала. Все молчат. Словно воды в рот набрали.
– А ты сама как думаешь, где он?
Мать посмотрела на дочь. И в ее глазах была боль. Вообще произошедшее изменило их отношения. Словно исчезла разница в возрасте, словно они обе стояли на одной балансирующей доске и ни одна из них не имела права сделать шаг в сторону, потому что другая тут же упала бы.
– По городу ходят слухи… – сказала Ника.
– Не обращай на них внимание. Люди всегда что-нибудь придумывают.
– Но где же он?! Ты знаешь, что его мать уехала?
– Слышала, что к родственникам. Они в соседнем селе живут. Ты иди к следователю, не волнуйся, не горячись, лишнего не говори. Хочешь, я пойду с тобой? Подожду внизу.
– Не надо, я сама, – Ника замотала головой.
В городском отделении милиции ей встретились знакомый участковый, два соседа по улице и главврач поликлиники. Знакомые лица немного ее успокоили. К тому же следователь, приехавший из Москвы, был молод и буднично спокоен.
– Вероника Одинцова? – Он посмотрел на пропуск, который ей дали внизу.
– Да.
– Здравствуйте, присаживайтесь. Я вам задам несколько вопросов. Постарайтесь отвечать подробно.
– Постараюсь, – кивнула Ника.
– Вот и отлично. Скажите, пожалуйста, когда вы в последний раз видели Егора Бестужева?
– Егора?! – Ника в ужасе посмотрела на следователя. Ей казалось, что, кроме нее, все знают, где он.
– Да, Егора Бестужева.
Она задумалась, потом посмотрела на большой календарь, висевший за спиной следователя, и ответила:
– Он приезжал из Москвы за три дня до убийства Петра Николаевича. Мы встречались, ходили на реку. Пили чай у нас дома. Потом покупали гвозди и прочие строительные мелочи. Его отец попросил это сделать. Мы виделись днем. И вечером тоже. Были на дискотеке. Но совсем недолго – три или четыре танца протанцевали.
– Очень хорошо, – одобрил следователь, заканчивая записывать рассказ Ники, – а в день гибели отца вы виделись?
– Нет. Он ведь учится в Москве и приезжает только по выходным. Но когда все это случилось, Егор почему-то не приехал на похороны. Я удивилась – он очень любил отца…
– Понятно. Ну а были какие-нибудь события странные накануне? Вас что-то настораживало? Даже если это какой-то пустяк, не стесняйтесь, расскажите.
Ника задумалась. Все эти дни она не находила себе места, перебирала день за днем, слово за словом, встречу за встречей, гадала, чем же объяснить молчание Егора. Она перебрала прошлое, как сапер перебирает руками песок, в котором таится опасность. Но ни два дня назад, ни сейчас Ника не нашла и не вспомнила ничего, что могло бы насторожить или удивить.
– Ничего такого не припомню. Понимаете, мы дружим, – Ника покраснела и уточнила: – Я очень волнуюсь и чего только не передумала… Но ничего не было странного. Ни в поведении, ни в словах, ни в поступках. И не случалось ничего подозрительного.
– А Егор не был напуган? Или расстроен чем-то?
– Нет, нет, точно вам говорю! Я бы заметила, – Ника смутилась.
– Я вас понимаю. Очень хорошо понимаю, – серьезно ответил следователь, делая пометки на листе бумаги.
– А скажите, почему Егор не пришел на похороны отца? Вы что-то знаете?
Следователь помолчал, а потом произнес:
– Егор пропал.
– Как пропал?! – ужаснулась Ника.
– Его нигде нет. В институте он не появлялся. Дома тоже. У родственников его нет. К вам, как понимаю, он тоже не приходил.
– Что вы! Я бы не волновалась и вам сразу сказала бы! – Ника в ужасе смотрела на следователя. – А как он мог пропасть?! Он же…
– Не иголка в стоге сена, – кивнул мрачно следователь, – я тоже так думаю. И похоже, он исчез в день гибели отца.
Ника во все глаза смотрела на следователя. Она до конца не могла поверить в то, что слышит.
– Скажите, а Мария Александровна, она… как она это перенесла? – спросила Ника и тут же вспомнила, как на похоронах вела себя мать Егора. Ее как будто не было. Она походила на куклу с трагической неподвижной маской. «Так вот в чем дело! Она не только хоронила мужа!» – подумала Ника.
– Кстати, мы никому ничего не говорим об исчезновении Егора Бестужева. Это делается в интересах следствия. Мы не знаем, что и как может повлиять на ход расследования и на поиск. Я вас очень прошу – никому ни слова. Скажите, что мы с вами беседовали о Бестужеве-старшем. Об исчезновении Егора – молчать. В противном случае можете навредить делу и самому Егору.
– А если будут спрашивать? – Ника живо представила поведение подруг. Они не только будут задавать вопросы, они еще и свои глупые версии будут выдавать за официальные. А еще хуже дело обстояло с соседями, которые были в курсе дружбы Ники и Егора. «Эти набегут сегодня же. Будут приходить якобы за солью, а сами сразу в дом, и не выкуришь их оттуда. Господи, вот уж напасть!» Ника девушка вежливая, но терпеть не могла бесцеремонности в отношениях.
– Соседи уже интересовались.
– Скажете, Егор уехал.
– А почему он не был на похоронах? Город и так сплетничает.
– Понимаю. Говорите, уехал еще до всех событий. А на похороны не успел. Билет не смог купить. На самолет. А поездом долго. С матерью встретится у родственников. Будет с ней. Поддерживать будет. Вот так. И ничего лишнего.
– Хорошо. Вы найдете Егора?
– Мы ищем, – следователь подписал Нике пропуск, – мы ищем. Кстати, если вы что-то узнаете – сразу мне позвоните. Или дежурному. Вот тут телефоны. До свидания.
– До свидания.
Ника спустилась по лестнице и вышла на улицу. Во дворе под большим тополем сидела Калерия Петровна.
– Ну, что? – Она поднялась навстречу дочери.
– Нормально, – ответила та, жалея, что не поинтересовалась, можно ли рассказать правду матери.
– Хорошо, что нормально, – Калерия Петровна обняла дочь за плечи, – пойдем домой. Тебе надо отдохнуть.
Дома мама уложила Нику в постель. Ника не сопротивлялась. Ей хотелось спрятаться от всего, что обрушилось на нее. От всего, что произошло за последнюю неделю – убийство, похороны, исчезновение Егора, слухи, сплетни, нездоровое любопытство со стороны знакомых и, наконец, подтверждение догадок, что ее мать и Бестужева связывали любовные отношения. Ника была рада, когда Калерия Петровна принесла ей чай и бутерброды, и сразу же, не задавая лишних вопросов, вышла.
Как только за матерью захлопнулась дверь, Ника вытянулась на постели, положила руки за голову и стала думать. Каким странным казался мир. Внешне он не изменился – те же яблони в саду, так же хлопает калитка, скрипят половицы на кухне, точно так же в доме пахнет деревом. Все как всегда, но жизнь изменилась. И ничего не поделаешь. Ника чувствовала себя старой. «Я – старая!» – произнесла она тихо. Фраза не показалась смешной, она показалась страшной. Она представляла, что скажут ей сейчас многие – что ей всего семнадцать, жизнь длинная, что все перемелется и время свое возьмет. Но она только бы рассмеялась в лицо – она не может дожидаться, пока все это перемелется. У нее есть важное дело – найти Егора. «Господи, а что будет дальше? Что случится потом?» – думала она, надеясь, что удастся что-то изменить к лучшему. «Подправить», как она полюбила говорить. Ника, как уже случалось не раз, вспоминала отношения с Егором, и ей казалось, что такого одиночества, такой боли от расставания в ее жизни уже не будет. «Где он?» – думала она, и ей захотелось сию минуту бежать на край света, выручать его из беды. Только вместо этого она повернулась на бок, закрыла глаза и незаметно уснула.
Их знакомство, дружба, влюбленность, их ссоры и примирения, даже их ревность и подозрения – в этом во всем было так много незрелого, почти детского. Казалось, это вечная игра молодости – попробовать на зуб жизнь, осторожно ступить на зыбкую почву любви, обязательств, обещаний. Казалось, в эти игры можно играть бесконечно и беззаботно – возраст выдает бесплатный билетик на этот аттракцион. Но вот случается нечто и вмиг разлетается все, что так забавляло, что, казалось, составляет смысл жизни. И остается то, на чем, по сути, эта жизнь держится. Ника повзрослела за эти пять дней, но она этого не заметила, только вдруг стала видеть больше, понимать глубже и сочувствовать сильнее. Этот ее рост происходил помимо ее воли, сообразно обстоятельствам и готовил к вступлению в другую жизнь. В ту, где решения нужно принимать самой и где нет никого, с кем можно разделить все эти душевные тяготы.
Проснулась она поздно – за окном светило солнце, и было ощущение, что на улице жара. Ника перевела взгляд на часы и ойкнула – судя по всему, она проспала почти сутки. Услышав ее движения, в комнату заглянула Калерия Петровна.
– Как ты? Выспалась? – Она присела на край дивана.
– Да, мам. Я даже не помню, как заснула.
– Это хорошо. Так и должно быть.
– Ты на работу идешь?
– Я уже была на работе, – улыбнулась мать, я зашла тебя проведать и перекусить. Вставай, вместе пообедаем.
– Ты знаешь, у нас очень хорошо дома, – улыбнулась Ника.
– Знаю. – Мать поцеловала Нику и пошла на кухню.
– Ты сегодня оставайся дома. Поваляйся, книжки почитай. Дел никаких нет. За хлебом только сходи. – Калерия Петровна разогревала обед.
Ника с мокрой после душа головой сидела с ногами на стуле и грызла корочку хлеба.
– Схожу, – ответила Ника. – Может, еще что-нибудь надо сделать?
– Не надо. В выходные окна помоем.
При этих словах Ника сморщилась. Шло лето, но оно никогда уже не будет таким, каким его представляли они с Егором.
– Ника, перестань! – Калерия Петровна положила ложку и подошла к дочери.
– Мама, где Егор? – уже в голос зарыдала Ника. Все, что накопилось за эти дни, вырвалось наружу. Мать гладила ее по голове, пытаясь успокоить.
Одиночество – это лучший способ понять происходящее. Ника проводила мать на работу, уселась за письменный стол. На листе бумаги она аккуратно начертила таблицу. В каждую графу внесла дату и время, рядом записывала все, до мельчайших подробностей, что происходило в этот день. Зачем она это делала – она еще не знала. Егор был в Москве в день гибели отца. И это обстоятельство не давало предположить каких-либо версий. А Ника не знала и не догадалась спросить у следователя, был ли Егор в этот день на занятиях. В какое время ему сообщили о случившемся, как, на какой электричке, каком автобусе или на чьей машине он добирался до Славска. Ника ничего этого не знала, и получалось, что вместо этого жуткого дня образовалась «черная дыра». Свою таблицу она рассматривала несколько минут, потом вздохнула. Ника не была наивной – понятно, что никуда она не «полезет», ни в чем разбираться не будет, она побоится помешать розыску и следствию. Все, что она сейчас аккуратно записала в колонки, – она сделала, чтобы попытаться ответить на вопросы внутри себя.
За хлебом она пошла к вечеру. Пошла и очень пожалела. Город возвращался с работы, вел детей из садиков, вышел просто прогуляться. Каждый встречный считал своим долгом остановить ее и, выразив сочувствие, попытаться что-нибудь узнать.
– Что-то Егора не видно. Ты его давно видела?
– Ты не знаешь, кто в их квартире сейчас живет?
– Как Калерия Петровна? Переживает, поди?!
Последний вопрос задавали тетки. Время скорби в городе прошло, наступило время любопытства. Ника умело уворачивалась, ответы давала обтекаемые, неконкретные. Ее пытались «поймать», но она тут же прощалась и уходила от разговора.
– Ой, извините, мне батон надо купить, мама сейчас с работы придет!
В булочной стояла очередь.
– Ника, проходи, тебе белый? Черный? – продавщица окликнула ее, как только она вошла в магазин.
– Здравствуйте, тетя Галя, – поздоровалась Ника, – мне и белый, и черный. Но я постою, ничего страшного!
– Не выдумывай, проходи. Тебя пропустят, – продавщица Галя начальственно махнула рукой, а очередь промолчала. Гале не перечили.
– Как там мать-то?
– Нормально. В смысле, переживает, – спохватилась Ника.
– Понятно. Мы переживаем, а ей-то каково. Петр Николаевич чай не чужой вам был, – со значением сказала Галя. Ника смутилась. «Простота хуже воровства», – промелькнула у нее в голове любимая поговорка матери.
– Тетя Галя, мама, конечно, переживает. Но сегодня на работу пошла. Говорит, сотрудницы даже плачут.
– А кто там плачет?! Что им-то плакать. Вот мать твою жаль. Такой мужчина, такие отношения! Ты ей передавай привет. Скажи, чтобы заходила. Я-то ее хорошо понимаю. Помню, как мой Вася помер, я просто чуть с ума не сошла.
Покойный муж продавщицы Гали был пьяницей, изводил жену, а когда он помер, Галя расцвела.
– Спасибо, тетя Галя, я обязательно маме передам, – Ника взяла покупки.
– Иди, девочка, иди. И Егора что-то не видно? – уже в спину задала продавщица последний вопрос.
Читать бесплатно другие книги:
