Эрагон. Возвращение Паолини Кристофер
– Но как это сделано? Как эти штуки тебе в пальцы… вбили?
Шрргниен ответил не сразу.
– Сперва тебя погружают в глубокий сон, и никакой боли ты не чувствуешь, а потом… потом просверливается дырка прямо в суставе… – Он умолк и что-то быстро сказал Орику на своем языке.
– И в эту дырку вставляется металлическое гнездо, – пояснил Орик. – А потом еще все закрепляется с помощью магии. Когда воин полностью приходит в себя и руки у него заживают, в такие металлические гнезда можно вставлять штыри различных размеров.
– Понимаешь теперь? – спросил, улыбаясь, Шрргниен. Он взялся за штырь, торчавший из сустава указательного пальца на левой руке, легко повернул его, вынул и протянул Эрагону.
Эрагон, качая головой, покатал острый штырь на ладони и сказал с завистью:
– Вот бы и мне такие «Стальные Кулаки»! – Он вернул штырь Шрргниену.
– Это очень опасная операция, – возразил Орик. – На нее решаются очень немногие кнурлане. Можно запросто лишиться способности руками управлять, если тебе неудачно отверстия просверлят. – Он показал Эрагону свой мощный кулак. – У нас-то кости потолще, чем у людей, и то мы их трогать опасаемся. А у вас Аскудгамлн может вообще не прижиться.
– Ладно, я твои слова запомню, – сказал Эрагон, но ему по-прежнему весьма заманчивой казалась возможность драться с помощью таких «стальных кулаков», которые, наверное, способны даже латы ургалов пробить. Да, это было бы замечательно!
После ужина Эрагон сразу ушел в свою палатку. При свете костра он видел сквозь ткань палатки силуэт Сапфиры, казавшийся вырезанным из черной бумаги. Дракониха устроилась прямо под стеной его временного убежища.
Эрагон сидел, закутавшись в одеяла и поджав под себя ноги, и тупо смотрел перед собой – спать ему еще не хотелось. Мысли сами собой тут же повернули к родным местам. «Как там Роран, – думал он, – и Хорст? И все остальные жители Карвахолла? Интересно, в долине уже начали сев?» Печаль и тоска по дому терзали душу Эрагона.
Он вытащил из заплечного мешка деревянную плошку, до краев наполнил ее водой из бурдюка и, сосредоточившись на образе Рорана, прошептал: «Драумр копа!»
Как всегда, вода сперва почернела, потом засверкала, как стекло, и на поверхности ее появилось изображение – Роран, сидящий в полном одиночестве в какой-то комнате, освещенной одинокой свечой. Эрагон сразу узнал эту комнату в доме Хорста и догадался, что Роран, оставив работу на мельнице в Теринсфорде, вернулся в Карвахолл. Сейчас его брат сидел, чуть согнувшись, опершись локтями о колени и опустив подбородок на сцепленные перед собой пальцы. Он неотрывно смотрел куда-то в стену с таким выражением лица, которое Эрагон очень хорошо знал: Роран явно пытался решить какую-то сложную задачу. Впрочем, выглядел он неплохо, хоть и казался несколько усталым, и Эрагон, успокоившись, позволил магическим чарам развеяться. Изображение исчезло, и вода в плошке опять стала прозрачной.
Эрагон вылил воду, лег, натянув одеяла до самого подбородка, и закрыл глаза. Вскоре он почувствовал, как его окутывает та теплая пелена, что отделяет бодрствование от сна и делает реальную действительность зыбкой и неопределенной, а мысль, напротив, высвобождает, выпускает на волю из сковывавших ее пределов сознания и условностей, и тогда все на свете начинает казаться возможным.
Сон все же сморил Эрагона. Спал он крепко, хотя и недолго, ибо ему приснился странно яркий и тревожный сон, после которого он, вздрогнув, проснулся.
Над ним расстилались страшные небеса, черные от дыма пожарищ. И в этой черно-красной мгле высоко-высоко над землей, куда не долетали стрелы, мелькавшие в воздухе, парили вороны и орлы. А внизу шла великая битва, и какой-то воин лежал на истоптанной множеством ног земле в помятом шлеме, в окровавленной кольчуге. Но лица его видно не было: оно скрывалось под вскинутой в каком-то странном жесте и навеки застывшей рукой.
Затем перед Эрагоном мелькнула еще чья-то рука в латной перчатке. Эта рука заслонила от него все остальное, и он увидел, как сжались в кулак стальные пальцы, и невидимый воин в латах ткнул указательным пальцем в лежащего на земле человека – видимо, своего поверженного врага, – и в этом жесте была неумолимость и жестокость самой Судьбы.
Видение это все еще стояло перед глазами Эрагона, когда он выполз из палатки и пошел искать Сапфиру. Он обнаружил ее недалеко от лагеря, дракониха завтракала, доедая чью-то покрытую шерстью тушу. Эрагон рассказал ей о своем сне, и она сразу перестала рвать свою добычу, словно вдруг забыв о ней. Потом проглотила тот кусок, который уже держала в зубах, и сказала:
«Когда тебе в последний раз снилось что-то подобное, твой сон оказался пророческим. Но неужели в Алагейзии могла начаться война?»
Эрагон в отчаянии отшвырнул ногой валявшуюся на земле ветку и воскликнул:
«Откуда же мне знать! Бром говорил, что можно вызывать лишь образы тех людей, мест и вещей, что ты уже видел когда-то. Но я совершенно точно никогда не бывал в том месте, которое мне приснилось! Да и Арью, когда она мне впервые приснилась в Тирме, я до того ни разу не видел…»
«Может быть, Тогира Иконока сможет объяснить это?» – предположила Сапфира.
Эрагон кивнул.
Вскоре встали и все остальные и стали готовиться к дальнейшему пути. Гномы, похоже, повеселели и успокоились, оказавшись на приличном расстоянии от Тарнага. Когда они, отталкиваясь шестами, вновь двинулись по течению Аз Рагни, Экксвар, правивший тем плотом, где был Сноуфайр, запел хрипловатым басом:
- Вниз по стремительной Мер-Уош,
- Что кровью рождена великой Килф,
- Мы на плотах своих плывем
- Навстречу Дому, очагу и славе.
- Под небом, где орланы белохвостые парят,
- И сквозь леса, где великаны-волки правят,
- Плывем мы на плотах кроваво-красных
- Навстречу золоту, железу и алмазам.
- Крепка моя рука – в ней молот мой тяжелый;
- И оберег заветный хранит меня с тех пор,
- Когда, покинув Дом родных мне кнурлан,
- Отправился я в дальнюю пустыню…
Вскоре песню подхватили и другие гномы, добавляя к ней все новые и новые куплеты. Пели они на своем языке, и под негромкое гудение их голосов Эрагон осторожно пробрался на нос плота, где, скрестив ноги и глядя вдаль, сидела Арья.
– Мне приснился странный сон… – неуверенно начал Эрагон, и Арья с интересом взглянула на него. Он рассказал ей о том, что сперва с помощью магии вызвал образ Рорана, а потом и о своем загадочном и страшноватом видении. – Если это связано с тем, что я пытался увидеть родные края…
– Нет, – прервала его Арья и заговорила очень медленно, старательно подбирая слова, словно для того, чтобы избежать недопонимания. – С Карвахоллом твой сон не связан. Я и раньше много думала над тем, каким образом тебе удалось увидеть меня в застенках Гиллида, и пришла к выводу: пока я лежала без сознания, душа моя искала помощи от кого угодно.
– Но почему она выбрала именно меня?
Арья кивнула в сторону Сапфиры, спокойно рассекавшей воды реки.
– Видимо, я привыкла к присутствию в моей жизни Сапфиры, ведь я пятнадцать лет стерегла ее яйцо, вот моя душа и устремилась к чему-то знакомому, связанному с нею. И я невольно проникла в твои сновидения.
– Неужели ты настолько сильна, что можешь установить мысленную связь с кем-то в Тирме, сама находясь в Гиллиде? Ведь тебя тогда еще и зельем каким-то опоили.
Призрачная улыбка мелькнула на лице Арьи.
– Я могла бы стоять у ворот Врёнгарда и мысленно разговаривать с тобой, и ты слышал бы меня столь же ясно, как сейчас. – Она помолчала. – Но вернемся к твоему сну. В Тирме ты не пользовался магическим кристаллом, чтобы вызвать мой образ, но все же увидел меня. И сегодня ночью ты просто спал, а не занимался магией, значит, твой сон порожден предчувствиями, и скорее всего вещий. Известно, что вещие сны изредка случаются у представителей всех народов, способных глубоко чувствовать, но все же наиболее часто они бывают у тех, кто пользуется магией.
Плот качнуло, и Эрагон ухватился за узел с припасами, принайтовленный к бревнам.
– Если то, что я видел, действительно должно произойти, разве мы в силах изменить неотвратимое? Разве наши желания имеют хоть какой-то смысл? А что, если я вот сейчас брошусь в воду и утону?
– Но ты же не бросишься и не утонешь. – Арья обмакнула в воду указательный палец и долго смотрела на каплю, повисшую на его конце. – Когда-то очень давно эльфу по имени Маерзади приснился вещий сон о том, что во время сражения он случайно убьет своего сына. Решив, что лучше ему не жить, чем стать исполнителем воли Судьбы, он совершил самоубийство, спасая сына и доказав, что будущее все-таки в его собственных руках. Но тебе недостаточно просто убить себя – ведь так ты вряд ли сможешь повлиять на свою судьбу, ибо не знаешь еще, что приведет тебя к тому моменту, который ты видел во сне, и какой выбор тебе придется до этого сделать. – Арья тряхнула рукой, и капля воды упала с ее пальца на бревно между ними. – Мы, эльфы, знаем, что вполне возможно добыть какие-то сведения о будущем. Этим довольно часто занимаются предсказатели, способные понять или почувствовать, каков будет жизненный путь того или иного человека. Но мы не можем узнать, в какой точке этого пути человеку придется сделать самый важный в его жизни выбор. И никто из нас не может заглянуть в какой-то конкретный момент своего будущего, увидеть, что, где и когда именно с ним случится.
Эрагона глубоко встревожил этот разговор о возможности черпать сведения в глубинах прошлого и особенно будущего. Тема вещих снов поднимала слишком много вопросов о природе реальной действительности. «Существуют ли на самом деле Рок и Судьба? Или единственное, что мне позволено, – это наслаждаться настоящим и жить по возможности достойно?» Он не удержался и один вопрос все же задал:
– Но что может помешать моему желанию оживить с помощью магии одно из своих воспоминаний? Ведь все это я уже видел собственными глазами.
Арья внимательно посмотрела на него и сказала:
– Если тебе дорога твоя жизнь, никогда не пытайся играть со Временем и разгадывать будущее с помощью образов прошлого. Много лет назад некоторые из наших великих заклинателей решили посвятить себя решению этой задачи. Но когда они попытались вызвать для этого образы прошлого, им удалось создать в магическом кристалле лишь некое расплывчатое изображение, однако же и за эти несколько мгновений заклятие успело высосать из них все силы и убило их. После случившегося мы прекратили любые подобные опыты, хотя кое-кто и выдвигал аргументы в пользу одновременных усилий нескольких чародеев, что якобы должно было заставить заклятие подействовать. Но никто не захотел подвергать себя столь страшному риску, и данная теория осталась недоказанной. Ведь даже когда ты можешь вызывать образы прошлого, это имеет весьма ограниченные пределы и смысл. Ну, а чтобы вызвать образы будущего, нужно совершенно точно заранее знать, что именно, где и когда будет происходить, а это невозможно. Да и попросту противоречит поставленной цели.
А потому до сих пор не ясно, отчего люди порой способны что-то предчувствовать, отчего им снятся вещие сны. Ведь благодаря этим снам они, пусть бессознательно, но все же способны совершить то, над чем столько лет тщетно бьются величайшие мудрецы. Предчувствия, возможно, связаны с самой природой магии или, точнее, родственны тому, что у драконов является древней памятью предков. Мы не знаем точно. Ведь еще столь многое в магии осталось неведомым даже нам, эльфам… – Арья легко вскочила на ноги и сказала, завершая разговор: – Вот и постарайся не заблудиться в сплетении этих неведомых троп.
На плотах
Ущелье, пробитое рекой, быстро расширялась; плоты приближались к широкому проходу между горами, и к середине дня перед ними открылся вид на просторную, залитую солнцем долину, дальний, северный край которой тонул в голубоватой дымке.
Стоявшие стеной горы и острые скалы остались позади; над ними раскинулось бескрайнее небо, где-то вдали сливавшееся с горизонтом. Сразу заметно потеплело. Здесь Аз Рагни, делая излучину, сворачивала к востоку. На одном ее берегу по-прежнему громоздились горы, а на другом расстилалась бесконечная равнина.
Похоже, на открытом пространстве гномы чувствовали себя весьма неуютно. Они что-то недовольно бурчали, с тоской оглядываясь на зубчатую стену гор.
Зато Эрагону солнечный свет, казалось, прибавил сил. До сих пор он даже в течение дня не чувствовал себя окончательно проснувшимся – ведь в узком ущелье три четверти суток проходили во тьме или в сумерках. Следовавшая за их плотами Сапфира вынырнула из воды и взлетела, описывая над простором долины круги. Она поднималась все выше и выше, пока не превратилась в маленькое мерцающее пятнышко на фоне лазурного небосвода.
«И что ты оттуда видишь?» – спросил ее Эрагон.
«Я вижу огромные стада антилоп к северу и к востоку. А на западе – только пустыню Хадарак».
«И никого больше? Ни ургалов, ни работорговцев, ни кочевников?»
«Мы тут одни».
Тем вечером Торв выбрал для стоянки маленькую бухточку, укрывшуюся среди камней. Пока Датхмер готовил ужин, Эрагон расчистил место возле своей палатки, вытащил Заррок и приготовился к медитации, как учил его Бром; он всегда говорил, что перед боем необходимо сосредоточиться. Эрагон понимал, что до эльфов, безупречных фехтовальщиков, ему еще далеко, но являться в Эллесмеру совсем неподготовленным не хотелось.
С нарочитой медлительностью он взмахнул Зарроком над головой и, перехватив его обеими руками, что было сил обрушил на шлем невидимого врага. В такой позиции он задержался еще секунду-другую и, полностью контролируя каждое свое движение, сделал выпад вправо, резко взмахнув Зарроком и парируя воображаемый удар, а потом вдруг застыл с согнутыми для обороны руками.
Краем глаза Эрагон заметил, что Орик, Арья и Торв наблюдают за ним, но постарался не обращать на них внимания, сосредоточившись лишь на своем рубиновом клинке; он держал его так, словно Заррок был змеей, способной в любое мгновение извернуться и укусить его за руку.
Он совершил еще несколько выпадов, нападая и защищаясь, и каждое движение плавно перетекало в другое, подчиняясь воле его тела. В мыслях своих Эрагон был далеко – не на окутанной вечерней дымкой молчаливой реке, а на поле брани, в окружении свирепых ургалов и куллов. Он приседал, рубил, парировал, наносил ответные удары и протыкал противника насквозь в невообразимом прыжке. Он сражался, испытывая тот же самый бездумный прилив сил, как и во время боя при Фартхен Дуре, не думая о собственной безопасности, тесня и рубя воображаемых врагов.
Вращая Заррок над головой, Эрагон попытался переложить меч из одной руки в другую и вдруг выронил его: страшная боль молнией пронзила спину. Он зашатался и упал, слыша встревоженные голоса Арьи и гномов, но перед глазами плыл какой-то странный, густой и искрящийся красноватый туман, окутавший все вокруг кровавой вуалью. Боль лишила его способности чувствовать и думать, оставив ему лишь одну возможность: кричать, подобно раненому зверю. А потом она и вовсе погасила его разум.
Когда Эрагон немного пришел в себя и понял, где находится, то оказалось, что его перенесли в палатку, удобно уложили и закутали в одеяла. Рядом с ним сидела Арья, а из-за полога палатки торчала голова Сапфиры.
«Я долго был без сознания?» – мысленно спросил дракониху Эрагон.
«Некоторое время, – уклончиво ответила она. – Потом ты еще немного поспал. Я пыталась перетащить твою душу в свое тело, чтобы защитить тебя от боли, но не сумела, ибо сознание твое оказалось мне не подвластно».
Эрагон кивнул и закрыл глаза. Тело словно гудело от пережитого приступа боли. Он несколько раз глубоко вздохнул, посмотрел на Арью и тихо спросил:
– Как же я теперь смогу учиться? Или биться с врагом? Или использовать магию? Я ведь… точно кудельный сосуд… – Он не договорил. Язык казался ему странно тяжелым, неповоротливым, и все лицо тоже как-то отяжелело, как у глубокого старика.
Арья тоже очень тихо ответила:
– Ничего, сидеть и смотреть ты ведь сможешь, правда? И слушать. И читать. Занятиям твой недуг не помешает.
Но Эрагон все же услышал в ее голосе легкую неуверенность, даже, пожалуй, страх, и отвернулся, чтобы случайно не встретиться с ней глазами. Собственная беспомощность казалась ему постыдной.
– Что же это такое сотворил со мной проклятый шейд?
– Мне нечего тебе ответить, Эрагон. Я не уверена, что и самые мудрые из эльфов знают ответ на этот вопрос.
А я далеко не лучшая представительница своего народа. Все мы стараемся как следует выполнить посильную работу, и не вини себя за то, что твой враг в чем-то оказался сильнее. Возможно, время залечит твою рану. – Арья ласково коснулась пальцами его лба, прошептала: – Се морранр оно финна, – и вышла из палатки.
Эрагон с трудом сел и поморщился: спина снова отозвалась болью, когда затекшие мышцы стали понемногу расправляться. Перед глазами вновь поплыл туман; Эрагон толком не видел даже собственных рук.
«Мне страшно», – сказал он Сапфире.
«Почему?»
«Потому что… – Он колебался. – Потому что я не знаю, как защитить себя от нового приступа, и не знаю, когда он снова на меня обрушится. Но только это непременно случится и наверняка в самый неподходящий момент! Мое собственное тело стало мне врагом, Сапфира!»
Дракониха что-то промурлыкала себе под нос и сказала:
«Я тоже ничего не могу тебе посоветовать. Жизнь, насколько я могу судить, – это всегда и боль, и удовольствие. И если болью придется заплатить за часы наслаждения, то разве эта цена чрезмерно велика?»
«Да, чрезмерно!» – сердито рявкнул Эрагон. Он отшвырнул одеяла, встал и, пройдя мимо драконихи, направился к центру лагеря, где у костра сидели Арья и гномы.
– Поесть ничего не осталось? – спросил он.
Датхмер молча наполнил миску едой и подал ему, а Торв почтительно спросил:
– Ну что, тебе уже лучше, Губитель Шейдов? – Похоже, и он, и другие гномы искренне сочувствовали Эрагону.
– Все хорошо. Я отлично себя чувствую, – быстро сказал он.
– Ты взял на себя тяжкую ношу, Губитель Шейдов.
Эрагон нахмурился, резко поднялся и отошел подальше от костра, в темноту, чувствуя, что Сапфира где-то неподалеку. Впрочем, дракониха к нему не подходила, понимая, видно, что пока лучше оставить его в покое. Эрагон, стараясь подавить дурное настроение, принялся за приготовленное Датхмером рагу, но стоило ему проглотить первый кусок, как за спиной у него послышался голос Орика:
– Тебе не следовало так с ними поступать!
Эрагон гневно взглянул на него:
– Ну, что еще?
– Торв и все остальные получили приказ охранять тебя и Сапфиру и готовы в случае чего даже умереть за вас. Именно тебе они доверят в таком случае свое священное погребение. Не забывай об этом!
И Эрагон, заставив себя проглотить вертевшиеся на языке сердитые возражения, молча уставился на черную воду – река все бежала куда-то, не зная покоя, но вид этих текучих вод все же помог ему привести мысли в порядок.
– Ты прав, – сказал он Орику. – Я нечаянно сорвался.
В темноте блеснули зубы Орика – он широко улыбался:
– Ничего, такой урок должен усвоить каждый, кто командует людьми. В меня, например, это навсегда вбил Хротгар: я тогда швырнул сапогом в гнома, бросившего свою алебарду там, где на нее любой мог наступить.
– И ты этого гнома ударил?
– Мало того! Я сломал ему нос, – засмеялся Орик.
Эрагон тоже невольно засмеялся:
– Ладно, я постараюсь никому нос не ломать. – Он сжал в ладонях еще теплую миску с едой, вдруг почувствовав сильный озноб.
Орик достал из висевшего на поясе мешочка несколько переплетенных между собой золотых колец и уронил безделушку Эрагону на ладонь.
– Это головоломка, – сказал он. – С ее помощью мы неплохо определяем, кто на что способен. Здесь восемь тонких золотых ленточек, свернутых в кольца; если их правильно соединить, они образуют единое кольцо. Я и сам очень люблю складывать эту головоломку, особенно когда чем-то встревожен.
– Спасибо, – прошептал Эрагон, не сводя глаз с золотых проволочек.
– Можешь оставить это себе, когда сумеешь сложить кольцо.
Вернувшись в палатку, Эрагон лег на живот и принялся внимательно изучать головоломку. Ее составляющие были как бы продеты одна в другую, гладкие с одного конца и заостренные – с другого. Казалось, соединить их ничего не стоит.
Эрагон попробовал это сделать и вскоре пришел в отчаяние от того, что ни одна из частей головоломки, казалось, к другой попросту не подходит.
Решение этой задачи настолько поглотило его, что вскоре он совершенно забыл о той ужасной боли, которую испытал всего несколько часов назад.
Спал Эрагон довольно спокойно и проснулся перед рассветом. Протирая заспанные глаза, он выбрался из палатки и с наслаждением потянулся. Воздух был еще холодный, изо рта вырывались облачка пара. Эрагон кивнул Шрргниену, дежурившему у костра, и пошел умываться к реке.
Вернувшись, он определил местонахождение Сапфиры, опоясался мечом и направился туда, где находилась дракониха, – за березовую рощу, вытянувшуюся вдоль берега Аз Рагни. Пробираться пришлось сквозь густой подлесок, и вскоре он вымок до нитки. За рощей он увидел округлый холм, на вершине которого точно две старинные статуи стояли Сапфира и Арья, глядя, как по небу разливается сияющее зарево зари, окрашивая в золотисто-розовые тона серые просторы равнины.
Эрагон вспомнил вдруг, как Сапфира наблюдала за восходом солнца с изголовья его кровати: она тогда всего несколько дней, как проклюнулась из яйца. Сейчас же она была просто великолепна – со своими ясными жестокими глазами ястреба, прячущимися под шипастыми надбровными выступами, с гордо и хищно изогнутой шеей, с той явственной силой, что сквозила в каждой линии ее тела, настоящая охотница, в полной мере наделенная той дикой и свирепой красотой, которая этому понятию соответствует. Резковатые черты Арьи и ее грациозность пантеры идеально соответствовали облику стоявшей рядом с ней драконихи. Они удивительно подходили друг другу сейчас, залитые первыми лучами восходящего солнца.
Читать бесплатно другие книги:
