Молот Люцифера Пурнелл Джерри
— Подержи.
Марк и Гарви замерли. Голос был девичий. Голос очень юной девушки, подумал Гарви. Девушка была где-то очень близко, вероятно она скрывалась в зарослях впереди.
— Энди, — крикнула она. — Идут двое.
— Встречу.
Мгновение Гарви не мог пошевелиться. Ведь это…
— Энди! — закричал он. — Энди, это ты?
— Да, сэр, — по тропе спускался его сын.
Гарви кинулся к нему:
— Энди, благодарение Богу, с тобой все в порядке…
— Да, сэр. Со мной все в порядке. А мама…
Гарви ощутил, как это снова мертвой хваткой сграбастало его. В памяти, и от этого уже не избавишься, это стало частью его самого: то жалкое и страшное, что завернуто в одеяло.
— Налетчики, — сказал Гарви. — Твою мать убили бандиты.
— Ох! — Энди отпрянул от отца. Из чащи вышла девушка, в руках у нее ружье. Энди подошел к ней, и они встали рядом. Вместе.
За эти две недели мальчик повзрослел, подумал Гарви. Он видел, как стоит его сын рядом с девушкой. Стоит как защитник, и это выглядит у него как то естественно, и вспомнились слова брачного обряда: «Одна плоть». Так они и стояли — две половины единого целого. Но ведь они так молоды, слишком молоды. Редкие клочки волос покрывали подбородок Энди. Это еще не настоящая борода, просто щетина, и Лоретта всегда заставляла Энди сбривать ее, потому что вид у него — небритого — был ужасный, хотя эту щетину и разглядеть было трудно…
— Мистер Ванс здесь? — спросил Гарви.
— Конечно. Идите вон туда, — ответил Энди. Он повернулся и девушка снова скрылась в чаще. Она не сказала ни слова. Кто она? — подумал Гарви. Она… женщина его сына. А он даже не знает как ее зовут, и мальчик не назвал отцу ее имени. Все это было ужасно, все было не так, как должно было бы быть, но Гарви не знал, что ему теперь следует делать.
Горди Ванс был рад увидеть его. А Гарви был просто счастлив, что видит Горди. Горди выстроил укрытие немалых размеров — бревна и, защищающая от дождя, соломенная крыша. И у него был запас сухих дров, а под потолком были развешаны рыба и птичьи тушки… На огне булькал котелок: тушилось мясо.
— Гарв! Я знал, что вы придете сюда. Я ждал, — сказал Горди.
Гарви поглядел с недоумением:
— Как вы могли рассчитывать, что я разыщу вас?
— Черт побери, но ведь это место привала, не так ли? Здесь мы всегда останавливались.
Света — для полной уверенности — было маловато, но это место ничем не отличалось от любого другого поблизости от дороги, и Гарви четко понимал, что ничего узнать здесь не может.
— Я собирался пойти дальше… мимо…
— Вам бы пришлось повернуть обратно, когда бы вы добрались до сторожки, — сказал Горди. — До того, что осталось от сторожки.
Их в убежище было с дюжину — в основном по парам, спящих вместе в спальных мешках.
Мальчики и девочки. Друг с другом, по парам. Бойскауты и…
— Герлскауты? — спросил Гарви.
Горди кивнул:
— Я расскажу вам об этом позже. На прошлой неделе у нас были… кое-какие неприятности. Сейчас — все хорошо. Вы ведь видели Дженни, не так ли?
— Это девушка, которая была с Энди? — Гарви оглянулся. Энди здесь не было. Он провел Гарви и Марка к убежищу, не сказав не слова.
— Она, конечно, Дженни Саммерс. Она и Энди… — Горди пожал плечами.
— Понимаю, — сказал Гарви. Но на самом деле он ничего не понимал. Энди ведь еще ребенок…
Римский мальчик в четырнадцать лет получал меч и щит и вступал в легион. Закон мог признать его главой семьи и хозяином дома. Но ведь то был Рим, а это…
А это мир, порожденный Падением Молота. И у Энди есть семья, и он — взрослый.
И остальные дети — уже не дети. Они очень внимательно оглядывали Гарви. Дети так на взрослых не смотрят. А эти — в их взглядах читалось подозрение, наверное. Но не было ни злости, ни уважения, ни… Они — дети, которые очень сильно повзрослели.
И в спальном мешке Горди тоже спала девушка. Вряд ли ей было больше шестнадцати.
Было тепло и сухо. Одежда Гарви была развешена возле огня, а сам он сидел в спальном мешке Горди, его всего окутывал мешок, совершенно сухой мешок, это было восхитительно, великолепно. Его ноги были сухие — впервые за столько дней.
Чай был не настоящий, его приготовили из древесной коры, но на вкус он был прекрасен. Как и прекрасно было заранее приготовленное Горди тушеное мясо. Расположившись поближе к костру, Марк спал, по его лицу блуждала улыбка. Остальные тоже спали или занимались любовью, как будто они были одни. Энди и Дженни, крепко обнявшись, спали в своем спальном мешке. Сын Горди, Берт, спал с другой девушкой. Стаси, девушка, с которой спал Горди, прикорнула, положив голову на колени Горди, дремала.
Стародавние времена, когда люди жили в чащобах.
— Да, сначала пришлось туго, — говорил Горди. — Когда мы поняли, что Молот ударил, я повел ребят обратно к содовым источникам. Там можно было укрыться от ливня и ураганов. На четвертый день мы двинулись от источников к дому. Шли четыре дня. Когда мы добрались сюда, здесь были какие-то мотоциклисты. Они обнаружили туристический лагерь девочек и захватили его.
— Захватили его? Вы имеете в виду…
— Господи, Гарви, вы понимаете, что я имею в виду. Одну из девочек они изнасиловали до смерти. Женщину, которая повела девочек в этот турпоход, они убили: она пыталась защитить своих подопечных.
— Господи, — сказал Гарви. — Горди, у вас же не было никакого оружия.
— Был пистолет двадцать второго калибра, — ответил Горди. — Прихватил на всякий случай. Но в том, что потом произошло, он главной роли не играл.
Это был другой Горди. Гарви не мог до конца понять — почему новый, ибо он отпускал те же самые шутки, что раньше, но он не был тем же Горди. Он сильно изменился. Начать с того, что его уже невозможно было представить в роли банкира. Казалось он всегда был в этом убежище — обросший двухнедельной бородой, до предела собранный и хладнокровный. Здесь удобно, сухо, и на него возложена огромная ответственность. Здесь удобно…
— Они были дураками, — сказал Горди. — Не захотели мокнуть под дождем. Устроили здесь свой лагерь, поставили палатки. Купленные в магазинах палатки. То, чем они владели, теперь принадлежит нам, и мы использовали кое-что из этого, когда возводили все это. — Он обвел рукой построенную из камней и дерева хижину: крыша, навес, стены, углубление для костра. — Они все забрались внутрь, даже те, которые должны были стоять на страже. Мы били их в голову.
— Просто вот так: «били в голову»?
— Просто вот так, — сказал Горди. — А затем перерезали им глотки. Энди убил двоих.
Горди помолчал, чтобы дать Гарви осознать сказанное. Гарви сидел, замерев. Потом медленно глянул поверх костра — туда, где его сын спал со своей… со своей женщиной. Женщиной, которую он завоевал в бою, которую спас…
— А потом эти девочки просто взяли и прыгнули в ваши постели? — спросил Гарви.
— Спросите у них сами. И узнаете, как это было, — сказал Горди. — Мы никого не насиловали, если вы это имеете в виду.
— Не насиловали только с формальной точки зрения, — сказал Гарви. И тут же пожалел о сказанном.
Горди не рассердился. Он рассмеялся:
— Изнасилование, как его определяет закон. Кто теперь следит за соблюдением этого закона? Кого это может заботить, Гарви?
— Не знаю. Может быть, сенатора. Со мною была Мария. Она осталась на ранчо сенатора…
— Мария? Я думал, она мертва, — сказал Горди. — Разумеется, она действительно хотела разыскать Берта. Моя судьба ее не беспокоит.
Гарви промолчал. Это, видимо, было правдой.
— Но и о Берте она на самом деле не беспокоилась, — сказал Горди.
— Дерьмо коровье. Она как тигрица. Мы сделали все, чтобы она осталась на ранчо, когда вместе с Марком отправились на поиски.
— Да? Может быть. Узнав, что он жив и невредим, она перестанет беспокоится. — Горди уставился в огонь. — Так что теперь будет?
— Мы возьмем вас с собой и поедем обратно…
— Чтобы сенатор глянул на меня странным взглядом и, возможно, проследит, чтобы закон об изнасиловании соблюдался? И чтобы он, разлучил Энди с его девушкой?
— Этого не может быть.
— Да? Идите спать, Гарв. А я пойду сменю охрану. Моя очередь нести охрану.
— Я тоже…
— Нет.
— Но…
— Не заставляйте меня высказывать все откровенно, Гарви. Спите.
Гарви кивнул, и не вылезая из спального мешка, улегся. Не заставляйте его высказывать все откровенно. Не заставляйте его говорить мне, что я не один из них, что они не доверяют мне охранять их…
На завтрак были жареная рыба и какие-то незнакомые Гарви овощи. Завтрак оказался вкусным. Гарви как раз заканчивал, когда вошел Горди и сел рядом с ним.
— Мы обсудили все, Гарви. Мы не пойдем с вами.
— Никто не пойдет? — спросил Гарви.
— Совершенно верно. Мы останемся вместе.
— Горди, вы с ума сошли. Скоро здесь сильно похолодает. Через пару недель пойдет снег…
— Справимся, — ответил Горди.
— Энди! — крикнул Гарви.
— Да, сэр?
— Ты пойдешь со мной.
— Нет, сэр, — Энди не спросил. Он не отстаивал свои позиции. Он просто констатировал то, что произойдет. Потом он встал и вышел в дождь. Сразу за ним вышла Дженни. С того времени, как она встретила Гарви Рэнделла, она так и не сказала ему ни слова.
— Вы можете остаться с нами, — сказал Горди.
— Мне бы хотелось этого. Но еще больше хотелось бы, чтобы об этом мне сказал Энди.
— А чего вы ожидали? — спросил Горди. — Видите ли, вы сделали свой выбор. Вы остались в городе. У вас была работа и вы из-за нее остались, а Энди услали в горы…
— Где он оказался в безопасности!
— И в одиночестве.
— Он не оказался в одиночестве, — настаивал Гарви, — он…
— Не надо спорить со мной, — сказал Горди. — Докажите это Энди. Послушайте, сегодня утром мы проголосовали. Никто не возражал. Вы можете остаться с нами.
— Это глупо. Что у вас здесь есть?
— А что есть там, внизу?
— Безопасность.
Горди пожал плечами:
— Ну и что в ней хорошего? Послушайте-ка, — Горди отнюдь не оправдывался — потому, что ему не за что было оправдываться. Он просто старался, чтобы Гарви понял его, хотя и знал, что Гарви этого никогда не поймет. Впрочем, сие Горди по-настоящему и не заботило. Вот только все же старый приятель, которому он многим обязан. — Послушайте, Гарв. Если он уйдет с вами, он снова сделается ребенком. А здесь — он второй по значению в группе.
— Из кого состоящей группе?
— В группе, состоящей из тех, кем мы являемся. Он здесь мужчина, Гарв. А там, внизу, он перестанет быть мужчиной. Я видел как вы смотрели на него и Дженни. Для вас они еще дети. Спустившись вниз, вы снова превратите их в детей. Вашими стараниями они снова почувствуют себя детьми. Детьми, от которых нет никакой пользы. Ну а здесь — здесь Энди знает, что приносит окружающим пользу. Мы все зависим от него и полагаемся на него. И, делая здесь что-то необходимое для остальных, он не просто винтик в машине выживания.
— Машина выживания, — верно сказано, подумал Гарви. Вот что у нас там, в «твердыне» сенатора: машина выживания. Очень плохо налаженная машина. — По крайней мере, эта машина дает хорошие шансы на выживание.
— Конечно, — сказал Горди. — Обдумайте это, Гарви. Конец света. Падение Молота. Разве положение дел после этого не должно измениться?
— Оно уже изменилось. Господи Боже, каких еще перемен вы хотите? Недавно мы захватили четырех детей и повесили их перед зданием городского совета… У нас вся промежность в мыле — так мы стараемся подготовиться к грядущей зиме. Мы хотим пережить эту зиму. Здесь многое зависит от того, что заранее предусмотреть невозможно, но с этим мы примирились, мы справимся…
— И что мы будем делать внизу? — спросил Горди.
Гарви подумал. Он не мог точно ответить. Не знал, пропустит ли Харди в «твердыню» такую многочисленную группу. Отряд бойскаутов — да. Но отряд бойцов? Может быть, им лучше оставаться здесь, они уже принадлежат этим местам. Новая порода горцев.
— Черт побери, но это мой сын, и он пойдет со мной.
— Нет, не пойдет, Гарв. Он больше не ваш. Он — свой собственный, и у вас нет способа принудить его пойти с вами. Мы не намерены возвращаться, Гарв. Никто из нас не вернется. Но вы можете с нами остаться.
— Остаться. И кем стать?
— Тем, чем вы захотите.
Предложение не искушало. Что он будет делать здесь? И кем он станет здесь? Гарви встал и поднял с пола свой рюкзак.
— Нет. Марк?
— Что, босс?
— Вы уходите или остаетесь?
С тех пор, как они пришли сюда, Марк вел себя неестественно тихо.
— Пойду назад, Гарв. Там Джоанна. Не думаю, чтобы ей очень понравилось здесь. Да и мне тоже вряд ли. Это может надоесть — всю жизнь провести в туристическом лагере. Как вы?
— Пошли, — сказал Гарв. Печально огляделся. Здесь никто и ничто не принадлежит Гарви Рэнделлу. Он здесь чужой.
Цунами продолжали начатое ими. По берегам всего Атлантического океана не осталось и следа от деятельности людей. Очертания береговых линий сильно изменились. Мексиканский залив стал втрое больше, чем был прежде. Флорида превратилась в цепь островов. Чизпик Бей стал заливом. Западное побережье Африки покрылось зазубринами глубоко вдавившихся в сушу бухт и заливов.
Кратеры в тех местах, куда ударил Молот, уже более не светились. По крайней мере, их свечение нельзя было различить невооруженным глазом. Но они продолжали оказывать влияние на погоду. Вулканы извергали лаву и дым. Ураганы бичами хлестали воду морей.
По всему миру шли ливни. Молот еще не закончил свою разрушительную деятельность.
НЕДЕЛЯ ТРЕТЬЯ: БРОДЯГИ
Одно обстоятельство может послужить утешением для
значительной части выживших: проблемы, с которыми они
столкнутся, по крайней мере, будут полностью отличаться от
тех, которые казались им подлинной мукой в минувшее время.
Проблемы высокоцивилизованного общества сменятся
проблемами, присущими примитивным цивилизациям. Вероятно,
большинство выживших окажется состоящим из людей, заранее
в определенной мере подготовленных к быстрому переходу от
сложного и утонченного образа жизни к примитивному типу
существования.
Роберто Вакка. «Наступление темной эры».
Лес был прекрасен — дремучий и темный, вот только сверху все время капало. Дан Форрестер вздыхал, вспоминая об утерянном мире, где было тепло и сухо, и продолжал идти все дальше. По всем пяти слоям надетой на нем одежды в такт движениям сочилась вода. Под деревьями суше не было. Хотя и более мокро тоже не было. И ненамного темнее, зато здесь можно укрыться от падающего редкими хлопьями снега. Дан не считал, что он проживет достаточно долго, чтобы снова увидеть Солнце.
На ходу он жевал кусок еще не до конца сгнившей рыбы. В одной из его книг рассказывалось, как ловить рыбу, скрывающуюся в омутах. К удивлению Дана, описанный способ оказался верным. Кроме того, он неустанно расставлял ловушки для кроликов. Дан ни разу не поел досыта с того момента, как ушел из Туджунги. Но и от голода он не умирал, и это, понимал Дан, отличало его от многих и многих из тех, кому удалось пережить катастрофу.
Со дня Падения Молота прошло четыре недели. Четыре недели неуклонного продвижения к северу. Своей машины Дан лишился через считанные часы, после того как выехал из дома. Двое мужчин (с ними были их жены и дети) просто отобрали автомобиль у Дана. Рюкзак и значительную часть его припасов они оставили — поскольку в первые дни после Падения Молота люди не знали, насколько плохо все теперь будет. Но может быть, они оказались просто порядочными людьми, которым машина была нужна больше, чем ему, Дану. Во всяком случае именно так они ему и сказали. Но вряд ли.
Теперь, похудевший и — так ему казалось — поздоровевший, более здоровый, чем когда бы то ни было прежде, Дан Форрестер, астроном, которому не суждено увидеть звезды, человек, не имеющий ни работы, ни надежды получить работу, шел все дальше и дальше — просто потому, что ничего другого ему не оставалось. Поздоровевший, если не считать незаживающих волдырей на ногах и регулярно повторяющихся приступов диабета, из-за чего Дан мог проходить лишь несколько миль в день.
Ветры не дули столь свирепо как раньше — если не считать тех, которые поднимались во время ураганов. Но и ураганы теперь повторялись значительно реже. Дождь лил без конца, но иногда он лишь моросил. А изредка — благодарение Богу! — и вообще ненадолго прекращался.
Но дождь становился все холоднее, и временами вместо капель падали снежинки. Снег в июле на высоте четыре тысячи футов над уровнем моря. Значит, похолодание началось гораздо раньше, чем ожидал Дан. Покров туч, окутавший Землю, отражает слишком большое количество солнечного света. Дан понимал, что на севере начинают образовываться ледники. Сейчас они всего лишь тонкий слой снега, устилающий склоны гор и расположенные в этих горах долины. Но сколько бы не прожил Дан — ему не доведется увидеть таяние этого снега.
Через некоторое время Дан решил отдохнуть. Присев на корточки, он прислонился к дереву, уперев рюкзак в его широкую кору. Этим он снимал вес со своих ног, давал им передышку, и так было легче, чем сперва снимать рюкзак, а потом одевать его снова. Четыре недели — и уже начал идти снег. Зима будет очень и очень суровой…
— Не двигайтесь.
— Хорошо, — сказал Дан. Откуда раздался этот голос? Двигались у Дана только глаза. Он всегда считал себя не представляющим угрозы для кого бы то ни было — и по внешности и на самом деле, но теперь он похудел и оброс редкой бородой, и в этом мире страха никто не выглядит не представляющим угрозы. Из-за дерева вышел человек, одетый в солдатскую форму. Винтовку он держал легко, словно перышко, а отверстие ствола направленное на Дана, казалось огромным. Огромным как смерть.
Мужчина рыскнул глазами налево-направо.
— Вы один? Вы вооружены? У вас есть еда?
— Да. Нет. Не очень много.
— Не острите тут мне. Выкладывайте, что там у вас в рюкзаке. — Винтовку нацеливал в Дана весьма нервный парень, он все время подозрительно оглядывался и озирался. Кожа у него была очень бледная. Как ни удивительно — он почти не оброс бородой — только щетина. Не прошло и недели как он брился. «Зачем он брился?»— подумал Дан.
Дан расстегнул поясной ремень и стащил с плеч рюкзак. Поставил его на землю. Солдат наблюдал, как Дан расстегивает молнии на карманах.
— Инсулин, — сказал Дан, откладывая в сторону коробку. — Я диабетик. У меня две упаковки, — он вытащил вторую упаковку, положил ее рядом с первой. Рядом с коробками положил завернутую книгу.
— Разверните это, — сказал мужчина, имея в виду книгу. Дан развернул.
— Где же ваша еда?
Дан раскрыл пластиковую сумку. Запах шел ужасающий. Дан отдал рыбу мужчине.
— Ничего не удается сохранить надолго, — объяснил Дан. — Вы уж извините. Но я думаю, она еще съедобна… если только вы не хотите подождать. Но ждать придется долго.
Мужчина волком набросился на вонючую сырую рыбу, горстями запихивал ее в рот. Впечатление было такое, словно он не ел целую неделю.
Что еще у вас есть? — потребовал он.
— Шоколад, — полным сожаления голосом ответил Дан. Это был последний в мире шоколад. И Дан приберегал его до какого-нибудь радостного события. Он смотрел как одетый в форму мужчина ест шоколад — не торжествуя, не смакуя — просто ест.
— Откройте это, — мужчина показал на кастрюлю. Дан снял крышку. Внутри большой кастрюли находилась другая, поменьше, а внутри этой — маленькая плита для туристов.
— Для плиты нет горючего, — сказал Дан. — Не знаю, почему я ее еще не выбросил. А от кастрюли, если в ней нечего варить, большой пользы нет. — Дан старался не смотреть на отрезки медной проволоки, вывалившейся из рюкзака. Проволока для устройства ловушек. Без этой проволоки Дан Форрестер, вероятно, умрет с голоду.
— Я заберу одну из ваших кастрюль, — заявил мужчина.
— Конечно. Большую или поменьше?
— Большую.
— Пожалуйста.
— Спасибо, — мужчина, похоже, несколько расслабился, хотя по-прежнему рыскал глазами и вздрагивал при любом, даже самом слабом шуме.
— Где вы были, когда началось… все это? — солдат неопределенно повел рукой.
— В институте реактивного движения. Это в Пасадене. Я видел все. На нас шла прямая телепередача со спутника «Молотлаб».
— Видели все. И как это было?
— Множество столкновений. Большинство пришлось на территории к востоку отсюда, на Европу, на Атлантический океан. Но некоторые — и на близлежащие местности, в основном, — к югу отсюда. Поэтому, пока я не лишился своей машины, я ехал не север. Вы не знаете, ядерный центр Сан Иоаквин еще работает?
— Нет. Там, где была долина Сан-Иоаквин, теперь океан.
— А как обстоят дела в Сакраменто?
— Не знаю, — солдат, казалось еще не знал, что делать, но его винтовка по-прежнему была нацелена в голову Дана. Легкое движение пальца — и Дан Форрестер перестанет существовать. Дан удивился, поняв, как сильно его волнует, убьет его сейчас солдат или нет, удивился, поняв, как ему хочется жить — хотя и точно знал, что никаких реальных шансов выжить у него нет, если даже он дотянет до самой зимы, то зимой и умрет. Он подсчитал, что большая часть тех, кто доживет до зимы, весны уже не увидит.
— Мы были на учениях, — сказал мужчина. — Военных учениях. Когда грузовики накрылись, наши пристрелили офицера и занялись устройством собственных делишек. Как сказал Гиллингс, устроить свои дела — это хорошая идея. Я пошел с ними. Потому, что ведь теперь все равно все умрут, так ведь? — солдат торопился, захлебываясь словами. Ему нужно было найти себе оправдание — до того, как он убьет Дана Форрестера. — Но потом нам пришлось идти, идти и идти, и мы не могли себе найти никакой еды и… — Поток слов внезапно оборвался. Темная тень скользнула по лицу солдата.
— Хотелось бы мне, чтобы у вас было больше жратвы. Я забираю вашу куртку.
— Зачем она вам?
— Снимайте. Нам не выдают дождевиков и так далее.
— Вы слишком большой. Она вам не подойдет, — сказал Дан.
— Как-нибудь натяну, — бандит весь дрожал. Разумеется, он был таким же промокшим, как Дан. Хотя особого жира, который мог бы предохранить от холода, у него не было.
— Эта куртка может защитить только от ветра. Она не влагонепроницаемая.
— Может защитить от ветра? — прекрасно. Я все равно отниму ее, сами знаете.
Конечно отнимет, поделав в ней дыру. А может и нет. Выстрел в голову не оставляет дыр в куртках. Дан снял куртку и уже хотел перебросить ее бандиту, когда кое о чем вспомнил.
— Смотрите, — сказал он. Засунул капюшон в узкий карман на вороте куртки и застегнул его на молнию. Затем вывернул внутренний большой карман и засунул в него всю куртку. Получился маленький пакетик. Дан вжикнул молнией, застегивая, и перебросил пакетик бандиту.
— Ух ты! — сказал тот.
— Знаете, что вы сейчас украли? — горечь потери оказалась глубже той горечи, к которой Дан уже привык. — Такого материала больше никогда делать не будут. И уже не будут делать машин, с помощью которых изготовлена эта куртка. Такие куртки изготовляла одна компания в Нью-Джерси. Она изготовляла куртки пяти размеров. И продавала за такую цену, что можно было забросить ее в багажник автомобиля и забыть. Вам даже не пришлось бы искать ее. Компания сама разыщет куртку, а потом разыщет вас и начнет слать толстые письма с извещениями. Сколько придется ждать, пока снова начнут изготовлять такие вот куртки?
Мужчина кивнул. Начал было пятиться к деревьям, но вдруг остановился.
— Не идите на запад, — сказал он. — Мы убили мужчину и женщину и съели их. Мы. Не хочу, чтобы еще кто-нибудь видел, что у меня на душе. Следующего, кого я встречу, пристрелю. Так что не лейте слезы о своей куртке, а радуйтесь, что вокруг не так уж мокро. — Бандит расхохотался — дико и полным муки смехом и скрылся.
Дан покачал головой. Каннибализм — так скоро? На Дане еще оставались майка-сетка, тенниска, фланелевая рубашка с длинными рукавами и свитер. Ему просто повезло и он хорошо это понимал. Он начал запихивать свое имущество обратно в рюкзак. Проволока для ловушек осталась у него — вещь гораздо более ценная, чем куртка. Несколько футов тонкой прочной проволоки, всего лишь моток прочной проволоки — это сама жизнь, пусть даже и на недолгое время. Дан взвалил на плечи свой рюкзак.
Не идите на запад. Ядерный центр Сан-Иоаквин был расположен к западу отсюда, но Сан-Иоаквин заполнен водой. Центр не мог уцелеть, и кроме того, он еще не был достроен. Остается Сакраменто. Дан представил в памяти карту Калифорнии. Он находился в горах, образующих восточный край залитой потопом центральной долины. Ему нужно спуститься ближе к низменности: там будет не так трудно. Но низменность расположена на западе. Между ним, Даном, и обширным озером, образовавшимся в долине Сан-Иоаквин — людоеды. Лучше не спускаясь с гор, идти к северу. Дан не думал, что ему удастся выжить, но ему очень не хотелось стать пищей для каннибалов.
Сержант Хукер шагал, глядя в небо.
Ветер вел себя будто он — стая разыгравшихся котят. Он бил с размаху, залезая под шлем, дергая за рукава и штаны, утихал на мгновение, затем засыпал пылью глаза, дуя чуть ли не одновременно со всех сторон. Черные тучи со вздутым брюхом словно были беременны и тяжеловесно двигались по небу. Вид у них был угрожающе страшен. Уже несколько часов как не шел дождь. Погода обещала выкинуть нечто особое — даже по стандартам Эпохи После-Падения-Молота.
Врач шагал в угрюмом молчании — заставлял себя не упасть. Сил на то, чтобы сбежать, у него не осталось. По крайней мере, хоть на этот счет Хукер мог не беспокоиться. Зато его тревожило доносящееся сзади бормотание. Слов разобрать было нельзя, но в голосах часто слышалось недовольство и гнев.
Он думал: «Конечно, мы не станем есть друг друга. Должны же быть какие-то пределы. Мы же даже не едим своих умерших. Пока еще не едим. Придется ли мне это делать? Они недовольны, разозлены. Может быть, мне следует пристрелить Гиллингса?»
Вероятно, ему нужно было сразу застрелить Гиллингса — когда он вернулся и увидел, что капитан Хора мертв, а командование захватил Гиллингс. Но тогда у него не было никаких боеприпасов, а Гиллингс сказал, что теперь им следует устраивать свои собственные дела, стараться только для самих себя, что теперь, когда Молот прикончил цивилизацию, они все станут, мать их так, королями.
Вот смехота-то, но сержант Хукер не рассмеялся. Во внезапном приступе ярости он обернулся к врачу.
— Когда мы сделаем привал снова, на этот раз съедят тебя.
В животе у сержанта булькало.
— Знаю. Я уже говорил вам почему вы заболеваете, — сказал врач. Он был маленький, на вид безобидный, и весьма походил на бурундука. Сходство усиливала щеточка усов, торчащих под вытянутым носом. Он старался держаться поближе к Хукеру — что было разумно.
— Вы едите недожаренную говядину, — сказал врач, — потому что от крупного рогатого скота человек может подцепить не так уж много болезней. Свинину хорошо прожаривают, потому что многие болезни свиней — болезни и для человека. Паразиты и так далее, — он замолчал на мгновение, ожидая, что Хукер даст ему оплеуху, чтобы он заткнулся, но Хукер не отреагировал. — Однако, от человека вы можете заразится чем угодно, за исключением, быть может, серповидной анемии. С тех пор, как вы стали людоедами, вы уже потеряли пятнадцать человек…
— Восьмерых застрелили. Ты сам это видел.
— Они были слишком больны, чтобы бежать.
— Черт возьми, Они были новобранцами. Не знали, что им следует делать.
Врач замолчал на время. Они продолжали свой трудный путь. Тащились, не произнося ни слова. Задыхались, карабкаясь по крутому отсыревшему склону. Восемь человек застрелено, четверо из них новобранцы. Но умерло еще семеро солдат, причем не от пули.
— Мы все должны заболеть, — сказал врач. — Мы уже сейчас все больны, — он сходил с ума от жгущей его мозг мысли. — Господи, зачем только я…
— Просто ты был также голоден как и все другие. А что было бы, если б ты так ослабел, что не смог идти? — Хукер и сам удивился — с какой стати это должно волновать его? Что бы там ни переживал в душе врач, что бы ни испытывал — для него, Хукера, это было ничто. Он таил в себе один секрет, мстительно напоминал себе: когда они найдут подходящее для поселения место, доктора, видимо, изувечат. Как пещерные люди калечили своих кузнецов, чтобы те не сбежали. Но пока этой необходимости еще нет.
Где-нибудь. Где-нибудь должно отыскаться место, достаточно небольшое, чтобы его легко было оборонять, достаточно большое, чтобы там мог разместиться и прокормиться весь отряд Хукера. Какая-нибудь сельская община, где будет достаточно народу, чтобы обрабатывать землю, и достаточно земли, чтобы прокормить всех. Отряд сможет там поселиться. Хорошие вояки что-нибудь да стоят. Чертов Гиллингс! Он утверждал, что стоит им явиться куда-нибудь, как успех уже обеспечен. Пока что так не получалось.
Слишком голодны. Слишком много, черт побери, пришлось пройти, спускаясь с гор. Все магазины и склады ограбили еще до них. А люди просто бежали, либо так забаррикадировались, что, может даже с помощью базуки или безоткатного орудия не прошибешь…
Хукеру хотелось думать о чем-нибудь другом. Если бы они затеяли драку раньше, все было бы распрекрасно. Но нет, он позволил себя уговорить. И его уговорили, что лучше идти дальше, искать более подходящее место, что со временем они отыщут такое место…
— Если вам приходится есть человеческое мясо… — врач не мог удержать свои соображения при себе. Ему нужно было их высказать. Лицо его кривилось, он старался сдержать тошноту. Хукер надеялся, что все это просто выдумки докторишки.
— Если вам приходится есть человеческое мясо, вы должны выбирать здоровых. Тех, кто быстрее всех бегает. Самых быстрых, самых сильных, тех, у кого самая лучшая реакция. Те, кого вы сейчас едите — больны. Съев их мясо, вы заболеваете тоже. Лучше б вы ели больную скотину, чем больных людей…
— Заткнись, лекарь-между-ног. Ты знаешь почему они умерли. Они умерли потому, что ты вообще не настоящий доктор, а лекарь-между-ног.
— Конечно. Как только вы изловите настоящего врача, я попаду в котел.
— Держись поближе ко мне, если хочешь дожить до того времени, пока мы его изловим.
До Падения Молота Ковлес был гинекологом. Во время Падения он находился в сдаваемом в наем охотничьем домике. Выехав оттуда, он сквозь непрекращающийся ливень направился вниз, к долине. Остановиться ему пришлось, когда машина уперлась в берег: в долине Сан-Иоаквин широко разлилось новообразовавшееся море. Там его и обнаружила банда Хукера — он сидел на радиаторе своего автомобиля под хлещущим дождем, нижняя челюсть у него отвалилась, он абсолютно не знал, что делать. Если бы у Ковлеса не хватило здравого смысла назвать свою профессию, он тут же угодил бы в котел. Ему не хотелось ни с того ни с сего призываться на военную службу. Он протестовал. И протестовал до тех пор, пока Хукер не объяснил ему, какая на самом деле сложилась ситуация.
Читать бесплатно другие книги:
