Выжить любой ценой Трофимов Ерофей
— Что? — спросил Данко с плохо скрываемой тревогой.
— А то. Мама в шоке.
— Почему? Что-то случилось?
— У тебя сейчас голос неестественный, как у самого плохого актера детского театра, — сказала Соня. — Как это «что случилось»? Явился во втором часу, еще и спрашивает.
— Я встречался с другом, — стал оправдываться Данко. — Засиделись немного. Молодость вспоминали.
— Самое дурацкое занятие, которое только есть у мужчин! Завеяться куда-нибудь, залить глаза и вспоминать молодость.
— Ну… не только. Мы еще о делах говорили.
— А это любимое мужское занятие номер два! — объявила Соня мстительно. — Обсуждать дела на пьяную голову.
— Почему обязательно пьяную…
Это прозвучало так неубедительно, что Данко поморщился и, рассердившись на себя, начал сердиться на дочь.
— Позвонить хотя бы можно было? — наседала она.
— Я телефон в номере забыл.
— Не забыл, а оставил. Нарочно. Чтобы никто не мог тебя побеспокоить. Чтобы никто не прервал вашу пьянку.
— Так! — Данко встал и выпрямился во весь свой внушительный рост. — Достаточно с меня нотаций. Ты, кажется, забыла, что я твой отец.
— Это ты забыл, что ты мой отец! — парировала Соня и покинула балкон.
Ему показалось, что на глазах дочери блестели слезы, когда она выходила. Данко уже собирался пойти за ней, когда на ее месте возникла Юлия. Заспанная и слегка помятая, но все равно очень красивая. Ему захотелось обнять ее и запустить руки под ее розовую ночную рубашку, постепенно поднимая ткань все выше, пока жена сама не поднимет руки, словно сдаваясь на милость победителя. Тогда рубашка будет снята и их больше ничего не будет разделять.
— Что скажешь? — холодно осведомилась Юлия.
— Доброе утро, — брякнул Данко.
— Доброе? — Она шлепнула его по протянутым рукам. — Кофеек попиваешь?
— Это преступление?
— Мама, — донеслось из комнаты. — Я схожу позавтракаю.
— Давай, — обронила Юлия не оборачиваясь и не повышая голоса.
Соня услышала. Хлопнула дверь. Данко остался наедине с женой. Он снова попытался обнять ее, одновременно тесня в комнату, но из этого ничего не вышло.
— Даже не думай, — отрезала она.
В былые времена Данко это не остановило бы. В молодости он всегда гасил конфликты самым эффективным из известных ему способов, а именно: невзирая на Юлины протесты, укладывал ее в койку и там добивался и прощения, и еще много чего. Но теперь они были другими. Данко обеспечивал и баловал семью, поэтому считал, что вправе позволить себе некоторые вольности. Чувство вины прошло, сменившись глухим раздражением. И почему эти женщины из мухи слона раздувают? Просто едят поедом. А что он такого сделал? Ну, посидел с другом, выпил немного. Так разве человек не имеет права расслабиться? Взрослый человек, посвятивший себя тому, чтобы его семья процветала и радовалась.
Стало обидно. Данко уже не помнил, как его на рассвете накрывало чувство вины. Зато вспомнились другие вещи. Например, как прошлой зимой Юлия не явилась домой ночевать, потому что, видите ли, перебрала шампанского с родителями. Может быть, она вовсе не у родителей была? И, может быть, жена и дочь не должны дерзить мужчине, который их не просто содержит, а лелеет, холит и балует?
— Как хочешь, — равнодушно сказал Данко. — Я не навязываюсь.
Смерив его пылающим взглядом, Юлия направилась в комнату. Войдя туда минут десять спустя, он увидел, что она успела одеться и теперь подкрашивает глаза.
— Завтракать? — спросил он, постаравшись придать голосу нейтральную интонацию.
— Да, — коротко ответила она, двигая бровями перед зеркалом.
— Куда пойдем?
На самом деле это был не вопрос, а предложение: ладно, дорогая, хватит дуться, я все осознал и обещаю исправиться. Больше такое не повторится.
Юлия примирительных ноток не расслышала или не захотела расслышать.
— Я с Соней позавтракаю. Мы уже договорились.
— А я? — опешил Данко.
Она пожала плечами:
— Откуда мне знать? Ты же у нас самостоятельный, сам решаешь, что тебе делать, с кем и когда. Вот и решай. — Она встала, подхватив сумку. — А мне пора. Дочка ждет. Не хочется, чтобы у нее отдых был окончательно испорчен.
— Погоди, погоди, — потребовал Данко, удержав Юлию за локоть. — Давай не забывать, кто этот самый отдых организовал и оплатил.
— Теперь не забуду, — ответила она. — На свои гулять будем.
Так и не обернувшись, Юлия высвободила руку и вышла.
Оставшись один, он некоторое время стоял на месте, борясь с искушением шарахнуть по двери кулаком. Желваки ходили на скулах, словно он разгрызал что-то твердое и никак не мог разгрызть.
Часам к шести женщины совершенно выбились из сил и были вынуждены сделать привал. Весь день они бродили по Сукхумвит-Роуд, той самой длиннющей улице, по которой вчера ехали на пляж. Сегодня было решено посвятить время не морским и солнечным ваннам, а магазинам.
— Так будет правильно, — рассудила Соня. — Мы вчера немного подгорели. Если добавить сегодня, то будем потом как две креветки вареные.
— А потом облазить начнем, — согласилась Юлия. — Терпеть не могу, когда кожа шелушится.
Приняв такое решение, они отправились прямиком на улицу Сукхумвит, которая, по сути, представляла собой один сплошной торговый центр без начала и конца. Попав сюда, они уже не видели ни башен бангкокских небоскребов, ни храмов, ни прохожих. Все их внимание сосредоточилось на прилавках и вешалках. Погруженные в транс, женщины не замечали, как переходили с одной узкой улочки на другую, из галереи в галерею, с этажа на этаж. Мимо них, будто невидимки, сновали такие же, как они, любительницы шоппинга. Среди них попадались мусульманки в кафтанах и шароварах, хрупкие тайские девчушки, дородные матроны из Европы, американские лесбиянки, взявшиеся за руки, негритянки в ярких одеяниях. Мужчины в этом столпотворении выглядели случайными и потерянными. Здесь им уделялось мало внимания. Взоры женщин были прикованы к всевозможным товарам, скользили по ним, мысленно оценивали, перебирали, примеряли и убегали дальше, высмотрев что-то новенькое и необычное.
Семиэтажный торговый центр «Империум» стал последним пунктом на пути Юлии и Сони. Именно здесь они истощили остатки своих ресурсов — и физических, и материальных — и поняли, что экскурсию пора заканчивать. Упав на пластмассовые стулья первого подвернувшегося кафе, они долго переводили дух, пытаясь восстановить силы зеленым чаем с пирожными.
— Ничего себе прошлись по магазинам, — покачала головой Соня. — Весь день убили.
— И нагребли лишнего, — не смогла не признать Юлия, критически осматривая два внушительных пакета, пристроенных возле стола.
Они были набиты пакетиками поменьше, которым не было числа. Подсчитать расходы толком тоже не получалось, поскольку расплачивалась Юлия карточкой, а чеки распихивала как попало.
— Ничего, — рассудила Соня, — папа сердиться не будет. Он даже обрадуется возможности откупиться.
— Не получится у него откупиться, — отрезала Юлия. — Я сама за все платила.
«А откуда у тебя деньги взялись на карточке?» — хотела спросить Соня, но промолчала, чтобы не ставить маму в неудобное положение.
Ее родители ругались гораздо реже, чем у сверстников, хотя, конечно, случалось. Чаще всего по пустякам. Отец не позволял себе лишнего. Все свободное время проводил с семьей, в спортзале или на одиноких загородных прогулках. Соня привыкла видеть его по вечерам с книгой, а не с бутылкой. Честно говоря, она не была склонна драматизировать вчерашний эпизод и выступила на маминой стороне исключительно из женской солидарности.
Они только недавно стали близкими подругами. До шестнадцати Соня оставалась папиной дочкой, любимой и любящей. Юля завидовала их отношениям. Если Соне нужно было посоветоваться, пожаловаться и просто поделиться новостями, она секретничала с отцом, а не с матерью. У них были свои тайны, излюбленные шуточки и маленькие ритуалы. Иногда это раздражало Юлию и даже угнетало. Ей казалось невозможным ревновать дочь к собственному мужу, однако она ничего не могла с собой поделать.
А потом девочку словно подменили. По мере того как в ней просыпалась женственность, она все сильнее тянулась к той, которая когда-то пережила те же ощущения, — к маме. И постепенно отец стал отходить на второй план, хотя, конечно, это не означало, что повзрослевшая Соня стала любить его меньше. Просто система их отношений изменилась. Отец стал для девушки авторитетом, а мама — старшей подругой. Как же можно было не поддержать ее в трудную минуту?
— Собираешься с папой мириться? — осторожно спросила Соня.
— Не сегодня, — сказала Юлия.
Разговаривая с дочерью, она ощущала на себе взгляды проходящих мимо мужчин, и это помогало ей быстро подпитываться новой энергией.
— Отпуск всего две недели продлится, — напомнила Соня, решившая действовать окольными путями, чтобы не давить на маму открыто. — Время пролетит, не успеем оглянуться.
— Это ты о папе беспокоишься? — криво усмехнулась Юлия.
— Не только, мама. И о тебе тоже. И о себе.
— Да помиримся мы, помиримся, не переживай. Завтра.
— Почему не сегодня?
Юлия внимательно посмотрела на дочь. Бедной девочке еще многое придется пережить, прежде чем она поймет мужскую натуру и научится отстаивать свои интересы.
— Наш папа заслужил наказание, — заговорила Юлия. — Воспитание — вещь жестокая.
— Не обязательно, — возразила Соня. — Меня, например, наказывать почти не приходилось, ведь так?
— Так. Но он перешел черту.
— Подумаешь, выпил с другом!
— Не в этом дело, — наставительно произнесла Юлия. — Если бы он сегодня повинился как следует, тема была бы уже закрыта. Но он повел себя иначе. Дал понять, что имеет право вести себя как вздумается, раз он наш кормилец. Учти, это основное оружие всех мужчин. Стоит уступить — и не заметишь, как под лавкой окажешься.
— Под какой лавкой? — не поняла Соня.
— Это я образно выражаюсь. Мужчины стремятся подавить нас, взять верх. Наша задача не позволить сесть себе на шею.
— Не представляю папу, сидящего у кого-то на шее… — Соня прыснула. — При его габаритах…
Юлия не приняла шутливый тон дочери:
— Поэтому мы ему и не позволим. Вчера он развлекался, а сегодня наша очередь.
— Ты о чем, мама?
— Дадим ногам отдохнуть еще немного, снимем в банкомате наличные и отправимся в ресторан. Хорошенько покушаем, выпьем вина. Расслабимся. Домой спешить не станем. И на телефонные звонки отвечать тоже не будем. Пусть поволнуется, как мы вчера волновались.
— Ох, не знаю, не знаю. — Соня с сомнением покачала головой. — Очень уж жестко мы с папой… Боюсь, вы после этого до конца отпуска не помиритесь.
Юля отрицательно поводила указательным пальцем:
— А вот и нет, девочка моя. В браке, как и на войне: или ты наступаешь, или отступаешь. После нашего похода папа шелковый станет, вот увидишь. А если спустить ему с рук, то он завтра опять с этим Родниным куда-нибудь попрется. Нет, никаких компромиссов. Пусть знает.
— Но мы заедем в отель переодеться? — спросила Соня.
Это означало, что в принципе она приняла предложенный план.
— В отель возвращаться нельзя, — решила Юля, обдумав вопрос. — Иначе слишком поздно начнем.
На самом деле она опасалась, что при виде отца дочка размякнет и откажется участвовать в заговоре. Допустить этого было нельзя. Оставшись без союзницы, Юлия проиграет этот поединок. Не одной же ей идти в ресторан ночью? Нет, это будет слишком.
Соня намотала на палец прядь волос и неуверенно произнесла:
— Я собиралась голову помыть…
— Ты и так прекрасно выглядишь, Соня. Ну-ка, вставай. Пойдем.
— По-моему, мы делаем ошибку, мама.
— А по-моему, нет. Все будет хорошо, увидишь.
Возможно, хорошо им действительно было. Но недолго, совсем недолго.
День четвертый
Проснувшись, Данко рывком сел на кровати. В комнате царила не темнота, а скорее сумерки, пронизанные электрическим светом большого города. И в этих сумерках было отчетливо видно, что женщин тут нет. Они до сих пор не вернулись.
Черт! И еще куча ругательств покрепче.
Дотянувшись до тумбочки, Данко взял телефон. Пропущенных звонков не было. Таймер показывал час ночи. Холодная рука тревоги стиснула сердце. Что случилось? Почему их так долго нет? Неужели что-то случилось? Или барышни просто перебрали и совсем потеряли голову?
Вечером Данко позвонила дочь и торопливо произнесла:
— Папа, мы сегодня с мамой задержимся, но это секрет.
— Не понял. Где задержитесь? Почему? От кого секрет?
— От тебя, от тебя, — пояснила дочь. — Мама решила тебя проучить за вчерашнее. Я тайком звоню. В туалет пошла, пока она вещи сторожит. Мы сейчас в «Империуме». Отсюда в ресторан пойдем. Смотри, не выдай меня.
— Ни за что, — пообещал Данко. — В какой ресторан?
— Не знаю. Выберем что-нибудь. Здесь на Сукхумвит-Роуд их полно.
— Вы поосторожней там. Не напивайтесь.
— Спасибо за ценный совет, папочка, — язвительно сказала Соня.
И отключилась. А теперь была поздняя ночь, и было неизвестно, где она и ее бестолковая мамочка. Какой безответственной нужно быть, чтобы отправиться в ресторан без сопровождения! Это же Таиланд, а не Швейцария!
Заставив себя успокоиться, Данко начал одеваться. Тревожиться и сердиться не имело смысла. Нужно было решить, где искать женщин. Насколько понял Данко, «Империум» — это был торговый центр на Сукхумвит-Роуд. Судя по тому, что Юлия караулила покупки, пока Соня бегала в туалет, вещей они набрали немало. Значит, и выбранный ими ресторан должен находиться где-то поблизости.
Прежде чем отправиться на поиски, Данко несколько раз набрал телефонные номера жены и дочки. Ответа не было. Ледяные пальцы на сердце усилили хватку. Сунув мобильник в карман, Данко покинул гостиничный номер.
Выйдя из такси возле «Империума», он попал в самую гущу мелкой таиландской молодежи и почувствовал себя Гулливером в стране лилипутов. Хотя это могли быть японцы или, к примеру, филиппинцы — Данко не различал их ни по внешности, ни по чирикающему говору.
На улице было шумно и многолюдно. В какую бы сторону он ни повернулся, повсюду его взгляд натыкался на вывеску ресторана или какого-нибудь ночного заведения. Здесь можно было увидеть и типичные азиатские кабачки, и уличные кафе вполне европейского типа, и даже лондонские пабы. Вот из бара вывалилась компания гогочущих моряков, вот пронеслась стайка мотоциклистов, опасно лавирующих среди пешеходов, вот продефилировали затянутые в кожу тайские девчата — а может, и тайские трансвеститы с осветленными лохмами.
У Данко голова пошла кругом от этого бангкокского столпотворения. С другой стороны, он немного успокоился, увидев веселящиеся толпы. Ночная жизнь кипела и переливалась неоновыми огнями. Вряд ли с Юлей и Соней могло случиться что-то плохое в такой оживленной, почти праздничной обстановке. Ну, загуляли. А на звонки не отвечают, потому что марку держат.
Три часа спустя, когда Данко, обошедший десятка полтора ресторанов и кафе, поднялся на свой этаж и открыл дверь номера, успокаивать себя было уже нечем. Самых родных, самых близких ему женщин не было. Они не вернулись, как он надеялся. Они действительно пропали.
Осунувшийся, не находящий себе места от беспокойства, Данко спустился вниз и выяснил у портье, где находится ближайшее отделение полиции. По пути туда он беспрестанно озирался в надежде увидеть Юлю и Соню, возвращающихся домой. Сейчас бы он простил им все, да еще и индульгенцию на будущее выдал бы. Но они не появлялись.
Странно и дико было осознавать, что город живет своей жизнью. Утро постепенно вступало в свои права. По улицам ехали машины и шли люди. Продавцы выдвигали из магазинов лотки с фруктами, выкатывали сдаваемые в аренду скутеры, принимали товар у развозчиков рыбы. Данко равнодушно проследил за тем, как некоторые торговцы и массажисты встали при звуках гимна, грянувшего из громкоговорителя. Это означало, что уже восемь часов утра. Минули почти сутки с тех пор, как жена с дочерью отправились на прогулку. Данко подумал, что с ним будет, если они не отыщутся… У него просто не останется, для чего и для кого жить дальше. Оказывается, весь смысл его жизни заключался в этих женщинах.
У входа в отделение стоял пыльный полицейский джип, на капот которого опирался местный коп в черных каплевидных очках. Он пил кока-колу из красной банки и изо всех сил хотел выглядеть крутым. Дежурный, встретивший Данко за стойкой, походил на него как две капли воды, даже очки носил такие же, хотя в помещении было темновато. К счастью, он сносно понимал по-английски и подсказал, куда нужно обращаться. Поисками пропавших иностранцев в Бангкоке занималась туристическая полиция, которая, в случае необходимости, передавала дела в полицию обычную.
Ходьбы туда было минут пять, но Данко показалось, что он прошагал много километров без передышки, так сильно колотилось сердце в груди. Принял его лейтенант, представившийся Альбертом Юсуповым и прекрасно изъяснявшийся по-русски. Лицо у него было круглое и лукавое. Под мышками темно-серой форменной рубахи белели разводы засохшей соли.
— Мой напарник занимается теми, кто говорит по-английски, — сообщил он, приветливо улыбаясь. — Чай? Кофе? В холле есть автомат. Если будете брать кофе, захватите и мне, он тут копейки стоит.
— У меня пропала семья, — сказал Данко, сдерживаясь. — Жена и дочь. Я захватил их паспорта.
Юсупов щелкнул языком.
— Они пошли гулять без паспортов? Плохо. Если найдем, как узнаем кто?
— Они представятся.
— Ну, это если смогут. А если нет? Если…
Вместо продолжения последовал новый щелчок языка. Данко захотелось перегнуться через стол и ударить улыбчивого Юсупова прямо по физиономии, да так, чтобы он опрокинулся вместе с креслицем, на котором слегка крутился из стороны в сторону. Хотя, наверное, кресло просто поехало бы на колесиках назад, пока не врезалось бы в стену. В этом случае Юсупов приложился бы затылком, после чего еще не скоро возобновил бы свое раздражающее кручение-верчение.
— Я прошу вас приступить к поискам, — произнес Данко сдавленным голосом человека, которого душат эмоции, не выпускаемые наружу. — Что вам для этого требуется? Заявление? Фотографии?
— Для этого требуется большой штат сотрудников, которым мы не располагаем, — доверительно сообщил Юсупов. — Поймите, в туристическую полицию набирают людей, владеющих иностранными языками. Тут вас выслушают, помогут решить небольшую проблему. А настоящие расследования проводит настоящая полиция.
Данко почувствовал себя находящимся в театре абсурда или в тягостном, нелепом сне, когда ничего от тебя не зависит, когда все идет к трагедии, которую ты не в силах предотвратить.
— Хорошо, — сказал он, отстраненно удивляясь тому, что все еще не обрушил на голову Юсупова стол или какой-нибудь другой увесистый предмет обстановки. — В таком случае прошу сопровождать меня в отделение настоящей полиции. Вы понадобитесь мне в качестве переводчика.
Круглолицый лейтенант помотал головой:
— Это не входит в мои обязанности.
— Сейчас войдет, — пообещал Данко. — Пойдем.
Некоторое время Юсупов раздумывал, взвешивая свои шансы сохранить лицо (в буквальном и переносном смысле), если этот нервный гигант начнет крушить в кабинете все, включая его самого, Юсупова. Потом решительно встал и натянул на голову мягкую фуражку с кокардой.
— Пойдем, — сказал он. — Не в моих правилах оставлять соотечественников в беде.
«Какой ты мне соотечественник, к хренам собачьим!» — подумал Данко. Но вслух этих слов не произнес. Сейчас он зависел от этого маленького нелепого полицейского в фуражке, напоминающей бейсбольную кепку. Попавший в беду вообще много от чего зависит. И мало что зависит от него самого.
Примерно два часа спустя Данко Максимов стоял под палящим солнцем на перекрестке Сукхумвит-Роуд и тупо смотрел прямо перед собой. Трескучий тук-тук проехал в опасной близости от его сандалий, а он даже не заметил. Подбежали чумазые мальчишки, попытались всучить ему какие-то дурацкие амулеты на ниточках — он не удостоил их взглядом. Две девушки, украшавшие вход в магазин цветочными гирляндами, уставились, хихикая, на этого огромного иностранца с прищуренными глазами и черными усами, а он отвернулся и пошел куда-то.
«Почему тайцы так любят желтый цвет? — спросил себя Данко равнодушно. — Чуть ли не каждый второй в желтом. Какое-то всеобщее увлечение или национальная традиция?»
Он тут же забыл о промелькнувших в голове вопросах, потому что на самом деле они его абсолютно не интересовали. И он не почувствовал вкуса супа с лапшой и шашлычков с жаровни, которые взял, чтобы подкрепиться перед возобновлением поисков.
Полиция не собиралась искать Юлю и Соню до истечения трехдневного срока. Когда же Данко попробовал надавить на офицера, с которым беседовал, тот сказал ему без обиняков примерно следующее: «Будешь возникать, мы тебя арестуем за нарушение порядка или за оскорбления представителей власти. Может быть, даже по подозрению в убийстве своей семьи. Убирайся, пока свободен».
Данко мог бы всю эту полицейскую компанию разнести в клочья вместе с их очками, значками и дубинками, но после этого его обязательно бы упрятали за решетку, а он не мог позволить себе сидеть в тюрьме, бросив жену и дочь на произвол судьбы. Пришлось распрощаться (вежливо, насколько это было возможно) и отправиться в консульство.
Там Данко принял толстый человек, напоминающий телосложением снеговика. Фамилия его была Ракушка или Ракушко, он все время улыбался и лучезарно сверкал узкими очечками без оправы. Глаз за очками видно не было, словно консул умышленно сидел таким образом, чтобы солнце отсвечивало в стеклышках. Так, не показывая глаз, Ракушка-Ракушко принял у Данко заявление и пообещал полную поддержку и взаимодействие. Иными словами, отделался пустыми словами. Бессмысленными звуками.
Теперь Данко жевал ставшую безвкусной пищу и ждал появления Жени Роднина. Возможно, вдвоем они справятся. Возможно, Роднин, освоившийся в этой стране, подскажет правильное решение. Сообщать ему подробности по телефону Данко не стал, да и не было особых подробностей. Просто коротко обрисовал ситуацию и попросил друга подъехать. Дважды повторять не пришлось.
«Лексус» подкатил почти бесшумно, сверкнув на солнце белоснежным лакированным боком. Было жарко. Данко успел слегка взмокнуть в своей рубашке, хотя о том, чтобы принять душ, нечего было даже думать. Пожав руку встревоженному товарищу, он еще раз ввел его в курс дела, а потом попросил:
— Позвони им со своего телефона. А вдруг они именно мне отвечать не хотят? Сидят где-нибудь, растягивают удовольствие.
Разумеется, сам он в это не верил, как и Роднин, убравший свой мобильник, на требовательные призывы которого никто не ответил.
— Вот что, — деловито произнес он, — расскажи-ка мне, Дан, как ты про своих девушек расспрашивал?
— Очень просто, — проворчал Данко. — По-английски, как же еще.
— И этим ты сузил сектор поиска раза в три, а то и в четыре, — определил Роднин. — Местные жители знают лишь самый скудный набор иностранных слов: тэнк ю, гуд монин, плиз. Ну, еще мани-мани, естественно. Дальше их лингвистические познания не простираются. Мне будет значительно проще объясняться с ними.
— Для этого я тебя и позвал. Начнем обход? Не будем терять времени.
— Погоди, это еще не все. Как ты описывал тайцам Юлю и Соню?
— Фотографию показывал, — ответил Данко. — Она у меня всегда с собой, в бумажнике. Еще говорил, что обе, мать и дочь, очень красивые.
— Наши представления о красоте очень расходятся с азиатскими, — нравоучительно сказал Роднин. — У них свои красавицы, у нас свои. Да и фото твое бесполезно.
— Почему?
— Просто представь, что в твоем городе пропали две тайские девушки. И вот тебе показывают их снимки и спрашивают, не видел ли ты их? Причем среди толп других азиаток, которые для тебя все на одно лицо. Мы для аборигенов все иностранцы, понимаешь? — Роднин с сочувствием посмотрел на огорчившегося друга и постарался смягчить свой вердикт. — Нет, конечно, твое фото может оказаться полезным. Жаль, что там вы встречаете Новый год, а здесь Соня и Юля были одеты совсем иначе, по-летнему…
— Что значит были? — вскинулся Данко.
— Не придирайся к словам. Лучше вдумайся в суть того, что я сказал.
— Вдумался. Ты прав, Женя. Нужно было напирать, что женщины очень высокие, с покупками в руках. — Данко с силой хлопнул себя по лбу. — Тупица! Таких простых вещей не смог сообразить.
— У тебя был стресс, — напомнил Роднин. — В таком состоянии любой бы растерялся.
— Ладно, теперь начнем все с начала! Скорее! Я уверен, сейчас я добьюсь результата!
— Тихо, тихо! Не спеши. Ты все испортишь.
— О чем ты?
Данко недоумевающе уставился на Роднина. Тот укоризненно покачал головой:
— Видел бы ты сейчас себя, Дан. Глаза сверкают, ноздри раздуваются, с усов искры сыплются. Так нельзя. Ты же всех свидетелей пораспугаешь. Посмотри на тайцев: они маленькие, хрупкие. А тут вваливается человек-гора и начинает рычать: куда вы моих женщин подевали?
— Я так вопрос не ставил.
— Но они воспринимали это именно так, — произнес Роднин. — Поэтому спешили отделаться от тебя, чтобы не попасть в разборки. Проще сказать: нет, не видел, чем вспомнить, а потом объяснять, почему не проследил, что было дальше. Врубаешься?
Данко насупился:
— Что же мне теперь, голову себе отрезать, чтобы уменьшиться? Так без головы я вообще ни хрена не выясню.
— Положись на меня, — предложил Роднин. — Вопросы буду задавать я, а ты держись сзади и лучше помалкивай.
— Может быть, мне вообще тут остаться? — ядовито осведомился Данко.
Его товарищ даже глазом не моргнул.
— Это был бы оптимальный вариант, — признался он. — Но ты ведь не согласишься?
— Еще чего!
— Тогда пошли, — вздохнул Роднин.
И они пошли.
Удача улыбнулась им в третьем или четвертом по счету заведении. Это был ресторан под названием «Красный дракон», где Данко уже побывал утром. Иллюстрируя название, дракон выгнулся над входом, образуя арку, а голова его была обращена к посетителям, призывно мигая глазами-лампочками и топорща тараканьи усы, шевелящиеся от каждого дуновения ветерка.
Не остановившись в полутемном зале с десятком посетителей, поглощающих свои блюда, Роднин повел друга наверх, где обнаружилась открытая площадка для любителей свежего воздуха. Пахло дымком от гриля, специями и чем-то вкусным. Данко непроизвольно сглотнул. Его могучий организм страдал от скудного питания.
Он сел за свободный столик и украдкой осмотрел зал, пытаясь представить себе здесь жену и дочь. Они сюда вписывались. Например, за тот угловой столик, где сейчас обедала пожилая пара в одинаковых желтых футболках с сакраментальным «I love Thailand» и с не менее сакраментальным сердечком. Или на места двух полячек, «пшекавших» так явственно, что спутать с кем-то еще их было невозможно.
Возможно, заведение было не самым респектабельным, но выглядело достаточно благопристойным. Верхняя площадка соседствовала с еще одним залом, где было сумрачно и почти безлюдно. Оттуда долетали приглушенные переливы задорной азиатской мелодии, звучавшей так, словно нескольким музыкантам вздумалось вразнобой тренькать на разных инструментах в большом пустом помещении с сильным эхом. Но Данко не долго слышал музыку. В голове что-то щелкнуло, оттуда исчезли все звуки, все мысли. Его взгляд остановился на ярких пакетах, сиротливо стоящих под столиком у стенки. Такое место вполне могла выбрать Юлия. Она панически боялась сквозняков и всегда садилась так, чтобы не очутиться в продуваемом месте.
На ближнем пакете был изображен логотип торгового центра «Империум». Остальные были украшены другими изображениями и надписями, но шестое чувство подсказало Данко, что вещи оставлены его женщинами. Почему никто не забрал их? Все очень просто. Люди за границей устроены как-то иначе, их воспитание и моральные устои не позволяют им зариться на чужое. Это не значит, что какой-нибудь турок, таиландец или араб никогда не жульничает и не ворует. Но забытый в автобусе бумажник они постараются вернуть, а сдачу не присвоят. Так и с пакетами получилось. Кроме того, их могли попросту не заметить.
Как бы то ни было, Данко почти не сомневался, что напал на след. Он отыскал взглядом друга, беседующего с официантом, и окликнул:
— Женя!
Роднин обернулся, разводя при этом руками. Официант, обративший внимание на Данко, занервничал, его глаза забегали.
— Идите сюда, — поманил пальцем Данко. — Оба.
Официант сделал робкую попытку улизнуть, но Роднин — надо отдать ему должное — вовремя сориентировался, приобнял парня и подвел к столу.
— Он что-нибудь знает? — спросил Данко.
— Говорит, что нет. Просит его отпустить. У него строгий хозяин. Пхонг совсем недавно работает здесь и боится, что его уволят.
Услышав свое имя, официант прижал руки к груди и коротко поклонился. Его глаза так и стреляли по сторонам.
— Женя, скажи Пхонгу, что он может уйти хоть сейчас, — попросил Данко, — но если он хочет заработать триста долларов, то пусть останется и ответит на пару вопросов.
Роднин перевел. Официант опасливо оглянулся, потом пробежал взглядом по другим посетителям — те, к счастью, не обращали на них внимания. Мучительная борьба отражалась на его оливковом лице с черными глазами, почти лишенными белков.
— Скажи ему, что я муж тех женщин, которые забыли пакеты с покупками. Пусть отдаст их мне.
Выслушав Роднина, Пхонг радостно закивал, сходил за вещами и выложил всю пеструю охапку на стол.
— Прекрасно, — кивнул Данко, доставая бумажник, но не торопясь раскрывать его. — Таким образом мы установили, что женщины тут все-таки были.
— Точно, — оживился Роднин, после чего поделился этими мыслями с побледневшим официантом.
Тем временем Данко достал три сотенные бумажки и положил перед собой. Сделал многозначительную паузу и присоединил к ним еще семь купюр того же достоинства.
— Рассказывай, — велел он, накрывая деньги ладонью. — Что случилось с двумя женщинами, ужинавшими здесь?
Роднин принялся переводить. На террасу вышел второй официант и, не сводя глаз с напарника, начал собирать грязную посуду на поднос. Заметив его, Пхонг что-то залопотал, указывая на гору пакетов. Официант, не изменившись в лице, кивнул и скрылся в полутемном зале.
— Ну? — спросил Данко, открывая долларовую стопку для наглядности.
Перевода не потребовалось. Пхонг все прекрасно понял. Его рука потянулась к деньгам. Данко опять накрыл их ладонью.
— Сначала информация, — отчеканил он. — Information first.
Парень опять опасливо оглянулся. Его ноги то подгибались, то распрямлялись, как у зверька, готового в любой момент сорваться с места и обратиться в бегство.
— Он сейчас в штаны наложит от страха, — предупредил Роднин.
— Но жадность сильнее, — заметил Данко.
Пхонг сделал попытку улизнуть, но Роднин его силой удержал. В их сторону обратилось несколько любопытных и слегка обеспокоенных взглядов.
— Он говорит, что должен работать, — напомнил Роднин. — По-моему, на людях бесполезно его уговаривать.
— Тогда на улице? — предложил Данко.
Выслушав перевод, Пхонг что-то быстро сказал и попробовал освободить руку.
Читать бесплатно другие книги:
