Дюна. Мессия Дюны. Дети Дюны (сборник) Герберт Фрэнк
Юйэ опустил чемоданчик на пол, поклонился Джессике.
– Так, значит, пряное пиво, э-э? – спросил он.
– Лучшео пойла ник’да не пил, – заверил Айдахо. Он хотел встать «смирно», но из этого ничего не вышло. – М-меч мой впервые был кровью об’грен на Груммане! – заявил он. – Заколол Хра… Харкен… для герцыга его убил.
Юйэ повернулся, увидел чашку в руках у Мэйпс:
– Это что?
– Кофеин, – ответила Джессика.
Юйэ принял чашку, протянул ее Дункану.
– Ну-ка выпей это, приятель, – велел он.
– Н-не х’чу больше пить, – мотнул головой Айдахо.
– Я сказал, пей!
Голова Айдахо качнулась в сторону Юйэ, он, волоча охранников, сделал неверный шаг в сторону доктора.
– М-мне… мне надоело угождать Империи, док. Пускай в эт’т раз бу’т по-моему.
– Хорошо, только сначала выпей это, – ответил Юйэ. – Пей, это всего лишь кофеин.
– Дрянь, как у… как все здесь. Чертово с’нце слишк’м йяркое. Цвет у всего тут н-неправильный. Все тут не так. Или…
– Ну, будет, ведь ночь на дворе. – Юйэ старался говорить убедительно. – Будь паинькой, выпей это. Тебе сразу станет лучше.
– А й-я не хочу, чтобы мне стало л-лучше! – упрямо возразил Айдахо.
– Мы не можем препираться здесь всю ночь, – сказала Джессика и подумала: «Тут нужен небольшой шок!»
– Вам незачем здесь оставаться, миледи, – заметил Юйэ. – Я все сделаю.
Джессика покачала головой, шагнула к Айдахо, наотмашь ударила его по щеке.
Айдахо отшатнулся, увлекая за собой охранников. Он бешеными глазами смотрел на нее.
– Никто не смеет так вести себя в доме своего герцога, – холодно сказала она, вырвала у Юйэ чашку, расплескав почти треть, и сунула ее Дункану. – А теперь пей! Это приказ.
Айдахо резко вскинулся и, мрачно и зло глядя на Джессику с высоты своего роста, медленно произнес, тщательно выговаривая слова:
– Я не подчиняюсь приказам проклятых харконненских шпионов.
Юйэ застыл на мгновение и резко обернулся к Джессике.
Она побледнела, но кивнула. Теперь ей, во всяком случае, все было ясно – отдельные детали сложились, все те странные слова и поступки, которые она замечала в последние дни, – теперь она могла все это как бы истолковать. Ее охватил гнев – такой сильный, что она едва могла сдержать его. Потребовалась вся ее Бене-Гессеритская подготовка, чтобы успокоить пульс и дыхание. Но даже тогда она чувствовала, как обжигает ее этот гнев.
Когда надо вызнать что-нибудь у дамы или приглядеть за ней, всегда посылают Айдахо!..
Она метнула в Юйэ пылающий взгляд. Тот потупился.
– Вы это знали?! – требовательно спросила она.
– Я… слышал разговоры, миледи. Сплетни. Но я не хотел отягощать вашу ношу лишним грузом…
– Хават! – резко сказала она. – Я желаю немедленно видеть Суфира Хавата!
– Но, миледи…
– Немедленно.
«Конечно, это Хават, – думала она. – Если бы такое подозрение высказал кто-то другой, оно было бы отвергнуто тотчас».
Айдахо потряс головой, пробормотал: «К ч-черту всю йэту мерзось…»
Джессика взглянула на чашку у себя в руках и внезапно выплеснула ее содержимое в лицо Айдахо.
– Заприте его в одной из гостевых комнат восточного крыла, – скомандовала Джессика. – Пусть проспится.
Стражники были явно расстроены.
– Может быть, отвести его в какое-нибудь другое место, миледи? – уныло спросил один. – Например…
– Ему надо быть здесь! – отрезала Джессика. – У него тут задание. – В ее голосе звучала горечь. – Он у нас мастер по слежке за женщинами.
Стражник сглотнул.
– Тебе известно, где сейчас герцог? – спросила она.
– Он на командном пункте, миледи.
– Хават с ним?
– Хават в городе, миледи.
