Молот Люцифера Пурнелл Джерри
Обычный день, но… тучи. Господи, как быстро мчатся тучи! Они крутились, словно в водовороте, они образовывались и исчезали, мчались к северо-западу. Более спокойный нижний слой облачности — в нем тучи выглядели более стабильно — начал перемещаться к юго-западу. Все это было не то, чего ожидал Фред. Он ведь ожидал, что все мгновенно будет охвачено пламенем. Светопреставление должно происходить так, как положено.
Небо потемнело. Оно сплошь было затянуто черными тучами. Тучи бешено крутились, перемещались, освещались беспрерывными вспышками молний. Вой ветра и раскаты грома не могли заглушить воплей заключенных.
Вот он каков, конец света: слепящие вспышки и беспрерывные раскаты грома.
Фред пришел в себя и обнаружил, что лежит на полу. Локоть страшно болел. Это молния… должно быть, молния ударила в тюрьму. В коридоре было темно и снаружи было темно, и все же что-то разглядеть было можно — в сюрреалистических вспышках молний, следующих одна за другой, словно по заведенному образцу.
Вдоль камер двигался Чарли. В руках у него была связка ключей. Он выпускал заключенных одного за другим. Чарли открывал камеры, заключенные выходили и шли по коридору. Мимо камеры Фреда Чарли прошел не останавливаясь. Двери всех камер были уже открыты. Кроме камеры Фреда.
Фред завизжал. Чарли даже не оглянулся. Он дошел до конца блока камер, вышел, спустился по лестнице.
Фред остался в полном одиночестве.
Эрик Ларсен не оглядывался по сторонам, ни вправо, ни влево. Шел большими шагами. Огибал мертвых и раненых. На призывы о помощи он не обращал внимания. Он мог бы помочь людям, но им двигало лишь одно всепоглощающее побуждение. Холодный блеск глаз Эрика и небрежно выставленный вперед ствол дробовика отбивали охоту заступать ему дорогу.
Другие полицейские навстречу ему не попадались. А на прочих он едва ли обращал внимание. Некоторые люди помогали раненым, другие безутешно рассматривали руины, оставшиеся от их домов, мастерских, магазинов, третьи бежали куда-то — и сами не знали куда.
Сейчас эти люди ни в малейшей степени не интересовали Эрика. Они все были приговорены к смерти. Точно так же, как к смерти был приговорен и сам Эрик.
Он мог бы раздобыть себе автомобиль и удрать на нем в горы. Эрик видел проносившиеся мимо машины. Видел Эйлин Ханкок — в старом «крайслере». Если бы она остановилась, Эрик, возможно, уехал бы с ней. Но она не остановилась, и Эрик был этому только рад, поскольку, значит, то, что он решил, будет выполнено.
Но предположим, то, что он решил, — не нужно. Предположим, он не нужен. И то, что он задумал, — бессмысленная затея. Неизвестно: заранее ответ предугадать невозможно.
Но мне бы все же следовало найти себе машину, подумал он. Покончив с этим делом, я получил бы какой-то шанс спастись. Нет, уже слишком поздно. Уже видны полицейский участок и дом городского совета. Вон и тюрьма. Похоже, людей нигде нет. Эрик вошел в здание тюрьмы. Под обломками огромного шкафа, стоявшего раньше у стены, лежала женщина-полицейский. Мертвая. Больше никого не было — ни живых, ни мертвых. Эрик шел в глубь тюрьмы — мимо картотеки, вверх по лестнице. Вот и блок камер. Там было тихо.
Значит, все-таки это была бессмысленная затея. Приход Эрика сюда оказался ненужным. Эрик уже хотел спуститься обратно по лестнице, но остановился. Уже совсем тогда бессмысленно было добираться сюда, в такую даль, чтобы уйти, не удостоверившись полностью.
Говорили, что вслед за падением Молота нужно ждать цунами. В тюрьме Бурбанка должны были находиться люди, угодившие сюда по милости Эрика Ларсена. Пьянчуги, мелкие воришки, юные бродяги, утверждающие, что им уже исполнилось восемнадцать, но выглядевшие гораздо моложе. Их нельзя оставить просто так, чтобы, запертые в своих камерах, забытые, они захлебнулись, утонули… как крысы. Они этого не заслуживали. Эрик обязан выпустить их — это его долг.
Решетчатая дверь, перегораживающая выход с лестницы, была открыта. Эрик шагнул в блок, вытащил фонарь, чтобы разогнать тьму. Двери камер были открыты — все кроме одной.
Всех кроме одной. Эрик подошел к этой камере. В ней — спиной к коридору — стоял Фред Лаурен. Правой рукой он нянчил левую. Лаурен неотрывно смотрел в окно. Он не обернулся, когда на нем остановился луч фонаря Эрика. Эрик на мгновение замер, разглядывая Лаурена.
Ни один человек не заслуживает, чтобы его оставили утонуть, словно крысу, забытую в клетке. Ни один человек этого не заслуживает. Вот именно — «человек». Не заслуживают этого ни воры, ни пьяницы, ни бродяги…
— Повернись, — приказал Эрик. Лаурен даже не пошевелился. — Повернись, или я прострелю тебе колени. Тебе будет очень больно.
Фред заскулил и повернулся. Он увидел нацеленное на него дуло дробовика. Полицейский отвел луч фонаря в сторону, направил на себя, чтобы Фред мог его видеть.
— Ты знаешь, кто я? — спросил полицейский.
— Да. Вы не дали тому, другому полисмену бить меня прошлой ночью. — Фред подвинулся ближе. Глаза его уставились на ружье. — Это… для меня?
— Я принес его сюда из-за тебя, — сказал Эрик. — Я пришел, чтобы освободить остальных арестованных. Но тебя я освободить не могу. Поэтому дробовик я принес для тебя.
— Наступает конец света, — сказал Фред Лаурен. — Конец всему. Ничего не останется. Но… — он всхлипнул, рыдания клокотали у него в горле. — Но когда он наступит? Если бы… Пожалуйста, вы должны сказать мне. Она уже мертва? Уже мертва? Она бы не могла пережить конца света. Она должна была умереть… и я уже никогда не смогу поговорить с ней…
— Поговорить с ней! — Эрик в ярости нацелил ружье. Он видел спокойно ждущего Фреда Лаурена и видел кровать, на которой лежало тело девушки, видел ее квартиру, видел ее трогательно маленький гардеробный шкафчик. Запах горячей крови ударил в ноздри Эрика. Палец его напрягся на спусковом крючке. Напрягся — и расслабился. Он опустил ствол ружья.
— Пожалуйста, — сказал Фред Лаурен. — Пожалуйста…
Эрик быстро вскинул ружье… он никогда раньше и не подозревал, что у дробовика такая сильная отдача.
ВТОРНИК КАТАСТРОФЫ: ДВА
О, я бежал в горы —
Но рухнули горы.
И я бежал к морю —
Но море кипело.
И я бежал в небо —
Но небо горело!
НАСТАЛ ДЕНЬ.
В забитом народом помещении грохотали атмосферные помехи. Бесформенные цветные кляксы густо прыгали на огромном экране телевизора. И все же двадцать мужчин и женщин неотрывно смотрели на экран. Смотрели, как вспыхивают и гаснут огни над Атлантическим океаном, над Европой, над Северо-Западной Африкой и Мексиканским заливом. Лишь Дан Форрестер продолжал работать. Он сидел за пультом управления компьютером. Над пультом — экран. На экране — начерченная компьютером карта Земли. Форрестер старательно анализировал последние сведения, полученные ИРД, отмечая на диаграмме места столкновений, вводил данные в машину. Вычислял.
Чарльз Шарпс подумают, что его должны были бы заинтересовать результаты вычислений Форрестера. Но никакого интереса он не ощущал. Он поглядел на окружающих. Приоткрывшиеся рты, выпученные глаза. Каждый, упираясь ногами, вдавил себя как можно глубже в кресло. Люди непроизвольно старались отодвинуться подальше от пультов управления и ослепительно сверкающих экранов, будто те представляли опасность. Лишь Форрестер работал — движения его были скупы, точны, он печатал, считывал результаты и печатал снова…
— Падение Молота, — сказал сам себе Шарпс. И что теперь, черт возьми, мы можем сделать? Он не мог ни о чем думать, окружающая обстановка действовала на него угнетающе. Он оставил свое место и подошел к длинному, стоящему возле стены, столу. На столе были банки с кофе, молоком. Шарпс налил себе чашку. Задумчиво посмотрел на нее и поднял в шутливом приветствии.
— За судьбу, — сказал он негромко. Остальные начали подниматься со своих кресел. — За судьбу, — повторил Шарпс.
Судьба. Страшный суд. Человек гордился созданной им цивилизацией, — и какая сейчас от нее польза? Наступает ледниковый период. Огненный период. Период Топора. Период Волка… Шарпс обернулся и увидел, что Форрестер, оставив свое кресло, идет к двери.
— Что? — спросил Шарпс.
— Землетрясение, — Форрестер быстрым шагом продолжал идти к выходу. — Землетрясение, — он сказал это громко: так, что все могли слышать. Люди кинулись к двери.
Доктор Чарльз Шарпс налил почти полную чашку. Поставил ее под кран и добавил холодной воды. Кофе мохаджава, его приготовили меньше часа назад и доставили сюда в термосе. Просто жаль разбавлять его водой. Но зато теперь он стал достаточно холодным, чтобы его можно было пить. Сколько пройдет времени, прежде чем корабли снова начнут пересекать океаны? Годы, десятилетия? Никогда? Возможно, никогда больше Шарпсу не доведется испробовать вкус кофе. Он в четыре глотка осушил чашку и бросил ее на пол. Чашка из небьющегося фарфора упала, подпрыгнула и покатилась к пульту управления компьютером. Шарпс пошел к двери.
Его коллеги вслед за Форрестером спешили к выходу. Как раз в этот миг за спиной Дана закрылись стеклянные двери, ведущие на улицу. Эта его переваливающаяся походка: Дан Форрестер никогда не был спортивным типом, но наверняка он мог бы двигаться быстрее. Значит, еще есть время? Шарпс побежал — чтобы догнать Форрестера.
