Сердце бури Соболь Екатерина
– Не прибью, – отрезал Генри. – Я управляю своим даром лучше, чем любой разрушитель в истории, уж поверь.
– За что я люблю тебя, друг, так это за скромность, – пробормотал Джетт, и лицо у него немного расслабилось.
– А вы поможете мне отвлечь внимание Хью, чтобы он не заметил, как я подкрадываюсь, – подытожил Генри. – Вот что надо сделать…
С каждым его словом лица у всех вытягивались сильнее, и под конец его речи изумленным выглядел даже Перси.
– Полнейшее безумие. Мне нравится, – подытожил Джетт, когда стало ясно, что остальные всерьез потеряли дар речи.
– А я что буду делать? – спросил Перси.
– Ничего. Ты не пойдешь.
Перси издал протестующий звук, и Генри подошел к нему.
– Можно мы посмотрим дом? Никогда не был в жилище волшебника, – громко сказал Эдвард.
Генри благодарно кивнул ему: Эдвард был мастером дипломатии и отлично чувствовал моменты, когда людей надо оставить наедине. Когда за ними закрылась дверь, Генри присел на край дивана и уложил обратно Перси, который пытался встать.
– Ты нам нужен живым и здоровым, – сказал Генри и, поймав на полу еще одну кошку, уложил ее рядом с Перси. – У тебя есть я, твой белый ферзь, и я все сделаю.
Перси рассеянно погладил кошку. Он выглядел совсем хилым, и от этого Генри охватило ужасное ощущение, которому он не сразу отыскал название: он чувствовал себя безнадежно взрослым, как будто его детство закончилось в этот самый момент. Добрый волшебник, который хранил его, пока он рос, исчез, и теперь, отныне и навсегда, придется самому разбираться со всеми своими неприятностями. Он обнял Перси, стараясь не касаться голой кожи, и тот сжал его обеими руками в ответ, а потом отстранился и важно сказал:
– Благословляю тебя на подвиги, герой новых времен. Иди и побеждай.
Барс всегда любил торжественные напутствия, и хотя бы это не изменилось.
– Поспи тут, а когда все закончится, я приду и разбужу тебя. Обещаю, – сказал Генри.
А потом встал, поклонился и вышел в прихожую не оглядываясь.
Джетт сидел в кресле около входной двери и разглядывал гладко причесанный затылок Агаты. Та не обращала на него внимания – трясла нижний ящик комода, пытаясь понять, как он закреплен в пазах. Эдвард занимался тем, что нарочно пытался встать так, чтобы загородить Джетту вид.
«Вот ведь набрал ты себе помощников – сущие дети», – задумчиво сказал огонь, и Генри дернулся от неожиданности. Огонь редко делал замечания, не связанные с жаждой кого-нибудь прикончить.
– Через эту дверь можно выйти куда угодно, – сказал Генри, привычно пытаясь оттолкнуть чужие мысли. – И я готов поспорить, что знаю, где искать Хью.
Он сжал ручку входной двери. Недавно он был уверен, что никогда больше туда не вернется, но, кажется, жизнь про твои планы не спрашивает.
– А воодушевляющую речь? – сдавленно спросил Джетт у него за спиной.
– Давайте постараемся не умереть, – сказал Генри и потянул дверь на себя, но Джетт вцепился в его запястье.
– Стой, друг, можно тогда я скажу?
Генри нехотя выпустил ручку и обернулся. Кажется, не только Джетту было не по себе – Агата, выпустив ящик комода, наматывала кончик косы на палец, Эдвард тревожно поджимал губы.
– Валяй, – сказал Генри.
– В общем, слушайте: я помню, что вот на этом самом месте, в этой прихожей я поверил, что волшебство существует, – зачастил Джетт. – С тех пор я всякого волшебства навидался, и хорошего, и плохого, но до сих пор счастлив, что оно есть. И мне… Мне приятно тут быть, несмотря на грустный повод. И я рад, что у меня есть такой друг, как ты, Генри. – Он вдруг смутился, и шея у него покраснела. – Короче, давайте надерем зад Хью, он вообще не заслуживает того, что получил. Ура и вперед!
– Всегда мечтал услышать напутственную речь со словами «надрать зад», – задумчиво сказал Эдвард. – Доложу отцу, как его новый музыкант расширяет мой словарный запас.
Генри дернул на себя дверь, пока эти двое опять не начали, но краем глаза все равно успел заметить, что Джетт показал Эдварду в спину какой-то непонятный жест, который вряд ли выражал добрые пожелания.
– В Хейверхилл, – громко сказал Генри и шагнул за порог, в золотистое солнечное сияние.
Он уже приготовился вдохнуть ледяной воздух северного леса – там зима наверняка еще не кончилась, – но еще до того, как туман вокруг рассеялся, понял: что-то не так.
– Хм, что за запах? – пробормотал у него за спиной Джетт, продвигаясь сквозь туман неуверенными шажками. – Жареные сосиски? Котлеты? Сырные шарики на огне?
Джетт шумно втянул слюну, и Генри хотел уже попросить его замолчать, но тут дымка вокруг растаяла, и от удивления он забыл, что хотел сказать.
– Что-то я помню ваш Хейверхилл другим, – пробормотал Джетт. – Может, вернемся и попробуем еще раз?
Генри покачал головой. Он по опыту знал, что домом волшебника как средством перемещения можно воспользоваться лишь единожды в сутки, во всяком случае, ему, человеку: до завтрашнего дня, как ни воображай себе Облачный дом, туда не попадешь. К тому же Дом еще ни разу не выводил в неверное место.
– Ты вот здесь жил десять лет? – растерянно спросил Эдвард, озираясь.
Самой деревни было не видно, – очевидно, они оказались в горном лесу неподалеку. Во всяком случае, крутой уклон земли был таким, как Генри помнил, но в остальном…
Вместо мощных, полных достоинства сосен вокруг росли какие-то пузатые, искривленные деревья-коротышки. Листья у них были по-осеннему разноцветные, среди них тут и там висели мясистые плоды. Неподалеку потрескивал искрами костер – очень аккуратный, разведенный по всем правилам, с жарким и ровным огнем. Над огнем на двух колышках лежал вертел с кусками мяса, и Генри уставился на него во все глаза. Никто не жарит мясо на таком сильном огне, надо, чтобы он догорел почти до углей, и по всем законам природы эти куски уже должны были превратиться в головешки, но они только слегка подрумянились, аппетитно шипя и роняя сок.
– Что-то мне все это не нравится, – подытожил Джетт, и с ним трудно было не согласиться.
– Действуем по плану, – твердо сказал Генри.
Он настороженно вглядывался в этот странный лес, но нигде не было ни движения, только осенние листья шелестели на ветру, и их печальный запах перебивал даже аромат костра. Что-то здесь было не так, какая-то мелкая, едва заметная деталь выглядела странно, но Генри никак не мог ухватиться за эту мысль как следует. Он велел себе успокоиться и скользнул за дерево, потом за другое, зигзагами удаляясь от остальных, так, чтобы даже они не знали, где он спрячется, и наконец выбрал удобную ямку в земле, откуда поляну с костром было хорошо видно. Он лег животом на шуршащие мертвые листья и приготовился ждать, стараясь ни о чем не думать, скрыть не только тело, но и разум. Дышать ровно. Прятаться так, как прячутся звери, – полностью сливаясь с обстановкой. А Эдвард тем временем шумно вздохнул, пробормотал: «Не верю, что мы всерьез это делаем» – и сделал шаг вперед.
– Эй, Хьюго! – крикнул он и слегка поклонился, прижав руку к груди. – Слышишь меня? Я принц этой земли, а ты теперь ее всемогущий повелитель, так почему бы нам не побеседовать?
Тишина.
Эдвард подождал, затем громко крикнул:
– Ну давай, обрати ко мне свой взор! Покажись, ты же меня слышишь!
По листьям прошелестел ветер.
«Деревья, – подумал Генри. – Что-то не так с их количеством».
– Я могу убить тебя на месте, – сказала пустота, и Эдвард подскочил.
– Это было бы очень скучно, – дрогнувшим голосом ответил он. – Ты ведь тогда не узнаешь, зачем я пришел.
– Я и так знаю. Вы все желаете мне зла и смерти. Вы мне не нужны, где Генри?
– Его здесь нет, – тонким голосом сказал Джетт. – Только мы.
– Ну конечно. Вы прикрываете его, так? – процедил голос, и небо чуть потемнело.
– Я пришел сразиться с тобой! – выпалил Эдвард и повернулся вокруг своей оси, не зная, куда именно смотреть.
– И где же твое оружие? – фыркнул голос.
– У меня его нет. В силе мне с тобой не тягаться, но кое в чем интересно будет посоревноваться.
– В чем же? – заинтересовался голос.
– В красоте, – обреченно сказал Эдвард. – Наше королевство наполнено прекрасным, так что и правитель должен быть хорош собой, красиво одет, иметь прекрасные манеры и нравиться женщинам. – Эдвард непринужденно оперся о дерево, потихоньку начиная успокаиваться и входить в роль. – Титул лучшего во всем этом всегда был моим, и я хочу убедиться, что он все еще мне принадлежит. Мне невыносимо думать, что меня могут обойти. Я лучший. Во всем.
– А мы пришли его поддержать! Уж прости, Хью, помню тебя парнем не самой впечатляющей внешности. – Джетт втянул голову в плечи. – Только не роняй мне на голову ничего, ради наших бывших общих приключений.
«Деревья растут группами, побольше и поменьше, – мельком подумал Генри. – Так, надо сосчитать. В одних группах деревьев по десять штук, в других – по четырнадцать». Он привычно оценивал обстановку вокруг, но чем могло помочь знание о том, что повсюду тут повторяются одни и те же цифры, так и не придумал. Генри успел заметить, что плодов на разных ветках тоже то десять, то четырнадцать, но уже в следующий момент все это вылетело у него из головы.
Ветки одного из деревьев зашевелились, и на поляну вышел Хью, хотя Генри был уверен: еще секунду назад там никого не было. Хью был в том же виде, в каком Генри видел его в воспоминаниях Мойры, – высоченный длинноволосый красавец, и хотя Генри успел предупредить остальных, что Хью изменил свой вид, они, видимо, не представляли, до какой степени. Агата вытаращила глаза, Джетт явно прилагал героические усилия, чтобы не засмеяться. Хью самодовольно усмехнулся.
– Ну как? Выкусил? – Он подошел к Эдварду, и тот как-то сразу поблек. – Убирайся, пока я не прикончил тебя снова, второй раз спасать будет некому.
– Не уйду. Да, ты впечатляешь, но столько лет тренировок не прошли для меня зря, – небрежно сказал Эдвард, вздернув подбородок.
Хью взбешенно уставился на него.
– Волосы у тебя длинные, вид лощеный, – продолжал Эдвард, – но наряд безвкусный, уж прости.
– У меня идея, – сказал Джетт. – Давайте вы посоревнуетесь, а мы оценим. Агата же девушка, она в этом понимает!
Генри оценил усилия, которые прикладывала Агата, чтобы сделать слабое и беззащитное выражение лица. А Джетт тем временем бочком шагнул к Хью, держа обе руки на виду, и шепотом сказал:
– Агата, по-моему, болеет за этого хмыря, но я, друг, за тебя. Терпеть его не могу. Кстати, тебе не нужен помощник? Я готов. Всегда рад перейти к победителю, а ты победил.
Хью вгляделся в него подозрительно, но лицо у него расслабилось: Джетт умел врать с такой убежденностью, что ложь пропитывала его до кончиков пальцев. Читать мысли Хью не мог, но, как сказал Перси, чувствовал угрозу, а Джетт ничем ему не угрожал.
– Посмотрим, – внезапно смягчился Хью. – Что, разве есть сомнения, что я лучше?
Он посмотрел на Агату, и та потупила глаза, всем своим видом говоря, что не знает, кому отдать предпочтение.
– Начнем, – бодро проговорил Эдвард. – По росту ты выигрываешь. Волосы шикарные. Плечи шире, чем у меня: это, увы, приходится признать.
– Победа у тебя в кармане, – тихо сказал Джетт, подмигнув Хью.
– Но вот одежда… – начал Эдвард.
– Что? – огрызнулся Хью. – Она богатая!
– Чересчур. Чувство меры тебя подвело. Золото хорошо смотрится, когда его мало. Ты же всесильный, можешь сделать свой наряд, скажем, черным? Самый благородный цвет. А пуговицы можно оставить золотыми.
Хью закрыл глаза, и одежда изменилась. Агата одобрительно кивнула.
– Лучше, – одобрил Эдвард, – но все-таки скучновато. Я понял: тебе нужен свой цвет.
– Красный? – выдал Хью, придирчиво оглядывая себя.
– Вульгарно.
– Зеленый?
– Как мундиры посланников.
– Серый? – медленно свирепея, спросил Хью, но Эдвард покачал головой. Он, кажется, действительно вошел во вкус.
– Не впечатляет.
– Так, мне надоело, – разозлился Хью. – Все, последнее слово. Назначаю своим цветом… – Он завертел головой по сторонам и, щурясь, остановил взгляд на солнце. – Желтый! Желтый, как солнце!
В ту же секунду его наряд стал цвета яичного желтка.
– Ну как? – самодовольно спросил Хью.
– Предлагаю немного поиграть с оттенками, – с каменным лицом сказал Эдвард, и Генри восхитился его выдержкой: Хью был похож на птенчика-переростка. – Я читал большой трактат о сочетании цветов.
– Ты же не девчонка, чтобы этим интересоваться, – хмыкнул Хью, оглядывая себя в неизвестно откуда взявшееся большое зеркало, прислоненное к дереву.
– Нет. Я всесторонне образованный человек, – невозмутимо ответил Эдвард. – Интересных книг в библиотеке не так уж много, а мне было одиноко.
– Ага, конечно! Хлыщам вроде тебя одиноко не бывает, к вам все так и липнут.
– Узкие у тебя представления о мире, Хьюго, – с чувством сказал Эдвард. – Так, ладно. Давай-ка штаны сделай темнее, цвета охры, рубашку светло-желтой, почти белой, а оттенок куртки ближе к оранжевому. – Хью послушно изменил наряд, но Эдвард покачал головой. – Слишком ярко. Может, куртку все же сделать серой, но вложить в карман желтый платок?
– Мне и так нравится! – разозлился Хью.
– Я тебя поддерживаю. Отличный наряд, братец, – шепотом сказал Джетт и громко прибавил: – Агата, ты согласна присудить Хью победу за лучший наряд?
– Что там еще нужно знать главному красавцу? – спросил у Эдварда заметно повеселевший Хью.
– Комплименты и обходительность. Вот, смотри.
Он подошел к Агате и, взяв ее руку, прикоснулся к ней губами.
– Сегодня прекрасная погода, леди, вы не находите? – сдержанно спросил он. – Может быть, прогуляемся в саду?
– Тут нет сада, мы в лесу, – мстительно вставил Джетт, и Хью одобрительно хмыкнул.
– В лесу, – поправился Эдвард и уставился на Агату таким страстным взглядом, что та поежилась. – Будь я солнцем, красавица, я мечтал бы любоваться вашим лицом беспрестанно! Будь я травой, я бы…
– Мечтал, чтобы ты поставила на меня свой каблук, – вставил Джетт и, пихнув локтем Хью, захохотал так, словно очень смешно пошутил. – Ты понял, да? Я вроде как подкаблучником его обозвал. Эй, ваше высочество, хватит комплиментов, мы уже все поняли! Отойдите, уступите дорогу будущему новому любимцу королевства!
Он подтолкнул Хью в сторону Агаты, и Генри мысленно отметил, что Хью, к счастью, не придумал какого-нибудь правила, запрещающего другим людям к нему прикасаться. А Хью тем временем вразвалку подошел к Агате, взял ее под руку, как делал Эдвард, и проникновенно заглянул в глаза. Агата побледнела.
– Ты – что надо, – сказал он. – Волосы длинные, глаза большие. Ты, в общем, похожа на девчонку, и даже злющий характер тебя не портит.
Агата смиренно поклонилась, прижав к груди руки, и Джетт зааплодировал.
– Отлично! Уверен, победу можем засчитать великому Хьюго! Ура!
Эдвард и Агата присоединились к аплодисментам, Хью польщенно улыбнулся, и Генри сразу почувствовал: вот он, тот самый момент. Мгновение, в которое Хью настолько погружен, что не отвлечется, даже если опасность будет у него под носом.
Рывком вытащив руку из перчатки, Генри выскользнул из-за дерева и в десяток бесшумных, стремительных шагов подобрался к Хью со спины. Чтобы забрать волшебство, нужно прикоснуться и тут же убрать руку, главное – побороть соблазн продлить прикосновение, не дать огню то, что он хочет. Но сейчас Генри этого не боялся, он был совершенно спокоен.
Вот только головокружительного ощущения волшебства, перетекающего в его руку, он так и не почувствовал.
«Паника – худший враг охотника», – говорил ему Освальд, когда они жили в лесу, и, как Генри ни старался, чтобы это ужасное чувство никогда его не настигало, он прекрасно знал, как протекает паника в человеческом теле.
Стадия первая: сердце на пару секунд перестает биться, мир вокруг замирает, тишина поет: «Ты крупно прокололся», и ты словно издалека наблюдаешь, как на тебя несется разъяренный зверь, или как ширится трещина на льду замерзшей реки, где ты стоишь, или как из раны, которая сначала показалась тебе царапиной, продолжает хлестать кровь.
Сейчас Генри почувствовал тот же удар оглушительной тишины: он прижимал пальцы все сильнее, но они безобидно касались прохладной кожи Хью, явно не причиняя никакого вреда. А потом до Генри дошли разом три вещи: Хью по-прежнему стоял к нему спиной, даже не вздрогнув, остальные тоже как-то подозрительно замерли, а вот огонь ревел внутри, шипел от страха и разочарования. Он почему-то не мог прорваться наружу, что-то теснило его обратно, и это была вовсе не сила воли хозяина.
– Знаешь, чего я пожелал себе, когда Сван променял наши священные братские узы на какую-то девчонку, а ты скрылся от меня во дворце? – поинтересовался Хью, будто и не замечал, как Генри сзади давит ему на шею.
Болван Хью наверняка даже не знал таких выражений, как «священные узы», и почему-то его внезапно расширившийся словарный запас напугал Генри больше, чем то, что собственная рука оставалась холодной.
– Я пожелал себе ума. Спасибо Страннику, подал мне отличную идею, – спокойно сказал Хью и постучал себя пальцем по виску. – Хотел понять, как мордастый мог так поступить со мной и куда ты спрятался.
Он развернулся, и Генри попятился. Еще пять минут назад на этом идеальном лице отражались знакомые раздражение и глупость, по которым легко было узнать прежнего Хью, но сейчас верзила выглядел невозмутимым и серьезным, и Генри с трудом сглотнул. Пора было уже что-то делать, но он застрял на первой стадии паники под названием «такого не могло со мной произойти».
– Мой новообретенный ум подсказал мне, что Сван без меня стал счастливее, и это было очень обидно, – сообщил Хью таким тоном, будто они мирно беседовали за завтраком. – Тебя я найти не смог, но решил, что это не беда, ты и сам ко мне придешь. Оказывается, думать так приятно! Начинаешь ясно видеть все вокруг, да и слов на свете куда больше, чем мне раньше казалось. Я изучил добрую половину всех, какие есть, – время для меня теперь идет как-то странно.
Генри заставил себя отвести от него взгляд и наконец понял, что тишина вокруг – не плод его отупевшего воображения. На поляне все замерло: и листья деревьев, и языки пламени в костре. Запахи жареного мяса и осени исчезли, словно были фальшивыми. Агата, Эдвард и Джетт стояли неподвижно, будто окаменели, – даже глаза не двигались.
– Кстати, умеешь ты играть в прятки: пока твои друзья ломали комедию, я даже твоего присутствия не чувствовал. – Хью снисходительно похлопал Генри по щеке, и тот не отстранился, так его поразило то, что Хью, кажется, вовсе не обжегся. – Знаешь, мне даже приятно было поверить, что они пришли со мной поиграть, вот я и решил вести себя, как раньше. Оказалось, я был таким жалким типом – понимаю, с чего ты меня всегда презирал.
Стадию паники номер два Генри называл «дикий ужас», но заставил себя, как учил Освальд, перейти сразу на этап «успокойся и думай». Генри медленно выдохнул, заставляя огонь утихомириться: тот бился ему в ребра, напуганный проигрышем, и Генри отчаянным усилием заставил его свернуться в клубок и не мешать. Не все потеряно: с новым Хью, поумневшим и рассудительным, договориться наверняка будет легче, чем с прежним, непредсказуемым и безмозглым.
– Я тебя не презирал, Хью, – сказал Генри, натягивая перчатку обратно, и мысленно похвалил себя за то, что голос не дрожит. – Ты теперь и сам понимаешь, что вел себя глупо. Тебе, наверное, есть за что на меня злиться, но всегда лучше договориться, чем воевать. Верни к жизни Мойру и остальных, оставь силу за Пределом, и я обещаю: никто тебя не накажет. Просто отпразднуем, что все закончилось.
– Снова стать уродливым идиотом, каким я был? – насмешливо спросил Хью. – Всерьез предлагаешь?
– Можешь оставить себе и ум, и красоту. – Генри улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка была широкой и дружелюбной. – По рукам?
Он протянул Хью правую руку, и тот взглянул на нее, приподняв свои идеально ровные брови.
– Хорошая попытка, – задумчиво протянул он. – Вот только она не учитывает то, о чем я мечтаю больше всего на свете.
– Новый дом? Титул? Какой-нибудь волшебный предмет? – предположил Генри, лихорадочно думая, чего еще может хотеть Хью. – Получишь все, что захочешь.
– А ты стал дипломатом, – одобрительно хмыкнул Хью. – Еще одно словечко, которое я выучил. Мы оба изменились, а? Знаешь, когда я обрел эту силу, оказалось, что не так уж много вещей способны порадовать того, кто в любой момент может получить, что захочет. Но кое-что совершенно не потеряло в цене.
Хью толкнул окаменевшего Джетта, и тот упал на спину, не меняя позы, как статуя. Генри вздрогнул от неожиданности, но дружелюбно улыбаться не перестал.
– Говори, устроим, – сказал он, и Хью шагнул ближе, так что его золотые локоны коснулись щеки Генри.
– Сначала я хотел тебя убить, но с этим повременю, к чему торопиться, – ласково сказал Хью. Его голос стал тише: мягкий шепот на ухо, от которого у Генри похолодела спина. – Для начала хочу сделать так, чтоб тебе вообще расхотелось жить.
Итак, стадия паники номер два, «дикий ужас»: пульс скачет, как бешеный, пот льется по спине, попытки здраво мыслить с грохотом проваливаются, в голове стучит только: «Беги, беги, беги». Хью ждал, жадно изучая лицо Генри, а тот мысленно умолял огонь вернуться, вспыхнуть сильнее и разобраться с этим сумасшедшим козлом. Огонь не вернулся – он был древним могучим существом, но прикосновение к Хью вызвало у него страх, которого Генри совершенно не ожидал.
«Он слишком силен, – прошептал огонь Генри на ухо изнутри, и никогда еще этот ненавистный голос не звучал так жалко. – Я пламя, но он – солнце, которое сжечь невозможно. Поздравляю, ты сдохнешь, а мне придется ждать следующего воплощения».
С этими словами огонь затаился, ушел в глубину, и Генри остался один. Все инстинкты кричали ему бежать, но он не мог оставить здесь тех, с кем пришел.
– Отомрите, – довольным голосом сказал Хью, словно по взгляду Генри понял, о чем тот думает.
Все трое вздрогнули и завертели головами. Джетт барахтался на земле, как опрокинутый жук, и Эдвард с неподвижным лицом поднял его, дернув за куртку.
– Не вышло? Почему не вышло? – жалобно спросил Джетт, глядя на Генри, и Хью ответил за него:
– Ваш драгоценный друг – слабак. Мои способности сильнее его дара, вот и все.
«Странник был прав», – подумал Генри, и эта мысль взбодрила его, он вцепился в нее изо всех сил.
Странник сказал, что его можно позвать, если понадобится, – и как бы ни было ужасно то, что он предлагал, любой вариант был лучше, чем наблюдать, как Хью жадным, неподвижным взглядом смотрит на Эдварда и остальных.
Те не отводили глаз от Генри, будто ждали, когда он скажет им, что делать, и спасет их. Хью фыркнул.
– Я тут узнал, что слово «привязанность» появилось из-за золотых нитей, которые связывают людей с теми, кого они любят, – сказал он, откидывая назад прядь волос, и взгляд его слегка остекленел, будто он всматривался во что-то за пределами человеческого зрения. – Чем сильнее взаимная любовь, тем толще нити. А ты, Генри, оплетен ими со всех сторон, и, поверь, я поиграю на них, как на скрипочке.
Все вокруг снова пришло в движение: подул ветер, снес в сторону огонь костра, зашумел листьями.
– Тебе не надо какие-то… Не знаю, заклинания читать? – пролепетал Джетт, который не мог заткнуться даже перед угрозой смерти.
– Нет, – равнодушно пожал плечами Хью. – Мне достаточно просто пожелать – все в этом мире теперь мне подчиняется. Но если хочешь, хромоножка, я буду щелкать пальцами, чтоб ты знал, что я чего-то пожелал. Например, чтобы у тебя башка отлетела. Ну что, щелкаю?
– Стой, – выдавил Генри. Мысленно он звал Странника изо всех сил, но тот не приходил: наверное, испугался так же, как и огонь. Надеяться больше было не на кого. – Ты… ты ведь стал умнее. Значит, понимаешь, что тебе не за что мстить и не за что меня ненавидеть.
– О нет, наоборот, – терпеливо ответил Хью. – Глупец не может даже близко постичь глубины ненависти, на которую способен умный.
Небо потемнело, ветер начал срывать листья с деревьев, взметать над землей. Агата сжимала кулаки, буравя Хью злобным взглядом, Джетт жался к ней, Эдвард, судя по всему, думал, как найти выход из положения, и это его так занимало, что он даже бояться не успевал.
«Пожалуйста, приди, – сбивчиво думал Генри. – Спаси их, я сделаю все, что хочешь, все что угодно».
– Они будут знать, что их убила любовь к тебе. И знаешь, что веселее всего? – как ни в чем не бывало спросил Хью, и Генри с ужасной тоской подумал, что Хьюго, кажется, действительно рехнулся. – То, как легко будет найти их всех.
Хью стоял совсем рядом, но Генри плохо слышал его, и сначала ему казалось, что это из-за шума крови в ушах, но потом он понял, что ветер уносит все звуки в сторону, – вокруг была уже почти буря, мертвые листья кружило над землей, голые ветки полоскал ветер. Костер потух, упавший вертел катался по земле, куски мяса были густо облеплены землей, и у Генри мелькнула мысль схватить вертел и загнать его Хью в глаз, но он помнил, что эту сволочь даже волшебный меч не взял, так что не стоило и пытаться.
– Я могу проследить каждую золотую нить, идущую от тебя к другим. – Хью схватил двумя пальцами что-то невидимое. – Найти каждого, кому ты дорог. Раз уж ты любезно привел ко мне этих троих, начну с них, потом перейду к остальным. Поверь, торопиться я не буду – у меня есть все время на свете.
Он сказал еще что-то, но Генри прослушал: он увидел такое, что паника наконец разжала свою мерзкую ледяную хватку. Около кучи золы, оставшейся от костра, там, где еще секунду назад никого не было, стоял человек в низко надвинутом зеленом капюшоне.
– Давай, сделай меня сильным, – еле слышно пробормотал Генри. Он дошел до той стадии ужаса, когда становится все равно, что будет дальше, главное – выкрутиться прямо сейчас. – Быстрее.
Я сказал, что это возможно, но я не говорил, что это просто, – невозмутимо проговорил Странник. – Положение твоих фигур на доске хуже некуда, Генри. Тебе шах и сейчас будет мат, из этого даже я не знаю, как выбраться: уж прости, раньше не бывал в такой ситуации. Но я тебя не брошу, как и обещал. Успокойся и скажи, что мне сделать. Перенести вас в дом волшебника – не вариант, такие перемещения оставляют след, и Хью пойдет за тобой. Придумаешь – помогу. Вслух не обязательно, просто подумай, я тебя слышу.
Генри ясно видел, как двигаются губы Странника, но, похоже, слышал его он один: Хью и остальные даже не обернулись, хотя стояли совсем рядом. От облегчения Генри чуть не разрыдался. Ему помогут, его не бросят, он не станет причиной смерти своих друзей, которых Хью разглядывает так, будто они – куски мяса, а ему надо решить, который проглотить первым. Генри зажмурился. Нужно что-то срочно придумать, но что? Хью со своей проклятущей силой отыщет сначала его, а потом – каждую нить, ведущую от него к другим. Разве что… Генри распахнул глаза. В голове у него мелькнуло нечто настолько безумное, что он попытался тут же затолкать мысль обратно, откуда пришла, но тут Хью подошел к перепуганному Джетту, и тот подался назад.
– Начну с тебя, колченогий, – весело сказал Хью, протягивая к Джетту руку. – Знал бы ты, как меня раздражаешь, не полез бы сюда.
Генри инстинктивно бросился к ним, но Хью сделал движение, будто отталкивал воздух, и Генри швырнуло назад. Падая лицом на мертвые листья, он успел подумать, что переходит на стадию паники номер три, худшую из всех: «Глупые решения». Провалился в ледяную реку? Бессмысленно хватайся за края полыньи. На тебя несется разъяренный лось? Ляг на землю. Тебе пришло в голову решение, которое отнимет у тебя самое дорогое? Действуй.
– Ну ты даешь, – вдруг сказал Странник с таким одобрением в голосе, что Генри даже смог оторвать взгляд от Хью и вскинуть глаза на него.
«Ты можешь это сделать?» – сбивчиво подумал Генри, вцепившись в землю так, что костяшки пальцев заломило. Хью неспешно ходил вокруг Джетта: положение спасало только стремление Хью выжать из пленников весь возможный страх, прежде чем хоть что-то сделать.
– Ох, Генри, видел бы ты свое лицо, – выдохнул Хью. – Как же тебе страшно. Вечно мог бы на это смотреть.
– В шахматах есть прием под названием «рокировка»: положение фигур на доске меняют, чтобы спасти короля, – пояснил Странник так спокойно, будто тоже, подобно Хью, имел все время на свете. – Ее, правда, нельзя проводить, чтобы вывести короля из-под шаха, а в этой партии король именно ты, но уж ладно, сегодня особенный день. Вот только в обмен на помощь мне придется взять с тебя обещание, что ты избавишь нас от Хью любым возможным способом – это королевство не заслужило такого волшебника, как он.
Остатками здравого смысла Генри понимал, что согласиться будет худшей идеей за всю его жизнь. Но тут Хью нагнулся над Эдвардом, продолжая жадно следить взглядом за Генри, и тот подумал: «Я все сделаю». Губы Странника тронула улыбка – не то довольная, не то печальная. А потом он внезапно оказался прямо рядом с Генри, протянул ему правую руку, и Генри сжал ее.
В ту же секунду мир изменился. Вместо людей Генри теперь видел сияющие силуэты, от которых во все стороны тянулись нити из того же самого света. На месте Странника не было ничего, абсолютная пустота, хотя Генри по-прежнему чувствовал его руку, на месте Хью – ослепительный сгусток света, и правда жгущего, как солнце.
Три золотистые нити связывали Генри с Эдвардом, Джеттом и Агатой, остальные шли вдаль: наверное, к Освальду, королю, Розе, Уилфреду, Перси, Карлу, Олдусу и другим. Время словно остановилось, и Генри успел заметить, что самая мощная нить связывает его с Эдвардом, а вторая по толщине, должно быть, идет к Освальду. А затем Странник протянул вторую руку – на этой оборотной стороне мира, сотканной из света, она была как пятно темноты, – одним движением собрал нити, берущие начало от Генри, и резко дернул их на себя.
– Рокировка, – торжественно объявил Странник.
Но Генри едва его расслышал: он почувствовал такую резкую, нечеловеческую боль, будто у него вырвали сердце, и закричал, даже не думая о том, что Хью может услышать.
Хью с перекошенным лицом развернулся к нему, но не успел даже рта раскрыть: клубок разорванных нитей, отброшенный Странником, вспыхнул, и во все стороны от него прокатилась золотая волна. Эта волна ударила с такой силой, что всех вокруг оторвало от земли и отшвырнуло назад – даже Хью не удержался на ногах.
Генри почувствовал, как его протащило по воздуху, но упал он уже не на влажную, пахнущую осенью землю, а на совершенно другую поверхность, – и ударился об нее с такой силой, что потерял сознание.
Глава 3
Тайное убежище
Открыв глаза, Генри увидел над собой потолок настолько роскошный, что сомневаться не приходилось: он дома, в королевском дворце. Генри с трудом сел, не зная, за что схватиться, – за спину или за голову. Спина болела, потому что пол, на котором он лежал, был очень твердым, а вот по какой причине раскалывается голова, Генри вспомнил не сразу, а вспомнив, поперхнулся. Неужели получилось? Серьезно, неужели получилось? Отвлек его звук шагов – к счастью, во дворце все, даже мужчины, носили обувь на каблуках, и цоканье было слышно издали, незаметно не подкрадешься. К тому моменту, как человек вырулил из-за угла, Генри уже отскреб самого себя от пола и встал, прислонившись к стене: ему не хотелось встречать результаты своего безумного поступка, лежа посреди коридора.
Карл тащил поднос, уставленный чайной посудой, с таким мрачным видом, что Генри широко улыбнулся. Плохое настроение Карла было незыблемым, как горы, а чай – самой мирной вещью на свете. Кажется, королевский дворец был в полном порядке.
– Привет, Карл, – сказал Генри и затаил дыхание. – Узнаешь меня?
Карл настороженно замер и мелкими шажками начал отступать туда, откуда пришел. Дробный звук его шагов становился все быстрее, раздался грохот – похоже, Карл так мчался, что с подноса упали ложки. Генри хмыкнул и пошел в другую сторону, мимоходом удивившись силе головной боли: у него даже зубы ныли, будто их корни ввинчивались в челюсти. Он с трудом сосредоточился на извилистых закоулках дворца, пытаясь заставить их вывести его, куда нужно. Времени было немного, Карл наверняка скоро доберется до места назначения, а до этого надо отыскать Эдварда.
Эдвард нашелся в Золотой гостиной – вот только выглядела она куда более обжитой, чем Генри помнил. На диванах валялись подушки, столики были уставлены пустыми кубками и тарелками. Эдвард сидел, расслабленно откинув голову на спинку дивана, и болтал с четверкой парней, сидевших вокруг, – Генри узнал в них придворных, которых пару раз встречал в дворцовой столовой.
– Ну и тут я ей говорю: «Милая красавица, это не вы веер потеряли?» – весело договорил Эдвард, и парни покатились со смеху.
Эдвард и сам засмеялся – громко, свободно, до морщинок вокруг глаз, – а потом увидел Генри в дверях и захлопнул рот. Придворные вскрикнули и попытались все вместе спрятаться за один диван, из чего Генри сделал вывод, что храбрости у них не прибавилось даже теперь, когда…
– Ты кто такой? – нахмурился Эдвард. Его рука дернулась к виску: значит, дара ощущать чужую боль он не лишился. – Я позову охрану, негодяй, и тебя выведут!
– Можешь не звать, они уже бегут сюда, – рассеянно ответил Генри, всматриваясь в его лицо.
Эдвард, хоть и морщился от головной боли, выглядел отлично – здоровым, отдохнувшим, беззаботным, и Генри затопило сумасшедшее, мучительное облегчение от того, что план удался и Эдварду ничего больше не грозит. По коридору застучали шаги – Карл, судя по всему, справился даже быстрее, чем Генри рассчитывал, – и, прежде чем дверь в гостиную распахнулась, Генри успел спросить:
– Отец здоров?
– И с чего же, интересно, королю быть больным? – холодно спросил Эдвард, поглядывая на дверь. – Спасибо, здоровье у него отменное.
Тут в зал вбежал Карл, за ним – пышно разодетые охранники. Генри окружили и схватили за плечи, и он подумал, что охрана во дворце такая же неумелая, как и раньше, – если бы захотел, раскидал бы всех парой движений.
– Ох, да у вас прямо чутье на неприятности, – с облегчением сказал Эдвард и упал обратно на диван. – Не знаю, что это за тип, но выведите его, он своими сапожищами весь ковер затоптал.
Придворные начали вылезать из-за дивана, старательно делая вид, что не прятались, и Генри хмыкнул:
– Удачи, ваше высочество. Берегите себя.
На этих словах Генри вышвырнули из комнаты, но он успел заметить, каким растерянным взглядом посмотрел Эдвард ему вслед.
– Я и не знал, что грязнули за стеной так беспокоятся о монаршем благополучии, – услышал Генри, прежде чем дверь закрылась. – Это даже мило, господа. Ну ладно, так вот, насчет того бала…
– Безобразие! – ворчал Карл, пока охранники тащили Генри по коридору. – Как он сюда пролез? Велю господину Уилфреду всю смену охраны наказать!
Они вышли из дворца и спустились через сад по мраморной лестнице. Охрана у Восточного хода под ругань Карла отворила дверцу в крепостной стене, и Генри вытолкали на площадь. Когда дверь с грохотом захлопнулась за ним, Генри спокойно огляделся – горевать и прощаться с родным домом было некогда, да и во время встречи с Хью он так перетрусил, что теперь страх словно не мог больше до него дотянуться.
Последний раз, когда он видел эту площадь, торговых рядов тут не было – сам Генри их когда-то и сжег, – но теперь все прилавки снова были на месте, и в них бойко шла торговля. Краем уха Генри услышал, как продавец расхваливает «шикарные новенькие бочки от мастера-бочара, не подтекают, вон какие ладные!», а потом его внимание отвлек человек, громко вещавший на дальнем конце площади. Генри сразу узнал эту копну туго закрученных светлых кудрей и начал пробираться сквозь толпу – послушать, что происходит.
– Поверьте, так все и было, я точно знаю! – умолял Олдус Прайд.
Голос у него предательски подрагивал: он говорил как человек, который сотый раз повторяет одно и то же, а никто не слушает.
– Ему же запретили тут появляться, только смущает всех! – негодовал какой-то старик, пытаясь спихнуть Олдуса с пустого ящика, на который тот забрался. – Эй, господа посланники, сюда! Я его держу!
Через толпу начал пробираться широкоплечий посланник в зеленом мундире. При виде его Олдус упрямо выпятил челюсть, но, когда посланник со вздохом потащил его с ящика, слез.
– Слушай, ну мы же просили: хоть не в общественных местах, – зашептал посланник, и Генри наконец заметил, что на Олдусе мундира больше нет, вместо него – старая куртка с протертыми локтями.
– Это хорошая история, – упрямо сказал Олдус, и посланник взглянул на него, как смотришь на дорогого тебе человека, когда подозреваешь, что у него не все в порядке с головой.
– Очень хорошая, – терпеливо ответил здоровяк, волоча Олдуса за собой в сторону корпуса посланников. – Только это неправда, ты все выдумал, понимаешь? Когда же ты успокоишься-то! Дженнифер! Эй, Джен! – рявкнул он, задрав голову к окну. – Забери его, он снова начал!
– А для тех, кто хочет еще разок услышать пусть и не столь увлекательную, но правдивую историю про обретение Сердца, в шесть часов состоится ежедневное представление! – звонко выкрикнул за спиной у Генри до боли знакомый голос. – Сегодня в программе сценка «Уничтожение Дома всех вещей»!
Генри обернулся. Джетт стоял в паре шагов от него и бойко зазывал публику, хлопал по плечам знакомых, подмигивал детям, и Генри подошел к нему.
– Расскажи мне про обретение Сердца прямо сейчас, – спокойно сказал он, хотя у него что-то дрогнуло внутри от равнодушного взгляда, которым Джетт скользнул по нему.
Восторг от удачного трюка с Хью потихоньку начал съеживаться и бледнеть, а мысль о том, что же он наделал, росла и росла.
Читать бесплатно другие книги:
