Давший клятву Сандерсон Брендон
— Если только другая моя карта не касается твоей, — объяснил самец и почесал бороду. — Вроде бы…
Каладин ощутил холод, как будто дождевая вода просачивалась через его кожу, проникала в кровь и омывала его целиком. Они говорили как алети. Ни намека на акцент. С закрытыми глазами он бы не смог отличить эти голоса от голосов обычных темноглазых обитателей Пода, не считая того, что у самки голос был ниже, чем у большинства женщин.
— Итак… — проговорила она. — Ты хочешь сказать, что все-таки не знаешь правил игры.
Самец начал собирать карты:
— Хен, я должен их знать. Сколько раз я смотрел, как они играют? Стоял там с подносом, полным напитков. Я должен быть знатоком этой игры, разве не так?
— Видимо, нет.
Самка встала и подошла к другой группе, которая без особого успеха пыталась соорудить костер под навесом. Чтобы разжечь огонь на открытом воздухе во время Плача, требовалось особое везение. Каладин, как и большинство солдат, привык жить в вечной сырости.
У них были украденные мешки с зерном — Каладин видел их сложенными под одним из навесов. Зерно набухло, несколько мешков лопнуло. Некоторые паршуны ели мокрое зерно горстями.
Каладин против собственной воли ощутил во рту эту пористую ужасную кашу. Ему давали вареный талью без специй много раз. Часто он считал это благословением.
Самец, который считал себя знатоком карточной игры, продолжал сидеть на своем камне, держа в руках деревянные пластины. Это был лакированный прочный набор. Каладину случалось видеть такие в армии. Солдаты месяцами откладывали деньги, чтобы купить их, поскольку они не коробились под дождем.
Паршун опустил плечи, уставился на свои карты и выглядел очень несчастным.
— Это неправильно, — прошептал Каладин, обращаясь к Сил. — Мы так ошибались…
Где были разрушители? Что произошло с красноглазыми чудовищами, которые попытались сокрушить армию Далинара? С ужасными зловещими существами, которых ему описал Четвертый мост?
«Мы думали, что понимаем, что должно случиться, — размышлял Каладин. — Я был так уверен…»
— Тревога! — внезапно крикнул чей-то пронзительный голос. — Тревога! Вы, дурачье!
Что-то промелькнуло в воздухе, светящаяся желтая лента, полоса света в тусклых вечерних сумерках.
— Он там, — продолжил пронзительный голос. — За вами следят! Из-под тех кустов!
Каладин вырвался из подлеска, готовый втянуть буресвет и улететь. Хотя буресвет в эти дни попадался в поселках реже и его запасы подходили к концу, у Каладина все-таки осталось немного.
Паршуны схватили дубинки, сделанные из веток или рукоятей метел. Они сбились в кучу и выставили свои палки, словно испуганные крестьяне — ни боевых стоек, ни контроля.
Каладин поколебался. «Я могу с ними расправиться в драке даже без буресвета».
Он много раз сталкивался с людьми, которые вот так держали оружие. Совсем недавно видел такое в ущельях, когда тренировал мостовиков.
Это не воины.
Сил подлетела к нему, готовая стать Клинком.
— Нет, — прошептал ей Каладин. Потом он развел руки в стороны и прибавил, повысив голос: — Я сдаюсь!
15
Светлость сияющая
Я буду говорить только неприкрытую, даже жестокую правду. Вы должны знать, какими были мои поступки и чего они мне стоили.
Из «Давшего клятву», предисловие
Тело светлорда Переля нашли примерно там же, где и тело Садеаса, — сказала Шаллан, вышагивая по своей комнате и одновременно перелистывая страницы отчета. — Это не может быть совпадением. Башня слишком большая. Итак, мы знаем, где бродит убийца.
— Да, наверное. — Адолин расслаблено прислонился к стене, расстегнул китель и подбрасывал кожаный мячик, наполненный сухим зерном, а потом ловил его. — Я просто думаю, что убийства могли быть совершены разными людьми.
— Почерк один и тот же, — возразила Шаллан. — Тела расположены одинаково.
— И больше их ничего не связывает, — не сдался Адолин. — Садеас был слизью, его все ненавидели, и обычно за ним повсюду следовали охранники. Перель был тихим, его любили, и он славился своей хозяйственностью. Он был скорее экономом, чем солдатом.