— Парковочная стоянка, — сказал, отдуваясь, Дан. — Осторожнее…
Шарпс замедлил шаг. Он приходил в себя. Дан балансировал на одной ноге. Земля ощутимо вздрогнула. «Ну, если так, то это не так плохо, — подумал Шарпс. — Здания даже не пострадают…»
— Скорей! — сказал Форрестер и побежал к парковочной стоянке. К стоянке вела — снизу вверх — длинная бетонная лестница. Не добежав до верха, Дан остановился, тяжело дыша. Шарпс подставил плечо ему под руку и помог Форрестеру пройти остаток пути. Добравшись до верха, Дан повалился ничком. Шарпс с жалостью наблюдал за ним.
Форрестер пыхтел, пытаясь что-то сказать, но это ему не удавалось. Он слишком вымотался. Тогда он поднял руку и показал ладонью сверху вниз: садитесь.
Слишком поздно. Земля дрогнула под ногами. Шарпс упал. Затем понял, что его откатило к лестнице. Раздался звук бьющегося стекла, но когда Шарпс оглянулся на здание ИРД, он не увидел никаких явных повреждений. Далеко внизу из дома Центра фон Кармана начали выбегать репортеры, но после первого несильного толчка многие остановились. Некоторые повернули обратно.
— Скажите им… пуф-пуф… скажите им, пусть они выйдут из здания, — сказал Форрестер. — Худшее еще впереди…
— Будет большой толчок! — крикнул Чарльз Шарпс репортерам. — Все выходите наружу! — Он узнал сотрудника «Нью-Йорк таймс». — Пусть они выйдут наружу! — закричал ему Шарпс.
Обернувшись, он увидел, что Форрестер уже встал на ноги и торопливо движется в глубь стоянки, подальше от автомобилей. Никогда еще Шарпс не видел, чтобы Форрестер двигался так быстро.
— Скорее! — крикнул Шарпс своим товарищам.
Из здания ИРД выбегали люди — мужчины и женщины. Некоторые бежали к стоянке, по направлению к Шарпсу. Другие бесцельно закрутились между домами, не зная, куда идти. Шарпс яростно жестикулировал. Потом он посмотрел на Форрестера. Тот выбрался на открытое пространство и сел наземь…
Шарпс повернулся и побежал к Форрестеру. Добежал и кинулся ничком на асфальт. Какое-то мгновение ничего не происходило.
— Первый толчок… эта волна дошла по земле… как результат удара, пришедшегося в Долину Смерти, — пыхтел Форрестер. — Потом… волна от удара в Тихий океан. Не знаю, сколько еще ждать…
Земля застонала. Птицы взлетели в воздух. Повеяло ощущением неминуемой гибели. В дальнем конце стоянки показалась группа людей, они только что поднялись по лестнице и направлялись к Форрестеру и Шарпсу.
Земля застонала снова. Взревела.
— Сан-Андреас, — сказал Форрестер. — Там сейчас начинается движение. Этого и следовало ожидать. Энергия — сто мегатонн. Может быть, больше.
По лестнице поднялось с полдюжины человек. Двое направились к Шарпсу и Форрестеру. Остальные разыскивали свои машины.
— Пусть они уйдут оттуда, — пыхтел Форрестер.
— Выйдите на открытое пространство! — кричал Шарпс. — Подальше от лестницы! Уходите!
На верхней площадке лестницы появилась телекамера. Камеру волок мужчина, сопровождаемый женщиной. Сзади шло еще несколько человек. Телевизионщики двинулись через парковочную стоянку…
Земля закачалась. От первого толчка люди попадали наземь. А от следующих — через две-три секунды — зашатались здания. Земля снова взревела, снова к реву приметались другие звуки: крики, звон бьющегося стекла, треск разламывающегося бетона, а затем звуки потеряли всякую определенность, и началось царство беспорядочного кошмара. Шарпс, сидя, попытался выпрямиться и оглянуться на здание ИРД, но в мире уже не осталось ничего твердого. Асфальт качался и плыл волнами. Горячая мостовая со скрипом ползла куда-то в сторону — Шарпс нелепо закувыркался. Потом мостовая застыла на миг. И снова задергалась. И весь мир был заполнен треском, ревом и криками.
Наконец все закончилось. Шарпс сел и попытался сфокусировать зрение. Мир изменятся. Шарпс посмотрел вверх — на горы Анджелес — и увидел, что их вершины изменились. Не очень, но все же изменились. Рассмотреть что-то большее Шарпс не успел. Какой-то звук раздался за его спиной, он обернулся и увидел, что часть стоянки исчезла, а оставшийся участок изогнут под самыми невозможными углами. Многие автомашины исчезли: их поглотила пропасть, разверзшаяся между Шарпсом и лестницей… но ведь нет уже никакой лестницы. Она тоже рухнула в пропасть. Оставшиеся на стоянке машины с лёта наезжали друг на друга — словно дерущиеся звери. И сплошной грохот, в котором сливались все звуки. Грохот, издаваемый автомобилями, зданиями, скалами.
На Шарпса тяжеловесно катился «фольксваген». Он походил на стальное перекати-поле, он приближался, он делался все огромнее… Шарпс закричал, он попытался убежать с пути машины. Но не смог устоять на ногах. Шарпс упал, пополз. И увидел, что «фольксваген» кувыркается, превращаясь в кучу раскрашенного металла: «фольксваген» налетел на «линкольн»… и снова он был размером всего лишь с «фольксваген».
Вон еще один маленький автомобиль опрокинулся, и кто-то, сбитый, лежал под ним. О Господи, да ведь это Чарлин, и нет никакой возможности добраться к ней. Внезапно Чарлин замерла, перестала шевелиться. Земля продолжала трястись и стонать, шла разломами и трещинами. Большая часть парковочной стоянки отвалилась в сторону. А потом медленно обрушилась вниз, унося Чарлин и убивший ее автомобиль. Шарпс уже не слышал рева. Он оглох. Он неподвижно лежал на трясущейся земле — ждал конца.
Башня, возвышавшаяся в центре ИРД, исчезла. Вместо нее осталась лишь куча, в которой перемешались стекло, бетон, куски перекрученного металла, обломки компьютеров. Центр фон Кармана тоже превратился в руины. Одна стена обрушилась, и Шарпс видел автоматический лунный отсек, металлического паука, который должен был отправиться на Луну для исследования ее поверхности. Космический аппарат выглядел совершенно беспомощным под обрушившейся крышей. И сразу обрушились и остальные стены, похоронив под собой и аппарат, и помещения научного пресс-центра.
— Когда ж это кончится?! Когда?! — закричал кто-то. Шарпс едва смог расслышать этот крик.
Наконец тряска начала стихать. Шарпс продолжал неподвижно лежать. Ему не хотелось испытывать судьбу. От парковочной стоянки осталось немного, и это немногое превратилось в крутой откос с горбом посредине. Теперь у Шарпса было время на то, чтобы подумать, кто же там стоял на лестнице за спинами телеоператоров. Впрочем, сейчас это уже не имело значения. Те люди исчезли вместе с телевизионщиками. Все, кто находился в радиусе пятидесяти футов от лестницы, исчезли. Их погреб оползень, похоронили обломки автомобилей.
День начал темнеть. Просто на глазах темнеть. Шарпс посмотрел на небо.
Черная завеса, крутясь, затягивала небо. И в черных, беспорядочно мечущихся тучах вспыхивали молнии — множество молний, одновременно десятки и сотни.
Вспыхнувшая молния расколола видневшееся справа дерево. Без малейшего промежутка ударил оглушительный раскат грома, в воздухе запахло озоном. Холмы впереди были опоясаны множеством молний.
— Ты знаешь, куда мы едем? — спросил Тим Хамнер.
— Нет, — Эйлин, не снижая скорости, гнала машину вдоль пустых, залитых дождем улиц. — Где-то там должна быть дорога, ведущая в горы. Я там бывала пару раз.
Слева стояли дома, в основном они остались неповрежденными. Справа виднелись горы Вердуго. Маленькие улочки, квартала на два, кажется, уходили в глубь гор, и в начале каждой улочки был вывешен знак «тупик». Если бы не дождь и не молнии, все здесь выглядело бы так, как обычно. Дождь был вездесущ. На домах, в основном старых, оштукатуренных, выстроенных в испанском стиле, видимых повреждений не было.
— Ага! — закричала Эйлин. Она круто свернула направо. Асфальтовая дорога, извиваясь, шла у подножия высокого утеса. Этот утес был далеко выдвинутым отрогом видневшихся впереди гор — гор, омытых дождем и светом молний. Извилистая дорога вела все вперед и вперед, и вскоре уже ничего нельзя было разглядеть, кроме неясно вырисовывающихся впереди гор и — слева — площадки для игры в гольф. Не было видно ни людей, ни машин.
Поворот, снова поворот, и Эйлин нажала на тормоза. Автомобиль забуксовал, остановился. Дорогу преградил оползень. Обломки камней и грязь — футов десять в высоту, может быть, больше.
— Пойдем пешком, — сказал Тим. Он посмотрел на сверкающие впереди молнии, поежился.
— Дорога продолжается далеко отсюда, — сказала Эйлин. — Может быть, до самой вершины гор. — Она показала налево, на проволочный забор, ограждающий площадку для гольфа. — Нужно проделать дыру в этом заборе.
— Чем? — спросил Тим, но все же вылез из машины. Дождь почти мгновенно вымочил его до нитки. Тим беспомощно застыл. Эйлин вылезла с другой стороны и вытащила из багажника набор гаечных ключей.
Потом она достала домкрат, несколько осветительных ракет и старый дождевик. Дождевик был весь в масле, будто им вытирали двигатель. Эйлин отсоединила рукоятку домкрата.
— Попробуй этим. Тим, у нас не так много времени…
— Знаю.
Хамнер взял тонкий металлический стержень и подошел к забору. Он стоял беспомощно, постукивая по сетке рукояткой. Задача казалась невыполнимой. Он услышал, как хлопнула сетка багажника, затем хлопнула дверца. Затем — шум включенного двигателя.
Тим испуганно обернулся, но машина не двигалась. Он не мог разглядеть лица Эйлин: мешали дождь и залитое водой ветровое стекло. Неужели она решила бросить его здесь?
