Столп огненный Фоллетт Кен

Ролло молчал и продолжал улыбаться.

– За кого? – спросил Нед первое, что пришло в голову.

– Она выйдет замуж за виконта Ширинга.

– За Барта? – не поверил Нед. Это было попросту невозможно. Среди всех молодых мужчин страны туповатый и вечно хмурый Барт Ширинг казался последним, кто способен пленить сердце Марджери. Конечно, возможность в один прекрасный день стать графиней Ширинг прельстила бы множество девушек, но Марджери, в чем Нед не сомневался, была не из их числа.

Во всяком случае, так он думал год назад.

– Ты, верно, шутишь? – прибавил Уиллард, помолчав.

Вопрос был глупым, и Нед сам это сообразил. Да, за Ролло водилась привычка измысливать всякие каверзы, но вот склонностью к дурацким розыгрышам он не отличался, потому что не терпел оказываться в смешном положении – а тут его наверняка обсмеяли бы, стань известно другим об этой выдумке.

Ролло пожал плечами.

– О помолвке объявят завтра, на пиру у графа.

Завтра, на двенадцатый день Рождества. Если граф Ширинг устраивает пиршество, значит, семейство Неда точно будет среди приглашенных. И Нед собственным ушами услышит объявление о помолвке – конечно, если Ролло не обманул.

– Она любит его? – выдавил из себя Нед.

Ролло явно не ожидал подобного вопроса, и настала его очередь растеряться.

– Не вижу, с какой бы стати обсуждать это с тобою.

Уклончивость Ролло побуждала предположить, что ответом будет «нет».

– А ты почему так заерзал?

Ролло оскалился.

– Проваливай-ка подобру-поздорову, не то я поколочу тебя, как обычно!

Нед расправил плечи.

– Мы больше не в школе, Ролло. Еще посмотрим, кто кого поколотит.

Ему и вправду хотелось подраться, ярость застилала глаза, и было все равно, кто в итоге возьмет верх. Но Ролло все-таки сдержался. Он просто подошел к входной двери и распахнул ту настежь.

– Уходи, – сказал он.

Нед помедлил. Уходить, не повидавшись с Марджери, было не с руки. Знай он, где ее комната, можно было бы кинуться мимо Ролло, взбежать наверх… Но будет глупо, если он примется открывать все двери подряд в чужом доме.

Уиллард положил отрез шелка обратно в сумку.

– Еще поглядим, чья возьмет. Ты не сможешь держать ее взаперти вечно. Рано или поздно я встречусь с нею.

Ролло не ответил, так и стоял у распахнутой двери.

Неда подмывало пихнуть его, но он справился с соблазном: они теперь мужчины, а мужчины не затевают драк по столь мелким поводам. Что ж, придется уйти. Он снова замешкался, прикидывая, как лучше поступить, ничего не придумал – и вышел наружу.

– Не торопись возвращаться, – бросил Ролло ему вслед.

Нед медленно двинулся в ту сторону, где стоял родительский дом, в котором он когда-то появился на свет.

Дом Уиллардов тоже располагался на главной улице, напротив западного фасада собора. Его не раз перестраивали и расширяли за минувшие годы, а потому здание, со всеми пристройками, словно неприглядно расползалось по нескольким тысячам квадратных футов. Но Нед помнил, что ему нравился этот дом, – с огромными очагами, просторной столовой, где частенько случались веселые посиделки, и с мягкими перинами на кроватях. Владели домом Элис Уиллард и двое ее сыновей – а еще, разумеется, бабушка, мать покойного отца Неда.

Войдя внутрь, Нед застал матушку в общей комнате, которая служила ей кабинетом, когда она покидала амбар на набережной. При виде сына Элис выскочила из-за письменного стола, кинулась к юноше, обняла и расцеловала. Сразу бросилось в глаза, что она пополнела за минувший год, но Нед не стал говорить этого вслух.

Он огляделся. Помещение ничуть не изменилось, и его любимая картина висела на прежнем месте. Эта картина изображала Христа и прелюбодейку, окруженных толпою витийствующих фарисеев, что желали побить женщину камнями. Матушка часто повторяла фразу из Библии: «Кто из вас без греха, первый брось в нее камень»[2]. Отчасти картина ввергала в искушение – груди женщины были обнажены, и не так давно это зрелище вызывало у Неда весьма яркие видения и сны.

Из окна открывался вид на рыночную площадь, за которой высился величественный фасад огромного собора, с длинной вереницей стрельчатых окон и сводчатых арок. Этот вид сопровождал Неда, сколько он себя помнил, менялось разве что небо, то зимнее, то весеннее, то летнее. Почему-то этот вид внушал смутную уверенность в собственных силах. Люди рождаются и умирают, города возникают и исчезают, войны начинаются и заканчиваются, а Кингсбриджский собор будет стоять до самого дня Страшного суда.

– Значит, ты ходил в собор вознести молитву? – сказала матушка. – Молодец.

Нед не стал ее обманывать.

– А потом пошел к Фицджеральдам. – На ее лице промелькнула тень неудовольствия, и он прибавил: – Ты ведь не сердишься, что я сначала пошел туда?

– Сержусь, но не сильно, – ответила Элис. – Я еще помню, каково быть молодой и любить.

Ей исполнилось сорок восемь. После смерти Эдмунда все говорили, что она должна снова выйти замуж, и маленький Нед, которому тогда стукнуло восемь, боялся, что мама приведет в дом сурового отчима. Однако она предпочла остаться вдовой, хотя минуло уже десять лет, и ему все чаще казалось, что матушке никто не нужен.

– Ролло сказал мне, что Марджери собралась за Барта Ширинга.

– Прости, милый, я знала, что кто-нибудь да проговорится. Бедняжка Нед, мне так жаль!

– Разве у ее отца есть право указывать ей, за кого идти замуж?

– Отцы ждут, что их будут слушаться. Нам с твоим отцом не пришлось о таком беспокоиться. Будь у нас дочка… которая бы выжила…

Нед понял, что она имела в виду. До Барни матушка родила двоих девочек. На кладбище с северной стороны собора имелись два крохотных надгробия, и Неду доводилось там бывать.

– Женщина должна любить своего мужа, – убежденно сказал он. – Ты бы не заставляла свою дочь выходить за животное вроде Барта.

– Может быть, сынок, может быть.

– Что не так с этими людьми?

– Сэр Реджинальд верит во власть и силу. Он мэр и думает, что дело олдермена[3] – принимать решения и требовать их исполнения. А когда мэром был твой отец, он говорил, что дело олдермена – править городом и служить городу.

– Это одно и то же! – воскликнул Нед раздраженно. – Только разными словами!

– Нет, – возразила матушка. – Это значит по-разному смотреть на мир.

– Я не выйду за Барта Ширинга! – сказала Марджери Фицджеральд своей матери.

Марджери злилась и пребывала в расстроенных чувствах. Двенадцать долгих месяцев она ждала возвращения Неда, думала о нем каждый день, ей не терпелось снова увидеть его кривоватую улыбку и золотистые глаза; а сегодня она узнала от слуг, что Нед вернулся в Кингсбридж и даже заходил к ним домой, но никто ей не сообщил, и он ушел. Она злилась на свою семью за этот жестокий обман и плакала, давая выход бессильной ярости.

– Я не прошу тебя стать женой виконта Ширинга прямо сегодня, – ответила леди Джейн. – Но прошу, чтобы ты с ним поговорила.

Мать и дочь сидели в спальне Марджери. В уголке комнаты стоял prie-dieu, маленький складной алтарь, перед которым девушка преклоняла колени дважды день, лицом к распятию на стене, и считала молитвы по нитке резных бус слоновой кости. Прочая обстановка кричала о достатке семьи – широкая кровать под балдахином, с периной и богато расшитыми занавесями, большой, украшенный резьбой дубовый сундук для многочисленных платьев, гобелен, изображавший лес…

Эта комната повидала за многие годы немало споров с матерью. Но теперь Марджери стала взрослой. Она не отличалась высоким ростом, но была все же выше и крепче своей крохотной, пусть и обладавшей неукротимым норовом родительницы, а потому никто не взялся бы утверждать, что выяснение отношений, дойди оно до рукоприкладства, непременно завершится победой леди Джейн и унижением Марджери.

– Зачем? – кисло осведомилась дочь. – Он явится сюда ухаживать за мной. Если я заговорю с ним, он примет это за поощрение. А потом взбеленится пуще прежнего, когда узнает правду.

– Ты могла бы проявить вежливость.

Марджери окончательно расхотелось говорить о Барте.

– Почему вы не сказали мне, что Нед вернулся? Вы меня обманули!

– Я сама узнала, только когда он ушел. Один Ролло его видел.

– Ну да! Значит, не ты велела ему перехватить Неда?

– Дети должны поступать так, как велят им родители, – изрекла леди Джейн. – В Писании сказано: почитай отца твоего и мать твою, так заповедано Господом[4].

Всю жизнь, с самого детства, Марджери приходилось с этим бороться. Она знала, что Бог ждет от нее послушания, но росла своевольной бунтаркой, как часто говорили ей родители, и обнаружила, что быть праведной и послушной чрезвычайно тяжело. Однако если кто-либо указывал ей на недопустимость такого поведения, она признавала свою вину и каялась, ибо Божья воля была важнее всего на свете, и Марджери о том не забывала.

– Прости, мама, – сказала она.

– Ступай и поговори с Бартом, – повторила леди Джейн.

– Хорошо.

– Но прежде причешись, милая.

Это замечание вновь заставило девушку взбрыкнуть.

– С моей прической все в порядке! – бросила она и, прежде чем мать успела возразить, выскочила из комнаты.

Барт ждал внизу, щеголяя новыми рейтузами соломенного оттенка. Он развлекался тем, что дразнил собаку – протягивал той кусок ветчины и отнимал руку в самый последний миг.

Леди Джейн, спустившаяся следом за Марджери, распорядилась:

– Отведи лорда Ширинга в библиотеку и покажи ему книги.

– Книги? Он их терпеть не может!

– Марджери!

– Я с удовольствием посмотрю книги, – вмешался Барт.

Марджери пожала плечами.

– Тогда прошу.

Вдвоем они двинулись в соседнюю комнату. Марджери нарочно оставила дверь открытой, но леди Джейн не торопилась присоединиться к дочери.

Книги ее отца занимали три полки.

– Господи боже, сколько их у вас! – восхитился Барт. – Целую жизнь придется потратить, чтобы прочесть.

Книг в доме было около пяти десятков, куда больше, чем обычно встречалось за пределами университетов или храмовых библиотек. Они вдобавок служили свидетельством семейного достатка, и некоторые из них были на французском и на латыни.

Марджери попыталась проявить радушие.

– Вот «Стезя увеселений»[5], – сказала она, беря книгу на английском с полки. – Тебе может понравиться.

Барт ухмыльнулся и придвинулся ближе.

– Повеселиться я всегда не прочь, – поведал он, довольный собственным остроумием.

Марджери отступила на шаг.

– Это длинная поэма о рыцаре, который много учился.

– А. – Барт мгновенно утратил интерес к книге. Поглядев на полку, он вытащил «Книгу о еде». – Вот это дело. Жена должна заботиться о том, чтобы муж хорошо ел, согласна?

– Разумеется. – Марджери отчаянно старалась подыскать тему для разговора. Что вообще интересует Барта? Может, это? – Люди винят королеву в нашей войне с Францией.

– А она-то чем провинилась?

– Ну, болтают, что Испания с Францией сцепились из-за владений в Италии, Англия тут вообще ни при чем, а мы вмешались только потому, что королева Мария приходится женой королю Фелипе Испанскому[6] и вынуждена его поддерживать.

Барт кивнул.

– Жена во всем и всегда следует за мужем.

– Потому-то девушкам надо быть разборчивее. – Увы, этот откровенный намек остался без внимания, и Марджери продолжила: – Поговаривают, что нашей королеве не стоило выходить замуж за чужеземного государя.

– Довольно политики, – сказал Барт, очевидно уставший от этой темы. – Женщинам следует оставить эти дела своим мужьям.

– У женщин столько обязанностей перед мужьями, – проговорила Марджери, понимая, что Барт не ощутит иронии в ее фразе. – Мы должны их кормить, подчиняться им, оставить им политику… Я рада, что у меня нет мужа. Так намного проще жить.

– Но каждой женщине нужен мужчина.

– Знаешь, давай поговорим о чем-нибудь еще.

– Я серьезно. – Он зажмурился, словно сосредотачиваясь, а затем выдал короткую, заранее отрепетированную речь: – Ты самая красивая женщина на свете, и я люблю тебя. Пожалуйста, будь моей женой.

– Нет! – воскликнула она, не сумев сдержаться.

У Барта был озадаченный вид. Он не понимал, как ему теперь себя вести, потому что готовился, похоже, к совершенно другому ответу.

Помолчав, он сказал:

– Моя жена когда-нибудь станет графиней!

– Тогда женись на той, кто жаждет этого всем сердцем.

– А ты не хочешь?

– Нет. – Марджери мысленно укорила себя за резкость. Придется говорить прямо, намеков он попросту не понимает. – Барт, ты сильный и привлекательный и очень храбрый, я уверена, но я никогда не смогу полюбить тебя. – На память снова пришел Нед; уж с ним-то ей ни разу не случалось мучиться в поисках повода для разговора. – Я выйду замуж за того, кто умен и заботлив и кто хочет, чтобы его жена была не просто старшей над служанками.

Ну вот, такое должно быть понятно даже Барту.

Он шевельнулся – с удивительной прытью оказался рядом и взял ее за руку. Хватка у него была стальная.

– Женщин надо подчинять, – заявил он.

– Кто тебе это сказал? Уж всяко не я!

Марджери попыталась вырваться, но не смогла.

А он привлек девушку к себе и поцеловал.

В другой день, пожалуй, она бы отвернулась, только и всего. Подумаешь, поцелуй, эка невидаль. Но сегодня она злилась и страдала из-за несостоявшейся встречи с Недом. В голове роились живые картины того, что могло бы случиться, но не случилось: как бы она его целовала, как ерошила бы волосы, как прижималась бы к нему… Воображаемая фигура Неда сделалась вдруг столь близкой, что объятия Барта ввергли Марджери в ужас. Не задумываясь, она двинула коленом ему ниже пояса, изо всех сил.

Барт взревел от боли и ярости, выпустил Марджери и со стоном согнулся пополам – глаза зажмурены, обе руки между ляжками.

Марджери бросилась к двери, но, прежде чем она успела выбежать из комнаты, в библиотеку вступила леди Джейн, должно быть, подслушивавшая снаружи.

Мать посмотрела на Барта, сразу сообразила, что произошло, повернулась к Марджери и процедила:

– Глупая девчонка!

– Я не выйду за это животное! – крикнула Марджери и расплакалась.

Следом за матерью появился отец. Он был высок и черноволос, как Ролло, но его лицо, в отличие от лица сына, было густо усыпано веснушками.

– Ты пойдешь за того, кого выберет твой отец, – холодно сказал он.

Эти зловещие слова напугали Марджери. Она заподозрила, что могла недооценить решимость своих родителей. Было ошибкой выплескивать раздражение. Надо поскорее успокоиться и мыслить логически.

Все еще возбужденная, но сумевшая себя обуздать, она произнесла:

– Я вам не принцесса! Мы джентри[7], а не аристократы. Мой брак не обязан быть политическим союзом. Я – дочь купца. Люди вроде нас политических браков не устраивают.

Это разъярило сэра Реджинальда, его лицо побагровело.

– Я – рыцарь!

– Но не граф!

– Я веду свой род от Ральфа Фицджеральда, ставшего графом Ширинга двести лет назад! И Барт тоже! А Ральф Фицджеральд был сыном сэра Джеральда и братом Мерфина, строителя моста. В моих жилах течет кровь английского дворянства!

Марджери устрашилась сильнее прежнего: она не только осмелилась пойти против несгибаемой воли отца, но и уязвила его семейную гордость. Этакое сочетание преодолеть будет непросто. Ладно, главное – ни за что не проявлять слабость.

Она повернулась к Барту. Уж ему-то вряд ли нужна невеста, не желающая выходить замуж.

– Приношу извинения, лорд Ширинг, но я выйду за Неда Уилларда.

– Святые угодники! – возмутился сэр Реджинальд. – Не бывать этому!

– Но я люблю Неда Уилларда!

– Ты слишком молода, чтобы хоть в кого-то влюбляться! А твои Уилларды вдобавок почти протестанты!

– Они ходят к мессе, как и положено.

– Все равно! Ты выйдешь за виконта Ширинга!

– Нет, – сказала Марджери, спокойно и решительно.

Барт между тем постепенно приходил в себя.

– Знал ведь, что с нею будет непросто, – пробормотал он.

– Ей просто нужна твердая рука, – пояснил сэр Реджинальд.

– То есть порка?

Леди Джейн поспешила вмешаться.

– Подумай как следует, Марджери, – предложила она. – Однажды ты станешь графиней, а твой сын родится графом.

– Только это вам и нужно! – Марджери услышала, как ее голос срывается в крик, но ничего не могла с собою поделать. – Хотите, чтобы ваши внуки родились знатными, да?! – По вытянувшимся лицам родителей она поняла, что угадала, и презрительно добавила: – Ну так вот, я не стану племенной кобылой, сколько бы вы ни грезили о знатности!

Едва выпалив эти слова, она сообразила, что зашла слишком далеко. Ее оскорбление поразило отца в самое больное место.

Сэр Реджинальд расстегнул ремень.

Марджери испуганно попятилась – и наткнулась на письменный стол. Не сбежать… Отец схватил ее левой рукой за шею, притянул к себе. Перед глазами мелькнула медная пряжка ремня, и девушке сделалось настолько страшно, что она взвизгнула.

Сэр Реджинальд кинул дочь на стол, заставил унизительно согнуться. Марджери пыталась вырваться, но с отцом ей было не справиться, он легко ее удерживал.

– Пожалуйста, оставьте нас, лорд Ширинг, – попросила леди Джейн.

Эта просьба напугала девушку еще сильнее.

Хлопнула дверь, ремень со свистом распорол воздух, боль пронзила заднюю поверхность бедер. Тонкое платье не смогло защитить от удара. Марджери завопила – раз, другой, третий…

– Думаю, хватит, Реджинальд, – снова подала голос мать.

– Пожалеешь розгу – испортишь ребенка, – возразил отец. С этой прописной истиной дети были знакомы не понаслышке, ведь все взрослые считали порку самым надежным средством вразумления непослушных юнцов.

– Вообще-то в Библии сказано по-другому, – поправила леди Джейн. – Там говорится: «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его»[8]. Сына, не дочь.

Сэр Реджинальд хмыкнул.

– В Писании, жена, также сказано: «Не оставляй юноши без наказания»[9], разве нет?

– Она почти взрослая. И мы оба знаем, что Марджери бесполезно так учить. От наказаний она только больше упрямится.

– Так что нам делать?

– Положись на меня. Я потолкую с нею, когда она успокоится.

– Хорошо. – Согласие отца вроде бы означало, что с унижением покончено, но тут ремень свистнул снова, боль вновь пронзила исстрадавшиеся бедра, и девушка опять не сдержала вопля. А потом отцовские сапоги протопали по полу, сэр Реджинальд вышел из библиотеки, и все и вправду закончилось.

Нед не сомневался, что встретит Марджери на пиру у графа Суизина. Ведь ее родители вряд ли смогут удержать девушку взаперти. Это все равно что прилюдно устроить скандал. Все сразу примутся судачить, почему Марджери не приехала.

Оставленные повозками колеи в грязи замерзли, Недов пони шел осторожно, выбирая, куда ступить на коварной поверхности. Исходившее от животного тепло согревало тело, но вот руки и ноги стыли от холода. Рядом с Недом, верхом на приземистой кобыле с широким крупом, ехала мать.

Владение графа Ширинга, Новый замок, располагалось в дюжине миль от Кингсбриджа. Дорога заняла почти половину короткого зимнего дня, и Нед изнывал от нетерпения. Он должен повидаться с Марджери, и не только потому, что ему безумно хочется ее увидеть; нет, необходимо разобраться, что, черт подери, происходит.

Наконец впереди показался замок. Новым его прозвали еще полторы сотни лет назад. Совсем недавно граф возвел себе дом на развалинах средневековой крепости. Стужа выбелила уцелевшие остатки старинных укреплений, сложенные из того же серого камня, что и стены кингсбриджского собора, украсила их затейливыми узорами. Подъехав ближе, Нед различил звуки празднества – громкие приветствия, хохот и музыку, которую играли деревенские музыканты: рокотал барабан, звала плясать скрипка, завывали волынки. Гомон голосов и прочий шум обещали жар от костров, горячую еду и что-нибудь крепкое для поднятия духа.

Нед наподдал пятками, пуская лошадь рысью. Ему не терпелось добраться до места и положить конец своему смятению. Неужто Марджери и впрямь любит Барта Ширинга и готова выйти за того замуж?

Дорога вела к воротам. Грачи, восседавшие на замковых стенах, встречали вновь прибывающих хриплыми криками, словно насмехаясь над ними. Подъемный мост давно исчез, ров засыпали, однако в надвратной башенке до сих пор сохранились узкие бойницы. Нед миновал ворота и въехал на заполненный людьми двор. Разряженные гости бродили среди лошадей и повозок, мимо сновали графские слуги. Нед передал поводья своего пони конюху и присоединился к тем, кто вереницей двигался к дому.

Марджери нигде не видно.

На дальней стороне двора возвышалось современное кирпичное здание, примыкавшее к старинным замковым постройкам; его будто подпирали с обоих краев часовня и пивоварня. За те четыре года, что минули с возведения дома, Неду довелось лишь единожды тут побывать, и он не мог не восхититься чередой больших окон и рядами печных труб на крыше. Затмевавшее собою дома богатейших торговцев Кингсбриджа, это здание было самым крупным из всех, какие юноше случалось видеть; возможно, в Лондоне найдутся дома и побольше, но там он никогда не бывал.

Граф Суизин утратил свое положение в правление Генриха Восьмого, ибо не одобрял затеянного королем разрыва с папой, зато пять лет назад, когда к власти пришла ревностная католичка Мария Тюдор, он снова сделался богатым и важным и пользовался покровительством короны. Все это сулило роскошный пир.

Нед вошел в дом и очутился в просторной зале с потолком высоко вверху. Благодаря большим окнам в зале было светло даже зимним днем. Стены были отделаны лакированными дубовыми панелями, поверх которых висели шпалеры с изображением охотничьих сцен. В двух громадных очагах, по одному в каждом конце длинного помещения, потрескивали горящие дрова. На галерее, что тянулась вдоль трех из четырех стен, наяривали те самые музыканты, чью игру юноша услышал издалека. А высоко на четвертой стене красовался портрет отца графа Суизина, с графским жезлом в руке.

