На пороге Данилов Дмитрий
– Здравствуйте, Володя. Вы хорошо смотритесь. Вам эту нейродегенерацию вылечили?
Я покачал головой.
– Нет. Только не надо вот так лицом, я еще не покойник. Вылечить не вылечили, но остановили. Если болезнь не развивается, то ее как бы и нет. Если рак остановить на первой или второй стадии, то можно прожить всю жизнь и не знать о нем.
В ее глазах все-таки глубокое сочувствие, словно в самом деле знает, что такое нейродегенерация, а не только услышала и запомнила.
– Может быть, – проговорила она с сомнением, – вам нельзя… я имею в виду, нужно постельный режим и все такое?
– Все такое, – сказал я, – это клизмы, судя по выражению вашего лица?
– Ну что вы, – возразила она с достоинством, – я вовсе не их имела в виду.
Я улыбнулся, мимо нас прошла, вежливо поздоровавшись, Валентина Петровна, милая женщина с бесконечно добрым лицом из соседней квартиры. Я поспешил вперед и придержал для нее дверь, Валентина Петровна смущенно улыбнулась, понимает, что это она должна помочь мне открыть дверь, я же слабый, все в доме знают, да и по мне видно.
– Ой, спасибо…
– Рад, – ответил я и ощутил, что в самом деле рад, все-таки справился с тугой дверью, хотя в доме пружина не такая зверская, как на входе в корпус нашего института. – Все в порядке.
Призрачная картинка сразу выдала о ней текст в десятки миллионов слов, но мозг вмешался и моментально выделил самое главное: имя и фамилию, замужем, адрес, телефон, все ники в сетях, аватары, медицинскую справку, банковские карточки, права на управлением автомобилем, счет в банке… а все остальное едва заметно мерцает на заднем фоне, готовое сорваться с места и подбежать, едва изволю.
Молодец я, мелькнула мысль. Сенсоры – тупые, гребут все, а мозг, спасая меня от безумия, на сумасшедшей скорости сортирует, выдает только то, что может пригодиться, как знает по опыту прошедшей жизни.
– Кстати, – сказал я, – поздравляю вас, Валентина Петровна. У вас будет мальчик, хорошенький такой и здоровый!
Она мягко улыбнулась.
– Спасибо. Я не знала, что это уже известно.
– Десять минут тому получен анализ, – сообщил я.
Ее глаза округлились в запоздалом изумлении.
– А вы… откуда узнали?
– Та больница под управлением нашего филиала, – сказал я, – иногда нам присылают не совсем те данные, что запрашиваем.
– Спасибо, – повторила она и прошла дальше, довольная и счастливая, и я напомнил себе, что не стоит свои возможности вот так явно засвечивать, хотя бы до тех пор, пока не разберусь с ними сам.
У всех есть какие-то тайны не тайны, но такое, что напоказ выставлять не хочется, а это значит, и я не должен как бы знать о них.
С крыльца я спустился, впервые за последние недели не прикасаясь к перилам вовсе, хотя рука пару раз дернулась, намереваясь хотя бы опереться о поручень.
Дорожка повела в сторону шоссе, к нему прилегает и стоянка автомашин нашего дома.
У обочины остановился яркий нарядный автомобильчик, Синтия выпрыгнула такая же нарядно праздничная, улыбнулась мне еще издали.
Я смотрел на нее, и горькая печаль стиснула сердце. Как-то надо закрываться от всех сведений, даже полезных, что подсовывает мозг, для меня же старается, но еще классик сказал, «обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад». Не хочу видеть, сколько абортов сделала и от кого, почему время от времени уезжает «помогать бабушке», почему два дня назад не пришла ко мне, хотя позвонила и предупредила, дескать, уже выезжает…
– Привет, – сказала она задорно. – Ты что смотришь так как-то не так?
– Все так, – ответил я деревянным голосом, – устал просто… Да и вообще, ты же знаешь…
Она спросила с участием:
– Как идет лечение?
– Норм, – ответил я. – Переношу хорошо, побочки пока особо не достают. А насколько успешная… узнаем скоро. Только ты о моем лечении никому не говори. Людям либо все равно, а другие знают, что его пока нет.
Она вздохнула.
– Тебе нужно больше отдыхать, выглядишь жутко уставшим. Отоспись хорошенько! Тебе это важно. А потом звякни, хорошо?
– Ловлю на слове, – сказал я.
Она улыбнулась на прощание, оба знаем, что ловить ее на слове бесполезно, держит слово только в случаях, когда это нужно ей, этим отличается от Оксаны, ее лучшей подруги, та работает на репутацию, пригодится в будущем, как заверили родители.
Я смотрел, как она села в автомобильчик, он поспешно вырулил на дорогу, а она вытащила смартфон и поднесла к уху. Я не хотел, но мозг мгновенно синтезировал ее перехваченный голос:
– Генка, я освободилась от лекций. Ты ко мне или я к тебе?
И голос Генки, толстого бугая, работающего в сфере сбыта:
– Я уже иду к машине. Через двадцать минут буду. Закажи шампанского и коньячка, я оплачу… Ты отделалась от своего бойфренда?.. Насовсем?
Она ответила тихо:
– Я ему ничего не смогла сказать. Не сумела… Но, судя по его лицу, он все понял.
Я поспешно перевел взгляд в сторону, и разговор прервался на полуслове.
Мой автомобиль, поймав запрос, торопливо вырулил с тесной стоянки, проскочил между двумя рядами припаркованных у дороги и остановился передо мной, чуть ли не виляя задом, как делают боксеры из-за отсутствия хвоста.
Я опустился за руль, вообще-то это нечто, когда смотришь на человека, а мозг моментально собирает о нем всю информацию, какую только может надыбать в Сети, где есть все: от медицинской карточки до секретных закладок на порносайты.
Но радостно тревожит другое: уже смутно чувствую, как количество непонятным образом переходит в некое иное состояние, качество, что ли, если можно дать такое житейское определение. В том смысле, что мозг начинает додумывать недостающее и порой выдает такое, чего точно нет ни в инете, ни в видеофайлах установленных на улице камер. Хотя откуда-то же берет, гад, не зря хватаемся за голову, что о мозге, сколько ни изучай, знаем все еще почти ничего…
Пока автомобиль несся по шоссе, новостной сайт в темпе выбрасывал на лобовое стекло, превратив его в дисплей, сообщения о новых бомбежках позиций Халифата, об ответных террористических ударах смертников, сметающих целые кварталы городов, о мятеже арабов, захвативших Нормандию и требующих признания самостоятельности. Правительство Франции ведет переговоры, обещая автономию в составе Франции и настаивая на сохранении за Нормандией прежнего названия, в Испании части Халифата подступили к Мадриду и просочились на его окраины, в ответ на это военно-воздушные силы США снесли Мадрид с лица земли, что взбесило испанцев…
Дальше я не слушал, да и новости не блистают новизной, эти локальные войны гремят на Востоке, постепенно распространяясь и по Европе, уже не первый год. Для народа куда интереснее бои тяжеловесов и футбол, а еще вот новость о новом боевике, в котором престарелый Шварценеггер все еще играет героя, с помощью кулаков и помпового ружья восстанавливающего справедливость.
Я скривился, убавил звук и полностью отключил тизер. Герой нового мира вовсе не Шварценеггер, с каменной рожей раздающий удары направо и налево, а высоколобый ученый, что реально меняет мир. В том числе и шварценеггеров.
Но простой народец, а он весь простой, от дворников до президента, этого еще не понимает… Да и понять не успеет. К счастью.
Наконец автомобиль с разгону влетел на стоянку нашего Центра и ювелирно вписался между «Калиной» Лелекина и «Лендровером» Лазаренко, узнаю по номерам, а так у нас в лаборатории у большинства «Лады» и «Пекинессы», мы же среднеоплачиваемый класс, машины у нас тоже такие, средние.
На другом конце стоянки из «Крайслера» выдвинулся Медведев, с утра еще громаднее и толще, похожий на православного священника из глубинки, где хорошо покушать чуть ли не единственная радость в жизни.
Я подумал, что помимо все прочих разделительных линий мир расслоился еще и на безобразно толстых и спортивно подтянутых. Толстые – это люди из сидящих на пособии, у них достаточно средств, чтобы жрать от пуза, одеваться в модные одежды, ездить трижды в год отдыхать на южные острова и каждый год покупать новую машину.
Спортивные – это бизнесмены, ученые, миллиардеры, этим некогда отдыхать, даже вместо юга предпочитают пять минут прожариться в солярии и говорить коллегам, что вот отдохнул месяц на море в собственном дворце. Эти спортивные ограничивают себя в еде, каторжанят на тренажерах, принимают мощные ноотропы и работают, работают, работают без выходных и отпусков.
Медведев из числа толстых: но не совсем уж необъятно толстых, а так, полутолстых, хотя и толстых. У него хорошая работа, однако, отбыв на ней свои шесть часов, устремляется к выходу, уже забывши, где был и что делал. Мысленно он уже в пивбаре, откуда и домой захватит ящик баночного, дома во дворе уже разложен мангал, шашлычки из баранины, отбивная, хамон, а на десерт груды восточных сладостей, никаких тренажеров и ограничений в еде, пусть миллиардеры себя мучают, а мы, простые и честные, нам жизнь не дорога, жрали от пуза и жрать будем…
Блин, и такой тоже работает в лаборатории, где все стремятся как можно быстрее создать антиэйджинговый препарат нового поколения!
Мы встретились у входа в здание, он остановился, вежливо пропуская меня вперед, я тоже остановился, пропуская его, в свою очередь.
Он хохотнул:
– Ты чего?.. Ты же больной!
– А ты… внушительнее, – ответил я. – Солиднее.
– Но ты доктор, – напомнил он, – а я всего лишь бакалавр. Хоть и толстый.
– А-а-а, – сказал я, – вообще-то да, худой доктор старше толстого бакалавра, а вот насчет кандидата не уверен…
И важно прошел в здание, пока Медведев придерживал для меня дверь, чуть-чуть двигая ею взад-вперед, делая вид, что вот-вот с силой прихлопнет.
Глава 6
Здание нашего великолепного научно-исследовательского центра входит в корпорацию Игоря Мацанюка, хотя самого Мацанюка никто у нас не видел, что и понятно: таких центров у него десятки, если не сотни.
Сама корпорация Мацанюка не занимается ни бизнесом, ни наукой, ее область – стратегия развития, разработка правил, а также поиск инноваций, в которых, как говорят, Мацанюк особенно силен, у него нюх на перспективные новинки, благодаря которым и построил с нуля свою многомиллиардную империю.
Еще корпорация, как мы слышали, планирует долгосрочные освоения каких-то новых рынков, глобальных, вырабатывает и совершенствует философию корпоративного духа, общей цементирующей деятельности, что для нас совершенно непонятно, вроде марсианского языка.
У корпорации по всему миру есть подразделения, но даже для них мы – низшее звено, что занимается всего лишь работой и бизнесом непосредственно, как и всякие там совсем примитивные заводы и фабрики. Для корпорации они то же самое, что и наш НИИ, работаем сами по себе и по своим планам, однако же и мы, как муравьи, тащим свои песчинки в огромное здание продолжающей расти и укрепляться корпорации.
Медведев поглядывал на меня испытующе, пока лифт возносил нас наверх, обронил вроде небрежно:
– Шеф говорит, наметился путь к разработке некой уникальной вакцины… ну, не вакцины, а метода, что вылечит и самых неизлечимых?
– Такого не бывает, – ответил я.
Он ухмыльнулся.
– Это я журналюгствую. Они всегда так преподносят.
– Пока очень дорого, – сообщил я, – и сложно. Но да, удалось, теперь нужно упрощать и удешевлять.
– То-то все всколыхнулись, – сказал он со странной интонацией. – Бросить мне свои митохондрии, перебежать к вам, что ли?
– Не опоздал? – поинтересовался я. – Долго оценивал… К нам четверо прибились, что обрадовало нашего шефа и вроде бы огорчило Виншекина и Уварова.
– Придется подвинуться, – сказал он с пониманием, – а то и поделиться славой?
– Вот-вот, – согласился я. – Теперь все вместе кричат: «Понаехали тут!»
Лифт начал замедлять скорость, что значит, осталось два пролета, Медведев сказал зловеще:
– Ничего, скоро железячники всех нас поставят… Гады. Сегодня мы еще обходим их на полкорпуса, но у них дорога длиннее, а у нас уже тупик бежит навстречу.
Двери распахнулись, он вышел первым, уже как всегда брызжущий энергией и уверенностью, я ощутил, как мои плечи опускаются сами по себе, как под незримой тяжестью.
Все верно, на финишную прямую вышли, как био, так и нанотехнологии, или железячники и мокрохвосты, как мы обзываем друг друга. Там и здесь уже определились с дорожной картой, как именно пройдем к бессмертию, но кто из нас первым даст человеку излечение от всех болезней и даже бессмертие… пока не скажет ни один футуролог.
Едва я вышел из лифта на двадцать четвертом, где среди десятка лабораторий и моя, на площадку навстречу выскочил Лазаренко, весь взъерошенный и таинственный, сказал страшным шепотом:
– Стой, стреляю!.. Нет, не сигарету стреляю, а стреляю на упреждение. Или предупреждение? В общем, иди тихо, не ори, руками не размахивай, а то застрелят. У шефа в кабинете полиция!
Я охнул.
– Что стряслось?
– Никто не знает, – сообщил он.
– Совсем ничего?
Он покачал головой.
– Нагрянули, все закрыли, я не могу даже свой личный ноут взять!.. Так и лежит на столе, а там меня уже могли завалить, когда я на автомате повез паки через море на утлой шхуне… там же пираты и морские драконы!.. Ты вообще-то как?.. Может, тебе все-таки лучше постельный режим?.. Через недельку, даже раньше, можем повторить попытку!
– Знаешь, – сказал я, – давай пока не спешить. Я еще не чувствую, что вот-вот склею ласты.
Мне показалось, что он хотел вздохнуть с облегчением, но удержался, все-таки я и друг, и хороший работник, хотя, конечно, сделай такую операцию олигарху, содрали бы с него несколько миллионов долларов.
– Ну ты смотри, – сказал он, – если что, сразу свистни.
– Сразу, – пообещал я. – Сам знаешь, жить охота… Особенно, когда до бессмертия прям рукой дотянуться.
– Дотянемся, – пообещал он, но прозвучало так, что они дотянутся, но меня среди них уже не будет. – Сейчас идет такой мощнейший рывок!
– Не успеваем понять, – согласился я, – что в соседних отделах создают.
– Надо продержаться, – сказал он. – Ты сильный, продержишься. У тебя мотивация!
– Мотивация, – согласился я, – это да. Если бы она что-то решала…
Хрен я сильный, сказал я себе. Это другим еще могу показаться таким, да и то своих не обманешь, это разве что на улице, где видели только мой рост и когда-то умело подкачанную мускулатуру, теперь начисто сдутую.
Он проводил меня на мое рабочее место, услужливо придвинул поближе к микроскопу чашечки с культурами, потоптался за спиной, но ничего сказать не успел, дверь распахнулась так, словно с той стороны пнули.
Через порог ступили трое в гражданской, как говорят, одежде, но я сразу ощутил представителей власти, причем не чиновников, а тех, кого называют правоохранительными структурами, а чаще просто силовыми, вежливо намекая, что где сила, там ума искать не стоит.
Двое мужчин и женщина, это синоним заокеанских белого, бронзового и черного, но у нас негров все еще нет, а женщина, издавна считавшаяся домашним негром, уже по правам и свободам белее белого, это мы, самцы в когда-то созданном нами мире, негры.
Мужчина крепок и высок, женщина почти не уступает в росте и вообще производит впечатление самки, что занимается не фитнесом, а бодибилдингом, слишком широкие плечи, вздутые бицепсы, черные блестящие волосы собраны в небрежный пучок на затылке, но все не поместились, и на спину падает роскошный конский хвост.
На мой взгляд, лицо у нее такое, словно пыталась пролезть между железными прутьями решетки в зоопарке: назад отодвинуты не только уши, но и все оттянуто в сторону затылка, лицо заострено, как топор, нос с горбинкой, даже глаза навыкате, словно все еще старается протиснуться между прутьями, такие круглые глаза называют ястребиными или орлиными.
Кожа натянута так туго, что ее и нет как бы вовсе, а упрямо выдвинутый вперед подбородок и четко очерченные высокие скулы, как принято считать, говорят о силе характера.
Она скользнула по мне пренебрежительным взглядом – я же с головы до ног ботаник, – а я, в свою очередь, дал ей понять всем видом, что она хотя женщиной уже быть перестала, но до человека ей еще далеко.
Обернувшись к Геращенко, нашему заву лабораторий, что покорно идет следом, словно коза на базар, она сказала таким властным голосом, что всех нас окатило волной арктического холода:
– Всем сотрудникам до обеда запрещено покидать здание! Еще лучше, если все останутся на своих рабочих местах.
Лазаренко шепнул испуганно-восторженно:
– Ого!.. У нас что, где-то обнаружили трупы?
Женщина не повела на него даже глазом, а я сказал достаточно громко:
– Нет, они по хищениям.
Она тут же развернулась в нашу сторону, острый взгляд вонзился в меня, как сверло ультраскоростной дрели. Глаза у нее, как я разглядел наконец, холодно-синие, в когнитивном для меня диссонансе с пышными восточными волосами и смугловатой кожей.
– Хищениям? – повторила она, и я ощутил холод приближения айсберга, потопившего «Титаник». – Почему вы так решили?
– У вас лицо хищное, – ответил я вежливо. – Это профессиональное, да?
Она продолжала всматриваться в меня, словно психиатр в нового пациента.
– У вас в самом деле хищение, – произнесла она медленно. – И никто еще не знает… даже ваш директор узнал только сейчас. Может быть, признаетесь сразу?.. Обещаю, бить не будем даже по дороге в полицию.
– Правда? – спросил я с огорчением. – А я уж размечтался. Показывал бы журналистам потом кровоподтеки после общения с представителями кровавого режима.
Она сказал резко:
– Сюда едет бригада криминалистов, а с вами я хотела бы поговорить отдельно.
– А правда бить не будете? – спросил я. – Странно, а у вас такая репутация… Да и лицо у вас очень уж… милое. Но я все-таки посоветовал бы принять фосфогливнекст, это успокоит вашу печень.
В ее глазах что-то неуловимо изменилось, а высокий полицейский оглянулся и посмотрел на меня с оценивающим интересом.
– Печень? – переспросила она. – Что с моей печенью?
– У вас она и сейчас болит, – уличил я. – Спазмами. С утра. Да, успокоится к вечеру сама по себе, но только если не переборщите с жареным чесноком, до которого вы охотница… как только запах перебиваете?.. Но лучше одну таблетку сейчас. Лазарь, поделись, у тебя в блистере еще двенадцать штук.
Лазаренко ошалело вытащил из нагрудного кармана наполовину опустошенную пластинку с белыми капсулками фосфогливнекста, неуверенно протянул мне.
Я кивком указал на силовую женщину. Она медленно взяла, не отводя от меня взгляда, потом опустила его на блистер. Выражение на лице такое, что старательно пересчитывает, мысленно тыкая пальцем, чтобы не сбиться, это же милиция, снова посмотрела на меня.
– Вы всегда замечаете, сколько он употребил это вот… средство и сколько осталось?
Я сдвинул плечами.
– Элементарно, детектив… Такое запоминается само. Это так же верно, что вы позавтракали хамоном с аджичным соусом. Не понимаю, что вы в этом гребаном вяленом мясе находите? Детектив, не надо изумляться, мы же биологи! Распознавание симптомов нездоровья входит в нашу базовую профессию. Все видно по глазам и лицам пациентов… что не пациенты, конечно, а так… чашечки ай-петри.
Она нахмурилась.
– Я не ваш пациент. Остап Шухевович, вы позволите?
Геращенко торопливо кивнул.
– Да-да, берите. Все что потребуется, чтобы выяснить все и вернуть деньги!.. У нас без них работа рухнет!
Она посмотрела в мое лицо, обдав холодом синих глаз.
– Вы пойдете со мной.
– Хорошо, старший детектив Ингрид Вервольфова, – ответил я. Она дернулась, взглянула остро.
– Что, и мое имя на мне написано? Кстати, Ингрид Волкова без всякого «вер». У вас какие-то странные слуховые галлюцинации. У психиатра проверялись?
Я ответил скромно:
– Мы сами психиатры. Простите, хотя вы, как и принято почему-то в России, не назвались и не представились, что во всех остальных недоразвитых и отсталых странах Запада считается хамством, но у нас собственная гордость, на буржуев смотрим свысока… в общем, мне показалось, что я его где-то услышал… как обычно у нас в России. Ингрид и даже Вервольф, уж и не знаю, почему так послышалось… и даже сейчас слышится. А когда смотрю на вас, так и вовсе как бы вот наяву и зримо…
Лазаренко сказал быстро:
– Дверь кабинета была плохо прикрыта. А мы свои уши чистим! Ватными шариками, чтобы вы чего-то не подумали. Купленными на свои, не на государственные. Хоть и по гранту.
Она спросила:
– А что, могу подумать?
– Не знаю, – ответил он испуганно. – Вы же полиция, у вас мозги не такие, как у людей. Вы и думаете как-то по-особенному.
– Что, наверное, хорошо, – сказал Геращенко и посмотрел на нас с Лазаренко строго. – У милиции собственное мышление, полицейское!
Детективщица перевела взгляд на меня, несколько мгновений всматривалась, лицо такое, словно старается и не может вспомнить, когда именно прозвучало ее имя и вообще в какой тюрьме меня видела.
Я скромно помалкивал, наконец она поморщилась и сказала резко:
– Посмотрим, что в ваших мозгах. Остап Шухевович, вы позволите вашего сотрудника отвлечь от великой науки на несколько минут? Здесь найдется свободная комнатка?
Геращенко в испуге замахал обеими руками.
– Да забирайте, забирайте!.. Все равно работать не даете… Вон там пустая…
Ситуация, несмотря на абсурдность, меня странно веселила. Впервые я, человек не слишком общительный и даже закомплексованный, чувствую себя вольно и свободно. Хочется держаться нагло, все-таки не часто удается оказываться с людьми, над которыми чувствуешь абсолютное интеллектуальное преимущество.
Она почти втолкнула меня в указанную Геращенко комнату, где у нас свалено старое оборудование, выбрасывать жалко, а вдруг пригодится, указала властным жестом на свободный стул у запыленного лабораторного стола допотопной конструкции.
Глава 7
Я сел, продолжая рассматривать ее с интересом. Рослая, с широкими прямыми плечами, что придает ей еще более уверенный и бойцовский вид, изумительная фигура, слишком даже, с такой разве что под куполом цирка прыгать и ловить друг друга в последнюю секунду, да еще фитнес-конкурсы выигрывать.
Лицо тоже такое, что смотришь и стараешься вспомнить, в каком же боевике ее видел, очень уж киногеничное, характерное, но, на мой взгляд, вся слишком: крупная, рослая и накачанная, хотя и с четко очерченной грудью, что плюс, но чересчур рельефной и мускулистой, что минус. Явно много проводит времени в спортзале, где балдеет, побеждая мужчин.
Она села напротив и вперила в меня острый взгляд. Я поинтересовался мирно:
– Чем мне удалось привлечь внимание полиции? Шириной своей впуклой грудной клети?
Она поморщилась.
– Из вашего центра исчезла кругленькая сумма. Сейчас ваших сотрудников опрашивают.
Я фыркнул.
– Да никто из них не в состоянии украсть даже бутерброд со стола соседа!
– А вы можете?
– Что?
– Украсть, – ответила она. – Бутерброд. Вижу, можете. А что еще можете?
– Митохондрию из аксона, – ответил я, – а еще дентрит из денты с помощью лазерного дентоскопера.
Она обронила холодно:
– Меня интересует, кто и как украл двенадцать миллионов долларов со счета вашего института.
Я охнул.
– Двенадцать… миллионов?
– Хорошая сумма, – сказала она неумолимо и продолжила тем же обвиняющим голосом: – Возможно, для Мацанюка это копейки, однако кража есть кража. И, думаю, теперь он дважды подумает над переводом на ваш счет следующего платежа, если с него исчезают деньги так легко!.. Я еще не ответила или вы просто не поняли? Вы со мной потому, что больше других похожи на человека, который… может быть замешан. Это я сказала очень мягко, заметили?
– Ну спасибо, – сказал я саркастически. – Пальцы ломать будете?.. Или бить по ребрам?
– Вообще-то могу, – сообщила она холодно. – Но вы интеллигент, вас физической болью не сломить. Это простые мужики раскалываются сразу. С яйцеголовыми нужно иначе.
– А сможете? – спросил я с любопытством. – Все-таки больше привычны к дубинке… Кстати, фамилия вам очень даже идет. Прямо волчица!.. Вервольфша.
Она сказала с отвращением.
– Зато у вас фамилия гадостная.
Я изумился.
– Моя?.. Почему?
– Лавронов, – повторила она с отвращением. – Хотя бы Лавров…
Я фыркнул.
– Лавров – от лаврового листа?.. Который на похоронных венках?
– И на венках победителей, – отрезала она. – А лавронами у нас звали самцов жаб. Нет, лягух!.. Их звали шкреками, потому что они кричат «шкре-ке-ке, шкре-ке-ке», а их самцов – лавронами!
– Правда? – переспросил я. – Буду гордиться. В общем, если придется обходиться без дубинки, то даже не представляю, как вы с нами сможете общаться…
– Почему не представляете?
Я сказал с победной ноткой:
– У меня докторская по… в общем, по биологии, а то все равно не поймете. Это, конечно, не разряд по желто-блакитному поясу с вышиванкой.
– Я защитила кандидатскую по спортивной медицине, – прервала она.
Я посмотрел на нее, стараясь не показывать, что смотрю ее данные в инете, в изумлении покрутил головой.
– Вот уж не думал… Мне казалось, ваш профиль – специализация по девиациям вуайеристов?
Она посмотрела в удивлении.
– Откуда такое видно?
– Угадал? – спросил я. – Мне показалось, это ваш профиль. Да и накладывает отпечаток на человека.
Она проговорила замедленно:
– Вы очень… проницательный человек. Очень.
– Я ученый, – сказал я скромно. – Положено. У нас тоже преступники есть, но ме-е-е-лкие. Вирусами зовутся.
– А деньги утащили не вирусы?
– Вирусы?.. Ах да, вот вы о чем… У нас настоящие вирусы. Живые. А то, о чем говорите вы, специалист по вуайеризму, всего лишь компьютерные программы. Обычно мелкие, чтобы можно было…
Она прервала:
– Я знаю, что такое вирусы. И как вы внедрили такой вирус, что он утащил двенадцать миллионов? Или другой вопрос: куда так утащил, что не осталось следов? Не успели же проиграть в карты?
– Следы всегда остаются, – возразил я. – Нужно только быть хорошим следопытом. Или вуайеристом.
Она поморщилась.
– А вы хороший?
– Как вуайерист? – спросил я. – Вряд ли. Но по вирусам вполне. Разумеется, по живым.
Читать бесплатно другие книги:
