Когда палач придет домой Риттер Алекс

Личность, совершающая какой-либо нравственно неблаговидный поступок, старается для себя внутренне оправдать его и представить добрым.

Георг Гегель, «Феноменология духа».

Ясное дело, и палач добрым может быть. И что страдания ему ведомы, тоже правда истинная. Он, поди, сам муку принимает от того, что творит. Он зла к тому не имеет, кого жизни должен лишить.

Пер Лагерквист, «Палач».

Кровь и власть пьянят, развивается загрубелость, разврат; уму и чувству становятся доступны и, наконец, сладки самые ненормальные явления. Человек и гражданин гибнут… навсегда, а возврат к человеческому достоинству, к раскаянию, к возрождению, становится для него уже почти невозможен.

Федор Достоевский, «Записки из мертвого дома».

Схватить его и сорвать с него маску, чтобы мы знали, кого нам завтра утром повесить на крепостной стене!

Эдгар По, «Маска Красной Смерти».

Вы слышали, что грешники отправляются в ад, но это не так. Куда бы ни попал грешник, он создает ад; и куда бы ни попал святой – там небеса.

Религиозный мыслитель Шри Раджнеш.

Часть первая.

Глава 1.

Рука тверда, дух черен, крепок яд,

Удобен миг, ничей не видит взгляд,

Теки, теки, верши свою расправу,

Гекате посвященная отрава!

Спеши весь вред, который в травах есть,

Над этой жизнью в действие привесть!

Уильям Шекспир, «Гамлет».

Это было прекрасное утро. Удивительно хорошая погода для Лондона в конце сентября. Ни мелкого моросящего дождя или снега, ни свинцово-серых туч, ни знаменитых лондонских туманов, которые испарились вслед за викторианской моралью и колониальными войсками, хотя и не в силу естественного хода истории, а по причине глобального потепления, обернувшегося для Европы ужасными холодами после остановки Гольфстрима. По темно-голубому небу лениво ползли, подгоняемые легким бризом, рваные молочно-белые облака, Солнце ослепительно сияло в вышине, небо вокруг него казалось выцветшим полотном, асфальтовая мостовая под ним напоминала преддверье ада, однако нежные дуновения ветра, заботливо окутывавшие мою обнаженную шею, отражали жаркие лучи дневного светила. Одним словом, это было прекрасное утро… для смерти.

Я медленно шел по улице, любуясь прекрасной голубизной утреннего неба, иссеченного черными ножами небоскребов, наслаждаясь солнечным светом и ласковой прохладой ветерка так же, как и тот, для кого это утро было последним. Он шагал посередине почти пустой, несмотря на хорошую погоду, улицы, не оглядываясь и даже не подозревая, что неумолимый Рок в моем лице уже подписал его смертный приговор. Для этого человека чудесное сентябрьское утро было лишь растянутой копией того бесконечно короткого и в то же время бесконечно длинного мгновения, когда палач уже нажал на рычаг, но нож гильотины еще не упал на шею приговоренного, намыленная петля не затянулась на его шее, а электрический ток, уже бегущий по проводам, не пронзил его мозг и сердце.

Это был высокий стройный худощавый старик. Хотя голова его была седа, а лицо изрезано глубокими морщинами, пружинистая походка и гордо вскинутая голова говорили лучше всяких слов, что он не принадлежит к числу легких противников. При взгляде на него мне невольно вспомнился Ганнибал, который, будучи глубоким старцем, принял яд, лишь бы не попасть в руки преследовавших его римлян. И можно долго спорить, что, кстати говоря, до сих пор делают наши историки, прав или неправ был Ганнибал, развязывая вторую пуническую войну, правы или неправы были римляне, преследуя по всему свету великого полководца, но ясно одно – в битвах погибли тысячи ни в чем не повинных людей, и кто знает, не затрави римляне Ганнибала, все ужасы той страшной междоусобицы могли бы повториться. Точно так же и этот старик представлял смертельную угрозу для всего человечества, угрозу гораздо более страшную, чем война, какой бы кровавой она ни была в наш век сверхвысоких технологий. И потому приговор был вынесен, и палач должен был его исполнить. И потому я осторожно шел вслед за своей целью, ожидая, когда мне представится удобная возможность.

Я – палач. Это окутанное налетом романтики слово, пришедшее к нам из далекого Средневековья, наиболее точно определяет мои обязанности. Я – палач, исполнитель приговоров судьи, Пастырь и последний вздох заблудших овец. Не какой-нибудь наемный убийца с пистолетом в кармане и жаждой денег в душе, без единой капли фантазии и творческой мысли, которого боящиеся конкурентов толстосумы называют пошлым словечком «киллер» и нанимают для сведения своих мелочных счетов. Я – существо иного порядка, иного, гораздо более высокого уровня. Пусть официально наши начальники называют нас сотрудниками класса А, а в разговорах между собой оперативниками, исполнителями, охотниками или перехватчиками, но суть-то одна.

Я – Палач, и этим все сказано. Мой долг состоит в приведении в исполнение смертных приговоров, вынесенных беспристрастными судьями, чтобы в очередной раз спасти мир от беды более страшной, чем любая из изобретенных природой болезней. Мне дано право убить. Очень немногие люди знают о самом факте нашего существования, но они хранят молчание, поскольку человечество не должно даже подозревать о том, что мы есть, иначе наша миссия потеряет всякий смысл. Мы должны делать свою работу тайно, и не красный клобук средневекового палача, но непроницаемый покров полнейшей секретности скрывает наши лица.

И именно поэтому я, одетый как обычный праздношатающийся гражданин среднего возраста, но внутренне готовый ко всему, к любому повороту событий, шел вслед за этим высоким худощавым стариком, выжидая удобного момента.

«Черт, опять меня понесло, – с легким раздражением подумал я. – Каждый раз на работе в голову лезет какой-то бред. Особенно когда надо работать. Почему нельзя отключать мозги к чертовой матери, чтобы ни о чем не беспокоиться? Покойникам лучше – им уже не о чем думать. – Я едва не рассмеялся. – И нечем. Так, ладно, надо действовать. Пора».

Моя цель посмотрела на свои старинные наручные часы, резко вскинув руку, и ускорила шаг, направляясь к ближайшей остановке воздушного транспорта. Я отбросил свои несвоевременные мысли и поспешил за ним скользящим шагом. Все мы скользим над пропастью, чье имя – смерть, и лишь немногие избранные, такие как я, почти ежедневно оказываются у этой последней границы и даже пересекают ее.

Я знал, что мишень зовут Альберт Слейд. Он был известным ученым, физиком-экспериментатором, лауреатом нескольких премий, профессором, который помимо научной деятельности в университетской лаборатории читал лекции по спецкурсу «Ошибки экспериментальной науки», а также несколько тем по квантовой физике, название которых мог выговорить только он сам. Через полчаса он должен был явиться в университет, чтобы прочесть своим несчастным студентам очередную лекцию, затем отправиться в лабораторию, а потом домой к детям и внукам. Жизнь большинства людей лучше всего характеризует прочерк между датой рождения и датой смерти, но он – не из таких, он из тех, кто умеет всегда добиваться своей цели, кто оставляет глубокий след в судьбах сотен и тысяч людей. Как и я.

Разумеется, с моей стороны это было явное и дерзкое нарушение тех правил, благодаря которым только и могла существовать наша организация. Я не должен был что-либо знать о своем объекте, кроме описания его внешности и психоматрицы возможного поведения в экстремальной ситуации. Это незнание, как и большинство прочих правил и запретов нашей жизни, имело своей опорой современную науку – психологию, которая говорила, выражаясь языком наших предков, что о чем человек не знает, о том у него душа не болит.

Это было вполне логично – чем меньше палач знает о человеке, которого он должен убрать, тем легче его психика перенесет последствия его действий, особенно если учесть, что любая из наших мишеней была, в общем-то, невиновна. Как бы ни были бесчувственны в большинстве своем профессиональные исполнители, они не смогут безболезненно перенести устранение того, кого знают не хуже своего лучшего друга благодаря предоставленной различными спецслужбами информации, даже если их единственная встреча станет последней.

Впрочем, ликвидация незнакомого человека тоже не проходит бесследно, а сошедшего с ума «охотника» нельзя отправить в психиатрическую больницу как обычного пациента. Да и в спецлечебницу для сотрудников наши больные тоже попадают далеко не всегда, поскольку зачастую гораздо проще уничтожить безумца, владеющего всеми видами нападения и защиты, чем доставить в медицинское учреждение. А потому не вызывает удивления тот факт, что немногие в этом ремесле доживают до пенсии. Ведь два демона – демон сумасшествия и демон ошибок, любая из которых может оказаться смертельной, постоянно преследуют каждого из нас.

Но только не меня. Я был профессионалом среди профессионалов. Я имел максимальный стаж работы в британском отделении Всемирной Организации Здравоохранения (ВОЗ), наибольшее количество заданий с положительным результатом и наилучшие показатели проверок моего психического состояния, а потому имел право на получение всей полноты информации о своих целях. Как правило, мне, учитывая мой огромный опыт в этой сфере человеческой деятельности, поручали наиболее сложные дела, предоставляя право лично разработать план операции и выбрать способ ликвидации. А вот для других сотрудников план операции разрабатывали в нашем бюро. И способ устранения, и порядок действий, и пути отхода – им все предписывалось и прописывалось. Но только не мне.

Я ускорил шаги, стараясь нагнать Альберта Слейда, и даже позволил себе улыбнуться – остановка пассажирских пульсаров была почти пуста, я, профессор и незнакомые мне высокий плечистый мужчина лет 30 и стройная девушка среднего роста были единственными людьми, ожидавшими транспорта. Честно говоря, количество свидетелей не имело значения, они бы все равно ничего не поняли, даже если бы что-нибудь и заметили, однако я в силу старой привычки был рад небольшому количеству посторонних. Впрочем, посторонних ли? Здоровяк внимательно посмотрел на меня и, чуть улыбнувшись, подмигнул, а затем вновь принял серьезный, немного скучающий вид, – так быстро, что в первый момент я решил, что мне показалось.

«Значит, Лысый Дьявол решил подстраховаться и все же допустил до участия в операции сотрудников американского бюро», – подумал я и улыбнулся здоровяку в ответ, хотя по инструкции не должен был этого делать. Впрочем, что удастся кому-либо понять по мимолетному движению губ? Может быть, я просто усмехнулся, увидев его дурацкое желтое пальто, совершенно не сочетающееся с черными ботинками.

Странно только, что мой шеф все же решил привлечь к ликвидации этого объекта иностранных гостей. Он всегда старался обходиться малыми силами, и, мягко говоря, не слишком любил «янки». К тому же меня и так страховали двое парней из нашего бюро, не считая обычного сопровождения. Для такой операции и тем более для меня более чем достаточно.

Людей в этой операции было задействовано много, поскольку цель была птицей высокого полета. А так как вдобавок ко всему прочему Слейд был подданным США, то американское бюро отправило в Великобританию несколько своих работников. Им, конечно, можно было отказать в разрешении на участие в ликвидации физика, так как тот находился не на их территории, но это осложнило бы отношения между нашими отделениями.

К тому же большое количество задействованных в этой операции исполнителей позволило предусмотреть любые случайности и обеспечило мне удачный момент на полупустой остановке. Надежное прикрытие – команда сопровождения из нескольких профессионалов, способных предотвратить любое неблагоприятное стечение обстоятельств, – это именно то, что нужно даже палачу от Бога. Хотя все равно я бы выполнил свое задание и без такой толпы помощников. Уж это я умею.

Слейд остановился под знаком «Остановка воздушного транспорта № 912», и, порывшись во внутреннем кармане своего старомодного серого костюма-тройки, достал оттуда маленькую пластиковую коробочку. Как и многие пожилые люди, ученый придерживался старомодных привычек. Такие, как он, продолжали курить, несмотря на все старания ВОЗ отучить их от этой вредной привычки и призрак рака легких, витающий над каждым курильщиком. Я неторопливо направился к старику, прикуривавшему от старинной золотой зажигалки, чувствуя странный холодок во всем теле. Так всегда бывает в эти последние, тягучие секунды перед мгновением действия. Этими моментами наслаждаешься, как коллекционным коньяком.

– Простите, пожалуйста, у вас огоньку не найдется? – спросил я, с сигаретой в руках подойдя вплотную к своей цели.

– Отчего же не найдется, – ответил профессор, взглянув на меня. Он был выше и смотрел так, словно было еще что-то, кроме роста, что делало его значительнее. Как будто в глубине души он верил в то, что будет жить вечно – в отличие от меня. Словно не знал, что смерть забирает даже тех, кто искренне верит в свое бессмертие, потому что ей нет никакого дела до вопросов веры.

Слейд вновь щелкнул своей зажигалкой. Я потянулся кончиком «сигареты» к ее крошечному желтому огоньку. На самом деле мои пальцы сжимали фальшивку – бумажную трубочку, внутри которой вместо табака находился особый пылеобразный состав. Приложив «сигарету» к губам, словно прикуривая, я с силой дунул, и мельчайшая коричневатая пыль, промчавшись над пламенем зажигалки, на мгновение укутала своим маленьким смертоносным облачком лицо физика.

– Что?..– только и успел сказать ученый, а затем, задохнувшись, обмяк и плашмя повалился на землю, ударившись головой о покрытие улицы. Из рассеченного черепа тотчас хлынула кровь, ярко-красная на раскаленном черном асфальте.

«Красное и черное. Совсем как у Стендаля», – подумал я и с трудом сдержал довольную улыбку. В этот момент стоявший на остановке здоровяк, увидев, что профессор упал, торопливо зашагал в нашу сторону со словами:

– Что случилось?

– «Скорую», скорее вызовите «скорую», человеку плохо! – закричал я, прекрасно зная, что Слейду осталось жить всего несколько секунд, что он умрет от сердечного приступа раньше, чем вызов поступит в Службу Скорой Медицинской Помощи, и никто не сможет установить истинную причину его гибели, потому что следы состава, которым я воспользовался, невозможно обнаружить. Мне нечего было опасаться, а издаваемые мною вопли должны были послужить своеобразным психологическим алиби в глазах окружающих, иначе это очень подозрительно выглядело бы с точки зрения какого-нибудь случайного свидетеля – человек, у которого вы только что попросили прикурить, неожиданно упал, а вы, как ни в чем не бывало, спокойно уходите. Никогда не вредно изобразить из себя доброго самаритянина, особенно если вы никогда не потратите даже минуту на то, чтобы помочь ближнему. Моя роль, мое истинное призвание в другом – спасать всех живущих в этом мире, пусть даже им это неведомо.

Хотя мой крик о помощи был чисто риторическим, девушка, стоявшая в дальнем конце остановки, в ту же секунду бросилась к нам со всей стремительностью молодой пантеры, на бегу что-то бормоча голосовому набору своего «юча». Вообще-то на работе я стараюсь не расслабляться до тех пор, пока очередное дело не заперто в сейфе шефа, однако даже робот не смог бы не залюбоваться ею.

Она была не такой уж и низкой, пожалуй, даже немного выше меня, очень стройна, с тонкой талией, длинными ногами и высокой грудью, угадывавшейся под простым свободным белым платьем, настолько простым, что только очень красивая девушка могла позволить себе его надеть, не опасаясь показаться окружающим крестьянкой в мешковине. Густые длинные волосы цвета спелой пшеницы свободно ниспадали на плечи и высокий лоб. Черты лица не отличались той застывшей правильностью, которую так любят современные эстеты – специалисты по женской красоте, но веселый курносый нос, широкие славянские скулы, чувственные полные губы и властный, поистине королевский изгиб подбородка довершали восхитительную картину прекрасной дамы. Не застывшей богини древнегреческих скульпторов или анорексичных девиц от дизайнеров времен моего детства, но женщины из плоти и крови, очаровательной, уверенной в себе, свободной и оптимистичной. Казалось, она настолько переполнена жизненной силой, что от нее во все стороны исходят волны спокойной энергии, сексуальности и тепла.

Красавиц я на своем веку повидал немало, но ее внешность в сочетании с тем, как она бросилась помогать совершенно незнакомому человеку… В неожиданных ситуациях лучше всего проявляется, каков человек на самом деле, и чем неприятнее и внезапнее происшествие, тем яснее видно его нутро – словно кости на старинном рентгеновском снимке. Уверен, эта девушка и в обычной жизни была такой же – заботливой, приветливой, умеющей любить и дарить свою любовь тому, кто ее заслужит. Способной создать свой маленький закрытый мирок ласки и тепла для избранного, который будет в него допущен.