Некоторые гости, разбившись на восьмерки, отплясывали задорный деревенский танец, то брались за руки, образуя подвижные круги, то расходились, чтобы выкинуть коленце-другое. Прочие вели разговоры, возвышая голоса, чтобы перекричать музыку и топот ног плясунов. Нед взял деревянную чашку с горячим сидром и стал осматриваться.

Поодаль, неодобрительно поглядывая на пляшущих, стоял судовладелец Филберт Кобли с семейством; все они были одеты в черное с серым. Кингсбриджские протестанты были этаким наполовину тайным кружком – все знали, что они есть, и многих могли бы назвать поименно, однако их существование в открытую не признавалось; точно так, подумалось Неду, как с теми мужчинами, что любят мужчин, а не женщин. Конечно, протестанты не сознавались в своих убеждениях, потому что тогда их стали бы пытать, требуя отречения, и сожгли бы на костре, посмей они отказаться. Когда их спрашивали, во что они верят, эти люди обычно отвечали уклончиво. Они исправно посещали католические богослужения, как полагалось по закону, однако не упускали случая осудить непристойные песенки, платья с глубоким вырезом, обнажавшие грудь, и пьянство священников. А одеваться скромно закон не запрещал.

Нед был знаком почти с каждым из гостей. С более молодыми из них он вместе ходил когда-то в кингсбриджскую грамматическую школу, а девиц дергал за волосы по воскресеньям после службы. С более старшими, местными нобилями, ему тоже доводилось встречаться, ибо они постоянно заходили по делам к его матери.

Высматривая Марджери, он вдруг заметил незнакомца, длинноносого мужчину лет тридцати-сорока, с редеющими темно-русыми волосами и щегольской бородкой, подстриженной по последним веяниям. Невысокий и худощавый, этот незнакомец был облачен в темно-красный камзол, выглядевший неприлично дорогим. Он беседовал о чем-то с графом Суизином и сэром Реджинальдом Фицджеральдом. Неда поразило поведение местных нобилей: хорошо одетый незнакомец был им явно не по нраву – вон, Реджинальд скрестил руки на груди, а Суизин широко расставил ноги и подбоченился, – однако слушали они очень внимательно.

Музыканты доиграли очередную мелодию, и в наступившей относительной тишине Нед заговорил с Дэниелом, сыном Филберта Кобли; на пару лет старше Неда, тот отличался полнотой, лицо у него было круглое и бледное.

– Кто это? – спросил Нед, указывая на мужчину в красном камзоле.

– Сэр Уильям Сесил, управляет владениями принцессы Елизаветы.

Елизавета Тюдор приходилась королеве Марии младшей единокровной сестрой.

– Слыхал я о нем, – проговорил Нед. – Он же был канцлером, да?

– Верно.

В ту пору Нед был еще слишком молод, чтобы следить за политикой, но имя Сесила ему запомнилось: матушка часто восхищалась этим человеком. На вкус Марии Тюдор, Сесил недостаточно доказал свою приверженность католичеству, и, став королевой, она отправила канцлера в отставку, а потому теперь он исполнял куда более скромные обязанности, приглядывая за имуществом Елизаветы.

Интересно, что он здесь делает?

Матушке наверняка захочется увидеть Сесила своими глазами. Вдобавок гость явно привез какие-то новости, а Элис была поистине одержима новостями. Она сызмальства внушала сыновьям, что знания способны принести богатство – или уберечь от разорения. Но, поискав взглядом мать, Нед внезапно заметил Марджери и мгновенно забыл об Уильяме Сесиле.

Облик Марджери его потряс. Она выглядела совсем взрослой, будто прошло пять лет, а не всего один год. Вьющиеся русые волосы уложены в изысканную прическу и прикрыты мужской шляпой с пышными перьями. Белый кружевной воротничок облегал шею и будто освещал лицо девушки. Невысокая ростом, она вовсе не была худой, и жесткий лиф светло-голубого платья не скрывал милых взору округлостей фигуры. Как обычно, ее лицо не знало покоя. Она то улыбалась, то поднимала брови, то наклоняла голову, а выражения удивления, недоверия, насмешки и восторга сменяли друг друга. Нед понял, что таращится на нее, как было всегда, и на мгновение возникло такое чувство, словно в зале нет никого, кроме них двоих.

Очнувшись от столбняка, он стал протискиваться сквозь толпу.

Марджери заметила его. Сперва ее лицо озарилось довольной улыбкой, и это несказанно обрадовало Неда; затем, как погода весенним днем, все резко изменилось и на лице девушки отразилось беспокойство. Чем ближе он подходил, тем шире становились ее глаза, в которых читался испуг; она словно просила его уйти, но Нед не отступал. Им нужно поговорить!

Оказавшись рядом, он не успел раскрыть рта – Марджери его опередила.

– Иди за мной, как только начнут «Охоту на оленя», – велела она негромко. – И ничего не спрашивай.

«Охотой на оленя» называлась старинная игра наподобие пряток, молодежь часто затевала эту игру на праздниках. Нед был готов бежать за девушкой немедля. Но все-таки не удержался от того, чтобы не перемолвиться словечком прямо сейчас.

– Ты любишь Барта Ширинга? – спросил он.

– Нет. Уходи, потом поговорим.

Слава богу! Но это еще не все…

– А замуж за него собираешься?

– Нет, пока у меня хватит сил посылать его к дьяволу.

Юноша ухмыльнулся.

– Ладно, тогда я подожду.

Он отошел от Марджери, сам не свой от счастья.

Ролло с тревогой наблюдал за тем, как сестра общается с Недом Уиллардом. Общение выдалось недолгим, но они явно говорили о чем-то важном. Вчера, когда отец выпорол Марджери, он подслушивал у двери в библиотеку и был согласен с матерью – наказание лишь сделает Марджери еще упрямее.

Ему не хотелось, чтобы сестра вышла за Неда. И то, что Нед никогда Ролло не нравился, было меньшим из зол. Куда важнее было то, что Уилларды потакали протестантам. Эдмунд Уиллард ничуть не возмущался, когда король Генрих выступил против католической церкви. Ну да, он столь же равнодушно воспринял торжество католицизма, наставшее при королеве Марии, и это еще больше уязвляло Ролло. Юноша не терпел людей, не выказывавших должного уважения вере. Ведь слово церкви должно быть законом.

Вдобавок свадьба с Недом Уиллардом никоим образом не укрепит положение Фицджеральдов, это будет обычный союз двух преуспевающих торговых семейств. А вот Барт Ширинг способен ввести Фицджеральдов в ряды знати. Спроси его кто угодно, Ролло бы ответил, что положение семьи важнее всего на свете, кроме Божьей воли.

Танцы прекратились, слуги графа стали втаскивать козлы и класть на них доски; получился Т-образный стол, «ножка» которого протянулась по всей длине залы. Потом они принялись накрывать этот стол – и вели себя, как подумалось Ролло, с достойной осуждения безалаберностью, как попало и без надлежащей аккуратности расставляя по белой скатерти глиняные кружки и блюда с хлебом. А все потому, что нет женщины, которая за ними присмотрела бы: графиня умерла два года назад, и Суизин пока так и не женился снова.

– Отец зовет вас, мастер Фицджеральд, – сообщил слуга. – Он у графа.

Следом за слугой Ролло прошел в комнату с письменным столом и стойкой с бухгалтерскими книгами – похоже, именно здесь граф Суизин занимался делами.