Будет больно Кей Адам

4. Старший интерн – третья должность

Я понимаю, что все ноют по поводу своей зарплаты и думают, будто они заслуживают надбавки, однако, оглядываясь назад на времена своей работы старшим интерном, я объективно понимаю, что мне явно недоплачивали, – в конце концов, я буквально решал вопросы жизни и смерти, – не говоря уже о том, что я 6 лет проучился в мединституте, 3 года проработал врачом и начал накапливать всякие сертификаты о последипломном образовании.

Даже если смириться с тем, что ты получаешь за неделю меньше машиниста электропоезда, с учетом сумасшедших переработок моя почасовая ставка выходила ниже, чем у уличных паркоматов.

Вместе с тем врачи обычно не привыкли жаловаться на нехватку денег. В конце концов, мы идем в эту профессию не ради наживы, в чем бы там порой ни убеждали лживые политики. К тому же, как бы мы ни были недовольны своей зарплатой, поделать с этим мы ни черта не могли. Она единая для всех. Пожалуй, даже неуместно говорить об этом как о зарплате. НСЗ следует называть те деньги, которые они платят врачам, «пособием»[67]. Пускай наша зарплата и ниже рыночной ставки, но мы ведь становимся врачами, потому что это наше призвание, а не ради денег.

Традиционная система оплаты труда наемных служащих оказывается неприменима к профессии врача. Нам не платят премий, – не считая разве что тех 40 фунтов, что получают младшие врачи, подписывая специальный документ для похоронного бюро, подтверждающий, что у пациента, которого собираются кремировать, нет электрокардиостимулятора. (Электрокардиостимуляторы взрываются в процессе кремации, унося вместе с собой крематорий и всех присутствующих, как, видимо, это выяснила на своем опыте одна семья во время особенно нервных похорон.) Если задуматься, то получается прямая противоположность оплате по результатам работы. Не нужно выслуживаться перед начальством или обскакивать своих коллег. Повышение нельзя заслужить: ты двигаешься по карьерной лестнице в заранее заданном темпе.

Такое ощущение, что все думают, будто врачам достаются лучшие места в самолетах просто так, однако на самом деле единственный способ этого добиться – это надеть костюм, найти хорошую работу в городе, начать зарабатывать больше и покупать билеты в бизнес-класс. Что у нас есть, так это, полагаю, неограниченная возможность советоваться с врачами любых специальностей в больнице в случае возникновения любых проблем со здоровьем. Это хорошо, однако у нас все равно не было бы свободного от работы времени, чтобы самостоятельно ходить по врачам. С другой стороны, нам приходится по любому поводу давать всем своим друзьям медицинские консультации, так что не уверен, что оно того стоит. «Не мог бы ты одним глазком взглянуть» слышишь чаще, чем «Привет, рад тебя видеть»[68]. Единственным моим небольшим утешением было то, что мне не приходилось консультировать родных, так как большинство из них сами были врачами.

Все медики привыкли иметь дело с медленным продвижением по карьерной лестнице и скудными материальными поощрениями, однако гораздо сложнее смириться с тем фактом, что очень редко можно услышать в свой адрес: «Хорошо сработано!» Пожалуй, дворецкие в Букингемском дворце, обязанные покидать помещение спиной вперед и никогда не встречаться глазами с королевой, и то добиваются большего признания. Только когда в пятый или шестой раз я получил по рукам за какую-то банальную оплошность, связанную с человеческим фактором, до меня дошло, что ни один из моих консультантов ни разу не отвел меня в сторонку, чтобы сказать, что я прекрасно со всем справляюсь. Или похвалить за грамотно принятое решение, за спасенную жизнь, за мою сообразительность или за то, что я тринадцатую смену подряд задержался на работе без малейшего недовольства с моей стороны.

Никто не вступает в ряды НСЗ в поисках похвалы или в надежде получать Золотую звезду или пирожок каждый раз, когда хорошо выполняем свою работу, однако, казалось бы, было бы логично (и справедливо) хотя бы иногда хвалить, если не поощрять, персонал за старания, чтобы добиться максимальной отдачи.

Пациенты, с другой стороны, обычно это понимают. Когда кто-то из них выражает благодарность, всегда знаешь, что он делает это искренне – даже если для тебя это и не было чем-то особенным, лишь один из крошечных кошмаров, с которыми сталкиваешься днями напролет. Я храню каждую присланную мне от пациента открытку. Поздравительные открытки на день рождения и Рождество от родных и друзей всегда отправляются в мусорное ведро, однако эти ребята пережили все переезды и даже остались со мной после того, как я истошно вычистил все медицинские записи у себя дома, когда с медициной раз и навсегда было покончено. Они придавали мне сил. Эти лучи добра и внимательности подбадривали меня, когда мое начальство не могло или не хотело оказать мне такую честь.

Только сейчас, на моей третьей должности в роли старшего интерна, я впервые почувствовал должное признание со стороны врача-консультанта. Через несколько месяцев на новом месте мой руководитель сообщила мне, что один из ординаторов раньше времени уходит со своего поста, чтобы заняться исследовательской работой, и спросила, не буду ли я заинтересован занять его место. Она сказала, что была сильно впечатлена моей работой в отделении. Я знал, что это неправда, так как встречались мы с ней ровно дважды – первый раз, когда нас представили друг другу, и второй, когда она отчитывала меня за то, что я назначил пациенту антибиотики орально, а не внутривенно. Было очевидно, что она просто просмотрела все резюме и увидела, что я проработал старшим интерном дольше всех. Как бы то ни было, порой не важно, как именно тебя замечают, если вообще замечают, так что я, сияя от радости, сообщил, что с удовольствием соглашаюсь.

Я также осознал, что это принесет мне значительную пользу с практической стороны. Будучи вместе уже три года, мы вместе с Г. собирались совершить очередной шаг во взрослую жизнь и начали присматривать квартиру для покупки. Я решил пожертвовать длинной дорогой, чтобы мы могли наконец обзавестись постоянным жильем, местом, которое бы наконец могли назвать своим домом, где из нашего залога за аренду не удерживали бы 50 фунтов каждый раз, когда мы решим повесить на стене картину. Большинство моих друзей, не связанных с медициной, к этому времени уже перешли на второй этап улучшения своих жилищных условий, и вы знаете, каково это, когда все твои друзья что-то делают, а ты нет. Причем не важно, о чем именно идет речь: о том, чтобы соблазнить кого-то на вечеринке, получить водительские права или раскошелиться на сотни тысяч фунтов за подземелье с плесенью, – никто не любит оставаться в стороне.

Так как каждое дополнительное пенни заработной платы увеличивает шансы на получение ипотеки, я спросил у консультанта, буду ли я получать зарплату ординатора, работая на его должности. Она смеялась так долго и так истошно, что, думаю, ее было слышно во всем родильном отделении.

12 февраля 2007 года, понедельник

Выписал таблетку экстренной контрацепции пациентке в отделении неотложной помощи. Она спросила: «Вчера ночью я переспала с тремя парнями. Точно одной хватит?»

22 февраля 2007 года, четверг

Все утро вместе с ипотечным брокером изучали мою банковскую выписку за последние три месяца, чтобы он мог оценить уровень моих расходов. «Вы… особо нигде не бываете, я посмотрю?» – сказал он, подсчитывая мои траты. В кои веки я был благодарен своей работе – мы в жизни бы не сэкономили достаточно денег на первый взнос, будь у меня возможность вести нормальную социальную жизнь для человека под тридцать.

Было весьма уныло смотреть, на что уходят деньги: много кофе, много бензина, много пиццы навынос – в общем, всякие скучные повседневные траты. Почти ни следа веселья и прочей необязательной мишуры – никаких пабов, ресторанов, походов в кино или поездок в отпуск. Хотя погодите, что это тут? Ну вот – билеты в театр! А почти сразу за ними платеж у флориста, когда в последний момент выяснилось, что пойти я не смогу. Печально, что это происходит настолько часто, что я даже не припоминаю, по какой именно причине мне пришлось остаться на работе в тот самый день.

28 февраля 2007 года, среда

Принимал пациентов в гинекологии и зашел в интернет, чтобы посмотреть официальные рекомендации по лечению. Отдел информационных технологий нашего траста заблокировал доступ на сайт Королевской коллегии акушеров и гинекологов, классифицировав его как «порнографию».

12 марта 2007 года, понедельник

Уверен, что, если в акушерстве и гинекологии у меня не сложится, я где-то минут за 15 смогу переквалифицироваться в психиатра – я уже почти всему самостоятельно научился за дюжину бесед с Саймоном. Сегодня я был весьма на взводе, когда он позвонил, и немного поныл ему насчет работы. Удивительно, но от этого, как оказалось, ему полегчало. Либо он ужасный садист, которому нравится представлять, как паршиво прошел у меня день, либо ему попросту спокойно от мысли, что у других людей в жизни тоже хватает всякого дерьма. Страдать всегда легче вместе с кем-то – достаточно заглянуть в ординаторскую, чтобы это понять.

Это чем-то напоминает ситуацию, когда у тебя впервые в жизни серьезные отношения, ты встречаешься с семьей своей второй половинки и вдруг обнаруживаешь, что не только у тебя в семье все через задницу – другие тоже хранят множество страшных тайн и отвратительно ведут себя за столом.

Сегодняшний звонок закончился истерикой Саймона после того, как я ему рассказал, что кусок плаценты попал мне в рот, пока я вручную доставал ее, и мне пришлось обратиться из-за этого в отделение гигиены труда. Если вдуматься, то он, пожалуй, и правда садист.

15 марта 2007 года, четверг

Спросил у пациентки в женской консультации, сколько недель. Последовала длинная пауза. Заскрежетали шестеренки… Камера медленно поплыла по пустоши… Конечно, не все сильны в математике, однако речь ведь идет про число от 6 до 40, о котором ее спрашивают все подряд. Наконец она нарушила тишину:

– Всего?

– Да, всего.

– Господи, да я даже в месяцах не знаю, сколько…

У нее что, амнезия? Или она клон другой женщины, которую держит у себя в логове злодей из научной фантастики? Я начинаю спрашивать, когда у нее последний раз были месячные, однако она меня перебивает:

– Ну, мне 32 в июне, так что выходит больше тысячи недель…

Господи.

22 марта 2007 года, четверг

Идея для акул бизнеса: пейджер с кнопкой отсрочки сигнала, как на будильнике в телефоне.

5 апреля 2007 года, четверг

Месть – это блюдо, которое подается холодным. Главное только, чтобы оно отравило при этом нужного человека. Меня вызвали в палату осмотреть пациентку: в связи с тазовым абсцессом утром ей установили лапароскопический дренаж, и весь вечер у нее наблюдается повышенный пульс. Судя по ее медкарте, эта женщина лет за 50 на годовщину свадьбы обнаружила, что не только она получила от своего мужа жемчужное колье. Отреагировала она, как в порно с сюжетом – вместе с кредитной картой своего супруга отправилась прямиком в Тринидад и Тобаго, где на протяжении двух недель со всеми подряд занималась сексом, расширив свой постельный (а также пляжный) репертуар анальным сексом.

Вскоре после возвращения домой ее начали беспокоить ужасные боли в животе, а из ее Тринидад и ее Тобаго пошли обильные муссоны. Ей диагностировали воспаление органов таза[69], с которым даже внутривенные антибиотики справиться не смогли, – судя по всему, среди карибцев гуляет особенно убойная гонорея. Остается надеяться, что сегодняшние процедуры помогут поставить ее на ноги.

Как оказалось, ее учащенный пульс не был связан с какими-то послеоперационными осложнениями, а стал лишь следствием того, что она заливалась слезами. Я спросил у нее, в чем дело, и она сказала, что завтра ее придет навестить 18-летний сын и она не знает, что ему сказать. Как он отреагирует, когда узнает, почему именно она попала в больницу? Я заверил ее, что 18-летний парень скорее кожу сдерет со своих яичек и польет их уксусом, чем станет задавать какие-либо вопросы по поводу того, что его мама делает в отделении гинекологии. Одна только фраза «женские проблемы» – особенно если сказать ее вполголоса, смотря ему прямо в глаза, – заставит его немедленно сменить тему, даже если ради этого ему придется устроить пожар в качестве отвлекающего маневра. Слезы исчезли, а ее пульс вернулся в норму. Своему шикарному загару, с другой стороны, ей лучше бы придумать какое-то вразумительное оправдание…

9 апреля 2007 года, понедельник

Сегодня появились результаты. Каким-то образом мне удалось сдать первый из двух экзаменов на членство в Королевской коллегии акушеров и гинекологов, и я пошел отмечать это в паб вместе с Роном. К сожалению, сегодня пришлось ограничиться исключительно безалкогольными напитками, так как потом у меня ночное дежурство, и не думаю, что меня погладят по головке, если я припрусь в стельку пьяным. Рон недавно сдал последипломный экзамен по бухгалтерскому делу, и мы обменялись впечатлениями. В то время как его компания урезала ему рабочие часы, чтобы он мог готовиться к экзамену, мне приходилось, жертвуя сном, сидеть с красными глазами за учебниками после работы. Перед экзаменом Рону дали целый месяц учебного отпуска; я подал заявку на недельный отпуск, однако из-за нехватки персонала его отменили в последний момент без какого-либо обсуждения. Компания оплатила Рону экзаменационные сборы и учебные материалы; мне пришлось выложить 300 фунтов за учебники, 500 – за курс лекций, 100 – за обучающие онлайн-ресурсы, а также 400 фунтов за сам экзамен, что в итоге составило 1300 фунтов – какие-то две трети моей чистой месячной зарплаты.

Мои тщательно взвешенные ответы проверять-то даже будет не человек – это тест с вариантами ответа, и мы ставим галочки в нужных ячейках, после чего компьютер сканирует бланк и высчитывает результат. Я показал Рону ручку с эмблемой Королевской коллегии акушеров и гинекологов, которую мне удалось стянуть.

После сдачи своего экзамена Рон сразу же получил повышение и надбавку к зарплате; единственное, что получил я, – это допуск ко второму экзамену.

«Нет. Единственное, что ты получил, – сочувственно сказал Рон, – так это ручку за 1300 фунтов».

19 апреля 2007 года, четверг

Служба инфекционного контроля разослала всем врачам письмо, в котором сообщалось, что отныне в больницах запрещено носить рубашки с длинными рукавами. В ходе одного исследования были взяты множество мазков с манжет рубашек врачей, показавших, что было бы более гигиенично, если бы мы носили рубашки, сделанные из свежих человеческих фекалий и неплотно закрытых пробирок с вирусом Эбола. Как оказалось, то же самое касается и галстуков, которые болтаются, то и дело попадая в гноящиеся раны и разнося микробы по всей больнице, словно пчелы из полиэстера с суицидальными наклонностями.

Итак, отныне нам разрешается носить исключительно рубашки с короткими рукавами, так что я отбросил последнюю надежду попасть на обложку «Vogue» в рабочее время и отправился в магазин, чтобы потратить свои сбережения на пять таких рубашек.

Нам также сказали, что эти рубашки с коротким рукавом нам разрешается носить либо вообще без галстука, либо с галстуком-бабочкой. То есть нам предоставили выбор, одеваться как бортпроводники самолетов или как педофилы. Пожалуй, я выберу вариант без галстука. Чай? Кофе? Горячее полотенце?

2 мая 2007 года, среда

Только закончил объяснять паре все тонкости и подводные камни кесарева сечения, чтобы те подписали форму информированного согласия.

– Есть вопросы? – спрашиваю я у присутствующих.

– Да, – подает голос их 6-летний пацан. – Как вы думаете, Иисус был черным?

5 мая 2007 года, суббота

Так как с материальными поощрениями у нас на работе туго, я сам себе придумал дополнительные привилегии. Я забираю домой медицинские костюмы, чтобы использовать их вместо пижам, а по ночам краду дополнительные порции еды, предназначенной для пациентов. Сейчас час ночи. Я просто умираю с голода, и это моя единственная возможность что-то поесть на ближайшие 7 часов, так что я украдкой пробираюсь на кухню отделения гинекологии. Видимо, не я один положил глаз на халяву – на холодильнике появилась записка, предупреждающая персонал, что еда предназначена строго для больных. Не очень-то эффективная система безопасности – им вряд ли удастся остановить решительно настроенного воришку с помощью листка формата А4, двустороннего скотча и шрифта Comic Sans.

Сегодняшнее лакомство – «Фарш из заменителя мяса с изюмом». Такое ощущение, что кто-то специально попросил разработать наименее привлекательное меню. Видимо, придется мне полагаться только на «Ред Булл» и нервную энергию.

12 мая 2007 года, суббота

Когда я летаю на самолетах, то специально так нажираюсь, что ни один бортпроводник в здравом уме близко не подпустит меня к больному пассажиру. Такая стратегия служила мне верой и правдой последние несколько лет[70]. Сегодня карма настигла меня. Правда, не во время полета, а через 12 часов после приземления в Глазго, куда я прилетел на выходные. Я возвращался в отель из ресторана, где ужинал и все пил, пил, пил вместе с Роном и его женой Ханной. В час ночи на Бат-стрит мы увидели снаружи какого-то магазина трех подростков, окруженных невероятным количеством крови. Сцена была просто немыслимая, словно из какого-то триллера. Все трое выглядели весьма потрепанными – хотя, пожалуй, не более потрепанными, чем мы, – а у одного из них из артерии в предплечье хлестала кровь. Угадать, сколько именно крови успело вылиться на асфальт, было невозможно, однако точно не меньше литра. Пацан был едва в сознании, а кровь остановить никто даже не попытался.

В мгновение ока я протрезвел и сказал, что я врач. Парни показали мне на разбитую стеклянную дверь и многократно повторили, что их приятель споткнулся и упал, словно кого-то в тот момент беспокоил факт, что он явно хотел ограбить продавца газет. Парни уже вызвали «скорую», однако я сказал Рону набрать службу спасения, чтобы ускорить их появление, и попросил Ханну порвать футболки, чтобы сделать жгуты. Я поднял руку парня как можно выше и изо всех сил ее сжал. Его пульс был слабым и нитевидным[71], и он то и дело терял сознание.

Я все говорил, говорил, говорил с ним. Что «скорая» уже на подходе, что я врач, что все будет хорошо. Не важно, сколько раз ты это повторишь и является ли что-либо из этого правдой. Ну, насчет врача я точно не соврал. Самое главное – верить в свои слова, потому в них должен поверить он.

Казалось, его сердце может остановиться в любую секунду, и я уже начал мысленно проводить СЛР, чтобы быть готовым, когда это случится. Законно ли это вообще – пьяным проводить реанимацию? Я был уверен, что все делаю правильно, однако, если бы парень умер, мое состояние могло вызвать неприятные вопросы. К счастью, «скорая» прибыла практически сразу же, и его забрали, тут же начав делать все необходимое, чтобы спасти ему жизнь. Все хорошо, что хорошо кончается, однако я не мог отделаться от ощущения полной беспомощности, пока ждал появления «скорой». Вернувшись в отель, я налил себе в стакан содержимое крохотной бутылочки виски за 12 фунтов из мини-бара и осознал, что в самолете у меня было бы даже больше возможностей ему помочь. Даже виски мне обошелся бы там дешевле.

14 мая 2007 года, понедельник

В ординаторской мой друг Зак – сейчас он работает в ортопедическом отделении – поведал мне, что всегда путает слова «плечо» и «локоть», и ему приходится хорошенько напрячься, прежде чем употребить одно из них. Не успел я осознать услышанное, а также представить, чем это может обернуться для одного из его пациентов, как к нашему разговору присоединилась сидевшая на соседнем диване ординатор из интенсивной терапии. Она сказала, что с детства всегда путала между собой слова «кома» и «кокон». Чем больше она старалась запомнить, какое из них что значит, тем усерднее разум пытался ее убедить, что она все напутала. Она показала нам бумажку, которую носит у себя в бумажнике. На ней было написано:

КОКОН = Насекомое

КОМА = Пациент

По ее словам, если бы не эта бумажка, то она неминуемо бы сказала какой-нибудь безутешной жене, что ее супруг в коконе. Стоит признать, ситуация была бы крайне уморительной.

12 июня 2007 года, вторник

Осталось пять минут до конца моего дежурства, и мне нужно уйти вовремя, чтобы успеть в ресторан. Как и следовало ожидать, в последний момент попросили осмотреть пациентку – у нее разрыв второй степени[72], а ее акушерка говорит мне, что у нее пока нет разрешения зашивать такие серьезные раны[73].

Я: «Я тоже не получал на это разрешения».

Акушерка: «Вам и не нужно разрешение, чтобы что-то делать – вы ведь врач». (Печально, но правда.)

Я: «А другая акушерка не может это сделать?»

Акушерка: «Нет, у нее перерыв».

Я: «У меня тоже перерыв». (Неправда.)

Акушерка: «У вас не бывает перерывов». (Печально, но правда.)

Я (таким жалобным тоном, который прежде мне никогда не удавался, словно я открыл новые способности своих голосовых связок): «Но сегодня у меня день рождения». (Печально, но правда.)

Акушерка: «Это родильное отделение – тут всегда у кого-то день рождения».

19 июня 2007 года, вторник

Всему персоналу больницы пришло по электронной почте письмо, сообщавшее о пациенте психиатрии, которого перевели в отделение пульмонологии в связи с воспалением легких. Только вот это письмо было не из разряда «поздоровайтесь при встрече», которые получаешь, когда тебе в школу переводят новенького. Вчера выяснилось, что он бродил по отделению, словно потерянная тетушка на свадьбе, и проглатывал содержимое каждой баночки для сплевывания, которая только попадалась ему на прикроватных столиках других пациентов.

Нам было указано незамедлительно отправлять в лабораторию любые клинические пробы и не оставлять их без присмотра. Кто-то ответил на письмо: «Фу-у-у». Это все равно что при виде взрывающегося ядерного реактора сказать: «Вот черт».

26 июня 2007 года, вторник

Вот уже несколько дней, как Г. на меня злится. Мы были в гостях у нашей подруги Луны – она беременна и прямо перед ужином достала альбом со сделанными недавно трехмерными снимками плода. Я смекнул, что мои настоящие соображения по поводу таких трехмерных УЗИ (а делаются они исключительно для того, чтобы дальше обогащать занимающиеся этим бизнесом компании) будут до смерти докучать гостям за ужином и вызовут весьма холодную реакцию. Так что из вежливости я бегло просмотрел снимки вслед за всеми остальными.

«Все нормально на вид?» – спросила меня Луна. Мне хотелось ответить: «На вид, блин, как все остальные», однако я смекнул, что после таких слов мне придется покинуть помещение, а потому мило улыбнулся, протянул альбом со снимками обратно и сказал: «Она выглядит идеально». В комнате резко повеяло холодом, и я отчетливо увидел, как в глазах Луны мелькнула мысль о расправе. «Она? ОНА?»

К слову, подобным образом я опростоволосился впервые в жизни, и, как назло, не с пациентами в больнице, а с нашими друзьями. Ужин, казалось, тянулся целый месяц – хозяева избегали зрительного контакта со мной и бесцеремонно плюхали передо мной тарелки с едой.

Нисколько не улучшил ситуацию и тот факт, что атмосфера у нас дома в последнее время и без того накалялась. Две недели назад наш план по покупке квартиры пошел коту под хвост. Как оказалось, владельцы, совершенно наплевав на мое кровяное давление, а также на наши слегка подпортившиеся отношения, решили вообще ее не продавать. Я подозреваю, что они на самом деле решили просто не продавать ее нам, потому что кто-то другой предложил им больше денег. К счастью, мы потратили всего лишь пару тысяч долбаных фунтов на услуги агентов, составление досье и прочие штуки. Теперь я знаю об этой квартире – в которой ноги моей больше никогда не будет – больше, чем обо всех моих кровных родственниках. Все меня успокаивают, говорят, что на все есть свои причины. В нашем конкретном случае причина была в том, что судьба благоволит к мерзавцам, а также явно хочет, чтобы ближайшие несколько месяцев все наше свободное время мы проводили с агентами по недвижимости.

Тем не менее жизнь продолжается, даже если она усеяна надоедливыми напоминаниями о былых неприятностях. Такими, как опустевший банковский счет, а также тот факт, что если я не сделаю 5-минутный крюк по дороге на работу, то каждое утро буду проезжать мимо ушедшей у нас из-под носа квартиры. Ко всему прочему, сегодня – словно чтобы дать понять, что скрыться у меня не получится, – та самая пара, что обошла нас, появилась у меня на приеме в женской консультации. Я не встречался с ними прежде, однако передо мной был их адрес, в точности совпадавший с адресом той квартиры, которая навсегда оставила шрам на моем семейном счастье.

Будь это фильм Тарантино, в этот самый момент я бы непременно достал два самурайских меча и выдал 10-минутную тираду о чести, уважении и мести, после чего отрезал бы им головы. В действительности же я им просто сказал: «Здравствуйте, меня зовут Адам – я один из ваших врачей». Они не имели ни малейшего понятия, как подпортили мне жизнь.

К сожалению, мораль, этические принципы и закон ограничивают доступные способы мести практически до нуля, так что во время визита я старался изо всех сил, пускай и скрипя зубами. Я не был уверен на все сто, что у ребенка головное предлежание[74], так что быстренько прошелся УЗИ-сканером по животу матери. Ребенок был расположен как надо, и с ним все было в полном порядке. «Хотите увидеть, как бьется его сердце? – предложил я. – Вот оно – все выглядит в норме. Вот рука, еще одна рука, вот нога, вот его член… Ой, а вы не знали?»

30 июня 2007 года, суббота

Очередная статья в газете про больничного санитара, которого посадили в тюрьму за то, что последние несколько лет он выдавал себя за врача.

Только что закончил одну из тех смен, в течение которой задавался вопросом, не уйти ли мне из больницы, выдав себя за санитара.

10 июля 2007 года, вторник

Мне определенно стоит поработать над тем, что я говорю. Обычно я выдаю что-нибудь вроде: «С помощью сканера УЗИ мне не удалось разглядеть все у вас в животе. Это вовсе не означает, что что-то не так. На ранних этапах беременности часто бывает сложно все разглядеть таким способом. Вы позволите мне провести УЗИ с помощью вагинального зонда, чтобы получше все рассмотреть?»

После сегодняшнего случая – при условии, что меня не лишат лицензии, – я буду говорить: «С помощью сканера УЗИ мне не удалось разглядеть все у вас в животе. Это вовсе не означает, что что-то не так. На ранних этапах беременности часто бывает сложно все разглядеть таким способом. Вы позволите мне провести УЗИ с помощью вагинального зонда, чтобы получше все рассмотреть? Через несколько секунд я пойду рыться в выдвижном ящике и достану из него презерватив вместе с пакетиком смазки. Сразу уточняю на всякий случай: презерватив нужен, чтобы надеть его на зонд, и смазка тоже для зонда. Когда вы увидите все это у меня в руках, пожалуйста, не кричите, иначе в кабинет могут прибежать трое сотрудников больницы».

23 июля 2007 года, понедельник

Отправлял пациентку домой после лапароскопической операции по стерилизации в отделении дневной хирургии. Сказал ей, что она может заниматься сексом, как только сама захочет, однако должна использовать альтернативные методы контрацепции до следующих месячных. Я киваю в сторону ее мужа и говорю: «Это значит, что он должен надевать презерватив». Не возьму в толк почему, однако их лица искажаются гримасой ужаса, напомнив мне плавящихся нацистов в конце фильма «В поисках утраченного ковчега». Что я такого сказал? Вполне неплохой совет, не так ли? Я снова перевожу взгляд на них, и тут до меня доходит, что мужчина рядом с ней – на самом деле ее отец.

31 июля 2007 года, вторник

Вчера в отделение неотложной помощи пришла одна из интернов – она пыталась покончить с собой путем передозировки антидепрессантами. Никого из врачей, однако, это не удивило. Вообще, удивляет то, что такое не случается чаще – на нас вешают огромную ответственность, почти никак нас не контролируют, а о поддержке наставника вообще нет речи[75].

Мы работаем до изнеможения, работаем за пределами своих возможностей, и нас постоянно преследует ощущение, будто мы не знаем, что делаем. Иногда это действительно просто ощущение, и на самом деле мы прекрасно со всем справляемся, однако порой мы и правда не знаем, что делаем.

К счастью, она приняла совершенно безвредную дозу антидепрессантов. Когда работа в любой другой профессии доводит человека до попытки самоубийства, то обычно после этого проводят расследование случившегося, а затем предпринимают необходимые меры с целью не допустить подобного в дальнейшем. Тем не менее никто ничего не сказал. Мы просто услышали об этом от друзей, словно были не в больнице, а на школьном дворе. Сомневаюсь, что в случае ее смерти нам удосужились написать хотя бы письмо по электронной почте. Я отреагировал на это вполне спокойно, однако меня не перестает поражать целенаправленное бездействие больничного руководства, когда дело касается заботы о персонале больницы.

5. Ординатор – первая должность

Работая интерном, думаешь, что стоящий над тобой ординатор никогда не ошибается и все знает, чуть ли не бог, ну или «Гугл», и стараешься не беспокоить его практически ни по какому поводу. Когда становишься старшим интерном, то ординатор – твое спасение в случае, если ты зашел в тупик и тебе нужна помощь: своего рода страховка из мудрых слов, услышать которые можно, лишь нажав заветную кнопку на пейджере. Не успеваешь, однако, и глазом моргнуть, как сам становишься ординатором.

В акушерстве и гинекологии это означает, что очень часто старше тебя в отделении врача не будет. Чаще всего именно тебе придется возглавлять утренние обходы. Тебя будут называть мистер Кей, словно позабыв, что ты на самом деле доктор, отчего потраченные на учебу предыдущие 10 лет начинают казаться долбаной пустой тратой времени. Предполагается, что ты будешь обучать студентов-медиков. Предполагается, что ты будешь выполнять только самые сложные операции. Самое же главное, тебе придется руководить родильным отделением. В случае необходимости всегда можно вызвать старших ординаторов, а если повезет, то даже и консультанта, однако, став ординатором, ты, как правило, постоянно отвечаешь за жизни доброго десятка рожениц и их детей. Здесь, скорее всего, потребуется кесарево, тут не обойтись без инструментальной помощи, а здесь у нас кровотечение.

Став ординатором, быстро учишься мастерски расставлять приоритеты. Чувство такое, будто постоянно находишься в некой логической головоломке, вроде той про волка, козу и капусту, которых нужно перевезти на лодке на другой берег. Только у тебя добрая дюжина коз, все рожают тройни, а лодка сделана из сахара.

Звучит ужасно – а порой именно так и было, – однако в день, когда я впервые вышел на работу ординатором, я был полон бодрости и уверенности в себе. С тех пор, как я получил диплом, я никогда не был настроен столь оптимистично – да я чуть ли не испражнялся радугой. Теперь я был на полдороге к тому, чтобы стать консультантом. Я наслаждался вечером среды своей карьеры, как если бы, образно говоря, представить всю ее этакой одной неделей. Мало того, что уже через несколько лет я мог стать старшим врачом и легко видел себя в этой роли, причем прекрасно справляющимся врачом. Казалось, что все как дома, так и на работе встает на свои места, словно до меня наконец дошло, что все это время я держал карту вверх ногами. В кои-то веки моя жизнь не казалась такой уж печальной по сравнению с жизнью моих друзей, не занятых в медицине. У меня была квартира, новая (относительно) машина, а также (более-менее) стабильные отношения. Меня все в моей жизни устраивало. Не то чтобы я был самодовольным или беззаботным, однако ощущал себя совсем по-другому, чем все эти годы, когда происходящее в моей жизни по той или иной причине меня не устраивало.

Я осознал, что большинству моих коллег повезло гораздо меньше, чем мне, особенно относительно личной жизни. Моя держалась на каком-то сверхчеловеческом уровне терпения и понимания. У большинства врачей отношения дают трещину уже через год или около, словно подверженные преждевременному старению.

От рабочего графика легче определенно не становится. После 4–5 лет работы в НСЗ уже как-то привыкаешь постоянно задерживаться и подменять коллег. Среди людей, не имеющих отношения к медицине, распространено убеждение, будто мы в какой-то мере сами решаем приходить домой в 10, а не в 8 вечера. На деле же единственное, из чего нам приходится выбирать – так это подвести себя или своих пациентов. Первое, конечно, неприятно, однако второе обычно приводит к смерти людей. Так что выбора как такового у нас на самом деле нет. Персонала вечно не хватает, и практически каждый день – за исключением, может быть, особенно спокойных, – чтобы успеть все сделать, врачи самоотверженно задерживаются на работе. Разумеется, не только врачи работают допоздна – то же самое можно сказать и про юристов и банкиров. Однако они хотя бы могут оторваться на выходных, на 48 часов позабыв про работу и предаваясь бесконечному гедонизму. Мы же свои выходные, как правило, проводим на работе.

Но дело вовсе не только в плотном графике: когда приходишь домой, с тобой, как правило, не повеселишься. Сильная усталость, раздражительность после нервного рабочего дня, и ты даже умудряешься лишать свою вторую половину возможности пожаловаться на своих коллег. Стоит им только начать нытье о своих передрягах на работе, которые наверняка не сопряжены с угрозой смерти (если, конечно, они не канатоходцы в цирке, пожарные или работники на выдаче в «Мак-авто»), как ты сразу же начинаешь делиться ужасами своего рабочего дня, давая тем самым понять, что им до тебя далеко.

В конечном счете твое подсознание принимает решение вместо тебя. Либо тебе не удается оградиться от всего неприятного, что происходит у тебя на работе, и это постоянно преследует тебя, не давая покоя ни днем, ни ночью, либо ты наращиваешь жесткий эмоциональный панцирь, который, судя по всему, не считается идеальным качеством в отношениях.

Некоторые из моих коллег к этому времени уже обзавелись детьми, и их жизнь состояла из постоянных забот о том, кто будет за ними присматривать, а в список неприятных эмоций, которые приносит карьера в медицине, у них добавилось чувство вины.

У меня самого нет детей, однако я могу представить, насколько паршиво чувствовали себя мои коллеги, усаживаясь перед телефоном, чтобы позвонить детям и пожелать им спокойной ночи, вместо того, чтобы укрыть их одеялом и почитать сказку на ночь. Более того, чаще всего им и вовсе не удавалось этот звонок сделать, потому что в родильном отделении работы было невпроворот. Один мой друг хирург как-то раз не смог прийти в больницу, когда его сыну делали срочную операцию, потому что в этот момент оперировал чьего-то чужого сына, а подменить его никто не смог.

Начав работать ординатором, я заметил любопытный парадокс: став экспертом в расставлении приоритетов на работе, теперь я еще хуже справлялся с этим в реальной жизни. Тем не менее какое-то время я чувствовал себя тем самым исключением, которое только подтверждает правило – единственным парнем, которому удалось в какой-то степени взять себя в руки и успешно удерживать все вращающиеся на шестах тарелки. Теперь мне оставалось только проследить за тем, чтобы ни одна из них не разбилась…

16 августа 2007 года, четверг

Страшилка. Пациентка Г.Л., чей геном, судя по всему, состоит наполовину из рецептов с ягодами годжи и наполовину из постов на сайте для мамочек, объявила нам, что хочет съесть свою плаценту. Вместе с акушеркой мы дружно сделали вид, что не слышали этого. Во-первых, потому что не уверены, каковы на этот счет официальные правила, а во-вторых, потому что это ужасно отвратительно. Г.Л. называет это «плацентофагией», чтобы звучало более официально, однако это особо ничего не меняет; можно все, что угодно, перевести на древнегреческий[76], и это будет звучать более официально.

Она принялась объяснять, насколько этот процесс является естественным среди других млекопитающих, что также весьма дурацкий аргумент – мы ведь не позволяем другим млекопитающим, скажем, выдвигаться на выборы в парламент или водить автобус, равно как и не считаем нормальным трахать мебель или съедать свое потомство (она, наверное, назвала бы это педофагией).

Я перевел разговор на более насущную проблему, касающуюся необходимости вытащить ее ребенка с помощью щипцов. Все проходит как по маслу, и ребенок в норме – и будет таким оставаться, пока его не посадят на домашнее обучение и не заберут на семейный отдых голышом в какой-нибудь юрте. Пару минут спустя вышла плацента. Я поднял на нее глаза, ожидая неприятного разговора насчет того, что мне с ней делать, и увидел, что роженица держит в руках почкообразный лоток и запихивает себе в рот горстями кровяные сгустки.

«Это плацента?» – спросила она, и кровь закапала из уголка ее рта, словно она была омерзительным детищем графа Дракулы и Коржика из «Улицы Сезам». Я объяснил ей, что это просто кровяные сгустки, которые я оставил в лотке после рождения ребенка. Она бледнеет, а затем зеленеет. Видимо, кровь оказалась далеко не тем послеродовым лакомством, каким она представляла себе плаценту. Она хватает лоток, и ее начинает в него рвать. Простите, я имел в виду, что у нее начался гематемезис.

19 сентября 2007 года, среда

Получил по электронной почте письмо от руководства Центра преддипломного обучения.

«Дорогой Адам!

Как Вы знаете, мы благодарны Вам за то, что Вы обучаете студентов. Впредь, когда будете писать студентам четвертого курса расписание практических занятий, будьте добры называть Центр преддипломного обучения Центром преддипломного обучения, а не Центром дошкольного обучения».

2 октября 2007 года, вторник

Достал свой телефон из шкафчика в раздевалке после долгого дня в родильном отделении. Семь пропущенных звонков от Саймона, куча голосовых сообщений – все оставлены сегодня утром. После некоторых колебаний решаю их прослушать – сердцем чую, что уже слишком поздно, и начинаю обдумывать, что скажу следователю. Как оказалось, Саймон просто забыл заблокировать телефон и многократно случайно набрал меня, маленький засранец.

24 октября 2007 года, среда

В родильном отделении выдалась спокойная ночь, так что я пошел в комнату отдыха, чтобы поваляться в кровати и полазить на «Фейсбуке». Кто-то выложил ссылку на тест из 100 пунктов, в котором нужно отметить, что ты успел сделать в своей жизни. Бывали ли вы на Великой Китайской стене? Катались ли вы верхом на страусе? Занимались ли оральным сексом с одним из охранников Барри Манилоу в панорамном бассейне в Лас-Вегасе? Как оказалось, я вообще мало чего успел за свою жизнь сделать. Я проверил почту, а затем передернул[77].

Пока я был занят делом, сработал сигнал экстренного вызова[78]. Быстренько напялив трусы, я побежал в родовую палату – роженица тужится изо всех сил, а КТГ вызывает крайнее беспокойство. Не прошло и минуты после моего появления в палате, как я принял роды с помощью щипцов. С мамой и ребенком все в порядке – я не подкачал. Теперь я могу составить свой собственный список того, что хочу успеть сделать перед смертью, и отметить в нем пункт «Принять роды, пока еще не прошла эрекция».

1 ноября 2007 года, четверг

Только я начал проводить срочное кесарево, как в операционную ворвалась старший интерн и сказала, что у пациентки в другой палате весьма не обнадеживающая осциллограмма, в связи с чем может понадобиться во время родов инструментальная помощь с целью ускорения процесса. Мой старший ординатор в это время проводил довольно сложную и неприглядную операцию пациентке гинекологии в главной операционной, а этот старший интерн, проходящая у нас свою 6-месячную практику, учится на терапевта, так что все целиком и полностью лежит на мне. Я отправил ее сделать фотографию КТГ на телефон, чтобы посмотреть, насколько все плохо, и составить некое подобие плана.

К моменту ее возвращения в операционную я уже успел принять роды и начал зашивать матку. Осциллограмма оказалась гораздо более тревожной, чем описала мне старший интерн, а мне, чтобы зашить, нужно еще минут 15. Сделав очередной шов, чтобы остановить кровотечение в матке, я попросил операционную медсестру положить большой влажный тампон на раскрытую брюшную полость пациентке (что сделало ее похожей на жуткого телепузика), после чего, извинившись, убежал, чтобы в срочном порядке с помощью щипцов принять роды у другой женщины. Не успел я выпустить голову новорожденного из щипцов, как сработал тревожный сигнал над дверью соседней палаты. Еще одна безобразная осциллограмма – принимаю роды вакуум-экстрактором, после чего еще вожусь с послеродовым кровотечением.

К тому времени, как я вернулся в операционную, чтобы разделаться наконец с кесаревым, прошло уже почти полтора часа, и, когда с ним было покончено, пришло время утренней пересменки. Я рассказал вышедшему на дневное дежурство ординатору про свои героические похождения, рассчитывая, что он предложит переименовать в честь меня нашу больницу. В ответ же я только и услышал, что «ага, бывает», словно я сказал ему, что в кофейне на углу закончились булочки с изюмом.

5 ноября 2007 года, понедельник

Пациентка в женской консультации сказала мне, что борется со стрессом с помощью Дороти. Кто такая Дороти? Какая-то двоюродная бабушка, с которой она выходит на прогулку, чтобы расслабиться, как это делают с собаками? Она сообщила мне, что Дороти на улицах называют кетамин[79].

«И что, помогает со стрессом?» – спросил я. Меня и правда интересовал ответ.

12 ноября 2007 года, понедельник

Весь хирургический персонал вызвали в Центр дошкольного обучения на лекцию по безопасности пациентов. На прошлой неделе одному пациенту вырезали совершенно здоровую левую почку, оставив ему лишь совершенно бесполезную правую.

Нам напомнили, что за последние три года было целых пятнадцать случаев, когда нейрохирурги сверлили своим пациентам череп не с той стороны. Пятнадцать раз они перепутали лево и право, держа дрель у чьей-то башки. Как по мне, так достаточное основание, чтобы убрать из обращения поговорку «Это тебе не операция на мозге».

Больница очень заинтересована в том, чтобы ошибки вроде той путаницы с почками больше не повторялись – хотя тому бедняге, чей прах, наверное, развеяли не на том пляже, уже ничем не поможешь.

Все кончилось утверждением нового правила, согласно которому у пациента, попадающего в операционную, должна быть нарисована на ноге с нужной стороны маркером большая стрелка. Я поднял руку и спросил, что делать, если у пациента уже есть татуировка с изображением стрелки не на той ноге. Аудитория засмеялась, а мой консультант назвал меня долбаным клоуном.

13 ноября 2007 года, вторник

Получил по электронной почте письмо от доктора Вэйна из Управления, в котором сообщалось, что в случае наличия у пациента на одной из ног татуировки со стрелкой следует заклеить ее хирургической лентой, а затем нарисовать маркером стрелку на нужной ноге. Это примечание теперь будет включено в официальный регламент, а мне была выражена благодарность за мой ценный вклад.

8 января 2008 года, вторник

Население заплывает жиром быстрее, чем мчатся инвалидные скутеры в булочную ближе к закрытию. Сегодня операционный стол родильного отделения заменили во второй раз за последние несколько лет, потому что в прошлом месяце поступила женщина, чей вес превысил максимально допустимый для недавно приобретенного «стола для больных ожирением».

Я понимаю, что тут все сложно, однако, когда ты настолько большой, что специально для тебя заказывают новое оборудование, то пора бы уже и призадуматься над тем, чтобы начать худеть.

У нового стола огромные боковины, которые поднимаются вверх, чтобы уместить пациента целиком – своего рода промышленная версия обеденного стола, который бабушка раздвигает на Рождество, чтобы разместить еще больше закусок. По моим прикидкам, на нем запросто можно было бы разместить небольшой парусный корабль. Чтобы разместить его в операционной, потребовалось 10 человек, немного гидравлики, а также добрых 2 часа времени. Полагаю, наша следующая проблема будет заключаться в том, что прямо посреди кесарева стол проломит пол, погребя под собой целое отделение дерматологии, расположенное под нами.

19 января 2008 года, суббота

Сегодня у меня случился самый настоящий стокгольмский синдром, и я пошел на работу в субботу, хотя у меня был выходной. «Если ты изменяешь, то можешь просто мне признаться», – услышал я от Г.

Вчера я впервые самостоятельно провел полную абдоминальную гистерэктомию и двустороннюю сальпингоофорэктомию[80] и хотел убедиться, что пациентка в порядке. С каждым звонком телефона сегодня утром я вздрагивал, представляя, что это звонят врачи дневной смены, чтобы сообщить, что швы разошлись, что я проткнул ей кишечник, повредил уретру, ну или просто оставил ее умирать от внутреннего кровотечения. Мне попросту нужно было увидеть все собственными глазами, чтобы прекратить сходить с ума.

Как и следовало ожидать, пациентка была в полном порядке, и мой коллега Фред ее уже осмотрел. Мне сразу же стало не по себе – мне бы не хотелось, чтобы он думал, будто я сомневаюсь, что он может сделать все как надо, так что я быстренько поспешил покинуть отделение, чтобы остаться незамеченным. Ну или не так уж и быстренько – я столкнулся с ним на выходе, и мне пришлось сделать вид, будто я просто «был поблизости» и решил проверить, в порядке ли женщина.

«Я на тебя не в обиде», – сказал мне Фред и рассказал мне про то, как умерла пациентка после его первой серьезной операции. Он следил за ее состоянием, словно одержимый, и тщательно планировал ее послеоперационный уход. Затем в день выписки она подавилась сэндвичем с яйцом и умерла.

Теперь я уже начинаю задумываться о том, чтобы запретить моей пациентке пероральный прием пищи, пока ее не выпишут, просто чтобы подстраховаться.

После «просто оказавшись поблизости» я отправился в часовую поездку обратно домой и стал размышлять над тем, что мы с Г. обсуждали ранее. Даже если бы мне и хотелось завести интрижку на стороне, думаю, я был бы слишком уставшим, чтобы расстегнуть молнию на брюках.

26 февраля 2008 года, вторник

Собирался провести гистероскопию[81] пациентке Ф.Р., и пока я рассказывал ей, что представляет собой процедура, она спросила: «А что самого плохого может со мной случиться?» Пациенты спрашивают меня об этом постоянно, и мне хотелось бы, чтобы они этого не делали, так как честный ответ заключается в том, что они могут умереть. В ее конкретном случае, как и с большинством, кто об этом спрашивает, вероятность смерти бесконечно мала, однако этот вопрос вынуждает меня упомянуть старуху с косой прямо перед операцией.

На протяжении последних нескольких месяцев каждый раз, когда меня кто-то спрашивал: «А что самого плохого может случиться?» – я отвечал: «Мир может взорваться». Как правило, это помогало пациенту осознать, что он переживает понапрасну, и атмосфера сразу разряжалась. К тому же это правда – однажды это обязательно случится, и в этот день я, без всякого сомнения, буду работать в родильном отделении.

Что же касается этой пациентки, то Ф.Р. горячо верит, что конец света настанет в ближайшие 5 лет, и ко всему прочему она пригласила меня на лекцию Дэвида Айка[82] в Брикстонской академии на следующей неделе. Я, может, даже и пойду. В конце концов, что самого плохого может случиться?

29 февраля 2008 года, пятница

По особому случаю пациенты любят засовывать себе во влагалище и задний проход особые предметы.

Рождество особенно радует меня подобными сюрпризами – застрявшей игрушечной феей («Хотите ее обратно?» – «Ага, сполосну, и она будет как новенькая»), ужасно распухшими половыми губами из-за контактной аллергии на омелу (кустарник, который традиционно используется в качестве украшения на Рождество в Англии. – Примеч. перев.), а также незначительными ожогами влагалища у пациентки, которая запихнула внутрь гирлянду, а затем включила ее (придав тем самым новый смысл фразе «Зажечь в себе огонь Рождества»). За то время, что я работаю врачом, это мой первый високосный год, и на это Рождество из мешка мне досталась весьма и весьма необычная травма.

Пациентка Д.Б. решила воспользоваться традицией (29 февраля в Великобритании отмечается День святого Освальда – раз в 4 года девушка может, не боясь осуждения общественности, сделать предложение парню. – Примеч. перев.) и сделать предложение своему парню. Она раскошелилась на обручальное кольцо, положила его в контейнер из-под «Киндер-сюрприза» и додумалась поместить все это себе во влагалище. Предполагалось, что она попросит своего партнера поласкать себя рукой, он обнаружит контейнер, достанет его, и тут она встанет на одно колено (и он предположительно тоже).

К сожалению, все пошло не по плану и он не смог его достать – контейнер встал поперек, и, сколько он ни пытался, эта волшебная гусыня так и не снесла ему золотое яичко. Удивительно, но ей настолько хотелось сохранить сюрприз, что она не стала говорить ему, что и зачем она сделала, в конечном счете решив, что нужно обратиться в больницу, так что мы встретились втроем за ширмой. Это были очень простые роды с использованием окончатых щипцов.

Вплоть до последнего момента она так и не сообщила мне содержимое контейнера, так что, когда она попросила своего парня открыть контейнер, нам обоим было несколько неловко. Я дал ему пару резиновых перчаток, уничтожив последний намек на романтику в происходящем. Наконец она сделала предложение, и он ответил согласием. Скорее всего, от шока, ну или из-за боязни того, что женщина, проделавшая такое с «Киндер-сюрпризом», сделает с ним в случае отказа. Интересно, откуда шафер будет доставать обручальные кольца во время церемонии?

17 марта 2008 года, понедельник

Не совсем уверен, кто решил, будто у младших врачей столько свободного времени, что им следует проводить ежегодный аудит, однако собрание аудиторов на этой неделе, так что я сижу и перебираю медкарты своих пациентов после ночного дежурства, делая это скорее для видимости, подобно леди Чаттерлей после того, как парализовало ее мужа, сэра Клиффорда. Собрав данные оценок по шкале Апгар[83], я заметил любопытную закономерность и провел статистический анализ.

Введение

Ежегодно в нашем отделении рождается 2500 детей, из которых приблизительно 750 появляются на свет посредством кесарева сечения. Для каждого пациента врач от руки записывает отчет о проведенной операции, который получает статус официального документа.

Методология

Я лично изучил 382 отчета о кесаревых сечениях, проведенных в период с января по июнь 2007 года.

Результаты

В 109 случаях (28,5 процента) хирург, проводящий операцию, написал «кесорево» вместо «кесарево».

Заключение

Почти в трети случаев мои коллеги – идиоты, которые не могут запомнить название единственной долбаной операции, название которой им вообще нужно запоминать.

17 апреля 2008 года, четверг

Порой в родильном отделении погоду делают всякие мелочи. Прикосновение руки и произнесенная шепотом благодарность от новоиспеченной мамы, настолько измученной родами, что не в состоянии говорить. Банка диетической колы, купленная сжалившимся над тобой старшим интерном. Одобрительный кивок консультанта, как бы говорящий: «Ты все делаешь правильно». А порой погоду делают и куда более серьезные вещи – например, когда муж пациентки отвел меня в сторонку после экстренного кесарева, чтобы поблагодарить, и, упомянув, что работает директором по маркетингу у крупного производителя шампанского, узнал, как меня зовут, чтобы прислать «маленький презент». Целую неделю я грезил, как буду плескаться в гигантском бокале, наполненном до краев неприлично дорогим шампанским, словно звезда шоу в стиле бурлеск.

Сегодня на работу пришла посылка – и я не хотел бы показаться неблагодарным, однако… Что, серьезно?.. Бейсболка и брелок для ключей с логотипом компании?..

21 апреля 2008 года, понедельник

Выполнял запланированное кесарево, а ассистировал мне студент-медик с похмелья. За исключением разве что диатермического ножа[84], который создает аппетитный запах жареного бекона, зрелища и запахи родильного отделения наутро после бурной пьянки воспринимаются не очень-то хорошо. Вы только взгляните на составляющие: во время операции проливается более полулитра крови, из матки, когда ее разрезаешь, хлещут околоплодные воды, ребенок обмазан такой гадостью, на фоне которой меркнет содержимое кошачьего лотка, а плацента пахнет затхлой спермой – ни с чем из этого явно не стоит иметь дела, когда у твоей отрыжки все еще привкус «Егермейстера», а глаза не перестали слезиться от индийской еды. Я принял роды и только начал зашивать матку, как студент упал в обморок, плюхнувшись лицом прямо в раскрытую брюшную полость. «Пожалуй, нам стоит дать пациентке антибиотики», – предложил анестезиолог.

13 мая 2008 года, вторник

Вместе с Роном и еще парой приятелей участвовали в викторине в пабе, и одним из вопросов был: «Сколько костей в организме человека?» Я ошибся где-то на 60, вызвав негодование своих товарищей по команде. Я пытался было объясниться: этому никого не учат; не может быть такой клинической ситуации, в которой это действительно нужно будет знать; это бесполезный факт; я не стал бы ожидать от Рона, что он скажет, сколько всего разных налогов существует… Но уже поздно. По искаженным ужасом лицам моих приятелей становится понятно, что они все вспоминают те случаи, когда обращались за медицинским советом к врачу, который даже не знает, сколько в человеческом теле костей. Три остальные команды дали правильный ответ[85].

2 июня 2008 года, понедельник

Женская консультация. Вызвала акушерка, чтобы я осмотрел ее пациентку – первая беременность с низким риском, 32-я неделя, пришла на очередное обследование. Акушерке не удалось поймать сердцебиение плода с помощью фетального монитора[86], так что попросила меня взглянуть. Такое случается довольно часто, и в 99 процентах случаев все оказывается в порядке. Обычно я иду за портативным аппаратом УЗИ, прикатываю его, словно тележку с едой в гостинице, быстренько показываю на мониторе родителям сердце их ребенка, а затем укатываю его обратно, скалясь, словно ведущий телевикторины. После того как они безуспешно пытались услышать биение детского сердечка, все, что им нужно, – это лишь безоговорочные доказательства на экране того, что он в норме.

Данный случай, однако, явно относится к тому самому одному проценту, что мне становится ясно, как только я захожу в кабинет. Акушерка явно знает свое дело, и она бледная как смерть. Пациентка – терапевт, замужем за ординатором-офтальмологом, так что мы оказались в редкой ситуации, когда все присутствующие уже знают, что что-то совсем не так. Я даже не могу выдавить из себя привычные «уверен, что все в полном порядке», готовясь провести УЗИ.

В довершение ко всему мне еще пришлось вызвать консультанта, чтобы тот официально подтвердил смерть плода, хотя и мама, и папа оба знали, что передо мной на экране были четыре неподвижные камеры сердца их нерожденного ребенка. Она вела себя рационально, практично, сдержанно – резко переключилась в рабочий режим, полностью отгородившись, подобно мне, от эмоций. Он же просто разбитый. «Родители не должны хоронить своих детей».

5 июня 2008 года, четверг

Мой график дежурств мотает меня по всей больнице чуть ли не в случайном порядке – из женской консультации в операционную гинекологии, из клиники лечения бесплодия – в родильное отделение, от колоноскопии – к УЗИ, так что вокруг ни одного знакомого лица. Я уже чуть ли не отчаялся увидеть кого-нибудь, кого я узнаю, – если не считать работников соседней кофейни.

Редко когда повторно видишься с пациентами, однако во время вечернего обхода родильного отделения я наткнулся на того самого терапевта, который диагностировал ранее на этой неделе внутриутробную смерть плода. Теперь она пришла на индуцированные роды[87]. Странно, но они вместе с мужем вроде как рады меня видеть – я для них знакомый человек, которому не нужно ничего объяснять, который в курсе случившегося и может немного подбодрить в этот кошмарный, страшный день.

Что тут вообще можно сказать? Огромный и прискорбный недостаток нашего обучения в том, что никто никогда нас не учил разговаривать со скорбящими парами. Будет лучше или хуже, если я скажу, что в следующий раз обязательно все получится? Мне хочется дать им надежду, однако кажется, что лучше этого не говорить. Звучит как какая-то особо извращенная версия поговорки «на нем свет клином не сошелся», сказанной после расставания с возлюбленным, словно один ребенок может полностью заменить другого. Сказать, как я им сочувствую? Разве тем самым я не стану перетягивать внимание на себя, вынудив их задуматься о чувствах еще одного человека? Им хватает жалости и сочувствия со стороны родных – зачем им это от постороннего человека? Может, обнять? Или перебор? Или недобор?

Делай то, что умеешь. Я просто рассказал им, что произойдет в ближайшие несколько часов. У них тысячи вопросов, на которые я отвечаю по мере своих возможностей. Очевидно, что так они справляются со своим несчастьем, фокусируясь на его медицинском аспекте.