Неудержимая. Моя жизнь Шарапова Мария

Глава двенадцатая

Вот так начались первые сумасшедшие дни моей славы.

У меня непрерывно звонил телефон, меня добивались агенты со всего мира, поток предложений ширился. А как говорить НЕТ, если тебе звонит весь мир? Все было отлично, на бумаге все выглядело идеальным. Это уже позже я превратилась в агрессивного рекламиста, мастера продаж, с именем в рекламном мире. А началось все с единственной компании – «Моторолы».

И главную роль в этом сыграл финал Уимблдона, то есть не сам матч, а то, что произошло сразу после его окончания. Я взяла телефон-раскладушку своего отца и попыталась позвонить маме, но не смогла соединиться. После этого рекламный ролик был готов сам собой. Я на теннисном корте после важного матча пытаюсь дозвониться до мамы, и на этот раз, наконец-то у меня появляется настоящий телефон. Люди из «Моторолы» позвонили в IMG сразу же после Уимблдона, и ролик был снят. В нем я с ракеткой в руке болтала по новому телефону «Моторолы» RAZR, который еще даже не появился на прилавках. Мне дали какой-то прототип, чтобы я носила его с собой. Классный, сверхтонкий и блестящий. Вместо того чтобы носить в руках непонятно что, я превратилась в Джеймса Бонда, который ходит с новейшим образчиком электронного гаджета. Помню, как раз в это время обедала в одном из суши-ресторанов в Нью-Йорке. У меня был телефон RAZR, и один из бизнесменов смотрел на меня и на телефон как коршун.

– Простите, – сказал он, подойдя наконец ко мне, – откуда у вас этот телефон?

Я сказала ему, что у меня знакомые в «Мотороле». А очень хотелось сказать: «Я выиграла Уимблдон, вот откуда».

Они сделали меня лицом «Моторолы», что само по себе достойно отдельного рассказа – я ведь еще была почти ребенком, а уже представляла крупнейшую корпорацию, разместившую мою рекламу где только возможно. Люди полагали, что я делаю миллионы, но сделка не была такой уж большой. По идее Макса мы решили работать только с известными и качественными брендами – от других конкурирующих телефонных компаний предложения были заманчивее – и не обращать внимание на остальные.

– Мы не хотим пачкать твое имя, понижая планку, – говорил Макс.

И он оказался прав. После «Моторолы» от предложений не было отбоя. Вскоре я уже работала с полудюжиной известных производителей: TAG Heuer. Land Rover. У меня был спонсорский контракт с «Найк» еще с того момента, когда мне было одиннадцать – такое случается со многими юными теннисистами, – но только теперь я стала сниматься в рекламных роликах компании. Bleacher Report[65] собрал вместе все мои лучшие ролики. Найк, Кэннон, Хэд Рокетс и смешной ролик, который я сделала для ESPN[66]. Я никогда не планировала становится крупным продвигателем товаров или лицом рекламных компаний – это произошло само собой. Это было, скорее, одним из побочных эффектов того, что я делала на турнирах, но благодаря этому я стала знаменита. Совершенно неожиданно журналистов стала интересовать моя жизнь вне корта, а не только на корте. Я шла на пляж, и кто-то делал мое фото в бикини – на следующий день оно разлетелось по всему Интернету. Ну не сумасшествие ли? А еще слухи. Глупые слухи. Каждый день меня связывали с новым мужчиной. В этом было что-то извращенное. Раздражающее. Все думают, что хотят быть знаменитыми, но, позвольте мне сказать, что все хорошо в меру, особенно для семнадцатилетней девочки.

Твоя жизнь меняется. И дело не в деньгах или славе, а в том, как деньги и слава отдаляют тебя от других игроков. Они смотрят на это как на игру в одни ворота. Мы ведь все соревнуемся за одни и те же деньги, так что их логика состоит в следующем: если деньги получает Мария, то нам они уже не достанутся. И определеннные люди начинали меня за это ненавидеть, хотя не решались признаться в этом мне в лицо. Я узнала, что такое ревность. И если игроки обижались на меня, то не из-за того, что я обыгрывала их на корте или играла лучше них, а из-за того, что мне доставалась вся эта чертова реклама. Некоторые девочки сходили от этого с ума. Елена Дементьева, русская, которую всегда сопровождала мать, начала косо поглядывать на меня. А потом, в один прекрасный день, ее мать пожаловалась моему массажисту, который работал со многими игроками из России.

– Елена не может получить ни одного контракта в Японии – все они достались Марии, – сказала она.

Как меняется мир после того, как ты выигрываешь Уимблдон?

Конечно, самые очевидные изменения происходят в области денег. В какой-то момент – правда, это, наверное, было несколько позже – я услышала, как репортеры называли меня самой высокооплачиваемой спортсменкой в мире. Не знаю, так ли это было или есть сейчас. Мне это никогда не было интересно. Но после того, как я обыграла Серену Уильямс, мир вокруг меня стал меняться и очень быстро. Впервые я почувствовала это через несколько недель после возвращения из Англии. Я была во Флориде и отправилась за покупками в T. J. Maxx в Брейдентоне. И вот стою я с тележкой в проходе, смотрю на все эти брюки и рубашки, купленные со скидкой, и неожиданно мне в голову приходит мысль: «Боже, да я же могу купить все, что захочу». Несколько лет назад, стоя в этом же магазине, я бы думала: «Здорово было бы что-нибудь здесь купить…» И вот теперь я могла это сделать. Наверное, я могла бы купить весь магазин!

А потом, через несколько недель, мы отправились в Лос-Анджелес, чтобы вернуться к тренировкам с Робертом Лансдорпом. Всегда есть над чем поработать, к чему готовиться, что улучшить. Даже самая большая победа приносит тебе лишь мгновение торжества, после чего ты опять возвращаешься к работе. Колесо не прекращает вращаться. Останься в стороне слишком долго, и ты уже не догонишь его. В Лос-Анджелесе я обычно останавливалась в занюханном отеле в Торрансе, в месте, которое больше было похоже на руины придорожного мотеля. Макс даже не сказал мне, что он поменял гостиницу – просто дал мне ее название и адрес. Это оказался Beach House в Хермоса-Бич, который сам по себе является раем – бесконечные дощатые тротуары и магазины, которые тянутся вдоль Тихого океана. Сама комната была значительно меньше, без кухни, но вид! Океан простирался до самого горизонта, а потом начинало садиться солнце, всходить луна и высыпать звезды. Я могла часами стоять на балконе номера ни о чем не думая. А ванная комната! Вы не представляете, но рядом с самой ванной стоял желтый резиновый утенок! Я позвонила Максу как только распаковалась. Смех душил меня.

– Макс – выигрыш Уимблдона – это лучшая вещь на свете! – сказала я.

Вскоре после этого мы купили наш первый дом. Мы с родителями выбрали дом в Лонгбоут-Ки, во Флориде, потому что Юрию все это нравится – морской берег и залив, в котором по ночам плавают акулы.

Год спустя мы купили дом в Лос-Анджелесе, чтобы было где останавливаться во время поездок к Роберту. Дни вонючих гостиниц, мотелей и общежитий, дни, которые приходилось проводить в комнатах с дополнительной кроватью, закончились. И это было несомненное улучшение не только в номере или классе гостиницы, но и в жизни вообще.

И в то же самое время, если взглянуть на все под другим углом, в моей жизни мало что изменилось. Все тот же теннис, теннис, теннис. Все те же тренировки, тренировки, тренировки. Беги, бей, играй, разминайся, беги, бей, спи. Или жизнь в поездках – эта бесконечная карусель аэропортов и гостиниц, баров в фойе, тех же самых турниров, тех же самых девушек, у которых теперь была дополнительная мотивация победить, когда они играли со мной. В случае выигрыша для них это была не просто победа над девушкой из России, а победа над чемпионкой Уимблдона.

Мы ведем достаточно странную жизнь в этих поездках. Живем как бы в герметичном пузыре, отрезанные от нормальной жизни и происходящих в ней событий. Прежде всего – ты посещаешь эти разные города, иногда самые красивые места на Земле, но, если только ты время от времени не вырываешься из этого пузыря, ты ничего в них не видишь. Ты как бы в городе и в то же время не в городе. Ты живешь в мире тенниса, где перед тобой мелькают все те же лица, где ты ощущаешь всю ту же энергетику, вне зависимости от точки на карте. Кроме того, во время тура практически не остается времени на личную жизнь. Ты находишься под микроскопом – за тобой постоянно следят другие игроки, тренеры и репортеры. Так что о светской жизни и бойфрендах можно забыть. Я хочу сказать, что тебя практически не бывает дома, поэтому единственные отношения, которые ты можешь завести, это отношения с другим игроком в теннис, который находится в этом же туре, или с человеком, который согласится путешествовать с тобой, бросив все и превратившись в часть твоего антуража. А кто на это пойдет? Наверное, тот, у кого собственная жизнь не удалась? А с таким и знакомиться-то не имеет смысла. Такие личности существуют. Ты иногда видишь их в помещениях для игроков или подносящими сумки в гостиницах. Ни тренер, ни родитель, но бойфренд. И по определению приходится заводить отношения на расстоянии, ограничиваясь телефонными разговорами или письмами. А это не сильно захватывает.

Хотя, конечно, после победы твоя жизнь в поездках меняется. Если ты победитель, то и отношение к тебе лучше. Тебе положены всякие дополнительные штучки вроде водителей на все время соревнований и лучших тренировочных кортов. Да и атмосфера на соревнованиях и в пресс-центрах тоже меняется. Она становится прохладной и напряженной. Неожиданно мир, тот единственный мир, который ты знаешь, наполняется ненавидящими тебя девушками. Они ревнуют тебя к твоим деньгам и славе. Они хотят иметь то же самое, а единственный способ получить это – это победить тебя. И каждая игра становится решающей – если не для тебя, то для них. Теперь уже не удается подобраться к ним исподтишка и сыграть на неожиданности. Все уже давно изучили тебя, нащупали твои слабости и придумали свой план. Все ждут.

И это первое испытание в долгой карьере спортсменки – ты смогла выиграть, но сможешь ли ты повторить успех? Ведь это бывает гораздо сложнее. Летописи соревнований полны имен спортсменов, которые выиграли только один раз и никогда больше не становились победителями турниров Большого шлема. Кумиры на час. И не потому, что они были плохими игроками или победили по чистой случайности. Но потому что они так и не смогли измениться после того, как изменились все окружающие. Они так и не поняли, как надо играть, когда ты фаворит – а это совершенно отдельная история. Время проходит, давление усиливается – тебе необходимо выиграть еще один турнир Большого шлема. И только когда это удастся, ты докажешь, что ты нечто большее, чем вспыхнувшая на мгновение звездочка. Что же стоит на кону? Не просто второй турнир Большого шлема, но, как это не парадоксально, первый тоже. Потому что, только выиграв во второй раз, ты можешь доказать, что первая победа не была случайностью. Это ощущение было для меня новым. И оно никуда не уходило. Это называется стрессом. После того, как я выиграла Уимблдон, на карту было поставлено слишком многое. Но я с удовольствием приняла этот вызов. Я хотела вновь, вновь и вновь доказывать всему миру. Я хотела одолеть их всех. Мне было восемнадцать лет, я была действующей чемпионкой Уимблдона и передо мной простиралась вечность.

Глава тринадцатая

2005 год я начала с выставочного турнира в Гонконге, который был подготовкой к первому турниру Большого шлема в году – к Открытому чемпионату Австралии в Мельбурне. Практически по всему миру стояла зима, даже в Калифорнии. В Западном Голливуде и Манхэттен-Бич магазины были заполнены рождественскими елками и омелами. В витринах магазинов игрушек безостановочно двигались игрушечные поезда. Окна домов, расположенных над морем, сверкали на закате – на заполненных гуляющими семьями деревянных тротуарах раздавались голоса, но слов разобрать было невозможно из-за постоянного шума. Дети, у которых были школьные каникулы, наслаждались детством, которого у тебя никогда не было. В такой момент кажется, что весь мир утопает в счастье, и тебе хочется просто сидеть дома в теплой пижаме и смотреть кино, но раздается звонок от тренера, который напоминает тебе о том, что пора паковать вещи и отправляться в путь, возвращаться к турне и играм, которые всегда ждут тебя. Всегда тяжело начинать путь заново.

С того самого момента, как я приземлилась в Австралии, меня стала преследовать жара. Я плохо привыкаю к погодным условиям, а там только что установилась солнечная погода, которая давила на меня. Первый круг я выиграла в двух сетах, но потом мне стало труднее. У Линдсей Ли-Уотерс я выиграла в трех сетах, а потом победила китаянку Ли На[67] в двух подряд. В четвертьфинале я встретилась со своей вечной соперницей Светланой Кузнецовой, которую, наконец, победила 4–6, 6–2, 6–2. Это была победа, но победа изматывающая. Что важно, потому что к моменту, когда я вышла в полуфинал, а пройти так далеко было нелегко, я уже успела вдоволь наиграться в теннис. Я чувствовала себя пресыщенной и усталой, а такой выходить на игру с Сереной Уильямс не рекомендуется.

В полуфинале я начала довольно прытко. Казалось у Серены не идет игра. Может быть, она слишком нервничала. Может быть, была слишком напряжена. Ее форхенд несколько раз подводил ее в ответственные моменты. Первый сет я выиграла 6–2. Я продолжила давить. И счет второго сета быстро стал 5–4 в мою пользу, и я готовилась подавать на матч. А потом что-то произошло. Можно все свалить на жару – игра со Светланой Кузнецовой меня здорово измотала, – но Серена ведь тоже играла под тем же самым солнцем. Можно говорить о плохих розыгрышах подачи или о неоднозначной игре, но, в конце концов, все встало на свои места. Все дело было в Серене. Она переломила ход поединка и выполнила свою клятву – она поклялась, что никогда больше мне не проиграет – и таким образом ответила мне. Я проиграла три верных очка и на третий сет вышла подавленной. Но самое худшее – это то, что у меня были шансы. Какие? Целых три матч-пойнта! Если у тебя появляется шанс, его надо использовать. По-другому нельзя. Бей, когда есть шанс ударить. Потому что сколько раз в твоей карьере у тебя появится шанс выиграть турнир Большого шлема? Ты или бьешь, или не бьешь. Это твоя карьера. Серена выиграла единственный матч-пойнт, который у нее был, а я проиграла все три. Хотя я боролась до самого конца. Именно так я смягчила горе поражения, именно поэтому мне удалось уйти с корта расстроенной, но не неудовлетворенной. В третьем сете я проиграла 8–6. Игра длилась почти три часа. Это был невероятно изматывающий теннис – нас только двое на корте, мы постоянно на ногах, а мяч не прекращает летать с одной половины на другую. У сетки мы пожали друг другу руки, но ничего не сказали. В финале Серена Уильямс победила Линдсей Дэвенпорт. Счету матча 6–2, 3–6 говорит о многом. У обеих был шанс победить, пока не наступил третий сет, который Серена выиграла 6–0.

После матча я сказала журналистам, что не слишком расстроена, но это было не совсем правдой. После такого матча подобное просто невозможно. Первую половину следующего дня я провела в гостиничном номере с задернутыми шторами, лежа на кровати и наблюдая фильмы по телевизору. В какой-то момент я поняла, что должна выйти. Помню, как вошла в магазин Bulgary, стала рассматривать витрины и наткнулась на это милое колечко. Мне пришлось позвонить маме и спросить у нее разрешения на покупку, потому что оно было не из дешевых. А еще эта сумочка от Chloe с цепочкой вместо ручки, которая есть у меня до сих пор, но которую я, наверное, никогда не буду носить. А потом я вкусно поела, сидя в одиночестве на солнце. И пока я там сидела, я стала забывать об этих трех профуканных матч-пойнтах. Потому что, что еще мне оставалось делать?

Именно так начался один из моих самых лучших периодов в карьере. Те два года – 2005—2006-й в которые, по-моему, я играла в свой лучший теннис. Именно в этот период я стала первым номером мирового рейтинга.

Почему я стала так хорошо играть?

Хотела бы сказать потому, что научилась чему-то новому, улучшила свою подачу, стала сильнее и быстрее, но, мне кажется, все это не важно. Более того, я думаю, что это улучшение связано в основном с моим растущим пониманием и принятием своей собственной игры. Впервые в возрасте восемнадцати лет я стала, наконец, понимать, как я играю, что я могу и, не менее важно, чего я не могу.

Что же я могла? Каковы были мои сильные стороны?

Я могла сильно бить по мячу. Удар у меня получался низкий и глубокий. Я заставляла своих противниц бегать по корту, потому что рано выходила на мяч. Я обожала отбивать подачу противника, особенно вторую. Ничто в мире не может сравниться с этими несколькими шагами, которые ты делаешь от линии, чтобы принять эту вторую подачу. Даже еще будучи восемнадцатилетней, я уже имела сильную подачу. Иногда она немного плясала, но благодаря тренерам и соперницам улучшалась с каждым годом. Но моим золотым ударом был и остается мой удар слева по линии. Это мой самый любимый. Может быть, потому что по природе я (не исключаю) левша, я могу бить этот удар весь день. И моя подача – в то время это был очень важный элемент моей игры – мое критическое оружие. Я могла посылать мяч при подаче именно в то место, в которое хотела. Потом подача изменилась, но об этом позже. А еще мои внутренние резервы и концентрация. По всем этим параметрам у меня было преимущество. Ну а самой сильной моей стороной является, скорее всего, моя воля. Я ни за что не сдамся.

Теперь чего я не могла? В чем были мои слабости?

Скорость. У менч ее не было. Я человек небыстрый и не умею быстро бегать. У меня медленный первый шаг к отскакивающему мячу, а когда я двигаюсь из стороны в сторону, то могу быть довольно неуклюжей. Я никогда хорошо не выходила к сетке. Как будто что-то удерживает меня от этого. Но даже когда выхожу, то это все равно – один шаг вперед, два шага назад.

Так вот, понимание и принятие этих слабостей оказалось важнейшим этапом моего развития. Это означало, что я могу менять игру в пользу моих сильных сторон и избегать своих недостатков. После стольких лет коучинг и стратегия стали совершенно необходимыми. С хорошим планом на игру я могла диктовать с позиции силы. И именно в сезон 2004 года все это стало складываться у меня в голове в единое целое. Не уверена, что понимаю, почему это случилось именно тогда – может быть, просто мой мозг устроен именно так. Все не понимаешь, и не понимаешь, и не понимаешь, а в один прекрасный день раз, и поняла. И вот тогда я стала выигрывать игру за игрой. Именно в тот год – и это доставляет мне особенное удовольствие – я выиграла и у Серены, и у Винус Уильямс.

Против Серены я играла в финале заключительного турнира WTA в Стейплс Центре в Лос-Анжелесе. Это был конец регулярного тура. Мы играли на грунтовом корте голубого цвета. Я начала расслабляться. Может быть, именно поэтому я так хорошо сыграла. Это была одна из лучших игр в моей жизни. Я проиграла первый сет, но выиграла весь матч. Немногие помнят эту игру – на восточном побережье ее показывали глубокой ночью, – но я ее никогда не забуду. Что у тебя остается после того, как ты прекращаешь играть? Призы, деньги? Это должны быть воспоминания о тех нескольких идеальных играх, о тех днях, когда у тебя получалось абсолютно все, когда каждая подача попадала точно в цель, а каждый отбитый мяч негромко гудел. Даже сейчас я вспоминаю именно эти моменты, когда вечером закрываю глаза и жду, когда придет сон. Эта встряска всего тела, которую ощущаешь, когда твой удар достигает цели, эта счастливая усталость от бесконечных обменов ударами, эти последние несколько ударов и самый победный из них, это то, как ты возвращаешься в раздевалку, зная, что все твои физические и духовные силы были потрачены на корте и твоя голова абсолютно пуста, а твое тело истощено и удовлетворено.

Помню, как я уходила с корта после последней игры сезона. Моя подруга Софи с улыбкой ожидала меня.

– Ты хоть понимаешь, что ты совершила в этом году? – спросила она меня. – Ты выиграла Уимблдон и итоговый турнир WTA.

Летом 2005 года, незадолго до начала Открытого чемпионата США, я узнала, что сбылась мечта моего отца. Когда были опубликованы новые рейтинги, я оказалась номером 1 в мировой классификации. Я знала, что подхожу к этому месту все ближе, что у меня есть шанс, но, тем не менее, в это трудно поверить, пока не проснешься однажды утром в понедельник и не откроешь новый рейтинг на страничке регулярного тура. Весь сезон, пока ты путешествуешь по турнирам, ты набираешь очки. Определенное количество, когда выходишь в одну шестнадцатую турнира, определенное количество за выход в одну восьмую, в одну четвертую и так далее. Эти очки во время основных турниров складываются. И если ты выходишь, например, в четвертьфинал или полуфинал турнира Большого шлема, то таких очков становится много. А если ты выигрываешь турнир Большого шлема, то это все равно, что три вишни, выстроившиеся в ряд на экране игрового автомата, после чего начинают сыпаться деньги.

Новый рейтинг публикуется каждую неделю. Он связан и с твоими достижениями, и с тем, в каком количестве турниров ты выступала, и с тем, насколько хорошо выступали твои соперницы. То есть я никогда этого точно не знала. Система очень сложная. Для того, чтобы в ней разобраться, вам понадобится кто-нибудь с докторским дипломом Массачусетского технологического института. До этого у меня был четвертый рейтинг, и, честное слово, разница между номером 4 и номером 1 ненамного больше, чем между полетом в Японию для участия в каком-то заштатном турнире и недельным отдыхом для того, чтобы расслабить плечо. С самого начала своей карьеры я составляла расписания турниров, которые, по моему мнению, должны были подвести меня к турнирам Большого шлема на пике формы. И я никогда не думала о добавлении в это расписание турниров, которые помогут мне набрать очки в квалификации. Так продолжается и по сей день – я зациклена на турнирах Большого шлема, а не на турнирах, приносящих очки в рейтинге.

Все эти годы я мечтала о первом месте рейтинга и работала для того, чтобы его достичь, и вот теперь – свершилось. Только подумать о всех тех великих игроках, которые были № 1 до меня. Билли Джин Кинг. Мартина Навратилова. Штеффи Граф. Теперь я тоже стала членом элитного клуба и этого у меня уже не отнимешь.

Но подобные ощущения надолго не задерживаются. Их хватает на то, чтобы позавтракать, взглянуть на телефон и отправиться на корты. Впереди всегда новый турнир, новый победитель и новый рейтинг. Всегда есть другая девушка, даже целая толпа других игроков, которые борются за то, чтобы занять твое место.

Но в то время, когда я была счастлива, хотя я не уверена, что это было действительно счастье, мой отец был просто в экстазе. Первый номер? Да ведь именно об этом он мечтал, именно ради этого работал с того самого первого дня в Сочи, когда Юдкин, этот сумасшедший царь грунтовых кортов, сказал ему, что я могу быть среди лучших игроков мира.

– Но на что ты готов ради этого? – спросил Юдкин у отца. – Ведь это значит, что тебе придется отказаться от всего и полностью изменить жизнь.

Больше всего меня волновало то, что я никак не могла достичь главного – выиграть второй турнир Большого шлема. Он постоянно ускользал от меня, и я постепенно сходила с ума, полагая, что все вокруг думают: ну конечно, один раз она выиграла, но это была неожиданность, везение или счастливый случай. Сможет ли она победить еще раз? Вот в чем вопрос! В начале сезона 2006 года это была практически единственная мысль, которая мучила меня постоянно. Первый номер в классификации – этого недостаточно, мне надо доказать, что я заслужила этот номер. Мне надо выиграть второй турнир Большого шлема.

Прибыв в Мельбурн на Открытый чемпионат Австралии-2006, я всем своим видом доказывала, что готова к игре. Я хотела начать немедленно. Я хотела заткнуть рты скептикам и сомневающимся, хотела положить конец слухам. Я легко пролетела через первые круги, выиграв у всех своих соперниц – Сандры Клозель[68], Эшли Харклроуд, Елены Костанич-Тошич[69], Даниэлы Хантуховой – в двух сетах подряд. В четвертьфинале я встретилась с русской спортсменкой Надей Петровой[70], с которой мне всегда трудно играть, и победила ее. Я походила на спринтера, который несется по беговой дорожке. Ничто не могло меня удержать, пока я не врезалась в стену – что случается со всеми, даже со спринтерами. В моем случае это оказалась невысокая, жесткая, безжалостная, похожая на комара бельгийка Жюстин Энен.

Мой стиль игры не очень подходит для соперничества с Энен. Она вытаскивает наружу мои слабости лучше, чем любой другой игрок. Она заставляет тебя двигаться, двигаться и еще раз двигаться. Не важно как или куда ты бьешь, она предугадывает траекторию и отбивает удар, именно поэтому я сравниваю ее с летающим и жалящим насекомым. Ты шлепаешь по щеке и думаешь, что избавилась от него, а потом понимаешь, что оно пролетело у тебя сквозь пальцы и в тебя летит еще один мяч. Я всегда придерживаюсь простой философии: Для того, чтобы быть лучшим игроком в мире, совсем не обязательно быть лучшим игроком в мире. Достаточно быть просто чуть лучше твоего соперника в день игры с ним. Философия Энен, по-видимому, еще проще: если я нанесу по мячу на один удар больше, чем она, то я выиграю. Это может превратить любую игру в долгий и изматывающий матч. А этот ее бэкхенд одной рукой в разрез! Даже когда я у нее выигрывала, смотрелась я не лучшим образом и здорово выматывалась. До того, как она перестала играть в 2011-м.

Всего Энен была номером один в мировой классификации долгие 117 недель и выиграла семь турниров Большого шлема. Это делает ее одним из лидеров мирового тенниса.

Я верила, что смогу победить, но знала, что это будет непросто. Перед каждым матчем против нее я заранее знала, что она будет готова играть на протяжении трех часов, а мне после этого придется отмокать в ванне со льдом. А в тот день она терпела, терпела и терпела. Удар за ударом я подавала, как мне казалось, абсолютно не берущиеся мячи, а она каким-то образом умудрялась их отбивать. По моим ощущениям, это был один из самых чистых матчей, который я сыграла в своей жизни – я практически не делала ошибок. Но с точки зрения физической нагрузки он оказался одним из самых тяжелых. Играть с Энен – это просто кошмар. Она маленькая, жесткая, никогда не уступает и не сдается. Когда она играет, она похожа на робота – на лице вообще отсутствует какое-либо выражение. А этот ее конский хвостик! Он подпрыгивает вперед-назад как метроном. Если не остеречься, то он может загипнотизировать. С ней так трудно было покончить – это зверски выводило меня из себя. Первый сет я выиграла с трудом 6–4, но ее маленькие ноги двигались беспрерывно, в комбинации с отсутствующим лицом и дьявольской решимостью.

Второй сет я проиграла 6–1, а за ним последовало поражение в третьем 6–4. Но, возможно, я достала ее больше, чем это было видно на первый взгляд. Ей пришлось сняться с финала с жалобой на боль в желудке после единственного выигранного гейма.

Проигрыш наносит тебе травму. Проигрывать вообще больно. Но в нем есть и кое-что положительное. Он готовит тебя к победе. В тот раз я научилась, как надо играть против Жюстин Энен, что оказалось крайне важным всего через несколько месяцев.

Открытый чемпионат США – это последний турнир Большого шлема в сезоне, и он несет какое-то облегчение, как прохладный вечер после жаркого дня. У меня с ним обычно связаны пугающие бессонные ночи, рекламные щиты и транспортные потоки, стадион Артура Эша в свете прожекторов, рев толпы, шоссе, ведущее к Национальному теннисному центру Билли Джин Кинг, люди, энергетика и возбужденная атмосфера большого города. Я уже говорила, что Уимблдон – это ни с чем не сравнимый турнир, но, кажется, нечто подобное можно сказать и об Открытом чемпионате США. Ничто не сравнится с выигрышем в Нью-Йорке.

На турнир 2006 года я приехала в ранге третьей ракетки мира. Жюсти Энен была вторым номером. Амели Моресмо, выдающаяся французская теннисистка, была № 1. За несколько недель до этого я снялась в рекламном ролике «Найка». Он вышел в конце августа, незадолго до начала турнира. Он был сделан под документальный фильм, в котором съемочная группа сопровождала меня в течение всего соревновательного дня: я просыпалась, собиралась, уезжала из гостиницы «Уолдоф-Астории» в центре Манхэттена – и направлялась на стадион Артура Эша. По дороге я сталкивалась с различными людьми, каждый из которых пел строчку из песни «Я чувствую себя прекрасной» из мюзикла «Вестсайдская история»: Я чувствую себя прекрасной, и остроумной, и яркой…

Ролик заканчивался моим появлением на корте и победным бэкхендом в финале. Была ли опасность сглазить? Дело в том, что все мы хотели превратить ролик в реальность. Его показывали во время каждого перерыва на протяжении всего турнира.

Мой первый серьезный матч на турнире в тот год состоялся в полуфинале с Амели Моресмо, посеянной под первым номером. У нее непростой бэкхенд, и она хороша в игре у сетки, что никогда не было моим коньком. Игра в ее исполнении выглядела гладкой и упругой. Я никогда не выигрывала у нее в турнирах. В тот год она уже выиграла два турнира Большого шлема в Австралии, когда ей присудили победу, потому что снялась Жюстин Энен, и в Уимблдоне, где она победила меня в полуфинале, а Энен в финале. Наш матч проходил в вечерние часы на центральном корте. Так как солнце в это время садится, тебе приходится скользить среди теней и взглядом орла отслеживать мяч, который постоянно то появляется, то исчезает на свету. А еще ветер. Было довольно ветрено.

В тот вечер на мне было лиловое платье и серебряные туфли для тенниса. Мне было всего девятнадцать, и я была на пути к пику своей карьеры.

Первый сет я выиграла, не проиграв ни одного гейма, 6–0. Во втором победила она 6–4. Были ли у меня в тот момент какие-то сомнения? Возможно. Те условия, в которых мы играли, лишают игрока его обычного самообладания. Во время смены сторон я сначала посмотрела на счет на электронном табло, а потом на свою ложу. Там сидел мой тренер Майкл Джойс. Там сидел мой отец. Он поднял сначала банан, а потом бутылку с водой. Во время смены я на мгновение представила себе, как она будет выглядеть – моя победа. Я была надежной и стойкой. Играла в правильную игру и делала на корте правильные вещи. Не проиграла ни одного гейма. И вот наконец! Я опять была в финале турнира Большого шлема, впервые после Уимблдона.

После матча на корте у меня взяли интервью. Они хотели знать, что я думаю о Жюстин Энен. В субботу нам предстояло встретиться с ней в финале. За последние пару лет я встречалась с ней четыре раза и все четыре проиграла. Но это меня не сильно беспокоило.

– Я еще не закончила, – сказала я толпе журналистов. – В прошлом мне тоже не удавалось победить Амели в соревнованиях, но я победила ее сегодня. С Жюстин счет тоже не в мою пользу, но я хочу сказать, что это не имеет значения. Новая игра – новые возможности.

Оглядываясь назад и записывая эти свои слова, я не могу поверить, насколько я была уверена в себе.

В финале я надела черное платье в стиле Одри Хэпберн и была твердо настроена воплотить рекламный ролик в жизнь. Казалось, что в тот вечер публика сидела слишком близко к корту. Атмосфера на стадионе была наэлектризована. Вспышки камер и кинозвезды. Время от времени создавалось впечатление, что ты смотришь на свою жизнь со стороны, а не проживаешь ее сама. Как будто ты кто-то другая, находящаяся Бог знает где. От этого ощущения необходимо избавляться еще до начала первого гейма. Для того, чтобы выиграть, надо находиться здесь и сейчас. Другими словами, я подошла к игре слегка отстраненная, а это означает, что я нервничала. Энен с самого начала практически раздавила меня – выиграла первые два гейма, прежде чем я успела очнуться. Толпа недовольно заворчала. Я чувствовала, что зрители на моей стороне – они хотели меня приободрить.

Ключом к победе стала моя подача. Тот год был одним из лучших, если говорить о моей подаче. Я стала попадать снова и снова. Она выходила очень точной и постоянно попадала именно туда, куда я хотела. По углам, по линиям и с впечатляющей силой. Когда вы так подаете, то контролируете очко, даже если это не эйс. Зная свои слабости, я смогла перевести игру в плоскость моих сильных сторон. Я стала навязывать свою волю. При розыгрыше некоторых очков я возила Энен по корту, как будто она была марионеткой на веревочках. Я заставляла ее двигаться так же, как она заставляла меня в наших четырех предыдущих встречах. И это проникло в ее сознание, так что даже когда она вставала на линию подачи, она знала, что ей предстоит долгий обмен ударами. После плохого начала я дважды выиграла на ее подаче в первом сете. 6–4 в мою пользу. Второй сет во многом был похож на первый. Моя подача обеспечила мне отскок под левую руку, и мой бэкхенд решил исход вечера. Я выиграла на ее подаче всего один раз в восьмом гейме второго сета, но иногда и одного раза бывает достаточно.

С приближение конца матча я чувствовала, как обстановка накаляется. Толпа, ее выкрики, звуки Нью-Йорка… Теперь все зависело от моей концентрации. В этом матче она была такой, какой не была еще никогда. Результат турнира теперь зависел от моей подачи. Энен отбила мяч мне под левую руку. Это было ее большой ошибкой. Я отбила мяч с силой и в хорошем темпе – она не смогла его взять. Мяч врезался в сетку. И этого оказалось достаточно. В тот же момент я опустилась на колени, закрыв лицо руками, а потом подбежала к трибунам, чтобы обнять папу. А потом вернулась на корт, чтобы получить свой приз – серебряный кубок, который я подняла так резко, что у него отвалилась крышка. В этом вся я. Я смеялась не переставая.

Я выиграла, но все еще не могла в это поверить. Этот невероятный турнир Большого шлема, выигранный здесь, в Нью-Йорке, на глазах у всех, кто болел за меня и кто болел против. Жизнь может быть прекрасна. И в тот момент мне казалось, что она будет такой вечно. Но когда вы так думаете, когда вы начинаете в это верить, вы скорее всего ошибаетесь.

Глава четырнадцатая

Известный певец как-то спел, что жизнь похожа на зебру.

2008 год не был моей белой полосой. За плохими новостями следовали худшие. Одна чертовщина накладывалась на другую. А началось все с Роберта Лансдорпа, который успел стать такой важной частью моей жизни и моей команды. Он был ненормальным, он был задницей, с ним было сложно, и он был со странностями – но я его любила. По-видимому мой отец не разделял моих чувств. По-видимому он не мог больше работать с ним, или все было наоборот.

Что же произошло?

Все зависит от того, кого и когда вы спросите. Отец скажет вам, что время проходит, многие вещи меняются и люди расстаются. Мы взяли от Лансдорпа все, что нам было нужно, скажет он вам, а Лансдорп получил от нас все, что хотел. Так что никто ни в чем не виноват. Все кончилось. И наступило время двигаться дальше. Отец верит в то, что тренеров и жизненный порядок надо менять каждые несколько лет – это позволяет тебе учиться новому и делает жизнь интереснее.

А Лансдорп отметает все эти разговоры о естественном конце и о том, что люди расходятся, как полную хрень. Вместо этого он называет точный инцидент в конкретный день.

Я играла с Надей Петровой, русской девушкой, о которой я была невысокого мнения. Хотя что-то в ней было. Может быть, соперничество становится острее, когда играешь с соотечественницей? Выглядит так, как будто вы играете за любовь одного и того же партнера. И такие отношения могут выглядеть как ненависть. Надеюсь, что когда я закончу играть, то все мои соперницы смогут меня простить, а я прощу их всех, но пока я в игре, мне необходима эта напряженность в отношениях. В этом нет ничего личного. И не имеет никакого отношения к девушке на корте. Это источник моей энергии. Он необходим мне, чтобы побеждать. Матч шел через пень колоду, и все зрители смотрели на моего отца, который сидел с Лансдорпом в моей ложе. К тому времени Юрий уже стал знаменитым теннисным родителем. Он не давал интервью, ничего не комментировал в прессе, не старался пускать пыль в глаза и от этого казался таинственным и интересным. Прежде чем он сообразил, что происходит, он стал карикатурой в мире тенниса – сумасшедший русский папаша, прогуливающийся в капюшоне, ни с кем не общающийся и бормочущий себе что-то под нос. Толпа зрителей вспомнила об этом, и обстановка на матче с Петровой напоминала штормовую. И наконец, посередине матча, кто-то бросил на корт теннисный мяч. У меня в руках уже был один – я как раз готовилась подавать, как вдруг, как гром среди ясного неба, на корт спланировал еще один мяч. Публика зашипела. А потом я услышала голос отца, перекрывающий все остальные звуки:

– Заканчивай розыгрыш!

Пресса за это уцепилась. Еще одна выходка ненормального русского. Журналист позвонил Лансдорпу и спросил его мнение по поводу этого эпизода. Роберт не стал много говорить, но то, что он сказал и что напечатала потом газета привели моего отца в ярость. По сути, Лансдорп сказал, что, по его мнению, Юрий не должен был кричать с трибуны. На следующей игре, если верить версии Лансдорпа, отец был вне себя. Они в ледяной тишине сидели друг рядом с другом. Напряжение росло и росло. Я на корте стала проигрывать, и чем хуже игра складывалась для меня, тем хуже становилось их настроение. Наконец, после того, как я проиграла очко, отец повернулся к Лансдорпу и произнес:

– Вот видишь? Вот что получается, когда не кричишь с трибун.

Как ответил ему Лансдорп?

Что ж, если вы хоть раз видели Роберта, то вы, наверное, уже догадались.

– Отвали, Юрий. И кончай скармливать мне эту хрень, – ответил он.

И это был конец – конец моей работе с Робертом Лансдорпом. Он больше никогда не тренировал меня. Потеря была гораздо больше, чем вы можете себе представить. Ведь от Лансдорпа я научилась не только плоскому удару и не только поняла необходимость бесчисленных повторений. Помимо этого, он дарил мне свою дружбу и давал мне уверенность в себе. В наших отношениях была стабильность и сбалансированность, которые редко встречаются в жизни. И неудивительно, что столько великих игроков подчеркивают ту роль, которую Лансдорп сыграл в их успехе. И при этом они говорят не о технической стороне вопроса. Технике тебя может научить каждый. Они говорят о чем-то неуловимом, о тех отношениях и ощущениях, которым он тебя учит и благодаря которым ты выживешь, в какую бы черную яму ты не провалился, потому что ты чемпион. Доказательства? А был бы он рядом с тобой, если бы ты им не был? И именно этого мне потом не хватало многие годы, но особенно месяцы сразу же после расставания. Другими словами, Роберт Лансдорп исчез в самый неподходящий момент – именно тогда, когда начинался самый тяжелый период в моей карьере.

Хотя сам по себе год не был таким уж плохим. Я выиграла свой третий турнир Большого шлема. Открытый чемпионат Австралии. Во время этого турнира я играла, наверное, в самый чистый теннис в своей карьере. Помню, все обсуждали, как далеко дойдет Линдсей Дэвенпорт, которая из-за травмы не была посеяна. Оказалось, что я должна была играть с ней во втором круге. Мне это не понравилось. Не важно, каковы твои успехи и как легко тебе все дается на корте – если у великого игрока выдастся удачный день, то шансы на то, что для тебя он будет не таким уж удачным, достаточно большие. А Линдсей Дэвенпорт была великим игроком. Поэтому я готовилась к этому матчу, позабыв обо всем, несмотря на то, что перед ним мне еще предстояла игра в первом круге. Сетка была одной из самых сложных, которые мне доводилось видеть на турнирах Большого шлема. После Дэвенпорт мне пришлось выигрывать у Елены Дементьевой, Жюстин Энен и Елены Янкович – у теннисисток мирового уровня.

В финале я встретилась с Аной Иванович. Это была не лучшая моя игра в турнире. Лучшие я сыграла против Дэвенпорт и Энен. Первый сет висел на волоске. У Иванович было несколько шансов повести в счете. Но во время одного из розыгрышей все изменилось. Во время этого розыгрыша она захотела нанести укороченный удар, который был никому не нужен, и мяч опустился перед сеткой.

И вот тогда я увидела это в ее глазах. Был ли это страх? Нервы? Нет, это была просто случайная подсказка. Она сказала мне о том, что соперница не готова. С этого момента я стала психологически сильнее ее. И разгромила со счетом 7–5, 6–3. Было здорово выиграть мой третий турнир Большого шлема. Теперь мне оставался только Открытый чемпионат Франции.

Один из первых звонков, которые я сделала после победы? Вы удивитесь, но это был звонок Джимми Коннорсу.

Нас познакомил Майкл Джойс. Это случилось в 2007 году во время подготовки к новому сезону. Джойс предложил съездить к Коннорсу в Санта-Барбару. Потренироваться вместе с ним, пообедать и попытаться использовать его опыт. Я мгновенно согласилась. Как действующий спортсмен, я всегда чувствую себя застенчиво в присутствии чемпионов, но это вдохновляет. Ты впитываешь каждое их слово, изучаешь каждое движение. Майкл и я отправились в Санта-Барбару, где жил Джимми, в начале декабря и всю дорогу нас сопровождала песня «Там, где у улиц нет названий» группы U2. Это была любимая песня Майкла, и скоро я тоже полюбила ее. Мы провели четыре дня, тренируясь рядом с Джимми. Я сильно нервничала. Пропустить мяч, сказать глупость, не ответить на его вопрос… У него была спокойная и немного загадочная манера поведения. Во время перерывов он говорил только о влиянии матери на его игру, о ее помощи и ее реалистичном подходе ко всему происходящему.

В начале и конце тренировки он заставлял меня прыгать через скакалку до тех пор, пока руки у меня не начинали отваливаться. Джимми объяснял это тем, что в былые времена они не занимались всякой ерундой в спортзале, как это происходит сейчас – их занятия были попроще и попрактичнее. То есть прыгание через скакалку. Мне понравился его практичный подход к делу, а еще больше то чувство, с которым я уехала из Санта-Барбары. Я не запомнила, под какую песню U2 мы возвращались домой, потому что проспала в пассажирском сиденье большую часть пути, полностью опустошенная морально и физически этими тренировками. Потом мне пришло в голову что, хотя Майкл и продолжал заставлять меня делать упражнения, похожие на те, которые я делала во время своих тренировок вот уже много лет, образ Джимми Коннорса, молча наблюдающего за мной с боковой линии глазами, похожими на глаза ястреба, добавил мне концентрации и желания тренироваться. В присутствии Джимми Коннорса я не хотела пропустить ни одного мяча. Не хотела никому проигрывать. Я заставляла себя трудится с удвоенным вниманием.

Прошло около месяца и во время праздничного обеда по поводу моей победы в Австралии я позвонила Джимми. Поблагодарила его за то время, что мы провели вместе на корте, и сказала, что эти дни меня здорово вдохновили. Он сказал, что рад за меня. А еще сказал, чтобы я звонила ему не только после побед, но и после поражений. Тогда я это запомнила. И теперь это остается очень важной чертой характера людей, с которыми я встречаюсь. Захотят ли они говорить со мной, когда я проиграю? Когда я потеряю почву под ногами?

Дни после того, как я выиграла Открытый чемпионат Австралии, были странными. Со мной происходили серьезные вещи и не всегда они играли положительную роль.

Первая серьезная вещь – я рассталась со своим отцом, я рассталась с Юрием. Конечно, не как с отцом – они с мамой всегда будут самыми близкими мне людьми на свете, – но как с тренером. Мой отец всегда говорил, что время от времени все надо менять, знакомиться с новыми людьми, потому что они привносят в твою жизнь новую энергию, оживляют рутину и преодолевают скуку. Скука и рутина – наверное, это самые сильные твои враги в жизни. В результате – и в этом вся ирония произошедшего – советы Юрия привели к тому, что я решила расстаться с самим Юрием. Впервые впереди забрезжил конец моей профессиональной карьеры. Те игроки, играя против которых я сделала себе имя, стали постепенно уходить. Меня уже подпирали новые, все более молодые соперницы. Так что надо было решать: если я хочу доказать, что на что-то способна, что могу быть самостоятельным игроком, самостоятельно выигрывающим турниры, что я, наконец, стала взрослой, то сейчас самое время. И уволив отца – хотя это слишком жесткий термин, – я возьму свою собственную жизнь под свой контроль.

Я послала ему электронное письмо – мне показалось, что так я смогу лучше изложить свои мысли. Мой отец не сильно расстроился. Он не кричал, не бросался вазами, не переворачивал стол. Более того, он это понял и смирился с этим.

– Да, Мария, – сказал он, – теперь тебе пора начинать жить своей собственной жизнью.

Может быть, он уже сам был готов сойти с дистанции, положить конец этой бесконечной череде гостиниц, аэропортов, стадионов. С тех пор мой отец занимается активным отдыхом в горах и на побережье, катается на лыжах и занимается спортом, читает и думает о своем обожаемом Толстом. А тренируется он так, как будто готовится к Олимпийским играм среди спортсменов старших возрастов. То изящество, с которым он покинул свой пост, было его последним великим поступком на посту моего наставника. Майкл Джойс продолжал оставаться моим тренером. Все шло по-старому, и в то же время все полностью поменялось. И наверное, это была бы моя самая большая проблема в том году, если бы не еще одна серьезная вещь, которая случилась со мной после Открытого чемпионата Австралии.

Сначала я не обратила на нее никакого внимания – при подаче мое плечо стало побаливать. Но боль становилась все сильнее и сильнее. Она стала настолько сильной, что у меня пропало желание играть – так болело плечо при подаче. После некоторых игр я даже плакала, потому что боль становилась слишком сильной. Я пыталась играть через не могу, пыталась менять движения, чтобы утихомирить боль, но это только вносило дисбаланс в другие части моего тела. Я теряла ритм, тонкость ощущений и уверенность в победе.

Тренер пытался лечить меня ибупрофеном, специальными упражнениями, массажами, но ничего из этого не помогало. Боль никуда не уходила и особенно чувствовалась при подачах и ударах с полулета слева. Если мне удавалось выиграть очко без боли, я бывала счастлива. А потом боль возвращалась, и когда это происходило, я впадала в мрачную панику. У меня испортилось настроение.

– Послушайте, – сказал, наконец, мой отец, – у Марии всегда был очень высокий болевой порог. И если все выглядит так плохо, то это что-то большее, чем просто усталость.

Мы пошли к врачу, и он сказал, что это тендинит. Правой ротационной манжеты. Сухожилие напоминает широкую резиновую ленту, состоящую из множества небольших прядей. Они могут воспаляться и даже изнашиваться – это и есть тендинит. В моем случае, сказал врач, это скорее всего связано с постоянно повторяющимися движениями, которые я делаю при подаче. Он велел мне снизить нагрузки, но не прекращать играть – если сухожилие не разрабатывать, оно может потерять эластичность и даже полностью прекратить растягиваться. А еще он посоветовал прикладывать к плечу лед и принимать противовоспалительные препараты. Понадобится несколько недель, но потом боль утихнет.

«Боль утихнет».

Вы знаете, сколько раз я слышала эту фразу? До неприличия много. Я играла, прикладывала лед, принимала противовоспалительные таблетки, но боль не утихала. Более того, она становилась все сильнее. Я поехала к еще одному врачу. Сделав аналогичные снимки и взяв те же самые анализы, он предложил другой диагноз. Может быть, это и был тендинит, но теперь он перешел в бурсит, сказал этот врач. Чтобы не утомлять вас деталями, достаточно будет сказать, что бурсит – это воспаление ткани под связкой. Мне было велено на несколько недель прекратить играть, прикладывать к плечу лед и принимать противовоспалительное от боли. И через какое-то время, сказали в больнице, мое плечо заживет. В худшем случае придется делать уколы кортизона.

И вот в один прекрасный день, после того, как я выполнила все рекомендации – не играла в течение двух недель, принимала противовоспалительные таблетки, прикладывала лед и даже делала уколы кортизона – я зашнуровала свои теннисные туфли и вышла на корт. Ударила несколько раз с задней линии. Вроде бы ничего. Но как только я подняла руку для подачи и коснулась рукой спины, боль вновь появилась, и сильнее, чем прежде. Я не чувствовала ее, когда била справа. Я спокойно могла отбивать высокие мячи. И я не чувствовала ее каждый раз, когда подавала – это-то меня и сбивало с толку, но в остальное время боль присутствовала. Она таилась в самой верхней точке плеча – резкий приступ постепенно переходил в тупую боль, которая продолжалась, может быть, секунд десять. Когда приступ начинался, я не могла думать ни о чем другом, что делало невозможным выигрыш очков. Я чувствовала себя опустошенной. Тело для профессионального спортсмена – это его инструмент. И когда он его подводит, это всегда очень больно. Такое впечатление, что тебе пришел конец.

Кто-то посоветовал нам врача в Верхнем Ист-Сайде Нью-Йорка. Доктора Дэвида Алтчека, который видел все, что только может случиться с плечом. Нам сказали, что лучше него нет. Ему понадобилось всего пять минут, чтобы понять, что у меня серьезная проблема. Он сделал множество тестов – рентген и МРТ – а потом усадил меня в комнате ожидания. Новости были не слишком обнадеживающими. Дело было не в бурсите. И сухожилие в моем плече не было воспалено – оно было порвано. Много недель я играла с порванным сухожилием – отсюда и вся эта боль. Скорее всего разрыв был следствием моей подачи, постоянного повторения одного и того же мощного движения. Мое плечо вращалось до тех пор, пока рука не касалась середины спины, а потом происходило взрывное движение, чтобы ракетка могла встретиться с мячом в воздухе. Однажды, несколько лет назад, тренер по бейсболу, который увидел мою подачу, отвел отца в сторону и сказал, что такое движение он видел только у нескольких питчеров. Он им восхищался и сказал, что при этом генерируется невероятная сила, но предупредил отца, что позже это может стать причиной очень серьезной травмы. Отец тогда забыл об этом разговоре, но вспомнил о нем сейчас. «Я всегда знал, что ей надо сделать рабочей рукой левую», – подумал он.

Доктор сказал, что мне необходима операция. Концы сухожилия необходимо соединить и сшить. И чем скорее, тем лучше. Для теннисиста это очень серьезная операция. Несколько игроков в прошлом перенесли ее, но ни один из них не смог вернуться на самый верх.

– Вы сможете восстановиться, – сказал врач, – но вы уже никогда не будете прежней.

Я сидела, уставившись на свои ноги, и пыталась осознать эти слова. Мне был двадцать один год. Сначала я не смогла воспринять их. Я не поверила врачу. А потом, уже вечером, до меня, наконец, дошло, и я как будто провалилась в черную дыру. Я только-только достигла того, чего хотела, вывела свою игру и жизнь на тот уровень, к которому стремилась, и теперь я все потеряю из-за какого-то крохотного сухожилия? А что, если моей карьере придет конец? Как меня будут помнить? Как однодневку или еще одну грустную историю, еще одно предупреждение? Нет. Я отказывалась поверить в такой конец.

Через несколько дней я оказалась в больнице в стираной-перестираной больничной рубашке, в которой меня готовили к операции. В Нью-Йорк я прилетела с мамой, Максом и Майклом Джойсом, который вот уже несколько лет был моим тренером. Я никогда не забуду лицо Макса. Он говорил всякие банальности вроде того, что все обойдется, что каждый игрок… и так далее и тому подобное, пытаясь успокоить меня. Но у него были красные глаза, и мне показалось, что он плакал. Он так трясся, что я тоже начала трястись, хотя и была очень тронута его отношением. Мы с Максом так долго были рядом друг с другом, прошли через такое количество испытаний вместе. Сами того не подозревая, мы превратились в настоящую семью.

Мне объяснили подробности операции. Я все поняла на уровне сознания, но сама мысль о том, что кто-то разрежет мое плечо и станет копаться в моих нервных окончаниях и связках, ужасала меня. Важным моментом для каждого спортсмена является возможность держать все под контролем. Моя подача, моя игра, мой план. И вот теперь, когда начиналась моя самая важная игра в жизни, я теряла этот контроль. Полная потеря всякой независимости. Когда будет идти эта игра, игра, которая повлияет на мое тело, я не смогу быть даже зрителем. Я буду без сознания.

Больше всего меня волновал тот факт, что в палату заходило множество людей и задавало мне один и тот же вопрос. Какое плечо? Это или то? А вы уверены, что это не левое плечо?

– Послушайте, – хотелось мне спросить, – вы хоть раз видели теннисный матч? Вы видели хоть одну мою подачу? Я подаю правой рукой и правым плечом. Именно поэтому оно повредилось, и я оказалась здесь! Наконец пришел кто-то, кто нарисовал на моем правом плече чем-то острым большой знак Х. Этот знак Х был окружен множеством вспомогательных стрелок. Оперировать здесь!

В какой-то момент, после того, как меня укололи и ввезли в операционную, мне сделали внутривенное вливание… И я отключилась. А когда открыла глаза – мне показалось, что прошла всего секунда, – мои рука и плечо были спелёнаты как новорожденный младенец, а мысли были густыми, как сироп. Меня везли на каталке по холлу, покрытому линолеумом. Лампы дневного света. Шуршание колес, покрытых резиной. И вот я оказалась в палате, окруженная знакомыми лицами. Через тридцать минут я посмотрела на Макса и сказала:

– Мне здесь не нравится. Увези меня отсюда.

Я попыталась сесть, и меня вырвало на пол. Это отходила анестезия. Я поняла, что еще не готова покинуть больницу, но именно в тот момент началась мое долгое возвращение.

Вскоре после этого начался мой реабилитационный курс в Аризоне. В основном я работала с Тоддом Элленбекером, специалистом по реабилитации спортсменов, перенесших травму плеча, который располагался в пригороде Феникса.

Каждый понедельник я вместе с Майклом Джойсом вылетала в Аризону и каждую пятницу возвращалась в Лос-Анджелес. Каждую неделю, по понедельникам и пятницам, все с тем же пакетиком арахиса на одном и том же рейсе Southwest Airlines. Я могла бы оставаться в Аризоне, но работа была тяжелой и изматывающей, а я не люблю жить в гостиницах. Именно поэтому я каждый уик-энд возвращалась в Лос-Анджелес.

Начали мы с упражнений на растяжение и на восстановление силы. У меня было такое ощущение, что у меня появилось совершенно новое плечо, все еще онемевшее от пузырчатой упаковки и клейкой ленты. Мне надо было восстановить силу и подвижность. Естественно, что я обо всем этом неоднократно слышала и была готова. А вот к чему я не была готова, что оказалось для меня полным сюрпризом, так это к боли. Нестерпимой боли. Я испытывала ее каждый раз, когда поднимала полуфунтовые гантели и делала простые упражнения. Но у меня не было права на отдых или на нытье. Продолжалось все это много-много дней. И каждый последующий день походил на предыдущий. Серые облака, плохое настроение и дожди, которые время от времени шли по вечерам. А где-то был мир, который продолжал вращаться без меня, в котором выигрывались турниры и на центральных кортах которого поднимались кубки. И все это происходило так, как будто мое отсутствие никого не интересовало, как будто меня вообще никогда не было. Мне казалось, что меня вычеркнули из моей собственной жизни или не пускают в собственный дом.