Возвращение в Панджруд Волос Андрей

– Дерьмо! – стервенел Назр, наблюдая то за пехотными маневрами сарбазов, то за такой же спотычливой, неровной походью кавалерии. – Господи, Балами, у нас нет армии! Нас можно брать голыми руками!

– Не горячись, – успокаивал его визирь. – Застоялись ребята, жизнь была слишком спокойной. Дай срок, все будет.

И срок был даден – но совсем короткий: уже к вечеру следующего дня пришла весть, доказавшая совершенную правоту дальновидного визиря: Фарнуш Самаркандский, брат эмира Убиенного, то есть родной дядя Назра, собрал рать и двинулся на Бухару за тем, что было ему положено по праву; оказывается, он и прежде так считал, и только интриги старого книжника все эти годы мешали ему навести наконец должный порядок в благословенном Мавераннахре.

– Вот же старый ишак, а! – с досадой бросил Назр, выслушав донесение. – Надоела ему голова на плечах. Ну что ж…

Мимо шатра вялой рысью пылила конница.

– Обрати внимание на вторую сотню, – сказал Балами.

Приложив ладонь ко лбу, Назр проводил ее взглядом. Чем-то она и впрямь отличалась от прочих – то ли кони глаже, то ли всадники бодрее.

– Сотника ко мне! – приказал эмир.

От строя отделился всадник, стремительно, прижавшись к шее лошади, проскакал к шатру, поднял коня на дыбы – и уже скатился на землю, опустившись перед эмиром на одно колено и склонив голову.

– Как зовут?

– Шейзар, ваше величество.

– Встань! Откуда такой?

– Из Панджруда, ваше величество. Сын дихкана Хакима.

– Дихкана Хакима? – Назр вопросительно взглянул на Балами.

– Верный слуга вашего деда, – подтвердил визирь. – Сыновья дихкана Хакима воевали под знаменами эмира Убиенного… Жив старик?

– Жив, – улыбнулся сотник.

– Ну хорошо, Шейзар. Будь поблизости. Может, понадобишься.

– Слушаюсь!

* * *

Скоро из донесений разведчиков стало понятно, что к утру армия Фарнуша выйдет на рубеж старого русла Хайдарьи. И если обнаружит перед собой строй войска Назра, будет вынуждена развернуться в боевые порядки.

Назр видел в этой диспозиции два преимущества. Во-первых, старое русло полузанесено песком, а самоощущение пехотинца, вынужденного принять оборону на нетвердой почве, отличается от самоощущения бойца, с диким «ур-р-р-р-ром» летящего на него по стеклянно-шершавой глади солончака. Во-вторых, справа от предполагаемого фронта лежала мелкая, как все в пустыне, жалкая, предательская, но все же ложбина: в ней, если положить лошадей на песок и не поднимать до мгновения атаки, могла укрыться конная сотня.

Остался час или полтора, чтобы вздремнуть.

Назр не спал. Он лежал с открытыми глазами, глядя во тьму, едва разреживаемую светом тусклого каганца. Его хватало, чтобы высветить бесконечную череду мгновений предстоящего боя, набегающих друг на друга, будто рябь речной воды. Случалось все: он побеждал, он был побежден; он вонзал меч в грудь великана Фарнуша, великан Фарнуш разрубал его от плеч до самого седла; голоса и ржание сливались в дикий ор, почти заглушаемый бряцанием, лязгом, хрустом, храпом; его бойцы бежали, петляя в панике, как зайцы, в тщетной надежде уйти от летящей за ними вражеской конницы; его конница сметала ряды сарбазов Фарнуша и гнала их по степи, оставляя за собой порубленные тела, щедро обагрившие кровью песок и полынь; все кончалось; все начиналось; все, все, все!

Балами коснулся плеча; Назр вскочил, растерянно озираясь.

– Пора, – сказал Балами.

Судя по всему, в час битвы счастье Фарнуша смотрело в другую сторону. Что же касается верного расчета Назра, то те неизбежные превратности войны, что подстерегают даже самых опытных полководцев, не смогли чрезмерно его исказить.

Когда войска сошлись, сотня Шейзара, возникшая из своего укрытия с ошеломительной неожиданностью (так орлица падает на мирно посвистывающего суслика) и оказавшаяся как раз на том расстоянии от порядков Фарнуша, чтобы кони успели набрать ход, с такой силой ударила в левый фланг, что армия тотчас же обратилась в бегство.

Сам полководец поздно заметил, что остался один. Возможно, впрочем, он решил не переживать своего позора – поражения от рук малолетнего племянника. Так или иначе, он действительно был велик ростом, мощен и отважно бился, немало навредив наседающим на него сарбазам Назра. Конь пал. Фарнуш сражался пешим, пока наконец знаменитый сотник Камол Малютка не снес его голову с плеч мощным взмахом своего пудового меча.

* * *

Назр ликовал.

Когда миновала пора пиров, вызвал из Самарканда старшего сына покойного Фарнуша, да насладится его душа свежестью райских источников.

Тот послушно прибыл с целым караваном подарков. В их числе было легендарное золотое блюдо, принадлежавшее некогда Исмаилу Самани; владение им, по мысли участников процедуры, означало безоговорочное признание старшинства Назра в роду Саманидов.

Назр, ублаготворенный символическим и неожиданным для него даром, провел с племянником полдня; найдя его вполне подходящим для исполнения должности, эмир принял клятву в вечной верности, вручив взамен ярлык на Самаркандский вилаят.

Теперь ничто не мешало походу в Нишапур.

Балами вздыхал, Назр же был полон энтузиазма и целыми днями терзал чиновников, добиваясь от них предприимчивости и решительности в исполнении всех тех надобностей, которые должны предшествовать столь серьезному предприятию. Кроме того, он то и дело собирал совет, вновь и вновь внушая, что не стоит размениваться на мелочи, когда есть возможность совершить серьезное, масштабное деяние, воистину достойное внука великого воина и собирателя хорасанских земель.

Члены совета соглашались насчет того, что провинцию давно следует посетить на предмет должного вразумления, а не то, не приведи господи, Нишапур и впрямь отложится, о каковых его намерениях были знаки еще при жизни эмира Убиенного. С другой стороны, многие высказывали осторожное мнение, что Господь знает лучше и, возможно, было бы разумней начать с чего-то менее масштабного. Представляемые чиновниками сметы тоже многих неприятно поражали.

Однако Назр настаивал, уговаривал, приказывал, толкал дело вперед.

Все мало-помалу складывалось, однако складывалось как-то через силу, как будто некие таинственные силы и впрямь не хотели, чтобы этот поход состоялся. Северные области тянули с выплатой податей: выдача армейского жалованья оказалась под вопросом. Начальник кавалерии умер коликами. Прогнозы звездочетов выглядели не весьма благоприятными. Гадания тоже внушали множество сомнений. И так во всем – куда ни сунься, все не слава богу.

Однако слава деда – великого Исмаила Самани! – не давала Назру покоя.

Теплым мартовским вечером они с Балами сидели в айване за поздним ужином. Выступление войск было назначено на утро, все вокруг стремилось к этому часу, поэтому даже дворец, который, по идее, не должен был участвовать ни в каких перемещениях, приобрел налет чего-то походного, что выражалось, в частности, в том, что прислуга мешкала и путала очередность блюд.

Балами задумчиво отпил из чаши и сказал:

– Я вот что думаю. Не знаю, может быть, тебе эта мысль покажется неприятной…

Назр вопросительно поднял брови.

– Я имею в виду твоих братьев.

– Моих братьев?

– Ну да. Что ты так удивляешься? У тебя же есть братья?

– Есть, – согласился Назр, откусывая от утиной ножки, томленной в розмариновом сиропе. – Мансур, Хасан и Ибрахим. Братики мои родные. То есть два родных, а один единокровный. По отцу.

– Мансуру уже шестнадцать, – заметил Балами.

– Верно, – согласился Назр. – Недавно исполнилось шестнадцать. Я ему лошадь подарил. Хорошая лошадь, хатлонская.

– Вот я и говорю, – не отступал Балами. – По возрасту он совсем немного тебе уступает.

– Но гораздо глупее, – возразил Назр. – Я даже удивляюсь – от одного отца вроде. Правда, мать у него была арабка.

– Никто в этом разбираться не будет – умнее он тебя или глупее. Важно, что он тоже сын эмира Убиенного.

– И что?

– Назр, ты правда не понимаешь?

– Нет. – Назр бросил на дастархан обглоданную кость. – Не понимаю.

– Хорошо. Говорю прямо. В твое отсутствие могут найтись люди, которым выгодно забыть о том, что истинный эмир – ты. И выкликнуть на царство Мансура. И получить все выгоды этого положения.

– А, ты вот о чем. – Назр зевнул и откинулся на подушки. – Об этом не волнуйся.

– Почему?

– Сегодня всех троих переселили в Кухандиз.

– Боже святый! – изумился Балами. – Ты заточил их в крепость?!

– Ну, «заточил» – это, пожалуй, слишком сильно звучит, – с сомнением сказал Назр. – Но что запер, то правда. Пусть посидят месячишко-другой. Нуждаться ни в чем не будут. Но и разговоров лишних вести не с кем. Ты ведь это имел в виду? – спросил он, усмехаясь.

Балами только развел руками.

* * *

Неизвестно, чем бы кончился поход, если бы Назр и в самом деле достиг Нишапура, однако Аллаху было угодно, чтобы этого не случилось.

Тем не менее назначенное утро настало, и все до поры до времени пошло своим чередом: трубы заревели, залязгали удила в лошадиных зубах, зашатались, заныли обозные повозки, влекомые понурыми быками, затрепетали бунчуки на концах пик – и эмир Назр, горяча скакуна под алым ковровым чепраком, повел свое войско в дальний край.

Пыль встала в полнеба, а шум, лязг, ржание, скрип колес и топот копыт разлетелись до горизонта.

Впрочем, уже через час не было видно в мареве степи ни коней, ни всадников. Пыль осела, и тишина легла на зеленые весенние окрестности благородной Бухары.

Абу Бакр. Мятеж

Вечерело. Тени оплывших башен вытягивались, ложась на крыши кибиток, лепящихся изнутри городской стены к мощным стенам старой крепости.

В скучных местах время течет медленно.

Кухандиз – скучное место.

Прежде тут хоть десятка полтора всеми забытых узников бытовало, а когда эмир приказал братьев поместить, то всех бедолаг перекинули в Арк, в тамошние зинданы. Оно для них, может, и лучше – к судьям ближе, может, с кем и разберутся наконец – кому плетей, кому со стены полетать, кого, глядишь, и выпустят – на свете ведь всякое бывает.

Прежде хоть изредка оживление случалось, а теперь вообще как на том свете. Высокородные узники молчаливы – что с них взять, пацаны совсем. Сидят, прижухнулись, как птенцы. Думают, небось, как дело повернется, когда вернется эмир из похода. Может быть, прикажет выпустить их, как в праздники люди горлинок выпускают. А то, не приведи Аллах, еще что удумает.

Ох-хо-хо!

Живут царевичи в одном покое. У двери день и ночь стража. Окна узкие, не высунешься. А высунешься, так тоже рад не будешь – стена высокая, внизу ров, лететь до него и лететь. Коли крыльев нету, так шарахнешься, что и костей не соберешь.

Всем необходимым их повар обеспечивает – Абу Бакр. Прежде он гарнизон своим варевом окармливал, а теперь и для царевичей старается. Правда, царевичам продукты из Арка привозят. И готовит им Абу Бакр отдельно… да где же он, чертов сын?!

– Абу Бакр! – хрипло крикнул начальник стражи, сидевший на низком топчане, покрытом ветхим паласом. – Ты меня голодом хочешь уморить?!

– Иду, иду!

И уже через минуту начальник, помешивая щербатой ольховой ложкой в такой же щербатой глиняной миске, недовольно принюхивался к ее содержимому.

– Из чего он эту шурпу варит, мать его так! – буркнул начальник, откладывая ложку, и снова рявкнул: – Абу Бакр!

Повар опять высунулся из-за двери.

– Что?

– Ты из чего шурпу варишь? – грозно спросил начальник. – Почему всегда грязной тряпкой воняет?!

– Ничего не воняет, – возразил Абу Бакр. – Из чего положено, из того и варю. Вам – из ослятины варю, из требухи, а молодым князьям…

– Из ослиной требухи? – сдавленно спросил начальник караула, давя рвотный позыв. – Да я тебя!

– Шучу, шучу! Нормальный баран был… ну, может, староват маленько для казана… зато уважаемый!.. ему бы в совете муфтиев заседать.

Абу Бакр дико загыкал, нечеловечески запрокинув голову. Выразив таким образом охватившее его веселье, он скрылся в кухне.

– Вот же дурень, а! – с горечью сказал начальник караула. – Никакого сладу с ним. Я б такого дурака никогда в жизни при Кухандизе не оставил. Благородное место – а тут этот олух.

– Старинное место, – подтвердил молодой стражник, деливший с ним трапезу. Миска у него была поменьше, а от края общей лепешки он отщипывал осторожно, с деликатностью.

– Старинное! Не просто старинное. Сам Сияуш построил. – Начальник задумчиво пожевал и пояснил: – Его потом Афрасиаб убил.

– Афрасиаб много силы имел, – подтвердил стражник.

– Две тысячи лет жил, – наставительно сказал начальник, зачерпывая ложкой.

– Мощен был туранский царь, – снова согласился молодой.

– Убил – и закопал, – твердо сказал начальник, не обращая внимания на слова стражника. – Прямо где убил, там и закопал.

Они молча похлебывали шурпу.

– А говорят, он в Рамтине похоронен, – осторожно заметил стражник. – Так я слышал.

– Говорят! Ты слушай больше – такого наговорят, что уши заложит. Кто что толкует. Самаркандцы говорят – у них. Уструшанцы – тоже у них. Всех не наслушаешься. Здесь он похоронен, в крепости.

– Ну да, – на всякий случай кивнул молодой.

– Только никто могилу найти не может, – заметил начальник, задумчиво жуя. – Старики толкуют, что если в ночь Предопределения увидишь голубой огонь – там, значит, и могила. Разроешь, тронешь останки – станешь сильный, могучий, каким был Сияуш, вся власть мира к тебе стечется.

– Здорово! – мечтательно вздохнул стражник.

– Неплохо, что говорить, – рассудил начальник караула, с хлюпаньем втягивая юшку.

Некоторое время жевали молча.

– А я еще слышал, что потом крепость развалилась, – сказал стражник.

– Так и есть, – покровительственно одобрил его слова начальник. – Кей-Хусрав убил Афрасиаба и начал крепость перестраивать. Что-то ему не понравилось, значит. А она возьми – и развались. Снова кое-как слепили – опять рассыпается. В третий раз принялись – никакого толку. Тогда собрали ученых со всех краев земли. Ученые посоветовались и так решили: возвести крепость по плану наподобие созвездия Большой Медведицы – на семи каменных столбах.

Начальник караула отложил ложку, двумя глотками допил из миски остатки шурпы и сказал сдавленно:

– С тех пор стоит как влитая.

– А еще говорят, тут ни один царь не умер, – поспешил вставить свое слово стражник.

– Верно говорят, – кивнул начальник караула, отдуваясь. – Ни один. Ни из язычников, ни из мусульман. Да ведь судьбу, братец ты мой, все равно не обманешь! Им бы сидеть тут и не высовываться. Они бы и горя не знали. Жили бы себе поживали. Но ведь иных не переспоришь. Как его время подходит, так ему непременно приспичит куда-нибудь ехать. Проси его, умоляй – как об стену горох. Неужели нельзя ради такого дела день-другой на месте посидеть? И все бы образовалось, и, глядишь, еще сто лет бы прожил. Так нет. Втемяшится ему переть куда-нибудь по какой-то там срочной его царской надобности. И вот такой тебе, понимаешь, подарочек: только приедет в другое место, тут же: бац! – и готово, шагайте за лопатами…

– Да уж, судьба – это не огурец настругать, – вздохнул стражник. – Если позволите, дядя, я тоже кое-что расскажу. Когда пришел час моему отцу…

Пока охранники неспешно заканчивали трапезу, Абу Бакр бросил в закипевший кумган добрую горсть мяты, поставил на поднос блюдо с жареным мясом, положил сверху пару лепешек, приткнул три пиалы и, взяв кумган в одну руку, а поднос в другую, направился к юным узникам.

Пройдя низким коридором, он вышел в полукруглый залец. Низкое солнце било в два щелеобразных окна, заливая ярким светом расположенные напротив резные двустворчатые двери.

Сидевший у дверей стражник Хатлух мирно спал, свесив бородатую голову на грудь и цепко держась во сне за древко стоявшей между ног пики.

– Тревога! – со всей дури рявкнул Абу Бакр.

– Что? – Хатлух заполошно вскочил, перехватывая пику и направляя острие на повара. – Кто? Кого?

(В караулке молодой стражник тоже вздрогнул и недоуменно посмотрел на начальника. «А! – тот безнадежно махнул рукой. – Все шуткует, шакал»).

– Кого! Того! – передразнил Абу Бакр, балансируя подносом. – Дай пройти! Совсем совесть потерял. Дрыхнешь на посту.

– А, это ты! – сказал Хатлух, вытер рот рукой и спросил недоуменно: – Ты что орешь?

– Да то! – озлился повар. – Двери открывай! Вот ты тут спишь, как у мамки под сиськой, а царевичи сбегут, что будешь делать?

– Царевичи-то не сбегут, – буркнул Хатлух. – А вот ты в следующий раз так заорешь – я тебя точно проткну, ишак ты безмозглый.

– Ничего, посмотрим еще, сбегут или не сбегут, – ворчал повар, осторожно пронося поднос мимо притолоки. – Сбегут, так тебя собакам скормят. А тыквой твоей бестолковой горох будут обмолачивать.

– Иди, иди!

Хатлух заглянул в комнату поверх плеча Абу Бакра, убедился, что все на месте, затворил за ним двери, сплюнул с досады и снова сел, бормоча насчет того, что кое-кому самому давно уж пора настучать по безмозглой башке.

В комнате царевичей было сумрачно. Узкие зарешеченные окна смотрели на восток, солнце заглядывало в них только утром, скупо расплескивая раннее свое золото на стены, завешенные ткаными покрывалами, и на пол, застеленный коврами и одеялами.

Десятилетний Хасан лежал на животе, подперев голову руками и скрестив ступни согнутых в коленях ног. Шестилетний Ибрахим сидел с противоположной стороны шахматной доски, тоже подперев голову руками. Однако подпертая голова старшего выражала беззаботность и уверенность в себе, младший же хмурился, и напряженно сведенные к вискам ладони наводили на мысль об охватившем его отчаянии.

Мансур, развалившись в другом углу, рассеянно пощелкивал четками.

Войдя, Абу Бакр низко поклонился, ухитрившись при этом ничего не поронять с подноса, и осторожно поставил его на дастархан.

– Повелитель, – сказал он, с новым поклоном обращаясь к Мансуру. – Откушайте, пожалуйста. Ягненок молодой, сочный. Мальчики! Пожалуйте кушать!

Ибрахим только пуще нахмурился; Хасан, заинтересованно посмотрев в сторону яств, перевернулся, сел и сказал не глядя:

– Ладно, сдавайся.

– Сам сдавайся! – зло ответил Ибрахим. – Скоро смерть твоему царю!

– Да уж ладно, смерть, – примирительно пробормотал старший, пересаживаясь ближе к дастархану. – Давай лучше поедим, потом новую начнем.

Секунду помедлив, Ибрахим решился и с громким хохотом смел с доски фигуры, одну из которых заменяла персиковая косточка.

Младшие увлеклись ягненком. Абу Бакр, беспрестанно кланяясь, подсел к Мансуру.

– Все готово, ваше величество, – тихо говорил он, успокоительно разводя ладонями. – Вы, главное, когда начнется, не выходите отсюда, не надо. Если кричать кто будет, на помощь звать – все равно сидите, не высовывайтесь. Верные люди все сами сделают. Бухара ждет вас, повелитель. Скоро вы будете в Арке!

– А Назр? – хмурясь и нервно пощелкивая теперь уже не четками, а костяшками пальцев, перебил его Мансур. – Он точно погиб?

– Соболезную, повелитель… брат есть брат, я понимаю. Но известие верное – погиб. Гюрза его укусила… гюрза, ваше величество… черная смерть… знаете?

– Знаю, – снова поморщился Мансур. – Ладно, хорошо. Точно завтра?

– Точно, ваше величество. А если нет, если какая неожиданность, тогда я, как обычно, вам обед принесу… тогда и новости скажу, все как есть… хорошо?

Мансур нервно поежился.

– Вы поешьте, поешьте, – бормотал Абу Бакр. – Ягненок – как горлица… во рту тает.

– Не хочу! – скривился Мансур.

Дверь приоткрылась.

– Ты что опять тут застрял? – с подозрением спросил Хатлух, заглядывая внутрь. – Поставил поднос – и вали!

– Поели бы, – упрашивал Абу Бакр, на коленках пятясь от царевича к дверям. – Во рту тает!

На ноги он встал у самого порога.

Грозно сведя брови, Хатлух еще раз осмотрел внутренность покоев и неспешно закрыл дверь.

Между тем начальник охраны и молодой стражник доели свою шурпу и теперь сидели порыгивая.

– У этой птицы два сердца, – толковал молодой стражник, – поэтому она и летает быстрее всех, и живет дольше.

– Чушь какая-то, – сказал начальник.

– Не чушь, дяденька, – заупрямился стражник. – Мне отец говорил. А мой отец, между прочим, при великом эмире Самани…

Речь его прервало новое появление повара.

– Я пошел, Ахмад, дорогой, – полувопросительно сказал Абу Бакр, легко кланяясь начальнику караула. – Царевичам ужин отнес, не беспокойтесь.

– Отнес? – строго переспросил начальник, супясь. – Ну хорошо.

Абу Бакр шагнул было, но задержался, расплывшись в широкой улыбке.

– Завтра из чего вам шурпу сварить? Хотите, из козлиных копыт сварганю? А если шурпа надоела, могу редьку с парочкой крыс потушить? – их в подвале, как блох в подстилке, жирные такие.

Страницы: «« 123456

Читать бесплатно другие книги:

Теа – первая в истории постапокалиптического мира девушка с пятой группой крови. Выявив эту особенно...
Осень 1870 года. Прочитав главу из романа «Убийца из прошлого», Александра Ильинична Тарусова неожид...
Сюжет произведения основан на реальных событиях конца 80-х годов XX века. Имена персонажей изменены,...
Секрет зрительского успеха кинокартины кроется в трех словах: противоречие, перевертыш, парадокс. «П...
Сильвейн Рейнард – автор бестселлеров NEW YORK TIMES, создавший чувственную трилогию о спасении одно...
Сергей Кузнецов умеет чувствовать время и людей в нем, связывая воедино жизни разных персонажей. Гер...