Для пробы он сунул рукоятку домкрата между проволокой и опорным столбом забора. Нажал, качнул. Ничего не произошло. Тим нажал изо всех сил, навалился на рычаг всем своим весом — и что-то там поддалось. Он поскользнулся, грохнулся прямо на забор, и почувствовал, как отогнувшаяся острая проволочка насквозь проткнула его мокрую одежду. Проволочка оцарапала кожу, и соль попала в ранку. Тим сгорбился от боли и безнадежности. Он опять ощущал себя беспомощным.
— Тим! Как дела?
Он хотел обернуться и крикнуть ей в ответ. Он хотел сказать ей, что все бесполезно, что он — ничтожество, что он порвал костюм, и что…
Вместо этого он, нагнувшись, снова пустил в ход рукоятку домкрата. Он раскачивал ее из стороны в сторону, действовал ею как рычагом — и наконец оторвал проволоку от столба. Затем снова, снова, и вдруг он обнаружил, что сетка в этом месте уже полностью оторвана. Он отошел к следующему столбу и взялся за работу опять.
Эйлин двинула с места машину. Нажала на гудок и крикнула: «В сторону!» Съехав с дороги, автомобиль подкатил к забору и таранил его. Проволочная сетка оторвалась от столба, упала на траву. Машина поехала по ней. Мотор работал на больших оборотах.
— Залезай в машину! — крикнула Эйлин.
Тим побежал к автомобилю. Машина не полностью остановилась, и похоже было, что Эйлин вообще не собирается останавливать ее. Тим добежал, распахнул дверь и плюхнулся на сиденье. Эйлин повела машину по открывшемуся проезду. Колеса оставляли глубокие борозды. Машина выехала на лужайку и, разрывая ее заботливо взлелеянную поверхность, поехала по ней.
Тим рассмеялся. Смех его был с оттенком истерики.
— Что? — спросила Эйлин, не отводя глаз от дороги.
— Мне вспомнилось, как одна дама прошлась по лужайке лос-анджелесского «Кантри-клуба». Туфли у нее были на каблуках-гвоздиках, — сказал Тим. — Распорядитель чуть не умер! Я думал, что понимаю, что такое падение Молота и что оно означает. Но выходит, не понимал. Только сейчас понял, когда ты поехала прямо по лужайке.
Эйлин ничего не ответила, и Тим уставился в ветровое стекло. Настроение у него было скверное. Сколько человеко-часов ушло на то, чтобы создать такую клумбу-лужайку, лужайку с подобной безупречной поверхностью? Даст ли когда-либо кто-нибудь себе труд создать такую лужайку? Тиму вновь ужасно захотелось рассмеяться. Если бы в машине были клюшки для гольфа, можно было бы выйти и, установив мяч, сделать удар…
Эйлин проехала через всю площадку и вывернула обратно на дорогу, ведущую в горы. Вокруг были густые заросли, по сторонам — высокие холмы. Машина проехала площадку для пикников. На площадке расположились бойскауты. Бойскауты установили на площадке палатку. Было такое впечатление, что они о чем-то спорили со своим руководителем. Тим открыл окно.
— Избегайте низменностей! — закричал он.
— Что происходит там, внизу? — спросил руководитель скаутов.
Эйлин замедлила ход, остановилась.
— Пожары. Наводнения. Уличные пробки, — сказал Тим. — Там ничего нет, из-за чего бы вам захотелось спуститься вниз. И долгое время не будет. — Он наклонился ближе к руководителю. — Оставайтесь здесь. Хотя бы на сегодняшнюю ночь.
— Наши семьи… — сказал руководитель.
— Откуда вы?
— Из Студне-Сити.
— Вы не сможете сейчас добраться туда, — сказал Тим. — В долине уличное движение нарушено полностью. Дороги забиты, шоссе разрушены, много пожаров. Лучшее, что вы можете сделать для ваших семей, — это оставаться пока здесь. Здесь вы в безопасности.
Мужчина кивнул. У него были большие темные глаза. И искреннее, с резкими чертами лицо. Подбородок его порос рыжей щетиной.
— Я уже говорил детям то же самое. Джули-Энн, ты слышала? Твоя мать знает, где мы находимся. Если дела там, внизу, действительно обстоят плохо, за нами пошлют полицейских. Нам лучше оставаться здесь. — Он понизил голос. — После этого землетрясения, мне кажется, придется развернуть широкое строительство. Разрушений много?
— Много, — сказал Тим. И отвернулся. У него не было сил глядеть в глаза руководителю скаутов.
— Тогда мы останемся здесь еще на день, — сказал руководитель. — В дорогу двинемся, может быть, завтра. Несмотря на то, что дети совершенно не имеют защиты от этого дождя. Никто не ожидал, что в июне пойдет дождь. Может быть, нам все же следовало бы спуститься. Идти в Бурбанк и остановиться в чьем-либо доме. Или в церкви. Мы нашли бы приют…
— Не делайте этого, — настойчиво сказал Тим. — Пока что не делайте. Эта дорога ведет к вершине?
— Да. — Руководитель придвинул свое лицо к лицу Тима. — Почему вы стремитесь туда? — Он махнул рукой в сторону молний, вспыхивающих над горными пиками. — Почему?
— Надо, — сказал Тим. — А вы оставайтесь здесь. Хотя бы на сегодняшнюю ночь. В путь, Эйлин.
Ничего не сказав, Эйлин тронула машину с места. Развернулась, объезжая оставшегося стоять на дороге руководителя скаутов.
— Я ничего не могла сказать ему, — пробормотала Эйлин. — Они здесь в безопасности?
— Наверное, так. Здесь уже достаточно высоко.
— Вершина расположена на высоте примерно три тысячи футов, — сказала Эйлин.
— Мы ниже ее не более чем на тысячу футов, — сказал Тим. — Мы в безопасности. Может быть, лучше было бы подождать здесь, пока не прекратится это молниевое изобилие. Если только оно когда-нибудь прекратится. Потом мы сможем продолжать путь. Или повернуть обратно. Куда мы попадем, если продолжим путь?
— В Туджунгу, — сказала Эйлин. — Это на высоте добрых тысячи восемьсот футов над уровнем моря. Если здесь мы в безопасности, там будем в безопасности тоже. — Она продолжала вести машину все дальше в горы.
Тим нахмурился. Он никогда не обладал хорошим чувством направления, а в машине не было карты.
— Моя обсерватория расположена в каньоне Большой Туджунги… По крайней мере, эта дорога выведет нас туда. Кажется, я ездил этой дорогой. А в обсерватории есть запасы пищи и всякого снаряжения, в том числе и спасательного.
— Страх Молота? — поддразнила Эйлин. — У тебя?
— Нет. Просто на тот случай, если тебя отрежет от внешнего мира. Несколько раз там случались снежные обвалы. Однажды я там просидел больше недели. Вот я и запасся как следует. Куда мы едем? Почему ты не останавливаешься?
— Я… Не знаю. — Эйлин продолжала вести машину дальше. Но медленнее — машина почти ползла. Дождь утихал. Он все еще лил, сильный для Лос-Анджелеса дождь, никогда не слышали, чтобы летом шел такой дождь, и все же сейчас это был дождь как дождь, а не потоп, льющийся с неба. Как бы сменяя его, усилился ветер, он выл, проносясь по ущелью, визжал так, что Эйлин и Тиму приходилось кричать. Но поскольку ветер дул беспрерывно, они скоро перестали обращать на него внимание.
Еще один поворот, и машина оказалась на высоко расположенном уступе, отсюда было видно в южном и западном направлениях. Хотя была опасность, что машина соскользнет с откоса, Эйлин остановилась. Выключила двигатель. Был ветер, в небе сверкали молнии. Из-за дождя долина Сан-Фернандо была почти не видна, но иногда ветер создавал узкие разрывы в завесе дождя, и можно было — хоть и плохо, расплывчато — что-то рассмотреть. Долина была усеяна горящими оранжевым светом огнями. Множество огней.
— Что это? — громко спросила Эйлин.
— Дома. Заправочные станции. Запасы нефтепродуктов. Автомашины, здания, перевернувшиеся автоцистерны — все, что может гореть.
— Дождь и огонь. — Хотя в машине было тепло, Эйлин поежилась. Ветер взвыл снова.
Тим потянулся к ней. На миг она отшатнулась, затем прильнула к нему, уронив голову ему на грудь. Так они и сидели, слушая вой ветра, глядя на просвечивающие сквозь завесу дождя языки оранжевого пламени.
— Мы доберемся туда, — сказал Тим. — В обсерваторию. Доберемся. Осталось недалеко, мы сможем дойти даже пешком. Двадцать-тридцать миль, не больше. Если идти пешком, это займет дня два. Мы будем в безопасности.
— Нет, — сказала Эйлин. — Никто уже никогда не будет в безопасности. Никогда.
— Мы обязательно будем в безопасности, — Тим помолчал мгновение. — Я… я действительно рад, что ты разыскала меня… Я не такой уж герой, но…
— Ты действовал совершенно правильно.
Они снова помолчали. Ветер продолжал свистеть, выть, но постепенно они начали различать другой звук — низкий, грохочущий, заполняющий все вокруг. Словно реактивный самолет, нет, десять самолетов, тысяча самолетов, ревущих на взлетной дорожке. Звук доносился с юга, и когда Эйлин и Тим посмотрели в том направлении, они увидели, что часть огней погасла. Эти огни не мерцали, не постепенно угасли, они исчезли внезапно, исчезли в мгновение ока. Звук усиливался, стремительно накатывался все ближе.
— Цунами, — сказал Тим. Он сказал это тихо, словно не веря. — Действительно, цунами. Волна в сотни, может быть, тысячи футов высотой.
— В тысячи? — испуганно переспросила Эйлин.
— С нами все будет в порядке. Волна не сможет продвинуться очень далеко в глубь суши. Для этого ей бы понадобилась уж слишком большая энергия. Слишком большая. Сейчас волна катится по старому руслу реки Лос-Анджелес. Она не перехлестнет через Голливудские холмы. Все, кто здесь, вероятно, в безопасности. Но пусть Бог поможет людям, оставшимся в долине…
Они сидели, прижавшись друг к другу, а молнии вспыхивали в небе, вспыхивали вокруг них. Они слушали раскаты грома и перекрывающий эти раскаты рев цунами. И один за другим гасли огни, усеявшие долину Сан-Фернандо.
Между Байя-Калифорния и западным побережьем Мексики есть узкая полоса воды. Ее береговые линии напоминают вилку камертона.
Вода в море Кортеса теплая, словно в ванной, и спокойная, словно озерная вода. Море Кортеса будто специально создано, чтобы можно было плавать или ходить под парусом.
Обломки ядра кометы Хамнера-Брауна пронизали атмосферу Земли, они походили на крошечные голубовато-белые звезды. Одна из звезд падала прямо в устье моря Кортеса. И упала в воду — между зубцами камертона. Образовался сверкающий оранжево-белым огнем кратер, вода с силой устремилась от него во все стороны. По расширяющейся дуге цунами двигалось к югу. Стиснутая берегами вторая волна, словно пуля, выпущенная из ружья, неслась к северу. Часть вод устремилась к востоку — на Мексику. Часть вод — на запад, через Байя, по направлению к Тихому океану. Большая часть воды устремилась на север моря Кортеса. Волна походила на увенчанную белой пеной горную гряду.
На линии ее движения оказалась величественная долина, второй по величине агропромышленный регион Калифорнии.
Выжившие ползли по разрушенной парковочной стоянке ИРД — сползались навстречу друг другу. Двенадцать мужчин, пять женщин.
Ошеломленные до глубины души, они сползлись вместе. Большая часть людей осталась внизу, в развалинах зданий. Люди кричали. Подходили остальные выжившие. Шарпс застыл, ошеломленный. Он хотел спуститься вниз, помочь людям, но ноги не повиновались ему.
Небо было покрыто клубящимися тучами. Они мчались, образовывали мгновенно меняющиеся странные узоры, походили на стремительно несущиеся потоки черных чернил. Свет дня еще пробивался сквозь тучи, но он был более тусклым, чем сверкание беспрерывно вспыхивающих молний. Неисчислимого множества молний.
Не веря, Шарпс услышал детский крик. Затем кто-то выкрикнул его имя.
— Доктор Шарпс! Помогите!
Это был Эл Мастерсон, дворник. Вместе с ним было еще двое спасшихся. Они стояли возле многоместного легкового автомобиля, уткнувшегося в боковой борт большого зеленого «линкольна». Автомобиль накренился под углом в сорок пять градусов, два колеса стояли на мостовой, другие два повисли в воздухе. Кричащие дети — это в автомобиле!
— Сэр, пожалуйста, быстрее! — крикнул Мастерсон.
Его крик помог преодолеть оцепенение. Чарли Шарпс бросился на помощь. Он, Мастерсон и двое других мужчин навалились на автомобиль. Автомобиль был тяжело нагружен. Они старались изо всех сил, и наконец автомобиль принял нормальное положение. Мастерсон распахнул дверь. Оттуда выглянули лица — два совсем юных, залитых слезами, и одно постарше, это была Джун Мастерсон. Она не кричала.
— С ними все в порядке, — сказала Джун. — Говорю вам, с ними все в порядке…
Автомобиль был нагружен по самую крышу, даже больше. Пища, вода, банки с горючим — забито до самого багажника. Одежда, оружие, боеприпасы. Всякое спасательное снаряжение… плюс дети, завернутые в шерстяные одеяла. Мастерсон объяснял каждому, кто пожелал бы его слушать:
— Я слышал, как вы говорили, что Молот может ударить, я слышал…
Каким-то краем своего сознания Шарпс про себя рассмеялся. Мастерсон — дворник. Он слышал, о чем говорили инженеры, слышал как раз достаточно, чтобы сделать выводы, и, разумеется, он начисто не понял, что вероятность столкновения была очень мала. Итак, он подготовился. Он готовился выжить, и семья его ожидала столкновения, потому и оказалась на парковочной стоянке — просто на всякий случай. А мы все, оказывается, знали слишком много…
Семья.
— Что будем делать, доктор Шарпс? — спросил Мастерсон.
— Не знаю. — Шарпс обернулся к Форрестеру. Низенький и толстый астрофизик не помогал (да и пользы от него не было бы) вернуть автомобиль в правильное положение. Похоже, он был полностью погружен в размышления, и Шарпс отвернулся от него. — Наверное, мы должны помогать выжившим… сделать все, что в наших силах… только мне хотелось бы вернуться домой!
— Мне тоже, — раздался хор голосов.
— Но нам следует оставаться вместе, — сказал Шарпс. — Не так уж много людей, на которых можно положиться…
— Караван, — сказал Мастерсон. — Возьмем автомашины, и все вместе отправимся за нашими семьями. Где кто живет?
Оказалось, что все живут далеко друг от друга. Шарпс жил поблизости, в Ла-Канаде. Там жили еще двое. Дома остальных были разбросаны на большом расстоянии — от Бурбанка до Каноча-парк, который в долине Сан-Фернандо. Каждый человек ищет, где ему лучше.
— Никуда не поеду, — сказал Форрестер. — Надо ждать. Хоть пару часов…
Остальные кивнули. Они все понимали.
— Четыреста миль в час, — сказал Гал Крейн. Каких-то несколько минут назад он был геологом.
— Больше, — сказал Форрестер. — Цунами появится примерно через пятьдесят минут после падения Молота. — Он взглянул на часы. — Осталось меньше получаса.
— Мы не можем ждать… оставаться здесь просто так! — закричал Крейн. Он не кричал — визжал. Таковы были они все. Для них невыносим был звук собственных голосов.
Пошел дождь. Дождь? Не дождь, а грязь. Шарпсу сделалось страшно, когда он увидел запрыгавшие по асфальту шарики грязи. Шарики грязи, твердые и сухие снаружи, с размягченной сердцевиной! С громким стуком шарики падали на крыши машин. Грязевой град. Люди кинулись искать себе убежище — в машинах, под машинами, в том, что осталось от машин.
— Тина? — вскрикнул Шарпс.
— Да. Это заслуживает внимания, — сказал Форрестер. — Тина и соленая грязь. С морского дна. Грязь была выброшена в атмосферу и…
Необычный град утих, люди стали вылезать из своих убежищ. Шарпс почувствовал себя лучше.
— Все, кто живет слишком далеко, чтобы ехать туда, пусть спустятся вниз и помогут выжившим — тем, кто остался в развалинах. Остальные отправятся за своими семьями. Образуем караван. Мы вернемся сюда… если сможем. Дан, куда нам… когда мы справимся со всеми этими делами… куда нам лучше всего было бы отправиться?
Форрестер поглядел на него нерадостным взглядом.
— На север. Туда, где нет низменностей. Этот дождь… он может идти на протяжении целых месяцев. Все долины, образованные руслами рек, наверное, окажутся заполненными водой. В окрестностях Лос-Анджелеса безопасных мест не останется. И будут еще толчки… после основного землетрясения…
— Так куда? — переспросил Шарпс.
— Конечный пункт — Можави, — сказал не торопясь Форрестер. — Но не надо идти туда сразу. Там сейчас делать нечего. Это конечный пункт.
— Да, но сейчас куда? — настаивал Шарпс.
— К подножию Сьерры, — сказал Форрестер. — Туда, где начинается долина Сан-Иоаквин.
— К Портервиллю? — спросил Шарпс.
— Не знаю, где это…
Мастерсон залез в автомобиль и принялся рыться в «бардачке». Дождь усилился, поэтому он не стал выносить карту из машины. Все столпились снаружи, глядя на Джун Мастерсон и ее детей. Дети вели себя тихо. Они испуганно смотрели на взрослых.
— Это здесь, — сказал Мастерсон.
Форрестер изучил карту. Он никогда не бывал в тех местах прежде, но без труда представил теперь, куда им следует направиться.
— Да, я бы сказал, что вот подходящее место.
— Ранчо Джеллисона, — сказал Шарпс. — Вот оно! Он знаком со мной, и он нас примет. Туда мы и отправимся. Если мы потеряем друг друга, то встретимся там. — Он указал на карту. — Спрашивайте, где живет сенатор Джеллисон! Итак, те, кто не отправляется в путь немедленно, пусть спустятся вниз и помогут спасшимся. Эл, вы можете привести эти машины в рабочее состояние?
— Да, сэр. — На лице Мастерсона было написано явное облегчение. На лицах остальных тоже. На протяжении долгих лет они привыкли получать приказы от Шарпса. И им казалось правильным, что он опять начал распоряжаться. Конечно, они не повиновались приказам, словно солдаты, но им нужно было, чтобы кто-нибудь указал, что нужно делать, тем более что в любом случае это делать надо.
— Дан, вы примкнете к каравану, поедете с нами, — сказал Шарпс. — От вас там, внизу, пока будет немного…
— Нет, — сказал Форрестер.
— Что? — в полной уверенности, что он не расслышал, спросил Шарпс. Гром грохотал непрерывно, кроме того, выл усиливающийся ветер.
— Не могу, — сказал Форрестер. — Мне необходим инсулин.
Лишь тогда Шарпс вспомнил, что Дан Форрестер страдает диабетом.
— Мы съездим к вам домой и…
— Нет! — закричал Форрестер. — У меня много дел. Я говорю вам: нет!
— Вы должны…
— Со мной будет все в порядке, — сказал Форрестер и повернулся, чтобы уйти в дождь.
— Ну и черт с вами! — завизжал Шарпс в спину Форрестера. — Вы даже не сможете завести свой автомобиль, когда сядут батареи!
Форрестер не обернулся. Шарпс смотрел в спину своего друга, зная, что никогда больше не увидит его. У всех остальных был подавленный вид. Им хотелось, чтобы им что-то советовали, приказывали, указали какую-то цель. Они ожидали, что все это бремя взвалит на свои плечи Шарпс.
— Мы будем ждать вас на ранчо! — крикнул Шарпс.
Форрестер чуть обернулся и помахал рукой.
— Пора в путь, — сказал Шарпс. — Автомобиль Мастерсона поедет в середине. — Он понаблюдал, как выполняется его приказ — пусть и крохотный, но приказ. — Престон, вы поедете со мной в головной машине. Прихватите это ружье и проследите, чтобы оно было заряжено.
Все разместились по машинам. Автомобили поехали вдоль стоянки, поехали осторожно, объезжая наиболее крупные разломы и трещины.
Читать бесплатно другие книги:
