Манхэттенское безумие (сборник) Дивер Джеффри

– А почему она к вам обратилась за помощью? – спросил он.

Она, кажется, удивилась этому вопросу.

– Ну, потому что я была ее крестной матерью. Вы разве не знали?

Сэм и впрямь это знал. Именно поэтому и сел в церкви рядом с нею.

– Видимо, я просто забыл.

Он взглянул на ее мужа, который молча вел «Ягуар» через Сентрал-парк с запада на восток.

– Тогда… – Сэм оставил этот неудобный вопрос неозвученным.

Миссис Дарнелл рассмеялась.

– Вы думаете о том, кто был ее крестным отцом, который оставил ей в наследство три миллиона? Это был мой первый муж, Джордж. Ему было нелегко расставаться с деньгами. Мне практически пришлось пригрозить убить его, если он не включит ее в свое завещание. Родители-то вычеркнули дочь из своего завещания. А мне хотелось, чтобы у нее было что-то свое, даже если ей понадобится долго ждать, чтобы это получить. А потом, когда Джордж заболел, мне пришлось сказать ему, что она не очень-то и торопится это получить. Но было уже поздно. Он ушел от нас, и она больше не была нищей.

– Но потом она все это раздала.

– Мне бы следовало раньше понять, что она способна на такое. Она не желала быть такой, как ее родители, включая богатство. И еще она близко к сердцу принимала те строки из Библии, от которых многие из нас так беспокоятся, что плохо спят по ночам.

– Какие именно?

– Те, которые утверждают, что богатому попасть в рай столь же трудно, как верблюду пролезть в игольное ушко.

Ее муж улыбнулся, глядя на машины впереди них.

Сэм уставился в окно.

– Как вы думаете, она попала в рай?

– Хорошо бы, если б попала. Иначе зачем нужен рай, если туда не принимают ангелов?

– А сами вы хотите в итоге оказаться в раю?

– А зачем, как вы думаете, мы все время таскаемся в Египет? Я разыскиваю там верблюдов-пигмеев!

Сэм засмеялся:

– Но им все равно требуется очень большое игольное ушко, не так ли?

Тут в первый раз заговорил ее муж:

– А вы разве никогда не слыхали про небоскреб Спейс-Нидл, Космическая Игла, в Сиэтле?

Сэм снова рассмеялся. Ему нравились эти люди.

Через секунду он сказал:

– Теперь я понимаю, почему вы не выносите ее родителей.

Миссис Дарнелл кивнула.

– Отвратительные, гнусные люди. Никакого милосердия, никакой жалости. Ни у них по отношению к ней, ни у нее по отношению к ним.

Муж Банни Дарнелл волшебным образом нашел место для парковки возле музея Фрика[12], а затем благополучно провел все их трио мимо швейцара в лифт, который доставил их прямо в пентхаус Уиндзоров.

– Буфет с закусками по правому борту, – уведомила Сэма миссис Дарнелл. – Бар – по левому, хозяин и хозяйка принимают гостей на шканцах, напротив окон. Обратно поедете с нами?

– Нет, спасибо. Я лучше домой.

– Нет проблем, как нынче выражается молодежь, – сказала миссис Дарнелл. – Лучше бы они этого не делали. И куда только подевалось простое и любезное «как вам будет угодно»?

После чего она удивила его, легонько положив руку ему на плечо, чтобы поцеловать в щеку.

– Если вам повезет, они вас не запомнят, – прошептала женщина, заставив его повернуться лицом к ней так резко, что он на секунду лишил ее равновесия. Сэм ухватил ее за локоть, чтобы не дать упасть.

Он извинился, а все собравшиеся вокруг уставились на нее озабоченно, а на него – осуждающе.

Банни Дарнелл посмотрела ему прямо в глаза и сказала тихо, но твердо:

– Не надо сожалеть о том, что вы сделали, и извиняться, Сэм.

Он смотрел, как она отходит в сторону, потом повернулся к окнам.

Когда Сэм сумел снова ясно мыслить, то присоединился к цепочке людей, дожидающихся своей очереди поговорить с родителями умершей девушки. Со всех сторон до него доносились восклицания, выражавшие восторг видом, открывающимся из окон на Сентрал-парк. Он тоже посмотрел сверху на его деревья и дальше, на свой любимый Уэст-Сайд, и пожалел, что он сейчас не там, с женой и сыном, со своей счастливой семьей, вместо того чтобы торчать здесь, в Ист-Сайде, в доме семьи несчастной.

Когда официант в белой куртке прошел вдоль цепочки людей с серебряным подносом с бокалами вина, Сэм испытал искушение выпить, но решил, что лучше будет сохранить мозги трезвыми.

– Я был ее врачом, – тихо сообщил Сэм ее матери.

– Я знаю, кто вы такой, – холодным тоном ответила она.

Она тоже была его пациенткой, давно – только до того дня, когда она привела к нему Присс для теста на беременность.

– Можно будет поговорить с вами наедине? – спросил он.

Женщина отступила на шаг, кивком головы дав понять, что он должен последовать за нею к окну позади нее.

– Вы простите, что я задаю вам вопрос, который вроде как не имеет ко мне никакого отношения, но я хотел выяснить, не разговаривала ли Присцилла с вами в последние дни?

– Разговаривала с нами? Если вы хотите сказать, не приходила ли она сюда без предупреждения после стольких лет, в течение которых она не обменялась с нами ни единым словом, то да, приходила и разговаривала. Если вы хотите сказать, не повторяла ли она те жуткие слова, что говорила нам много лет назад, то да, повторяла. И, я полагаю, она говорила их так же и вам, иначе вы не пришли бы сюда и не задали бы этот вопрос. Следует отдать вам должное, доктор. По всей видимости, вы никогда и никому эти слова не передавали, потому что иначе, мне кажется, мы бы про это узнали, если б вы нарушили свою клятву соблюдать конфиденциальность. Поэтому я и доверюсь вам, доктор, и сообщу, что моя старшая дочь была чудовищным, отвратительным лжецом, а вовсе не ангелом, каким считали ее некоторые.

Сэм почувствовал, как у него в душе закипает злость, одновременно с ее вспышкой злобы. Он-то намеревался лишь спросить, знала ли она о смертельной болезни дочери. Ему казалось, что это может их как-то утешить, если они узнают, что это вовсе не убийца отнял у Присциллы жизнь, не он лишил ее возможности выйти замуж, сделать успешную карьеру, иметь детей, заполучить новых друзей, прожить многие, полные смысла годы. Это рак должен был украсть у нее все это, невзирая ни на что.

Но сейчас он утратил желание произнести хоть одно слово утешения.

У него сложилось впечатление, что Присс дала своему семейству последний шанс. Она сказала правду, и они снова отвергли и правду, и ее саму.

Сэм чуть наклонился к миссис Уиндзор.

– Если вы когда-нибудь пожелаете узнать настоящую правду, миссис Уиндзор, то у меня хранится результат анализа ДНК ее ребенка. Все, что от вас потребуется, это привести с собой вашего мужа с анализом его…

И тут она ударила его по лицу.

– Эй, подождите!

Сэм остановился, замедлив свой быстрый проход к лифту, и обернулся. До сих пор пребывая во взвинченном состоянии, он ощутил, как вся кровь отхлынула у него от лица, так что, как он полагал, след от пощечины выделялся на его бледном лице прямо как картинка маслом.

Молодая женщина, бросившаяся следом за ним, выглядела настолько похожей на его покойную пациентку, что у него чуть не вырвалось: «Присцилла!..»

Но тут она подбежала к нему, и это жутковатое сильное сходство исчезло; девушка была моложе Присс, но выглядела старше.

– Ха! – воскликнула она. – Вы на минуточку подумали, что я – это она, не правда ли? Я так нынче немало народу перепугала. Это так здорово! А вот интересно, чем это вы так обозлили мою мамашу?

– Я сообщил ей кое-что такое, что она не хотела услышать. Вы младшая сестра Присс?

– Ага. Меня зовут Сидни, – она снова засмеялась. – Надеюсь, у вас имеется еще что-нибудь гнусное в запасе, чтобы сообщить моей мамочке. Это было так здорово! А кто вы такой?

– Я был ее врачом.

– Мамочкиным?

– Ну да, когда-то. Но я хотел сказать – вашей сестры.

Сэм заметил, как на ее лице мелькнула тень отвращения.

– А вы знаете, что если б она не раздала все те деньги, я могла бы сейчас быть на три миллиона богаче?

– А что заставляет вас думать, что она оставила бы их вам?

Сидни бросила на него острый взгляд.

– А к вам-то это каким боком относится?

Когда он ничего на это не ответил, она заявила, выпятив челюсть и с неприятной ухмылкой:

– По крайней мере, она оставила мне в наследство своего бойфренда. Хотя, если по правде, я его у нее увела еще раньше.

Сэм проследил ее взгляд, направленный на темноволосого молодого человека, нескладно прислонившегося к стене. Подошва его левого башмака упиралась при этом в роскошные обои, а руки он скрестил за спиной и опирался на них. Эта приставленная к стене нога заставила Сэма почувствовать себя чем-то вроде старого ворчливого склочника и скряги; он понял, что его первая мысль при этом была: «Какие скверные манеры, никакого уважения к чужому имуществу! Выходит, он просто дрянь, да еще и позволил одной сестрице украсть себя у другой!» Ему стало больно за Присциллу, но потом он подумал, что она, наверное, оказалась в итоге в выигрыше. Украденный бойфренд и склонная к кражам сестрица вполне стоят друг друга.

– А почему ваши родители не стали проводить заупокойную службу в вашей обычной церкви? – спросил он.

– Потому что наш священник мог сказать о Присцилле что-то хорошее.

– Ух ты!

– Да ладно! Ей еще повезло, что они не заказали службу прямо в похоронном бюро.

– И все это в наказание за то, что она оказалась незамужней несовершеннолетней беременной девицей?

Сидни кинула в него разъяренный взгляд, который Сэм встретил точно таким же, отразившим его злость по отношению ко всем им.

– А как насчет вас? – спросил он совсем тихо.

– А что насчет меня?

– Ваш отец…

– Заткнитесь! Если произнесете еще хоть слово, я тоже дам вам по морде!

Сидни развернулась так резко и быстро, что ее длинные волосы хлестнули ее по плечам.

Видя враждебные взгляды всех окружающих, Сэм пошел дальше к лифту и спустился вниз, пребывая в кабине в царственном одиночестве, поскольку никто не пожелал ехать вниз вместе с ним.

Оказавшись на улице, Сэм проверил свой телефон.

Оказалось, что его секретарша прислала текстовое сообщение: «С вами хотел побеседовать какой-то полицейский». Она не сообщила никакого имени, но дала номер телефона, который врач немедленно набрал.

Мужчина, который ему ответил, сказал:

– Доктор Уотерфорд, спасибо, что позвонили. Я хотел побеседовать с вами в связи с убийством Присциллы Уиндзор. Вы где сейчас находитесь?

– Только что ушел с поминок в квартире ее родителей.

– Так; это удачное совпадение, потому что я нахожусь рядом на улице. Вы, случайно, не высокий и красивый мужчина с возмутительно пышной гривой серебряных волос и в отлично сшитом сером костюме?

– Думаю, вы спутали меня с Ричардом Гиром. Я среднего роста, пятидесяти с лишним лет и с седеющими каштановыми волосами.

– Ох, о’кей, теперь вижу. Наверное, не все могут быть похожими на Ричарда Гира. Однако, сказать по правде, вы очень напоминаете Джорджа Клуни.

– Послушайте, детектив…

– Пол Кантор. Повернитесь влево, бросьте взгляд на десять ярдов дальше и увидите лысого невысокого парня в синем костюме, который он не позволяет своей жене выбросить на помойку.

Они пожали друг другу руки, пересекли улицу и вышли на тротуар, идущий вдоль Сентрал-парка, потом нашли свободную скамейку, где и уселись спиной к парку и лицом к уличному движению.

Не говоря ни слова, детектив вручил Сэму длинный и тонкий листок из блокнота с фамилией Сэма и адресом и телефонами его офиса вверху. Под тремя словами ГОВОРИТЬ ТОЛЬКО ПРАВДУ шел список со звездочкой перед каждым пунктом.

*Парень, продающий хот-доги

*Дама с собакой

*Водители такси

*Сидни/Аллен

*Отвратительные родители

*Другие отвратительные родители

*Дастин

Все пункты, кроме последнего, были зачеркнуты, словно каждый из них был уже выполнен и затем вычеркнут. Дальше вниз по странице следовали и другие звездочки, но при них не значилось никаких пунктов; Присцилла либо хотела добавить что-то потом, или решила, что и этого достаточно.

– Где вы это взяли, детектив?

– В ее сумочке. Вы знаете, что это такое?

– Это ее предсмертный список, – сообщил Сэм, после чего проинформировал детектива о болезни, которая должна была убить Присциллу, если бы некто ей не помешал.

– Ага. Это немного объясняет то, что случилось на ее похоронах.

– Думаю, да.

– Парень, продающий хот-доги… Поразительно!

– Она и сама была поразительная молодая женщина.

– Пять тысяч баксов! Жаль, что я тоже не успел ей нагрубить.

Сэм рассмеялся.

– Она вам нравилась? – спросил коп.

– О да! Она была исключительно милая и приятная особа.

– Кому могло понадобиться ее убивать?

– Что такое? Разве это не было случайное убийство?

– У нас есть свидетель, который видел возле ее дома человека, одетого в спортивный костюм для пробежки. Он стоял, прислонившись к стене, как будто кого-то ждал. А когда она вышла на улицу, он тут же выпрямился и пошел, как будто следуя за ней. Когда она перешла через улицу, он тоже перешел, повернул туда же, куда свернула она, и продолжал идти за ней. В тот момент это вовсе не выглядело странным и вроде как не таило никакой опасности, как уверяет наш свидетель. Вполне обычно выглядело. Но это черт знает какая обычность – такое совпадение, что он вроде как случайно болтался возле ее дома.

– Не знаю даже, что вам на это сказать… Н-да! Это, – тут Сэм уставился на проходящий мимо транспорт, – и впрямь ужасно! Не могу себе представить, кому…

Коп пожал плечами.

– Не думаю, что это был тот парень с хот-догами или водитель такси.

– Ага, – Сэм поглядел на детектива. – Я кое-что узнал, чего вы наверняка не знаете. Помните ту женщину, что встала в церкви и хотела что-то рассказать, но ей не дали?

– Там было полно народу, они повсюду торчали. А я сидел сзади и мог видеть их всех. Которая это была?

– Платье в цветочек. Среднего возраста. Сидела недалеко от первого ряда.

– И что она хотела рассказать?

– Что она уволила Присциллу в тот самый день, когда та погибла.

– И она собиралась рассказать об этом?!

– Да нет, конечно. Она собиралась сообщить, что все маленькие дети очень любили Присциллу.

– Тогда почему она ее уволила?

– За то, что та говорила правду. – И Сэм рассказал детективу всю историю со слов тех двух женщин – в точности так, как она была рассказана ему.

– Значит, как я понимаю, это соответствует пункту «Отвратительные родители». А кто такие «Другие отвратительные родители»?

– Ее собственные, я думаю. Или наоборот.

– Стало быть, это и объясняет на редкость безликую похоронную службу. Никогда в жизни не видел ничего столь бездарного. Все эти роскошно одетые люди собрались там и не услышали о ней ни единого доброго слова! По крайней мере, до того момента, когда этот парень возмутился и прямо-таки восстал!

– Восстал, – кивнул Сэм. – Именно так оно и было.

– А ее мамаша и папаша смотрелись так, словно зашли на похороны какого-то чужого им человека.

– Я получил пощечину от одного из них.

У детектива широко распахнулись глаза.

– И что же вы такое сделали? Сказали им, что она вам нравилась?

– Я сообщил ее мамочке, что если она когда-либо возжелает точно выяснить, не приставал ли ее муж к их дочери и не был ли он виновником ее беременности, то у меня имеется результат анализа ДНК, который может это подтвердить или опровергнуть.

– Бог ты мой, доктор!.. Ладно, давайте пройдемся, и вы расскажете мне все подробно.

Они встали и пошли к входу в парк. Детектив снова ткнул пальцем в предсмертный список Присциллы.

– А вы знаете, кто такие Сидни и Аллен?

– Сидни – это ее сестра, которая ненавидела Присс за то, что та истратила три миллиона долларов на благотворительность; а Аллен, я думаю, это бойфренд Присс, который обманывал ее с ее же собственной сестрицей.

– Боже мой, о боже! – высказался детектив. – Какая же все-таки удача, что вы дали ей этот листок бумаги с вашим именем на нем! – Он печально засмеялся. – А что насчет последнего пункта? Кто такой Дастин?

– Не знаю, – ответил Сэм. И солгал.

Когда они прощались, детектив сказал:

– Вы не беспокойтесь. Мы поймаем ее убийцу, это будет нетрудно – камеры наружного наблюдения все зафиксировали.

У Сэма быстро забилось сердце.

Его беспокоила именно эта возможность.

Он спросил, стараясь, чтобы голос звучал ровно:

– Камеры в парке?

– Нет, на улице, напротив ее дома.

Впервые за весь этот день Сэм почувствовал себя совершенно без сил: он уже не нервничал, не беспокоился, он был страшно напуган. Когда врач, прощаясь с детективном, пожал тому руку, то очень надеялся, что ладонь у него не такая потная, как он этого опасался.

В самый последний момент Сэм все же набрался смелости спросить:

– Вы уже видели это?

– Видео? – Коп помотал головой. – Нет, но как я слышал, запись хорошая… Ладно, док, еще увидимся. Вы мне здорово помогли. Спасибо.

Сэм с трудом справился с дыханием, после чего позвонил домой, просто чтобы услышать голос жены. Она была архитектором и работала дома.

– Ну, как твои штучки? – обычной их шуточкой ответила она на его приветствие.

– О’кей. А как вы с Эриком?

У них был десятилетний сын, единственный свет в окошке. Они могли бы его должным образом усыновить, если б повели дело в соответствии с принятыми процедурами. Если б Сэм не подсунул нужные бумаги прямо под нос своей пациентке и тут же не выдернул, едва Присцилла успела их подписать, после чего сунул в машинку для уничтожения бумаг. Никто не должен был даже заподозрить, что ее ребенок – дитя инцеста; Эрик, возможно, узнает потом, что его настоящая мамочка очень его любила, но не могла содержать и воспитывать. А когда придет время и он станет спрашивать о ней, она уже исчезнет, растворится в бюрократических далях. И он никогда не узнает, где она, и она никогда не узнает, где он, и все будут довольны и счастливы.

Присс назвала его Дастин.

И, конечно же, он должен был быть включен в ее предсмертный список.

И, конечно же, она хотела непременно увидеться с ним перед смертью, пусть даже издали. Именно это предсказывала жена Сэма, Кэссити, когда он сообщил ей о диагнозе Присциллы. Кэссити, такая умная и такая чувствительная, тут же расплакалась и заявила, обреченно и отчаянно: «Она обязательно захочет с ним увидеться, Сэм! И это сломает ему всю жизнь!»

И нам тоже, в тот же момент понял Сэм.

Сначала он пытался убедить себя, что ничего такого особенного не случится, поскольку Присцилла не найдет никакой информации, даже если будет пытаться искать; у нее не осталось копий тех бумаг, к тому же она была слишком юна, чтобы о них подумать и потребовать.

Сэм, однако, понимал, что если она вознамерится увидеть сына – а он знал, что она вполне способна на решительные действия, – то непременно явится к нему и потребует ответа на вопрос: где мой ребенок?

И что он ей тогда скажет? Он может солгать, но это лишь приведет ее в агентство по усыновлению, где о ней никогда и не слыхивали. Он может сказать ей правду – что обманул ее и забрал ребенка себе, – но это откровение легко может привести к беде.

«Возможно, она будет только рада узнать, что я так поступил, – пытался он убедить себя. – Может, решит, что так будет только лучше».

Но что, если нет? Могут ли они так рисковать?

Они ведь могут потерять Эрика!

Лишение медицинского диплома будет самым меньшим из наказаний, что грозят Сэму; потеря же Эрика будет самым худшим из них. А помимо этих последствий будут еще и обвинения в похищении ребенка – и против него, и против его жены.

– Милый, – сказала Кэссити, перебив его испуганные мысли, – он же еще в школе. Ты что, был так занят, что потерял счет времени?

– Да, наверное. Кстати… пора бы мне ехать. Я вас люблю, ребята.

– И мы тебя тоже, доктор.

Владелица собаки никак не могла успокоить своего терьера.

Собака лаяла и лаяла. Владелица заорала. Собака залаяла снова, потому что на нее накричали. Владелица заорала снова, потому что собака залаяла. Так оно и продолжалось без конца, лай и крики, и все из-за того, что в дверь кто-то постучал.

– Кто там? – закричала она, повернувшись к входной двери.

– Полиция! – ответил ей мужской голос.

– Ох, боже мой, Бадди, замолчи!

Она отперла и открыла дверь одной рукой – другой удерживала собаку.

– Погодите. Дайте мне сперва надеть на него этот чудный ошейник, тогда он заткнется. Надо полагать, мне следует все время держать его в ошейнике.

В дверях стоял коренастый мужчина в синем костюме. Женщина подхватила собаку на руки и поспешно убежала в свою крошечную столовую, нашла там ошейник и с трудом нацепила его на пса.

– Это эвкалиптовое масло, – сказала она копу, стоявшему в дверях. – Вот, полюбуйтесь!

Ей с трудом удалось надеть ошейник на пса.

Бадди попытался яростно броситься к двери и уже открыл пасть, чтобы залаять, но через секунду замолчал.

– Ну, видите? – вскричала владелица. – Чудный, волшебный ошейник, точно вам говорю!

– А в чем тут дело? – спросил коп в синем костюме и сделал шаг внутрь. – Почему он перестал лаять?

– Ошейник испускает запах эвкалиптового масла! А он его просто ненавидит!

– Никогда про такое не слышал. Поразительно! Где вы его взяли?

– Это моя соседка, эта бедная милая девочка дала мне его за день до того, как ее убили. Вы ведь поэтому ко мне пришли, не так ли? Поспрашивать насчет Присциллы? Чудная была девочка! Я знаю, что лай Бадди страшно ее бесил. Он и меня с ума сводит. Но она где-то узнала про эти чудесные ошейники и принесла мне такой.

– Мне тоже нужно будет купить такой для нашей собаки.

– Они дорогие и не на всех собак действуют, как я слышала.

– Но на эту он точно действует.

– О да! А Бадди просто сущий демон, когда начинает лаять.

Коп наклонился, чтобы получше рассмотреть пса, отступил на шаг.

– Ага, я его издали услышал.

– Я ничего не знаю про то, как она была убита, разве что это было просто ужасно, и я просто сломалась, узнав про это.

– Она вам ничего не говорила, что ее кто-то преследует, следит за ней?

– Ох, право же, нет! Ничего такого я от нее не слышала. А оно именно так и случилось? – Она не дала ему времени ответить. – А вот я вам лучше скажу, что сама слышала. Когда она зашла ко мне, чтобы передать этот ошейник, то была вся на нервах, пугливо так вздрагивала. И сказала, что хочет кое-что сделать, чего вроде бы делать вовсе не должна.

– Что?

– Она сказала, что у нее был ребенок, когда ей было всего шестнадцать, и родители выгнали ее из дому, а к тому времени было уже поздно делать аборт, вот она и подписала отказ от него и дала согласие на его усыновление, а теперь хочет попытаться найти этого ребенка, просто чтобы взглянуть на него. Это все, что ей нужно, сказала она, просто увидеть его хотя бы раз, прежде чем она умрет, убедиться, что о нем хорошо заботятся. И еще сообщила мне, что у нее рак. Какая злая ирония судьбы, не правда ли?! Ей в любом случае совсем немного оставалось жить, и тут какой-то монстр ее убил и отнял у нее единственный шанс хоть разок увидеть своего ребенка! Как все это печально и ужасно! И как же ей не повезло! Такая несправедливость, а она ведь была прекрасным, милым человеком… Я теперь все время буду ее вспоминать, когда Бадди не будет лаять.