Властелин Колец Толкин Джон

Сначала Фродо и Сэм били кулаками в ствол возле того места, где лежал Пин. Потом попробовали раздвинуть трещину и выпустить Мерри — безуспешно.

— Так я и знал! — воскликнул Фродо. — Ну что нас понесло в этот треклятый Лес! Остались бы лучше там, в Балке! — Он изо всех сил пнул дерево. Еле заметная дрожь пробежала по стволу и ветвям, листья зашуршали и зашептались, словно пересмеиваясь.

— Вы небось топора-то, сударь, не захватили? — спросил Сэм.

— Есть, кажется, у нас топорик, ветки рубить, — припомнил Фродо. — Да тут разве такой нужен!

— Погодите-ка! — вскрикнул Сэм, будто его осенило. — А если развести огонь? Вдруг поможет?

— Поможет, как же, — с сомнением отозвался Фродо. — Зажарим Пина, и больше ничего.

— А все же давайте-ка подпалим ему шкуру, авось испугается. — Сэм ненавистно глянул на раскидистый вяз. — Если он их не отпустит, я все равно его свалю — зубами подгрызу. — Он кинулся к лошадям и живо разыскал топорик, трутницу и огниво.

Они натащили к вязу кучу хвороста, сухих листьев, щепок — не с той, конечно, стороны, где были Пин и Мерри. От первой же искры взметнулся огонь, хворост затрещал, и мелкие языки пламени впились в мшистую кору. Древний исполин содрогнулся, шелестом злобы и боли ответила листва. Громко вскрикнул Мерри, изнутри донесся сдавленный вопль Пина.

— Погасите! Погасите! — не своим голосом завопил Мерри. — А то он грозит меня надвое перекусить, да так и сделает!

— Кто грозит? Что там с тобой? — Фродо бросился к трещине.

— Погасите! Погасите скорей! — умолял Мерри. Ветки вяза яростно всколыхнулись. Будто вихрем растревожило все окрестные деревья, будто камень взбаламутил дремотную реку. Смертельная злоба будоражила Лес. Сэм торопливо загасил маленький костер и вытоптал искры. А Фродо, вконец потеряв голову, стремглав помчался куда-то по тропке с истошным криком: "Помогите! Помогите! Помоги-и-и-ите!" Он срывался на визг, но сам себя почти не слышал: поднятый вязом вихрь обрывал голос, бешеный ропот листвы глушил его. Но Фродо продолжал отчаянно верещать — от ужаса и растерянности.

А потом вдруг замолк — на крики его ответили. Или ему показалось? Нет, ответили: сзади, из лесной глубины. Он обернулся, прислушался — да, кто-то пел зычным голосом, беспечно и радостно, но пел невесть что:

  • Гол — лог, волглый лог, и над логом — горы!
  • Сух — мох, сыр — бор, волглый лог и долы!

В надежде на помощь и в страхе перед новой опасностью Фродо и Сэм оба замерли. Вдруг несусветица сложилась в слова, а голос стал яснее и ближе:

  • Древний лес, вечный лес, прелый и патлатый —
  • Ветерочков переплеск да скворец крылатый!
  • Вот уж вечер настает, и уходит солнце —
  • Тома Золотинка ждет, сидя у оконца.
  • Ждет-пождет, а Тома нет — заждалась, наверно,
  • Золотинка, дочь реки, светлая царевна!
  • Том кувшинки ей несет, песню распевает —
  • Древний лес, вечный лес Тому подпевает:
  • Летний день — голубень, вешний вечер — черен,
  • Вешний ливень — чудодей, летний — тараторень!
  • Ну-ка, буки и дубы, расступитесь, братцы, —
  • Тому нынче недосуг с вами препираться!
  • Не шуршите, камыши, жухло и уныло —
  • Том торопится-спешит к Золотинке милой!

Они стояли как зачарованные. Вихрь словно выдохся. Листья обвисли на смирных ветвях. Снова послышалась та же песня, и вдруг из камышей вынырнула затрепанная шляпа с длинным синим пером за лентой тульи. Вместе со шляпой явился и человек, а может, и не человек, ростом хоть поменьше Громадины, но шагал втройне: его желтые башмаки на толстых ногах загребали листву, будто бычьи копыта. На нем был синий кафтан, и длинная курчавая густая борода заслоняла середину кафтана; лицо — красное, как наливное яблоко, изрезанное смеховыми морщинками. В руке у него был большой лист-поднос, а в нем плавали кувшинки.

— Помогите! — кинулись навстречу ему Фродо и Сэм.

— Ну? Ну! Легче там! Для чего кричать-то! — отозвался незнакомец, протянув руку перед собой, и они остановились как вкопанные. — Вы куда несетесь так? Мигом отвечайте! Я — Том Бомбадил, здешних мест хозяин. Кто посмел обидеть вас, этаких козявок?

— Мои друзья попались! Вяз! — еле переводя дыхание, выкрикнул Фродо.

— Понимаете ли, сударь, их во сне сцапали, вяз их схватил и не отпускает! — объяснил Сэм.

— Безобразит Старый Вяз? Только и всего-то? — вскричал Том Бомбадил, весело подпрыгнув. — Я ему спою сейчас — закую в дремоту. Листья с веток от— пою — будет знать, разбойник! Зимней стужей напою — заморожу корни!

Он бережно поставил на траву поднос с кувшинками и подскочил к дереву, туда, где торчали одни только ноги Мерри. Том приложил губы к трещине и тихо пропел что-то непонятное. Мерри радостно взбрыкнул ногами, но вяз не дрогнул. Том отпрянул, обломал низкую тяжелую ветку и хлестнул по стволу.

— Эй! Ты! Старый Вяз! Слушай Бомбадила! — приказал он. — Пей земные соки всласть, набирайся силы. А потом — засыпай: ты уже весь желтый. Выпускай малышат! Хват какой нашелся!

Он схватил Мерри за ноги и мигом вытащил его из раздавшейся трещины.

Потом, тяжко скрипя, разверзлась другая трещина, и оттуда вылетел Пин, словно ему дали пинка. Со злобным старческим скрежетом сомкнулись оба провала, дрожь пробежала по дереву, и все стихло.

— Спасибо вам! — сказали хоббиты в четыре голоса.

Том расхохотался.

— Ну а вы, малышня, зайцы-непоседы, — сказал он, — отдохните у меня, накормлю как следует. Все вопросы — на потом: солнце приугасло, да и Золотинка ждет — видно, заждалась нас. На столе — хлеб и мед, молоко и масло… Ну-ка, малыши, — бегом! Том проголодался!

Он поднял свои кувшинки, махнул рукой, приглашая за собою, и вприпрыжку умчался по восточной тропе, во весь голос распевая что-то совсем уж несуразное.

Разговаривать было некогда, удивляться тоже, и хоббиты поспешили за ним.

Только спешили они медленно. Том скрылся из виду, и голос его слышен был все слабей и слабей. А потом он вдруг опять зазвучал громко, будто прихлынул:

  • Поспешайте, малыши! Подступает вечер!
  • Том отправится вперед и засветит свечи.
  • Вечер понадвинется, дунет темный ветер,
  • А окошки яркие вам тропу осветят.
  • Не пугайтесь черных вязов и змеистых веток —
  • Поспешайте без боязни вы за мною следом!
  • Мы закроем двери плотно, занавесим окна —
  • Темный лес, вечный лес не залезет в дом к нам!

И все та же тишь, а солнце уже скрылось за деревьями. Хоббитам вдруг припомнился вечер на Брендидуиме и сверканье Хоромин. Впереди неровным частоколом вставала тень за тенью: необъятные стволы, огромные ветви, темные густые листья. От реки поднялся белый туман и заклубился у ног, мешаясь с сумеречным полумраком.

Идти было трудно, а хоббиты очень устали, ноги у них отяжелели, как свинцом налитые. Странные звуки крались за ними по кустам и камышам, а мерзко-насмешливые древесные рожи, кривясь, ловили их взгляды. Шли они сами не свои, и всем четверым казалось, что лесному чародейству нет конца, что от этого дурного сна не очнуться.

У них совсем уже подгибались ноги, когда тропа вдруг мягко повлекла их в гору. Послышался приветливый переплеск: в темноте забелел пенистый водопадик. Деревья расступились; туман отполз назад. Они вышли из лесу на широкое травянистое всхолмье. Река, ставшая быстрой речушкой, весело журчала, сбегая им навстречу, и поблескивала в свете зажигающихся звезд.

Невысокая шелковистая трава под ногами была, должно быть, обкошена. Подстриженные деревья на опушке стояли стройной живой изгородью. Ровной, обложенной булыжником дорожкой обернулась извилистая тропа. Она привела их на вершину травяного холма, залитого серым звездным светом; все еще вдалеке, на возвышенном склоне, теплились окна дома. И снова вниз повела дорожка, и снова повела вверх по травяной глади. В глаза им блеснул широкий желтый просвет распахнутой двери. Вот он, дом Тома Бомбадила, у подножия следующего холма, — оставалось только сойти к нему, над ним высился голый крутой скат, а еще дальше в глубоком сумраке чернели Могильники. Усталость как рукой сняло, половины страхов как не бывало. Навстречу им зазвенела песня:

  • Эй, шагайте веселей! Ничего не бойтесь!
  • Приглашает малышей Золотинка в гости.
  • Поджидает у дверей с Бомбадилом вместе.
  • Заходите поскорей! Мы споем вам песню!

А потом зазвучал другой голос — чистый и вековечный, как весна, и радостно-переливчатый, словно поток с яснеющих утренних высей.

  • Заходите поскорее! Ну а мы споем вам
  • О росе, ручьях и речках, о дождях веселых,
  • О степях, где сушь да вереск, о горах и долах,
  • О высоком летнем небе и лесных озерах,
  • О капели с вешних веток, зимах и морозах,
  • О закатах и рассветах, о луне и звездах —
  • Песню обо всем на свете пропоем мы вместе!

И хоббиты оказались на пороге, озаренные ясным светом.

Глава VII. У ТОМА БОМБАДИЛА

Четыре хоббита переступили широкий каменный порог — и замерли, помаргивая. Они оказались в низком, но просторном покое, освещенном висячими лампадами и пламенной вереницей длинных свечей, сверкавших на темной гладкой столешнице. В кресле, в дальнем конце покоя, лицом к дверям, сидела хозяйка дома. Ее белокурые волосы ниспадали на плечи и мягко струились вниз; ее облекало платье, нежно-зеленое, как юный тростник, а пояс был золотой с ярко-голубыми незабудками; вокруг нее на зеленых и бурых блюдах плавали кувшинки — и как на озерном троне сидела она.

— Входите, дорогие гости, — прозвучал ее голос, тот самый, чистый и вековечный.

Робко вступили они в покой, неловко и низко кланяясь, точно постучались, чтобы попросить напиться, в обычный дом у дороги, а им отворила прекрасная эльфийская дева в цветочном уборе. Но они и слова не успели вымолвить, как она перепрыгнула через лилии и, смеясь, устремилась к ним, и платье ее прошелестело, точно прибрежный камыш, шелохнутый ветерком.

— Смелее, милые друзья! — сказала она. — Смейтесь, веселитесь! Я — Золотинка, речная царевна.

Пропустив их мимо себя, она затворила дверь и обернулась, отстраняя ночь за дверью легким движением гибких белых рук.

— Пусть ночь останется в Лесу! — сказала она. — Вы, верно, все еще страшитесь густого тумана, темных деревьев, заводей и омутов да неведомой твари лесной. Не бойтесь, не надо! Нынче вы под надежным кровом Тома Бомбадила!

Они переминались у порога, а Золотинка, улыбаясь, разглядывала их.

— Прекрасная госпожа Золотинка! — промолвил наконец Фродо, охваченный непонятным ликованием. Бывало, он обмирал от восторга, внимая чарующим эльфийским голосам, но тут волшебство было совсем другое, и восторг не теснил ему грудь, а согревал сердце; чудесное не было чуждым. — Прекраснейшая госпожа! — повторил он. — Мне вдруг стала внятной таинственная отрада ваших песен.

О тростинка стройная! Дочь Реки пречистой!

Камышинка в озере! Трель струи речистой!

О весна, весна и лето, и сестрица света!

О капель под звонким ветром и улыбка лета!

И он осекся, сам себе удивляясь. А Золотинка рассмеялась.

— Добро пожаловать! — сказала она. — Вот не знала, что в Хоббитании живут такие речистые хоббиты. Но ты, верно, дружен с эльфами: у тебя такие ясные глаза и звонкий голос. Как хорошо, что вы до нас добрались! Ну, рассаживайтесь, хозяин сейчас придет, только задаст корму лошадкам — они ведь устали не меньше вашего.

Хоббиты ног под собой не чуяли и охотно уселись в низкие тростниковые креслица. Золотинка хлопотала, у стола, а они не сводили с нее глаз, наслаждаясь, словно танцем, резвой прелестью ее движений. Со двора доносилось веселое пение. Снова и снова повторялось уже слышанное "сыр — бор", "гол — лог", "сух — мох", и звучал припев:

Молодчина Бомбадил — вовремя пришел ты к ним -

В голубом своем камзоле, а ботинки желтые!

— Прекрасная госпожа! — снова заговорил Фродо. — Может, это и глупый вопрос, но все-таки скажите, кто такой Том Бомбадил?

— Он такой и есть, — отозвалась Золотинка, с улыбкой обернувшись к нему.

Фродо вопросительно взглянул на нее.

— Ну да, вот такой, как предстал пред вами, — ответила она на его вопросительный взгляд. — Он здесь всюду хозяин: ему подвластны леса и воды, холмы и долы.

— Значит, он — повелитель здешнего края?

— Да нет же! — возразила она, и улыбка ее потускнела. — Как это было бы тягостно! — прибавила она вполголоса, почти про себя. — Деревья и травы и все обитатели нашего края живут себе и живут, ничьих им велений не нужно. А Том Бомбадил — всем хозяевам хозяин. Он знает наперечет все неведомые тропы и тайные броды, разгуливает по лесу и пляшет на холмах средь бела дня и темной ночи, никто и ни в чем ему не помеха. Старый Том Бомбадил не ведает страха — он здесь извечный хозяин.

Дверь распахнулась, и вошел Том Бомбадил. Он был без шляпы, его пышные курчавые волосы венчала корона из желто-алых листьев. Том рассмеялся, подошел к Золотинке и взял ее под руку.

— Вот она, моя хозяйка, в изумрудном блеске! — сказал он хоббитам. — Вся в зеленом серебре и звездистых искрах! Больше свеч на стол, хозяйка! Сдвинем занавески — и за доброю едой вечер минет быстро. Стол накрыт, и ужин ждет — молоко да масло, белый хлеб и желтый мед — значит, все прекрасно!

— Стол-то накрыт, — отозвалась Золотинка, — а вот гости готовы ли к ужину?

Том захлопал в ладоши и весело удивился самому себе:

— Вот растяпа! Заспешил! Приглашает ужинать! А зайчата — чуть живые, им умыться нужно. Ну-ка, милые, сюда. А плащи — снимайте. Есть и мыло, и вода — умывайтесь, зайцы!

Он отворил неприметную дверь в глубине зала, и хоббиты потянулись за ним: короткий коридорчик, и за углом — дверь в северную пристройку с покатым потолком. По стенам тесаного камня развешены были зеленые циновки и желтые коврики, плиточный пол устилал свежий тростник. У одной стены рядком лежали четыре плотных тюфячка и белые стопки постельного белья, у другой, напротив, стояла широкая скамья, а на ней — глиняные плошки и коричневые кувшины с кипятком и холодной водой. И возле каждого ложа — мягкие зеленые шлепанцы.

Вскоре умытые и освеженные хоббиты сидели за столом, по двое с боков, во главе — хозяин, против него — Золотинка. Ужинали долго и весело. Изголодавшиеся хоббиты уплетали за обе щеки, но сыру и сливок, хлеба и меда, зелени и ягод было вдоволь. Пили они из своих кубков словно бы кристальную родниковую воду, но она веселила пуще вина и развязала им языки. Вдруг оказалось, что они звонко распевают, словно петь было легче и проще, чем говорить.

Наконец Золотинка с Томом поднялись и убрали со стола. Гостей пересадили в кресла у камина; они положили усталые ноги на подставленные скамеечки. В широком камине радостно полыхал огонь, и веяло сладковатым запахом: дрова, наверно, были яблоневые. В прибранном покое погасили огни, осталась лишь одна лампада да четыре свечи на каминной доске, по паре с каждого края. И со свечою в руках возникла перед ними Золотинка: каждому из них пожелала она покойной ночи и приятного сна.

— Отдохните до утра! — сказала она. — Лесных гулов и ночных шорохов не бойтесь! Двери наши овевает ветер с холма, а в окна проникает лишь лунный и звездный свет. Доброй ночи!

И ушла, шелестя и мерцая, точно прожурчал в ночной тиши ручеек по прохладным камушкам.

Том сидел с ними и молчал, а они набирались храбрости спросить хоть о чем-нибудь из того, о чем хотели спросить за ужином. Глаза у них слипались. Наконец Фродо проговорил:

— Ты меня услышал, хозяин, или просто случайно проходил мимо и пришел на помощь?

Том словно очнулся от приятного сновидения.

— Что? На помощь? Нет, не слышал, я ведь песни распевал и тропинкою речною к дому своему шагал… ну а в общем, стороною про тебя и раньше знал, знал, что хоббиты-зайчата в лес попали не случайно, да и все тропинки тайно нынче сходятся к Ветлянке — Старый Вяз сюда их тянет, чтобы путников губить… Так, а мне чего ж хотелось… на лесной тропинке?..

Он снова закивал: его клонила дремота, но он продолжал, теперь уже напевно:

У меня там было дело — собирать кувшинки,

Чтоб потом преподнести их милой Золотинке;

Я всегда так делаю перед первым снегом,

Чтоб они цвели у ней до начала лета -

Собираю на лугу в чистом светлом озере,

Чтоб ладони холодов их не заморозили.

Я у этих берегов — давнею порою -

И жену свою нашел — раннею весною:

В камышах она звенела песней серебристой,

А над нею распевал ветерок росистый.

Он открыл глаза, и взгляд его блеснул синевой.

Так что видите, друзья, я теперь не скоро

У Ветлянки окажусь — может, лишь весною, —

Да и с Вязом повидаюсь под конец распутицы,

В дни, когда на нем листва весело распустится

И когда моя жена в золотистом танце

На реку отправится, чтобы искупаться.

Том опять приумолк, но Фродо уж не мог удержаться и задал свой самый главный вопрос.

— Расскажи нам, хозяин, — попросил он, — про этот страшный Старый Вяз. Кто он такой? Я раньше о нем никогда не слышал.

— Нет, не надо! — в один голос вскрикнули Мерри и Нин, выпрямившись в креслах. — Сейчас не надо! Лучше утром!

— Верно! — согласился Том. — Верно, лучше отдыхайте, ночь не для таких рассказов! Спите бестревожно, зайцы, и не бойтесь старых вязов! Да и шорохов ночных тоже не пугайтесь!

С этими словами он задул лампаду и, взявши в руки по свече, проводил их в спальню.

Тюфяки и подушки были мягче мягкого; хоббиты задернули пологи, укутались в белые шерстяные одеяла и мгновенно уснули.

Тяжелый сон отуманил Фродо. Ему грезилось, будто встает молодая луна и в ее бледном свете перед ним возникает мрачная высокая скала, прорезанная аркой. Потом его словно подняли ввысь, и он увидел не скалу, а скопище скал: темная равнина, зубчатая ограда, черная башня, а на ней кто-то стоит. Юная луна светила несмело: видна была только темная-темная башня да светлая фигурка наверху. Понизу ярились дикие голоса и злобно рычали волки. Из-за луны вдруг выплыла размашистая тень; тот, наверху, вскинул руки, и ослепительным лучом ударило из его посоха. Плеснули орлиные крылья, а внизу завыли, заклацали клыками волки. Ветер донес яростный стук копыт — с востока, с востока, с востока. "Черные Всадники!" — понял Фродо и проснулся в холодном поту; быстрыми молоточками стучала у него в висках кровь. "Неужели же, — подумал он, — я наберусь храбрости покинуть эти стены?" Он лежал затаив дыхание, но теперь все было тихо. Наконец он свернулся калачиком и погрузился в сон без сновидений.

А рядом с ним сладко спал Пин: но сон его вдруг обернулся удушьем, он заворочался и застонал. И разом проснулся или будто бы проснулся, слыша в темноте странные звуки из сна: "пыт-пыт", "ы-ыхх-хыхы" — и будто кто-то потирает ветви друг о друга, корябает по стене и стеклам деревянными когтями: "скырлы, скырлы, скырлы". Он спросонья подумал, не вязы ли возле дома; и страшнее смерти оказалось, что он ни в каком не в доме, а в дупле Старого Вяза и над ним раздается жуткое, скрипучее старческое хихиканье. Он сел в постели, оперся на мягкие, ласковые подушки и облегченно откинулся на них. Тихим эхом прозвучали у него в ушах слова Золотинки: "Лесных гулов и ночных шорохов не бойтесь! Отдохните до утра!" И он опять сладко заснул.

Мирный сон Мерри огласился урчанием воды: вода тихо чмокала, обсасывая стены, и разливалась, расползалась вокруг дома темной, бескрайней стоячей заводью. Вода смачно булькала у стен, медленно и мутно прибывала, приплескивала. "Я же утону! — подумалось Мерри. — Она просочится, хлынет, затопит, и я утону". И стал утопать в слизистом иле, вскочил, ударился ногой о твердый плитняк, вспомнил, где он находится, и снова лег. И не то расслышал, не то припомнил тихие слова: "Двери наши овевает ветер с холма, а в окна проникает лишь лунный и звездный свет. Доброй ночи!" Он глубоко вздохнул и погрузился в сон.

Как помнилось Сэму, он-то проспал ночь без просыпу, спал как бревно, а бревна не просыпаются.

Утро разбудило сразу всех четверых. Том расхаживал по комнате, прищелкивая, как скворец. Заслышав, что они проснулись, он хлопнул в ладоши и воскликнул: "Эй! Пой! Веселись! Пой во весь голос!" Потом раздвинул желтые занавеси, и свет хлынул в широкие окна с запада и востока.

Они радостно вскочили. Фродо подбежал к восточному окну и поглядел на задний двор, весь мутно-серый от росы. Он боялся увидеть окна вровень с землей, а на земле следы копыт. На самом же деле окна заслоняли бобовые гирлянды, а дальше застил утренний свет высокий серый холм. Сочилось бледное утро: на востоке, за длинными ватными мытыми тучами с алой каймой, занимался желтый рассвет. Нависшие небеса предвещали дождь; но заря была все яснее, и ярко заалели цветущие бобы среди влажно-зеленой листвы.

Пин глядел в западное окно, и перед ним клубился туман. Лес был подернут мутной пеленою. Казалось, смотришь сверху на серое облачное месиво. В глубь Леса уходил огромный овраг, испуская клубы и выползки тумана: там была долина Ветлянки. Слева с холма струился поток, убегая в белесую муть. А под окном был цветущий сад, серая садовая изгородь и трава, осеребренная росинками. Никаких вязов поблизости не было.

— С добрым утром, малыши! — воскликнул Том. — Солнца нынче нету: тучи с запада пришли, заслонили небо. Скоро должен хлынуть дождик, бойкий и речистый, — пригодится Золотинке для осенней чистки. Поднял я ее до света песенкой веселой. Лежебокам счастья нету — вспомните присловье: "Ранним птахам — сытный завтрак, остальным вода и травка!" Не проспать бы вам до завтра! Подымайтесь, сони!

Не очень-то поверили хоббиты насчет воды и травки, но на всякий случай мешкать не стали — и завтракали, пока мало-помалу не опустошили стол. Ни Тома, ни Золотинки не было. Том хлопотал по дому: из кухни доносился звон посуды, с лестниц — дробот его башмаков, в открытые окна вдруг долетали обрывки песен. Распахнутые окна глядели на запад: далеко простиралась туманная долина. Густой плющ копил морось и порою ронял на землю редкие струйки воды. Мало-помалу тучи заволокли все небо; черная стена леса исчезла за отвесным дождевым пологом.

И сквозь мерный шум дождя откуда-то сверху — наверно, с ближнего холма — послышался голос Золотинки, чистый и переливчатый. Слова уплывали от слуха, но понятно было, что песня ее полнится осенним половодьем, как певучая повесть реки, звенящая всепобеждающей жизнью от горных истоков до морского далекого устья. Подойдя к окну, Фродо очарованно внимал струистому пению и радовался дождливому дню, нежданной задержке. Надо было идти дальше, надо было спешить — но не сегодня.

С запада примчался верховой ветер, расшевелив тяжелые серые тучи; им было невмоготу тащиться дальше, они проливались над Курганами. Белая известковая дорожка перед домом превратилась в молочный ручей, пузыристо исчезающий за водяною завесой. Из-за угла рысью выбежал Том; руками он словно бы разводил над собою дождь — и точно, оказался совсем сухой, лишь башмаки снял и поставил на каминную решетку. Потом уселся в большое кресло и поманил к себе хоббитов.

— Золотинка занята годовой уборкой, — объявил он. — Плещется, везде вода, все вокруг промокло. Хоббитам идти нельзя: где-нибудь утонут. Переждите день, друзья, посидите с Томом. Время непогоды — осень — время для беседы, для рассказов и расспросов… Тому много ведомо! Том начнет для вас рассказ под шуршанье мороси: речь пойдет издалека, все вопросы — после.

И он поведал им немало дивного, то словно бы говоря с самим собою, то вдруг устремляя на них ярко-синие глаза из-под курчавых бровей. Порою рассказ его превращался в монотонный распев, а иногда Том вскакивал и пускался в неистовый пляс. Он говорил о пчелах и свежих медвяных цветах, о травах и кряжистых, заслоняющих небо деревьях, рассказывал про тайны чащоб и колючих непролазных кустарников, про обычаи невиданных птиц и неведомых тварей земных, про злые и добрые, темные и светлые силы.

Они слушали — и Лес представлялся им совсем по-иному, чем прежде, а себя они видели в нем назойливыми, незваными чужаками. То и дело — впрямую или обиняком — упоминался Старый Вяз, властный, могучий, злокозненный. И не раз Фродо благодарил судьбу за их чудесное спасение.

Вековечный Лес недаром так назывался: он был последним лоскутком древнего, некогда сплошного покрова земли. Праотцы нынешних деревьев набирали в нем силу, старея, подобно горам; им еще помнились времена их безраздельного владычества над землею. Несчетные годы напитали их гордыней, мудростью, злобой. И не было из них опаснее Старого Вяза с гнилой сердцевиной, но богатырской, нерастраченной мощью: он был жесток и хитер, он повелевал ветрами и властвовал по обе стороны реки. Ненасытно всасывался он в плодородную почву, тянул из нее соки, расползался по земле серой паутиной корней, раскидывал в стороны узловатые серые руки — и подчинил себе Лес от Городьбы до Южного нагорья…

Но Лес был позабыт, и рассказ Тома вприпрыжку помчался вдоль бурного, взлохмаченного потока, мимо вспененных водопадов, по скосам слоистых скал и крутым каменистым осыпям, вверх по темным, сырым расселинам — и докатился до нагорья. Хоббиты услышали о великих Могильниках и зеленых курганах, о холмах, увенчанных белыми кронами из зазубренных камней, и земляных пещерах в тайных глубинах между холмами. Блеяли овцы. Воздвигались высокие стены, образуя могучие крепости и мощные многобашенные твердыни, их владыки яростно враждовали друг с другом, и юное солнце багрово блистало на жаждущих крови клинках. Победы сменялись разгромами, с грохотом рушились башни, горели горделивые замки, и пламя взлетало в небеса. Золото осыпало усыпальницы мертвых царей, смыкались каменные своды, их забрасывали землей, а над прахом поверженных царств вырастала густая трава. С востока приходили кочевники, снова блеяли над гробницами овцы — и опять подступала пустошь. Из дальнего далека надвигалась Необоримая Тьма, и кости хрустели в могилах. Умертвия бродили по пещерам, бренча драгоценными кольцами и вторя завываниям ветра мертвым звоном золотых ожерелий. А каменные короны на безмолвных холмах ослаблялись, щерились в лунном свете, как обломанные белые зубы.

Хоббитам было страшновато. Даже до Хоббитании докатывались мрачные рассказы о Могильниках и умертвиях. Правда, у них такого и слышать не хотели — зачем? Все четверо разом вспомнили тихий домашний камин: вот и у Тома такой, только гораздо крепче, гораздо надежнее. Они даже перестали слушать и робко зашевелились, поглядывая друг на друга.

Их испуганный слух отворила совсем иная повесть — о временах незапамятных и непонятных, когда мир был просторнее и Море плескалось у западных берегов, будто совсем рядом; а Том все брел и брел в прошлое, под древними звездами звучал его напев — были тогда эльфы, а больше никого не было. Вдруг он умолк и закивал головой, словно задремал. Хоббиты сидели как завороженные: от слов его выдохся ветер, растаяли облака, день пропал и простерлась глухая ночь в белых огнях.

Миновало ли утро, настал ли вечер, прошел ли день или много дней — этого Фродо не понимал: усталость и голод словно бы отступили перед изумлением. Огромные белые звезды глядели в окно; стояла бестревожная тишь. Изумление вдруг сменилось смутным страхом, и Фродо выговорил:

— Кто Ты, Господин?

— Я? — переспросил Том, выпрямляясь, и глаза его засинели в полумраке. — Ведь я уже сказал! Том из древней были: Том, земля и небеса здесь издревле были. Раньше рек, лесов и трав, прежде первых ливней, раньше первых бед и засух, страхов и насилий был здесь Том Бомбадил — и всегда здесь был он. Все на памяти у Тома: появленье Дивных, возрожденье Смертных, войны, стоны над могилами… Впрочем, это все вчера — смерти и умертвия, ужас Тьмы и Черный Мрак… А сегодня смерклось только там, вдали, за Мглистым, над горой Огнистою.

Словно черная волна хлестнула в окна, хоббиты вздрогнули, обернулись — но в дверях уже стояла Золотинка, подняв яркую свечу и заслоняя ее рукой от сквозняка, и рука светилась, как перламутровая раковина.

— Кончился дождь, — сказала она, — и свежие струи бегут с холмов под звездными лучами. Будем же смеяться и радоваться!

— Радоваться, есть и пить, — весело подхватил Том, — повесть горло сушит. Том с утра проговорил, а зайчишки слушали. Приустали? Стало быть, собираем ужин!

Он живо подскочил к камину за свечой, зажег ее от пламени свечи Золотинки, протанцевал вокруг стола, мигом исчез в дверях, мигом вернулся с огромным, заставленным снедью подносом и принялся вместе с Золотинкой накрывать на стол. Хоббиты сидели, робко восхищаясь и робко посмеиваясь: так дивно прелестна была Золотинка и так смешно прыгал Том. А все же казалось, что у них общий танец: друг с другом, у стола, за дверь и назад, — вскоре большущий стол был весь в свечах и яствах. Желто-белым сияньем лучились настенные светильники. Том поклонился гостям.

— Время ужинать, — сказала Золотинка, и хоббиты заметили, что она в нежно-серебристом платье с белым поясом. А Том был светло-синий, незабудочный, только гетры зеленые.

Ужин оказался еще обильнее вчерашнего. Хоббиты, заслушавшись Тома, даже забыли о еде и теперь наверстывали свое, будто голодали неделю.

Они не отвлекались на песни и разговоры: уж очень вкусно угощали. Еды и питья было вдосталь — наелись, напились, и голоса их звенели радостным смехом.

А Золотинка спела им немало песен, веселых и тихих: они услышали, как струятся реки и колышутся озера — большие, светлые, — увидели в них отражение неба и звездную рябь. Потом она пожелала им доброй ночи и оставила их у камина. Но Том словно очнулся от дремоты — и начал расспрашивать.

Удивительно — он знал про них почти все и даже помнил их предков, знал, что делалось в Хоббитании с Начальной поры, от которой до живых хоббитов ничего не дошло. Вскоре они перестали удивляться… только все же было странно, что чаще других Том поминал того же Бирюка, а они-то!

— Руки у Бирюка — чуткие к земле, он работает жарко, а глядит в оба глаза. Он обеими ногами стоит на земле и, хоть шагает валко, не оступился еще ни разу — так поняли Тома хоббиты.

Том, наверно, и с эльфами водил знакомство, не Гаральд ли рассказал ему последние вести о Фродо?

Знал он так много и так хитро выспрашивал, что Фродо, сам не заметив, рассказал ему про Бильбо, про свои надежды и страхи едва ли не больше, чем самому Гэндальфу. А Том лишь безмолвно покивал головою; но, когда он услышал о Черных Всадниках, глаза его хитро блеснули.

— Покажи мне вашу "прелесть"! — велел он, прерывая беседу; и Фродо, к собственному изумлению, вдруг спокойно отстегнул Кольцо и протянул его Тому.

Оно словно бы сплющилось, а потом расплылось на его смуглой ладони. Том со смехом поглядел сквозь Кольцо.

Странный вид представился хоббитам, тревожный и смешной: ярко-синий глаз в золотом ободке. Том надел Кольцо на мизинец и поднес его к свече. Поднес и поднес, но вдруг они ошарашенно ахнули. Как же это — Том не исчез!

А Том рассмеялся и подкинул Кольцо к потолку: оно исчезло со злобным свистом.

Фродо растерянно вскрикнул, а Том с улыбкой наклонился к нему через стол и вручил откуда-то взявшееся Кольцо.

Фродо осмотрел Кольцо, сурово и подозрительно, словно одолжил его какому-то фокуснику.

Оно было все такое же тяжелое — Фродо всегда удивлялся, как оно оттягивает карман. Но ему стало обидно, что Тому Кольцо — нипочем, а Гэндальф небось не зря считал, что оно ужасно важное. Он немного переждал и, когда Том рассказывал, какие хитрые бывают барсуки, потихоньку надел Кольцо на палец.

Мерри зачем-то повернулся к нему и еле подавил испуганное восклицание — где? как? Фродо обрадовался: все в порядке. Кольцо — то самое, недаром небось Мерри изумленно пялится на его стул. Он вскочил и бесшумно пробрался к двери.

— Как тебя, Фродо, что ль? — окликнул его Том, сверкнув ясными, спокойными, всевидящими глазами. — Брось озорничать-то! Ишь ведь — выцвел, ровно моль… Ну-ка возвращайся! Да сними свою игрушку — без нее ты лучше. Посидите тихо, зайцы. Вам в дорогу завтра. Том расскажет, как добраться побыстрей до Тракта. Слушайте внимательно, чтобы не плутать вам!

Фродо принужденно рассмеялся, снял Кольцо и сел на свое место.

Том пообещал на завтра солнечный день, и выйти надо было как можно раньше, потому что здешнюю погоду даже Том не мог предсказать: она менялась чаще и прихотливей, чем наряды Золотинки.

По его совету они решили идти к северу западным краем нагорья, в обход Могильников. Если повезет, за день можно добраться до Великого Западного Тракта. Том наказал им ничего не бояться — и никуда не соваться.

— По зеленой траве, по краю нагорья, подальше от Волглого Лога, где злая мгла, и обманные Камни, и земли мерзких умертвий! — Том повторил это несколько раз и велел держаться как можно западнее. Потом все они заучили наизусть призывную песню на будущий день — пригодится, если попадут в беду:

Песня звонкая, лети к Тому Бомбадилу,

Отыщи его в пути, где бы ни бродил он!

Догони и приведи из далекой дали!

Помоги нам, Бомбадил, мы в беду попали!

Они спели ее вместе с ним, он со смехом похлопал каждого по плечу и отвел их в спальню, высоко держа свечи.

Глава VIII. МГЛА НАД МОГИЛЬНИКАМИ

Спал Фродо без сновидений. Но под утро послышался ему — то ли во сне, то ли наяву — нежный напев, словно осветивший изнутри серую завесу дождя; завеса стала стеклянно-серебряной, медленно раздвинулась, и перед ним открылась зеленая даль, озаренная солнцем.

Тут-то он и проснулся; а Том уже ходил и свистал, будто целое дерево, полное птичьих гнезд; и солнце показалось из-за холма, брызнув в открытые окна.

Снаружи все было зеленое и отливало бледным золотом.

Завтракали они снова одни, болтая что на язык взбредет, готовясь распрощаться; а на сердце была тяжесть, хоть утро — чистое, мягкое, голубое — манило их в путь. Пони только что не прыгали: бодрые, резвые. Том вышел на крыльцо, помахал шляпой и потанцевал — в объяснение, что время не ждет. Хоббиты со вздохом пустились в путь петлистой тропою и у крутого склона спешились, но Фродо вдруг застыл в нерешительности.

— А Золотинка-то? — воскликнул он. — А красавица-то наша, осиянная изумрудным блеском! С нею мы же не попрощались, мы же ее с вечера не видели!

Он бы даже и назад повернул, но вдруг до них донесся переливчато-нежный оклик. Золотинка стояла на высоком гребне, стояла и звала их; ее волосы струились по ветру и сеяли солнечный свет. С росистой травы из-под ее танцующих ног вспрыгивали яркие зайчики.

Они поспешили вверх по склону последнего тамошнего холма и, запыхавшись, столпились вокруг нее. И склонились перед нею, но она повела рукой, приглашая их оглядеться; и оттуда, с вершины, увидели они утреннюю землю. Дали распахнулись, точно и не было тяжкой мути, застилавшей мир, когда они стояли на верхней проплешине Вековечного Леса, она и сейчас виднелась, бледно-зеленая в оправе темных крон. И громоздились лесистые кручи, зеленые, желтые, красно-золотые, расцвеченные солнцем и скрывавшие дальнюю долину Брендидуима. На юге источала слюдяной отблеск Ветлянка — там, где Главная река Хоббитании широким броском уносила свои воды в неведомые края. Ступенями нисходили на север, в смутную, неверную даль, серо-зеленые и буроватые всхолмья. На востоке высились курган за курганом, озаренные ранним солнцем, исчезавшие в дымчатой, млечной голубизне, и подсказкой не то странной памяти, не то древних преданий угадывались за ними далекие вершины гор.

Они надышались свежим воздухом, и все им казалось нипочем: только шагнуть-прыгнуть, а там уж ноги сами до места донесут. Даже обидно было трусить тропами к Тракту: нет бы, как Том, раз-два, с камня на камень, и вот тебе, пожалуйста, горы.

Они не могли найти прощальных слов, но это и не понадобилось — заговорила сама Золотинка.

— Спешите же, друзья! — сказала она. — От задуманного не отступайтесь, будьте упорны! К северу, с ветром у левой щеки, с добрым напутствием в сердце! — И обратилась к Фродо: — Прощай, Друг Эльфов, мы радостно свиделись и весело расстаемся!

А Фродо промолчал. Он только низко поклонился и повел пони вперед; за ним тронулись остальные. Приветный кров Тома Бомбадила, долина и самый Лес скрылись из виду. В ложбине застоялась теплая сырость и сладко пахла густая увядающая трава. Внизу они оглянулись и снова увидели Золотинку — дальнюю, маленькую, стройную — как цветок, озаренный солнцем. Она стояла, простирая к ним руки; ее прощанье эхом огласило ложбину, она помахала, повернулась — и исчезла за гребнем холма.

Тропа вилась понизу, у зеленого подножия холма, и вывела их в другую ложбину, шире и глубже, а потом запетляла вверх-вниз по склонам: холм за холмом, ложбина за ложбиной. Ни деревьев, ни ручьев — только трава да тишь, беглый шепоток ветра и далекие птичьи вскрики. Солнце поднималось все выше и грело все жарче.

И всякий раз на вершине ветерок утихал. Когда им снова открылся запад, дальний Лес, казалось, все еще дымился дождевой испариной. А за горизонтом как-то смерклось, и синий мрак очертил небо, будто жарко и тяжело надвинулся на глаза небесный зной.

К полудню они въехали на холм с широкой и плоской вершиной, похожей на большое блюдце. На дне блюдца — ни ветерка, а небо надвинулось и давило. Они подъехали к закраине и глянули на север — вон, оказывается, сколько проехали! Правда, струистый воздух застилал взгляд, но все равно понятно было, что Лог кончается. Впереди перед ними лежала глубокая долина, ее замыкали два отвесных склона. А дальше холмов не было: виднелась смутная темная полоса.

— Это деревья, — объяснил Мерри. — Возле Тракта, наверно, вдоль обочины. Говорят, посажены невесть когда.

— Прекрасно! — сказал Фродо. — Если мы столько же пройдем к вечеру, то Лог останется позади, а там уж найдем, где заночевать.

С этими словами он поглядел на восток и увидел плосковерхие зеленые курганы — у некоторых вершины были пустые, а из других торчал белый камень, как сломанный зуб.

Зрелище это добра не сулило — впрочем, и посреди их травянистого блюдца оказался такой же камень. Был полдень; камень не отбрасывал тени, но приятно холодил спины хоббитов, усевшихся подкрепиться. Пили, ели, радовались — какое все было вкусное! Уж Том постарался. А расседланные пони бродили поблизости.

Трудный путь, сытная еда, теплое солнце и запах травы — перележали, вытянув ноги и глядя в небо, оттого все и случилось. Пробудились они в испуге: ведь вовсе и не думали спать. Камень захолодел и отбрасывал длинную бледную тень на восток. Желтоватое солнце еле-еле проблескивало сквозь туман, а он подымался, густой и белый, подымался со всех сторон. Тишь и стылая сырость. Пони сбились в кучу и опустили головы.

Торопливо вскочив, хоббиты бегом кинулись к западной закраине кургана — они были на острове среди тусклой мглы. Даже солнце тонуло в белесом разливе, а с востока наползала холодная серая муть.

Мгла, мгла и мгла; она крышей склубилась над их головами. Мглистая зала, и камень — колонной.

Судя по всему, они угодили в ловушку, но пока не потеряли присутствия духа. Еще виделась им дорога, еще они знали, куда к ней идти. А остаться, переждать здесь туман — об этом у них даже мысли не было.

Они провели своих пони, одного за другим, пологим северным склоном холма вниз, в туманное море. А промозглая мгла набухала сыростью — даже волосы стали мокрыми и липкими. В самом низу они остановились и надели плащи, которые мигом отсырели и отяжелели. Медленно пробирались их пони, кое-как нащупывая путь. Лишь бы выйти из ложбины — а там по прямой, там не собьешься до самого Тракта. Они надеялись, что за Логом туман поредеет или вообще рассеется.

Продвигались очень медленно. Чтоб не разбрестись и не потеряться — тесной цепочкой. Фродо во главе, за ним Сэм, Пин и Мерри. Тропе, казалось, конца не будет, но вдруг Фродо заметил, что с двух сторон надвинулась плотная темень. Стало быть, сейчас будет северное ущелье. Волглый Лог пройден.

— Быстрее! За мной! — крикнул он через плечо и заторопился вперед. Но надежда тут же обернулась тревогой — все уже смыкалась черная теснина. Потом вдруг расступилась, и перед ним возникли два громадных каменных зубца. Наверно, проход, только непонятно, откуда они взялись, сверху их не было видно. Фродо с разгона прошел между зубцами — и на него словно обрушилась темнота. Пони фыркнул, вздыбился, и Фродо упал наземь, а поднявшись, обнаружил, что он один: друзья исчезли.

— Сэм! — крикнул он. — Пин! Мерри! Сюда, не отставайте!

В ответ ни звука. Его охватил ужас, он побежал назад через каменные врата с отчаянным зовом: "Сэм! Сэ-э-м! Пин! Мерри! Где вы?" Пони скрылся в сыром тумане.

Откуда-то — кажется, слева, с востока, — донесся еле слышный ответный зов: "Эй, Фродо! Фродо! Эй!" Он бросился на крик — и, карабкаясь по ребристым уступам, опять позвал друзей, потом еще и еще. "Фродо, эй! — откликнулись наконец тонкие голоса сверху, из мглы, и захлебнулись воплем: — Помогите! Помогите! На по-о-мощь!" Фродо изо всех сил карабкался вверх и вверх, наугад, в глухую темень.

Под ногами вдруг стало ровно, и он понял, что добрался до вершины кургана. Ноги подкашивались, он весь взмок и теперь трясся от холода. Ничего — тишь и мутная темнота.

— Где вы? — жалобно выкрикнул он.

Ответа не было. Он крикнул еще раз и настороженно прислушался. В ушах засвистел студеный ветер. Фродо заметил, что изо рта у него валит белесый пар. Погода менялась: туман расползался рваными клочьями, темнота проредилась. Фродо поднял глаза и увидел в разрывах туч тусклые звезды. Снова дунул ветер, и зашелестела трава.

Ему послышался придушенный вскрик, и он побежал туда, где кричали, а мгла свертывалась и таяла, обнажая звездное небо. Восточный ветер пронизывал до костей. Справа черной тенью высился Могильник.

— Ну, где же вы? — крикнул он снова, испуганно и сердито.

— Здесь! — глухо отозвался из-под земли цепенящий голос. — Здесь, я жду тебя!

— Нет-нет-нет, — выдохнул Фродо, но двинуться с места не мог.

Колени его подломились, и он рухнул наземь. Тишь, никого: может, померещилось? Он с дрожью поднял глаза и увидел, что над ним склоняется темная фигура, пригвождая к земле ледяным взглядом, словно двумя мертвыми лучами. Холодная стальная хватка сдавила Фродо — он вмиг окостенел с головы до ног и потерял сознание.

Когда Фродо пришел в себя, все забылось, кроме ужаса. Потом вдруг мелькнуло: конец, попался, в могиле. Умертвие схватило его, околдовало, и теперь он во власти мрачных чар, о которых в Хоббитании даже и шепотом говорить боялись. Он не смел шелохнуться, простертый на каменном полу, руки крестом на груди. Замерший во мраке, скованный смертным страхом, думал он почему-то совсем не о смерти, а вспоминал Бильбо и его рассказы, вспоминал, как они бродили вдвоем по солнечным долинам Хоббитании, толкуя про путешествия и приключения. В душе самого жирного, самого робкого хоббита все же таится (порою очень глубоко таится) будто запасенная про черный день отчаянная храбрость. А Фродо был вовсе не жирный и вовсе не робкий; хоть он и не знал этого, но Бильбо, да и Гэндальф тоже, считали его лучшим хоббитом во всей Хоббитании. Он понял, что странствие его кончилось, и кончилось ужасно, — именно эта мысль и придала ему мужества. Фродо напрягся для предсмертной схватки: он уже не был покорной жертвой.

Собираясь с силами, он неожиданно заметил, что темнота исподволь отступает под наплывом зеленоватого света снизу, из-под каменных плит. Свет холодной волною разлился по его лицу и телу, а стены и свод по-прежнему оставались во тьме. Фродо повернул голову и увидел, что рядом с ним простерты Сэм, Пин и Мерри. Они лежали на спинах, облаченные в белые саваны и мертвенно-бледные. Вокруг них громоздились груды сокровищ, и омерзительно тусклое золото казалось могильным прахом. Жемчужные венчики были на их головах, золотые цепи на запястьях, а пальцы унизаны перстнями. У каждого сбоку меч, у каждого в ногах щит. И еще один меч — обнаженный — поперек горла у всех троих.

Зазвучало пение — медленное, невнятное, замогильное. Далекий-далекий, невыносимо тоскливый голос будто просачивался из-под земли. Но скорбные звуки постепенно складывались в страшные слова — жестокие, мертвящие, неотвратимые. И стонущие, жалобные. Будто ночь, изнывая тоской по утру, злобно сетовала на него; словно холод, тоскуя по теплу, проклинал его. Фродо оцепенел. Пение становилось все отчетливее, и с ужасом в сердце он различил наконец слова заклятия:

  • Костенейте под землей
  • до поры, когда с зарей
  • тьма кромешная взойдет
  • на померкший небосвод,
  • чтоб исчахли дочерна
  • солнце, звезды и луна,
  • чтобы царствовал — один —
  • в мире Черный Властелин!

У изголовья его что-то скрипнуло и заскреблось. Он приподнялся на локте и увидел, что лежат они поперек прохода, а из-за угла крадется, перебирая пальцами, длинная рука — крадется к Сэму, к рукояти меча у его горла.

Жуткое заклятье камнем налегло на Фродо, потом нестерпимо захотелось бежать, бежать без оглядки. Он наденет Кольцо, невидимкой ускользнет от умертвия, выберется наружу. Он представил себе, как бежит по утренней траве, заливаясь слезами, горько оплакивая Сэма, Пина и Мерри, но сам-то живой и спасшийся. Даже Гэндальф и тот его не осудит: что ему еще остается?

Но мужество сурово подсказывало ему иное. Нет, хоббиты не бросают друзей в беде. И все же он нашарил в кармане Кольцо… а рука умертвий подбиралась все ближе к горлу Сэма. Внезапно решимость его окрепла, он схватил короткий меч, лежавший сбоку, встал на колени, перегнулся через тела друзей, что было сил рубанул по запястью скребущей руки — и перерубил ее. Меч обломился. Пронесся неистовый вой, и свет померк. Темноту сотрясло злобное рычание.

Фродо упал на Мерри, щекой на его холодное лицо. И неожиданно припомнил все, что скрылось за клубами мглы: дом у холма, Золотинку, песни Тома. Он вспомнил ту песню-призыв, которую Том разучил с ними. Неверным, дрожащим голосом он начал:

"Песня звонкая, лети к Тому Бомбадилу!" — и с этим именем голос его окреп, зазвучал в полную силу, словно труба запела в темном склепе:

  • Песня звонкая, лети к Тому Бомбадилу!
  • Отыщи его в пути, где бы ни бродил он!
  • Догони и приведи из далекой дали!
  • Помоги нам, Бомбадил, мы в беду попали!

Эхо смолкло, и настала мертвая тишь, только сердце Фродо гулко стучало. Долгая тишь, а потом, как через толстую стену, из-за холмов, издалека, все ближе, зазвучал ответный напев:

  • Вот он я, Бомбадил, — видели хозяина?
  • Ноги легкие, как ветер, — обогнать нельзя его!
  • Башмаки желтей желтка, куртка ярче неба,
  • Заклинательные песни — крепче нет и не было!

Покатился грохот разметаемых камней, и в склеп хлынул свет, живой и яркий. Пролом засиял на стене у изножия, и в нем показалась голова Тома в шляпе с пером, а за спиной его вставало багряное солнце. Свет пробежал по лицам трех неподвижных хоббитов, смывая с них трупную зелень. Теперь казалось, что они всего лишь крепко спят.

Том пригнулся, снял шляпу и с песней вошел в темный склеп:

  • В небе — солнце светлое, спит Обманный Камень —
  • Улетай, умертвие, в земли Глухоманья!
  • За горами Мглистыми сгинь туманом гиблым,
  • Чтоб навек очистились древние могилы!
  • Спи, покуда смутами ярый мир клокочет,
  • Там, где даже утренний свет чернее ночи!

Надрывный и протяжный крик ответил на его песню; обрушились своды в глубине Могильника, и воцарился покой.

— Ну-ка, вылезай скорей из могильной сырости! — велел Том. — Нам еще троих друзей надо к солнцу вынести.

Они вынесли Мерри, Пина, потом Сэма. Мимоходом Фродо увидел в земляной осыпи обрубленную кисть, копошившуюся, как неподавленный паук. Том вернулся в пустой склеп — оттуда донесся гул и топот. Вышел он с ворохом оружия и украшений — золотых и серебряных, медных и бронзовых, старинной чеканки, в многоцветных каменьях, — взобрался на зеленый могильный холм и рассыпал добычу по солнечной траве.

Он постоял молча, держа шляпу на отлете и глядя на трех неподвижных хоббитов у подножия Могильника. Потом, простерши правую руку вверх, вымолвил звучно и повелительно:

Страницы: «« 23456789 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Бестселлер Нью-Йорк Таймс! Известный доктор восточной медицины и мастер медитации Педрам Шоджай расс...
Данное издание представляет собой руководство для тех, кто изучает тему лидерства и хочет выработать...
Москва после эпидемии коронавируса. Я смотрю и не узнаю её. Наш мир изменился, все цели, надежды и м...
Вирус, постепенно приводящей к полной деградации головной мозг человека, повсеместно охватил все уго...
«Во всяком человеке живет что-то неведомое, неуловимое и кристально чистое, а когда случайно заденеш...
Мир тысячелетия назад. Последние отступающие ледники, первые легендарные империи, мифические предки ...