Солнце уже село, и они разложили на полу сферы для освещения. Остатки их ужина унес слуга, и Узор радостно гудел на стене, рядом с головой Адолина. Принц время от времени поглядывал на него, и ему явно было не по себе. Шаллан это прекрасно понимала. Она привыкла к Узору, но его линии и впрямь были странными.
«Погоди, пока Адолин увидит криптика в шейдсмарском облике, — подумала она, — с полным телом, но с головой из скручивающихся фигур».
Адолин подбросил мячик и поймал его правой рукой — той, которую Ренарин, удивительное дело, исцелил. Шаллан была не единственной, кто практиковался в использовании своих талантов. Она была несказанно рада, что у кого-то еще теперь был осколочный клинок. Когда Великие бури вернутся и им придется заняться Клятвенными вратами всерьез, у нее будет помощник.
— Эти донесения, — сказала Шаллан, постукивая тетрадкой по ладони, — одновременно содержательны и бесполезны. Ничто не объединяет Переля и Садеаса, не считая того, что оба были светлоглазыми, и той части башни, где обнаружили их тела. Может, убийца выбирал жертв случайным образом?
— Ты хочешь сказать, кто-то убил великого князя, — проговорил Адолин, — случайно? Как убивают… в темном переулке за пивнушкой?
— Возможно. Светлость Аладар в отчете предлагает, чтобы твой отец принял кое-какие правила по поводу походов в заброшенные помещения башни в одиночку.
— Я все-таки думаю, что убийц может быть двое. Ну, ты понимаешь… кто-то увидел Садеаса мертвым и решил, что можно убить кого-нибудь еще и свалить на первого парня.
«Ох, Адолин!» — мысленно воскликнула Шаллан. Он выдумал теорию, которая ему нравилась, и теперь не собирался от нее отказываться. Это была распространенная ошибка, о которой предупреждали в ее научных книгах.
Кое в чем Адолин все же был прав — вряд ли убийство великого князя оказалось простой случайностью. Нет признаков того, чтобы кто-то использовал осколочный клинок Садеаса, Клятвенник. Даже слухов — и тех нет.
«Может, вторая смерть — своего рода приманка? — подумала Шаллан, снова листая отчет. — Попытка выставить все случайным нападением?» Нет, это было слишком сложно — и у нее имелось не больше доказательств своей теории, чем у Адолина.
Это заставило ее задуматься. Может, все обратили внимание на эти две смерти, потому что убитые были важными светлоглазыми. Может, были и другие убийства, которых они не заметили, потому что несчастье приключилось с менее значимыми персонами? Если какого-нибудь нищего нашли в пресловутом переулке за пивной, разве кто-нибудь упомянул бы о таком? Даже если бы его убили ударом ножа в глаз?
«Нужно выбраться туда и поглядеть, что я смогу найти». Она только собралась сказать, что ей, наверное, пора лечь спать, как Адолин уже встал и потянулся.
— Думаю, мы сделали с этим все, что могли, — заявил он, кивком указывая на отчет. — По крайней мере, на сегодня.
— Ага, — согласилась Шаллан и притворилась, что зевает. — Наверное.
— Итак… — проговорил Адолин и перевел дух. — Есть… кое-что еще.
Шаллан нахмурилась. Что-то еще? Почему у него вдруг сделался такой вид, будто он приготовился к чему-то сложному?
«Он разорвет нашу помолвку!» — завопил внутренний голос, но Шаллан придушила его и засунула в дальний угол, где ему было самое место.
— Ладно, это нелегко, — пробормотал Адолин. — Шаллан, не хочу тебя обидеть. Но… помнишь, как я заставил тебя попробовать мужскую еду?
— Мм, да. Если в ближайшие дни мой язык будет особенно чувствителен к перцу, я стану винить тебя.
— Шаллан, есть кое-что похожее, что нам надо обсудить. Кое-что относительно тебя, что мы просто не можем игнорировать.
— Я…
«Я убила моих родителей. Я воткнула матери меч в грудь, а отца задушила, пока пела ему песню».
— Ты, — выговорил Адолин, — владеешь осколочным клинком.
«Я не хотела ее убивать. Мне пришлось. Мне пришлось!»
Адолин схватил ее за плечи, и она, вздрогнув, сосредоточилась на нем. Он… ухмылялся?
— Шаллан, у тебя есть осколочный клинок! Новый! Это невероятно. Я годами мечтал о том, чтобы заполучить собственный клинок. Множество мужчин мечтает об этом всю жизнь, и их мечтам не суждено сбыться. А у тебя он есть!
— Ну так это хорошо, да? — уточнила Шаллан. Адолин схватил ее так, что руки оказались плотно прижаты к телу.
— Конечно хорошо! — Адолин отпустил ее. — Но ты женщина.
— Тебе подсказал макияж или платье? А-а, все дело в груди, не так ли? Вечно она нас выдает.
— Шаллан, я серьезно.
— Знаю, — ответила она, успокаиваясь. — Да, Узор может превращаться в осколочный клинок. Я не понимаю, какое отношение это имеет к чему-то еще. Я не могу его отдать… Буреотец, ты хочешь научить меня пользоваться им, верно?
Он ухмыльнулся:
— Ты упомянула, что Ясна тоже была Сияющей. Женщины с осколочными клинками. Это странно, но мы не можем просто игнорировать такое. А как насчет доспеха? Он у тебя тоже где-то припрятан?
— По крайней мере, я о таком не знаю. — Сердце Шаллан колотилось, кожа похолодела, мышцы напряглись. Она боролась со своими ощущениями. — Я не знаю, откуда берутся доспехи.
— Я в курсе, что это не женственно, но кому какое дело? У тебя есть меч; ты должна знать, как им пользоваться, а традиции пускай идут в Преисподнюю. Вот, я это сказал. — Он перевел дух. — Я имею в виду, что у мостовичка есть клинок, а он ведь темноглазый. То есть был темноглазым. Так или иначе, большой разницы не вижу.
«Спасибо, — подумала Шаллан, — что приравнял всех женщин к крестьянам». Но она придержала язык. Момент явно был важным для Адолина, и он изо всех сил пытался быть человеком широких взглядов.
Но… думать о том, что она сделала, было больно. Держать оружие в руке будет хуже. Гораздо хуже.
Девушка хотела спрятаться. Но не могла. Эта правда отказалась покинуть ее разум. Может, попробовать объяснить?
— Да, ты прав, но…
— Отлично! — воскликнул Адолин. — Отлично. Я приготовил защиту для лезвия, чтобы мы друг друга не поранили. Я оставил их на посту охраны. Сейчас принесу.
Миг спустя он уже вышел. Шаллан протянула руку к нему, и возражения умерли у нее на губах. Она поджала пальцы и поднесла руку к груди, где грохотало сердце.
— Мм, — загудел Узор. — Это хорошо. Это надо сделать.
Шаллан медленно прошлась через комнату к зеркальцу, которое повесила на стену. Посмотрела на себя: глаза широко распахнуты, волосы в полнейшем беспорядке. Девушка начала дышать быстро и прерывисто.
— Я не могу… Узор, я не могу быть этим человеком. Я просто не могу орудовать мечом. Притворяться блистательной дамой-рыцарем на башне, за которой кто-то должен следовать.
Узор тихонько загудел в тональности, которую она привыкла считать смятением, растерянностью, охватывающей существо одного вида, когда оно пытается постичь разум другого.
По лицу Шаллан тек пот, и, пока она глядела на себя, по виску сбежала капля. Что она ожидала увидеть в зеркале? Мысль о том, что она может сорваться в присутствии Адолина, усилила ее напряжение. Все ее мышцы натянулись, а поле зрения стало сужаться. Девушка видела лишь то, что располагалось прямо перед нею, и хотелось убежать, куда-нибудь уйти. «Хочу оказаться далеко отсюда. Нет. Нет, просто хочу оказаться кем-то другим».
Она метнулась прочь от зеркала и трясущимися руками отыскала свой альбом. Шаллан вырывала страницы, чтобы добраться до чистой, а потом вцепилась в свой угольный карандаш.
Приблизился Узор — парящий шар из переменчивых линий, жужжащий от беспокойства.
— Шаллан? Что случилось?
«Я ведь могу спрятаться, — думала она, рисуя в лихорадочном темпе. — Шаллан может сбежать и оставить кое-кого вместо себя».
— Это потому, что ты меня ненавидишь, — мягко проговорил Узор. — Я могу умереть. Или уйти. К тебе пришлют кого-то другого для уз.
В комнате послышался нарастающий высокий вой, и Шаллан не сразу поняла, что рождается он в ее собственной глотке. Каждое слово Узора было ножом в бок. «Нет, пожалуйста. Просто рисуй».
Вуаль. Вуаль без проблем возьмет в руки меч. У нее нет сломленной души Шаллан, она не убивала своих родителей. Она справится с этим.
Нет. Что сделает Адолин, если вернется и обнаружит в этой комнате совершенно чужую женщину? Он не знает про Вуаль. Линии, которые она рисовала, неровные и лишенные изящества из-за того, что карандаш дрожал, быстро приняли облик ее собственного лица. Но с волосами, собранными в узел. Эта женщина вела себя с достоинством, она не была такой взбалмошной, как Шаллан, не совершала непреднамеренно глупых поступков.
Эту женщину никто не прятал от мира. Она была достаточно крепкой и сильной, чтобы владеть этим мечом. Она была… как Ясна.
Да, неуловимая улыбка Ясны, хладнокровие и уверенность в себе. Шаллан обрисовала собственное лицо этими идеалами, создав его чуть более жесткую версию. Сможет… сможет ли она стать этой женщиной?
«Мне придется», — подумала Шаллан, втягивая буресвет из сумки, а потом выдыхая его облаком вокруг себя. Когда перемена свершилась, она встала. Ее сердцебиение замедлилось, девушка вытерла пот со лба и, спокойно расстегнув безопасный рукав, отбросила в сторону дурацкий кошель, надетый на кисть руки, а потом закатала рукав, разоблачив эту самую кисть, все еще в перчатке.
Сойдет. Адолин ведь не ждет, что она переоденется в наряд для тренировочного боя. Она собрала волосы в узел и закрепила шпильками из сумки.
Когда Адолин вернулся в комнату миг спустя, он обнаружил женщину, которая держалась с достоинством, спокойно и была… не совсем Шаллан Давар. «Ее зовут светлость Сияющая, — подумала Шаллан. — Ее будут называть только по титулу».
Адолин принес два длинных тонких куска металла, которые каким-то образом могли сплавляться с передней частью осколочного клинка, делая его менее опасным для использования в учебном бою. Сияющая изучила их критическим взглядом, а потом отвела руку в сторону, призывая Узор. Возник клинок длиной почти с нее.
— Узор, — объяснила она, — может изменять форму и способен затупить свой край до такой степени, чтобы он стал безопасным. Мне не потребуется такое неуклюжее устройство.
И действительно, край Узора пошел рябью и потускнел.
— Клянусь бурей, это удобно. Но мне все же понадобится одна из этих штук. — Адолин призвал собственный клинок — ему на это понадобилось десять ударов сердца, во время которых он повернул голову и посмотрел на нее.
Шаллан проследила за его взглядом и поняла, что в новом облике увеличила свой бюст. Не для него, разумеется. Она просто сделала себя больше похожей на Ясну.
Наконец-то появился меч Адолина. У него было более толстое лезвие, чем у ее оружия, заостренная часть была извилистой, а тупую украшали изысканные кристаллические выступы. Он приладил защиту к острому краю меча.
Сияющая выставила одну ногу вперед, а клинок подняла на уровень головы, держа двумя руками.
— Ого! — воскликнул Адолин. — Неплохо.
— Шаллан не зря провела так много времени, рисуя вас всех.
Адолин задумчиво кивнул. Он подошел и потянулся к ней, выставив большой палец и еще два. Она думала, принц поправит захват, но вместо этого Адолин прижал пальцы к ее ключице и чуть толкнул.
Сияющая попятилась и едва не упала.
— Боевая стойка, — объяснил Адолин, — это не просто великолепный вид на поле боя. Она объединяет в себе положение ног, центр тяжести и контроль над боем.
— Учту. И как же мне ее улучшить?
— Я пытаюсь это определить. Все, с кем мне раньше приходилось работать, пользовались мечом с юных лет. Я спрашиваю себя, как бы Зайхель изменил мое обучение, если бы я даже не прикасался к оружию до него.
— Судя по тому, что я о нем слышала, — съязвила Сияющая, — все бы зависело от наличия поблизости годных крыш, с которых можно спрыгнуть.
— Так он обучает владельца доспеха, — возразил Адолин. — А это клинок. Стоит ли мне обучить тебя дуэльным приемам? Или я должен показать тебе, как сражаются в армии?
— Светлорд Холин, меня устроит знание того, как не отсечь себе какой-нибудь придаток.
— Светлорд Холин?!
«Слишком официально. Точно». Сияющей полагалось так себя вести, но она могла себе позволить некоторую фамильярность. Ясна так поступала.
— Я всего лишь, — пояснила Сияющая, — пыталась проявить должное уважение скромного ученика по отношению к учителю.
Адолин хмыкнул:
— Да ладно. Нам этого не надо. Но послушай, вот что мы можем сделать с этой боевой стойкой…
На протяжении следующего часа Адолин дюжину раз вносил изменения в положение ее кистей, ее ступней и плеч. Он выбрал для нее базовую боевую стойку, которую она могла в конечном счете изменить, превратив в несколько официальных стоек — вроде тех, что относились к стилю ветра, который, по словам Адолина, полагался не столько на силу или длину рук, сколько на подвижность и мастерство.
Она не совсем поняла, зачем он принес металлические тренировочные рукава, ведь они вдвоем даже не обменялись ударами. Помимо исправления ее стойки десять тысяч раз, принц поведал о дуэльном искусстве. О том, как обращаться с осколочным клинком, думать о противнике, демонстрировать уважение к институтам и традициям дуэли как таковой.
Кое-что из услышанного было весьма практичным. Осколочные клинки — опасное оружие, потому Адолин показал, как держать меч, ходить с ним или заботиться о том, чтобы не задеть человека или вещь при случайном повороте.
Отдельные части его выступления носили более… мистический характер.
— Клинок — это продолжение тебя, — растолковывал Адолин. — Меч — нечто большее, чем просто оружие; это твоя жизнь. Уважай его. Он тебя не подведет — если ты проиграешь, то потому, что сама подведешь свой меч.
Сияющая стояла в позе, которая казалась ей весьма напряженной, держа клинок перед собой обеими руками. Она всего лишь два или три раза поцарапала Узором потолок; к счастью, в большинстве комнат Уритиру были высокие потолки.
Адолин жестом велел ей выполнить простой удар, который они отрабатывали. Сияющая подняла руки, чуть наклонила меч, а потом шагнула вперед и одновременно опустила его. Весь угол движения не мог составить больше девяноста градусов — это едва ли могло называться ударом.
Адолин улыбнулся:
— У тебя начинает получаться. Еще несколько тысяч повторений, и движения начнут казаться естественными. Но вот над твоим дыханием придется поработать.
— Над моим дыханием?
Он рассеянно кивнул.
— Адолин, — проворчала Сияющая, — заверяю тебя, я дышу — и успешно — всю свою жизнь.
— Ага, — согласился он. — Вот потому-то тебе и надо будет разучиться делать это.
— Как я стою, думаю и дышу. Мне трудно различить, что на самом деле важно, а что — часть особой культуры мечников и их суеверия.
— Все важно, — отрезал Адолин.
— Включая поедание курятины перед схваткой?
Он ухмыльнулся:
— Ну, наверное, кое-что можно отнести к личным причудам. Но мечи действительно часть нас.
— Я знаю, что мой — часть меня. — Сияющая уперла клинок в пол рядом с собой и положила на него защищенную руку в перчатке. — Нас связывают узы. Подозреваю, отсюда и произрастают традиции осколочников.
— Так по-научному. — Адолин покачал головой. — Тебе надо все это почувствовать. Впустить в свою жизнь.
Для Шаллан такая задача была бы несложной. А вот Сияющая предпочитала не чувствовать вещи, которые она тщательно не обдумала заранее.
— Ты подумал о том, — заявила она, — что твой осколочный клинок когда-то был живым спреном и владел им один из Сияющих рыцарей? Разве это не меняет твое отношение к нему?
Адолин посмотрел на свой клинок с прикрепленными защитными ножнами и положил поверх ее одеял.
— Я в каком-то смысле всегда это знал. И не считал его живым. Это глупости. Мечи не живые. Речь о том, что в них есть что-то особенное. Мне кажется, это потому, что я постигаю дуэльное искусство. Мы все об этом знаем.
Она решила не продолжать. Мечники, судя по тому, что видела Шаллан, были суеверны. Как и моряки. Как и… ну в основном все, кроме ученых, таких как Сияющая и Ясна. Было и впрямь любопытно, насколько слова Адолина о Клинках и дуэлях напомнили ей о религии.
Как странно, что эти алети часто относились к своей религии так легкомысленно. В Йа-Кеведе Шаллан провела немало часов, рисуя глифами длинные отрывки из Доводов. Нужно было вновь и вновь громко произносить слова, запоминая, стоя на коленях или кланяясь, и лишь потом приступать к сжиганию бумаги. Алети вместо этого предпочитали доверять отношения со Всемогущим ревнителям, как будто он был каким-то надоедливым посетителем в гостиной, которого преспокойно можно препоручить слугам, предложив ему вкусный чай.
Адолин позволил ей сделать еще несколько выпадов — возможно, почувствовал, что она устала от постоянных исправлений ее боевой стойки. Когда она начала замах, он сжал собственный клинок и принялся двигаться вместе с нею, демонстрируя правильную стойку и удары.
Наконец Шаллан отпустила свой клинок и взяла альбом. Быстро перелистнула страницу с изображением Сияющей и начала делать набросок Адолина в боевой стойке. Ей пришлось отчасти отменить иллюзию, которая создавала облик Сияющей.
— Нет, стой там, — велела Шаллан, тыкая в Адолина угольным карандашом. — Да, вот так.
Она набросала стойку и кивнула.
— А теперь изобрази удар и замри в конечной позе.
Он так и сделал. К этому моменту принц снял китель и остался в рубашке и брюках. Ей очень нравилось, как сидит на нем эта облегающая рубашка. Даже Сияющая бы оценила такое. Она ведь была не бесчувственной, а просто прагматичной.
Шаллан посмотрела на два наброска, потом снова призвала Узора и приняла боевую стойку.
— Ух ты, отлично! — похвалил Адолин, когда Сияющая выполнила серию ударов. — Да, у тебя получается.
Он опять стал двигаться с нею в унисон. Простые атаки, которым ее учил Адолин, для него самого были сущей ерундой, но он все равно выполнил их с предельной точностью, а потом ухмыльнулся и рассказал о первых уроках с Зайхелем.
Его голубые глаза сверкали, и Шаллан нравился свет, который он излучал. Почти буресвет. Она знала этот пыл — знала, каким живым тебя делает заинтересованность, каково это, быть до такой степени поглощенным чем-нибудь, что теряешь самого себя в ощущении чуда. Именно такие чувства рождала в ней живопись, но, наблюдая за Адолином, Шаллан подумала, что они двое не так уж сильно отличаются.
Делить с ним эти моменты и упиваться его восторгом было чем-то особенным. Интимным. Сейчас они оказались как никогда близки. Время от времени она позволяла себе быть Шаллан, но, когда боль от меча в руке становилась острой, она по-настоящему погружалась в искусство битвы и ей удавалось стать Сияющей и избавиться от боли.
Ей по-настоящему не хотелось, чтобы урок закончился, потому Шаллан позволила занятиям затянуться до позднего вечера. Потом, усталая и вспотевшая, девушка попрощалась с Адолином и проводила его взглядом. Принц быстрым, пружинистым шагом шел по коридору со стенами, покрытыми узорами страт: в одной руке — лампа, а в другой — защитные ножны для осколочных клинков.
Придется подождать другой ночи, чтобы посетить таверны и поискать ответы. Шаллан потащилась к себе в комнату. Ее странным образом совсем не беспокоило, что конец света, по всей видимости, не за горами. Той ночью она в кои-то веки спала спокойно.
16
Обвязаться трижды
Ибо в этом заключается урок.
Из «Давшего клятву», предисловие
На каменной плите перед Далинаром лежала легенда. Оружие, извлеченное из древних туманов времени и, по слухам, выкованное в темные дни самим богом. Клинок Убийцы в Белом, добытый Каладином Благословенным Бурей во время их сражения над разбушевавшейся стихией.
При беглом осмотре он был неотличим от обычного осколочного клинка. Элегантный, относительно небольшой — едва ли пяти футов длиной, — он был тонким и изогнутым, как бивень. Узоры на нем вились лишь у основания лезвия, возле рукояти.
Далинар осветил его четырьмя бриллиантовыми броумами, разместив их в углах каменной плиты, похожей на алтарь. В этой маленькой комнате не было страт или рисунков на стенах, так что буресвет озарял только его и этот древний клинок. Нечто странное в нем все же было.
Он не имел самосвета.
Самосветы позволяли людям связываться с осколочными клинками. Часто их прикрепляли к головке эфеса, но иногда — к тому месту, где рукоять встречалась с лезвием, и самосвет вспыхивал, когда его касались впервые, запуская процесс объединения. Клинок нужно было держать при себе неделю, и он становился твоим — его можно было отпускать и возвращать за время, которое уходило на десять ударов сердца.
На этом клинке самосвет отсутствовал. Далинар нерешительно протянул руку и коснулся серебристой полосы металла. Она была теплой на ощупь, словно живой.
— Он не кричит, когда я его касаюсь, — заметил князь.
Рыцари, — проговорил Буреотец в его голове, — нарушили свои клятвы. Они предали все, чему клялись в верности, и тем самым убили своих спренов. Другие клинки — трупы тех спренов, вот почему они кричат, когда ты их касаешься. Но это оружие было выковано прямо из души Чести, а потом его отдали Вестникам. Оно также является знаком клятвы, но другого вида — и у него нет разума, чтобы кричать.
— А осколочный доспех? — спросил Далинар.
Они связаны, но он другой, — пророкотал Буреотец. — Ты не произнес клятв, которые требуются, чтобы узнать больше.
— Ты не в силах нарушать клятвы. — Далинар все еще касался пальцами Клинка Чести. — Правильно?
Я не в силах.
— А то, с чем мы боремся? Вражда, источник Приносящих пустоту и их спренов. Он может нарушать клятвы?
Нет, — сказал Буреотец. — Он куда могущественнее меня, но сила древнего Адональсиума проникла в него. И она его контролирует. Вражда — сила, как давление, тяготение или ход времени. Эти вещи не могут нарушать собственные правила. И он не может.
Далинар постучал пальцем по Клинку Чести. Фрагмент души божества, кристаллизованный в металлической форме. Смерть их бога в каком-то смысле даровала ему надежду — ибо если Честь пал, то же самое вполне может случиться с Враждой.
В видениях Честь оставил Далинару задание. «Рассерди Вражду, убеди его, что он может проиграть, и назначь воина-защитника. Он ухватится за этот шанс, вместо того чтобы опять рисковать поражением, которое случалось с ним так часто. Вот лучший совет, который я могу тебе дать».
— Я видел, что противник готовит защитника, — проговорил Далинар. — Темное существо с красными глазами и девятью тенями. Сработает ли предложение Чести? Могу ли я заставить Вражду согласиться на решающее соревнование между мной и защитником?
Конечно, предложение Чести сработает. Ведь он его произнес.
— Я имею в виду, почему оно сработает? С чего вдруг Вражде соглашаться на состязание защитников? Это дело кажется слишком важным, чтобы ставить его в зависимость от чего-то столь малого и частного, как доблесть и воля людей.
Твой противник — не человек, в отличие от тебя, — пояснил Буреотец, и его грохочущий голос прозвучал задумчиво. Даже… испуганно. — Он не стареет. Он чувствует. Он сердит. Но это не меняется, и его гнев не утихает. Пройдут эпохи, а он останется таким же. Если сразиться напрямую, это может выманить силы, которые способны причинить ему вред, какой уже причиняли раньше. Те шрамы никуда не исчезли. Если выбрать защитника и проиграть, он всего лишь потратит время. А времени у него в избытке. Вряд ли его легко можно будет уговорить, но, возможно, он все-таки согласится. Если дать ему такой выбор в правильный момент и правильным образом. Тогда он будет скован.
— И если мы победим…
То выиграем время, которое, хоть и не имеет значения для Вражды, является самым ценным, чем только может обладать человек.
Далинар осторожно взял Клинок Чести. Ближе к стене в полу была прорублена шахта. Два фута в ширину — одна из множества дыр, коридоров и тайников, которые они обнаружили в городе-башне. Эта, возможно, являлась частью канализационной системы; судя по ржавчине по краям дыры, когда-то здесь крепилась металлическая труба, соединявшая дыру в каменном полу с такой же в потолке.
Навани выясняла, как все это работало. Пока что они справлялись, используя деревянные ширмы, чтобы выгородить в комнатах с древними ванными уборные. Когда у них будет больше буресвета, духозаклинатели разберутся с нечистотами, как они делали это в военных лагерях.
Навани находила эту систему неэлегантной. Общие уборные, иногда выстроенные анфиладами, были неудобны, и она заявляла, что эти трубы указывают на разветвленную систему трубопровода и канализации. Именно такой широкомасштабный гражданский проект вполне мог ее увлечь — Далинар не знал никого, способного прийти в такой восторг из-за сточных вод, как Навани Холин.
Пока что шахта была пустой. Далинар присел и спрятал меч в отверстие, плавно вложив его в каменные «ножны», которые высек сбоку. Верхний край дыры скрывал торчащую рукоять; надо было наклониться и ощупать края, чтобы разыскать Клинок Чести.
Великий князь встал, собрал сферы и вышел. Он не хотел оставлять меч в этой комнате, но не сумел придумать ничего более безопасного. Его апартаменты пока что не казались достаточно надежными — у него не было сейфа, а толпа охранников лишь привлекла бы внимание. Помимо Каладина, Навани и самого Буреотца никто даже не знал, что Далинар владеет этим оружием. Если передвигаться по башне скрытно, то шансов обнаружить клинок в этой пустой комнате почти нет.
Что ты собираешься с ним делать? — поинтересовался Буреотец, когда Далинар вышел в коридор. — Это несравненное оружие. Дар бога. С ним ты станешь ветробегуном, не принося клятв. И более того, тебе будет доступно то, чего люди не понимают и не могут совершать. Ты будешь почти как Вестник.
— Тем больше оснований, — проговорил Далинар, — хорошенько подумать, прежде чем использовать его. Хоть я бы не возражал, если бы ты последил за ним ради меня.
Буреотец, как ни странно, рассмеялся.
По-твоему, я вижу все?
— Ну, я предполагал… Та карта, которую мы сделали…
Я вижу то, что остается снаружи во время бурь, и к тому же вижу смутно. Далинар Холин, я не бог. Не более чем твоя тень на стене — это ты.
Далинар дошел до лестницы, ведущей вниз, а потом покрутился на месте, держа в руке броум для света. Если капитан Каладин не вернется скоро, Клинок Чести предоставит другой способ быстро добраться до Тайлена или Азира, как это сделал бы ветробегун. А еще он может доставить отряд Элокара в Холинар. Буреотец также подтвердил, что с его помощью можно запустить Клятвенные врата, что также весьма полезно.
Далинар достиг обитаемых частей башни, где царила кипучая деятельность. Помощники главного повара тащили припасы из штабелей, сложенных прямо внутри ворот башни, двое мужчин рисовали на полу направляющие линии, семьи солдат в особенно широком коридоре сидели на ящиках вдоль стены и смотрели, как дети катают деревянные сферы по наклонному полу в комнату, которая когда-то была, наверное, еще одной баней.
Жизнь. Это слишком странное место для жизни, но ведь им же удалось когда-то преобразить пустынные Расколотые равнины, превратить их в свой дом. И с этой башней все пойдет как надо, если удастся наладить фермерство. И если они добудут достаточно буресвета, чтобы работали Клятвенные врата.
Он выделялся среди толпы, потому что держал сферу. Солдаты патрулировали с фонарями. Повара работали при свете масляных ламп, но их запасы подходили к концу. Женщины, наблюдая за детьми и штопая носки, пользовались только светом нескольких окон.
Далинар миновал свои покои. Сегодняшние охранники, копейщики из Тринадцатого моста, ждали снаружи. Он взмахом руки велел им идти следом.
— Светлорд, все в порядке? — спросил один, быстро догоняя. Он говорил медленно, растягивая слова, — акцент Короны, что возле Гор Солнцетворца в Центральном Алеткаре.
— В полном, — сухо ответил Далинар, пытаясь понять, который час. Сколько времени он провел за разговором с Буреотцом?
— Славно, славно, — проговорил охранник, легко придерживая копье на плече. — Не хотел бы я, чтобы с вами что-то случилось. Пока вы не с нами. Один. Где-то среди коридоров. Вы же сами приказали, чтобы по одному ходили.
Далинар присмотрелся к мостовику. Чисто выбритый, чуть бледноватый для алети, с темно-каштановыми волосами. Далинар смутно припомнил, что этот человек несколько раз на протяжении последней недели появлялся в числе его охранников. Он любил перекатывать сферу по костяшкам пальцев, что Далинар находил отвлекающим.
— Как твое имя? — спросил он, пока они шли.
— Риал, — ответил мостовик. — Тринадцатый мост. — Он поднял руку и отсалютовал так же точно и аккуратно, как мог бы это сделать один из лучших офицеров Далинара, только вот выражение лица у него при этом осталось таким же ленивым.
— Что ж, сержант Риал, я был не один. Откуда у тебя взялась эта привычка подвергать сомнению действия офицеров?
— Светлорд, то, что сделано всего один раз, привычкой не становится.