– Немедленно найди его и приведи ко мне, – велела Джессика. – Я буду в своем кабинете.
– Но, миледи…
– Если понадобится, я вызову герцога, – холодно проговорила она, – но я надеюсь, мне не придется этого делать. Не хотелось бы беспокоить его этим.
– Слушаюсь, миледи.
Джессика сунула Мэйпс опустевшую чашку, встретилась взглядом с ее вопрошающими – синее на синем – глазами.
– Можешь идти спать, Мэйпс.
– Вы уверены, что я вам не понадоблюсь?
Джессика мрачно усмехнулась:
– Уверена.
– Не может ли все это подождать до утра? – спросил Юйэ. – Я сейчас дал бы вам транквилизатор, и…
– Идите к себе. Я сама разберусь, – сказала Джессика и, чтобы смягчить резкость приказа, потрепала Юйэ по руке. – Это все, что вы можете сделать.
Высоко подняв голову, она резко повернулась и пошла в свои апартаменты. Холодные стены… коридоры… знакомая дверь… Джессика распахнула ее, вбежала и захлопнула дверь за собой. Долго стояла, невидящими глазами уставясь на подернутые дымкой силового поля окна. Хават! Неужели это его удалось купить Харконненам? Ну что ж, посмотрим…
Джессика подошла к глубокому старомодному креслу, покрытому вышитым чехлом из выделанной кожи шлага, подвинула кресло, чтобы видеть дверь. Внезапно она очень отчетливо ощутила крис, пристегнутый к ноге. Отстегнула и надела на руку, попробовала, легко ли выскальзывает клинок в ладонь. Снова оглядела комнату, запоминая расположение всех вещей в ней – на случай всяких неожиданностей: в углу полукресло, стулья с прямыми спинками вдоль стены, два низких стола, у двери в спальню – цитра на подставке.
Плавающие светильники лили бледный розовый свет. Она притушила их, села в кресло, погладила шитый чехол. Царственная массивность кресла – это именно то, что ей сейчас нужно.
«Теперь пусть приходит, – думала она. – Посмотрим…»
Она приготовилась к ожиданию, как учит этому Бене Гессерит: набираться терпения и копить силы.
Стук в дверь раздался раньше, чем она рассчитывала. Она сказала «Входите», и вошел Хават.
Джессика следила за ним, не вставая с кресла, видя переполняющую его энергию, – явно вызванную наркотиками. А сквозь эту энергию проглядывала огромная усталость. Слезящиеся глаза блестели. Обветренное лицо казалось желтоватым в розовых лучах светильников. На правом рукаве темнело большое мокрое пятно.
Джессика поняла, что сегодня у него не обошлось без крови.
Указав на один из стульев с прямой спинкой, Джессика велела:
– Возьми тот стул и садись напротив меня.
Хават поклонился и сделал так, как было сказано. «Вот пьяный идиот, Айдахо чертов!..» – думал он. Он изучал лицо Джессики, пытаясь придумать, как поправить дело.
– Нам давно пора выяснить отношения, – начала Джессика.
– Что взволновало вас, миледи? – Хават сел, упер ладони в колени.
– Хватит изображать невинность! – резко сказала она. – Если Юйэ еще не объяснил тебе, почему тебя вызвали, то кто-нибудь из твоих шпионов в моем окружении донес наверняка. Настолько-то мы можем быть откровенны друг с другом!
– Как вам угодно, миледи.
– Прежде всего ответь мне на один вопрос, – сказала Джессика. – Итак: ты сейчас – харконненский агент?
Хават подскочил, его лицо потемнело от гнева.
– Вы смеете так оскорблять меня?!
– Сядь, – спокойно сказала она. – Ты оскорбил меня так.
Хават медленно опустился в кресло.
Джессика, читая знаки на так хорошо знакомом ей лице, слегка расслабилась и глубоко вздохнула. Нет, это не Хават.
– Теперь я знаю, что ты верен моему герцогу, – произнесла она. – И я готова простить нанесенное тобой оскорбление.
– А разве есть что прощать?
Джессика нахмурилась: «Следует ли мне сейчас использовать мой козырь?.. Рассказать ли ему о том, что эти несколько недель я носила в моем лоне дочь герцога? Нет… даже сам Лето не знает об этом. Это только осложнило бы его жизнь и отвлекло бы – как раз тогда, когда он должен сосредоточить все силы на спасении собственной жизни. А это – это я еще успею использовать».
– Правдовидица, конечно, узнала бы истину, – сказала она. – Но у нас нет Правдовидицы, признанной Верховной Коллегией.
– Точно так. Правдовидицы у нас нет.
– Есть ли среди нас предатель? – спросила она. – Я тщательно изучала всех наших людей. Кто это может быть? Не Гурни. Уж конечно, не Дункан. Их заместителей не следует даже принимать во внимание – они занимают недостаточно стратегически важные посты. И это не ты, Суфир. Это не может быть Пауль. Я знаю, что это не я. Итак, кто остается? Доктор Юйэ. Так что, вызвать его сюда и допросить?
– Вы же знаете, что это ерунда, – отмахнулся Хават. – Он прошел кондиционирование в высшем колледже. Это я знаю наверняка.
– Не говоря уже о том, что его жена, из Бене Гессерит, была убита Харконненами, – добавила Джессика.
– Так вот что с ней сталось, – пробормотал Хават.
– Или ты не слышал, какая ненависть звучит в его голосе всякий раз, когда он поминает Харконненов?
– Вы же знаете, что у меня нет слуха на эти штуки.
– Ну а на меня почему пало подозрение? – спросила Джессика.
Хават нахмурился:
– Миледи угодно ставить своего слугу в весьма сложное положение… Ведь прежде всего моя верность принадлежит герцогу.
– И я многое готова простить за эту верность, – отозвалась Джессика.
– И вновь мне приходится спрашивать: а есть ли что прощать?
– Итак, пат? – спросила она. – Тупик?
Он пожал плечами.
– Тогда изменим тему на некоторое время, – предложила она. – Вот Дункан Айдахо, удивительный боец, превосходный телохранитель и разведчик. Сегодня он напился пьян каким-то пряным пивом. Мне доложили, что и другие наши люди одурманены этим напитком. Это так?
– Вам же доложили, миледи.
– Так. Скажи, Суфир, тебе не кажется, что их пьянство – это симптом?
– Миледи изволит говорить загадками.
– Ты же ментат, так пользуйся своими способностями! – резко сказала она. – Ты не понимаешь, что случилось с Дунканом и прочими? Так я объясню тебе это в четырех словах! У них нет дома.
Хават ткнул пальцем в пол:
– Их дом – Арракис.
– Арракис для них – это Неведомое и Незнакомое. Их домом был Каладан, но мы вырвали их оттуда. Теперь у них нет дома. И они боятся, что их герцог потерпит поражение. Подведет их.
Он закаменел.
– Любого из наших людей за такие слова…
– Перестань, Хават. Когда врач ставит диагноз опасной болезни – разве это пораженчество или измена? Все, чего я хочу, – это вылечить болезнь.
– Такого рода дела входят в мои обязанности.
– Но, надо полагать, ты понимаешь, что и мне небезразлично течение этой болезни. И я надеюсь, ты не откажешь мне в том, что я тоже кое-что могу в этой области.
«Может, встряхнуть его хорошенько? – подумала она. – Он явно нуждается во встряске, которая вырвала бы его из шаблонных представлений».
– Ваш интерес к этим делам можно объяснить по-разному, – пожал плечами Хават.
– Так ты уже приговорил меня?
– Конечно, нет, миледи. Но в данной ситуации я не имею права рисковать. Упускать нельзя ничего.
– Прошлой ночью – прямо здесь, в до-ме! – ты проглядел покушение на моего сына, – указала она. – Чье это упущение?
Он помрачнел:
– Я подал герцогу прошение об отставке, но он его отклонил.
– А почему ты не подал его мне? Или Паулю?
Теперь он был разозлен по-настоящему. Это ясно читалось в участившемся дыхании, раздувшихся ноздрях, тяжелом взгляде. На виске билась жилка.
– Я служу герцогу, – отрезал Хават.
– Предателя нет, – сказала она. – Угроза исходит откуда-то еще. Возможно, она связана с лучеметами. Например, замаскированные лучеметы с часовым механизмом, нацеленным на домашние силовые поля. Возможно, они…
– Да, но как после взрыва доказать, что тут не применялось ядерное оружие? – возразил он. – Нет, миледи, на такое нарушение законов они не пойдут. Радиация – это свидетельство, которое практически невозможно скрыть. Нет. Они соблюдут почти все правила. Так что мы наверняка имеем дело с предателем.
– Ты служишь герцогу, – усмехнулась она. – И, пытаясь спасти его, ты его уничтожишь. Ты этого хочешь?
Он глубоко вздохнул. Помедлил.
– Если вы невиновны, я приношу глубочайшие извинения.
– Рассуди сам, Суфир, – сказала она. – Люди лучше всего чувствуют себя тогда, когда у каждого есть свое место и каждый знает о своем положении в мире, в событиях, происходящих вокруг него. Уничтожь место человека в мире, и ты уничтожишь самого человека. Ты и я – вот два человека в окружении герцога, обладающие почти идеальной возможностью уничтожить место другого. Разве не могла я ночью нашептать герцогу про тебя что-то, что вызвало бы его подозрение к тебе? Когда он легче всего поддался бы таким наговорам, Суфир? Надо ли мне объяснять это подробнее?..
– Вы угрожаете мне? – почти прорычал он.
– Ну разумеется, нет! Я лишь хочу показать тебе, как кто-то атакует нас через самое устройство нашей жизни, воздействуя на ее обстоятельства. Это умно – дьявольски умно! И отразить такое нападение мы можем лишь одним-единственным способом: мы должны так изменить нашу жизнь, чтобы не осталось ни малейшей щели для их стрел.
– Так вы и обвиняете меня в нашептывании беспочвенных подозрений?
– Да. Беспочвенных.
– И вы бы противодействовали им собственными нашептываниями?
– Нашептывания, тайны и прочее – это твоя сфера, Хават. Не моя.
– Значит, вы сомневаетесь в моих способностях?
Она вздохнула.
– Суфир, я хочу, чтобы ты сам оценил, насколько и как ты эмоционально вовлечен во все это. Естественный человек – это животное, лишенное логики. Поэтому твое восприятие всех событий и человеческих отношений с точки зрения логики – неестественно. Но тут ничего не поделаешь: ты обречен проецировать логику на них, поскольку это оказывается полезным в большинстве случаев. Сам ты суть воплощение логики – ментат. Но твои подходы к проблемам и попытки их решения – это в самом буквальном смысле внешние проекции твоего сознания. Их надо изучать всесторонне.
– Вы учите меня моей работе? – спросил он, даже не пытаясь скрыть возмущение… и нотки презрения.
– Ты видишь все вокруг себя и применяешь к замеченному свою логику, – объяснила она. – Но особенность человеческого сознания такова, что логикой всего труднее исследовать проблемы, связанные с глубоко личными мотивами. И тогда мы бродим вокруг в темноте и возлагаем вину за свои проблемы на все, кроме той единственной причины, которая в действительности мучает нас.
– Вы намеренно хотите подорвать мою веру в свои возможности как ментата, – отрывисто сказал он. – Если бы я узнал, что любой из наших людей пытается подобным образом саботировать любое другое оружие из нашего арсенала, я без колебаний обвинил его и уничтожил бы.
– Хорошие ментаты не пренебрегают фактором возможной ошибки в своих расчетах. Уважение к этому фактору – это здоровая черта.
– Я с этим никогда и не спорил!
– Тогда попробуй приложить свои способности к симптомам, которые мы оба видим: случаи пьянства, ссоры… Среди наших людей ходят самые нелепые слухи об Арракисе. Они запустили даже свои простейшие…
– Это все от праздности, и ничего больше, – возразил Хават. – И не пытайтесь запутать меня, напуская таинственность на самые простые вещи.
Джессика пристально разглядывала его – и представляла себе, как солдаты и охрана в казармах говорят между собой о своих бедах, о тоске и тревоге – и как от этого повисает в воздухе тяжкое напряжение, почти физически ощутимое – как запах горелой изоляции. «Они становятся похожи на героев древней, еще догильдийской легенды, – думала она. – Как команда потерянного звездолета «Амполирос». Терзаемые болезнью, сидели они у корабельных орудий – всегда ищущие, всегда наготове и всегда не готовые…»
– Почему ты никогда не использовал до конца мои возможности в своей службе герцогу? – спросила она. – Или ты боялся соперника в моем лице?
Он сверкнул на нее глазами.
– Я кое-что знаю о том, чему учат Бене Гессерит… – Он угрюмо оглядел ее и замолк.
– Что же ты? Продолжай, – усмехнулась она. – Ты хотел сказать «Бене-Гессеритских ведьм».
– Я действительно кое-что знаю о той настоящей подготовке, которую дают в Бене Гессерит, – хмуро сказал он. – Я же видел, как все это проявляется у Пауля. И меня не обманет этот ваш лозунг на публику – мол, «мы существуем лишь для служения».
«Да, шок должен быть по-настоящему сильным, – решила Джессика. – И он почти готов к нему».
– Ты почтительно выслушиваешь меня на Совете, – сказала она, – но почти никогда не принимаешь мои советы. Почему?
– Я не верю советам, рожденным Бене-Гессеритскими мотивами, – отрезал он. – Вы можете думать, что видите человека насквозь, что можете заставить его поступать так, как вам…
– Суфир! – взорвалась она. – Глупец, несчастный глупец – вот ты кто!
Хават нахмурился, заставил себя снова сесть.
– Какие бы слухи о наших школах ни доходили до тебя, – промолвила она, – правда куда больше этих слухов. Если бы я хотела уничтожить герцога… или тебя, или кого угодно из тех, кто находится в пределах моей досягаемости, – ты бы не смог помешать мне.
Сказав это, она подумала: «Почему я позволяю гордыне заставлять меня говорить так? Разве этому меня учили? И не так должна я шокировать его…»
Хават сунул руку за пазуху, где у него всегда лежал миниатюрный пистолет с ядовитыми иглами. «Она без щита, – подумал он. – Это всё что, блеф? Ведь я могу убить ее сейчас… но, но! – если я ошибаюсь, последствия будут ужасны!»
Джессика увидела, как его рука скользнула к внутреннему карману.
– Я надеюсь, между нами нужды в насилии не возникнет, – сказала она.
– Достойная надежда, – согласился он.
– Но тем временем болезнь распространяется в наших рядах и разъедает их, – продолжала Джессика. – И я должна вновь спросить тебя: не разумнее ли предположить, что это Харконнены посеяли в нас подозрение друг к другу, чтобы разъединить и столкнуть нас?
– Кажется, мы все же вернулись в тупик, – угрюмо буркнул Хават.
Она вздохнула и подумала: «Он почти готов».
– Герцог и я заменяем этим людям отца и мать, – сказала она. – Это положение…
– Герцог не женился на вас, – перебил Хават.
Джессика сдержалась, усилием воли сохранив спокойствие. Он хорошо парировал.
– Но он не женится и ни на ком другом, – уточнила она. – Во всяком случае, пока я жива. И, как я сказала, мы для наших людей вместо родителей. Разбить сложившиеся отношения, рассорить и запутать нас – какая цель для Харконненов будет более соблазнительной?
Он понял, куда она клонит, и его брови сдвинулись.
– Герцог? – продолжала она. – Да, это заманчивая цель, но никто не охраняется лучше, чем герцог. Разве что Пауль. Я? Разумеется, они бы не отказались от такой добычи; но уж кто-кто, а они знают, что Бене Гессерит – добыча не из легких. Но есть и другая мишень. Человек, чьи обязанности по определению создают огромное слепое пятно. Человек, для которого подозрительность так же естественна, как дыхание. Человек, вся жизнь которого построена на тайнах, интригах, намеках и хитростях. – Она протянула к нему руку. – И этот человек – ты!
Хават вскочил со стула.
– Я не отпускала тебя, Суфир! – резко бросила она.
Старый ментат почти упал на стул – мышцы вдруг отказались ему служить.
Она невесело улыбнулась:
– Теперь ты кое-что узнал о том, чему нас учат по-настоящему, – проговорила она.
Хават попытался сглотнуть – горло пересохло. Ее приказ был таким властным, не допускающим даже малейшего неповиновения, – и он не смог противиться. Тело послушалось раньше, чем он успел что-либо подумать. И ничто не могло бы удержать его от выполнения этого приказа – ни логика, ни гнев… ничто. Чтобы сделать то, что удалось сделать ей, необходимо глубоко, до самых сокровенных подробностей, знать того, кому приказываешь. Он не представлял себе, что возможен такой контроль над человеком…
– Я говорила тебе, что мы должны понять друг друга, – сказала Джессика. – Я имела в виду, что ты должен понять меня. Я тебя понимаю давно. И я могу сказать тебе, что твоя преданность герцогу – это все, что гарантирует твою безопасность сейчас, когда ты рядом со мной…
Он не мог отвести от нее глаз. Облизнул губы.
– Если бы мне нужна была марионетка, я бы заставила герцога жениться на мне, – спокойно продолжала Джессика. – Причем он был бы уверен, что женился по собственной доброй воле.
Хават наконец опустил голову и исподлобья взглянул на нее сквозь редкие ресницы. Лишь великолепное владение собой помогло ему удержаться и не позвать стражу. Владение собой… и мысль о том, что эта женщина может попросту не позволить ему кликнуть охрану. Он вспомнил, как она заставила его подчиниться, и по его спине пробежали мурашки. Ведь пока он был ошарашен приказом, ей ничего не стоило достать оружие и убить его!
«Неужели у каждого человека есть такое «слепое пятно»? – думал он. – И каждого можно заставить подчиняться раньше даже, чем он сможет осознать все и воспротивиться?»
Эта мысль поразила его. Кто может противостоять наделенному подобной властью?!
– Сейчас ты увидел железный кулак внутри мягкой перчатки Бене Гессерит, – сказала она. – Немногие, увидев его, оставались жить. И то, что я сделала, – довольно простая вещь для нас. Ты не видел всего, на что я способна. Подумай об этом!
– Так почему вы не уничтожаете врагов герцога? – спросил он.
– Что я должна уничтожить? – переспросила она. – Или ты хочешь, чтобы герцог сделался слабым и всегда зависел от меня?
– Но с такой властью…
– Власть – это палка о двух концах, Суфир, – произнесла Джессика. – Ты думаешь сейчас: «Ей ничего не стоит создать оружие из человека и нацелить его в самое сердце врага». Да, Суфир. Даже и в твое сердце. Но чего бы я достигла? Если бы многие из нас поступали так, разве не пало бы недоверие и ненависть на всех Бене Гессерит?
– Мне нечего ответить вам, – выговорил Хават. – Вы знаете, что нечего.
– Ты никому не расскажешь о случившемся здесь, никому и ничего, – сказала она. – Я знаю тебя, Суфир.
– Миледи… – Снова старик попытался сглотнуть сухим горлом. И подумал: «Да, у нее действительно есть великая сила. Но разве не делает ее это еще более опасным орудием в руках Харконненов?»
– Друзья могут уничтожить герцога так же легко, как и его враги, – сказала Джессика. – Но теперь я верю – ты найдешь корни своих подозрений и вырвешь их.
– Если они все же окажутся беспочвенными, – добавил он.
– Если? – насмешливо прищурилась Джессика.
– Да, если, – подтвердил он.
– Ты действительно очень упорен, – сказала она.
– Просто осторожен, – ответил он, – и помню о факторе возможной ошибки.
– Тогда я задам еще один вопрос. Ты стоишь лицом к лицу с другим человеком, беспомощный и беззащитный, связанный по рукам и ногам, и этот другой держит нож у твоего горла. Но не причиняет тебе вреда, освобождает тебя, отдает тебе оружие и позволяет воспользоваться им по своему усмотрению… – Она поднялась, повернулась спиной к Хавату. – Теперь ты можешь идти, Суфир.
Старый ментат встал, постоял немного в нерешительности – его рука потянулась было к оружию в кармане. Он вспомнил арену и отца герцога (он был храбрым человеком, каковы бы ни были его недостатки), вспомнил давнюю корриду. Разъяренный черный бык замер, пригнув голову, – неподвижный и потерявший уверенность. Старый Герцог отвернулся от быка – спиной к рогам зверя, красный плащ картинно наброшен на руку, а трибуны гремели рукоплесканиями и приветственными криками.
«Сейчас я – бык, а она – матадор», – подумал Хават. Он отдернул руку от кармана, увидел, что пустая ладонь блестит от пота.
И он знал, что, какой бы ни оказалась правда в конце концов, он никогда не забудет этот момент и никогда не перестанет восхищаться леди Джессикой.
Молча повернувшись, Хават вышел.
Джессика отвела глаза от отражения комнаты в оконном стекле, повернулась к закрывшейся двери.
– А теперь, – прошептала она, – начнется настоящая схватка.
Сражаться ли станешь с тенями?
С грезами вступишь ли в схватку?