Я тяжело вздохнул, прочистив заодно свои мозги, явно пытавшиеся расслабиться после напряженных мгновений перед работой. Мне нельзя было сейчас терять бдительность, надо уйти с места операции так, чтобы ничем не выдать своей причастности к смерти Слейда, ни единым словом или жестом не вызвать каких-либо подозрений у окружающих. И тем не менее я стоял и нагло пялился на эту девушку по крайней мере секунд 10, прежде чем смог отвести глаза. Это было плохо, так как она могла меня запомнить и превратиться, таким образом, в потенциального свидетеля. Но осторожность отступила, и я то и дело посматривал на нее, хотя и старался делать это как можно незаметнее. Впрочем, что может быть подозрительного в том, что мужчина смотрит на красивую женщину?

«Черт с тем, что я на работе, но мимо такой красотки я не пройду!», – неожиданно даже для себя подумал я.

Подойдя поближе, я посмотрел ей в глаза, и понял, что именно они являются главным орудием ее очарования. Под изящно изогнутыми темными бровями были глубоко посажены глаза… цвета… они напоминали тени на полированном серебре, но иногда их цвет менялся вместе с выражением. Сейчас ее очи стали похожи на отблеск солнечного света на полированных стальных клинках, и когда я подошел к ней, взгляд девушки вонзился в меня, словно меч, выражая ее мнение о людях, которые беспомощно просят о помощи, попав в неожиданную ситуацию, вместо того, чтобы действовать.

Нечасто в женщине можно встретить сочетание таких качеств. Неудивительно, что она работала на ту же контору, что и я. С ее талантами иначе и быть не могло. Хотя работает наверняка недавно, поскольку не потеряла еще чисто рефлекторного человеческого гуманизма, который заставил ее побыстрее вызвать через «юч» скорую для стопроцентного мертвеца, а затем еще и попытаться оказать ему первую медицинскую помощь. И еще это столь явное выражение отвращения ко всей той бутафории, которой мы вынуждены маскировать свои действия, на ее лице. Хотя, быть может, она просто так же, как и я, зарабатывает себе алиби?

Но трудится она явно в бюро США, поскольку прежде я никогда ее не встречал, а всех английских исполнителей я знал или в лицо, или по досье. Странно только, что молодого и неопытного оперативника прислали для выполнения столь важного задания в иностранную державу. Впрочем, вполне возможно, что американцы, предвидя, что мы в любом случае не допустим их к этому делу иначе как в качестве подсобной рабочей силы, направили в Великобританию своих новичков, чтобы дать им возможность набраться опыта и не отрывать от более важных занятий опытных «охотников», которым здесь все равно не найдется достойного их уровня задания. Но даже если и так, молодость – не синоним глупости, а опыт в нашем деле далеко не всегда самое главное. Иногда гораздо важнее просто иметь голову на плечах, и у этой девушки она есть, причем отнюдь не только как продолжение тела.

Конечно, агентам спецслужб во все времена запрещалось вступать в тесные отношения друг с другом. Особенно это правило относится к нам, палачам, как к сотрудникам самой секретной организации из всех действующих в наше время, настолько секретной, что даже сам факт ее существования держался в строжайшей тайне. Однако она стоила того, чтобы тотчас нарушить даже одно из самых святых для всех нас правил. Да и вообще, как мне кажется, не такое уж это и преступление – просто поговорить с девушкой. Тем более если она – такая красавица.

Вопрос о ее самочувствии показался мне глупым, и я решил отложить знакомство до того момента, когда операция закончится, а все материалы будут направлены в архив. Однако в толчее, поднявшейся буквально через несколько минут после исполнения приговора, – робототехники с ближайшего завода, которые всегда уезжали с этой остановки после конца утренней смены в 14.00, врачи и санитары скорой помощи, которых прилетело целых две, поскольку кто-то уведомил их о том, для кого они вызваны, полиция, поднятая по той же причине, и целая толпа зевак, приветствовавшая редкостное развлечение, – я почти сразу потерял ее из виду. Воюя с одним из блюстителей закона, который, составляя протокол, уже в третий раз заставлял меня пересказать все ту же историю о Слейде в стиле «он шел, шел и вдруг упал», я начисто забыл о девушке, равно как и о мыслях, возникших у меня при взгляде на нее. Однако ненадолго.

Пусть сотрудникам нашей организации запрещено поддерживать какие-либо связи друг с другом, кроме служебных, пусть за нарушение этого правила любому палачу грозит строгое наказание, я все равно хотел познакомиться с прекрасной американкой, чего бы мне это ни стоило. А уж если я решил что-нибудь сделать, то я это сделаю. Я всегда достигаю своей цели. Именно за эту настойчивость меня и ценит мой шеф – я всегда добиваюсь успеха, даже в самых безнадежных ситуациях. И теперь я решил во что бы то ни стало снова встретиться с пшеничноволосой красавицей. Однако выполнение этой задачи пока придется отложить.

Глава 2.

Любой человек, который становится убийцей, должен обладать совершенно некорректным образом мышления и по-настоящему искаженными принципами.

Томас де Куинси, «Убийство как одно из изящных искусств».

– Прекрасно сработано, – сказал мне сэр Найджел Тизермит, глава британского бюро палачей и по совместительству вице-президент по особым вопросам London Pharmaceutical Company, которого все его подчиненные за глаза называли Лысым Дьяволом. Он был невысок, узкоплеч, сутулился, имел порядочную плешь, окруженную коротко постриженными седыми волосами, и совершенно обычное лицо, мимо которого можно сто раз пройти и не обратить внимания. Типичный пожилой лысоватый англичанин немного за 50. Единственное, что отличало его от всех остальных пожилых лысоватых англичан, – его глаза. Холодные голубые глаза, похожие на сапфиры, вделанные в лицо восковой куклы из музея мадам Тюссо, или на два кусочка льда на морском песке. Глаза, которые могли пронзить, загипнотизировать, заморозить насмерть, уничтожить любого собеседника своим взглядом. Глаза, никогда не лгущие окна души, сверкавшие, словно сквозь прорези в красном клобуке средневекового палача, сквозь лицо обычного, ничем не примечательного стареющего мужчины.

Я улыбнулся своим мыслям и вытянул ноги. После сложной операции у меня всегда улучшается настроение. Все-таки приятно чувствовать, что в очередной раз верой и правдой послужил человечеству, спас все эти миллионы и миллиарды людей от гибели, выполнив свою задачу. Еще одна игра закончилась в мою пользу. Но не только это заставляло меня блаженно улыбаться. Атмосфера абсолютной тайны и безграничной власти над всем окружающим миром и всеми живущими в нем людьми, которой было пропитано это здание от фундамента до крыши, окутывала меня каждый раз, когда я приезжал в контору.

– Все чисто, никаких следов, – продолжал мой шеф.

– Да, не часто подобные ликвидации проходят так гладко, – с улыбкой согласился я, и это действительно было правдой. Операции, в которых задействовано много исполнителей, опасны тем, что действия участников трудно скоординировать, а работать днем на глазах у потенциальных свидетелей особенно сложно и рискованно. – Даже не верится, что все так хорошо закончилось. Можно со спокойной совестью отправлять это дельце в архив.

– И идти за премией,– усмехнулся мой начальник в тон мне.

– А почему бы и нет? – спросил я.– Заработал – получи, что причитается, а нет – иди работай. А я сегодня свое заработал. Меньше, чем на трехдневный отпуск, я не согласен.

– Между прочим, парни из США нам сильно помогли. Ты же знаешь, в Великобритании сейчас как раз начинается очередная волна. Если бы не помощь сотрудников американского отделения, мы своими силами вряд ли провели бы так гладко эту операцию, – сказал благодушно Лысый Дьявол. Хоть он и не любил «янки», но в таком настроении мог поделиться лаврами с кем угодно. – Но ты свое получишь, можешь быть спокоен.

Я поудобнее устроился в кресле и с усмешкой подумал, что любой киллер упал бы в обморок от организации нашей работы, если бы ему довелось оказаться в этом кабинете. Обычный наемный убийца никогда не только не видит своего заказчика, но даже не слышит его голос. Платный душегуб никогда не встречается даже с посредником, общаясь с ним только по защищенной от прослушивания линии или через блокированную от проникновения посторонних компьютерную сеть, чтобы в случае его поимки нельзя было установить личность нанимателя. Но наша контора действовала настолько тайно, что никто, кроме сотрудников класса 0 и А, располагавших полным доступом к секретной информации, не должен был даже подозревать о ее существовании. Попавший в руки правоохранительных органов исполнитель был бы освобожден, если он ценный работник, или устранен, что случалось гораздо чаще, задолго до того, как оказался бы на первом допросе.

К тому же организация с обширными и разветвленными связями имела возможность планировать свои мероприятия таким образом, что из нескольких десятков, а, может, и сотен тысяч проведенных за 20 лет операций было провалено всего лишь четыре. Мы были намертво отрезаны от всего остального мира невидимой стеной. Ни одно слово не должно было и не могло просочиться за ее пределы. Но внутри, в своем узком кругу, нам дозволялось спокойно обсуждать любые вопросы. Только поэтому я, едва вернувшись после ликвидации очередного объекта, мог спокойно сидеть и разговаривать со своим «заказчиком».

– Да, у них там, в американском бюро, хорошие сотрудники, особенно та девчонка, – сказал я, вспоминая оставшееся в недалеком прошлом задание.

– Какая девчонка? – Глаза сэра Найджела вонзились в меня не хуже стальной рапиры. Благодушие шефа как рукой сняло. Не меньше, чем глаза, от простых смертных его отличают эта постоянная тигриная готовность к прыжку и поистине дьявольская подозрительность. Впрочем, не имей он этих качеств, он никогда не стал бы главой нашей службы.

– Ну, эта, из их подмоги, она стояла там, на остановке, еще скорую для Слейда вызывала, – растерянно выдавил я, с трудом выдержав замораживающий взгляд босса.

– Американцы никакой девчонки нам не присылали, – твердо произнес мой собеседник, продолжая уничтожать меня глазами. – От бюро США в операции участвовали двое парней, которые тебя и прикрывали вместе с нашими оперативниками. Но никакой девчонки не было. И в протоколе полиции она не упоминается, следовательно, ее не допрашивали.

– Ты еще скажи, что рехнулся из-за несоблюдения правил информирования, – проворчал я.

Взгляд моего руководителя помрачнел. Сошедшие с ума от своего нелегкого бытия исполнители сильно затрудняли жизнь коллегам. Нередко они превращались просто в маньяков, уничтожавших всех подряд. В России один такой идиот начал охоту на своих сослуживцев и вырезал половину московского бюро прежде, чем его смогли ликвидировать с помощью сотрудников соседних отделений нашей организации. Ситуация была настолько сложной, что дошла даже до Центрального комитета Всемирной Организации Здравоохранения, председатель которого взял дело под свой личный контроль.

– Что за девчонка? – спросил Лысый Дьявол.

– Да черт ее знает, – ответил я и подумал, почему же, посмотрев на нее, я сразу решил, что она из наших. Нет, не сразу, а после того, как она вызвала скорую, а затем попыталась оказать Слейду первую помощь, причем делала это совершенно хладнокровно, несмотря на кровоточившие ссадины на голове профессора, на что вряд ли была бы способна любая другая женщина, окажись она на ее месте. И двигалась эта девушка как тренированный профессионал. Она настолько отличалась своей уверенностью в себе, решительностью и хладнокровием от обычных людей, что я сразу записал ее в число людей «необычных».

А в той ситуации сознание или подсознание подтолкнули меня к выводу, что пшеничноволосая красавица тоже сотрудник ВОЗ, причем из американского бюро, поскольку я ее не знал, и вдобавок, судя по ее поведению, молодой и неопытный. Я тогда еще, кажется, удивился, что такого исполнителя прислали для охоты за столь важной персоной в иностранную державу, но решил, что это сделано специально, чтобы не отвлекать от работы настоящих профессионалов, поскольку мы все равно не позволим гостям самостоятельно ликвидировать Слейда на нашей территории.

– Опиши ее, – потребовал мой шеф, одновременно нажимая какие-то кнопки на своем пульте.

– Рост чуть более 170 сантиметров, возраст приблизительно 26-27 лет, стройная, с хорошей фигурой. Волосы длинные, светло-рыжие, лоб высокий, брови темные, глаза широко-посаженые, светло-серые, нос небольшой, слегка курносый, широкие скулы славянского типа, губы полные, подбородок резко очерченный. Одета была в простое белое платье, в руках была сумочка из белой кожи, кажется, натуральной.

Сэр Найджел кивнул и отдал короткий приказ в интерком. После его распоряжения один из помощников Лысого Дьявола отправит в полицию запрос обо всех людях, находившихся в тот день в этом секторе. После того, как их личности будут установлены с помощью межзональных пропусков, будут подняты досье на каждого из них, данное мною описание будет сравниваться с каждым подходящим по полу и возрасту человеком, пока среди них не отыщется та девушка с пшеничными волосами. А потом придется решать, что с ней делать. Но об этом я пока думать не хотел.

– Так я и знал, что ничего хорошего сегодня не будет, – как всегда спокойно произнес мой начальник. – Все было слишком хорошо, чтобы просто так закончиться. Черт побери! – Только на мгновение в его голосе появились какие-то эмоции, но он тотчас подавил вспышку гнева, поскольку свято верил в то, что настоящий профессионал должен всегда держать себя в руках. Прежним невыразительным размеренным голосом шеф продолжил:

– И ты туда же, надо же было так глупо проколоться. Как какой-нибудь зеленый стажер. Теперь попробуй выясни, что она видела, а чего не видела. – Он бросил на меня полный хорошо контролируемой злости взгляд.

– Нечего так смотреть на меня, – сказал я таким же невыразительным голосом. – Это твои ребята из группы прикрытия проморгали. Это они должны были следить за всеми перемещениями в операционном секторе и не допустить ее любым способом к остановке, так что нечего на меня бочку катить. Свою работу я выполнил чисто, план операции был одобрен лично тобой, – я вздохнул, чувствуя, что к горлу подкатывает бешенство за хорошее настроение, которое теперь было безнадежно испорчено совершенно необоснованными претензиями к моей работе, и злобно добавил: – А отслеживать свидетелей – не мое дело! Так что, с какой стороны не посмотри, я в этом провале не виновен!

– Чего это ты так раскочегарился? – поинтересовался Лысый Дьявол, невозмутимо глядя на меня. – В срыве операции тебя никто не винит, во всяком случае, я точно тебя ни в чем не обвиняю. Я только сделал тебе замечание, что ты действовал неосмотрительно и не сразу доложил о том, что при выполнении задания тобой в опасной близости от объекта был замечен нежелательный свидетель, которого необходимо проверить. Во всем остальном спланированная тобой ликвидация была проведена чисто и не вызывает с моей стороны никаких нареканий.

– Вас понял, сэр, – ответил я, переходя на официальный язык, что делал в разговорах с Тизермитом крайне редко. Про то, о чем я сейчас подумал, боссу я говорить не стал, а то он еще больше расстроится. Мне только сейчас пришло в голову, что девушка была в ПЛАТЬЕ, да еще в длинном. Кто из наших женщин носит длинные платья на задании?! Да никто! Это же неудобно и непрактично, особенно если надо бежать или вступить в рукопашную схватку. И вообще одно из главных неписанных правил для всех сотрудников спецслужб: одежда должна прикрывать уязвимые места, что позволяет смягчить эффект от ударов, но не мешать быстро двигаться, поэтому, к примеру, сочетание джинсов и короткого кожаного пальто до середины бедра – один из лучших вариантов. Глава бюро, похоже, тоже пока не обратил внимания на мои слова о платье. Хотя, возможно, он еще подумает об этом.

– Ладно, без обид, – произнес сэр Найджел. – Кстати, пока мы ждем результатов проверки, зайди к Биллингему, пусть выпишет тебе документы.

Я кивнул и направился к выходу.

– Да, и еще. Загляни к Дженис, она говорит, что ты давно не проходил у нее проверку на адекватность реакций.

– Обязательно, – сказал я, с трудом сдерживая злость от напоминания о необходимости посетить психолога. Можно подумать, Тизермит считает, будто мне и в самом деле нужны эти мозгоправы!

Выйдя из кабинета своего начальника, я первым делом направился в бар. В такую редкостную жарищу трудно прожить без нескольких глотков пива, к тому же мне хотелось расслабиться. Слава Богу, в питейном заведении никого не было. Ни начальства, ни коллег, так что можно спокойно пропустить стаканчик. Потирая руки в предвкушении удовольствия, я торопливо зашагал в сторону стойки.

– Привет, Роджерс, – раздался внезапно за моей спиной негромкий женский голос.

Резко обернувшись, я сказал симпатичной голубоглазой шатенке с тоскливым взглядом:

– Здравствуй, Дженис.

– Что-то ты в последнее время стал редко навещать меня.

– Что поделать, работа, – ответил я и подумал о том, как тяжело, наверно, быть психологом у некоторых полусумасшедших из числа моих коллег и стараться, чтобы они не обезумели окончательно. Это только в теории ремеслом палача могут заниматься лишь совершенно нормальные люди, не имеющие никаких психических отклонений и способные выносить любые перегрузки. И что только таких и набирают для работы в различные спецслужбы, занимающиеся подобной работой, в том числе в наше бюро.

На самом же деле почти у каждого из сотрудников класса А было свое отклонение от нормы, и не одно. Причем мои соратники старательно берегли и лелеяли эти аномалии, всячески изводя смотрителей нашего разума, которые старались не дать разного рода идиотам скатиться до полного сумасшествия. Порой мне было жаль и тех, и тех. Психологам и без выкрутасов некоторых исполнителей приходилось нелегко, но ведь и нам доставалось. Ради спасения всех мы несли самый тяжелый крест. И если в буквальном смысле плечи он не натирал, то это не означало, что для души и тела наша работа проходила совсем уж бесследно.

А вообще интересно, как часто пастыри наших душ сами отдыхают в чудесной лечебнице ВОЗ для буйнопомешанных. Я думаю, довольно часто. Тем более, что психологи лучше, чем кто-либо, даже, наверно, лучше, чем наше руководство, представляли себе, что творится в стенах бюро, получая цельную картину всего происходящего во время сеансов восстановительной психотерапии. Я уверен, что все боги безумны именно потому, что всеведущи. Иначе и быть не может – нельзя знать обо всех ужасах, ежесекундно творящихся на Земле, обо всех опасностях, подстерегающих каждое из их творений без перерывов и выходных, обо всех мерзостях, совершаемых «сделанными по образу и подобию», и оставаться в своем уме.

– Рабо-о-о-ота, – протянула Дженис.

– Да, работа, – ответил я немного резче, чем хотел. Потом изобразил философскую улыбку и сказал:

– Подавляющее большинство людей делятся на три группы: для одних работа – средство самоуничтожения, для других – средство от самоуничтожения, а для третьих – всего лишь способ раздобыть денег на приобретение наиболее приятных для них средств самоуничтожения. И только единицы относятся к своей работе как к искусству. Именно они – настоящие профессионалы. И никакая помощь им не требуется.

– Очень непривычно слышать такие рассуждения от наемного убийцы на государственном содержании, – заметила моя собеседница. – Сам придумал или где-то прочитал?

– Не пытайся вывести меня из себя, – максимально спокойно сказал я. – Я сказал, что был занят, значит, был занят.

– Не надо вешать мне лапшу на уши, Роджерс. Ты такой же, как и все твои коллеги. Вы все стараетесь как можно реже приходить к психологу, и каждый ссылается на крайнюю занятость.

– Что касается меня, то так и есть, – отрезал я. – Я сотрудник класса А, а значит, человек занятой. Не то, что вы, мозгоправы. Сидите, прохлаждаетесь в своих кабинетах и занимаетесь ничегонеделаньем. Никому не нужные бумажки перекладываете. А случись что – расплачетесь как дитятки малолетние.

– Попридержи свой язык, Роджерс, иначе я отрежу его твоим собственным ножом, – разозлилась Дженис.

Я улыбнулся. Всегда приятно видеть, как теряет контроль над собой тот, кто привык контролировать других. К тому же именно те, кто представляет для окружающих наименьшую ценность, острее всего реагируют на правду о своей никчемности.

– А теперь пошли ко мне в кабинет. Мне лично сэр Найджел звонил меньше трех минут назад, отчитал, как маленькую девочку, за то, что я давно тебя не тестировала, и приказал немедленно проверить адекватность реакций.

– Ах, вот почему ты такая сердитая сегодня, ругаешься, угрозами и оскорблениями бросаешься, – продолжая улыбаться, сказал я. – Хорошо, я сейчас пойду, только выпью немного пива. Мне сейчас это просто необходимо. Ты понимаешь, о чем я?

– Тогда я с тобой, – уже почти остыв после своей вспышки, произнесла психолог.

– Ладно, я угощаю.

Мы вместе подошли к табло введения заказа, которое в нашем баре, как и почти во всех барах Великобритании, заменило живого бармена, и я дважды нажал кнопку с надписью «пиво», выбрал сорт и поднес к считывающему устройству руку с «ючем» – так называют универсальный чип, на котором записана вся информация о человеке. «Юч» в наши дни выполняет те же функции, что и кредитные карты, водительские права, удостоверения, пропуска, мобильные телефоны, истории болезней и многое другое вместе взятое. Вся человеческая жизнь со всеми ее горестями и радостями, возможностями и ограничениями, свободами и запретами умещается в крошечном сгустке современной электроники, втиснутом в маленький металлический футлярчик.

Робот-бармен хмыкнул и выдал мне пиво. Напитки, еда и сигареты в нашем кабаке всегда продавались с огромной скидкой, обходясь сотрудникам в сущие копейки, а выбор и качество продуктов были выше всяких похвал. Начальство бюро палачей умело заботиться о своих сотрудниках.

– Может, здесь и протестируешь меня на эту чертову адекватность? – улыбнувшись, предложил я, вынимая из пластикового чрева раздатчика заказанное пиво.

– Пытаешься меня подкупить, Роджерс? – с ироничной усмешкой спросила Дженис. – Или мне это только кажется?

– Неужели ты думаешь, что я попробовал бы отделаться от тебя с помощью такой жалкой взятки, как одна бутылка пива? – язвительно спросил я, откупорил обе емкости с вожделенной жидкостью и, протянув одну из них психологу, сделал из второй большой глоток.

– Учитывая то, что ты явно стараешься уклониться от тестирования, такой прогноз развития событий выглядит вполне оправданым. Между прочим, твои попытки избежать обследования говорят мне о том, что у тебя наличествует неадекватная реакция на эту часть твоей жизни, – ответила она, наливая пиво в стакан.

– Послушай, Дженис, мне сейчас необходимо зайти к Биллингему, так что ты иди лучше к себе в кабинет и подожди меня там. Я обязательно приду сразу после того, как поговорю с ним, – сказал я и вновь приложился к бутылке, ополовинив ее.

– Две минуты назад ты утверждал, что придешь, как только выпьешь свое пиво, – вновь начав злиться, заметила моя собеседница.

Я залпом допил остатки напитка, выбросил опустевшую емкость в урну и твердо сказал ей:

– Я приду к тебе через полчаса.

На сей раз она ничего не ответила мне. Я счел это еще одной маленькой моральной победой над психологом и уже в нормальном настроении направился по более важным делам.

Еще один из начальников нашего бюро – главный бухгалтер London Pharmaceutical Company Александр Биллингем – был больше известен в узком кругу оперативников как Апостол Петр или просто Апостол благодаря сходству его работы с деятельностью библейского Петра. Он выписывал пропуска в рай, официально визируя приговоры, вынесенные специальной комиссией ВОЗ, а также курировал сбор всей необходимой для работы исполнителей информации об объекте, обобщал ее и предоставлял сэру Найджелу. В свою очередь, Лысый Дьявол оценивал полноту информации, сложность задания и срочность его выполнения, а затем выбирал подходящего сотрудника, которому Биллингем должен был выписать соответствующий документ.

Оформленная им санкция на ликвидацию считалась последней спасительной соломинкой для провалившегося «перехватчика», составленной по всем правилам индульгенцией, которую, тем не менее, разрешалось пускать в ход только в самом крайнем случае. Таких случаев на моей памяти еще ни разу не было, поскольку бюро, опасаясь утечки информации, предпочитало ликвидировать неудачливых «киллеров», стараясь представить это как несчастный случай или самоубийство, так что наше разрешение на устранение объекта носило чисто символический характер и было рассчитано на обман дурачков. Которые, естественно, узнавали об этом, когда уже становилось слишком поздно. Но я, в отличие от остальных, давно выучил наизусть все тайны этого двора и умел обходить любые местные рифы и мели.

Разумеется, руководство делало все, чтобы его сотрудники не попадались, но если такое происходило, то на самом деле рассчитывать провалившемуся «охотнику», как правило, было не на кого и не на что – неудачники такой организации не нужны. В нашей конторе выживали только те, кто не совершал ошибок или умел их исправлять раньше, чем они приведут всю операцию к неблагоприятному исходу. Не имеет значения, сколько раз ты попадал в цель раньше, важно, чтобы ты не промахнулся в этот раз.

При благополучном окончании операции тот же Апостол Петр выписывал документ о выполнении задания, который вместе с оригиналом санкции на ликвидацию отправлялся в досье палача, а копии выдавались самому исполнителю и отправлялись в его личный сейф. Это считалось своего рода страховкой для обеих сторон от любых неадекватных действий. И это тоже было полнейшим враньем, поскольку пресловутые личные сейфы могли быть вскрыты в любой момент по закону о борьбе с терроризмом, так что компрометирующие документы исчезали в мгновенье ока. Но с этой ложью приходиться мириться, потому что в мире иллюзий и призраков, в окружении фальшивых представлений и выдуманных идеалов подавляющему большинству людей жить намного легче и проще, чем в реальном мире. Да и вообще, есть наши внутренние инструкции, есть слова наших начальников, планы операций, а обо всем остальном и вовсе думать не стоит.

Тем не менее, благодаря своей бумажной власти над жизнью и смерть Апостол официально был вторым человеком в бюро после Лысого Дьявола, имел не меньший авторитет и оказывал столь же существенное влияние на всю жизнь нашей конторы. Даже я старался быть вежливым и почтительным с ним, хотя и знал, что значительная часть его работы – обычная бутафория, рассчитанная на упивающихся самообманом идиотов, которые верят в чудесное избавление от последствий своих глупости и некомпетентности, забывая, что в нашем деле спасение – дело твоих и только твоих рук.

Постучавшись, я сказал:

– Добрый день, мистер Биллингем. Разрешите войти?

– Заходи, Роджерс. Сэр Найджел мне уже звонил, так что я тебя ждал, – ответил мне хозяин кабинета. Как и Лысый Дьявол, он был невысок и недавно отметил свое пятидесятилетие, но этим внешнее, заметное с первого взгляда сходство двух начальников исчерпывалось, так как Апостол был полным брюнетом с карими глазами, длинным носом, похожим по форме на вороний клюв, и двойным подбородком, прикрывавшим короткую толстую шею. Такой же ничем не примечательный тип простого бюргера, как и у Тизермита. Но глаза выдавали и его. Даже пресловутый Шерлок Холмс не смог бы обнаружить в них ни единого проблеска каких-либо человеческих чувств – лишь постоянную холодную сосредоточенность на очередном деле, как у робота, штампующего бомбы на военном заводе. И ничего сверх этого.

– Твои документы уже почти готовы, осталось только снять с них копии да поставить подпись на акте принятых работ.

– Спасибо, сэр.

С ним я не позволял себе такой фамильярности, как с главой бюро. Биллингем был высокомерен, самолюбив, злопамятен и мстителен, а при его положении отношения с ним портить не стоило, какой бы пост ты ни занимал. Малейшей нелояльности к Апостолу было достаточно для того, чтобы навсегда оказаться в его «черном» списке. Однако как организатор он не имел себе равных в нашей конторе, за исключением разве что сэра Найджела, отдавая всего себя ради общего дела. Не говоря уже о его умении устраивать наши маленькие внутренние спектакли для доверчивых дурачков.

В кабинет вошла секретарша Биллингема, положила на его стол приличного размера пачку бумаги и сказала:

– Вот все документы по последней сделке Роджерса.

– Спасибо, Сандра. Можешь быть свободна, – буркнул Апостол, не поднимая головы.

Девушка кивнула и молча удалилась, осторожно закрыв за собой дверь, словно та была сделана из драгоценного китайского фарфора. Я проводил ее глазами. Разумеется, она ни сном, ни духом не ведала об истинной сущности нашей конторы, а если что-то все же подозревала, что крайне маловероятно, то очень старалась ничем не выдать свои предположения.

Впрочем, все вышесказанное относилось к большинству служащих London Pharmaceutical Company. Эти люди ни о чем даже не догадывались, считая, что работают на обычную фармацевтическую фирму. Некоторые из них со временем могли достичь уровня, на котором высшему руководству было уже слишком трудно утаить шило в мешке. В этом случае новичкам скармливали какую-нибудь незамысловатую байку о секретных операциях отдела по борьбе с наркоторговлей или терроризмом, разведке, контрразведке или еще о чем-нибудь в этом же духе в зависимости от ситуации и уровня их доверчивости. Одновременно тщательно проверялись досье этих людей, и они становились сотрудниками класса В1, о чем, правда, сами новообращенные не подозревали. Их деятельность была уже не столь невинна, как у работников класса С2, однако и с работой исполнителей класса А она была несравнима.

Некоторые из таких новичков иногда заражались вирусом любопытства, однако им почти никогда не удавалось подобрать ключи к настоящим секретам London Pharmaceutical Company и наших партнеров и покровителей из ВОЗ. А два исключения из правил были ликвидированы прежде, чем успели распорядиться полученными сведениями. В отношении возможных утечек информации дело у нас было поставлено строго. Молчи обо всем, делай, что скажут, не совершай ошибок, всегда доводи операцию до конца – и тогда без проблем доживешь до своей законной и очень большой пенсии.

Главбух бюро палачей достал авторучку и быстрыми энергичными движениями поставил свою жирную роспись на принесенных секретаршей документах, которые и на первый, и на второй, и на третий взгляд были совершенно невинны. Во всей Великобритании лишь несколько сотен посвященных могли понять истинный смысл и значение этих обычных на вид бумаг, которые на самом деле были не простой ведомостью, а распиской в исполнении смертного приговора.

– Вот твоя копия, Роджерс, – сообщил Биллингем, протягивая мне один из только что подписанных документов.

– Спасибо, сэр, – произнес я, беря бумагу. – Я могу идти?

– Разумеется, можешь, – сказал Апостол. – Да, чуть не забыл, Мартинелли просил тебя зайти к нему.

Мартинелли был руководителем отдела кадров нашего бюро, и я мог только догадываться, зачем я ему потребовался. За последние два, а то и три года я не был у него ни разу, да и раньше не часто к нему заглядывал. Просто не возникало такой необходимости, так как завкадрами занимался в основном нарушениями дисциплины среди сотрудников класса 0, А и B. Конечно, мелкие грешки за мной водились, как и за всяким нормальным человеком, но не настолько тяжкие, чтобы быть вызванным на ковер к Мартинелли. Однако сегодня я, как видно, понадобился всем и сразу, и никого из них нисколько не волновало, что я только что вернулся с очень сложной операции. Похоже, денек будет труднее некуда.

– Да, сэр. До свидания.

– До свидания, Роджерс. Желаю удачи, – сказал Биллингем, не поднимая голову от бумаг.

«Что, интересно, имел в виду Апостол, когда желал мне удачи? Похоже, меня ждут крупные неприятности. Хотел бы я знать, за какие же грехи?» – подумал я, выходя в коридор. Однако выбора у меня не было, и я, обмахивая лицо своей фиктивной индульгенцией, бодро направился к завкадрами, чей кабинет располагался метрах в 10 от офиса бухгалтера палачей.

Глава 3.

Цена любого предательства – это всегда чья-то жизнь.

Стивен Кинг.

Постучавшись в дверь Мартинелли, я сразу вошел внутрь, не дожидаясь разрешения. Кроме хозяина этой резиденции – похожего на опереточного итальянского разбойника здоровенного черноглазого брюнета лет 45 со сломанным носом, смуглым лицом и сросшимися кустистыми бровями – в комнате сидел еще один человек. В отличие от нашего завкадрами он был невысоким и худым. Ему было уже за 60, однако сухая желтая кожа, похожая на старинный пергамент, туго, без единой морщинки, обтягивала его узкое остроносое лицо, напоминавшее формой лезвие ножа. Правый глаз закрывала небольшая черная повязка, из-под которой по щеке змеился темно-коричневый шрам. Левый глаз, маленький, глубокопосаженный и темно-серый, походил не то на шляпку стального гвоздя, вбитого в пожелтевшее от времени дерево, не то на винтовочный ствол в амбразуре старинного дота. Это был начальник службы внешнего наблюдения бюро, руководитель всех наших «стукачей» Дэвид Майлз – человек, которого все сотрудники боялись почти так же, как и Лысого Дьявола. Все, кроме меня.

Не дожидаясь, пока три глаза двух сидящих в кабинете людей нацелятся на меня, я резко спросил Мартинелли:

– А теперь раскройте мне секрет, зачем я вам вдруг понадобился? Ведь мы с вами не виделись года два, если не больше, и ничуть не тосковали друг по другу. В честь чего вы вдруг решили организовать наше сегодняшнее свидание? Что за праздник сегодня? Зачем все это?

– Затем, что в последнее время ты, Роджерс, слишком часто и чересчур явно нарушаешь правила нашей организации, – ответил завкадрами густым басом, нацеливая на меня пальцы правой руки жестом, который итальянская мафия называет «вилка». – Ты регулярно используешь свой доступ к секретной информации, не имея на то оснований, преступными путями получаешь коды к закрытым для тебя файлам, пренебрегаешь правилами режима секретности, используешь в служебное время нашу систему связи для своих личных дел, злоупотребляешь алкоголем и никотином, в течение длительного времени целенаправленно уклоняешься от психологического контроля, принятого в нашей организации для проверки профессионального пригодности оперативников, а также от медицинских осмотров и зачетов по стрельбе и рукопашному бою. Хуже того, ты регулярно допускаешь высказывания, которые подрывают моральный дух твоих коллег. Я уже не говорю о том, что такие высказывания вообще непозволительны для сотрудника твоего уровня. Сам понимаешь, в свете всего сказанного ты выступаешь как ненадежный и, по всей видимости, непригодный к дальнейшей службе работник.

Как и всех остальных, его выдавали глаза – угольно-черные амбразуры, казавшие бездонными колодцами в мир тьмы и теней. Когда Мартинелли смотрел на меня, отчитывая за мои мелкие грешки, в его зрачках поблескивали красные искорки, словно отблеск того адского огня, который пылал в его в душе. Воистину, зеркала души никогда не лгут. Я взглянул на Майлза, наткнулся на бесчувственную оружейную сталь, по ошибке попавшую на человеческое лицо, и отвел глаза, уставившись в окно за спиной завкадрами, чувствуя обжигающе-горячий взор одного и бесстрастно-холодный взгляд другого. Я невольно поежился и решил отступить.

– Я вас понял, сэр, – сказал я. – Хотя перечисленные вами обвинения кажутся мне ложными или, как минимум, недоказанными, я признаю себя виновным в недостаточно строгом соблюдении правил нашей организации и обещаю, что подобное больше не повторится. А что касается высказываний, то я по натуре пессимист и всегда ожидаю худшего, чтобы быть готовым к тому, что может случиться. Но впредь я постараюсь держать эти свои мысли при себе.

– Словно напроказничавший ребенок – простите меня, я больше не буду, – с насмешливой улыбкой сказал хозяин кабинета и откинулся на спинку кресла, продолжая прожигать меня взглядом.

– К тому же я как раз сегодня собирался по личной инициативе пройти проверку на адекватность психических реакций, – соврал я, старательно делая честное и искреннее лицо.

Мартинелли еще несколько бесконечно долгих секунд мерил меня свирепым взглядом, а потом, решив, что с меня достаточно, сказал:

– Ладно, только смотри, не забудь это сделать. Можешь идти.

– Разумеется, сэр, – ответил я и вышел. Майлз тотчас встал и направился вслед за мной, аккуратно прикрыв за собой дверь кабинета.

– Тебя что, приставили ко мне почетным опекуном? – насмешливо спросил я.

– Отнюдь, – ответил он низким хрипловатым голосом, – просто я хотел тебе сказать без свидетелей, чтоб ты был поосторожнее. Я помню, что ты сделал когда-то для меня. – Он дотронулся рукой до шрама на щеке. – Ты тогда вытащил меня, и я постараюсь в случае чего вытащить тебя, но все же не веди себя так вызывающе. Это может плохо кончиться. Тебя могут поставить на полное наблюдение, и тогда ты так просто не отделаешься. В этом случае я не смогу перехватить доклады наших «стукачей», как я сделал сегодня. Они сразу пойдут на стол начальству, минуя меня.

– Спасибо тебе, Дэйв, – от души сказал я. – Я буду осторожнее. Честное слово. Спасибо, что предупредил.

Тот молча кивнул головой и ушел, бесшумно ступая по ковровому покрытию, заметно прихрамывая на правую ногу. Я смотрел ему вслед, пока он не исчез за поворотом. Когда-то он был одним из лучших, настоящим мастером своего дела, вытворявшим такое, что все остальные сотрудники класса А умирали от зависти. Но однажды удача отвернулась от него как раз в тот момент, когда она была ему очень нужна. Вместо цели к месту засады подъехала полицейская машина. Защитники правопорядка начали прочесывать кусты и тотчас обнаружили Дэйва, который не стал стрелять в патрульных, но и не бросил оружия.

В результате одна из пуль раздробила ему лицо и выбила глаз, а еще одна перебила бедренную кость. Я, молодой исполнитель, работавший в тот день в паре с Майлзом, чудом смог спасти его, втащив потерявшего сознание Дэйва в служебный автомобиль, одновременно непрерывно стреляя из своего пистолета поверх голов полицейских. В тот вечер я и сам получил в плечо свинцовый привет от блюстителей закона, однако, несмотря на это, сумел благополучно добраться до конторы и доставить туда своего коллегу. После ранения он был вынужден оставить оперативную работу и перейти в службу внешнего наблюдения, став вскоре ее начальником. С тех пор прошло лет пятнадцать, если не больше, а Майлз до сих пор помнит, что я сделал для него. И старается помочь, чем может. Как сегодня, например.

Есть еще одно очень неприятное, но необходимое в нашей жизнь явление – «стукачи». Служба наблюдения, которая пристально следит не только за теми, к кому нас постановила послать специальная комиссия ВОЗ, но и за всеми причастными. Они следят за нами, за тем, что мы делаем и что говорим, что едим и чем дышим, а, возможно, и о чем думаем. И хотя нам регулярно повторяют, что находящиеся на лучшем счету сотрудники, настоящие палачи высшей пробы, от наблюдения освобождены, это не так. Еще одна ложь, которую так хочется считать правдой ради собственного спокойствия, самообман, в который все так хотят верить. Нет такого начальника, который не желал бы знать, что думают о нем его подчиненные, и горе тому, кто скажет неприятную правду. Особенно правду – тех, в чьих руках находится власть, ничто не ранит сильнее. А любое нарушение, любой проступок и просто мелкий грешок можно использовать против грешника – как способ обеспечить его лояльность или предлог его покарать.

Посмотрев в ту сторону, куда ушел Майлз, я вздохнул и направился в бар. Идти к Дженис мне страшно не хотелось. Такие моменты у меня и раньше бывали, но сегодня это нежелание было особенно острым. Какое-то непонятное, поднимавшееся из неведомых придонных глубин моей души чувство – то ли страх перед всезнайкой-психологом, то ли усталость, то ли просто чисто человеческое отвращение к этому неизбежному и постоянному копанию в грязном белье чужих душ, – мешали мне пойти в ее кабинет. Тем более что мое истекавшее потом, несмотря на кондиционеры, тело настоятельно требовало выпить еще одну бутылочку холодного пива. Неудивительно, что ноги сами принесли меня в бар.

Я еще не успел даже пригубить свой напиток, когда за моей спиной раздался голос, от одного звука которого я вздрогнул.

– Это так ты проходишь тестирование на адекватность реакций? – со стальными нотками в голосе спросил сэр Найджел.

– Извини, но я только что от Мартинелли, а после разговора с ним, сам знаешь, необходимо чем-нибудь укрепить свои нервы, – сказал я, улыбаясь, однако лицо моего шефа оставалось каменным. – Да и жара на меня плохо действует.

– Ах, вот оно что,– протянул Лысый Дьявол. Его тон мне не понравился. Он предвещал бурю, причем, судя по физиономии моего начальника, очень сильную. Не требовалась особо напрягать мозги для того, чтобы понять, над чьей головой этот шторм сейчас разразится. Непонятно только, почему.

– К тому же, как мне показалось, в какой-то особой спешке нет никакого смысла, – добавил я.

– Нет никакого смысла? – переспросил сэр Найджел и загремел, уже не пытаясь сдерживать свои эмоции:

– А ты знаешь, Роджерс, что я вправе сию секунду арестовать тебя и отправить для принудительного лечения в нашу психушку?! А то и того хуже?!

Если бы босс достал из кармана топор и ударил им меня по голове, я бы и то меньше удивился.

– Меня?! За что?! – завопил я, пытаясь понять истинный смысл услышанного. Мой мозг силился уцепиться за спасительную соломинку мысли, что все это – просто какая-то очередная проверка, устроенная начальством с непонятной для меня целью. Но слишком искренним было выражением лица Лысого Дьявола, и я почувствовал, как покрылось льдом и ухнуло куда-то вниз мое сердце.

– За что?! Что я сделал?! Неужели вы собираетесь так со мной поступить только потому, что я пропустил пару проверок на эту проклятую адекватность?

– Да черт с ними, с этими тестами, тут дело намного серьезнее, чем ты думаешь, – сказал, мгновенно успокоившись, мой шеф и посмотрел на меня так, словно примерялся, как бы ему половчее набросить петлю на мою шею.

От слов сэра Найджела меня пробрал мелкая дрожь. Как будто кусочек льда скользнул вдоль позвоночника. Такого я от Лысого Дьявола еще не слышал.

– Так в чем же дело? – спросил я и сам удивился, как фальшиво и неуверенно прозвучал мой голос.

– А в том, что по результатам проверки по межзональным пропускам, записям камер видеонаблюдения и полицейским архивам не найдено никого, кто имел бы хоть приблизительное сходство с описанной тобой свидетельницей! – сообщил мой начальник на выдохе, словно нанося мне смертельный удар.

Моя нижняя челюсть медленно отвалилась.

– В полицейском протоколе, которое поступило в наше бюро пять минут назад, женщина с такими приметами не значится. Твои коллеги из группы прикрытия ее также не наблюдали. Американцы уже уехали обратно и ничего подтвердить не могут, так как связи с ними пока нет. Повторный опрос очевидцев, уже допрошенных полицией, и исследование остановки на предмет обнаружения отпечатков пальцев и контактной ДНК положительных результатов тоже не дали, – перечислил предпринятые меры глава бюро палачей и почти с сочувствием посмотрел на меня. Но только почти. – А поскольку ты уже в течение трех недель не проходил психологическое тестирование и последние твои результаты были отнюдь не лучшими, то у меня, да и не только у меня, возник вопрос, что бы это могло значить. Сам понимаешь, разъяснение этого вопроса очень важно, особенно для нас с тобой. Из того состава, который был в самом начале, тогда, 20 с лишним лет назад, только мы продолжаем до сих пор работать. А мне бы очень не хотелось, чтобы я остался здесь единственным динозавром.

Я ошалело смотрел на сэра Найджела, продолжая делать попытки переварить услышанное. Я видел эту девушку своими глазами, ясно помнил каждое ее движение. Ее нельзя было не заметить. И, тем не менее, ее не видел никто, кроме меня. Неужели это все была просто галлюцинация?! Такого не может быть! Просто не может быть! Я на секунду уцепился за эту спасительную мысль, однако память тотчас услужливо подтолкнула мне моего коллегу Чарли Финкла по прозвищу «Шутник», который твердил, что к нему каждую ночь приходят все его жертвы и волокут на Страшный Суд. Он перерезал себе вены отколотым от умывальника кусочком эмали в нашей психлечебнице.

«Неужели я действительно сошел с ума и даже не заметил этого!? – подумал я. – Но я видел ее так же ясно и отчетливо, как сейчас своего шефа! Но кроме меня, ее больше никто не видел! Никто!!! Никто, кроме меня. Чертовщина какая-то!».

– Я немедленно иду в кабинет психолога, чтобы пройти тестирование на адекватность реакций, – твердо сказал я, взяв себя в руки.

– Хорошо, только одного я тебя в свете вновь открывшихся обстоятельств отпустить, извини, не могу. – Мой шеф кивнул назад, и я увидел за его спиной трех неизвестно откуда взявшихся здоровяков из внутренней службы безопасности London Pharmaceutical Company. – Они проводят тебя.

Мир раскололся на две части – то, что было до, и то, что стало после. Я чувствовал, словно падаю в глубокую пропасть с самой вершины огромной горы, и каждое слово босса ударяло меня в голову, будто брошенный мне вслед булыжник. Я летел вниз, на самое зловонное дно, навстречу позорной собачьей смерти. Мне пришлось опереться на табло электронного бармена, чтобы не упасть, и потрясти головой, чтобы отогнать серый туман, застлавший мне глаза.

То, что сказал мне Лысый Дьявол, означало в переводе на нормальный язык, что меня считают сумасшедшим, который провалил операцию, упустив потенциального свидетеля и тем самым создав возможность утечки информации. А подобные обвинения для любого сотрудника, какой бы высокий пост он ни занимал и каким бы профессионалом ни считался, означали одно из двух – заключение в специальную психлечебницу или ликвидацию. И чаще именно второй вариант – зачем возиться с очередным безумцем, если проблему можно легко решить пулей в затылок?

Полжизни я стоял на одной стороне баррикад рядом с сэром Найджелом, и вот теперь оказался на другой стороне, приговоренный к забвению и уничтожению, став одним из тех бесчисленно многих неудачников и ничтожеств, чьими жизнями самовластно распоряжался британский Палач номер Один. Только присутствие трех здоровяков из службы безопасности со своими дубинками и пистолетами удержало меня в эту секунду от попытки придушить Тизермита.

Наверно, мои мысли отражались на моем лице, как в зеркале, потому что он совсем уже ледяным тоном сказал:

– Иди, не заставляй психолога ждать.

«Не заставляйте палача ждать», – подумал я, вытирая рукой холодный пот со лба. Рука слегка подрагивала.

– Так ты идешь или нет? – спросил босс, и охранники тотчас подтянулись к нему, положив руки на расстегнутые кобуры, готовые по его сигналу вязать или пристрелить меня. Меня, который 20 лет проработал в бюро без страха и упрека! Вот, значит, как! Меня, меня, не кого-нибудь, а Меня готовы уволочь на эшафот из-за малейшего подозрения! Из-за какого-то пустяка Меня готовы пустить в расход! Причем даже не оформляя никаких дел – одно неосторожное движение, и… «Погиб при исполнении» или еще какая-нибудь соответствующая эпитафия, хотя на самом деле на памятнике не напишут даже этого, потому что не будет ни памятника, ни торжественных похорон, ни вообще ничего. Меня! Вот так походя!! За что?!!

Пытаться оказать сопротивление четверым противникам, из которых трое вооружены дубинками и пистолетами, в то время как у меня не имелось вообще ничего, кроме натренированных рук, было бессмысленно. Меня просто пристрелят раньше, чем я успею добрать хоть до кого-нибудь из них.

Нет, конечно, я мог попытаться. Я бы и попытался. Охранники, в конце концов, не такие профессионалы, как я, а Лысый Дьявол уже давно вышел из формы, но… но… Но ведь я невиновен! Я же ничего не сделал! Это все просто ошибка! Я сейчас схожу к Дженис, пройду эти чертовы тесты, и все они увидят, что я… Что я нормальный! Что я невиновен! Я ни в чем не виноват!

А если я брошусь на них, меня наверняка убьют, а даже если не справятся сейчас, то устроят охоту и всё равно прикончат, и будут уверять друг друга, что я действительно сумасшедший, а если пойти к Дженис… Тогда остается маленький, но шанс… Хоть какой-то шансик… Доказать, что со мной все в порядке. Что я по-прежнему верен нашему делу и умею его делать как никто другой… Что я по-прежнему нужен им, что они могут на меня положиться в любой, даже самой трудной, ситуации.

Это шанс. Шанс сохранить прежнее положение, привилегии и преимущества. Да что там привилегии! Пойти к Дженис и доказать свою невиновность – это хоть какой-то шанс уцелеть… Выжить! Остаться жить, пить пиво, наслаждаться погодой, дышать! Просто дышать и жить! Только задыхаясь, понимаешь, как прекрасно дышать. Только когда легкие рвутся в последней попытке вдохнуть, понимаешь, как дорог тот самый воздух, который ты раньше просто не замечал. И как ценна жизнь, когда смотришь в ствол пистолета, а чей-то палец уже лег на спусковой крючок.

Я посмотрел в ничего не выражающие ледяные глаза Тизермита, почувствовал, как вселенский всезамораживающий холод его взгляда заполняет мою грудь и заливает горло, обреченно кивнул и пошел к двери. Однако даже просто так дойти до психолога мне не дали – двое охранников приставили стволы своих пистолетов к моей голове, в то время как третий завернул мне руки за спину. Лязгнули наручники.

– Иди, – сказал босс, когда я остановился, пытаясь понять, как они посмели нацепить на меня – на Меня! – свои паршивые «браслеты». На меня, на лучшего Палача в британском бюро ВОЗ. На того, кто успешно закрыл больше всего дел за все время существования нашей организации. Кто столько сделал для нашего дела…