Святослав Скляренко Семен

1

Солнце стояло еще высоко над Щекавицей, когда на низовье Днепра что-то замаячило, а потом отчетливо вырисовалось несколько лодий — это шли, рассекая встречную волну, греческие хеландии, остроносые, с высокими мачтами и множеством рей — настоящие морские чудища.

С Подола и предградья стали сбегаться к Почайне купцы, ремесленники и робьи люди. На таких коробах обычно приплывали падкие до наживы константинопольские гости: одни — купить, другие — продать. Однако пока хеландии добрались до устья Почайны и бросили якоря против Боричева взвоза, реку и берега окутали сумерки.

Не удалось киевлянам потолковать с прибывшими еще и потому, что едва хеландии пристали к берегу, как с Горы тотчас спустились с небольшой дружиной княжьи мужи. Обругав Подолян, они велели им убраться подобру-поздорову от Почайны. Сами же, как водится, взошли на хеландии, приветствовали прибывших, спросили, что за люди и почто пожаловали.

На хеландиях приплыли гости из Константинополя, привезли паволоки, узорочье, вина. Княжьи мужи пообещали, что утром к ним явятся тиуны, взыщут положенный устав и отведут на торг. А там уже гостям вольно будет продавать и покупать.

Но оказалось, что на одной из хеландий прибыл с многочисленной и хорошо вооруженной охраной и несколькими рабами не простой цареградский гость, а василик императора ромеев.

Услыхав от охраны, что на хеландию явились мужи киевского князя, василик выбрался — с очень нехорошим, не то усталым, не то больным видом — из-под навеса, где до сих пор лежал. Выпрямившись во весь рост, он передал через толмачей, что прибыл к киевскому князю с грамотой от императора ромеев, что дело у него весьма важное и он должен поговорить с киевским князем самолично, о чем и просит сообщить.

Княжьи мужи ответили, что время уже позднее и киевский князь поди уже почивает. Однако пообещали на следующее же утро обо всем ему доложить.

Василик добавил, что надеется, князь примет его незамедлительно, а потом нерешительно спросил, не велят ли мужи поставить у хеландий стражу. Мужи обещали поставить стражу и попросили василика не бояться — Киев-де город спокойный, рад каждому гостю, никого не обидит. С тем и удалились, оставив подле хеландий воинов.

Днепр заволокло туманом, ветер в кустах над Почайной, как казалось василику, выл таинственно и грозно, на берегу чудились голоса, а окруженная стенами и башнями грозная крепость, где жил киевский князь, гордо высилась в багряном небе. Василик, вздрагивая от холода, постоял на палубе и спустился к себе. Зная церемониал византийского двора, в силу которого императоры, прежде чем принять посла, обязательно заставляли ждать, он прикидывал: как долго киевский князь продержит его на этой холодной реке?

Но киевский князь не заставил константинопольского василика сидеть без дела на Почайне. Едва над Днепром забрезжил рассвет, явились тиуны, быстро покончили дело с купцами, взяли устав, повели их на торг. Вместе с тиунами пришли те же мужи, которые были накануне, и заявили, что князю Святославу известно о василике императора, он сегодня же утром готов его принять, и попросили следовать за ними.

Нарядившись наспех в лучшее платье, в длинное, черного бархата платно, в сапожки зеленой кожи и надев на голову клобук, василик приказал рабам взять дары. В розовом сиянии восходящего над Днепром солнца он последовал за мужами по глубокому Боричеву взвозу через мост и ворота на Гору и вступил в Золотую палату княжьего терема.

По дороге василик часто останавливался передохнуть, зорко оглядывал все, отмечая в памяти и сравнивая с тем, к чему так привык в Константинополе. Здесь, в Киеве, не было ни высоких, как там, стен, ни каменных зданий, ни такого множества улиц и площадей, украшений, колонн, статуй. Однако все, что видел василик: крутой Боричев взвоз — единственный ход от Днепра к Горе, старые деревянные, но крепкие стены над глубокими обрывами, утыканные острыми кольями насыпи, мост, перекинутый через глубокий ров, город на Горе с теремами, клетями, гридницы, вокруг которых толпилось множество воинов, требище, где горел огонь и приносилась утренняя жертва, Перун, который глядел золотыми глазами на Днепр, — все это удивило его и заставило содрогнуться: высоко сидят киевские князья, нелегко к ним добраться!

В Золотой палате, куда через сени и Людную палату ввели василика, все казалось таким же суровым и таинственным. Огни множества светильников, отражаясь, играли на позолоченном и серебряном оружии; вдоль стен на скамьях сидели важные, бородатые люди в темных одеждах; в конце палаты на помосте василик увидел князя Святослава.

Василик прошел вперед, низко поклонился князю и через толмача сказал:

— Божьей милостью император Восточно-Римской империи Никифор послал меня, патрикия Калокира, с дарами и грамотой к тебе, князь Руси, дабы на вечные времена закрепить дружбу с тобой и русскими людьми…

В палату вошли следовавшие за василиком рабы и положили перед киевским князем дары: дорогие паволоки, узорочье, позолоченный щит и меч.

— Грамоту я принимаю, — сказал князь Святослав, с улыбкой взглянув на богатое оружие, — и за дары спасибо… Передай, патрикий[150] Калокир, императору ромеев, что князья русские, бояре и все люди русские берегут сущую между нами дружбу, и да не рушится она дондеже светит солнце.

Затем князь Святослав, по обычаю, расспросил посла, хорошо ли ему ехалось в долгом пути, как он себя чувствует сейчас, предложил погостить в Киеве-городе сколько вздумается, а тиунам своим велел взять отныне василика, его стражу и рабов на полный покорм, а также потчевать всякими медами из княжьих медуш.

Низко кланяясь, благодарил патрикий Калокир киевского князя, бояр и русских людей за добрые слова, за покорм и меды, пожелал от себя князю, его семье, всем боярам здесь, в Золотой палате, и по всей земле Русской доброго здоровья и счастья на многие лета.

Конечно, сказал он не все, что хотел и должен был сказать. Василик, прощаясь, выразил надежду, что князь Святослав найдет удобное для него время и побеседует с ним еще раз.

Князь понял посла Византии. Все они, эти василики, льстивые, коварные люди. Что ж, он встретится еще раз с патрикием Калокиром. Может быть, он пообедает нынче с князем?

Однако и за трапезой василик Калокир не открыл князю Святославу, что привело его в Киев. Может статься, потому, что за столом сидело много людей — сам князь, его брат Улеб, мать Ольга, три сына — Владимир, Ярополк и Олег, немало воевод, бояр и разных мужей. Каждый из них задавал послу вопросы, каждому полагалось ответить, — так, среди бесед да разговоров, и проходил обед. А может, еще и потому, что интересовался, как едят и что подают за столом русского князя. Ведь в палатах Большого константинопольского двора подавали с разбором — кому ядро грецкого ореха, а кому и скорлупу…

Совсем иное увидел Калокир за столом киевского князя. Блюда разносила еще молодая и красивая женщина, которую величали Пракседой. Ей помогали несколько девушек поразительной красоты. Кушанья они приносили из кухни в трапезную быстро, без задержки.

А носить приходилось немало: когда приглашенные вошли в трапезную, на столах уже стояло холодное кабанье и медвежье мясо, всевозможные соленые и копченые рыбы — осетры, форели, судаки, всякие овощи и фрукты, во время обеда подавались вареная и жареная баранина, говядина, чечевичная похлебка, уха, меды, ол,[151] брага, квасы.

Ели и тут же запивали без лишних слов, без потчеваний — запросто, как это бывает дома, в своей семье. Только один раз воевода Свенельд, взяв чару, сказал, что хочет выпить за князя. Все чокнулись и подняли свои кубки.

— Пьем на тя, княже!

К концу обеда все, в том числе и Калокир, почувствовали, что сыты по горло, а меды и ол из княжьих медуш изрядно крепки и пьяны.

Лишь тогда князь Святослав предложил василику прогуляться с ним в лодии, оглядеть с Днепра Киев, его строения, валы, стены. Приказав гридням приготовить лодии, князь спустился с василиком, несколькими боярами и толмачами к Почайне, и они поплыла по Днепру до самого Чертороя.

Чуден был Днепр и прекрасен Киев-город в предвечернюю пору. Весна стояла в полном цвету; от самого Верхнего волока катил Днепр свои могучие воды, но здесь, подле Чертороя, где открывался его плес, вверх до самой Десны и Вышнего города княгини Ольги, а вниз — до Витичева и Лысой горы, казалось, нет ему конца-краю.

В лодии, где разместились князь Святослав, его брат Улеб, василик Калокир и бояре с толмачами, было двадцать гребцов — по десять с каждой стороны. Под дружными ударами их весел лодия быстро неслась вперед, оставляя на прозрачном лоне вод кипенный, как полотно, след. Киев и горы уплывали и уплывали назад.

И тогда предстал перед ними во всем своем величье древний город, стены которого заложил еще князь Кий. Много воды утекло с тех пор, а стены росли, укреплялись, как росло и крепло все вокруг Киева — города над Днепром.

Вдали высились три горы, и к ним были прикованы взгляды сидящих в лодии: Киева гора, где стоял княжий город, или, как его попросту называли, Гора; гора Щекавица, над которой первые стены воздвиг брат Кия Щек; гора Хоревица — вотчина Хорива, третьего брата.

Когда-то, здесь, над Днепром, стояли три «двора-городища». Теперь над всеми тремя раскинулся Киев-город: высокие стены, башни; золоченые, сверкающие в лучах закатного солнца крыши княжьих теремов; крутые склоны, обрывающиеся над самым Днепром; густые, опоясывающие город леса, где в глубоких оврагах уже залегли синие тени ночи. Это была Гора — настоящее орлиное гнездо, со стен которого обозревались окрестности на много поприщ вокруг и куда не мог подступить незаметно ни один враг.

Неузнаваемо изменился Киев-город с тех пор, как были возведены первые стены. Жили теперь не только на Горе. Повсюду на склонах, у подножия стен, рос новый город — тут жили княгиня Ольга и немало бояр. Над Боричевым взвозом, над оврагами, а часто и в них в эту пору загорались огни и вились дымы — там ютилось и работало предградье, за ним, до самой Почайны, раскинулся Подол, а еще дальше Оболонь — рольные земли[152] князей, воевод и бояр.

— Чуден Борисфен, и прекрасен твой город, княже! — воскликнул василик Калокир, любуясь горами и Днепром.

— А может, пристанем к берегу и оттуда взглянем на Киев? — предложил князь Святослав.

— С превеликой охотой! — восторженно воскликнул Калокир.

И только когда нос лодии уже зарылся в песок на Черторое и князь Святослав, Калокир, а за ними княжич Улеб, бояре и толмачи стали выходить на берег, только тогда василик, ускорив шаг, поравнялся с князем и тихо промолвил:

— Может, княже, мы пошли бы дальше только вдвоем? Это было сказано русскими словами, без толмачей… Князь Святослав остановился и удивленно взглянул на посла императора.

— Хотелось бы побеседовать с тобой с глазу на глаз, — продолжал Калокир.

— Добро! — так тихо, что никто из бояр его не услышал, ответил князь.

И, когда все сошли на берег, он сказал брату Улебу, боярам и толмачам:

— Мы пойдем с патрикием Калокиром вдвоем — хочу показать ему берег. А вы меня здесь ждите…

Косы над Чертороем оранжевыми стрелами глубоко врезались в днепровскую ширь, вокруг них отсвечивала перламутром вода, чуть всплескивали набегавшие изредка на берег волны. Князь Святослав и патрикий Калокир долго шагали по плотному, влажному, скрипевшему под ногами песку. Лодия и люди остались далеко позади, а они молча шли дальше и дальше, каждый погруженный в свои думы, великая тишина стояла вокруг, ее нарушали лишь тревожные крики да хлопанье крыльев вспугнутых крякв и куликов.

— Значит, тебе знакома наша речь? — остановился наконец и нарушил молчание князь, пристально глядя на василика Византии.

Калокир тоже остановился. Его темное, загорелое лицо, острые скулы, горбатый нос были озарены красными лучами солнца. Он стоял, прищурясь смотрел на Киев, на Днепр и о чем-то упорно думал, потом улыбнулся и ответил:

— Да, княже… И язык твой и людей твоих знаю…

— Кто же ты?

С Оболони и правого берега Днепра потянул вечерний ветерок, и темное платно, перетянутое шнуром, облепило костлявую фигуру патрикия.

— Император Никифор, — промолвил Калокир, — послал меня как своего василика из Константинополя, но постоянно живу я в Климатах, в Херсонесе, мой отец — протевон этой земли. Херсониты же, как тебе, княже, ведомо, и людей Руси, и речь их хорошо знают…

— Честь и слава императорам ромеев, — заметил князь Святослав, — что василиками своими посылают к нам людей, знающих Русь. Однако если император посылает ко мне такого именитого мужа, то, видимо, не для того только, чтобы передать свой привет?

— Конечно, нет, — улыбаясь, ответил Калокир. — Император Никифор велел благодарить тебя за дружбу, сущую между империей и Русью, за то, что русские князья уже не раз помогали ему воями своими на брани. Император Никифор и теперь просит тебя, княже Святослав, еще раз ему помочь.

— Против кого же задумал идти теперь император Никифор?

— Империя сейчас не может воевать, — ответил Калокир, — неспокойно в Азии и Египте… А император Никифор разорвал дружбу и хочет наказать непокорных болгар, почему и просит тебя, княже Святослав, пойти войной на Болгарию и покорить ее.

Калокир умолк и тотчас добавил:

— Император Никифор щедро отблагодарит князя Святослава и всех его воев… На моих хеландиях приготовлено для тебя пятнадцать кентинариев[153] золота…

Князь Святослав не замедлил с ответом, но, пожалуй, это был не тот ответ, на который рассчитывал василик Калокир.

— Дивно мне это слышать, — откровенно промолвил князь. — Ты сказал правду — по ряду, который древние наши князья укладывали с Византией, Русь не раз помогала ей воями своими…

— О! Русские вой — добрые вой. Это известно всему миру! — восторженно воскликнул Калокир и облизнул пересохшие губы.

Князь Святослав, казалось, не слышал его слов и продолжал:

— Но как решился император Никифор просить и меня помощи против болгар? Насколько мне ведомо, между императором ромеев и Болгарией давно сотворен мир, кесарь женат на дочери римского императора, Византия платит Болгарии дань…

— Какой мир, какая дань?! — воскликнул василик и громко рассмеялся. — Все болгарские каганы, и наипаче гордый кесарь Симеон, враждовали с ромеями и наносили им большой урон. При Петре, сыне Симеона, между Византией и Болгарией был будто бы установлен мир. Кесарь Петр — это правда — взял себе в жены дочь императора Христофора. Но болгары всегда таили и таят в своих сердцах лютую ненависть к ромеям, уже давно половина Болгарии откололась от Петра и Преславы и строит козни против Константинополя. А теперь, когда дочь императора Христофора и супруга кесаря Петра Ирина скончалась, император Никифор отказался платить дань болгарам, а послов их, что прибыли за данью в Константинополь, велел бить по лицу и выгнать из города.

— Жестоко карает император, — насмешливо протянул князь Святослав, — родича своего, кесаря Петра, который так долго и верно служил ему и дослужился даже до того, что и Болгария распалась! Выходит, что после долгого мира с Петром император задумал добить, уничтожить Болгарию?

— Да, княже, — ответил Калокир, впиваясь глазами в Святослава. — Император Никифор, как всегда, действует решительно, и он, конечно, пошел бы против Петра один, но в империи неспокойно, снова начались смуты в Сирии и Антиохии, императору придется двинуться туда, в Азию… Вот он и посылает тебе золото, надеется, что ты согласишься пойти на болгар, а пока ты со своими воями выйдешь на Дунай и будешь покорять кесаря Петра, император вернется из Азии и вступит в Македонию. Так, с Божьей помощью, Болгария будет наказана.

Князь Святослав долго молчал, а потом сказал:

— Страшную кару придумал для болгар император. И если бы я в самом деле с воями своими двинулся за Дунай, а он пошел навстречу мне из Македонии, с Болгарией было бы покончено навсегда! Но, василик Калокир, я не пойду против Болгарии. Нет, нет!

— А почему не пойдешь, княже Святослав? — спросил Калокир. — Может, считаешь, что я привез мало золота? Так ведь это не все. Когда закончится война, ты получишь еще много золота и дань.

— Нет, — повторил Святослав, — не о золоте и не о дани я помышляю.

— Так что же ты хочешь?

— Когда императоры ромеев просили у нас, киевских князей, помощи и воевали со своими врагами, мы, памятуя ряд отцов наших, оказывали им эту помощь. Но сейчас император Никифор посылает золото и просит меня покорить болгар. А ведь императору ведомо, что с болгарами у нас вечный мир, что мы одноязычные народы, они — наши соседи, и ничего, кроме добра, мы от них не ведаем. Нет, василик Калокир, русские люди не печенеги, не хозары, ради золота не воюют. И если бы император Никифор прислал мне не пятнадцать кентинариев, а пятнадцать хеландий с золотом, то и тогда бы я сказал — не согласен!

— Что ж, — с явным удовольствием заметил Калокир, — любо мне слышать твои слова, ибо, едучи сюда, я знал, что скажешь ты императору: «Нет, не согласен!»

Князь Святослав удивленно взглянул на василика, не понимая, с какой стати он радуется тому, что киевский князь не хочет помочь императору.

— Вижу, княже, не понимаешь ты меня, — словно читая его мысли, сказал Калокир. — Позволь же поведать тебе и то, что император Никифор мне не поручал.

— Дивный ты какой-то, василик Калокир, — обронил князь Святослав. — Что ж, говори, я слушаю.

— Все скажу, все, князь, — вздрогнув, промолвил Калокир. — Но прежде поклянись: все, о чем поведаю, будем знать только ты, да я, да еще Борисфен.

— Ты просишь клятвы, я же привык клясться только на мече. Впрочем, слово мое крепко — все останется втайне.

— Император Никифор, — начал Калокир, — поступает как безумец, поправ мир и затевая войну с Болгарией.

Святослав усмехнулся, но тотчас погасил улыбку.

— Погоди, Калокир, — резко промолвил он. — Ты, как василик императора ромеев, только что просил меня ударить на болгар, а теперь говоришь, что император поступает как безумец, затевая войну с Болгарией. Могу ли я верить своим ушам?

— Говорю, князь, только то, что думаю, — сурово возразил Калокир. — Император Никифор давно уже выжил из ума и довел империю до голода и нищеты. Этот безумец подозрительностью, враждой и жестоким произволом вызвал ненависть тысяч достойнейших людей в Константинополе и фемах. Утратив последний разум, он совершает непоправимую ошибку, нарушая мир с Болгарией…

— Василик императора! — крикнул князь Святослав. — Зачем говоришь ты все это мне, киевскому князю?

— Сейчас ты поймешь меня, княже, — все так же сурово продолжал Калокир. — Мой отец был простым армянским монахом, но когда империя поработила Армению, он, боясь, что его убьют, бежал в Константинополь. В то время многие бежали из Армении, полагая, что лучше как-нибудь перебиваться в богатом Константинополе, чем умирать дома… Отец был весьма умным человеком. Его допустили ко двору, слух о нем дошел до императоров Романа и Константина; его послали василиком сначала к печенегам, потом к уграм, а когда после смерти кесаря Симеона Византия задумала заключить мир с Болгарией, то отца отправили василиком к кесарю Петру. Передав дары, отец уговорил Петра приехать в Константинополь, заключить мир и взять в жены дочь императора…

— Значит, твой отец был другом болгар и помог заключить мир между императорами и кесарем?

— Ты меня понял, княже. Мой отец был другом болгар. Однако на смену Роману и Константину пришел Никифор Фока, который ненавидит болгар и всех, кто способствовал заключению мира. Он решил жестоко покарать и отца. Император искал только подходящего повода, отца ждал монастырь, а может быть, даже и галеры. Но он, как я уже сказал, был человеком предусмотрительным и вовремя бежал через земли тиверцев и уличей в Херсонес.

Этот длинный рассказ, видимо, утомил василика Калокира, и он умолк, глядя в небо над Киевом, которое стало темно-вишневым, тревожным, и на быстро синеющий плес.

— Там, в Херсонесе и во всех Климатах, — снова заговорил он, — есть множество людей, ненавидящих империю, о чем, княже, тебе ведомо. Туда гонят из Константинополя всех, кем недовольны императоры, туда же бегут и те, кто недоволен императорами. И хотя Климаты — фема[154] империи и там сидит их стратиг, в Херсонесе свой конвент, во главе которого стоит протевон. Мой отец был избран протевоном, а сейчас, когда императору Никифору понадобилось послать к тебе василика, он остановился на мне, его сыне…

— Но ведь император знает то, о чем ты мне рассказал? — спросил князь Святослав. — И кто твой отец, и кто ты сам… Как же он послал тебя ко мне?

Василик Калокир довольно потер руки, а может, ему просто стало холодно, потому что с Днепра задул ветер.

— Император Никифор, — сказал он, — прекрасно знает, кто мой отец и кто я, но ему известно и то, что если мы беремся за дело, то доводим его до конца. К тому же император немало сделал для меня, почтив высоким званием патрикия, — откровенно признался Калокир. — Мне, княже, это весьма нужно. В Константинополе у меня много друзей и сторонников, и если Никифору не отрубят голову в Сирии, он не замедлит потерять ее в Большом дворце, а тогда…

Калокир на мгновение оборвал поток слов и хищными глазами оглядел Днепр и небо.

— …тогда, — зашептал он, — для империи настанут новые времена. Зачем ей ссориться с Болгарией и Русью, зачем протягивать руки к далекой Армении, зачем ей Климаты да и сам Херсонес?

— Ты добрый и щедрый человек, — сказал Святослав. — Похвально и то, что ты, как сын протевона, понимаешь, что Климаты не римская, а русская земля. Говоря по правде, я тоже думаю, что император Никифор впал в ошибку, затевая войну с болгарами. Негоже князьям Руси идти супротив болгар, не станем мы помогать ему.

— Нет, княже Святослав, — воскликнул вдруг Калокир, — я не сказал, что тебе не следует идти против болгар…

— Погоди, Калокир, — перебил его князь. — Значит, по-твоему, нам идти на болгар?

— Идти, идти, князь!

— Как же мне идти против Болгарии? За что? Для чего? — уже раздраженно спросил князь Святослав.

— Для того, чтобы Византия вместе с Болгарией не напали на Русь.

— Болгария не подымется на Русь, — уверенно сказал Святослав.

Потемнело лицо патрикия Калокира, угрожающе мрачно прозвучали его слова:

— Болгария не пойдет, но кесарь Петр с императором Никифором поведут свои рати на Русь. Слушай, княже, император Никифор выгнал послов Болгарии, но всегда может помириться с кесарем Петром. Если бы Никифор послал эти пятнадцать кентинариев не тебе, а Петру, тот, не колеблясь, принял бы их: ему терять нечего — он уже все потерял. И тогда Никифор и Петр выйдут на Дунай. В Русском море уже полно греческих кораблей, немало легионов стоят в Климатах, в Саркеле, плывут вверх по Танаису, император собирает хозар, шлет василиков в улусы к печенегам. Видишь теперь, княже, как окружают Русь, тянутся к ней, как вокруг уже пахнет кровью?! Если ты пойдешь на болгар, то разрушишь их дьявольские козни, а если перейдешь Дунай и разобьешь Петра, то остановишься только у стен Царьграда.

С запада наплыла темная туча, ветер усилился, у самых ног Святослава и василика закипели, ударили в берег волны.

— Понимаю тебя, — пересиливая шум ветра и волн, громко произнес князь Святослав, — теперь мне ясны замыслы императора ромеев.

— Золото императора лежит на хеландиях, — так же громко крикнул василик, — бери его, князь, иди на Петра! Я сказал тебе правду, — иди и побеждай. А мне ты поможешь, когда я буду в Константинополе.

И это говорил уже не тот василик Калокир, который только недавно кланялся князю Святославу, его боярам и всем людям Руси в Золотой палате, — хищный, ненасытный сын протевона, рассказав об опасных замыслах императора ромеев, жаждал золота и славы.