Рыцарь Смирнов Андрей
Подошёл Герард, встал рядом.
– Ваша милость, – сказал он. – Купель готова. Идите, покуда не остыло.
Ах вот в чём дело... Я допил вино и поднялся наверх.
Бадья занимала всю среднюю часть комнаты. Рядом стояло четыре ведра – два с холодной водой, два с горячей.
Я разделся и полез в бадью. Приятно, однако. Тепленько.
Заскрипела дверь.
– Тибо?
Но это был не Тибо. Это была Рози. С кувшинчиком в руках и лоскутом полотна, перекинутым через плечо.
Совершенно спокойно она повесила полотно на спинку кровати, а кувшинчиком зачерпнула воду из ведра. Вид мускулистого голого мужика в бадье её ничуть не смутил. «Ну и ладно», – подумал я и милостиво позволил служаночке заняться своей головой. Купание из просто приятной процедуры превратилось в очень приятную. Нежные девичьи пальчики скользили по затылку, вискам, шее...
– Хорошие у вас волосы, господин. – Рози вылила мне на голову очередной кувшинчик. – Мягкие, как будто шёлковые. И вошек совсем нет. Тут до вас рыцарь один стоял, так у него их – что мурашей в муравейнике. Ну да и волосы у него знатные были – едва до поясницы не доставали. Столько щёлоку на них извели...
Мыло было смыто. Я откинул голову назад, фыркнул. Рози стояла рядом, уперши кувшинчик в бедро.
Смотрела на меня сверху вниз. Я не смог удержаться: приобнял её бёдра. Ни малейшего сопротивления. Я распутал завязки фартука.
– Залезай сюда.
– Но... платье намокнет.
– Ну так сними его.
...И в этот момент дверь снова заскрипела.
– Я тут кое с кем побеседовал и выяснил, что... – вваливаясь в комнату, начал было мой слуга.
– Тибо, – произнёс я сквозь зубы. – Закрой дверь.
...Через два часа я спустился в общий зал. Настроение было – лучше не бывает. Тело пребывало в приятной расслабленности.
Напротив Тибо сидел мужчина в длинном дорожном плаще. Я подошёл, сел за стол... и понял вдруг, что проголодался.
– Эй, хозяин! – позвал я. Появился месье Герард.
– Где там твой гусь?
– Сию минуту зарежем, ваша милость.
Пока ждали гуся, я поинтересовался у Тибо, чего он от меня хотел. Тибо ответил что-то неопределённое. Было ясно, что этот разговор не предназначен для посторонних ушей. Я не стал настаивать. Похоже, пока я развлекался со служанкой, Тибо тут со многими уже успел поболтать и распить по кружечке пива.
Мужик в плаще назвался Лукой. Был он смуглокож, невысокого роста, говорил громко и оживлённо, а при разговоре постоянно жестикулировал. Оказалось, что месье Лука – наполовину француз, наполовину – итальянец. Работал он курьером и в трактир заглянул перекусить. Несмотря на сумерки, он не собирался останавливаться здесь на ночь. Он вёз спешное сообщение в Арль и рассчитывал проехать сегодня ещё два-три лье. Мы славно поболтали с Лукой, пока повара готовили гуся. В основном говорил он, а я слушал. Иногда я утвердительно кивал или разражался каким-нибудь восклицанием. Мы оба остались довольны беседой. Я – потому что хотел собрать как можно больше информации об окружающем мире, о котором почти ничего не знал, месье Лука – потому что ему, наверное, нечасто случалось находить такого терпеливого слушателя. Со словами «Да благословит вас Иисус и Пресвятая Дева Мария» он свалил из трактира.
– Душевный малый, – заметил Тибо. – Но есть в нём что-то такое... Фальшивое. Да, ваша милость?
Я пожал плечами, и мы с Тибо вплотную занялись гусем.
Гусь оказался хорош. Жирный, с хрустящей солёной корочкой, пахнущий чесноком и перцем. Мы с Тибо умолотили его минут за двадцать. Тибо блаженно откинулся к стене.
– Ну, выкладывай, что ты там выяснил? – спросил я у него.
– Да... это... – Тибо, с большим трудом заставив себя перейти от удовольствия к делу, сел прямо. – Поспрошал я тут, в общем... О святых там или подвижниках каких я и не спрашивал. Известно, какие тут подвижники... Еретики одни. Эдак ещё и самого за еретика примут... Я другое вызнал. Живёт тут, – Тибо старательно прятал глаза в кружку, – ведьма одна. Сильная, говорят. То ли цыганка, то ли персиянка, то ли вообще сарацинка какая-то. Может, к ней съездить? Ведьмы – они же как? Коли уж горазды порчу напускать, то и знать должны, как та порча снимается. Заплатим ей, пу-щай сымет, а после к священнику поедем да и сразу замолим грех. А ещё лучше – прибьём стерву и дом её подпалим. Вот заодно и Богу угодное дело свершим.
Не очень-то мне верилось, что ведьма сможет помочь. Но в святых подвижников верилось ещё меньше. А третьего варианта не наблюдалось. Посему я спорить не стал и решил довериться верному слуге. А там видно будет...
Глава вторая
Следующим утром Тибо поднял меня засветло. Я кое-как продрал глаза, влез в штаны, не переставая зевать, натянул сапоги. Отправился вслед за Тибо во внутренний дворик. Мы дружно отлили у забора, потом, вытянув из колодца ведро воды, умылись. Тибо протянул мне деревянную кубышку и кисточку с толстыми щетинками.
– Что это ещё такое?
Тибо горько вздохнул и покачал головой. Всё, мол, объяснять приходится... Радовало хотя бы то, что он уже не впадал в ступор от каждого моего вопроса.
Мой слуга взял вторую кисточку, намочил её в ведре и опустил в кубышку. Далее кисточку с налипшим на неё белым порошком он запихал себе за щеку и завращал там.
«А, зубная щётка!» – догадался я.
Взяв свою кисточку, я проделал с ней те же манипуляции. На вкус белый порошок оказался обыкновенной содой.
Уделив таким образом положенное время личной гигиене, мы вернулись в дом. Там нас с добрейшей улыбкой на лице уже поджидал хозяин.
– Сколько? – прямо спросил мой слуга.
– Три серебряные марки.
– Ты что, сдурел? – взвился Тибо. – Мы что, у тебя месяц жили?
– Помилуйте, господа! Лучшие кушанья и вина – марка, чистые простыни, лучшая комната для вас, конюшня и корм для лошадей – марка, помывка... гмм... марка...
– Помывка – марка?! – заорал Тибо. – Да у тебя что, вообще мозги набекрень съехали?!
– Тибо, – сказал я, – заплати ему.
Тибо, посмотрев на меня, поджал губы и полез в кошель.
– Конюшня... – ворчал он. – Это ты свой навес, что ли, конюшней называешь?
– Когда начался дождь, – с достоинством произнёс трактирщик, – мы лошадей ваших из-под навеса увели. В конюшню.
– А почему не раньше?
– А что ж им зазря между четырёх стен париться? Лето ведь жаркое. И накормили мы их, и напоили, и вычистили – всё как вы велели...
– Лучше б сам всё сделал... – продолжал ворчать мой слуга.
Во всяком случае, сами лошади выглядели довольными. Когда мы вошли в конюшню, Принц тут же начал обнюхивать мои руки – видимо, в поисках чего-нибудь вкусненького. Увы, пришлось его разочаровать. Чёрно-серый мерин Тибо по кличке Праведник вёл себя так же спокойно, как и вчера. Зверюга, увидев нас, захрапел и заржал.
– Слушай, а зачем нам гийомовский конь? – спросил я, покрывая спину Принца попоной. К слову сказать, делал я это впервые в своей новой, восемнадцатичасовой жизни и, чтобы не выглядеть и тут полным валенком, во всём старался подражать своему слуге.
– Продадим, – ответил Тибо, взгромождая поверх попоны седло. Потом вдруг остановился. – А кстати!.. – и выскочил из конюшни.
Во время его отсутствия я попытался укрепить седло сам. В первый раз это закончилось тем, что и седло, и попона свалились с Принца на землю. Гнедой укоризненно на меня посмотрел. Оседлывая коня во второй раз, я старался думать о чём-нибудь постороннем. Я уже заметил, что, когда я перестаю размышлять, а просто делаю, всё получается намного лучше.
...О чём бы таком подумать? Вот, к примеру, Рози. Хорошая девушка Рози... Или вот епископ. Интересно, неужели все так спокойно относятся к тому, что он открыто держит у себя любовницу? Почему его не выгонят отсюда взашей?.. Да и вообще, на епископа он мало похож. «Проткнуть», «разрезать на куски»... Выпивка... Мари... Странный какой-то епископ.
Я отвлёкся от мыслей о епископе Готфриде и посмотрел на Принца. Тот был осёдлан. Я взялся за уздечку...
В это время вернулся Тибо с трактирщиком.
– Вот этот. – Тибо потрепал Зверюгу по шее. Жеребец по установившейся традиции сделал очередную попытку его цапнуть.
Трактирщик пожелал изучить коня подробнее. Объединив усилия, они с Тибо заставили Зверюгу показать свои зубы. С копытами вышло посложнее, поскольку Зверюга энергично сопротивлялся осмотру, но в конце концов исследовали и копыта.
– Ну как? – спросил Тибо. – Берёшь?
Трактирщик сделал значительное лицо. Помолчал с минуту, посопел...
– Сколько? – осведомился он таким тоном, чтоб сразу стало ясно: конь этот ему и даром не нужен.
– Шесть золотых марок.
– Не-е... – Трактирщик покачал головой.
– Много, что ли?
– Много.
– Не смеши меня – мало! Это ж настоящий боевой конь. Рыцарский!
– Ну а мне-то рыцарский конь зачем?
– На ярмарке продашь. С руками оторвут! В большом барыше будешь.
– Ярмарка только через два месяца, – рассудительно заметил трактирщик. – До неё ещё дожить надо. И корм. Такого коня овсом кормят. А овёс нынче...
– Так продай кому-нибудь в городе. Епископу, например.
Герард задумался. Пожевал губами.
– Вообще-то можно попробовать. Он лошадей любит... Особливо таких... Только это... Цену-то всё равно сбавь. Отдашь за пять?
Тибо хлопнул себя по ляжкам.
– Ну ты чистый сарацин! То тебе за помывку серебром плати, то настоящего боевого коня отдавай за бесценок! Ну нет, лучше уж мы его сами на ярмарке продадим!
И Тибо сделал движение, будто собирался седлать Зверюгу. Вороной снова попытался его укусить.
– Пять с половиной, – сказал Герард.
– Пять и семь серебряных? Вот ещё! Двенадцать серебряных марок – последнее слово!
– Восемь.
– Одиннадцать.
Следующие двадцать минут их торговли я опускаю, поскольку от серебра они перешли к меди и долго препирались из-за каждого медяка. Уже договорившись о цене, выяснили, что имели в виду разные виды серебряных марок. Тибо в этом вопросе ориентировался на Германию, а Герард – на какие-то лонгобардские марки.
Наконец торг был закончен. Герард ушёл. Тибо получил деньги, спрятал их поглубже и стал оседлывать своего мерина.
– Слушай, – сказал я. – Может, зря мы его продали? Если это такой хороший конь, оставили бы его себе. Продали бы твоего мерина.
– Нет, – замотал головой мой слуга. – Это не годится.
– Почему?
– Не положено таким, как я, разъезжать на таких конях, как Зверюга, – без всяких обиняков разъяснил Тибо.
Таким же тоном он мог бы высказаться в том духе, что, мол, не положено человеку летать.
А потом добавил, потрепав Праведника по гриве:
– Да и привык я к этому дурню ленивому...
Когда мы выехали из трактира, солнце только-только начало подниматься над лесом.
Мы ехали целый день. Вонь городских улиц сменилась ароматом садов, затем запахом хвои и лесной влаги...
Копыта коней то чавкали по грязи, то стучали по твёрдой земле, то зарывались в песок.
Попавшиеся на дороге люди спешили отойти в сторону и провожали нас насторожёнными взглядами...
Ближе к вечеру Тибо забеспокоился: правильно ли ему указали дорогу?
Мы притормозили хмурого крестьянина и узнали, что до Чёртова Бора не так уж далеко.
На развилке я задержался, любуюсь фантастическими облаками. Тибо, скучая, терпеливо ждал. Я чувствовал, что с каждой остающейся за спиной милей открываю для себя новое – то, что я когда-то знал, но забыл.. И этот мир – как чудесный дар: ведь всё, что я вижу, – я вижу впервые. И высокую зелёную траву, такую же густую и так же покорную ветру, как волосы красавицы покорны гребешку, и скрытый ранними сумерками лес, и нелепую старую берёзу, чья кора – как древний свиток, раскрытый и разломившийся во многих местах. Я улыбаюсь, и мне уже хочется, чтоб деревня Чёртов Бор не появлялась как можно дольше, потому что если вдруг и вправду существует какой-то способ вернуть воспоминания, стёртые колдовством или ударом гийомовской палицы, – то не получится ли так, что, вернув свою память, я перестану видеть мир таким, каким вижу его сейчас, – чистым, умиротворённым, наполненным радостью и тайной?..
В Чёртовом Бору нам очень советовали не идти к старухе Рихо поздним вечером, а спокойно дождаться утра и отправиться к ней спозаранку. Но постоялого двора в деревне не было, а заботливые поселяне мигом утратили всё своё добросердечие и расползлись по домам, когда было спрошено, у кого из них можно остановиться на ночлег. Предложение заплатить за постой повисло в воздухе: когда оно прозвучало, главная деревенская улица уже была пуста. Мы сунулись в один дом, самый большой: там, ссылаясь на крайнюю бедность, нам посоветовали обратиться к соседям. У соседей нас встретил такой же приём. Когда мы уходили, кто-то за нашей спиной пробормотал вполголоса: «Проклятые франки...»
Мы стояли посреди пустой деревенской улицы. Тибо вполголоса бормотал ругательства, а дело меж тем близилось к ночи.
– Ничего мы тут не добьёмся, господин Андрэ, – высказался мой слуга в перерывах между ругательствами, – видать, шибко они чужаков не любят. Особливо франков.
Мы потащились на выселки – где, собственно, и жила ведьма.
И вскоре уже стучали в дверь низенькой, наполовину вросшей в землю халупы.
Внутри дома послышалось какое-то шевеление. Шарканье. Звяканье. Заскрипев, дверь приотворилась. Кто-то выглянул наружу. Говорю «кто-то», потому что в поздних сумерках нельзя было ни разобрать лица выглянувшего, ни даже определить, кто это: мужчина или женщина. Смутное белое пятно – вот всё, что мы видели. Обитатель (или обитательница?) дома молча пялился на нас. Тибо молчал – то ли потому, что оробел, то ли потому, что идея постучаться ночью в дом ведьмы принадлежала мне. Становилось ясным, что и объясняться с ведьмой придётся мне же.
– Ммм... – глубокомысленно начал я. – Скажите, здесь живёт женщина по имени Рихо?
– Может, и здесь, – ответил нам из темноты старушечий голос. – А вам-то что за дело?
– Да вот за помощью к вам обратиться хотели.
– За помощью? За какой такой помощью?
– Рихо – это ты?
– Ну я.
– Говорят, ты во всяческих порчах разбираешься, – встрял Тибо, – и в проклятиях тоже. Вот на господина моего порчу навели – снять надобно.
Старушка подумала. Мы терпеливо ждали её суда.
– А где господин ваш?
– Так вот же мой господин! – радостно объявил Тибо. – Перед вами стоит!
Неопределённое белое пятно повернулось в мою сторону.
Некоторое время меня разглядывали.
– Ладно, – смилостивилась старушка. – Заходите. Лошадей вон там привяжите. – И, махнув куда-то вправо, скрылась в доме.
Привязав лошадей, мы вошли внутрь. Переднюю часть помещения отделяла ветхая, составленная из множества лоскутков занавеска. За занавеской находилась комната побольше, худо-бедно освещённая пламенем очага и мерцанием двух огоньков, тлевших в плошках с жиром.
Сама ведьма оказалась маленькой сухонькой старушонкой. Была она вся какая-то кручёная-перекрученая: и одно плечо ниже другого, и макушка вровень с горбом, и ногу за собой приволакивает. Платье на ней было холщовое, серое, с железными и глиняными побрякушками, и было этих побрякушек на её платье – до чёрта. Ходила бабка опираясь на длинную рогульку. Зато в доме было чисто, пахло дымом и свежей соломой. Горшки и ступки величественно выстроились на полках.
Старушка жила не одна. В дальнем углу, на кровати, тихо, как мышка, сидела ещё одна женщина.
Я взгромоздился на табуретку, стоявшую перед очагом. Таким образом наши с ведьмой глаза оказались примерно на одном уровне. Тибо мялся у двери.
– Ну, чего встал как истукан? – бросила ведьма моему спутнику. – Сядь туда. – И показала на лавку.
Тибо сел, прислонился спиной к стене и с заметным беспокойством поглядел сначала на ведьму, а потом на неизвестную в дальнем углу комнаты. А ну как начнут сейчас вынимать из него его бессмертную душу!..
– Ну говори, – буркнула старуха Рихо, – что с тобой приключилось?
– Памяти лишился, – бесхитростно ответил я. Старушка поглядела на меня, помолчала. Хмыкнула.
– Что, вот так прямо и лишился?
Я рассказал, при каких обстоятельствах это произошло. Периодически подавал голос Тибо. Я его комментарии слушал с не меньшим любопытством, чем ведьма. Узнал о себе пару новых подробностей. Выяснилось, в частности, что приехали мы с Тибо в Лангедок не просто так. Подробности Тибо не излагал, но когда из его уст вылетели слова «папская булла», я сложил наконец два и два. Убивать еретиков мы с ним сюда приехали. Видимо, Тибо это предприятие было не по нутру (как скорее всего и все остальные предприятия, которые я затевал в прошлом – начиная от участия в крестовом походе), поэтому, когда оказалось, что я ровным счётом ничего о себе не помню, он посчитал излишним обременять мою память нежелательными подробностями. Ведьма раскусила его в два счёта. Неудивительно. В отличие от меня она была в курсе здешних политических событий. Тибо продолжал юлить: упорно не признавал, что наша цель – убивать инакомыслящих. В том числе и таких, как горбатая старушка Рихо. Ведьму это почему-то развеселило.
– Все б вы памяти лишились, окаянные, – подытожила она. – Может, тогда б жизнь людская наладилась.
И повернулась спиной к Тибо.
Тибо побагровел. Рука его придвинулась к рукояти топора, который мой слуга носил у пояса. Придвинулась и отодвинулась. Видимо, Тибо сообразил, что управится со старушкой и без помощи топора. Делов-то всего: взять за шею, тряхнуть как следует...
– Сиди! – бросил я ему.
Старуха угрожающие поползновения моего слуги проигнорировала.
– Правду твой человек говорит-то? Или брешет?
– У тебя со слухом как? – поинтересовался я. – Сказал же: ничего не помню.
Ведьма хихикнула.
– А вот помогу я тебе, – проскрипела она, – вернётся к тебе память и зарубишь ты глупую старуху без всякой христианской жалости, да и домик мой спалишь. Ась?
Сказанное настолько точно совпадало с планом действий, изложенным Тибо перед поездкой к ведьме, что я почти поверил в её колдовские способности. И уже открыл рот, чтобы пообещать ведьме, что мы не станем поджигать её дом, но вдруг представил, насколько глупо прозвучит эта фраза. Надо же, облагодетельствовал! Не зарезал! Дом не спалил!
Когда не знаешь, что ответить, – спрашивай сам.
– А ты мне поверишь, если скажу, что мы не станем тебя убивать?
Ведьма подошла поближе. Протянула костлявую руку, взяла меня за подбородок. Посмотрела в глаза. Пахло у неё изо рта дерьмово, но я стерпел.
Будто прочитав в моих глазах что-то интересное, ведьма ухмыльнулась. Убрала руку.
– Поверю. Ненависть, господин мой, – чёрная отрава. Она жжёт и других, и того, кто её носит. Учуять её легче лёгкого. Но в тебе её нет. Потому я тебе поверю.
Старуха отошла, взяла плошку с тлеющим огоньком, поставила на стол и добавила задумчиво:
– Хотя, конечно, может, и ошибаюсь я.
Я никак не прокомментировал ни первое её заявление, ни последнее.
– Подь-ка сюда.
Ведьма велела мне сесть за стол и смотреть на крошечный язычок пламени. Внимательно смотреть. И велела думать, что нет ни глиняной плошки с маслом, ни столешницы, но есть только огонь, горящий в темноте. Я старательно уставился на огонёк. Ведьма забормотала...
Поначалу ничего интересного не происходило, и плошка со столешницей не торопились исчезать, но вот потом...
Куда-то пропали все мысли. Внезапно я обнаружил, что смотрю на огонь – и не могу оторваться, не могу отвести взгляд в сторону. А огонёк между тем становился всё больше, превращался в большой сгусток рыжего, танцующего пламени. Пламя извивалось в темноте, а я смотрел на него, как заворожённый. Огонь становился всё больше, больше... Или это я приближался к огню? Я хотел отодвинуться – но не смог. А потом я услышал, как ведьма перестала бормотать и отчётливо произнесла:
– Посмотри на меня.
Я повиновался. И исчез.
Глава третья
– ...А ведь красиво, правда? – спрашивает Света, кутаясь в меховой воротник.
– Что?
– Да вот... Неужели не видишь?
Поздний зимний вечер. Середина февраля, но тепло. Возвращаясь из гостей, мы идём по Дворцовой набережной. Прохожих почти нет, снег шуршит под ногами, поблёскивая в свете фонарей разноцветными огоньками, и ничто, кроме шума редких автомобилей, не нарушает тишину.
Светка права – поздним вечером здесь очень даже красиво. Небо над Эрмитажем окрашено в мерцающий малиновый свет, огни по обеим сторонам Невы прогоняют темноту.
– Давай в снежки? – предлагает вдруг Светка.
Я улыбаюсь:
– Опять меня снегом обсыпать хочешь?
– Ага! – смеётся она.
– Света, – говорю ей с укоризной, – это жестокость.
– Что?
– Обсыпать меня снегом.
– Ну пожалуйста!
– Никаких «пожалуйста», – строго говорю я. Но не могу удержать улыбки. И Светка понимает – можно.
Она вырывается и убегает вперёд. Наклоняется, чтобы набрать снега. Пока она не видит, прячусь за сфинксом...
В этот момент рядом со Светкой тормозит фирменная тачка. Из окна высовывается парень в дублёнке:
– Девушка! Поедемте покатаемся!
– Спасибо, я пешком, – говорит Светка, даже не поворачиваясь к машине.
Я выхожу из своего укрытия. Машина подаётся назад, чтобы держаться наравне со Светкой.
– Эй, ты не бойся! Мы не обидим!
Я прибавляю шаг, оказываюсь между Светкой и машиной.
– Езжай, – говорю, – куда ехал. Девушка со мной.
Щёлкает дверца со стороны водителя, наружу выбирается второй. Не русский. «Лицо кавказской национальности». С усиками. Изрядно накушавшееся «лицо». И за рулём, скотина!
– Дэвушка, ты такая красивая! Садысь, нэ упрямся!
Меня он игнорирует. Ах ты козёл усатый!
– Тебе неясно объяснили? – спрашиваю. – Уши прочистить?
– Иди на... говнюк, – небрежно отмахивается кавказец. – Дэвушка...
Парень в дублёнке делает попытку выбраться из машины – пинаю дверцу, и он отваливается обратно.
Усатенькое «лицо» визжит и дрыгает ножкой. Прикладывается о крышу машины.
– Ну, – спрашиваю я. – Кто тут говнюк?
«Лицо» тупо глядит мутными глазами, бормочет что-то, выплёвывает зуб и начинает блевать.
Ну что с него, с пьяного, взять? Ведь ничего не соображает. Не убивать же его теперь за это...
Я вытираю руки снегом и иду обратно к Светке.
– Ублюдки, – говорю я. – Пошли...
– Лёня! – вдруг кричит Света.
Ну что там ещё? Поворачиваюсь... Повернуться я не успеваю. Воздух рвётся... И наступает темнота.
...Падение. Водоворот.
Долго. Долго...
Где я?..
Я?..
...Спустя вечность темнота рассеивается.
А рассеивается она от того, что я открываю глаза.
Надо мной стоит странный бородач, от которого нещадно разит потом и чесноком. В руке у бородача – клинок.
– Признаёшь себя моим пленником? – осклабившись, говорит мне Гийом де Бош. – А?.. Чего молчишь? Язык проглотил?!
А затем и это видение рассеивается, и снова наступает темнота.
Глава четвёртая
...Когда я пришёл в себя, то обнаружил, что лежу на полу рядом с перевёрнутой табуреткой. Надо мной стояли какие-то люди. Горбатая старуха, толстяк и чудно одетая девка. Толстяк орал на старуху, старуха верещала в ответ, девка пыталась вклиниться между ними.
Я приподнялся на локте. Увидев, что я зашевелился, эта троица перестала вопить и уставилась на меня.
«Бред, – подумал я. – Этого не может быть».
Читать бесплатно другие книги:
