Подари мне любовь Линдсей Джоанна

Глава 1

Уэссекс, 879 год

Он появился в длинном зале Уиндхерста, и все находившиеся там женщины мгновенно бросили работу, чтобы проводить его глазами. И в этом не было ничего необычного. Такое случалось всякий раз, когда он оказывался среди женщин. Они ничего не могли поделать с собой: этот мужчина мгновенно привлекал внимание и взоры прекрасного пола, и не важно, что он был викингом, а они – саксами. Не имело значения и то, что встреча отпрысков двух великих народов лишь в редких случаях не кончалась жестоким кровопролитием. Не далее как в прошлом году саксы встретились на поле битвы с датскими викингами на севере страны.

И отнюдь не страх приковывал женщин к месту, хотя в бою этот викинг мог быть поистине устрашающим и славился воинским искусством. И не благоговейное восхищение его неимоверно огромным ростом, превосходившим даже рост их повелителя, лорда Ройса, чрезвычайно высокого и широкоплечего человека. Разгадка была совсем простой: никто в жизни не видел мужчины красивее Селига Хаардрада. Северные боги наградили его не только мускулистым стройным телом, но и лицом, сравнимым только с ликами христианских ангелов: глазами, которые могли то темнеть, словно летнее грозовое небо, то переливаться полированным серебром, чуть выступающими высокими скулами, носом идеальной формы, слегка изогнутыми бровями, столь же смолисто-черными, как и длинные роскошные волосы. А губы… губы его были такие чувственно-капризные, что любая женщина отдала бы все на свете, лишь бы изведать их вкус.

Казалось, обитательницы Уиндхерста должны были бы привыкнуть к его внешности за шесть лет, прошедших со дня его первого появления здесь, когда он пришел грабить их землю вместе с другими викингами с севера и едва не поплатился за это жизнью. Но ничего не изменилось, и тайных и явных поклонниц у Селига по-прежнему было хоть отбавляй. И ни одна не осталась равнодушной при виде викинга. Даже старая Эда, кухарка, хлопотавшая у очага в конце зала, отреагировала на его появление, не говоря уже о юной Меган, сидевшей за шитьем вместе с дамами в передней части зала перед открытыми окнами. Ей еще не исполнилось и четырнадцати лет, и она, мечтательно вздыхая, втайне жалела, что этот красавец викинг вдвое старше ее. И хотя уже вполне созрела для замужества – в брак вступали и раньше, если необходимость в этом была достаточно велика, – но Ройс, ее брат, и слышать об этом не желал. Кроме того, он уже породнился с Селигом через жену, не говоря уже о том, что слишком любил Меган и не собирался пока расставаться с сестрой, а та, со своей стороны, была счастлива подольше пожить дома с любимым братом.

За одним из столов, расставленных вокруг бочонка с элем, где так любили собираться мужчины, сидела Кристен, сестра Селига, наблюдая за приближавшимся братом. Обычно она не замечала впечатления, производимого Селигом на женщин, но сегодня не могла не обратить внимания на тишину, воцарившуюся при его появлении. Мало того, Кристен заметила улыбку, которой брат в свою очередь одаривал некоторых женщин. А как лукаво он подмигивал тем, с кем успел слишком близко познакомиться! По мнению сестры, таких было более чем достаточно. Муж Кристен, Ройс, сидевший рядом, вздохнул и с притворным ужасом закатил глаза к небу.

– Ему следовало жениться и положить конец их страданиям, – вполголоса заметил он.

– Каким еще страданиям?! – презрительно фыркнула Кристен. – Он не пропускает ни одной юбки и просто из кожи вон лезет, чтобы получать в ответ восторженные вздохи и признания! Настоящие мучения начнутся, когда он женится! И к чему столько хлопот, если женщины в обеих странах, не говоря уже о всех торговых городах, в которых Селигу доводится бывать, сами бросаются ему на шею?

– Так и в Норвегии творится то же самое?

– Всегда, – пожала плечами Кристен.

Ройс хмыкнул, отлично сознавая, что жену нимало не тревожат бесчисленные победы Селига как на родине, так и в ее собственном зале. Брат и сестра были слишком близки, чтобы Кристен могла сердиться на подобные шалости. Когда шесть лет назад, во время набега на земли Ройса, Селиг был так тяжело ранен, что его посчитали мертвым, Кристен поклялась отомстить его предполагаемому убийце – кузену Ройса Олдену.

Ройс не очень любил вспоминать об этом. Подумать только, он едва не приказал тогда казнить всех пленников и чуть не потерял свою единственную и истинную любовь. Среди захваченных викингов была и его будущая жена. Ее друзья помогли девушке переодеться в мужской костюм, так что ее приняли за мальчишку.

И план бы удался, поскольку Кристен была почти такого же роста, как и ее товарищи по несчастью, и даже выше многих саксов. Но викинги забыли о том, что им следовало обращаться с Кристен, как с мужчиной, и продолжали защищать ее, стараясь уберечь от тягот плена. Правда вышла наружу в тот день, когда Ройс приказал высечь девушку.

После того случая Ройс разлучил Кристен с друзьями и поселил в зале. Тогда он считал ее шлюхой, не пытаясь понять истинную причину, заставившую Кристен укрыться на корабле брата, решившего отправиться в набег. И девушка не стала оправдываться. Она позволила ему так думать и даже забавлялась этим, завлекая его дерзкой чувственностью, какой Ройс никогда не встречал в женщине. Не будь этого, Ройс устоял бы перед ее чарами, смог бы воспротивиться искушению, потому что страстно ненавидел викингов.

Вот уже пятнадцать лет он сражался с ними. Одиннадцать лет назад ненависть вспыхнула с новой силой, когда он, пригвожденный к стене и терзаясь в страшных муках, был вынужден наблюдать, как датские викинги расправились с отцом и единственным братом, а потом изнасиловали и убили его нареченную. Ройса оставили умирать, на поживу волкам и стервятникам, и он наверняка погиб бы, если бы враги не отправились разорять монастырь Джарро и оставшиеся в живых слуги не позаботились о раненом хозяине.

Естественно, поэтому у Ройса были причины ненавидеть всех викингов. Однако, влюбившись в норвежку, он даже смирился с частыми приездами ее многочисленных родственников. Время от времени они приплывали на галерах к побережью Уэссекса и появлялись в поместье Ройса, но самым частым гостем был Селиг, а три из последних шести лет он просто жил у них.

В первый год их семейной жизни Селиг вообще не уезжал, желая убедиться, что Кристен в ее новом доме оказывают подобающие хозяйке почести. Он пробыл с ними всю зиму, а на следующее лето вернулся в Норвегию вместе с родителями, приезжавшими погостить. И хотя Бренна и Гаррик навещали дочь не каждый год, Селиг, прихватив с собой одного или двух младших братьев, не упускал возможности повидаться с сестрой.

Пятилетний Алфред, сидевший за другим столом и делавший вид, что точит деревянный меч, подражая оруженосцу, возившемуся со стальным клинком, наконец заметил появление дяди и бросился ему навстречу. Селиг со смехом подхватил малыша и подбросил в воздух на добрых шесть футов, так что тот едва не ударился головенкой о потолок. Кристен со стоном закрыла глаза, но восторженный визг сына явно говорил о том, что приключение окончилось благополучно. Осторожно приподняв веки, она увидела, что Алфред восседает на широком плече Селига, шагающего к столам.

Трехлетняя Тора, устроившаяся на коленях матери, протянула дяде ручонки, не желая оставаться в стороне, – девочке явно хотелось испытать такой же головокружительный полет. Селиг был более чем счастлив угодить племяннице, но Кристен довольно сильно шлепнула его по протянутым рукам.

– Ни за что, если тебе дорога жизнь! – прошипела она.

Селиг только рассмеялся и, отведя руки сестры, подхватил девочку. Однако он не подбросил ее в воздух, а вместо этого чмокнул малышку в мягкую щечку так громко, что звук разнесся по всему залу, заглушая хохот ребенка.

Не выпуская Тору, Селиг уселся на скамью напротив родителей девочки, выглядевшей крохотной, как кукла, на широкой мужской груди. Кристен не могла долго сердиться на брата, зная, как тот любит эту малышку, так похожую на него.

Старший сын был назван в честь короля: об этом позаботился Ройс, дочь же носила имя Тора [1] , бога викингов, – так, к неудовольствию мужа, пожелала Кристен. Однако ни один из детей не унаследовал светлых волос и голубых глаз матери. У Алфреда были отцовские темно-каштановые волосы и зеленые глаза, а маленькая Тора, как и Селиг, была копией Бренны – те же волосы цвета воронова крыла, серые глаза, и оба, как и она, больше походили на кельтов, чем на норвежцев или саксов.

– Все закончено, – первое, что объявил Селиг, довольно улыбаясь.

Кристен и Ройс не нуждались в объяснениях. Два года назад Селиг решил осесть здесь, в Уэссексе. И хотя он считался наследником отца, но Гаррик был далеко не стар, и пройдет немало времени, прежде чем дом и земли перейдут Селигу. Поэтому он хотел иметь собственные владения и уже начал строить дом на землях, проданных ему Ройсом. Здание должны были закончить в прошлом году, но датчане снова затеяли войну с саксами, и Селиг удивил всех, кроме Кристен, знавшей, как брат любил хорошую драку, отправившись на поле битвы вместе с зятем.

Селиг опять получил тяжелую рану и много времени пролежал без сознания, так что не смог участвовать в последнем, решительном сражении. Ирония заключалась в том, как часто любил повторять Селиг, что спасли его именно датчане: оттащили из-под копыт коней и перевязали рану, приняв за одного из своих, поскольку он совершенно ничем не напоминал сакса. И так как Селиг говорил на всех языках северных народов, включая и датский, враги так и не узнали, как ошиблись, и Селиг смог добраться до своих еще до конца битвы. Но дому пришлось подождать, пока не кончится война, и Кристен знала, как раздражен Селиг очередной задержкой, вызванной на этот раз зимними холодами: ведь брату пришлось провести эти долгие месяцы в доме сестры и зятя.

Весной строительство вновь возобновилось, однако шло медленно: приходилось засевать поля, которых теперь и у Селига было немало. Ройс одолжил ему своего каменщика Лимана и всех крепостных, кого мог. Селиг и сам купил с полдюжины рабов в северных торговых городах, на обратном пути в Уэссекс, еще до того, как рассказал Кристен о своих планах. Из уважения к Ройсу он старался не приобретать саксов и привез только мужчин для постройки дома и полевых работ. Несколько человек ему отдал и отец, благословив тем самым на новую жизнь. Гаррик был даже доволен, что Селиг решил обосноваться рядом с Кристен и охранять сестру: он был не слишком высокого мнения о зяте, чтобы полностью доверить ему безопасность и счастье дочери.

– Когда пригласишь нас на празднество? – лукаво осведомилась она.

– Не раньше, чем Ивар привезет кухарку, которая сумеет приготовить все для пира, – рассмеялся Селиг.

Ивар был его ближайшим другом, который тоже попал в плен вместе с Кристен и остальными. Тем летом всех заковали в цепи и заставили трудиться, как рабов, пока отец и дядя Кристен не приплыли, чтобы освободить их. Теперь у друзей вошло в обычай, что Ивар каждое лето на корабле Селига отправлялся к северу и вел торговлю, пока тот навещал сестру.

– Ты послал его купить женщин?

Расслышав удивление в голосе Кристен, Селиг мгновенно начал оправдываться:

– Не могу же я бежать к тебе каждый раз, когда нужно что-то сшить или приготовить обед, Кристен!

Но Кристен вовсе не удивилась. Рабство было распространено среди викингов, и как христиане, так и язычники не видели ничего необычного в том, что пленников, захваченных в бою и набегах, обращали в рабство. Ее семья всегда владела рабами, и отец часто покупал их на рынках и принимал в дар.

У мужа тоже были такие, в основном свободные люди, которые не могли заплатить выкуп за совершенные проступки и по саксонским законам в наказание попадали в неволю. А доля его многочисленных крепостных не очень отличалась от жизни рабов. Бренна, мать Селига и Кристен, тоже была захвачена в плен и подарена Гаррику, но впоследствии стала его женой, и ее судьбу повторила дочь – остававшаяся рабыней Ройса, пока ее родители не положили этому конец.

Но, по правде говоря, Ройс уже и без того решил жениться на девушке и совершенно не нуждался в таком странном «благословении», как разъяренный отец с сотней викингов, осадивших ворота замка, или в клинке Бренны, приставленном к его горлу.

– Конечно, тебе нужны женщины, чтобы вести дом, – согласилась Кристен. – Но ты должен был позволить мне выбрать их. Ивар привезет только самых хорошеньких девушек и не подумает узнать, могут ли они шить и готовить, я его прекрасно знаю!

– Ты правда так думаешь?

Радостное волнение в голосе Селига заставило Ройса громко расхохотаться. Кристен с удовольствием швырнула бы что-нибудь потяжелее в голову брата, не держи тот на руках ее дочь.

– К твоим услугам и без того слишком много женщин! Не понимаю, как ты с ними справляешься! Боюсь, что скоро не будешь знать, что с ними делать, Селиг! И если собираешься платить за рабынь звонкой монетой, неплохо бы по крайней мере получить от них хорошую работу и хоть какое-то умение за собственные деньги!

Мужчины снова разразились хохотом, и Кристен, мрачно сдвинув брови, добавила:

– Кроме этого, разумеется.

– Будем надеяться, – еле выговорил сквозь смех Селиг, – что они мастерицы во всем, иначе я по-прежнему буду каждый день в твоем доме, сестра.

– С каких это пор ты стал таким разборчивым? – ехидно поинтересовалась Кристен.

Брат пожал плечами, одарив ее улыбкой, которая могла бы растопить даже каменное сердце:

– Ты слишком хорошо знаешь меня.

Тут он был прав: Кристен действительно прекрасно изучила Селига. Тот любил всех женщин, так же как они обожали его. Он не пользовался своим положением и не тащил в постель рабыню только потому, что она во всем зависела от него и не могла отказать… Нет, за каждой женщиной Селиг ухаживал, добиваясь ее, как за самой высокородной дамой. И Кристен не сомневалась, что купленные Иваром рабыни будут счастливы принадлежать Селигу.

– Когда ожидаешь возвращения Ивара? – спросила она.

– Он должен был зайти в Берку и Хедебю, так что вряд ли появится раньше чем через две недели, а может, и через месяц.

Кристен, конечно же, с удовольствием предложила бы брату, чтобы ее женщины приготовили пиршество, но понимала, что он предпочтет подождать, пока Ивар и другие викинги вернутся, чтобы вместе отпраздновать постройку нового дома. Семеро его товарищей, включая и лучшего друга Кристен Торольфа, решили остаться в Уэссексе, а остальные вернутся домой, в Норвегию, с Иваром, прежде чем зимние холода до следующего лета разлучат их с родиной.

Кристен вздохнула и оглянулась, замечая, сколько женщин, по-прежнему забыв о работе, не сводят глаз с Селига.

– Вижу теперь, когда тебе нечего делать, я ни от кого не добьюсь работы!

И, обернувшись к мужу, пошутила:

– Не можешь затеять какую-нибудь войну и отослать его туда?

– И ты бы прикончила меня, попробуй я намекнуть на нечто подобное, – фыркнул Ройс.

Да, такое более чем возможно. Как страдала Кристен, когда муж с братом отправились сражаться с датчанами! Она уже готова была признаться в этом, когда в зал вбежал один из людей Ройса:

– Приближаются пять всадников, милорд! – объявил он. – И судя по всему, один близок к смерти. Но у них королевский штандарт.

Кристен едва не застонала. Неужели она накликала беду и в Уэссекс вновь пришла война?

Глава 2

Но предчувствия Кристен не оправдались, и война им пока не угрожала. Оказалось, что король Алфред и его советники задумали новый план, чтобы укрепить уже существующий, хотя и хрупкий мир. Посольство из пяти человек, прибывших в Уиндхерст с запада, отправлялось ко двору короля Гатрума, чтобы выполнить поручение Алфреда. На них никто не нападал, но на беду один из послов в пути тяжело захворал и сейчас мучился от непонятных болей, а ноги отказывались его держать.

Кристен узнала, с каким делом отправились посланцы короля, только после того, как проследила, чтобы несчастного уложили в постель, и позвала лекарок, но, прежде чем успела вернуться к мужу, те сообщили, что больной скончался, так что они не успели ни помочь ему, ни узнать причину смерти.

Именно эту печальную новость она и была вынуждена сообщить вновь прибывшим, страшно огорченным гибелью спутника, и не потому, что так скорбели об усопшем, которого едва знали, а из-за провала всей миссии – теперь приходилось бесславно возвращаться домой. Все, кроме Ройса, предполагали, что король придет в бешенство. Ройс прекрасно знал Алфреда, был связан с ним многолетней дружбой и считал, что тот, несомненно, расстроится, узнав о неожиданной задержке, и успокоится лишь тогда, когда отыщет кого-нибудь, чтобы заменить умершего.

Задача не из легких, поскольку несчастный был толмачом [2] и должен был объясняться от имени епископа, главы посольства. Остальным троим было поручено его охранять: дорога проходила по незнакомым, часто пустынным землям, кишевшим ворами и грабителями. Умри епископ, и легче всего было послать вместо него другого высокородного лорда или барона, но в королевстве Алфреда было не так много людей, говоривших на языке датчан, поэтому мирные переговоры грозили закончиться, еще не начавшись.

Селиг ждал, пока Ройс не объяснит ему, в чем беда: он не понимал ни единого слова из того, что говорили саксы.

В отличие от Кристен, с самого детства старавшейся узнать языки всех рабов, живших в доме отца, брат изучал только те языки, которые, по его мнению, могли пригодиться в торговых делах. Он легко понимал шведа или датчанина, финна и славянина, и, конечно, любой кельт принял бы Селига за своего, потому что с молоком матери он впитал знание их языка. Зато он совершенно не мог изъясняться с саксами, если собеседник, подобно Ройсу, не знал сразу кельтского и саксонского диалектов.

Селиг и не стремился изучать все языки, потому что не собирался совершать набеги на южные земли, как другие викинги, а хотел пойти по стопам отца, заняться торговлей и сколотить состояние. Тот единственный – неудачный – набег, когда сестра и друзья были захвачены в плен, был чем-то вроде попытки утолить юношескую жажду приключений, стремлением поживиться богатствами этой земли, прежде чем датчане окончательно покорили ее.

Конечно, волей-неволей придется заняться кельтским наречием, особенно теперь, когда Селиг решил поселиться в Уэссексе. Он старался выучить как можно больше слов, но, имея много дел помимо учебы, не очень-то далеко продвинулся. К тому же его наставницами, как правило, были женщины, а в постели, естественно, не до продолжительных бесед.

Когда Ройс вновь присоединился к компании, собравшейся у бочонка с элем, Кристен как раз вернулась, уложив детей. Они поужинали с гостями, но брат с сестрой не участвовали в беседе, состоявшей в основном из жалоб и сетований четверых посланцев.

Наполнив кружки мужчин элем, Кристен заговорила первая:

– Если я правильно поняла, король Алфред хочет приобрести союзников путем заключения браков между датчанами и саксами?

Ройс пожал плечами. В отличие от жены, он совершенно не удивился.

– В этом все дело. Три высокородных барона согласились пожертвовать ради крепкого мира своими прекрасными дочерьми и дать им богатое приданое.

Кристен пропустила мимо ушей упоминание о жертве, зная, что муж до сих пор не простил и не простит датчан за бойню, которую те устроили в Уиндхерсте одиннадцать лет назад.

– И в это приданое входят земли?

– Да.

– Боже милостивый, Ройс! – не веря ушам своим, воскликнула Кристен. – Твой король и его братья все эти годы сражались за то, чтобы не дать алчным датчанам захватить Уэссекс, а теперь собираются выделить им поместья?

– Его рассуждения просты, – пояснил Ройс. – Лучше эти владения, чем весь Уэссекс, ведь датчане опять тянут загребущие руки к здешним местам. По крайней мере сейчас нам известно, что не менее половины армии Гатрума так же устали от битв, как и мы, и не хотят ничего больше, кроме как осесть на уже захваченных землях. Последнюю же войну начала другая половина, в основном молодые люди, которые не успели разбогатеть. И едва не выиграли ее.

Датчане уже считали себя победителями, особенно после того, как решили, что Алфред погиб. Они сумели укрепиться в Чиппенхеме и начать грабить и жечь земли и поместья по всей округе.

Ройс впервые отправился на войну в 876 году, когда Алфред собрал армию, чтобы изгнать датчан из Уэрхема, а потом в 877 сражался в битве при Экзетере. Но когда в том же году войска по существующему обычаю были распущены на зиму, датчане застали врасплох Алфреда и его придворных в Чиппенхеме, где они наслаждались долгожданной передышкой, и королю с семьей едва удалось бежать.

Немногочисленные защитники короля были разбиты, датчане предали мирные поселения огню и мечу, а по стране распространился слух, что король мертв. Но Алфред выжил и уцелел, укрывшись со своим маленьким отрядом в болотах Сомерсета, и, построив там небольшую крепость, совершал оттуда постоянные набеги на датчан, расстраивая их планы.

Прошлой весной Ройсу передали, где можно встретиться с Алфредом. Он поспешил в Эгбрайтестен и именно там вместе с Селигом и своими людьми вступил в последнее кровавое сражение. Войско короля Алфреда встретило датскую армию у Этандуна и, обратив ее в бегство, преследовало до самой их твердыни. Последовала долгая осада ее, пока наконец воюющие стороны не договорились о мире. Правда, никто не верил, что это перемирие продлится долго, особенно потому, что датчане в прошлом так часто нарушали данные ими клятвы.

Конечно, на этот раз все было немного по-другому, поскольку датский король Гатрум и тридцать его военачальников изъявили желание принять христианскую веру. После того как обо всем было договорено, Гатрум отвел остатки своей армии в Чиппенхем и в этом году вернулся в Восточную Англию, где, если верить слухам, датчане наконец решили осесть в давно покоренных ими землях. Но многие еще хорошо помнили прошлое и продолжали сомневаться в том, что на их землю надолго пришла безмятежная жизнь. Однако были и такие, кто надеялся на это, ведь Алфреду впервые не пришлось платить датчанам подати, чтобы заставить их покинуть Уэссекс. Вместо этого король потребовал прислать ему заложников из новоокрещенных викингов. Кроме того, Алфред наконец признал, что земли к северу от Уэссекса принадлежат датчанам.

Они захватили Западную и Восточную Мерсию и превратили тамошнее население в крепостных, заселили Нортумбрию до самого крайнего севера, а Восточная Англия принадлежала им с самого начала.

Казалось, пришла пора оставить всякую надежду, что когда-нибудь удастся изгнать датчан из страны. Они твердо намеревались остаться жить здесь. Алфред проявил мудрость, признав неизбежное и предприняв все возможное, чтобы превратить существующий мир в долгий и прочный. Единственным способом достичь этого, по его мнению, были бы браки между коренным населением и завоевателями.

– Поэтому Алфред и посылает этих людей к королю Гатруму, – продолжал Ройс. – Их совсем немного, и датчане поймут, что этот маленький отряд не может представлять угрозу для них. Однако он вполне достаточный, чтобы помешать грабителям напасть на епископа. Именно епископ должен договориться с Гатрумом о браках, и остается лишь надеяться, что те трое, которых вновь изберет король Алфред, пользуются благосклонностью властителя датчан.

– С тем чтобы они могли посоветовать Гатруму не начинать войну, если дело дойдет и до этого, – догадался Селиг.

– Именно, – подтвердил Ройс. – Но теперь посланцам придется вернуться к Алфреду, пока не будет найден новый толмач, а на это могут уйти месяцы. Беда в том, что король не сидит на месте, а объезжает свои владения к западу отсюда, так что потребуется немало времени на то, чтобы его отыскать.

– К чему столько суеты, – небрежно заметил Селиг, – когда я могу занять место толмача.

Кристен лишь хмыкнула на это, но Ройс широко улыбнулся:

– Да, ты легко сможешь объясниться с Гатрумом, но кто переведет тебе слова епископа?

Селиг слегка покраснел, он совсем забыл об этой досадной «мелочи».

– Проклятие! Последнее время мне становится все труднее объясняться со здешними жителями, – проворчал он и с упреком обратился к сестре: – Почему ты не заставила меня выучить язык саксов? Смогла ведь как-то уговорить Эрика и Торалла!

Эрик и Торалл были их младшими братьями, и Кристен напомнила:

– Их легко было убедить и даже приказать, тогда они были совсем маленькими. А ты? В жизни ничего не хотел слушать! – И, не обращая внимания на то, что Селиг пытается что-то возразить, продолжала: – И к чему тебе понадобилось ввязываться? Тебя это совершенно не должно касаться.

– Да… сам не знаю, – пожал плечами брат. – Просто у меня будет слишком много свободного времени до того, как приплывет Ивар, так что больше нечего делать, кроме как просидеть за кружкой эля следующие две недели.

Заметив, что почти все женщины по-прежнему беззастенчиво разглядывают ее брата-красавца, Кристен, вздохнув, обратилась к мужу:

– Может, это не такая уж и плохая идея.

– Тебе не кажется, Селиг, что ей надоел брат, который вечно путается под ногами и торчит в доме? – усмехнулся Ройс.

– Ничего здесь смешного нет, сакс, – раздраженно бросила Кристен. – Я горячо люблю брата, и ему это прекрасно известно, но мне не нравится, что, когда он здесь, вся работа стоит. Вместо того чтобы послушаться меня, вывести его во двор и сломать нос, ты…

– Но ты в жизни не предлагала такого, – едва удерживаясь от смеха, перебил Ройс.

– А следовало бы.

– Вероятно, мне стоит поехать с ними, – предложил Ройс, – вторым толмачом.

– При твоей-то ненависти к датчанам? Ты наверняка отправишься туда с мечом в одной руке и кинжалом – в другой. Лучше уж сразу выбрать меня, тогда не понадобится второй толмач, поскольку я говорю на обоих языках, – заявила Кристен.

Зеленые глаза мгновенно сузились, явно показывая, что Ройсу не слишком по душе пришлось это предложение. Послать его красавицу Кристен в гнездо грабителей-датчан, много лет жадно хватавших все, что только привлекало их внимание, разорявших страну, убивавших людей? Да он лучше вновь закует ее в цепи, хотя, когда в последний раз Ройс сделал это, она превратила его жизнь в ад.

– Ты никуда не поедешь, – произнес он, глядя на нее горящими глазами, словно подначивая ее вступить с ним в спор.

Прежде чем Кристен открыла рот, вмешался Селиг:

– Отец шкуру с меня сдерет, если я позволю тебе отправиться в Восточную Англию без сопровождения целой армии, Крис, и ты это прекрасно знаешь. Да ты и сама не захочешь надолго разлучиться с мужем и детьми. У вас обоих и без того много дел, а вот мне действительно нечем заняться. И кроме того, у Ройса полно людей, знающих кельтский, так что любой может служить вторым толмачом.

– Элфмар вполне подойдет, – согласился Ройс. – Правда, епископу может не понравиться слишком сложная процедура и то, что его слова должны будут пройти через чужие уста не один раз, а дважды, прежде чем достичь ушей короля, – добавил он.

– Что касается этого, – отмахнулся Селиг, – вполне вероятно, у короля Гатрума при дворе есть собственный толмач, а я и Элфмар просто будем внимательно слушать все сказанное, чтобы знать, что нас не обманывают и не стараются перехитрить.

– Да, ты скорее всего прав, и я поговорю с епископом, но решать будет он, – широко улыбнулся Ройс, показывая, что шутит. – Может, он скорее предпочтет вернуться к Алфреду, чем доверить норвежскому викингу представлять саксов в переговорах с датскими викингами. Ты был бы удивлен, узнав, как много саксов не делают между ними никакого различия.

При этих последних словах Селиг рассмеялся:

– Я помню время, когда и ты не видел особой разницы между датчанами и норвежцами!

– Это было до того, как я встретил вот этого викинга, – вздохнул Ройс, притягивая к себе на колени и не думающую протестовать Кристен, что, как отметил Селиг, не так-то легко, поскольку сестра была настоящей великаншей по сравнению с саксонскими женщинами. – У нее есть способ заставить мужчину забыть обо всех войнах на свете, – продолжал Ройс, нежно глядя на жену.

– О чем ты сейчас думаешь, муж мой? – поинтересовалась Кристен, обнимая Ройса.

– О том, что час уже довольно поздний.

Селиг молча ухмыльнулся, наблюдая их любовные игры. И он и его семья давно уже были вынуждены смириться с тем, что Кристен без памяти влюблена в своего сакса.

– Да, – согласился он. – Думаю, и мне пора отправляться в постель, если завтра с утра пораньше придется держать путь в Восточную Англию.

– Вот именно, если, – съязвила Кристен. – И если намереваешься сегодня ночью делить эту самую постель, лучше поскорее выбирай, с кем, потому что я не желаю повторения той драки, что случилась из-за тебя в прошлый раз, и не собираюсь никого разнимать, не говоря уже о том, что вопли этих бешеных баб наверняка разбудят гостей.

– Но я-то не виноват, Крис! – Селиг протестующе закатил глаза. – Эдит никак не хочет понять, что я не буду… не могу… не выношу ревности.

– Уж это точно! Любую ревнивицу в два счета доведешь до убийства!

– Оставь его, злючка, – вмешался Ройс, едва удерживаясь от смеха. – Ты уже довольно поиздевалась над ним сегодня! Смотри, он багровый, как свекла!

– Он? – фыркнула Кристен, делая вид, что никак не может поверить этому. – Да он перестал краснеть из-за женщин уже лет с пятнадцати! У моего брата нет ни стыда ни совести.

– Поскольку она не желает слушаться мужа, – перебил Ройс, подхватив жену на руки и поднимаясь, – придется посмотреть, нельзя ли отвлечь ее и найти другое, куда более приятное занятие.

Селиг заметил, что Кристен и не подумала возражать.

– Вы сломаете себе спину, если снова попытаетесь тащить меня по этой лестнице, милорд, – только и пробормотала она.

– Господи Боже, как я ненавижу, когда ты бросаешь мне подобный вызов!

Ройс действительно нес жену на руках до самой спальни – отнюдь не легкая задача, поскольку Кристен вряд ли могла считаться пушинкой. Зато у Селига не было сомнений, что Ройс сумеет заставить жену отблагодарить его.

Кристен не ошиблась относительно брата – в зале было слишком много женщин, из которых можно было выбирать, женщин, готовых на все и стремившихся оказаться в его постели хотя бы на одну ночь. И если бы Селиг не старался угодить каждой, не отвечал так охотно на любой зазывный взгляд, жизнь наверняка была бы куда более легкой и спокойной.

Усмехнувшись, Селиг поманил пальцем Эдит. Может, нужно выбрать другую? Это ведь она подралась из-за него и победила, но Селиг и так достаточно наказал девчонку, всю ночь утешая побежденную. Однако ревность и собственнические инстинкты Эдит стали совершенно новыми переживаниями для Селига. Сам он никогда не испытывал подобных чувств, и все его женщины также хорошо усвоили, что не стоит поддаваться столь безнадежным эмоциям. Если они хотят верности, значит, придется поискать другого любовника, только и всего.

– Желаете еще эля, милорд? – мрачно спросила Эдит, надувшись и явно не ожидая услышать ничего хорошего. Но Селиг одарил ее улыбкой, завоевавшей сердца бесчисленных женщин, улыбкой, осветившей, казалось, весь зал.

– Нет, только тебя, милашка.

Она чуть не сбила Селига со скамьи, несмотря на то, что он был выше едва ли не на фут и весил больше девушки фунтов на сто. Она бросилась ему на шею с такой силой, что Селиг не успел опомниться: губы впились в его рот жадным поцелуем, руки уже пробрались под тунику. Селигу хотелось смеяться. Может, ревность, в конце концов, не такая уж плохая штука!

Глава 3

На следующее утро Селиг отправился в Восточную Англию. Как оказалось, престарелый епископ с восторгом принял его предложение, поскольку и сам немного говорил по-кельтски. Однако на случай каких-либо затруднений к посланцам присоединился и Элфмар. Правда, среди всех только епископ с нетерпением ожидал той минуты, когда наконец окажется во владениях датчан. Остальные слишком долго и жестоко сражались с ними, чтобы чувствовать себя в безопасности в окружении недавних врагов, пусть даже сейчас между ними и заключен мир.

Селиг, узнавший датских викингов задолго до саксов, тоже не питал к ним неприязни.

Но пройдет еще несколько дней, прежде чем границы Уэссекса останутся позади, поскольку из уважения к преклонным летам епископа всадники не торопили коней и часто останавливались на отдых в попадавшихся на пути поместьях или просто у обочины дороги, если местность была пустынной.

Медлительность путешествия совсем не раздражала Селига. Характер у него ровный, веселый, и вывести его из себя было не так-то легко. Кроме того, он еще почти не видел страны, где решил обосноваться, если не считать того случая, когда, оправившись от раны, нанесенной кузеном Ройса, разыскивал сестру и друзей или когда решил присоединиться к войску короля Алфреда, собиравшегося воевать с датчанами.

Сестра проводила его.

– Я позабочусь о том, чтобы Ивар и остальные не разнесли по камешку новый дом, если вернутся раньше тебя, – пообещала она на прощание. – Но ты лучше моли Бога о том, чтобы при дворе короля Гатрума не оказалось женщин, иначе они просто не отпустят тебя!

Селиг только рассмеялся на это. Кристен и в самом деле любила поддразнивать его, тем не менее по крайней мере половина из сказанного ею была абсолютной правдой. Его люди тоже вечно подшучивали над ним, называя «Селигом-ангельское личико», хотя при рождении ему было дано второе имя – «Благословенный», и не за чарующую внешность, а потому, что, когда повитуха, принимавшая младенца, посчитала его мертвым, отец вдохнул в мальчика жизнь.

Второй день путешествия выдался таким жарким, что посланцы ехали даже медленнее, чем накануне, щадя тучного епископа. Но компания была приятной, местность – красивой, вокруг расстилались зеленые поля и цветущие луга.

Пока они проезжали через небольшую рощу, затенявшую узкую тропинку, Элфмар развлекал Селига веселыми историями и сейчас рассказывал о языческой богине, спустившейся на землю в поисках любовника, простого смертного. Случилось так, что все могучие и великие воины отправились сражаться, и богине пришлось одарить милостями низкорожденного ничтожного свинопаса. Однако на самом деле в обличье пастуха оказался бог, воспылавший к ней такой любовью, что готов был даже валяться в свином навозе за одну ночь с ней. Но богиня разгадала обман и…

Нападение из засады застало путников врасплох. Враги сыпались с деревьев, как спелые яблоки, выпрыгивали из кустов, размахивая дубинами и кинжалами. Никто не успел даже вытащить меч или хотя бы помолиться перед смертью – удары обрушивались со всех сторон. Из дюжины нападающих Селиг успел выделить лишь одного, правда, тоже незнакомого, скорее всего грабителя, хотя мужчина казался чересчур хорошо одетым, а меч, рассекший епископа пополам, был слишком тонкой работы. Но тут в голове взорвалась слепящая боль, и Селиг почувствовал, что скользит вниз.

Молодой человек подвел своему повелителю и лорду прекрасного боевого коня. Лорд вскочил в седло и обозрел кровавую бойню, устроенную его людьми.

– Уведите их лошадей, – приказал он. – И заберите у них деньги, чтобы все посчитали их ограбленными.

– А что, если Алфред пошлет других?

– Их ожидает та же участь.

Глава 4

Леди Эрика поднесла к губам черпак, попробовала густую похлебку из зеленого горошка и вздохнула. Повар опять нуждается в наставлениях!

– Побольше шафрана, Герберт, и не скупись добавить соли! Торговец скоро приедет, и мы сможем пополнить запасы, купим все недостающее и про твои пряности не забудем.

Можно было бы и не упоминать об этом. Семь лет – достаточно долгое время, чтобы эти люди усвоили: их новый хозяин, пусть и датчанин, совсем не похож на прежнего, злобного старого скрягу. Но они, эти крепостные, народ пугливый и застенчивый, что неудивительно, если вспомнить, как жестоко и бесчеловечно обращались с ними.

Эрика положила конец бессмысленным наказаниям и жестоким избиениям еще четыре года назад, когда приехала сюда, чтобы управлять хозяйством брата, Рагнара, предоставившего сестре полную свободу.

Конечно, ее трудно назвать мягкой и доброй: Эрика вполне могла приказать высечь виновного, если он того заслуживал, и в самом крайнем случае даже велеть повесить – иначе она просто не смогла бы править владениями Рагнара в его отсутствие. Но, как оказалось, особых трудностей у нее не возникло. Эрика просто старалась быть справедливой и делать так, чтобы наказание соответствовало проступку.

Эрика осуждала брата за то, что он целых три года не заботился ни о делах, ни о здешних людях, до того как позволил ей наконец приехать. Впрочем, в этом, может, и нет его вины – Рагнар почти все это время сражался за новые земли и, конечно, не знал, что здесь происходит.

Ему досталось неплохое поместье, причем без всякого кровопролития. Старый английский лорд, живший здесь, так боялся потерять свои владения, что предложил Рагнару Харалдсону руку единственной дочери. И Рагнар был счастлив взять девушку в жены, получив заодно богатое приданое и преданность ее людей.

Тесть вскоре благополучно скончался, и Рагнар без всяких затруднений стал единственным хозяином и лордом, так как других детей у старика не было. И поскольку венчание проводилось по христианскому обряду, вассалы прежнего господина хранили верность новому даже после трагической смерти его жены при родах, девять месяцев спустя после свадьбы. Теперь они стали людьми Рагнара и Эрики.

С ее появлением был немедленно положен конец не только несправедливым наказаниям, но и полуголодному существованию, изнасилованиям, смертным приговорам за любые самые мелкие проступки. Однако эти люди так долго существовали под бесчеловечным ярмом, что почти каждый носил на спине рубцы от кнута и плети. Должно было пройти немало лет, прежде чем будут забыты ужасы прошлого. Именно поэтому Эрика так осторожно говорила с поваром и даже смягчила упрек улыбкой.

– Неплохо, чтобы похлебка была погуще, Герберт, я ведь знаю, как хорошо ты умеешь ее варить. И, честно говоря, предпочитаю твой рецепт своему.

Лицо повара, глядевшего вслед хозяйке, сияло от похвалы. Таково было впечатление, производимое ею на слуг, по крайней мере мужского пола, вне зависимости от одобрения или порицания. Девушка настолько была красива, что стоило ей улыбнуться, и сердца даже закаленных воинов мгновенно таяли, как лед под лучами солнца.

Правда, Эрика почти не обращала внимания на свою внешность и отнюдь не гордилась прекрасным лицом, поскольку хорошо помнила, как завидовали ей ее сестры. Теперь она давно успокоилась и даже иногда радовалась своему отражению в металлическом зеркале, подаренном братом. Люди часто любовались овальным личиком с высокими скулами, маленьким прямым носиком и розовыми полными губками. Из-под изогнутых бровей смотрели голубовато-зеленые глаза, окаймленные густыми ресницами. Но предметом ее гордости были волосы, длинные и золотистые, по временам с медно-красным оттенком.

Эрика казалась выше многих людей, среди которых теперь жила, но зато была узкокостной и стройной, что придавало ей изящно-грациозный вид. Правда, никто не мог назвать девушку тощей, наоборот, женственные изгибы и округлости говорили о том, как расцвела Эрика, как налились ее груди, а длинные ноги были упругими и прямыми.

Стоило Эрике пройти по комнате, и все глаза немедленно обращались на нее, как сейчас, когда девушка покидала кухню. Однако теперь редко кто не замечал тень, следовавшую за Эрикой повсюду.

Переход в холл освещало множество факелов. Эрика только сейчас сообразила, что уже слишком поздно и обитатели дома давно хотят есть. Ужин задерживался из-за очередного воровства, понадобилось слишком много времени, чтобы определить и подсчитать нанесенный урон. Эрика поспешила в холл, зная, что Герберт не прикажет подавать на стол, пока хозяйка не займет свое место. Но мысли девушки все еще были заняты грабителями.

– Семь караваев хлеба и половина всех специй, – обратилась она к своей тени. – Вне всякого сомнения, пряности можно продать, но вот хлеб?.. Ты случайно не заметил, что кто-то особенно разжирел за последнее время?

В ответ раздалось громкое ворчание, означавшее, очевидно, «нет».

– А Уолнот не подозревает, кто этот странный вор? – продолжала Эрика.

Последовало очередное ворчание. Девушка вздохнула. Вот уже две недели, как они подвергались непрестанным набегам, из-за которых почти лишились съестных припасов, оружия и даже нескольких голов скота. Виновным был либо чрезвычайно умный и пронырливый чужак, ухитрявшийся пробираться в дом незамеченным, либо кто-то из своих, сбывающий краденое по дешевке в Бедфорде. Удивительно, что Уолнот, капитан стражников, еще не поймал его, поскольку за такое преступление полагалась хорошая порка, а Уолнот больше всего на свете любил пускать в ход кнут.

Эрика с первого взгляда возненавидела этого грузного сакса. Капитан был высокомерен до наглости и обращался с людьми так жестоко, что любой совершивший проступок заранее дрожал от ужаса перед наказанием. Она давно бы прогнала Уолнота, не подчинись тот безоговорочно ее условиям. По правде говоря, Уолнот ни разу не дал повода избавиться от него. Солдаты повиновались ему и, без сомнения, боялись капитана куда больше хозяйки. Он всегда пытался назначить гораздо более суровые наказания, чем предлагала Эрика, но беспрекословно соглашался с ней, хотя и с заметной неохотой.

Эрика добралась до зала, увидела, что он хорошо освещен, а обитатели поместья собрались по двое, по трое и о чем-то толковали, но не подходили к накрытым столам. Девушка понимала, что почти все боятся возвращения голодных времен и, хотя должны уже были бы привыкнуть к спокойной и сытной жизни, видно, нелегко им отречься от прежних страхов. Однако Эрика с радостью замечала, что люди больше не замолкают при ее появлении, как в первый год, когда она только появилась здесь. Конечно, они явно трепетали, но не перед ней самой, а перед ее тенью.

Его звали Терджис-десять футов. Разумеется, «десять футов» было свойственным датчанам преувеличением. Однако в данном случае это прозвище вполне соответствовало ему. Рост великана составлял семь футов. У него были широченная грудь и плечи, как у медведя, спутанная грива и густая борода ярко-рыжего цвета. Его карие глаза светились необыкновенной добротой, по крайней мере так считала Эрика. Хотя, кроме нее, никто так не думал, в том числе и ее брат, поскольку Терджис с его боевым топором, в три раза больше обыкновенного, мог вселить страх даже в каменное сердце. Он ни на шаг не отходил от Эрики, повсюду следуя за ней.

Так было с той поры, когда десятилетняя Эрика обнаружила его у своего убежища – сказочного озера, на берегах которого искала покоя от постоянных приставаний и препирательств домашних. Девочка нашла полумертвого воина, лежавшего в луже собственной крови, с топором в спине и полудюжиной ран на теле. Терджис оказался норвежцем, проданным в рабство собственным братом. Работорговцы пообещали ему продать Терджиса на невольничьих рынках востока. Матросы на корабле дразнили великана тем, что новый хозяин получит за него хорошую цену, поскольку из Терджиса выйдет прекрасный евнух. Неудивительно, что Терджис попытался бежать, когда судно пристало к пристани, принадлежавшей семье Эрики, чтобы пополнить запасы и набрать воды. В погоне участвовала вся команда, и мертвые тела устилали лес от пристани до самого озера.

Обо всем этом Эрика узнала позже, но в тот момент ее волновало только, выживет ли незнакомец. Привести помощь – значит выдать свое укромное местечко, о котором больше никто не знал, но если позволить этому бедняге умереть и разлагаться здесь… то тогда она все равно никогда не сможет здесь появиться. Поэтому Эрика решила сама выхаживать незнакомца. Она, как могла, зашила ему раны, лечила всеми известными травами, и, каким бы чудом это ни казалось, раненый выжил. Пока Терджис выздоравливал, отец Эрики успел захватить корабль, оставшийся без команды, живой груз и даже продать рабов в Берке. Получив неплохую прибыль, он почти не расспрашивал о погибших в лесу и не поинтересовался, кого в один прекрасный день привела домой дочь.

– Это мой друг, – просто объявила она.

Никто не возражал, что у девочки появился свой телохранитель. Он был не очень-то разговорчивым, но Эрика скоро научилась понимать и истолковывать издаваемые великаном неразборчивые звуки, похожие скорее на медвежий рев. Зато о лучшем друге можно было только мечтать. Кроме того, отец уже больше не смел поднимать на нее руку, как, впрочем, и ее многочисленные братья и сестры.

У отца были две законные жены и три наложницы, и каждая из них успела к этому времени подарить своему повелителю множество детей. Ко времени его смерти в доме насчитывалось двадцать отпрысков, но ни с одним, кроме Рагнара, ее настоящего брата, Эрика не была близка.

Первая жена родила старику четверых дочерей и трех сыновей, причем все были гораздо старше остальных. По правде говоря, наследник отца, занявший его место, сам имел трех взрослых дочерей, которых следовало выдать замуж, прежде чем позаботиться о женихе для Эрики и еще одной незамужней сестры. А поскольку большинство молодых людей здешних мест отправились искать удачи и богатства в новых землях, неудивительно, что все считали Эрику старой девой, обреченной оставаться в одиночестве всю жизнь, без своего дома, мужа и детей.

Но получилось так, что брат, давно покинувший родину, сумел добиться успеха. И одним из самых счастливых дней в жизни Эрики был тот, когда Рагнар прислал за ней и попросил ее поселиться с ним в только что покоренных владениях Восточной Англии. Она не питала слишком больших надежд, просто была рада покинуть тесный, шумный дом, избавиться от ревности, зависти и мелких ссор его обитателей.

Рагнар разделил с сестрой богатство, сделал ее полноправной хозяйкой в доме и в свое отсутствие предоставлял ей полную власть. В душе Эрики вновь разгорелась надежда на замужество. Ей не раз делали предложение люди Рагнара, закаленные в боях викинги, но сам Рагнар отказывал всем, поскольку мечтал выдать Эрику замуж за богатого могущественного лорда, грозного повелителя. Теперь их дом был здесь, и настало время укрепить свое положение выгодными браками.

Вместе со своими людьми Рагнар отправился на поиски невесты для себя и жениха для сестры. Эрике следовало бы чувствовать себя на седьмом небе. Рагнар обещал, что она будет довольна человеком, которого он привезет для нее, в чем она почти не сомневалась, поскольку брат желал сестре счастья. Беда была в том, что теперь ей уже вовсе не так хотелось замуж. Брат, можно сказать, так избаловал ее, что Эрика не желала для себя лучшей участи. Даже мечта о детях исполнилась – она взяла на себя воспитание сына Рагнара, Терстона.

Нет, если откровенно, Эрика, конечно же, хотела иметь мужа, мечтала, что любовь осенит ее своим крылом, и часто молилась о том, чтобы мужчина, найденный для нее Рагнаром, оказался этой настоящей любовью. Но пока она была всем довольна и боялась перемен, опасаясь потерять обретенное счастье. Оставалось надеяться, что все эти страхи вполне естественны и многие женщины испытывают то же самое, особенно перед свадьбой.

Вместе с тем девушка сознавала, что ей несладко придется, если Рагнар снова женится. И хотя Рагнар, конечно, не откажет Эрике в крове и пропитании до конца жизни, но ей не хотелось бы снова ощущать себя лишней и ненужной.

Поэтому она не стала возражать против решения брата и даже не просила его подождать со свадьбой еще год-другой. Рагнар был уверен, что выполняет заветное желание сестры. Она не разубеждала его, хотя в душе ее царило смятение. Ей действительно хотелось как можно дольше оставить все как есть, но она не предполагала, что перемены наступят гораздо быстрее и окажутся намного серьезнее.

Глава 5

Воловья упряжка медленно тащила телегу по лесной дороге. Поводья едва удерживала старуха с взлохмаченными седыми волосами и скрюченными ревматизмом руками. Рядом с телегой, прихрамывая, шла девушка. Правда, боли она явно не испытывала, просто одна нога у нее от рождения была короче другой. Запах разложения ощущался в воздухе задолго до того, как женщины наткнулись на мертвецов. Именно эту ужасную вонь, которую старая Волда впитывала почти с наслаждением, так ненавидела Блит, ее молодая племянница. Ненавидела, но привыкла к ней едва ли не с самого детства.

Завидев наконец тела погибших, Волда поспешно и с готовностью спрыгнула на землю. Для своего возраста она была на удивление бодрой и начала поспешно переворачивать тела, обыскивая убитых, и не успела Блит подойти, как услышала ворчание тетки:

– Фу, наглость какая, эти чертовы стервятники поспели раньше нас!

С таким же успехом она могла сказать «другие стервятники», поскольку старуха кормила себя и племянницу, обкрадывая усопших. Войны, разорявшие страну, были радостным событием для нее и собратьев по омерзительному ремеслу, и она следовала по пятам датской армии с такими же мародерами под предлогом, что ищет на поле брани сына, так что никто не обращал внимания на Волду, когда та шарила по карманам, загребая все, что попадалось под руку, будь то деньги или драгоценности. Но на этот раз Волда сказала истинную правду: другие мародеры уже наткнулись на тела погибших и собрали поживу. Все сапоги, если не считать одной проношенной до дыр пары, были сняты, плащи, доспехи, оружие исчезли. Осталось всего две туники, но настолько изрубленные мечами, что даже самые алчные грабители не польстились на них. Правда, забрали поножи и лосины, поэтому почти на всех мертвецах были лишь набедренные повязки, пропитанные кровью и запахом разложения. Двоих раздели догола, очевидно, даже их белье было достаточно тонким. Скорее всего это знатные господа. Блит старалась держаться наветренной стороны, терпеливо ожидая, пока тетка закончит свое отвратительное дело. Волда, злясь на собственную медлительность, с остервенением стаскивала с убитого окровавленную тунику. Блит знала, что тетка выстирает одежду, заштопает и обменяет на рынке на горячий обед.

Девушка брезговала прикасаться к ледяным телам, и Волда никогда не просила ее о помощи, за что племянница была ей искренне благодарна. Зато именно она продавала добычу, а иногда и себя, когда наступали тяжелые времена. Волда вырастила Блит, и другой жизни она не знала. Но тетка старела и нуждалась в крыше над головой и доме, а не в запряженной волами телеге и холодной земле вместо постели.

Но теперь у них появилась надежда, хотя и очень робкая: до Волды дошли слухи, будто жена ее кузена умерла, и они решили навестить его в Бедфорде. Именно жена Олдриха упорно не хотела дать им приют. Волда мечтала, что кузен женится на Блит и даст им кров, в котором они так отчаянно нуждались. Олдрих, хотя и намного старше девушки, не был ни злым, ни уродом, так что Блит вовсе не противилась замыслам тетки. Кроме того, он всегда был добр к родственнице, несмотря на ее искалеченную ногу. А дом и горячая еда каждый день… что может быть лучше.

Блит рассеянно огляделась, желая, чтобы все поскорее кончилось. Она ненавидела смерть, с которой сталкивалась едва ли не каждый день, однако сегодня ее взгляд с какой-то странной зачарованностью то и дело невольно возвращался к погибшим… особенно к одному. Наконец девушка не выдержала и подошла ближе. Это был один из двух раздетых до нитки мертвецов. Волда перевернула его, ворча и ругаясь – уж слишком он был велик, – чтобы посмотреть, не осталось ли колец на руках. Скорее всего молодой человек не носил драгоценностей, поскольку ни один палец не был отрублен, по обычаю, мародерами. Они всегда поступали так, чтобы быстрее завладеть добычей. На сильном загорелом теле не было ни единой раны, хотя Блит увидела достаточно шрамов, чтобы сразу распознать в молодом человеке бывалого воина. Кроме того, она еще никогда не встречала такого великана. Но лицо… от него невозможно было отвести глаз… лицо ангела, такое прекрасное, что от одного взгляда на него странно щемило сердце. И впервые за все эти страшные годы постоянных столкновений со смертью на глаза девушки навернулись слезы.

Блит, не знавшая, что Селиг производил такое воздействие на всех женщин, и никогда не видевшая его раньше, могла только оплакивать гибель человека с такой необычной внешностью. Пользуясь тем, что тетка не обращает на нее внимания, девушка опустилась на колени и поднесла руку к его щеке. Кожа оказалась теплой и податливой, и Блит, охнув от изумления, с визгом отдернула пальцы, почувствовав слабое дыхание.

– Тетя Волда, этот человек не мертв!

Старуха, не переставая складывать вещи, подняла глаза и спокойно спросила:

– Ну и что? Значит, скоро отправится на тот свет!

– Но на нем ни одной раны!

Волда, кряхтя, поднялась и подошла к племяннице. Она слишком долго трудилась, чтобы перевернуть гиганта, и поэтому точно знала, что он не убит ударом в спину. Старуха пощупала лоб и затылок незнакомца и обнаружила огромную шишку, размером с кулак, несомненно, послужившую причиной его нынешнего состояния. Пожав плечами, она разжала руки, нимало не заботясь о том, что голова несчастного со стуком ударилась о землю. Несмотря на очевидную боль, молодой человек не издал ни звука.

– Череп проломлен, – объявила Волда. – От такого редко кто приходит в себя.

– Но он может выжить?

– Да, при постоянном уходе, чего он, вне всякого сомнения, здесь не получит. Ну, а теперь поторопимся. Пора ехать.