Безумный Макс. Ротмистр Империи Ланцов Михаил
Тот дернулся и выжал спусковой крючок. Выстрел. Пуля ударила в камень брусчатки, расплескивая свой свинцовый сердечник. А следом упал пистолет. Не готовый к выстрелу, блондин выронил свое оружие. Да и вообще как-то потерялся от реакции жертвы.
Максим же краем глаза заметил еще одного «убийцу», только уже рыжего. Тот с таким же перекошенным лицом лез под полу френча. Слишком далеко. Не успеет он его заблокировать. Поэтому ротмистр, крутанув руку блондина, заламывает ее, заводя за спину. А потом, прикрываясь телом нападающего, словно живым щитом, атаковал рыжего. Ведь блондин практически не сопротивляется, шокированный ударом и стремительностью расправы.
Рывок вперед.
Выстрел. Выстрел. Выстрел.
Рыжий пытается «поймать» Максима в те моменты, когда он выглядывает из-за блондина. Кто-то за спиной вскрикнул. Видимо, зацепило шальной пулей.
Но вот остался шаг. Второго стрелка почти удалось прижать к чугунной ограде. Ротмистр со всей силы толкнул своего блондина, используя его как снаряд. Но рыжий в последний момент увернулся, развернувшись и отступив в сторону.
Блондин, ударившись о парапет, по инерции его перелетел и рухнул в воду Екатерининского канала. А рыжий с безумным лицом, перекошенным злорадной ухмылкой, начал разворачиваться к Максиму. Ведь его больше никто не прикрывает.
Но поздно.
Сначала парень заблокировал руку с пистолетом, не давая навести оружие на него. А потом ногой со всей дури ударил противника по яйцам. Раз. И бедолага, уронив оружие, свалился на брусчатку, пронзительно подвывая тоненьким голоском. В общем – ему стало резко ни до чего. Видимо, удачно попал.
Максим же, понимая, что все еще, может быть, не кончено, окидывает холодным, жестким взглядом периметр. Но вокруг лишь испуганные барышни да взволнованные мужчины. Ну звуков множество: визг, писк, крики, причитания…
Расслабился он. Обленился. Потерял бдительность. Перестал всюду с собой таскать пистолеты. Начал оставлять их в автомобиле. Только уставную шашку для вида на поясе носил. Но рефлексов на ее использование у него не было. Так что она ему была больше для декорации.
Подбежал запыхавшийся городовой с испуганным лицом. Он все видел, но не успел вмешаться. Слишком быстро произошел инцидент. Слишком далеко он находился.
– Вылавливай этого, – кивнул Максим на канал, где кто-то отчаянно плескался. Видимо, не очень хорошо умея плавать. – И надо выслать наряд на конспиративную квартиру к ним.
Ротмистр сделал пару шагов и, пнув рыжего в живот, поинтересовался:
– Где у вас конспиративная квартира?
В ответ же услышал лишь мат и оскорбления в свой адрес. Но не растерялся. Спокойно взял его левую руку за кисть. А потом ударом ноги сломал в локте эту конечность. Словно палку. Раз и готово. Только кости наружу торчат.
Взвыл рыжий от такого обращения. Но ненадолго. С целью повышения готовности к продуктивному общению Максим прописал ему интенсивный массаж тестикул носком сапога… с размаху. Что немедленно и исполнил. Отчего парень скорчился, перейдя к пению в беззвучном режиме. Вроде и кричит, и вон, даже рот открыт, а звуков нет.
– Повторяю вопрос. Где у вас конспиративная квартира? – повторил ротмистр свой вопрос, когда парень немного отошел.
Тот прохрипел адрес. После нового пинка сообщил, сколько там человек. И вообще охотно поделился оперативными сведениями.
– Все понял? – спросил Максим у городового.
– Так точно, ваше высокоблагородие! – Тот был приятно удивлен и шокирован тем, как этот боевой офицер быстро и просто расколол обычно неприступного «борца за правое дело». А потом осторожно добавил: – Лихо у вас вышло. Может, он вам расскажет о том, из какой организации?
– Этот? – удивился Максим. – А он разве не простой разбойник?
– У меня убеждения! – прохрипел рыжий.
– Все твои убеждения – на мухоморах замешаны! Ты изменник, враг народа и идиот! – рявкнул Максим. А потом продолжил, понимая, что раз уж на то пошло, надо поработать и на публику. – Изменник, потому что вышел против верного слуги Императора. Враг народа, ибо напал на офицера во время войны. То есть стремился приблизить поражение нашего Отечества. И ввергнуть всех этих людей в ничтожество! – громко произнес ротмистр, делая широкий жест. – Ибо горе побежденным! А идиот, потому что напал на боевого офицера. Или ты думаешь Георгия и Владимиров с мечами мне повесили за красивые глаза? Олигофрен обкуренный!
– Олигофрен? – спросил кто-то из толпы. – А что сие?
– Олигофрения выражается в умственной отсталости по причине патологии головного мозга. Грубо говоря – дурак не потому, что не учился и не развивался, а потому что таким уродился. Ну а как иначе? В «борцы за народное счастье» идут либо дураки разного толка, либо откровенные мерзавцы. Честному и здоровому человеку там делать нечего.
Высказался и посмотрел на часы. Потом на этого скрюченного дельца на мостовой. И спросил городового:
– Как скоро по адресу прибудет наряд?
– Не ранее чем через час, ваше высокоблагородие.
– Эх… разбежаться могут.
– Почему?
– Как почему? Ты третьего видишь? Я слышал, что они тройками работают. Или его не было, что вряд ли. Или он побежал предупреждать своих. Ладно…
Сказал Максим и, схватив рыжего за здоровую руку, потащил его по мостовой к автомобилю. Открыл багажник. Загрузил его туда, словно мешок с картошкой. Закрыл крышку. И бросил городовому:
– Поеду, навещу разбойничков. Но наряд все равно высылай…
Спустя десять минут в дверь конспиративной квартиры постучали. Ее порывисто открыл какой-то черноволосый мужчина. Но только для того, чтобы поймать в объятья затравленно озиравшегося рыжего подельника. А следом зашел Максим с пистолетом в руке и не предвещающей ничего хорошего улыбкой…
Наряд полиции спешил как мог, но все равно не успели. Когда они подъехали, ротмистр стоял на улице, прислонившись к своему автомобилю, и с интересом листал какой-то журнал. А чуть в стороне лежал сжавшийся в комочек человек и с ужасом смотрел на Меншикова. Тот самый третий, который действительно пытался предупредить своих подельников.
Начальник наряда доложился и получил пачку листов с чистосердечными признаниями практически всех участников данной банды. За исключением канального пловца и курьера-бегуна. Один был на руках у полицейских, а со вторым Максиму было лень возиться. Да, признания были на изрядно помятой и местами заляпанной кровью бумаге. Но они были. И письменные. Что существенно упрощало расследование.
Сами разбойнички оказались на третьем этаже. Они сидели, забившись в дальний угол комнаты. Помятые и испуганные. Когда же их попытались вывести – сопротивлялись как могли. Ведь Меншиков им запретил покидать помещение. И вздохнули с некоторым облегчением, только поняв, что Максим Иванович сел в свой автомобиль и уехал…
Участковый пристав вышел на улицу, наблюдая за тем, как задержанных грузят в подводу. Закурил папиросу и усмехнулся. Он никогда не видел и не слышал, чтобы кто-то мог так быстро смять этих «борцов за правое дело». Не сломать. Нет. А именно смять. В фарш. В кашу. Не без членовредительства. Переломов и побоев на них не счесть. Но пристав был уверен – теперь они расскажут всё. Просто потому, что не захотят снова встретиться с Меншиковым…
Максим же поехал к себе на квартиру приводить себя в порядок. Немного пострадала форма. Порвалась в одном месте и запачкалась кровью. Да и весь слегка растрепался. В таком виде барражировать по окрестностям было просто неприлично.
Умылся. Привел себя в порядок. Обработал несколько мелких царапин, полученных во время «интенсивной беседы» с разбойниками. Пере-оделся в запасной комплект и решил навестить супругу в Зимнем. Слухи-то наверняка скоро донесут печальные известия. А беременной женщине волноваться не нужно. Но не успел. Кто-то очень оперативно наябедничал. Поэтому, когда Максим вошел, Татьяна вскочила и с радостными слезами на глазах бросилась обниматься. С уже немаленьким таким животом наперевес.
Посидели. Он постарался как можно ее успокоить. Поиграл на гитаре и фортепьяно всякие приятности. Максимально безобидно пересказал события. Дескать, одного разбойничка выкинул в канал, а второму морду набил.
Она успокоилась. Умиротворилась. Поэтому он решил поехать в Царское Село. Там стоял его отдельный эскадрон. И его боевой товарищ Лев Евгеньевич Хоботов, узнав о нападении, мог бы взбаламутить людей. Чего доброго, еще в ружье поставит и на Петроград поведет. Он мог. Теперь мог. После той кровавой прививки глубоко интеллигентный и либеральный выпускник-философ Императорского Санкт-Петербургского университета мог очень многое. Прямо бешеный воинственный хомяк-переросток!
Впрочем, не только он. Максим подтянул в эскадрон всю свою старую команду, пережившую рейд. И надо сказать, что ее тоже недурно отметили. Так, прапорщик Хоботов стал поручиком, обретя Анну 4-й степени, Станислава и Анну 3-й степени с мечами и бантом, но главное – Святого Георгия 4-й степени. Солидно, но вполне заслуженно.
Младший унтер-офицер Васков обрел не только звание фельдфебеля, но и натуральный иконостас из полного пакета Георгиевских медалей, Аннинской медали и четырех солдатских Георгиевских крестов. Ему выдали практически всё, что могли выдать нижним чинам. Могли бы и меньше, заменив школой прапорщиков и производством в офицеры. Но Федоту Евграфовичу отчаянно не хватало образования. Он читал еле-еле, буквально по слогам, а писал так и вообще – жуть, так что пройти обучение в школе прапорщиков не мог.
Остальных участников тоже не обидели. Даже немцев, чеха и поляка. У каждого теперь минимум висело по Георгиевской медали, а также по солдатскому Кресту. В общем – красавцы-мужчины. Да еще и обещанной Максимом премией их не обделили. И тех, кто погиб, тоже, переслав ее родичам.
Однако на ступеньках Зимнего дворца его перехватил запыхавшийся фельдъегерь. Вид у бедолаги был, словно у загнанной лошади. Видимо, уже с ног сбился, ища его.
– Ваше высокоблагородие, вам пакет, – произнес он и протянул конверт весьма скромной пухлости. Все выглядело так, словно там лишь один листок, сложенный вдвое. Максим к таким письмам как-то не привык. Там, в XXI веке бумаги марать уже не любили. А здесь предпочитали масштабные портянки. Поэтому ротмистр незамедлительно вскрыл конверт и со скепсисом прочитал краткое послание.
На арену наконец-то вышла бабушка супруги. Он видел ее всего лишь раз. На венчании. Она посетила церемонию и даже поздравила новобрачных. Но как-то без огонька. Впрочем, и не кривилась. Бабулька держала нейтралитет и наблюдала. А тут не усидела. Пообщаться ей, видите ли, захотелось.
«Может, ну ее к черту?» – промелькнула у Максима дурная мысль. Но он от нее отмахнулся. Поблагодарил фельдъегеря. Сел в автомобиль и по-ехал в Гатчину.
В обычное время от Зимнего до Гатчины можно было добираться спокойно полдня или даже больше. Пока в пролетке доедешь до вокзала. Пока сядешь в поезд. Ну и так далее. Но Максим был за рулем отличного автомобиля, поэтому уже через час оказался у парадного входа Гатчинского дворца.
Его ждали.
О том, кто такая Мария Федоровна, он никогда бы и не узнал, если бы не увлекся военно-исторической реконструкцией Первой Мировой войны. Точнее, она осталась бы в его памяти как очередная бесцветная супруга проходного Императора России. Но, разобравшись, Максим сильно поменял свое мнение о ней…
Александр III свет Александрович, несмотря на злобную революционную пропаганду, изображавшую его тупым держимордой, был добрым, мягким увальнем и классическим подкаблучником, которого крепко держала в своих миниатюрных лапках его супруга. Очень изящная дама. С детства ее не готовили управлять государством, но пришлось. Потому что ее супруг оказался совсем к этому не способен.
Женщина действовала в рамках своего разумения, испытывая немалые проблемы от нехватки образования и эмоциональных перегибов. Однако же именно она стала автором промышленной революции России в конце XIX века. Именно благодаря ей появилась Транссибирская магистраль. И Русско-Японская война за контроль над китайскими рынками сбыта «вылупилась» тоже благодаря ее усилиям.
Мария Федоровна даже после смерти своего царственного супруга сохранила немалое влияние, создав фактически второй центр сил Империи. Второй двор. Из-за конкуренции с Александрой Федоровной за влияние на Николая.
Эта женщина обладала далеко не абсолютной властью, всегда действуя исподволь, с помощью других людей. Она стала настоящим серым кардиналом, который фактически и правил Российской Империей последние полвека ее существования. Этаким Ришелье в юбке. И вот теперь Максим сидел напротив нее за изящным чайным столиком…
– Что с вашим лицом? – поинтересовалась она после завершения ритуальных фраз приветствия. От взгляда Марии Федоровны не укрылась свежая царапина на его лице.
– Покушение, – как можно более обыденным тоном ответил ротмистр. – А потом пришлось поучаствовать в задержании разбойничков. У меня автомобиль, а полиция не успевала со своими гужевыми упряжками. Разбойнички могли разбежаться.
– Покушение? – переспросила она, немало удивившись.
– Так точно. Полагаю, что завтра в газетах напишут, – ответил парень, и она кивнула, принимая нежелание Максима беседовать об этом. После чего перешла к более интересной теме.
– Мне сказали, что вы нашли способ вылечить моего внука. Это так?
– Это преувеличение. Я предложил способ не вылечить, а облегчить ему жизнь. Но метод разработала Вера Игнатьевна Гедройц. Это всё ее заслуга. Мое участие ограничилось лишь дилетантскими измышлениями, которые, к счастью, оказались верными.
– А Вера Игнатьевна настаивает на том, что она всего лишь проверила ваши тезисы.
– Не обращайте внимание. В ней говорит излишняя скромность. Она удивительная умница. Побольше бы нам таких врачей. А я? А я – дурак. Подвел и Цесаревича, и Его Императорское Величество.
– Вы?! Как же?
– Вы же знаете, что злые языки называют Николая Александровича «кровавым». Глупость. Но иной раз проскакивает, особенно среди злопыхателей. А после моего венчания с Татьяной всех дочерей Государя стали называть шлюхами. Думаю, те же самые люди. Так что, я не удивлюсь, если Цесаревича вскорости обзовут «кровососом».
Мария Федоровна нахмурилась и недовольно поджала губы. Действительно, неприятная ситуация. Максим же, выдержав паузу, продолжил:
– Полагаю, что единственный шанс спасти положение – дать большую статью в газетах, где поведать о новом открытии в медицине. Сказать, что Цесаревич был добровольцем, испытавшим всё на себе. А потом начать делать переливания крови по медицинским показаниям солдатам и офицерам на фронте. Первым же демонстративно кровь сдать членам Августейшей фамилии. Например, дочерям Государя или самому Николаю Александровичу. А каждому солдату и офицеру, которому станут кровь переливать, не говорить, чью ему залили. Что позволит ему тешить себя мечтами о том, что именно ему попала августейшая кровь. Что он теперь лично обязан своей жизнью…
– Хм… – разгладившись лицом, довольно хмыкнула Вдовствующая Императрица, по-новому рассматривая Максима. – А кто станет автором открытия?
– Так Вера Игнатьевна Гедройц. И… хм… Александра Федоровна, как ее ассистент и самый деятельный помощник. У нее слишком низкая популярность в народе. Этим шагом, полагаю, можно будет ее поднять.
– Вы считаете? – усмехнулась Мария Федоровна.
