Теряя сына. Испорченное детство Камата Сюзанна

Она останавливается и проверяет пейджер. Может, получила сообщение от своего загадочного мужчины. Скорее всего, они договорились встретиться, пока я с Кеем. Ничего не имею против – лишь бы Кея это не касалось.

– Ну, как ты сегодня? – говорю я. Хочется его поцеловать, но я не смею.

Он изучает свои колени.

–  Гэнки?

–  Гэнки,  – подтверждает он, глядя на меня сквозь ресницы.

– Хорошо. Знаешь что? Я сегодня принесла тебе книгу. Помнишь, я часто читала тебе вслух?

Он кивает.

– Помнишь «Спокойной ночи, луна»?

Еще кивок.

– Помнишь Бабара? Мэделин? Собачку по кличке Спот?

Он не отвечает, но смотрит на красную книгу у меня в руках: «Дракон моего папы». Я говорю ему, что это была моя любимая книга, когда я была маленькой, что она про приключения маленького мальчика, которого зовут Элмер Элеватор. Он убежал из дома, чтобы спасти маленького дракончика.

– Тебе интересно? Почитать?

Он не отвечает, только смотрит на меня сквозь ресницы.

– Ладно. – Я прочищаю горло и открываю книгу. Глава первая. «Мой папа встречает Кота».

На следующий день я покупаю футбольный мяч. Еду с ним в Токусиму на автобусе. Мяч новый и сильно пахнет.

Ни разу не был в деле. Сначала я хотела поиграть с ним, попросить Эрика на учить меня каким-нибудь трюкам, но потом передумала. Путь эта вещь будет с самого начала только наша.

Автобус останавливается, я проталкиваюсь к выходу – мяч у груди, защищает мое нежное сердце. Спрыгнув с подножки, иду вниз по улице – она спускается с холма – к парку. Что, если его там нет? Останавливаюсь, закрываю глаза, делаю глубокий вдох. Открываю глаза – а он тут. Один. Чудо.

Остаток пути бегу. Мой мальчик сидит на корточках в траве, футболка задралась, под ней видна полоска бледной кожи. Он уже вырос из этой одежды. Неужели они этого не видят – его бабушка и Юсукэ? Или эта свадьба так их занимает, что им некогда?

Футболку, думаю я. Куплю ему футболку. Но ведь он не сможет ее носить. Они ведь заметят. Спросят, откуда она.

Я от него всего в нескольких футах, когда он поднимает глаза. Мгновенный всплеск радости, и тут же – настороженное выражение.

Протягиваю ему мяч.

– Может быть, научишь меня чему-нибудь? Покажешь, как вести?

Он подходит ближе, как белка к ореху. Выхватывает у меня мяч, подбрасывает его высоко в воздух. Когда мяч летит вниз, он принимает его на колено.

Я хлопаю в ладоши:

– Замечательно!

Он отвечает мне широкой улыбкой. Каким-то образом я догадываюсь, что никто его так не хвалит с тех пор, как я ушла.

– Что ты еще умеешь?

Он ничего не отвечает, останавливает мяч стопой и ведет его по полю. Разворачивается и с разбега бьет по мячу. Хороший удар. Мяч летит прямо ко мне.

Он приходит на следующий день, и через день. Мы уже на третьей главе.

– Что Элмер Элеватор положил в рюкзак? – спрашиваю я. – Ты помнишь?

– М-м-м. – Кей защипывает пальцами нижнюю губу. – Жвачку?

– Да! Что еще?

– Розовые леденцы, резиновые колечки, зубную пасту, шесть увеличительных стекол…

– Очень хорошо. Что еще?

– Сандвичи с арахисовым маслом.

– Да! Двадцать пять сандвичей с арахисовым маслом. Это круто, правда?

Он слушает, понимает, ему так же интересно, как мне, когда мне было шесть лет, – от всего этого впору расплакаться. Но его это, скорее всего, напугает, поэтому я открываю книгу и начинаю читать следующую главу.

Изредка налетает ветер и шелестит страницами. У наших ног танцуют жухлые листья. Кей склонился ко мне на руку и рассматривает картинки.

Ему нравится картинка, где тигры жуют жвачку и где Элмер Элеватор сидит на голове носорога.

Мы доходим до места, где носорог наплакал целое озеро. Здесь я останавливаюсь и закрываю книгу, зажав страницу пальцем.

– Как ты думаешь, – спрашиваю я, – почему плакал носорог?

Кей глядит на детей, играющих в футбол, затем в небо.

–  Окасан га инай кара.  – «Потому что у него нет мамы».

Совершенно не думая, прижимаю его к себе, прижимаюсь лицом к его шее.

– О нет, – говорю я. – Все не так печально. – Напряжение уходит из его тела. Когда я отпускаю его, он поднимает глаза. В них – вопрос. Он спрашивает не только о том, что в книжке.

Опять не успев подумать, я вдруг говорю:

– А давай убежим вместе и найдем настоящего дракона!

Она на самом деле красивая, моя русалка – раз уж я сама это признаю. Переливчатая зеленая чешуя – она будет вспыхивать и блестеть под солнцем. Коралловые волосы – горящие крупные, одушевленные локоны, как у Тинторетто. На шее ожерелье из ракушек. Руки скрещены на груди. Мне даже страшно вставать на нее ногами.

Хочется повесить ее на стену, но я пересиливаю себя. Когда краска высыхает, я покрываю ее прозрачным полиуретаном, даю ей имя – Эсмеральда – и иду с ней на пляж.

Мне слегка неловко, но я напоминаю себе об этих лыжниках-японцах, которые тратят целое состояние на одежду и снаряжение. Они выглядят круто, пока сидят на подъемнике, но, надев лыжи, тут же начинают пахать носом снег. Вот и я тоже – модный серфингист. Но оказывается, никому нет дела до того, какой я серфингист.

Расстегиваю чехол, достаю Эсмеральду – и слышу со всех сторон восторженный визг. Вокруг меня тут же собирается толпа девчонок в гидрокостюмах и водостойком макияже.

–  Кавайи! Доко дэ катта но?

Я отвечаю, что это та же самая доска, с которой я всегда сюда приходила, и что я купила ее уже не новую.

– Я ее сама раскрасила!

–  Хонто? – Опять визг, и они тянут меня за руку и взахлеб рассказывают, что бы им хотелось увидеть на своих досках. Одна хочет персонажа манги – девушку-воина Сэйлор Мун. Другая – пейзаж Гавайев.

– Сколько будет стоить? – спрашивает кто-то из них.

Я называю сумму, которая мне кажется астрономической. Они переглядываются, бормочут, хихикают.

–  Ясуи, нэ?

Говорят, что дешево. Ну да, они ведь все живут с родителями и подрабатывают. Можно было запросить и больше. Я видела их чехольчики для мобильных телефонов – от Гуччи.

Я еще не успела проверить Эсмеральду в деле, еще не приехал мой «тренер», а я уже получила пять заказов: достаточно для того, чтобы выбраться из нищеты. Даже, наверно, останется на подарок Кею. «Геймбой». Робот. Все, что он захочет.

Записываю адреса и телефонные номера и вдруг слышу громкий нарочитый кашель.

– Доброе утро, Эрик.

Девушки здороваются хором. Вижу, как одна из них незаметно толкает другую локтем. Он все его хотят. Интересно, сколько он еще продержится.

Но сейчас он выше этого. Мысленно он уже на волне.

– Ну ладно, Джил. Ты растянулась? Готова помокнуть? – Тут он замечает Эсмеральду. – Эй, я кажется влюбился.

– Могу и твою доску расписать, – говорю я. – В конце концов, я перед тобой в большом долгу.

– Я это учту.

Уезжаю. Уже собрала сумку. Разобрала вещи, кое-что, с чем не смогла расстаться, послала в Америку матери. Остальное отправится на блошиные рынки, друзьям, в мусорный контейнер. Заворачиваю хрустальные бокалы для вина и фарфоровые чашки и тарелки в газету и иду навестить Веронику.

В прихожей у нее пахнет деревом и лаком. Волосы Вероники перехвачены банданой. Она одета в мягкую хлопчатобумажную рубашку с закатанными рукавами и выцветшие джинсы. Она прибавила несколько фунтов, и щеки у нее порозовели.

– Давно не виделись, – говорю я. Вручаю ей посуду и обнимаюсь.

– Что это? – спрашивает она.

– Это? Да ничего особенного. Разбиралась у себя, подумала, вдруг тебе пригодится.

Она не понимает, улыбается.

– Ну, спасибо. Заходи-заходи, не стой. Я сделала печенье. Выпьем кофе.

Точно, печенье – в холле на меня обрушивается запах корицы. Идем с Вероникой в кухню. Там, на длинной тарелке, разложены печенья в форме самолетиков и корабликов.

– Это для Луиса, – говорит она. – Ну, мужу они тоже нравятся.

Большие окна, белые стены – кухня светлая-светлая. По контрасту она напоминает мне о темном клубе, где мы провели столько вечеров. Мне становится немного грустно. Несмотря ни на что, я скучаю по «Ча-ча-клубу» – по Бетти, маме Морите, Юко, даже некоторым клиентам.

Кофе варится. Вероника снимает с полки фотоальбом.

– Мы ездили в «Хьюис тен бош», – говорит она, открывая первую страницу. И вот посреди искусственной голландской деревни стоят Луис, Вероника и Сима-сан. Все улыбаются, за спиной – поле тюльпанов. На следующей фотографии то же, но вместо Симы-сан – мать Вероники. На следующей – все четверо на фоне ветряной мельницы.

– Как Луис? – спрашиваю я. – Ему здесь нравится? – Смотрю на настенные часы. Он скоро должен вернуться из школы.

Лицо Вероники принимает то отсутствующее выражение, которое хорошо знакомо мне по нашим совместным ужинам. Но она быстро берет себя в руки и возвращается к реальности.

– Он скучает по друзьям. Ему нужно время, чтобы приспособиться. Но да, ему здесь нравится.

Она рассказывает, что в следующем месяце Сима-сан везет их в Диснейленд.

– Надеюсь, он больше не будет ходить в «Ча-ча-клуб», – говорю я. Это была шутка, но она воспринимает ее серьезно.

– Нет, не будет. Он каждый вечер после работы идет прямо домой. Мы ужинаем вчетвером.

Мне хочется верить, что мое счастье тоже возможно. Ужинать с Кеем каждый вечер, печь ему печенье… У меня появляется мысль рассказать ей о моем плане, но чем меньше людей знают, тем лучше. Мне и так уже снятся кошмары о том, как нанятые бандиты крутят руки людям, которых я люблю, выпытывая информацию.

Утро. Я прячусь за деревом. Сердце стучит как бешеное. На руке сидит комар, но я боюсь его смахнуть – нельзя шевелиться, нельзя, чтобы меня заметили. Я в темных очках, на моих прерафаэлитских локонах – черный шарф.

Мимо идет женщина, и даже мой длинный нос не привлекает ее внимания. Маскировка, похоже, работает.

Школьный двор постепенно заполняется детьми. Ранцы болтаются на спинах, фляжки – на поясах. Мои глаза перебегают от мальчика к мальчику. Ищу, ищу, жду, жду, каждая секунда как час, как день, как неделя. Наконец вижу родную походку, оттенок рыжего вместо смоли на голове. Щечки блестят на солнце. Он прикрывает глаза рукой. Думаю, он меня заметил. Выхожу из тени, машу.

Он бросается было ко мне, но передумывает. Он идет в самом центре группы, другие отделяют его от меня, как скорлупа.

Он приближается. Смотрит на меня. Я улыбаюсь. Маню его рукой.

Он отводит взгляд, смотрит на окружающих его мальчиков. Останавливается, наклоняется – вроде бы шнурок развязался. Другие мальчики уходят вперед. Он один, он рядом. Я протягиваю руку.

Он подходит, любопытный, как мышонок.

Майя уже позвонила в школу и сказала, что его сегодня не будет. Легкая простуда. Его хватятся только ранним вечером.

– Привет. – Я затаскиваю его в тень, и мы уходим по переулку. – Хочешь отправиться в приключение?

Он пожимает плечами, затем кивает.

Я нагибаюсь и беру его за плечи.

– Сейчас мы поедем в аэропорт и сядем на самолет. Мы полетим смотреть дракона!

–  Обатян ва?

Я киваю, стараясь казаться спокойной. Ладони начинают потеть.

– Позвоним окасан, когда долетим. Пошлем ей открытку.

–  Отосан ?

– Ему мы тоже пошлем открытку.

Он склоняет голову набок, как будто не очень верит.

Чуть-чуть встряхиваю его за плечи.

– Ты что, это будет весело! А если тебе не по нравится, то я тебя обратно верну, прямо сюда, на это место!

Слышу, как за спиной открывается дверь, и вся каменею. Поворачиваюсь – ничего страшного. Просто из дома выходит какая-то старуха.

– Пойдем! – Я подталкиваю его вперед.

Он хмурится, ему не нравится моя настойчивость.

– Прости, – говорю я, – но мы должны поторопиться. Надо успеть на паром.

Мы на пароме. Кей смотрит на дельфинов. Он облокотился о поручень, соленый ветер треплет ему волосы, а я крепко держу его сзади за рубашку. Естественно, он не упадет за борт. И тем более не прыгнет. Это просто предлог для того, чтобы почти касаться его.

– Когда приедем в Индонезию, я покажу тебе комодского дракона! – Я ему уже это говорила, но хочу еще раз напомнить. Мы не в гостинице будем сидеть, как в прошлый раз, мы отправляемся в большое путешествие. Да и я теперь другая. Не курю уже больше месяца. Почти бросила пить. Научилась кататься на доске для серфинга. Я могу о нем позаботиться.

–  Ати! – кричит он.

Меня печалит, что он говорит по-японски. Как будто у него из головы испарились все английские слова, которым я его учила. Иначе говоря, ему хорошенько промыли мозги.

– По-моему, это просто буй, – говорю я.

Он разочарованно отходит от поручня, отворачивается от моря.

–  Хара гэта. – «Есть хочу».

– Ну, пойдем. Куплю тебе что-нибудь.

Он не отвечает на мою улыбку. Мы поднимаемся на пассажирскую палубу и затем еще на палубу выше, где находится кафе. Он хочет чипсы и мороженое. Рисовый шарик, завернутый в сушеные водоросли. Шоколадные конфеты. Кладу на стойку хрустящую банкноту. Беру все, что он хочет. Он выхватывает чипсы у меня из руки и разрывает пакет зубами.

– Эй! А где «спасибо»?

Он замирает – манеры в него все же хорошо вдолбили, – затем с легким поклоном – одной головой – говорит:

– Сапа сиба. – Чисто японское произношение.

Стараюсь не показать своей обеспокоенности.

На самом деле я хочу сказать вот что: «Перестань вести себя так, будто оказываешь мне какую-то огромную услугу. Я твоя мать, и если ты будешь расти без меня, это наложит отпечаток на всю твою последующую жизнь. Подожди немного, и будешь счастлив. Доверься мне». Даже если я скажу, он, скорее всего, не поймет это по-английски.

–  Ойсии ? – спрашиваю я, когда он принимается за мороженое. «Вкусно?»

Он кивает и вдруг протягивает мороженое мне. Хочет, чтобы я попробовала. Я чуть не плачу.

Откусываю кусочек.

В этом момент я начинаю верить, что все в конце концов будет хорошо.

Мороженое тает на языке. Я стараюсь не глотать его, продлить это ощущение.

Он ест, потом опять предлагает мне.

Остаток пути мы сидим и едим мороженое и конфеты.

– А помнишь, ты любил «Спагетти-Оу»? – спрашиваю я.

Он склоняет голову набок.

– Ну, такие маленькие круглые макароны в томатном соусе?

Я вижу, что он изо всех сил старается вспомнить. Но не помнит.

– Ну ладно. Ничего. В Америке вспомнишь.

Чего мне на самом деле хочется – это приготовить ему что-нибудь. Что-нибудь полезное для здоровья, например овощи, порезанные сердечками и звездочками и приготовленные на пару; или жареного цыпленка, обмазанного яйцом и обвалянного в кукурузных хлопьях; самодельные макароны с домашним сыром. То, что готовила моя мать. Но это позже, когда придет время.

Когда мы причаливаем, Кей позволяет мне обнять его. Он уже не так напряжен, как раньше.

Он надевает свой ранец, а я поднимаю сумки. Тяжелые. Иду как старая вьючная лошадь. Мы сходим с парома.

На пристани стоит автобус – ждет пассажиров до аэропорта. Аэропорт отсюда уже видно, там взлетают и садятся самолеты. Я подавляю желание броситься бегом и подстраиваюсь под шаг Кея. Он смотрит на взлетающий самолет – большой, пассажирский.

– Ты уже летал на самолете, – говорю я. – Когда тебе было три года. Помнишь?

Он качает головой, пожимает плечами:

– Чуть-чуть. Мы смотрели кино и пили шоколадное молоко.

– Это было весело, правда? В этот раз тоже будет весело. Будет замечательно.

– Летом мы с папой ездили в Диснейленд, – говорит он.

Я спрашиваю себя, сильно ли он привязан к отцу, будет ли сильно скучать.

– В Америке тоже есть Диснейленд. Только он называется Диснейуорлд.

Ему интересно. Он спрашивает:

– А там есть драконы?

– Скорее всего, нет, Кей. Комодские драконы живут только на одном острове. Больше, насколько я знаю, их нигде нет.

– Даже в зоопарке?

– Ну, в зоопарке, может, и есть…

Автобус останавливается, и мы идем к стойке регистрации.

– Ваши паспорта, пожалуйста, – говорит женщина в униформе «Эйр Гаруда».

После некоторой заминки достаю из сумки две темно-синие книжечки, кладу их на стойку.

– Это мой, это моего сына.

Ее пальцы забегали по клавиатуре. Она внимательно смотрит на фотографии, сверяет их с оригиналом, и мы получаем два места в конце салона, для некурящих, естественно. Ставлю багаж на конвейерную ленту, и он уезжает. Мне вдруг становится значительно легче – и душевно, и физически. Одной рукой держу Кея, другой, так же крепко, – билеты.

До рейса еще довольно много времени, но я как-то неуютно себя чувствую в вестибюле. Хочется оказаться позади всех пунктов проверки и досмотра, поскорей пройти точку невозврата.

– Пойдем посмотрим, что у них тут есть в магазинах беспошлинной торговли, – говорю я. – Может, найдем каких-нибудь вкусных конфет.

Кей ошеломлен количеством народа – туристы-японцы семьями, везут за собой огромные жесткие, новенькие чемоданы, или целыми группами, обступили гидов с флажками в руках. Но есть и женщины в хиджабах и сари, мужчины с лицами цвета темной нуги и светлокожие и светловолосые туристы с далекого севера. Слышна французская, арабская, китайская речь. Американец кричит жене: «Дорогая, подойди сюда, ты только посмотри на это!» Он громкий, высокий и бледный. Неужели и я здесь так выделяюсь?

Тяну Кея мимо всего этого разнообразия к контрольно-пропускному пункту. На голове мужчины, стоящего в очереди впереди нас, – тюрбан. Возможно, он сикх, возвращается домой в Индию. Он спокоен и собран и даже не морщится, когда охранник с круглым младенческим лицом просит его отойти от конвейера, и начинает щупать его вещи.

Следующие пассажиры – японская семья – проходят вообще без всяких проблем.

Я снимаю с Кея ранец и кладу его на ленту конвейера. Затем – свою сумочку. Смотрю на монитор, вижу там свою книгу, запасную футболку, пакетик сушеных манго – все черно-белое. Проходим сквозь металлодетектор. Я протягиваю руку к сумочке.

– Пройдите, пожалуйста, сюда. – Охранник показывает на стоящий чуть поодаль стол. Они просто дополнительно проверяют всех иностранцев, думаю я. Мимо проходит сильно накрашенная японка. Я вздыхаю. Да, хорошо все-таки будет уехать из этой страны.

– Может, пойдем потом и купим сока? – спрашиваю я Кея, стараясь не обращать внимания на то, как этот тип роется в моих тампонах.

Он кивает.

– Смотри, там самолет с покемонами! – Он показывает пальцем в окно. – Мы на нем полетим?

– Может быть, в следующий раз. Если тебе на самом деле хочется.

Он смотрит на меня и улыбается. Мое обещание – почти наверняка вранье, но за такую улыбку я постараюсь его выполнить. Постараюсь.

И тут охранник высыпает на стол все из ранца Кея. За время нашего путешествия на пароме мне как-то не довелось в него заглянуть, поэтому мне любопытно, что же он таскает с собой. Комикс, запасные трусы и носки, пачка разных картонных карточек. Матерчатый амулет – такие продают в храмах; считается, что они защищают во время путешествия и помогают при сдаче экзаменов. Охранник берет его и переворачивает на ладони. Что-то выпадает. Он подносит амулет к носу, затем резко открывает его. На ладонь высыпаются сухие листья. Сначала я думаю, что это чай, но потом понимаю, что это совсем не чай. В животе словно взрывается пузырь с ледяной водой.

Охранник смотрит на меня. Его взгляд не предвещает ничего хорошего.

– Ваши паспорта, пожалуйста. – И он что-то говорит в рацию.

Я вцепляюсь в руку Кея.

Ладонь начинает потеть. И лоб, и спина, и подмышки. Мимо один за другим проходят японские туристы – вперед, к Гавайям, к Сиднею, к Гуаму. А мы стоим на одном месте – кажется, что уже несколько часов, но часы показывают, что всего пять минут.

На шестой минуте Кей говорит:

– Смотри. Полицейский.

И не один, а несколько. Приближаются неотвратимо, как ураган. Люди шарахаются от них в разные стороны, словно действительно от урагана. В Америке был бы слышен шум тихо переговаривающейся толпы. Здесь же – внезапная и полная тишина.

– Ямасиро Джил-сан? – спрашивает самый молодой из них. – Мы хотим задать вам несколько вопросов. – У него безукоризненный английский. Наверно, учился за границей.

Он не удостаивает меня ответом. Я вдруг вижу, что один из полицейских в юбке. Женщина-полицейский протягивает руки к Кею, и я, зная, что у меня большие проблемы, подталкиваю его к ней.

– Мамочка! – Он хватает меня за рукав. Глаза у него большие от страха.

– Все будет хорошо, малыш, – шепчу я. – Они просто хотят немного поговорить. Я очень скоро вернусь. – Я вру и знаю, что вру. Пытаюсь улыбнуться Кею, но на глаза наворачиваются слезы. А потом мне становится все равно, кто что думает. Я падаю на колени и прижимаю его к себе. Он обнимает меня за шею. Он дрожит и влажно дышит мне в ухо. Он плачет.

– Ямасиро-сан. – Кто-то трогает меня за плечо.

Прикосновение мягкое, но я представляю, как те же руки будут растаскивать нас в стороны. Этого я не смогу вынести. Я отпускаю сына.

– Кей, я люблю тебя, – говорю я, глядя прямо ему в глаза. – Не забывай об этом.

– Я тоже тебя люблю, мамочка.

Я снова потеряла своего сына.

Они отвели меня сначала в туалет, где мне велели пописать в стаканчик, а затем в комнату, где стоял только стол с двумя складными стульями. И вот я сижу на одном из этих стульев, обхватив голову руками. Что они сделают с моим сыном? Увидели ли они, что на его ранце написан номер телефона и адрес в Токусиме? Позвонили ли они его отцу или вокруг него так и будут находиться одни незнакомые люди?

Свет слишком яркий. Из угла за мной пристально следит маленькая камера. Входит полицейский и садится напротив меня.

– Вы пытались пронести на борт марихуану, – говорит он.

– Нет-нет! – говорю я. – Я не курю марихуану. И никогда не курила.

Пытаюсь вспомнить тот случай с Полом Маккартни. На въезде в Японию при нем было пятьсот граммов марихуаны. Он сказал полицейским, что все полкило – только для его личного пользования. В общем-то, он немного просидел, но его выслали из Японии и больше туда не пускали. Фанаты музыканта были возмущены этим арестом. Официальные лица заявили, что, поскольку он не знал японских законов, касающихся легких наркотиков, они приняли решение его отпустить.

– Мне очень жаль, – говорю я. – Я не пыталась провезти наркотик. Я не знала, что в вещах моего сына есть марихуана. Я не собирала его ранец. Скорее всего, наркотик кто-то подбросил. Мне следовало быть более внимательной. Мне очень, очень жаль.

– Кто собирал его ранец?

Я могла бы назвать имя, но это было бы подло. Майя всего лишь испорченный ребенок. В сущности, она хорошая девушка. Я не хочу рушить ее жизнь – после такого ее трудно исправить.

– Его бабушка. Сецуко Ямасиро. – Да какого черта. Не посадят же они ее в тюрьму. – Мы прибыли сюда на пароме. Мне кажется, в какой-то момент сын оставил ранец без присмотра. Ему захотелось в туалет. Возможно, именно тогда кто-то подбросил ему наркотик. Я не знаю. Это не я. Пожалуйста, поверьте!

Мне кто-то говорил, что в Японии представители власти более лояльно относятся к тем, кто всячески показывает свое раскаяние. От легкого унижения еще никто не умирал.

– Мне очень, очень жаль, что так получилось. Я должна был проверить все вещи. Я в ужасе оттого, что у моего сына оказалось нелегальное вещество. Я люблю его больше всего на свете. Пожалуйста, простите меня. – Смотрю в пол, глотаю слезы.

Он вздыхает.

– Боюсь, я ничего не могу сделать. Нам придется вас задержать.

В сопровождении двух сотрудников полиции я выхожу из здания аэропорта и иду к припаркованной перед входом полицейской машине. Час спустя я уже сижу в грязной темной камере вместе с двумя девочками-проститутками. Гляжу в стену. На ней пятно. Девушки перешептываются, они говорят обо мне. Я так вымотана, что мне все равно.

Перед глазами проплывают образы: Майя засовывает амулет в ранец Кея; Филипп ждет меня в аэропорту в Джакарте; гангстер угрожает мне в «Ча-ча-клубе»; Майя едет в машине с Юсукэ; лицо моего сына, каким я его видела в последний раз. Когда мне разрешат позвонить? Сможет Готонда-сан помочь мне на этот раз?

Перед тем как запихнуть меня в камеру, мне выдали футон. Он совсем тонкий, свалявшийся. Не бодрствую, но и спать не могу. Всю ночь напролет думаю о Кее. Утром охранник приносит завтрак – суп вакамэ . Угрюмо хлебаю под любопытными взглядами сокамерниц.

– Скоро будет зарядка, – говорит одна из них, обращаясь ко мне, – а потом разрешат покурить.