Как СМЕРШ спас Москву. Герои тайной войны Терещенко Анатолий

© Терещенко А., 2022

© ООО «Издательство «Аргументы недели», 2022

Предисловие

Военная контрразведка в войну – это прежде всего Смерш…

Генерал-лейтенант Н. И. Железников

Претенциозное название книги «Как Смерш спас Москву» совсем не аллегорично. Да, название военной контрразведки – Смерш появилось в апреле 1943 года, но, по сути, до этого временного рубежа на незримых фронтах действовали оперативники из различных подразделений с меняющимися вывесками, однако сущность работы особистов, или смершевцев, оставалась неизменной – защита армии от воздействия негативных факторов. Недаром говорится: без разведки армия слепа, без контрразведки – беззащитна.

История военной контрразведки имеет свою предысторию. Было бы ошибочно считать, что созданный в мае и действовавший до сентября 1918 года Всероглавштаб как орган военной контрразведки молодой Советской России возник на пустом месте.

Реально же появившаяся более трех столетий назад регулярная российская армия остро нуждалась в защите от вражеских лазутчиков, возможных перебежчиков и предателей, а также в проведении специалистами дезинформации противника. Но, к сожалению, такого органа в армии не было. И только перед Отечественной войной 1812 года на основе подготовленного думающими людьми документа – «Учреждение для управления Большой действующей армией» была создана Высшая воинская полиция. Ей были поставлены определенные задачи: ведение разведки, поиск лазутчиков (контршпионаж) и выполнение чисто полицейских функций.

Высшая воинская полиция была подчинена начальнику Главного штаба 1-й Западной армии, а непосредственно ею руководил чиновник военного ведомства Яков Иванович де Санглен, сын французского эмигранта, впоследствии действительный статский советник в ранге генерал-майора.

История развития дореволюционной военной контрразведки не входит в план повествования этой книги, поэтому просто приведу редко встречающийся перечень этапов развития военной контрразведки за время существования РСФСР и СССР:

Всероссийский главный штаб – май – сентябрь 1918 года;

Отдел контрразведки завесы Высшего военного совета – март – сентябрь 1918 года;

Отделение Военного контроля Оперативного отдела (Оперода) Народного комиссариата по военным делам (Наркомвоена) – май – сентябрь 1918 года;

Отдел Военного контроля Оперативного отдела (Оперода) Народного комиссариата по военным делам (Наркомвоена) – сентябрь – ноябрь 1918 года;

Отдел Военного контроля (1-й отдел, Отвоенкон) Регистрационного управления Полевого штаба РВСР – ноябрь – декабрь 1918 года;

Военный отдел ВЧК;

Особый отдел ВЧК;

Особый отдел СОУ ГПУ;

Особый отдел ОГПУ;

4-е отделение Особого отдела ОГПУ;

Особый отдел ГУГБ НКВД СССР – июль 1934-го – декабрь 1936 года;

5-й (особый) отдел ГУГБ – декабрь 1936-го – июнь 1938 года;

2-е Управление НКВД СССР – июнь 1938-го – сентябрь 1938 года;

4-й (особый) отдел ГУГБ – сентябрь 1938-го – февраль 1941 года;

3-е Управление НКО СССР – февраль 1941-го – июль 1941 года;

3-е Управление НКВМФ – февраль 1941-го – январь 1942 года;

3-й отдел НКВД СССР – февраль 1941-го – июль 1941 года;

Управление особых отделов НКВД СССР – июль 1941-го – апрель 1943 года;

Главное управление контрразведки Смерш НКО – апрель 1943 года;

Главное управление контрразведки Смерш НКВС – март 1946 года;

Главное управление контрразведки МВС СССР – март – май 1946 года;

Управление контрразведки Смерш НКВМФ – апрель 1943-го – май 1946 года;

Отдел контрразведки Смерш НКВД СССР – апрель 1943-го – май 1946 года;

3-е Главное управление МНБ СССР – май 1946-го – март 1953 года;

3-е Управление МВД СССР – март 1953-го – март 1954 года;

3-е Главное управление КГБ при СМ СССР – март 1954 года;

3-е Управление КГБ при СМ СССР;

3-е Управление КГБ СССР;

3-е Главное управление КГБ СССР;

Главное управление военной контрразведки МСБ РФ;

Управление военной контрразведки (УВКР) МБ РФ;

Управление военной контрразведки (УВКР) ФСК РФ;

Управление военной контрразведки (УВКР) ФСБ РФ;

Управление военной контрразведки (УВКР)

Департамента контрразведки (ДКР) ФСБ РФ;

Управление военной контрразведки (УВКР) ФСБ РФ;

Департамент военной контрразведки (ДВКР) ФСБ РФ.

Чувствуете, как ломали через колено военную контрразведку и советские, и российские политиканы, приспосабливая ее под себя? Кажется, сейчас успокоились. Будем надеяться, что надолго. Стабильность и спокойствие нужны в любом государстве, тем более в таком многонациональном, многоконфессиональном, как теперешнее наше, определившее, что оно является правопреемником великого Советского Союза.

Газета «Правда» 20 декабря 1947 г. писала, что «энергичная работа органов военной контрразведки оказала большую помощь нашей героической Советской армии в ее бессмертных подвигах по сокрушению и разгрому гитлеровских полчищ».

Во время учебы в Высшей школе КГБ СССР автору запомнились слова, сказанные начальником ее 1-го факультета, уважаемым всеми нами генерал-лейтенантом Николаем Ивановичем Железниковым о том, что военная контрразведка в годы войны, от начала и до конца, 1418 тяжелейших для страны дней – это прежде всего Смерш.

Шпионская стратегия фашизма потерпела полный крах, и его агентура оказалась бессильной осуществить планы своих хозяев. Пик проверки боеготовности нашей военной контрразведки пришелся на 1941 год – в Битве за Москву. Именно здесь армейскими чекистами был сдан первый тяжелый экзамен на зрелость в борьбе с таким опытным противником, как спецслужбы Третьего рейха. Так, в ходе исторической Битвы под Москвой военные контрразведчики в зонах боевых действий и в тылу войск Западного фронта обезвредили свыше 200 агентов и более 50 диверсионно-разведывательных групп противника. Всего же на Западном фронте в 1941 году армейские чекисты и войска НКВД по охране тыла задержали и разоблачили свыше тысячи фашистских агентов.

А ведь за каждым из таких лазутчиков, осуществи они свои планы, тянулся бы шлейф в десятки тысяч смертей наших воинов и мирного населения, а также сотни взорванных арсеналов, коммуникаций, железнодорожных составов с оружием и боеприпасами.

Накануне

Новый, 1941 год советские партийные чиновники, крепко державшие власть в своих руках, встречали в Кремле. Банкет проходил шумно, с безудержным весельем. Для потехи вождям деятельный Лаврентий Берия пригласил воспитанниц хореографического училища Большого театра, студенток театральных училищ, молодых актрис кино и цирка. От деликатесов и грузинских вин ломились столы. Беспечные гульки были в самом разгаре. У захмелевших хозяев и гостей развязывались языки, кружились головы, ноги просились в пляс.

За столами стоял сплошной гул, прекратившийся сразу же, как только со стула медленно поднялся Сталин. Он произнес небольшой тост за мир и дружбу, за плодотворный труд советских людей, за производственные успехи…

После этого он чокнулся с немецким послом графом фон Шуленбургом. Рядом с Иосифом Виссарионовичем неотлучно, словно сторожа или охранники, находились круглолицый с маленькими глазками и темной копной зачесанных с пробором назад волос Маленков и лысый, с головой, похожей на биллиардный шар, и глазами навыкате Поскребышев.

К соседнему столу, за которым сидели молоденькие артистки и танцовщицы, подошел захмелевший Лаврентий Павлович. Поблескивая овальными стеклами пенсне, с доброй улыбкой спросил:

– Девочки, почему вы так скучны? И бутылки стоят закрытые, некому поухаживать? Что случилось? Где же, где же кавалеры? Куда подевались настоящие мужчины?

Артисткам, тем более молодым, редко когда приходилось встречаться так близко с небожителями. Засмущались молодые дарования, зарумянились у них щеки, сузились глазки в улыбках – как-никак, перед ними народный комиссар внутренних дел Берия, портреты которого в тяжеленных рамках на фанерных щитах не раз приходилось таскать на демонстрациях и стоять с ними на митингах.

– Какие проблемы беспокоят вас? – Он обвел гостей чувственным взглядом больших глаз, прикрытых стеклами очков. – Говорите, дамы, не стесняйтесь. Помогу…

У служительниц Терпсихоры проблем и забот, конечно же, был полон рот – прописка близкого человека, приобретение квартиры, установка телефона, выезд за границу на гастроли и прочее и прочее. Захлопали пробки бутылок, полились грузинское вино и «Советское шампанское». И вот уже девочки стали смелеть, больше улыбаться и строить глазки великовозрастным чиновникам, почувствовавшим себя рысаками, словно заявлявшим всем своим видом – мы еще можем взбрыкнуть!

То и дело подходили к артистическому столу то брюхатые, то худосочные мужики – все от верховной власти, чтобы чокнуться рюмкой или фужером с понравившимися девицами…

Сталин какое-то время после произнесенного тоста сидел отрешенный. Он даже не был сконфужен поведением своего любимца – наркома внутренних дел, выпавшего из колоды своих кремлевских оруженосцев, хотя поначалу хотелось его одернуть. Вождь это умел делать грубо и беспардонно и практиковал такие окрики на банкетах в отношении тех, кого заносило во хмелю. Но тут сдержался. У него в голове произошло переключение от праздничного созерцания к другой реальности. Сталина вдруг пронзила, словно стрела, горячая мысль о судьбе страны, а поэтому он, придав иное направление своим думам, на мгновение отключился от застолья.

«Вот пляшут они все, совсем как черти, мои помощники и соратники, словно не понимают, что завтра таких банкетов может и не быть…

Гитлер обманет меня, верить ему нельзя, но провоцировать его тоже опасно. Может, он действительно проводит отвлекающие маневры, чтобы всей мощью обрушиться на британцев, которые у него, как кость в горле. Ведь, по существу, затянувшаяся война с Лондоном – это его мировой позор…»

Ход дальнейших размышлений прервали хохот и рукоплескание в такт музыке – в пляс пустился прилично захмелевший первый кавалерист Страны Советов Семен Буденный…

До начала войны оставалось полгода. Время летело быстро. Холодную зиму начала сороковых-роковых сменила весна. После первомайских праздников Сталин решил встретиться с военными.

5 мая 1941 года в Кремле был устроен прием для выпускников военных академий, перед которыми выступил И. В. Сталин. На сей раз он решил соригинальничать – довести до будущих командиров полков и дивизий свежую разведывательную информацию о секретном обращении Гитлера к немецкому офицерскому корпусу.

За основу своего выступления советский лидер взял сообщение источника берлинской резидентуры «Старшины». В своей шифровке наш негласный помощник информировал о том, что 29 апреля 1941 года фюрер в речи тоже перед офицерами-выпускниками, хвастаясь достижениями, в конце откровенно заявил о своих агрессивных планах:

«…Я преодолел хаос в Германии, восстановил порядок, добился огромного роста производства во всех сферах нашей национальной экономики…

Мне удалось опять вернуть к полезному труду все семь миллионов безработных, участь которых так волновала нас всех…

Я объединил немецкий народ не только в политическом отношении, но и укрепил его военный потенциал, далее я стремился аннулировать страница за страницей тот договор, который в своих 448 статьях содержит самое гнусное насилие, которое когда-либо совершалось над народом и людьми. Я вернул рейху грабительски отнятые у нас в 1919 году провинции, вернул в состав родины миллионы оторванных от нас, глубоко несчастных немцев, восстановил тысячелетнее историческое единство немецкого жизненного пространства…»

А дальше он выскажется еще более определенно:

«В ближайшее время произойдут события, которые многим покажутся непонятными. Однако мероприятия, которые мы намечаем, являются государственной необходимостью, так как красная чернь поднимает голову над Европой».

Понятно было, кого Гитлер подразумевал под «красной чернью». Со всей очевидностью можно констатировать, что в Третьем рейхе, в частности, в немецких войсках, шла интенсивная идеологическая подготовка похода на Восток. Эта речь была одной из очевидных вех развития европейского кризиса. Именно она переводила стрелки на войну, хотя по опробованной не раз схеме она была полна заверений в миролюбии и хранила молчание о всех подлинных намерениях.

Но Сталин воспринял эту информацию о выступлении Гитлера как выпад в сторону Советского Союза, хотя откровенных нападок, изображающих Москву сатанинской силой, не было. Основной «пороховой бочкой» в Европе он называл Англию.

И все же Сталин высказался определенно:

«Война с Гитлером неизбежна, и если Молотов и его аппарат Наркомата иностранных дел сумеют оттянуть начало войны на два-три месяца – это наше счастье».

В этих словах руководителя СССР была истина. Если бы нам удалось избежать летнего столкновения 1941 года, то осенью Гитлер не решился бы напасть на Россию. Во-первых, запротестовали бы генералы, понимающие, что воевать в условиях осеннего бездорожья, холодной и заснеженной зимы и весенней распутицы равносильно самоубийству. Во-вторых, Красная армия могла бы лучше подготовиться к отражению противника и встретить врага достойно. И в-третьих, войну нужно было бы откладывать на следующий год… Но Провидение его торопило.

Несмотря на прямолинейные слова, брошенные выпускникам военных академий в Кремле, позиция Сталина по отношению к намерениям Гитлера носила противоречивый характер. Однако многочисленные данные, поступающие от нашей агентуры, свидетельствовали, что подготовка Германии, Италии, Финляндии, Венгрии и Румынии приобрела уже необратимый характер. Ничто не могло остановить сползающую с крутой горы броневую машину рейха, тем более с советским МИДом, с которым Германия перестала считаться. Это четко уловил в свой последний визит в Берлин Вячеслав Молотов.

15 июня Г. К. Жуков и С. К. Тимошенко обратились к Сталину с просьбой дать санкцию на приведение войск в боевую готовность. При этом Тимошенко заявил:

– Мы не можем организованно встретить и отразить натиск немецких войск, ведь вам известно, что переброска войск к нашим границам при существующем положении на железных дорогах до крайности затруднена.

– Вы что же, предлагаете провести мобилизацию, сейчас поднять наши войска и двинуть их к западным границам? Это же война! Понимаете вы оба это или нет?! – Сталин, зло сверкнув глазами, обвел их холодным взглядом.

– Но немецкое руководство, имея под ружьем двадцать возрастных категорий, провело дополнительную мобилизацию, а Румыния и Финляндия провели всеобщую военную мобилизацию, – снова, набравшись смелости, констатировал Тимошенко. Жуков молчал, не желая вступать в диалог на столь острую тему.

– Сколько дивизий у нас расположено в Прибалтийском, Западном, Киевском и Одесском округах? – неожиданно спросил Сталин.

Жуков стал перечислять, что по состоянию на 1 июля 1941 года – 149 дивизий и 1 отдельная стрелковая бригада.

– Ну вот, разве этого мало? Немцы, по нашим данным, не имеют такого количества войск, – заявил хозяин Кремля.

На эту неправду вождя, к сожалению, не среагировали два полководца, прекрасно знавших, что немецкие дивизии укомплектованы и вооружены по штатам военного времени. В каждой их дивизии имелось от 14 до 16 тысяч человек. Наши же дивизии, даже 8-тысячного состава, практически в два раза слабее немецких.

– Но, товарищ Сталин, разведка… – не успел договорить Тимошенко, как вождь его оборвал:

– Не во всем можно верить разведке…

Тимошенко и Жуков после этого замолчали, уныло потупив головы.

– С Германией у нас договор о ненападении. Германия по уши увязла в войне на Западе, и я верю в то, что Гитлер не рискнет создать для себя второй фронт, напав на Советский Союз. Гитлер не такой дурак, чтобы не понять, что Советский Союз – это не Польша, это не Франция, это даже не Англия и не все они, вместе взятые, – посветлел Сталин…

Многие современники задают вопрос, почему Сталин, имея многочисленные данные о злокозненных намерениях фюрера против Советской страны, не отдал приказ о приведении войск в боевую готовность. Думаю, ларчик недопонимания откроется достаточно легко, если мы ознакомимся с последним письмом Гитлера, адресованным Сталину. Вот его текст:

«Уважаемый господин Сталин, я пишу Вам это письмо в тот момент, когда я окончательно пришел к выводу, что невозможно добиться прочного мира в Европе ни для нас, ни для будущих поколений без окончательного сокрушения Англии и уничтожения ее как государства…

Примерно 15–20 июня я планирую начать массовую переброску войск на Запад с Вашей границы…

Если же провокации… не удастся избежать, прошу Вас, проявите выдержку, не предпринимайте ответных действий и немедленно сообщите о случившемся мне по известному Вам каналу связи. Только таким образом сможем достичь наших общих целей, которые, как мне кажется, мы с Вами четко согласовали. Я благодарю Вас за то, что Вы пошли мне навстречу в известном нам вопросе, и прошу извинить меня за тот способ, который я выбрал для скорейшей доставки письма Вам.

Я продолжаю надеяться на нашу встречу в июле.

Искренне Ваш, Адольф Гитлер,14 мая 1941 года»

В этом письме и кроется ответ, почему Сталин так резко изменил свою позицию, не разрешив привести войска в боевую готовность.

Начало военного лихолетья

Диктор московского радио Юрий Левитан взволнованно сообщил 22 июня 1941 года:

«Сегодня в 4 часа утра посол Германии в СССР граф фон Шуленбург вручил заместителю председателя Совета народных комиссаров товарищу Молотову гитлеровскую декларацию об объявлении войны…»

А спустя неделю, 29 июня, вышла совместная директива ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О мобилизации всех сил и средств на разгром фашистских захватчиков». В ней, в частности, говорилось:

«В занятых врагом районах создавать партизанские отряды и диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога складов и т. д. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия!»

Это был призыв, нет, скорее крик отчаяния растерявшейся поначалу власти.

На следующий день, 30 июня 1941 года, создается ГКО – Государственный комитет обороны во главе со Сталиным, который в этот период чувствовал себя неважно, к недомоганию прибавилась тоска по утраченным иллюзиям о мире с Германией. Но к его чести, он скоро собрался – растерянность пропала, улетучилась без следа, сжигаемая холодной логикой ума.

Ему принесли текст отпечатанного обращения к советскому народу. Он пробежал глазами по листам, потом отвел взгляд и задумался:

«Откликнется ли народ на мой призыв? Много крови пролили мои паладины. Да, пушки – последний довод королей. Но без этой крови в Кремле сидел бы другой – Лев Троцкий. Добра России он бы не принес. А я был бы уничтожен вместе с моими соратниками. 22 июня… Наполеон тоже напал в это время. В 1812 году так же россияне отступали, даже отдали неприятелю Москву – но победили. Неужели на этот раз мы проиграем?! Не должны…»

Уже на четвертый день войны 140 слушателей контрразведывательного отдела ВШ НКВД были откомандированы в специальный отряд при Особой группе НКВД. 27 июня отряд пополнился 156 слушателями курсов усовершенствования руководящего состава школы, а 17 июля – 148 слушателями литовского, латвийского, польского, чехословацкого и румынского отделений курсов. А через несколько дней войска Особой группы НКВД СССР были переформированы в две Отдельные мотострелковые бригады особого назначения (ОМСБОН): первую возглавил полковник М. Ф. Орлов, вторую – Н. Е. Рохлин. Бригады состояли из полков, батальонов, отрядов…

Начальник военной контрразведки Анатолий Николаевич Михеев знал о готовящемся обращении. Сидя в кабинете, он перечитывал донесения и шифровки. Приглушенно работало радио. И вот диктор сообщил, что сейчас будет передано важное правительственное сообщение.

«Наверное, Иосиф Виссарионович будет выступать», – подумал Михеев, и диктор, словно в подтверждение, произнес: «Выступление товарища Сталина!»

3 июля 1941 года оно начиналось с обращения:

«Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои! Вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня, продолжается…»

Вождь в своем обращении дал краткий анализ причин первых неудач, объяснил значение пакта о ненападении, указал на степень и глубину опасности агрессии, призвал к немедленной перестройке всей работы в стране на военный лад.

Далее он повторил кусок текста из совместной директивы от 29 июня, упомянутой выше, о необходимости организации всенародного отпора захватчикам.

«…В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды, конные и пешие, создавать диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога лесов, складов, обозов…»

Конец своего выступления он отметил призывами:

«Все силы – на поддержку нашей героической Красной Армии, нашего славного Красного Флота!

Все силы народа – на разгром врага!

Вперед, за нашу победу!»

Война нагрянула внезапно, вероломно, хотя ее ждали и боялись как наверху – власть, так и внизу – народ. Люди еще на что-то надеялись, скорее на силу своей родной непобедимой армии, какой она показывалась в кино, на газетных полосах и страницах книг и брошюр. И вот для партийных чиновников свершилось то страшное, чего они боялись, что не желали приблизить или спугнуть разного рода провокациями.

22 июня 1941 года, заранее сосредоточившись у наших границ, 170 вышколенных дивизий немецко-фашистских войск, оснащенных первоклассной техникой, тремя группами армий: «Север», «Центр» и «Юг», словно огромными клешнями бронированного монстра, двинулись на Восток – к Ленинграду, Москве и Киеву, чтобы уничтожить и потопить в крови советский народ.

Это был очередной поход на нас элитного отряда новых крестоносцев. Кто бы что ни говорил из числа всякого рода полусумасшедших правдорубов и недобросовестных историков, журналистов и писателей, нападение гитлеровской Германии на Советский Союз было, есть и останется – вероломным.

Есть множество архивных документов, которые подтверждают, что Гитлер тщательно и умно готовился к нападению на Советскую Россию, и это неоспоримый факт. Но документальных данных о том, что Сталин собирался напасть на Германию, – нет ни одного, как бы предатель, «писатель» с чужим пером, несостоявшийся из-за трусости в характере и непростительной ошибки кадровиков военный разведчик – Резун-Суворов из Лондона ни квакал, доказывая обратное.

А еще исторический факт то, что война принесла нашей стране масштабные разрушения в экономике и огромные человеческие жертвы. И самые большие потери приходились на первые месяцы войны.

Интересно читать мудреные выводы современных либеральных «историков» и «спецов» по военной тематике, ни дня не служивших в армии, которые, перечислив все недостатки и причины неподготовленности к войне Красной армии, ее технической отсталости и духовной убогости личного состава, завершают свои бумагомарания убийственным тезисом, что, мол, немцы дошли до Москвы за четыре месяца, а мы до их столицы шли более четырех лет. Это тоже неоспоримый факт, но он подтверждает совершенно другое – а именно то, какая мощь, какая силища, какие броневые мускулы чужестранцев на нас обрушились в июне 1941-го. А «колосс на глиняных ногах», как называл нас тогда Гитлер, на удивление всему мира, наперекор врагу – выстоял.

Можно написать еще горы томов о нашей расхлябанности, лености, неорганизованности, ментальности с надеждой на «авось» и просто глупости, что и проявилось в 1941 году. И все это будет чистейшая правда. Россия, по-моему, единственная страна, обладающая странным феноменом – даже физически победив в любых войнах, мы часто проигрываем в морально-духовном и житейском плане, что относится и к нынешним временам. И причин этому много, и не потому, что к законам в России всегда относятся с подозрением. А потому, что достаточно одного глупого закона, чтобы у человека возникло недоверие к нему со смешком в душе или фигой в кармане.

Еще бывший депутат царской Думы В. Шульгин в своих воспоминаниях утверждал, что русский человек не бездарный: «нас только придавить хорошенько надо, чтобы мы пищали». И мы встаем с колен, отряхиваемся и консолидируемся в бетонную стену. С этим практически согласен и наш современник философ А. Зиновьев, считавший, что если бы в начале войны мы не потерпели такого жесткого поражения, нас не разозлили бы как следует, мы бы Отечественную войну не выиграли.

Примеров много. Один из характерных – в спорте. На чемпионате мира по хоккею в 2010 году молодежная сборная России проигрывала сборной Канады со счетом 0:3, а в третьем периоде довела счет до 5:3 и победила. Да еще играя на чужом поле!!! Это вовсе не причудливый фантом, а сущностный феномен, свидетельствующий, что мы умеем драться до последнего патрона.

Но вот еще, что интересно, – это роль и соотношение тоталитаризма и демократии в войнах. В Первой мировой войне две единоличные формы правления – германская и русская монархии – в разных условиях и с разными предпосылками обескровили друг друга, и демократиям оставалось только одно: добить уже побежденного.

Во Второй мировой войне две иные формы правления, но тоже единоличного – диктатура Гитлера и тоталитаризм Сталина – решили исход войны. Начало войны, особенно в Европе, было за Гитлером. А в финале ее победителем стал Сталин. Открытие второго фронта оттягивалось для того момента, когда у германской армии уже не хватало даже ружейных патронов. Союзники ждали полного обескровливания как Германии, так и Советского Союза. Они бы добили и того, и другого, если бы ситуация выкраивалась по лекалам Первой мировой войны.

Польская демократия с ее армией была разгромлена за неполные две недели, демократия Чехии сдалась без единого выстрела, такая же демократическая власть Франции пала после нескольких выстрелов. Более мелкие демократии не воевали вообще. Единственным боеспособным исключением оказалось Великое княжество Финляндское – под командованием русского генерала К. Маннергейма.

Привожу эти сведения для такого размышления: чтобы нация могла создать что-то ценное и могла достойно обороняться и наступать, нужна устойчивость власти, закона, традиций и хозяйственно-социального строя. Если нет этой устойчивости – невозможны творчество, труд, обороноспособность.

Итак, война началась, но без Сталина члены правительства ничего не стоили. Никто из них не хотел ответственности и боялся брать на себя решение сложных вопросов. Вчерашние орлы были без крыльев. Им казалось, что только он – единственный – крепко держит штурвал корабля, наполовину затопленного водой.

Правительство, аппарат ЦК ВКП(б), Генеральный штаб перебазировались в подвалы Московского метрополитена. Ставка Верховного главнокомандования обживала помещения одной из самых глубоких в то время станций – «Кировской»…

В разных книгах, как писал П. Судоплатов, возглавлявший советскую разведку по линии НКВД, «…в частности, в мемуарах Хрущева говорится об охватившей Сталина панике в первые дни войны. Со своей стороны, могу сказать, что я не наблюдал ничего подобного. Сталин не укрывался на своей даче. Опубликованные записи кремлевского журнала посетителей показывают, что он регулярно принимал людей и непосредственно следил за ухудшающейся с каждым днем ситуацией.

С самого начала войны Сталин принимал у себя в Кремле Берию и Меркулова два или три раза в день. Обычно они возвращались в НКВД поздно вечером, а иногда передавали свои приказы непосредственно из Кремля.

Мне казалось, что механизм управления и контроля за исполнением приказов работал без всяких сбоев».

Это сказал человек, который за правду, мужество, преданность профессии отсидел по воле нового хозяина Кремля целых пятнадцать лет, от звонка до звонка, и не ожесточился.

Михеев и его поступок

Чем больше времени проходит с той страшной поры 1941 года, тем труднее представить, чего стоила победа, в том числе и на полях тайной войны с противником. Прямо надо сказать – враг, коварный и сильный, застал Красную армию в процессе преобразований и перевооружения. После жесткой чистки командного состава по инициативе политиков подготовка офицерского состава была не завершена.

То же самое происходило и с органами государственной безопасности. Разгромленные в ходе репрессий военная и политическая разведки только начали восстанавливать свои зарубежные резидентуры, и, естественно, они не могли дать точных сведений о предстоящих планах гитлеровской Германии, хотя отдельные донесения были объективными, но, к сожалению, неполными, требующими дополнений и уточнений.

Вот почему Сталин с недоверием относился к некоторым шифровкам из-за рубежа. Он рассуждал на первый взгляд логично: «Какую агентуру могли навербовать там разоблаченные враги народа!» Но это был его просчет.

После 22 июня 1941-го события развивались стремительно. Броня, а именно на нее уповали гитлеровские генералы, делала свое дело – противник занимал одну территорию за другой. Мощным поршнем вермахт выдавливал части Красной армии с наших западных территорий. Армия отступала и отступала на Восток, теряя вооружение, технику и людей.

Когда видишь на затертых черно-белых кадрах военной хроники уходящие до самого горизонта вереницы наших военнопленных летом и ранней осенью рокового 1941 года, делается не по себе. И сразу же возникает вопрос – как такое могло случиться?

Но оно случилось. Ответы разных направлений и оттенков даны на страницах сотен, а может, уже и тысяч написанных книг. Но неугомонный человеческий разум вместе с памятью все ищет и ищет правду.

Лубянка.

Накануне войны, а точнее за неполные пять месяцев до ее начала – 12 февраля 1941 года на должность начальника 3-го Управления НКО СССР был назначен быстро прошагавший по высоким должностям в военной контрразведке Анатолий Николаевич Михеев – комиссар государственной безопасности 3-го ранга.

Что мы знаем о нем?

После окончания 4-го курса Военно-инженерной академии им. В. В. Куйбышева в феврале 1939 года он был отобран кадровиками и направлен на службу в органы военной контрразведки.

Вскоре его назначают начальником Особого отдела НКВД СССР Орловского военного округа. В августе того же года он уже начальник Особого отдела НКВД СССР Киевского особого военного округа.

В августе 1940 года он получает звание майора госбезопасности на должности начальника Особого отдела в Центральном аппарате Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР.

Новый начальник 3-го Управления НКО СССР (бывшая военная контрразведка, переданная из состава НКВД в военное ведомство) был молод, красив (голубоглазый, русоволосый, с тугими скулами и слегка пухлыми губами), грамотен и порядочен. Эти качества отмечали многие сослуживцы Михеева на разных должностях его служебной карьеры. Именно на этом чекистском посту он получает высокое звание комиссара ГБ 3-го ранга. Должность руководителя военной контрразведки он занимает до 19 июля 1941 года.

Надо отметить, что это был период структурной чехарды – вместо 3-го Управления НКО СССР в Центре было образовано Управление особых отделов (УОО) НКВД СССР. Михеев просится на фронт. Следует отметить, что на такое решение Анатолия Николаевича подвигли два обстоятельства. Во-первых, новая волна сфабрикованных дел и последующих репрессий 1939–1940 годов против заслуженных командиров РККА, выходцем которой он был (выпускник военно-инженерной академии имени В. В. Куйбышева), и, во-вторых, фальсификация уголовного дела командующего Западным фронтом Павлова, в которую контрразведчик был втянут по указанию замнаркома обороны Льва Мехлиса. Грязным интригам Михеев предпочел передовую – не кабинетную, а фронтовую. Когда он вышел из кабинета «нового Льва» после очередного доклада, измученный смутным неудовлетворением, про себя подумал:

«Нагловатый, самоуверенный блюдолиз. Замовское кресло его сработано явно не по меркам головы. С его замашками, я уверен, он еще пустит немало невинной кровушки в армии».

Почему-то вспомнились ему и недавние стихи Алексея Суркова:

В должности главного особиста Михеев прослужил менее года. Но суровое время и Кремль диктовали ему правила репрессивного поведения. При нем тоже проводились аресты генералов РККА. Приведем их хронологию:

генерал-майор С. М. Мищенко арестован 21 апреля;

генерал-майор А. И. Филин – 23 мая;

генерал-майор Э. Г. Шахт – 30 мая;

генерал-лейтенант П. И. Пумпур – 31 мая;

генерал-полковник Г. М. Штерн – 7 июня;

генерал-майор А. Н. Крустиньш – 8 июня;

генерал-лейтенант Я. В. Смушкевич – 8 июня;

генерал-майор А. А. Левин – 9 июня;

генерал-майор П. П. Юсупов – 17 июня;

генерал-лейтенант П. А. Алексеев – 19 июня, и многих других.

Красная армия, обученная, казалось, идти только вперед, воевать с противником на его территории, с позором катилась назад, оставляя в котлах окружения сотни тысяч военнопленных.

4 июля 1941 года в местечке Довск по распоряжению ЦК арестовали командующего Западным фронтом генерала армии Дмитрия Григорьевича Павлова. Разгромленный фронт Павлов 30 июня сдал генералу Еременко. Но Сталин передумал и через несколько дней назначил новым командующим маршала Тимошенко, а членом Военного совета фронта – генерала Мехлиса. Последнего он кратко проинструктировал: «Разберитесь там, на Западном фронте, соберите Военный совет и решите, кто кроме Павлова виновен в допущенных серьезных ошибках».

Павлов прибыл в Москву по приказу Сталина. Его сразу же вызвал Жуков на формальное собеседование, так как судьба маршала практически уже была решена. Разговор у них состоялся вязкий, тяжелый. После этого Павлова снова отправляют на фронт, якобы для сдачи дел, но по дороге задерживают. Михеев не желает находиться под влиянием жестокого Мехлиса – он мечется, не верит в предательство, тем более в пособничество Павлова фашистам как участника «военного заговора».

6 июля Мехлис отправляет Сталину шифровку:

«Военный Совет фронта решил:

Арестовать бывших – начальника штаба фронта Климовских, заместителя командующего ВВС фронта Таюрского, начальника артиллерии фронта Клича, начальника связи штаба фронта Григорьева, командующего 4-й армией Коробкова».

После получения от Мехлиса решения Военного совета Сталин продиктовал ответ:

«Тимошенко, Мехлису, Пономаренко.

Государственный комитет обороны одобряет ваши мероприятия по аресту Климовских и других и приветствует эти мероприятия как один из верных способов оздоровления фронта».

Михеев пишет рапорт с просьбой направить его на фронт. Рапорту дают ход, назначая его начальником Управления особых отделов НКВД СССР Юго-Западного фронта. С группой оперативников он покидает кабинет на Лубянке и полностью погружается в вопросы отступающего фронта.

Он торопился к новому месту службы. Уже в 4 часа утра машина с Михеевым, которого сопровождали заместитель – капитан Петров, старший оперуполномоченный Белоусов и адъютант лейтенант Пятков, выехала из Москвы в Бровары, небольшое местечко под Киевом, где располагался штаб фронта. Но из-за разбитых дорог контрразведчикам удалось добраться до места назначения только на третьи сутки.

Михеев, как положено в такой ситуации, представился командующему фронтом генерал-полковнику М. П. Кирпоносу, члену Военного совета М. А. Бурмистенко и начальнику штаба генерал-лейтенанту М. А. Пуркаеву и сообщил о произошедшей реорганизации органов ВКР. Он заверил командующего, что подчиненный ему личный состав сделает все возможное в оказании помощи командирам при решении неотложных задач в сложившейся боевой обстановке.

А тем временем танковые клинья генералов вермахта Гудериана и Клейста, утюжа поля и дороги, неумолимо приближались к столице Украины – Киеву. Опасность захвата города чувствовалась с каждым днем все реальней. Это понимали многие генералы и офицеры. Только Ставка требовала одного – держаться! Но холодная логика Михеева подсказывала – на этом этапе войны не удержать стального зверя. Эти мысли разделял и командующий фронтом. Он больше, чем кто-либо, понимал, что держаться так, как они держатся с оголенными флангами, – значит искусственно создавать себе капкан окружения.

Кирпонос и новый начальник штаба генерал Тупиков не раз докладывали Буденному, Тимошенко о необходимости корректирования задачи Ставки. Но ответ получали отрицательный – держаться!!!

И вот тогда Тупиков отправил в Ставку обстоятельное донесение о положении Юго-Западного фронта. В нем он смело прогнозировал, что если Ставка не разрешит отвести войска, то может случиться катастрофа. И начало ее – дело пары дней. Цена удержания – сотни тысяч погубленных жизней в шнеке мощной гитлеровской машины. Кирпонос не решился подписывать этот документ – побоялся.

И еще одна деталь. Когда донесение было готово, Тупиков показал его Михееву. Через несколько часов пришел ответ Сталина. В нем он упрекал командующего, что его подчиненный представил в Генштаб пораженческое донесение. Он требовал не поддаваться панике, принимать меры, чтобы удерживать занимаемые позиции.

Тупиков показал Михееву ответ Сталина и, глядя ему в лицо, сказал:

– Теперь у вас, как у контрразведчика, есть достаточный повод арестовать меня.

А глаза его говорили: «Если бы мы все здесь не понимали, что я прав».

Внимательно прочитав документ, Михеев ответил:

– Для ареста, уважаемый генерал, необходим не повод, а преступление.

Но здесь не было преступления, а был результат четкого анализа обстановки. И вот когда две танковые дивизии противника в районе Лохвицы и Лубны перерезали последние коммуникации фронта, Ставке наконец стало ясно – фронт в окружении. Последовало запоздалое разрешение на отход, но время было уже упущено – в котле оказались почти все его армии. А 37-я армия, оборонявшая Киев, даже не получила этого приказа – связи с ней уже не было…

После представления командованию фронта Михеев собрал оперативный состав. В своем выступлении он отметил одно из основных требований Государственного комитета обороны к военным контрразведчикам – совместно с командирами и политработниками бороться за поддержание высокого морального и боевого духа.

На второй день после приезда к новому месту службы Михеев, взяв с собой Пяткова и Белоусова, а также старшего оперуполномоченного Горюшко, отправился на позиции одного из подразделений 147-й дивизии – стрелковой роты, в которой после изматывающих отражений десяти вражеских атак осталось всего восемь человек. Этот поступок руководителя КРО фронта можно трактовать по-разному, но лучше послушаем слова самого героя, подтвержденные его подчиненным М. А. Белоусовым: «А нам это надо было. Особенно мне. Я лично хотел видеть в бою наших красноармейцев, быть с ними рядом и на себе ощутить психологическое состояние человека в момент фашистской атаки. Одновременно я хотел ознакомиться с условиями работы наших оперативников на передовой».

Именно в этой обстановке он почувствовал всю реальную опасность немецкого нашествия на Родину. Беседуя в окопе с молоденьким офицером-пехотинцем, он был поражен тому, как в этом тонкошеем пареньке мог появиться заряд мужества и силы воли.