– Я знаю, что вы с ней не в ладах. Но ситуация критическая. Идет последовательная атака на Николая Александровича и его семью. А Россия не Франция. Да и времена ныне не славны куртуазными манерами. Если уж начнут махать табакеркой, то пока все кровью не зальют, не успокоятся…
Мария Федоровна остро глянула ротмистру в глаза, но промолчала. Намек прозвучал настолько прозрачный, что понять его как-то превратно было очень сложно. Грубо говоря, Максим прямо заявил Вдовствующей Императрице о том, что кто-то из дальних родичей готовится учинить дворцовый переворот…
Но Мария Федоровна ничем, кроме этого взгляда, не выдала своей бурной эмоциональной реакции. Более того – перешла к беседе на отвлеченные темы, никак не связанные с делами Августейшей фамилии и Империи.
С час они мирно пообщались. Выпили чаю. Скушали по печеньке. И вообще довольно приятно провели время. Во всяком случае, Максиму понравилась эта бабулька. Умная, властная, остро мыслящая. Ему было с ней легко. Более того, он понял, в кого уродилась его Танечка. Зачем она его вызывала? Так просто познакомиться и посмотреть, что он за человек. Слишком уж значимую роль он стал последнее время играть в жизни Августейшей фамилии. Вот и воспользовалась благовидным предлогом.
Глава 3
1915 год, 9 мая. Петроград
Покушение не удалось утаить. И столица взорвалась!
Максим не стал стесняться и отмалчиваться. И охотно дал пару интервью, много и со вкусом рассказывая о произошедшем…
Его Императорское Величество Николай II свет Александрович особым актом подтвердил факт рождения Максима Еленой Григорьевной Строгановой, дочерью Великой княгини Марии Николаевны. В Августейшую фамилию он его, разумеется, не включил, даже после венчания со своей дочерью. Характер родства не позволял[17]. Но факт высокого происхождения был вынужден обнародовать для спасения репутации Татьяны. Дескать, его дочь выходит замуж не за кого попало, а за правнука самого Николая I.
В высшем обществе этот шаг привел к расколу. А вот простой народ отреагировал очень живо и позитивно. Ведь выходило, что Максим – царевич, пусть и седьмой воды на киселе. Геройский. Лихой. Ну и так далее. Так что он прекрасно стал вписываться в образ Бовы Королевича[18] – безумно популярного в те годы фольклорного персонажа. Ни один из героев-богатырей с ним не мог тогда сравниться. Повести, рассказы, сказки, присказки, лубок – как примитивный комикс и так далее. Прям Супермен или Капитан Америка в местном колорите.
Данное материальное воплощение фольклорного персонажа людям очень понравилось. А потому стало бытовать и множиться. И то, что ротмистр раскидал вооруженных террористов голыми руками, прекрасно легло в канву образа.
Максим же, как скотинка наглая и дерзкая, охотно подливал масла в этот огонь. Более того – стал распускать про себя подходящие анекдоты. Дабы закрепить и развить образ, переделывая всякого рода шутки из будущего. Вроде баек про Чака Норриса. Ну и другие, разумеется.
Зачем?
А что реально он мог противопоставить Николаю Николаевичу и его союзникам? Интриги? Не тот вес пока. Револьвер? Увы. Убийство этих гадов сыграет против него. Подмочит репутацию так, что не отмоешься. Это пока он лихой царевич, крушащий врагов одной левой. А потом кем станет? Нет. Так нельзя. Поэтому ничего лучше, нежели опираться на народную любовь, Максим не придумал. И старался изо всех сил ее раздуть и подогреть.
Поэтому он не только правильные анекдоты и шутки про себя распускал, но и охотно нарабатывал репутацию иными способами. Например, с января 1915 года он успел записать сорок семь пластинок[19] с музыкальными композициями на фортепьяно и гитаре. Новых. Незнакомых. Непривычных. И необычайно интригующих. Еще бы! Новое слово в музыке!
На волне общего интереса к новизне, вплоть до увлечения чудовищными экспериментами в поэтическом и изобразительном искусстве, его композиции пошли просто на ура. За эти четыре месяца вся мало-мальски цивилизованная Россия узнала нового композитора с простым и предельно скромным псевдонимом Maximus[20]. Что, в свою очередь, принесло ему не только очередной виток славы и народной любви, но и деньги. Много денег. Ведь пластинки отлично продавались и уже отгружались даже за границу.
Дальше больше.
Несмотря на негативные ожидания Ивана Николаевича Меншикова-Корейши, Максим был довольно тепло принят своими единоутробными братом с сестрой. Они ведь были сиротами и оказались рады появлению еще одного брата, который, ко всему прочему, и не претендовал на скромное наследство мамы. Более того, оказалось, что Софья о нем и раньше знала. И даже видела пару раз.
Острый момент. Ведь парень прекрасно понимал, что он самозванец. Однако Софья Владимировна видела «его» совсем юным, и общая схожесть, вкупе с декларируемой амнезией, вполне спасали положение.
Брат отнесся к нему тоже радужно. Особенно из-за интереса со стороны тестя – генерал-майора свиты Александра Дмитриевича Шереметева. Граф был просто счастлив сойтись с «новым словом в музыке». Ведь он не только возглавлял Музыкально-историческое общество в Петрограде, но и управлял Государственной Императорской инструментально-хоровой капеллой. Со всеми вытекающими…
А еще были патенты на «изобретения» и кое-какие перспективные коммерческие проекты, оформленные, впрочем, на супругу. Ведь офицерам нельзя было состоять в акционерных обществах и прочих предприятиях. Но как дела делаются, Максим прекрасно знал. Насмотрелся в свое время. В общем – вертелся и крутился, как мог, с прямо-таки ужасающей для местных энергией и скоростью. На своем Rolls-Royce он, казалось, успевал всюду. Вот и сейчас – приехал поутру из Царского Села. Зашел в кабинет к Михневичу. Доложился. И положил подробный отчет, написанный по его просьбе Хоботовым. Лев Евгеньевич прекрасно знал, как подобные «бумажки» составлять, а потому не отказал своему командиру в помощи.
– Вы же понимаете, что я не смогу подать положительный рапорт? – осторожно спросил генерал от инфантерии, пряча глаза.
– Понимаю, – ответил Максим.
– Я лично – очень впечатлен. Но… – развел он руками.
– Николай Петрович, я все отлично понимаю, – повторил Меншиков максимально нейтральным тоном, старательно избегая любых эмоций. Из-за чего Михневич почувствовал себя еще более неловко.
Почему Главнокомандующий так невзлюбил своего родственника, он не знал. И заводить этот разговор не спешил. Видел, не раз и не два, бурные реакции Николая Николаевича. Тот плохо владел собой и часто срывался на крик, угрозы и оскорбления. Жил эмоциями. Сгоряча мог и больших дел наворотить. А рисковать своей головой генерал не спешил. Нет. Он был не трус. Просто не понимал, с какого бока к Великому князю в этом вопросе подойти. Вот и не рисковал попусту. Все-таки штабист, а не лихой рубака.
Но и просто так ротмистра Михневич не отпустил.
Усадил. Напоил чаем с баранками. И занял альтернативным вопросом – наработками в области снаряжения и вооружения, что Максим выдумал для своего эскадрона. Образцы и описания Максим уже передал Михневичу. Не мог не передать. Иначе бы ему патентов не выдали. Вот Николай Петрович и решил акцентировать на них свое внимание. Ведь этот вопрос ему никто не запрещал прорабатывать…
Всего за квартал Максим успел налепить немало интересных вещей. Например, стальной шлем. Для нужд эскадрона его изготавливали выколоткой по дубовой оправке[21]. Долго и муторно. Но этой воинской части много и не требовалось. Но ротмистр отметил Михневичу, что выбрал форму шлема[22] так, чтобы ее легко можно было производить горячей штамповкой[23]. Массово. И довольно дешево.
А легкий противоосколочный жилет? Ничего необычного, сложного и дорогого. Просто крепко стеганая брезентовая накидка, утягиваемая боковыми «ушами» с застежками на пузе. Да с особой подбойкой на плечах для лучшего распределения веса. Казалось бы, что такого? Но на опытных стрельбах шрапнельные шарики ее тупо не пробивали. Во всяком случае – от снарядов самых ходовых калибров. Да и мелкие осколки не брали. Веса – слезы, стоимость – копейки, а пользы – вагон.
По статистике около восьмидесяти процентов ранений наносилось не крупными осколками, пулями и штыками, а медленными и слабыми шрапнельными шариками да легкими осколками. То есть данный жилет идеально соответствовал правилу 20/80[24]. А в сочетании со стальным шлемом, грозил сократить потери в живой силе в два-три раза. И не в окопах, а в поле. В окопах так и вообще в четыре-пять раз!
В общем, разговор получился обстоятельный и довольно интересный. И долгий.
Но ничто не вечно.
Самым наглым образом подкрался полдень, и Максим был вынужден откланяться. Дела. И так провел у Михневича много больше времени, чем планировал.
Однако возле хорошо узнаваемого Rolls-Royce стояла пара лейб-казаков конвоя. Которые и передали ему очередной вызов в Зимний дворец. Он зачем-то понадобился Императору. Впрочем, у Максима никакой радости от этого известия не возникло. Скорее чувство досады, граничащее со злостью. Парень ненавидел, когда его планы летят коту под хвост из-за чьей-то прихоти, а не объективных причин. А тут получалось, что сначала Михневич испугался. А теперь вот царь от дел отвлекает…
Но Николай Александрович не мог больше тянуть или игнорировать. Слишком горячая обстановка создалась у него внутри семьи. Да и столичная обстановка не располагала к высиживанию. Однако зашел Государь издалека, поинтересовавшись коммерческой деятельностью офицера Русской Императорской армии. Максим не растерялся и не стал оправдываться. Он честно и прямо сказал, что да. Есть такое дело. И что он, выполняя приказ Императора, изыскивает все возможные способы для снаряжения эскадрона. Да и оформлено все на супругу, так что юридически нет никаких нарушений…
– Иначе было нельзя? – поморщившись, поинтересовался Николай Александрович.
– А как иначе? Вы же сами видите, что происходит. За что ни возьмусь – все душат и стараются завернуть. Или вы думаете, я почему к Эссену через Колчака пошел?
– Сидели бы вы тихо… – тяжело вздохнув, произнес Император. – Лет через пять-шесть все бы и утряслось.
– У нас нет пяти-шести лет, – горько усмехнулся Максим.
– Что вы имеете в виду?
– Начну издалека. Вы знаете, сколько стоила революция 1905 года?
– Чего? – недоуменно переспросил Император.
– Рассказываю. Революция 1905 года обошлась заказчикам примерно в пятьдесят миллионов рублей. И провалилась она не потому, что войска задавили бунтовщиков. Нет. У заказчиков просто кончились деньги. Неверно рассчитали смету. Не учли воровство на местах. Для вас это новость?
– Да… – пораженно ответил Император.
– Значимую сумму на революцию выдал Яков Шифф. Вы о нем, я полагаю, прекрасно наслышаны. Но он не перекрыл и трети расходов. Основным источником доходов для революционеров стала Русско-Японская война. Вы ведь слышали историю о том, что в те годы делал Ухач-Огорович и его добрый фей – Куропаткин? Из-за той истории еще Столыпина убили. Что? Опять я вас удивил? Как же так? Неужели вы думали, что все эти недалекие люди с револьверами действуют самостоятельно? Зря. Очень зря. Думать сами революционеры могут все что угодно. Но на деле они всегда лишь пешки в игре того, кто хочет получить дивиденды от их деятельности.
– Откуда вы это знаете?
– Амнезия, Ваше Императорское Величество. Не могу ответить. Полагаю, что сам был как-то замешан. Во всяком случае, в голове у меня много деталей, говорящих о немалой степени посвящения в дело. Доказать, разумеется, я ничего не могу.
– И несмотря на это, вы обвиняете уважаемого генерала?
– Обвиняю? Боже упаси! Про то, что Куропаткин прикрывал Ухач-Огоровича, знают все, как и про то, что последний занимался хищениями. Это подтвердило даже следствие, практически замятое после своевременного убийства Столыпина. Я ведь не просто так хочу подать в отставку и увезти отсюда Татьяну.
– Вы боитесь?
– За нее – да. Очень. Потому что я знаю, что по сорвавшимся планам вы, ваша супруга и все ваши дети подлежали ликвидации.
– Что?! – переспросил выкриком Николай Александрович, привстав.
– Сядьте, – с усмешкой произнес Максим. И после того как Император подчинился, продолжил: – Помните странную и трагическую историю с вашим отцом, в результате которой он был вынужден держать на своих плечах крышу вагона? Неужели вы думаете, что она – чистое совпадение? А Ходынское поле, где на ровном месте устроили трагедию? Или, может быть, вам напомнить, как погиб ваш дед и сколько на него было покушений? Теперь ваш черед.
– Мой?
– Да. Но мы отвлеклись. Вы не обратили внимание на странную реакцию части ваших родственников? Сначала поздравляли простого поручика с успехами, а потом вдруг стали нос воротить.
– Вы прекрасно знаете, из-за чего они так поступили.
– Серьезно? Вы так думаете? Половина Августейшей фамилии в морганатических браках. Просто потому, что акт Александра I о равнородности больше невозможно выполнять. Технически. Он просто устарел. Больше нет подходящего количества правящих домов. А те, что есть – друг другу близкие родственники. Следующая стадия, как древнеегипетские фараоны, брать в жены дочерей и племянниц. Так что, как раз ЭТА сторона поступка никого не смутила. Особенно в сочетании с болезнью Алексея. Из-за нее ваши дочери обречены либо умереть старыми девами, либо идти в морганатические браки. Или вы этого тоже не понимаете? Ни один правящий дом не станет рисковать наследниками. Да и тот факт, что я бастард, тоже не сильно людей заботит. Даже ваша мать и то ко мне хорошо отнеслась[25]. Нет. Это все ширма.
– Но тогда что? – растерянно спросил Император.
– Моя амнезия не позволяет мне многого вспомнить. Но, очевидно, их смутило не то, что Татьяна вступила в морганатический брак с бастардом, а то, что вышла замуж за меня. Их это очень испугало. Тут и знания, и характер. Ведь я за Татьяну, если потребуется, весь Питер в крови могу утопить. Невзирая на пол, возраст и социальное положение. А вы ее отец. Очень неловкая ситуация может возникнуть для заговорщиков. Оно им надо?
– Вы их знаете?
– Увы, – развел руками Максим. – Амнезия. Сначала, до провала в 1907 году, ключевую роль играл Владимир Александрович. Это я еще помню. Но он умер. И игра резко сменила свой формат. Кто сейчас? Я не знаю. Просто не помню. Впрочем, это не так и важно. Все слишком очевидно. Кому выгодно, тот и стоит за этим.
– Но это невозможно! – после долгой паузы воскликнул Император.
– Вас смущает закон о престолонаследии? Зря. Если бы заговорщики ориентировались на закон, то вас бы уже постиг апоплексический удар табакеркой. Как Павла Петровича. Быстро и просто. И народу можно будет сказать, что пилюлькой подавились. А сын ваш скоропостижно поранится и скончается от потери крови. «Случайно». Как царевич Дмитрий. Тот ведь тоже совершенно «случайно» ножичком поранился. Но что дальше? Нет. Этот путь заговорщикам не интересен. Слишком многих родственников придется убить или заставить отречься. Поэтому их лидер пошел другим путем, разыгрывая козырные карты. Свои, не ваши. Ведь он фактический глава семейного совета и очень популярен в армии. С ним связываются все победы на фронтах. С ним, не с вами. Ему подчиняются офицеры и генералы. Ему, не вам. Вы ведь это хорошо увидели на инциденте с Сухомлиновым. Не так ли? А что вообще сейчас с вами связывают, не думали? Чиновников-взяточников и бестолковых министров. Ну и прочую мерзость. Не понимаете, почему? Или вы думаете о Распутине просто так вой подняли? Это вы еще погодите. Про Марию-Антуанетту под финиш вообще говорили, будто она спит с собственным сыном.
– Православный народ никогда не примет такого беззакония!
– Ха-ха! Три раза. Если вы сейчас отмените обязательное посещение церкви – девять из десяти туда больше и ходить не станут. Удивлены? Пообщайтесь инкогнито с простыми людьми. Много интересного узнаете. Для народа православие – это социальный ритуал. То есть некие действия, которые позволяют маркироваться как «свой». И больше ничего. Веры в сердце нет практически ни у кого.
– Я не верю вам!
– А и не надо. Почитайте внутренние отчеты Синода. Крестьяне приходят из села в город и сразу впадают в атеизм, ибо больше притворяться не нужно. Что? Вам их еще не показывали? Ай-ай-ай…
– А вы их видели?
– Видел. За небольшую мзду много куда можно заглянуть, – произнес Максим. Вздохнул. И продолжил: – Вы поймите. Народ сейчас жаждет перемен. Крестьяне – своих. Рабочие – своих. Буржуа – своих. И так далее. Во многом глупых, недальновидных и взаимно исключающих друг друга. Но это и не важно. Думаете, широкие массы отдают себе отчет о последствиях своих желаний? Нет. Это просто стадо мартышек, которым все приелось. Им нужно хлеба и зрелищ. Как и в Древнем Риме. Любой лидер-популист сейчас срывает народные овации и любовь. Не обязательно даже выполнять обещания. Достаточно просто болтать про светлое будущее. Достаточно просто вас покритиковать. Глупо и безответственно. Но кто из них об этом думает? Или вы считаете, отчего вся эта либеральная шушера так популярна? Они героические борцы с тираном. Тихим и безответным. Потому что, если бы вы оказались настоящим тираном – они бы следили за языком, опасаясь быстрой и жесткой расправы. Они ведь обкладывают вас как волка флажками, затравливая и загоняя в угол. А вы забиваетесь все глубже и глубже в свою раковину. Разве вы этого не понимаете? Православие…. Смешно…. Церковные иерархи в основной массе встанут за любого, кто пообещает им Патриаршество. А вы говорите православие. Это все та же свора жадных и склочных мартышек, желающих урвать свой кусок. Только что в рясах.
– Вы говорите страшные вещи!
– Такова жизнь, – пожав плечами, произнес Максим. – Люди слушаются только тех, кто, с одной стороны, крепко держит их за яйца, норовя оторвать, а с другой – решает проблемы. Их, не свои. И чем выше люди сидят, тем ярче это проявляется. – После чего парень достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок бумаги и положил на стол. Он его заготовил заранее, понимая, что такой разговор возможен. – Это мое очередное прошение об отставке. Вы тащите свою семью в могилу, не желая драться за нее. Думаете, Бог защитит вас? Опыт Карла I и Людовика XVI вас ничему не научил? Он, – Максим скосил глаза наверх, – даровал нам свободу воли. Что сами наворотили, то и расхлебываем. Если вы не желаете защитить своих близких, то я прошу вас, я вас умоляю – дайте мне возможность спасти мою Таню…
Сказал. Встал. Кивнул. И вышел из кабинета, оставив Императора сидеть за столом с оплеванным и совершенно потерянным видом.
Глава 4
1915 год, 10 мая. Петроград
Михневич сидел в своем кабинете и работал с бумагами. Вчерашний разговор с Меншиковым дал очень много поводов для размышления, а также идей. Это все требовалось не только зафиксировать на бумаге, но и осмыслить. Чем он и занимался, зарывшись с головой.
Вдруг дверь внезапно и довольно резко открылась.
Николай Петрович хотел было уже возмутиться и наорать на столь невежественного гостя, но вместо этого вскочил, вытянулся по стойке смирно и гаркнул:
– Здравия желаю, Ваше Императорское Величество!
Император был не в духе. Мрачный, хмурый и явно не выспавшийся. Михневич никогда раньше не видел и не слышал, чтобы Государь имел ТАКОЕ выражение лица.
– Доброе утро, – тусклым голосом произнес он. – Как ваш отчет? Готов ли?
– Какой отчет, Ваше Императорское Величество? – предельно осторожным и вкрадчивым тоном поинтересовался генерал.
– Великому князю Николаю Николаевичу. О маневрах отдельного лейб-гвардии эскадрона.
– Он… э-э-э… – попытался что-то сказать Николай Петрович.
– Он не готов?
– Никак нет, Ваше Императорское Величество!
– Почему тянете?
– Я как раз над ним и работал.
– Вот как? Замечательно. Покажите, – произнес Государь и устало опустился в кресло.
Михневич нервно сглотнул и достал рапорт, написанный заранее для подачи Главнокомандующему. Передал его Императору. И промокнув лоб от пота, остался стоять, не решаясь сесть все то время, пока его незваный гость читал.
– И что это такое? – наконец спросил Николай Александрович, небрежно швырнув бумаги на стол.
– Наброски рапорта, Ваше Императорское Величество.
– А я думаю, что это ЧУШЬ! – Произнес Государь, сверкнув глазами.
Это было НАСТОЛЬКО удивительно, что Михневич даже глаза выпучил. Всегда спокойный, выдержанный и тщательно выбирающий выражения человек, боящийся лишний раз словом обидеть собеседника, был в чрезвычайном раздражении. Да. Именно так. И едва сдерживал это.
– Но… – пробормотал Михневич. – Николай Николаевич…
– Я даю вам сутки, чтобы все переделать. Подадите рапорт мне. И только после моей визы перешлете Николаю Николаевичу. Вам ясно?
– Так точно, Ваше Императорское Величество!
– Вопросы есть?
– А… а что писать?
– Все, что видели, то и пишите. Честно. Как и должно русскому офицеру. Ведь вы, я надеюсь, верны присяге?
– Так точно! – гаркнул Михневич, еще сильнее вспотев. Прохладный пот прямо-таки заструился по его спине, стремительно увлажняя исподнее. Да и по вискам, по шее… всюду тек…
– Это хорошо, – скептическим тоном отметил Государь. – А то мне на мгновение показалось, что вы ей изменили.
– Никак нет! – выкрикнул Михневич, еще и побледнев до кучи.
Николай Александрович едва заметно усмехнулся, разглядывая начальника Главного штаба Русской Императорской армии. В былые дни он никогда бы себе не позволил так разговаривать с уважаемым офицером. Но вчерашние слова Максима его словно изменили.
Первые несколько часов в его душе шла борьба. Отчаянная борьба всего нутра с теми кошмарными словами, что ему озвучили. Но чем больше он думал, тем хуже ему становилось. Да, Император мог проверить не все. Во всяком случае, быстро или в разумные сроки. Однако то, до чего Николай Александрович смог в тот день дотянуться, полностью подтвердило слова Максима. И это было страшно. Очень страшно. Невероятно. Просто до оцепенения. Потому что Император впервые ощутил запах смерти, который угрожал не столько ему, сколько безумно любимой им Александре Федоровне и детям… его детям…
Он не спал всю ночь.
Не смог.
А утром не устоял перед напором обеспокоенной супруги и все рассказал. Побледневшая. С плотно сжатыми губами и сердитым взглядом, Императрица довершила разгром:
– Вчера я имела разговор с Марией Федоровной, – тихо произнесла она.
– И?
– Максим просил ее примириться со мной.
– И она его послушала? – немало удивился Государь, прекрасно зная, что его мать и супруга были как кошка с собакой, не перенося друг друга на дух. И конкурируя.
– Видимо, – неохотно кивнула Императрица. – Во всяком случае, она опасается за нас всех. И особенно за детей. И готова ради их благополучия пойти на многие уступки. Взаимные.
– Она тоже думает, что за всем этим стоит Ник Ник?
– Она не знает. Но в армии за ним держится прозвище «Лукавый»[26] за любовь к работе за кулисами и злой, высокомерный характер, чрезмерное честолюбие и непомерную жажду власти. Верные ей люди дали на Ник Ника очень опасные характеристики. Кроме того, она считает, что именно от него исходят гнусности про наших дочерей. Мария Федоровна считает, что так он мстит ей за запрет сочетаться морганатическим браком с Бурениной в 1892 году. Помнишь? Он тогда просил твоего отца дать ему дозволение взять в жены дочь мелкого лавочника и поначалу получил согласие. Но вмешалась твоя мама, и ему отказали. Видимо, он не простил и не забыл.
– Вот, значит, как… – покачал головой Николай Александрович. – Получается, что Максим прав?
Александра Федоровна тогда лишь молча кивнула, не в силах подобрать слова. Ей самой как-то нехорошо стало от осознания близкой смерти, нависшей над всеми ними. А главное – над их детьми…
Но это было рано утром. Сейчас же Николай Александрович смотрел на Михневича и думал, что с ним делать. Он ведь был человеком Николая Николаевича. Слишком много вокруг оказалось его людей… куда ни плюнь…
Тот, видимо, почувствовав, что решается его судьба, взял себя в руки и начал рассказывать в самых радужных тонах об изобретениях Максима. И показывать их. Давать Императору пощупать. Отвлечься, сбивая с губительных для генерала размышлений.
– Вот, посмотрите, – преподнес Михневич Императору довольно компактный образец огнестрельного оружия.
– Что это?
– Это легкий самозарядный карабин под пистолетный патрон. Максим Иванович жаловался, что других нет, и очень просил выписать из США новых патронов от самозарядной винтовки Winchester[27]. Если под них переделать – будет на пять-шесть сотен шагов верно работать. А так – только на две-три. Карабин построен на основе пистолета «парабеллум». Он ведь, как оказалось, очень прост и дешев в производстве. Многие детали примитивны формой и делаются горячей или холодной штамповкой с доводкой напильником по лекалу. Меншиков раздал по разным столичным мелким мастерским заказы на отдельные детали, а у себя в мастерских лишь собирает все воедино. И получается вдвое дешевле, чем винтовка трехлинейная, выпускаемая на наших казенных заводах.
– И много он собирает?
– Сейчас по полсотни в день. Ему ведь много не нужно. Как эскадрон оснастил – стал консервировать да в ящики укладывать. Про запас. Может, кому пригодится. По его мнению, при желании можно на одних только мелких частниках столичных до трех-четырех сотен в день выпускать[28]. Если же подключить серьезные заводы, то и подавно. Очень уж он дешев и прост в производстве.
– А что это за кожух такой?
– Чтобы за ствол голой рукой не хвататься. И не обжечься, если тот разогреется. Кожух вполне крепкий. При стрельбе за него можно удерживать карабин. Вот эти отверстия для теплообмена. А вот эти, как сказал Максим Иванович, выполняют роль дульного тормоза-компенсатора[29]. То есть облегчают отдачу и уберегают оружие от вскидывания. Я лично пробовал. Это невероятно! Он почти и не дергается. Можно стрелять быстро и точно. За минуту я, не привычный к нему, расстрелял три магазина, уложив все пули по ростовым мишеням на ста шагах.
Император взял карабин в руки. Повертел. Приложил П-образный скелетный приклад из металлического профиля и прицелился в окно. Деревянная накладка «пятки» уперлась в плечо, а рука удобно обхватила пистолетную рукоятку. Оружие оказалось удачно сбалансировано и удобно в управлении. Прицельные приспособления находились там где им нужно. Притом не обычные, привычные, а апертурные кольцевые. Из-за чего наводить оружие на цель оказалось много проще и как-то интуитивно, что ли.
– Удобная игрушка… – констатировал Государь, возвращая оружие. – Жаль, что он непригоден для армии.
Читать бесплатно другие книги:
