Кровь Рюрика Земляной Андрей

© Андрей Земляной, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

1

• Чистоту, простоту мы у древних берём,
• Саги, сказки – из прошлого тащим.
• Потому что добро остаётся добром
• В прошлом, будущем и настоящем!

В. Высоцкий.

– Вы верите в реинкарнацию?

– Извините, а можно мне другого врача?

Великому командору Ордена Креста Луи де Баролю

В течение последних трёх месяцев Орден Странствующих предпринял шесть неудачных попыток провести вызов Дикой Охоты, опираясь на новое заклинание, зарегистрированное во внутреннем кодексе под номером 238. Само плетение модифицировано под носителей истинной крови второго или третьего уровня и, в теории, может позволить вызвать сущность четвёртого круга, полностью лояльную вызывателю, что открывает широкие возможности по наращиванию потенциала Дикой Охоты и по переводу её в Кровавую Мессу.

Однако в силу причин, которые остались неизвестными, все попытки провести обряд провалились, а их инициаторы погибли, о чем свидетельствуют погасшие личные метки.

Обращаю внимание великого командора на слабую проработку оперативной обстановки в местах проведения операций и на слабую техническую подготовку инициирующих обряд.

Уверен, что с должным вниманием к подготовке и тщательным отбором вызывателей операцию можно провести, опираясь на технические возможности Ордена Креста. Должным образом вызванная Дикая Охота позволит собрать большое количество С-энергии, что положительно повлияет на баланс сил в Большом Совете.

Командор шестой курии Франц де Гольц.Магистру Ордена Песочных часов Карлу Гаэтано от старшего хранителя мудрости кавалера Антонио Больцано

Настоящим сообщаю, что количество регистрируемых заклинаний первого – третьего уровня неуклонно уменьшается последние два года, так же как снижается их ударная мощь и магометрия. Исследования в данных областях или свёрнуты, или финансируются недостаточно, что приводит к ослаблению атакующей и защитной мощи Ордена, а как результат – к неоправданным потерям братьев в войнах и стычках.

Также в плачевном состоянии учебные лаборатории и испытательные комнаты в орденской школе, где основной упор сделан на физическое развитие и освоение немагического оружия.

Особо хочу упомянуть о необходимости снабжения ингредиентами из «особого списка», а также о своевременной поставке накопителей для бесперебойного снабжения братства боевыми амулетам и жезлами.

С неизменным почтением, верный слуга вашего магистерстваАнтонио Больцано.

Константину, военному пенсионеру семидесяти восьми лет, всегда нравилось отдыхать в Сосновке. И тишь заброшенной деревеньки, и речка, причудливо вьющаяся между перелесками, и крошечные пятачки золотых пляжей вдоль неё… Перечислять можно было бесконечно.

Дом в деревне, который он выкупил, уже через пять лет был превращён в настоящий оплот холостяка, а оставшиеся развалины разобрал на брёвна и сложил за околицей, вывесив плакат, что можно забирать бесплатно.

Так и жил, сначала по месяцу в году, потом всё лето, а когда смертельный диагноз из предположительного превратился в реальность, и вовсе переехал в Сосновку. В последнее время приступы боли случались всё чаще, и порой приходилось их долго пережидать или купировать инъекциями сильнодействующих препаратов.

От деревни до трассы было всего пять километров, и поскольку дорогу никто, кроме него, не использовал, она быстро заросла травой и фактически исчезла, оставив лишь направление меж крашеных столбиков. Вот по такому направлению он и катил в райцентр, за продуктами и кое-какой мелочёвкой, заказанной через хозяина магазина.

Последний поворот перед выездом на трассу, и Константин, плавно оттормозившись, остановился возле потрёпанной жизнью «шахи», перегородившей проезд. Автомобиль стоял наискосок, с распахнутыми дверями, и всем своим видом намекал, что происходит что-то необычное и неправильное.

Константин вздохнул, открыв дверь, медленно вышел из машины и огляделся. Собственно, из этого места можно было уйти лишь вниз к маленькому болотцу или вверх, на плоскую вершину холма, возвышавшегося над всеми окрестностями. Холм, поросший старыми дубами, как-то устоял перед любителями лёгкой поживы, и дубрава, раскинувшаяся прямо посреди холма, была настоящим украшением местности. Дубы росли вокруг поляны, на которой находился огромный плоский валун… Константин знал, что местные, когда деревня была ещё жива, обходили и холм, и дубраву десятой дорогой.

Наверх можно было подняться и на машине, но тогда нужно было дать почти километровый крюк и потом долго карабкаться по каменистой осыпи вдоль русла, образованного потоком талых вод.

Когда наверху раздался тонкий захлёбывающийся женский крик, Константин уже был на половине подъёма и, ускорившись, оставшееся расстояние преодолел достаточно быстро. Выскочив наверх, он увидел группу мужчин восточного типа, собиравшихся хорошо порезвиться за счёт крошечной девчушки в линялых джинсах, уже порванной розовой футболке и со свежим порезом на щеке.

– Отошли от неё, быстро. – От короткого подъёма сбилось дыхание и изношенное сердце заныло в груди, но Константин коротким движением размял кисти и шагнул вперёд. Смерти он не боялся, а единственный его страх был – бесчестие.

Мгновенно девушка была оставлена, и шакалы в человеческом обличье пошли прямо на Константина, негромко переговариваясь на своём гортанном языке. Откуда-то в их руках появились ножи, и Константин широко улыбнулся. Эту игру он хорошо знал. Рука скользнула к бедру, и он вытащил из потёртых ножен НР-43, доставшийся от отца.

Первые двое легли мясом, каким они, в сущности, и были. Третий чуть задержался на белом свете, отчаянно размахивая перед собой ножом, словно вентилятор, а вот последний, явно кем-то обученный и натасканный именно на ножевой бой, ухитрился ударить именно в тот момент, когда очередной спазм боли скрутил Константина, и в результате пропорол ему руку почти до кости. Но на этом удача варнака закончилась, и, вытаращив глаза, гость с юга завалился в кусты, фонтанируя кровью из взрезанного горла.

– Вот ты ж! – Костя одной рукой сдёрнул с себя футболку и туго перетянул рану. – Кому расскажу, не поверят. Получить ножом от какого-то проходимца. Ты как? – Он поднял взгляд на девчонку и поразился происшедшей с ней переменой.

Не чумазая, захватанная тысячами рук заплечница, а юная девушка, прекрасная совершенно неземной красотой, стояла в пяти шагах с улыбкой на сочных губах. Куда-то делись и порванная футболка, и джинсы, а появились длинное белое платье, вышитое по подолу золотой нитью, и платок, покрывавший голову, перехваченный по лбу толстым золотым обручем.

Атеистом Константин, как и все побывавшие в окопах, конечно, не был, но вот такое преображение даже его выбило из колеи. Он на всякий случай оглянулся, ища ту самую девицу, из-за которой влез в потасовку, но кроме него и женщины в белом на поляне никого не было.

– Ты за мной? – брякнул он и сразу же пожалел о сказанном.

Но женщина не обиделась, а только рассмеялась серебряным смехом.

– А хочешь в Ирий? – Она подошла совсем близко, и Константин почувствовал тонкий запах трав, шедший от незнакомки. – Славные воины, долгий пир, сладкие утехи?

– Да какой мне Ирий, с моими-то грехами… – Константин, несмотря на боль в руке, улыбнулся, покрепче затягивая узел на ране. – Доскриплю как-нибудь сколько осталось, а там посмотрим.

– Осталось немного. – Женщина покачала головой. – Почти доконала тебя хвороба. Но кровь, пролитая на старом капище, да ещё и в бою, дорого стоит. Четыре жертвы… Так что я твоя должница.

– А вылечить сможешь? – без особой надежды спросил Константин.

– Судьба твоя в этом мире уже прописана Отцом Небесным, и не мне её менять. – Женщина покачала головой. – Но кое-что сделать можно. – Она взяла его за руку и повела в дубовую рощу.

– Ложись. – Кивнула на камень, и уже слегка одуревший от боли Костик безропотно улёгся на тёплый от солнца гранит. – Готов? – Красавица улыбнулась, и от её улыбки странным образом прошла боль в руке и даже перестало ныть в животе.

Неожиданно склонившись над Константином, она впилась долгим поцелуем в губы мужчины, и мир для него погас.

– Горыня, Горыня! Вот паскудник, чтоб тебя! – Хриплый мужской голос ворвался в сознание Кости словно молот. Поморщившись, он повернулся на тёплом шершавом камне и замер, глядя на свои руки. Крепкие, жилистые, со следами многочисленных порезов и мозолями… и совершенно чужие.

«Съездил за хлебушком!» Он снова повернулся на спину и посмотрел в синее небо, на котором плыло одно-единственное облачко. Показалось или нет, но облако вдруг приняло форму женского лица, а правый глаз на мгновение прикрылся, словно лицо ему подмигивало.

От этого видения он вскочил и, перевернувшись в воздухе словно кошка, встал на ноги. Длину нового тела оценить было невозможно, но судя по габаритам камня, новый Константин был примерно такого же роста и близких пропорций. Но самое главное, в теле не было ни одной знакомой болячки. Нигде не тянуло, не стреляло, не было постоянной тошноты, которая сводила его с ума в старом теле.

Что ещё поразило Костю, так это запахи. Яркие и мощные, они словно сбивали с ног. Стоило посмотреть на что-нибудь, как обоняние тут же находило в общей мешанине ароматов нужную ноту и выделяло её.

«Даже если это всё бред, – подумал он, – то всё равно красивый и очень приятный. Лучше чем раковый корпус больнички».

Длинная, до середины бедра, полотняная рубаха из чуть желтоватой некрашеной ткани, подпоясанная засаленной верёвкой, штаны из плотной темной материи, сапоги, надетые прямо на босую ногу, и тяжёлый плетёный хлыст в левой руке составляли ансамбль под названием «пастушок». Вздохнув, Костя ощупал лицо и, насколько позволяла чувствительность пальцев, понял, что оно не рябое и более-менее правильное. А остальное мало его волновало. Красотой лица пусть парятся другие.

Но девушка, кем бы она ни была, не подвела, и тело ему досталось просто превосходное. Жилистое, крепкое и весьма скоординированное. Во всяком случае, стоило ему лишь подумать о том, чтобы взобраться на дерево, как он ловко, словно рысь, взлетел на самый верх могучего дуба, чтобы осмотреть окрестности.

В целом он увидел, что и ожидал. Рельеф остался почти таким же. Речка под холмом и деревенька вдали. Только вот не деревенька, а настоящее село, а может и городок, поскольку виднелись крыши больших зданий, круглый купол чего-то похожего на церковь, только без креста, и мощный частокол, окружавший поселение.

Он легко сбежал с холма, но на том месте, где были оставлены его верный УАЗик и «шаха» несостоявшихся насильников, увидел лишь дорогу, огибавшую холм, и чёрно-белый верстовой столб с цифрой «186» на указателе.

Глубоко вздохнув, Константин сел в мягкую, нагретую солнцем придорожную пыль и крепко задумался. По всему выходило, что незнакомка перебросила его в чужое тело и, судя по одежде, в другое время. Тот ли это мир, в котором он жил, или другой, покажет время, а пока совершенно непонятно, что делать.

Замечтавшись, он прозевал появление кавалькады всадников, выехавшей из-за поворота. Насколько он разбирался в лошадях, все были как на подбор, стройные тонконогие и в прекрасной сбруе, отделанной золотом. Всадники тоже, словно с выставки, щеголяли камзолами и шляпами, украшенными перьями, а также шпагами, ножны которых бряцали о сёдла.

– Прочь с дороги, смерд! – Ехавший первым, высокий длинноволосый мужчина замахнулся на Константина стеком, но промахнулся и, досадуя на свою оплошность, замахнулся вновь, и снова хлыст просвистел мимо.

Улыбка на лице Константина взбеленила всадника больше прежнего, и мужчина потянул шпагу из ножен.

«Вечер перестаёт быть томным» – подумал Константин, наблюдая, как шпага покидает ножны и по дуге летит прямо ему в лицо. Короткий нырок вниз, подшаг, и удар коленом в прыжке вышибает всадника из седла.

Второй всадник тоже попробовал ударить стеком, и Константин машинально принял его на ручку и на долю секунды скосил взгляд на то, что держал в руках. Кнутом он пользоваться не очень умел, но вот тело, доставшееся попаданцу, точно знало, что делать с этим предметом. Коротким взмахом «пастушок» захлестнул плетёную кожаную верёвку на шее всадника и мощным рывком сбросил его с седла.

Один из оставшихся в седле вдруг вытянул руку в сторону Константина, и из неё вырвался огненный шар, но, не долетев до обалдевшего от такого поворота Костика, с тихим треском схлопнулся, истаяв в воздухе. Так же истаяли и льдисто-голубые иглы, и серое нечто, запущенное третьим всадником.

– Здесь земля Мокоши, госпожа, – произнёс мужчина, гарцуя на лошади, и Костя наконец рассмотрел стройную девушку в мужском платье и ярко-алом плаще, державшуюся чуть позади. – Мы не сможем атаковать его силой.

– Я сама пристрелю эту тварь! – Девушка, одетая в мужской кафтан небесно-голубого цвета, с богатой золотой вышивкой, откинула полы плаща, подняла в руке нечто, похожее на кремнёвый пистолет, но между ней и Константином неожиданно возникло препятствие в виде высокого мужчины, как показалось Косте, с небольшим деревом в руке.

– Стойте! – раздался властный и мощный голос, и мужчина ударил в землю комлем дерева. И сразу же от него по земле рванула такая волна, что Константин с трудом удержался на ногах. Лошадям тоже досталось, и пуля, предназначенная Косте, ушла в небо. – Вы на земле Сосновской общины. Назовитесь, или будете уничтожены.

– Я графиня Светлова! – Девушка даже чуть привстала на стременах, видимо, чтобы казаться солиднее, и чуть подняла кромку широкополой шляпы, показав красивое породистое лицо с тонкими бровями и небольшим точёным носиком, обрамлённое светло-русыми кудрями.

Горыня, глядя на красотку, только успел подумать, что с удовольствием повалял бы её на сеновале, и лишь улыбнулся, когда девушка буквально ожгла его злым взглядом.

– Это мои люди, сопровождающие меня на праздник в имение князя Стародубского, и мои друзья. Виконт Рошфор и дворянин Бельский.

– Ну, и что же вас завело так далеко от казённого тракта, графиня Светлова? – Мужчина с посохом чуть наклонился вперёд, и на лицах всадников Костя увидел признаки неуверенности. – Решили срезать путь по общинным землям? И указ государя от восемнадцатого вересня шестьсот тридцатого года вам не указ? И почему вы напали на общинника Горыню?

– Он первый!

– Ложь, – припечатал мужчина, явно имевший право задавать все эти вопросы. – Его следов нет на дороге. Значит, стоял он на обочине и не мог напасть на всадника. А вот вы даже не постеснялись обнажить оружие и применить силу. – Мужчина повернулся к Константину. – Иди, молодец. Я тут без тебя разберусь.

И куда сейчас? Горыня… хм-м. Хорошее имя. – Покинув место скоротечной схватки, Константин оглянулся. – Я же вроде пастух? Значит, нужно двигать к стаду. А стадо у нас?.. – Он постоял с минуту и, развернувшись, уверенно пошёл к тому месту, где в старом мире была большая низинка, густо поросшая травой.

– А вот я тебя! – Навстречу ему из кустов вылетел сухонький старичок, потрясая кнутовищем. – Мало того, что у тебя в башке квашня, дак ещё и бездельник!

– Охолонь, дед. – Константин, легко перехватил занесённый над собой кнут и коротким кистевым движением вынул его из руки склочного старика. Неожиданно для Константина старичок крутанулся и ударил локтем назад, целясь Горыне в бок, но тот жёстко блокировал удар и обозначил свой, остановив руку в нескольких миллиметрах от головы старшего пастуха.

– Вот так значит? – Дед хмыкнул и разразился целым каскадом ударов, на всех уровнях, стараясь ни сколько поразить противника, а хотя бы достать. Но Константин, который провёл всю молодость в спортзалах, а юность и зрелость – в местах, совсем негостеприимных, легко блокировал отнюдь не безобидные движения старика.

– Хорош! – Он отскочил в сторону и, приложив руку к груди, коротко поклонился. – Правда, хорош. Удалось, значит, Никифору. Откуда же тебя такого молодца занесло?

– Издалека, деда. – Горыня тоже приложил руку к груди и поклонился в ответ. – Места у нас неспокойные, воюем часто.

– А кем был-то? – раздался сзади спокойный голос, и, обернувшись, Константин увидел того самого мужчину с деревцем в руках, стоявшего метрах в десяти.

– Даже не знаю, как сказать-то… – Горыня пожал широченными плечами. – Царёв человек был. Как кто шалил или чего не понял, так мы ехали – объясняли. Или закапывали.

– Особая сотня Разбойного приказа, значит. – Мужчина с посохом покачал головой и слегка пристукнул своим дрыном, отчего по земле пошёл густой гул, словно от удара в колокол. – До вечера будь при стаде, а вечером приходи в общинную избу.

Мгновение, и мужчина словно растворился в пространстве, оставив за собой серебристый быстро тающий след.

– А… – Константин поражённо обернулся. – А, где?

– Никифор это, – веско произнёс пастух, словно это объясняло всё. – Волхв наш. Вчера было ему явление пресветлой Мокоши, и сказала она, что нашла новую душу для Горыни. Тот-то совсем дурачок был. Не говорил ништо да все норовил спать залечь. Только и мог, что с хлыстом управляться. Дочка мельника его нажила с кем-то, а с кем, так и не сказала. – Старик устало присел на траву. – Вырастила тебя до двух годков, да и померла от огневицы[1]. А тебя вот, ну, Горыню, выходили да к делу никак приставить не могли. К воинскому искусству оказался негоден, даже к девкам на околицу не ходил. Пустой человек. Ни души, ни разума.

– И обычное это дело, такие, как я? – Константин тоже присел рядом.

– Не скажу часто, но бывает. – Старик покачал головой. – Сам вижу в первый раз, а вот полковой волхв, тот сказывал, что видел такого. Но ты, паря, языком-то не чеши. Чего деревенские спрашивать будут, улыбайся и молчи. Целее будешь. Кроме меня и Никифора, что ты пришлый, никто не знает. Ну, вот вечером староста будет знать. А для всех – тебя Никифор исцелил. Но память ты потерял. Деревня у нас, конечно, не простая – воинская деревня, под рукой князя Медведева. Холопов и смердов тут нет, но болтунов хватает. Так что держи пасть на замке, а язык прибитым к зубам. Целее будешь… – Старик вздохнул. – А как ты там, рукой, ну вот этак… – Он изобразил удар по горлу.

– Это просто. – Константин, не вставая, медленно показал движение. – Важно ещё пальцы сжать вот так. Но только перед самым ударом.

Пока остальные подпаски гоняли коров, не позволяя им выбраться за пределы пастбища, Константин делился с дедом разными тонкостями боевых искусств, стараясь при этом не особенно размахивать руками, потому как мальчишки, которых определили к стаду, были весьма глазастыми и уж точно не страдали немотой.

Наконец, когда дед хоть немного удовлетворил своё любопытство, стал сам рассказывать о жизни в селе.

– Тут у нас, паря, всё по-простому. Староста, он отвечает перед миром и перед князем. Налоги мы сдаём в казну уезда, но главный наш налог – люди. Каждый год на службу князю из села уходит пара подготовленных воев. Служат по десяти лет, а дальше как сами решат. Или деньгой получают выслугу и сюда возвертаются, или берут землёй на дальних рубежах и туда едут с хозяйством, или дальше служат князю, но уже там расчёт вдвое, а кому и втрое от прежнего, так что желающие есть. Кто-то идёт в вои сам, сверх списка, но тогда веси положен откуп. Или деньгами, или послаблением в подати. Но воинская служба у нас в почёте. В каждой деревне есть пусть маленький, но свой отряд. И от кромешных тварей защита, и от людишек лихих.

– Кромешные твари? – Константин заинтересованно посмотрел на главпастуха.

– В хорошем месте ты жил, если не знаешь, что это такое. – Старик вздохнул. – У нас кромка эта, почитай, рядом совсем. Только шаг ступи. Иной раз такое чудище вылезет, а деревенские и не сдюжат, тогда упырь откормится на силе человеческой, и упокоить такого большой крови стоит. То охотников да Перуновых сотен забота. Для того у них и сброя[2] лучшая, и брони, и сами вои из отборных. Иначе с кромешниками да тварями им не сладить. Но и честь Перуновым воинам великая. Но попасть в сотню тяжко, а в охотники ещё тяжеле. Из набора в три сотни Перуновым благоволением едва ли пара человек уходит. Остальные только после службы в обычных тысячах.

– А со мной как?

– Да как, оботрёшься в селе, а там посмотрим. Чего тебе сейчас куда лезть? Мозги у тебя встали нормально, вона как меня отбил. Остальную науку сам поймёшь. Одно скажу. Не знаю, как там у вас, откуда ты, но здесь с девками строго. Если понесла – женят. А так, вона к вдовушкам ходи, хоть корень сотри до комля. Они ж все корень мары пьют. А если и понесёт, то дитя как бы всего мира считается.

– А кто такие смерды?

Дед усмехнулся.

– Смерды – это те, кто под хозяином живёт. Едят – пьют, всё хозяйское. Ничего своего нет. Но и живота лишить смерда никак не моги. Кормить-поить обязан, одевать-обувать. А уж он на тебя работает, стало быть. Ну, как может. В смерды идут в основном или погорельцы, у кого семьи нет и помочь некому, или из долговых, за кого хозяин деньгами вступится, или совсем людишки пропащие, типа галицких или полонских. Есть ещё холопы, но их совсем мало. Тако кличут потомственных в услужении. Бывает до десяти поколений в слугах княжеских ходят.

– А вот эти герцоги там и графы, они к нам вообще как?

– Да никак. – Дед вздохнул и, приложив к глазам руку козырьком, посмотрел на солнце. – Служилые, те да. Но служилых не много. В основном больше таких, кто титул и достояние своё нажил как-то да часть денег обратил в родовой знак. Они в основном зовутся герцогами, графьями да баронами всякими. А служилые, те или князья с боярами, дворяне, стольники или вои. Есть ещё по службе всякие разделения, но это тебе пока ни к чему. – Он неожиданно легко поднялся на ноги и громко крикнул: – Егорка, Васята, собирай стадо! А тебе, – дед строго посмотрел на Горыню, – идти следом, смотреть, чтобы ни едина животина не отбилась.

Стадо собрали споро, тем более что в лес никто не забрёл, и под хлопки кнутов и лай огромных, черных, словно смоль, косматых псов погнали к селу. Костя шёл замыкающим и лишь посматривал, чтобы живность не отставала, для чего было достаточно щелкнуть бичом, и рогатый скот быстро сбивался в кучу.

До села была всего пара километров, и меньше чем через полчаса стремительно редеющее стадо брело по улице, разбираемое владельцами.

Тут-то и нагнал Горыню Никифор, пристроившийся рядом.

– Твой дом, вон, в конце улицы. Неказист, конечно, но крепкий. Хозяйства у тебя, можно сказать, нет. Столовался прежний Горыня или у бабки Тасьи, что приходится тебе дальней тёткой, или чего-то сам варил. Помогал соседям, чего тяжёлого сделать, и те платили продуктами. Всё. Мне пора. Зайду ближе к вечеру. Завтра с пастухами не вставай, отдыхай покамест.

– Было бы от чего отдыхать. – Костя стоял на пороге чуть перекошенного сруба, где кроме закопчённой печки, широкой лавки и почерневшего стола не было ничего. Даже пол был не дощатый, а просто утоптанная до каменного состояния земля. Совсем маленькие окошки, тем не менее, были забраны настоящим стеклом, хоть и в наплывах, но довольно прозрачным.

– Это дело так не пойдёт, – резюмировал Константин и для начала принялся за уборку и ревизию. Вымел из углов кучи объедков и мусора, который просто и без изысков покидал в топку печи. Потом настал черёд печки, но проведённый осмотр ни щелей в кладке, ни повреждённого воздуховода не выявил. Простое кресало прилежно высекло искру, и скоро в печи заплясал весёлый огонёк.

Продуктовые запасы не порадовали, но и не слишком огорчили. Несколько склянок с маслом, бочонок с кислой капустой в погребе, зачерствелый хлеб и початая бутыль чего-то мутного со слабым запахом спирта и ягод.

– Негусто, – резюмировал Костя и полез искать заначки. Богатый опыт обысков в домах дал ему возможность быстро найти несколько тайничков. Монета – плотный тяжёлый кругляш диаметром примерно в три сантиметра с чеканным мужским профилем на аверсе, какое-то украшение в виде массивного медальона из белого металла и два десятка мелких монеток разного цвета, в грязной полинялой тряпице. Последнее явно было кладом самого Горыни, и, вздохнув непонятно от чего, Константин отставил в сторону найденные сокровища и занялся едой. Приготовил скромный ужин, распарив закаменевший хлеб в чугунке с водой и наложив в тарелку капусты, только сел перекусить, как раздался тихий звук шагов.

С оглушительным скрипом распахнулась входная дверь, и на пороге появился Никифор, сжимая в руке свой странный посох.

– Пойдём. Староста ждёт. – И увидев взгляд, брошенный Константином на еду, улыбнулся. – Там покормят.

Дом старосты – просторный пятистенок, с высокой крышей, над которой гордо реял маленький треугольный флаг алого цвета с вставшим на дыбы медведем, – стоял на деревенской площади. Кроме дома старосты на площади располагались управа, храм Рода и общинный суд, где проходили все собрания глав семей.

Всю эту картину мгновенно отпечатал в памяти тренированный разум Константина. Поднимаясь по ступенькам высокого крыльца, он, уважая хозяйку, тщательно вытер подошвы об лежавшую у входа тряпку и, поклонившись, вошёл в просторную светлицу.

– Мира вашему дому… – Горыня ещё раз поклонился и встретился взглядом с коренастым широкоплечим мужчиной с седыми волосами; одет тот был в холщовую рубаху, широкие штаны и мягкие сапоги.

– Да, Никифор. Это не Горыня. – Староста вгляделся в глаза Константина и, отведя взгляд, покачал головой. – К добру ли…

– То лишь Род ведает. – Никифор усмехнулся. – Скажи лучше, что с вирой?

– Вирой? – Староста нахмурился. – Виру за поругание общинной земли вложил в казну общины. Или не так?

– Не так, Аким. – Никифор не прекращал улыбаться, но глаза его опасно сузились, а руки, державшие посох, ощутимо напряглись. – Вирная запись гласит: «За поругание земли общины, за оскорбление общинника Горыни, за угрозу убийством общинника Горыни». Две трети виры – его.

– Да как же это? – Староста удивлённо поднял брови. – Он, можно сказать, на попечении общества был всё это время. Общество его кормило, поило, одевало, обувало…

– Кислой капустой да чёрствым хлебом? – Константин покачал головой. – Да, видно община совсем прогнила, если такие дела в ней творятся. Выдай-ка мне положенное, да пойду я отсюда прямо с утра. Нечего мне делать в месте, где имя закон – пустой звук. – Он встал и шагнул к выходу, когда на его плечо легла тонкая женская ладонь, пахнущая травами.

– Постой, воин. – Возникшая словно ниоткуда моложавая женщина, в длинном сарафане, с тонким золотым ободком на лбу и в повойнике[3] вздохнула и, взяв гостя за руку, посадила на лавку. – Простите моего мужа, гости дорогие. От забот и тревог за нашу весь забыл и законы людские, и законы богов.

Теперь Константин видел настоящего главу поселения. Высокая, темноволосая, статная женщина с властным лицом и пронзительными льдисто-голубыми глазами. Жена старосты говорила низким, бархатным голосом и так, что казалось, трепетала каждая жилка в организме.

– Ты, Горыня, получишь всё до последней монеты, а ты, волхв, прими в дар от мира[4] сто рабочих часов на благо травного подворья и лекарской избы.

– Я согласен. – Никифор кивнул и посмотрел на Константина.

– А расскажите, хозяйка, для чего срочно нужны деньги? – Константин внимательно посмотрел в глаза женщине. – Может, я как-то смогу помочь?

– Помочь… – Жена старосты невесело усмехнулась. – Недород же был в прошлом году. Вот и скопились недоимки. Могли бы списать за счёт воинского набора, да куда там. Только три человека в этом году в набор уходят. Больше никак не собрать. Тридцать гривен нужно заплатить – столько, сколько взяли вирой. А ещё зерно закупать на посев…

– Хорошо. – Константин кивнул. – Люди действительно не дали мне помереть, когда я без разума был, и это – долг чести. Пусть моя часть виры с той девицы вся уходит в казну, но мне нужно кое-что. Лес строевой, инструмент плотницкий и столярный, посуда для дома да стёкла оконные. Буду дом в порядок приводить.

– Будет так. – Зоря склонила голову, признавая договор заключённым. – А теперь, гости дорогие, прошу к столу…

2

Жизнь нужно прожить так, чтобы депрессия была у других.

Старшему управителю собственной государевой канцелярии боярину Орлову

Настоящим спешу донести, что имеются случаи засылки в империю магов-кромешников и боевых магов – выпускников военно-магических факультетов Лейпцигской, Лозаннской, Лондонской и иных школ, проходящих служение в Орденах Креста, Странствующих рыцарей, Огненной купели, Песочных часов и других.

Цель внедрения – получение Камня – источника, а также проведение массового обряда жертвоприношения для инициации выброса некротической энергии с последующим её собиранием в артефактах и боевых амулетах.

Лавинообразное повышение стоимости подобных амулетов на рынках Европы, Магриба и Востока способствует попыткам различных орденов получить новые источники энергии, а также упрочить своё положение в ситуации внутри европейских войн.

Управитель первого стола Тайной канцелярии дворянин Джимгурдин Бэлджо.

Резолюция главного управителя дел Тайной канцелярии боярина Худякова.

Копию в Личную канцелярию государя.

Копию в архив в дело номер 288/100.

Копию в третий стол Тайной канцелярии, с пометкой «срочно».

Собственной рукой написано и печатью заверено.

Худяков

История обретения благодати восходит своими корнями к временам столь древним, что предания о них сохранились лишь благодаря памяти людской и скрижалям, что высекали на золотых листах монахи древних монастырей.

В своём труде Гермес Трисмегист прямо указывает дату обретения благодати как год тысяча сто пятый до Рождества Истинной Благодати и описывает его как божественное сияние, спустившееся с небес и зажёгшее двадцать больших источников по всей Земле.

Поиски этих источников, соотнесение их с силами стихий и божественных сил продолжались на протяжении более чем тысячи лет, и обретение последнего источника – Золотой Пирамиды, в империи инков, произошло в один день и в один миг, с появлением на свет дитяти богов и людей, прозванного в народе Иисусом Иерусалимским, великим магом, прославившим своё имя многими славными делами, включая создание десятков средних и сотен малых источников на землях монастырей и храмов.

Каждый источник был посвящён своей стихии, и именно этому мы обязаны столь широкому разнообразию видов и типов магических сил на землях Европы, Северной Африки и Ближнего Востока.

Из книги «Источник в душе и в сердце»монаха Ордена Песочных часов Джона Бенедикта Благословенного.

А полусотней километров восточнее, на берегу неширокой реки, где раскинулось родовое владение князей Стародубских, начинался праздник. Князь, потерявший сына в случайной стычке с разбойниками, всю свою любовь обрушил на единственную наследницу огромного состояния семьи – юную Марию Стародубскую. Для неё нанимались лучшие учителя, покупались дорогие наряды, и вот теперь, в день совершеннолетия, князь устроил роскошный бал, словно желая сиянием свечей затмить горе, обрушившееся на семью с потерей единственного сына.

На бал собрались гости со всей Руси, а кое-кто даже приехал из-за границы, как, например, деловой партнёр князя – нумеролог[5] граф Борхард[6] и старинный друг семьи – этнограф Карл Маркс, изучавший обычаи и практики арабских колдунов. Гости, прибывшие в костюмах прошедшей эпохи, танцевали под модный в этом сезоне вальс, знакомились, флиртовали и, конечно, решали многие насущные дела. И лишь графиня Светлова, прибывшая в числе последних гостей, была явно не в духе. Отдав в качестве своей доли виры тысячу рублей серебром, она просто истекала злостью к смердам, посмевшим так унизить её, жрицу кромки в пятом поколении. Волхва ей не достать, это было понятно. На своей земле он десяток таких, как она, закопает и не вспотеет. А вот холопа с наглыми глазами, словно раздевавшими её, прямо там, на дороге, можно и нужно было наказать.

К слову сказать, причина приезда графини была весьма не праздной. Многоходовая интрига по соблазнению юной княжны Стародубской вступила в завершающую фазу. Виконт Рошфор, статный красавец и выпускник Лилльской школы благородных мужей, был уже «заряжен» любовной аурой, снабжён деньгами и обложен нужными людьми, так что этой маленькой птичке не вырваться.

Но и свои дела графиня не забывала. План мести, который за столом только обрёл первые очертания, во время игры в фанты оформился окончательно, и, сказавшись больной, графиня поспешила в выделенную ей комнату, чтобы там, без свидетелей, подготовить всё нужное.

Через три дня, когда основная масса гостей начала разъезжаться, а сам князь ускакал на охоту, графиня, переодевшись в дорожный костюм, прошла к конюшне, где сама оседлала и вывела Уголька – чёрного, словно смоль ахалтекинца.

Рысью выскочив из распахнутых ворот, она погнала вороного к краю огромного лесного массива, примыкавшего к землям князя, и, лишь оказавшись в самой чаще, соскочила с коня. Бросив поводья, пошла пешком. Звериное чутье не подвело её, и к ночи Елена вышла к одной из волчьих лёжек. В глубине старого, поросшего лесом, оврага повсюду белели разбросанные кости, и над логовом стоял стойкий запах псины.

Сняв с плеча сумку, графиня достала большую литровую бутыль из тёмного стекла и, откупорив пробку, стала лить густую, словно мёд, жидкость тонкой струйкой на землю, рисуя сложный узор. Когда рисунок был закончен, аккуратно вернула пробку на место и спрятала бутылку в сумку. Потом настал черёд других ингредиентов, и в конце графиня сняла с шеи медальон, опустив его в ямку посреди узора, и замерла, внимательно просчитывая структуру плетения и проверяя, всё ли в порядке. Затем разделась догола и, встав в определённой точке, движением руки активировала плетение.

Линии сразу засветились синеватым цветом, окутав поляну колдовским светом, и в тишине замершего леса сначала едва слышно, а потом все громче и громче стал прорезаться резкий пульсирующий звук, словно сам Соловей-разбойник вышел из своей могилы. Звук рвал кроны деревьев и гнул к земле мощные стволы, но на поляне, будто застывшей в янтаре, не колыхнулась ни единая травинка.

Через минуту рядом с ведьмой начало сгущаться серебристое облако, из которого на траву легко выскочило четырёхлапое существо, похожее на огромную обезьяну, но только с серо-стальной шкурой, длинными когтями и рядом острых, игольчатых зубов в широкой пасти.

– Ур-рх-х. – Существо, переваливаясь, подошло к ведьме и неторопливо провело когтём по ее молочно-белому бедру, оставляя кровавую борозду. Потом опустило голову, длинным языком слизнуло кровь с ноги и, блаженно зажмурившись, стояло какое-то время, покачиваясь, словно в трансе, но через минуту широко раскрыло глаза и подняло взгляд.

– Ур-рорхх гр-рым.

– Ты знаешь, что мне нужно. Принеси его сердце.

– Уох уох-х. – Существо словно захохотало и село, подтянув ноги под себя. – Вохх иу?

– Хорошо. – Колдунья, усмехнувшись, шагнула вперёд. – Только быстро, а то я тебя знаю. – И встала перед упырём на четвереньки.

К удивлению Константина, инструмент, привезённый с утра мужичком невысокого роста с длинной окладистой бородой, оказался весьма неплохого качества. Топор, лучковая пила, несколько стамесок были остро заточены и аккуратно переложены промасленной тряпицей.

– Эта… инструмент, ну? – Мужчина, сдвинув шапку на затылок, размахивал руками, показывая на короб с железками. – Топор значить…

– Я знаю, что такое топор. – Константин кивнул и подхватил сундук. – Когда лес привезут?

– Ох… – Мужичок отшатнулся, словно увидел чудовище. – И вправду Никифор вылечил убогого. – Ты, это… значить… Топором сторожко, вострый он. Свояк у меня брился им, – зачастил он, словно боясь, что его остановят. – И лес товой, ну да, с деляны везут, значить. До полудня привезут. А то эта, ну, тут артель плотников пришлых, значить. Они вроде подряжалися крыльцо резное сладить в доме Родовом, да видать не сошлись в цене. Так сейчас по дворам ходют да ищут работу, значить.

– А берут-то дорого?

– Ну, токмо серебрушку в день, отдать нужно. Да харч какой-нито взять опять жешь.

– Харч, это интересно. – Заинтересованный Костя кивнул. – И где тут харч берут?

– Так знамо где… – мужичок удивился. – У Гаврилы Кушки. Вот как пойдёшь по улице, так вон туда, а там изба с крышей такой, ну, сразу кочета, в багрец повапленного[7] видать. Кабак тама. И харч тама.

Пока Костя ездил с говорливым мужичком за едой, пока сговаривался с плотниками да размечал, чего нужно сделать, подвезли пять длинных телег с брёвнами. Правда, на каждой уместилось лишь четыре-пять штук, но в итоге получилось немало.

Визит в трактир заодно прояснил и денежную систему государства. Выходило так, что самым дорогим металлом была платина, или так называемое истинное серебро, из которой делались гривны[8]. И шла одна полновесная гривна за сто золотых рублей.

Каждый золотой рубль, в свою очередь, был равен десяти серебряным гривенникам, а те – десятку медных копеек.

Запас продуктов на несколько дней обошёлся Горыне в пятьдесят копеек, а трёхлитровая бутыль ягодного кваса – ещё в три копейки, правда, бутылку нужно было отдать обратно.

Первым делом подняли угол дома и выправили сруб. Потом настал черёд крошечных слепых окон, которые расширили против прежнего почти в три раза, и снесли старое, развалившееся крыльцо. Затем выкопали новый погреб, а рухнувший сарай и хлев разобрали на дрова, и на этом месте начали делать основание под баню.

Через три дня, когда на верхушки стен завели ещё по паре брёвен, поднимая высоту дома, и заново сладили крышу, дом было не узнать. Мужики сделали красивые резные ставни на окна и даже изящного конька на крышу крыльца, а местный каменщик сложил белую печку для бани и переложил печь в доме.

Вся работа обошлась Константину в пятнадцать золотых, что было очень даже немало, но сделанное того стоило. Теперь он мог спать на нормальной кровати и складывать вещи не в сундук, а в шкаф, который сделал сам, распустив бревно на тонкие доски. Но совершенно неожиданно для него самым эпичным строением, на которое под разными предлогами прибегало смотреть все село, оказалась баня с «белой» печкой и парилкой – каменкой. Баню сразу же прозвали «боярской забавой» но ещё более неожиданным было то, что к избе, бане и приведённому в порядок участку стали проявлять нездоровое внимание девицы на выданье, сделавшие этот кусок улицы штатным участком для вечернего променада, а лавку у ворот местом встреч и посиделок.

Выставив плотникам по окончании работ бутыль вишнёвого самогона и рассчитавшись, Костя проводил телегу, на которой они уезжали на новый «объект», и первый раз за три дня сел передохнуть на вкопанную рядом с домом скамейку под раскидистой вишней.

За время ремонта Константин, пусть и шапочно, перезнакомился почти с половиной жителей деревни, и теперь каждый проходивший мимо здоровался или бросал заинтересованный взгляд на аккуратный дом бывшего деревенского дурачка.

К удивлению Константина, в основном жители реагировали с умеренным интересом, пытаясь понять, что за человек новый Горыня и чем он может быть лично им полезен. А так как обещаний тот не раздавал, помочь, несмотря на свою богатырскую силу, никому не рвался и вообще вёл себя замкнуто, общий интерес сам собой рассосался.

Зато тётка Анастасия, что кормила его со своего и так небогатого хозяйства, совершенно неожиданно расплакалась от счастья и стала Горыне самым близким человеком в деревне. Он, как мог, поправил и её хозяйство, но там проще было всё снести и отстроить заново, так что Горыня потихоньку начал уговаривать тётку переехать к нему жить совсем, отдав старый участок на мир.

Никакой повинности для Горыни так и не придумали, что дало возможность ему обойти все окрестности села, стоявшего на невысоком холме с плоской вершиной. Взгорок был всего метров десять, но довольно крутым, и сразу упирался в частокол из мощных дубовых брёвен, за которым находилась дорожка для стрелков и дозорные башни. Всё почерневшее от времени, но крепкое до звона и готовое простоять ещё два века.

Несмотря на то, что округа уже вот как полсотни лет жила в мире, дозорные выставлялись каждый день, что, как полагал Константин, было частью воинского обучения. Также было интересно, что оружие имелось в каждом доме, и довольно разнообразное, хотя больше всего длинных однозарядных ружей крупного калибра и сабель с тяжёлым лезвием. В ходу здесь были и обереги от различных напастей, и даже амулеты, позволявшие, например, видеть в кромешной темноте, защищать владельца от чего-нибудь, или насквозь бытовых, типа светлячка, освещавшего дом.

Мир, куда угодил Константин, был интересным, и, складывая по кусочкам картинку, он не переставал удивляться тому, как сложно и противоречиво всё скроено. На металлических деталях инструмента было выбито явно заводское клеймо, и по поверхности металла были видны переливчатые следы магии, укрепляющей металл, а бутылки в трактире вписывались в некий стандарт, как минимум, по высоте и диаметру. А ещё были самовары и керосиновые лампы, хотя последние явно не пользовались спросом, в силу того, что янтарные шарики, заряженные магией, давали свет не хуже и при том были куда безопаснее. То есть где-то была промышленность, которая всё это производила, причем производила уже давно, так как сформировались стандарты.

В местной версте было ровно тысяча аршин, а в аршине – сто вершков. Также к нормальной метрической системе были подогнаны и другие величины. Типа малый пуд и штоф, что соответственно равнялось килограмму и литру. В ходу, из традиционных, были лишь пуд и линия, причём только для оружейных стандартов.

У сельского кузнеца кроме орудий труда Константин видел и мечи, и копья, но это ровным счётом ничего не значило. Доспехи тоже существовали в то время, когда уже были мушкеты. Конечно, шанс нарваться на автоматическое оружие был невелик, но Костя понимал, что этот мир его ещё не раз удивит.

– Скучаешь? – Рядом на скамейку плюхнулся главный пастух села, а по совместительству наставник местного войска Луконя, отслуживший в своё время двадцать пять лет сотником княжьего войска.

– Отдыхаю. – Константин улыбнулся. – Второго дня только спровадил работников. Зайдёшь в дом? Я квасу свежего от Опанаса принёс.

– Да что тот квас… – Старик отмахнулся. – Мы с Никифором тут всю голову сломали, думая, куда тебя пристроить. Ты в воинском деле как?

– А черт его знает. – Костя пожал плечами. – Не знаю я, что тут у вас воинским искусством называют. Может, машете мечами до посинения, так это не ко мне. Я в железках этих вообще никак не соображаю. Ну, если только с ножом или с палкой. Но с ножом против меча не пойдёшь. С винтовкой нормально управляюсь, да вот только пока не по карману мне такое.

– Думаешь, у князя в дружине мастера меча служат? – Усмехнулся Луконя.

– А ты меня уже и в дружину прописал?

– Дак куда тебе деваться-то? – Старик удивлённо приподнял серебряно-седые кустистые брови. – У кузнеца уже подмастерья да ученики есть, да и стар ты в ученики идти. Надел тоже поднять не успеешь, даже если выделит тебе община. А зима она не тётка – пирожка не поднесёт.

– Придумаю. – Константин махнул рукой. – А в кабалу на десять лет идти, так этого мне не надо.

– А как же по-другому? – Дед от возмущения всплеснул руками. – Ты же не боярский сын какой да не отслуживший срок. Да и кто возьмёт тебя на свободную-то службу? Сам вона сказал, что воинским делом не разумеешь!

Дед посидел ещё какое-то время, подходя к теме с разных сторон, но через полчаса ушёл, махнув рукой, а Константин, чтобы не разряжать осветительный камень, лёг спать. Спал он чутко, поэтому, когда на улице тревожно забил колокол, быстро вскочил, намотав портянки, надел сапоги и выскочил на улицу.

Бежавшая мимо девчонка – дочь старосты – крикнула на бегу:

– Упырь на луговой стороне! – и унеслась прочь, а Константин рванул в противоположную сторону, где уже, судя по звукам, разгоралась битва.

Когда он поднялся на стену, там столпилось больше двух десятков мужчин, в основном с топорами на длинных рукоятях и тяжёлыми длинноствольными ружьями.

– В башку ему бей, в башку! – надсадно кричал кто-то слева, неожиданно сильно громыхнул выстрел, и кисловатое облако порохового дыма на несколько секунд заволокло стену.

Когда дым рассеялся, в свете факелов, Горыня разглядел чудовище, похожее на огромную карикатурно искажённую фигуру человека. Размером примерно с быка, с узловатыми мощными конечностями и сравнительно небольшой головой на широченных плечах. Пуля попала куда-то в бок, и, взвизгнув, упырь дёрнулся и, подняв голову, уставился кроваво-красными глазами на людей. В этот момент Константин мог поклясться, что существо смотрит именно на него, но через секунду, упырь, рыкнув, в несколько скачков достиг стены, и от тяжкого удара люди чуть не попадали вниз, а от брёвен полетели мелкие щепки.

Мужики бились, словно сработанная артель. Кто-то подавал ядра и порох, кто-то заряжал пару мелких пушек, а кто-то стрелял сверху, и не было видно никакого командования, но при этом ни капли суеты и беспорядка.

– Силён упырь, – сказал кто-то сзади. – Первый раз такого вижу. Эх, жаль, Никифор уехал. Теперь без него совсем кисло будет.

Когда Горыня оглянулся, то увидел коренастого мужчину с карабином в руках, быстро заряжавшего трубчатый магазин патронами.

– На, держи. – Он сунул ему в руки ещё пару магазинов и простой холщовый мешок с патронами. – Заряжай и подавай.

Вскинув ружьё, мужчина не торопясь всадил все шесть пуль точно в упыря, отчего тот взревел ещё громче и снова ударил в стену. Но если первый раз стена выдержала, то сейчас в треске и гуле удара Костя явно расслышал хруст дерева.

Теперь в монстра палили со всех стволов и даже кидали небольшие гранаты, но было незаметно, что это как-то ухудшает здоровье упыря. Наоборот, он стал кидаться на стены чаще, и здоровенные брёвна частокола уже явственно накренились, сдаваясь под напором чудовища.

– Ванята, бей в колокол «двойную зорю»! Пусть уводят детей и мамок в схроны!

Колокол сразу зачастил, выбивая какую-то сложную дробь, а пушкари, наконец взявшие прицел, ударили с двух стволов по упырю, взбивая пыль вокруг попаданием крупной картечи.

Ещё один удар, и под треск ломающихся брёвен и хруст расползающегося настила, люди посыпались со стены горохом. Несмотря на внезапность, большинству защитников села удалось вовремя отпрыгнуть в сторону, а тех, кому повезло меньше, быстро вытаскивали из-под завала.

Увидев ноги, торчащие из кучи брёвен, Константин разметал дрова по сторонам и, приподняв без усилий толстый, почти в обхват, остаток частокола, одним движением ухватил человека за ногу. Выдернув его из завала, откинул куда-то далеко, а когда поднял голову, перед ним уже щерилась двумя рядами острых зубов морда упыря.

Не раздумывая ни секунды, Горыня воткнул кулак ему в свиной пятачок, вложив в это движение всю новоприобретённую силу и весь свой опыт владения боевыми искусствами. Ощущения были такие, словно кулак врезался в каменную стену. Боль в повреждённой руке вспыхнула и затихла, задавленная волевым импульсом, а чудовище осело на задние лапы и замотало башкой, чтобы прийти в себя.

– Бей, Горыня! – Откуда-то справа и сверху рукоятью вперёд упал тяжеленный топор с двумя лезвиями и длинным тонким шипом в середине. Подхватив оружие, Костя взмахнул рукой, проверяя массу и баланс, и, не давая упырю более ни мгновения передышки, рубанул лезвием по голове. Почувствовав встречное движение, чуть сдвинулся в сторону, пропуская лапу с когтями мимо, и, с хрустом и скрипом вытянув топор на себя, снова качнулся вперёд, вбивая сталь в рану и прорубая голову почти до самой шеи. Выдернув топор последний раз, резко прыгнул вверх и, падая, ударил топором, вкладывая в движение всего себя до капли и прорубив упыря почти до середины груди.

Глаза на разваленной башке упыря мигнули, глядя в разные стороны, и он завалился на спину, выдернув оружие из рук Константина. Сразу же откуда-то из-за спины подскочили несколько стрелков, разрядивших ружья в упор, а остальные принялись споро разбирать завал в поисках уцелевших.

– Молодец. – Тяжёлая рука хлопнула Константина по плечу, и, повернув голову, он увидел мужчину, которому заряжал ружьё. – Хороший удар.

– А чего ж его пули-то не брали? Калибр-то вполне серьёзный.

– Калибр? – удивился стрелок и, перехватив взгляд, направленный на ствол ружья, произнёс: – А, ты про размер. Так, шкура-то у него какая… Любая пуля отскочит. Только вот если из пушки, да попасть хорошо, да картечь стальная или вообще серебряная. Да только мало железа и стоит дорого. Оттого и стреляем голышами да каменным дробом. А они только людей пробивают. От шкуры упыря, сам видел, – отскакивают да крошатся в пыль.

– И часто такое? – Горыня кивнул на лежавшего ничком монстра.