Давший клятву Сандерсон Брендон
— Глупость как дитя — чем больше кормишь, тем больше растет.
— Глупость как модное платье — в юности выглядит очаровательно, но в пожилом возрасте смотрится плохо. И хоть ее свойства уникальны, глупость до жути широко распространена. Общее количество глупцов на планете приблизительно совпадает с ее населением. Плюс один.
— Плюс один? — переспросила Шаллан.
— Садеас считается за двоих.
— Э-э, Шут… он мертв.
— Что? — Шут резко выпрямился.
— Кто-то убил его. Э-э… мы не знаем кто.
Следователи Аладара продолжили выслеживать виновного, но к тому моменту, когда Шаллан покинула Уритиру, расследование застряло.
— Кто-то прикончил старого Садеаса и я это пропустил?
— А что бы ты сделал? Помог ему?
— Клянусь бурей, нет. Я бы аплодировал.
Шаллан широко улыбнулась и глубоко вздохнула. Ее волосы снова стали рыжими — она позволила иллюзии отклониться от образца.
— Шут, — стала она серьезной, — почему ты здесь? В этом городе?
— Я и сам не знаю.
— Прошу тебя. Можешь просто ответить?
— Я ответил — и был честен. Шаллан, я могу знать, где должен быть, но не всегда знаю, что мне надо там делать. — Он побарабанил пальцами по столу. — А ты почему здесь?
— Чтобы открыть Клятвенные врата, — сказала Шаллан. — Спасти город.
Узор загудел.
— Какие возвышенные цели.
— А разве смысл целей не в том, чтобы подталкивать человека к чему-то возвышенному?
— Да, да. Целься в солнце. В этом случае, если промахнешься, твоя стрела, по крайней мере, упадет далеко и тот, кого она убьет, скорее всего окажется человеком, которого ты не знаешь.
Трактирщик избрал этот момент, чтобы принести еду. Шаллан не чувствовала себя особо голодной — при виде всех этих голодающих снаружи у нее пропал аппетит.
На маленьких тарелках лежали рассыпчатые лепешки из духозаклятого зерна, увенчанные сваренными на пару кремлецами — разновидностью под названием «скрип», с плоским хвостом, двумя большими клешнями и длинными антеннами. Кремлецов нередко употребляли в пищу, но это была не очень-то изысканная трапеза.
Единственной разницей между блюдами Шаллан и Шута были соусы — сладкий для нее, пряный для него, хотя соус подали в чашечках. Поскольку с продовольствием было туго, кухня не готовила отдельно мужские и женские блюда.
Трактирщик нахмурился, увидев ее волосы, покачал головой и ушел. Шаллан подумала, что он наверняка привык к странностям, которые творились вокруг Шута.
Шаллан посмотрела на свою еду. Может, отдать кому-нибудь? Тому, кто заслужил это больше, чем она?
— Ешь, — велел Шут, а сам встал и подошел к оконцу. — Не растрачивай впустую то, что тебе дают.
Она с неохотой подчинилась. Еда была не очень-то вкусная, но и не ужасная.
— Сам-то не собираешься есть?
— Спасибочки, я достаточно умен, чтобы не следовать собственным советам, — рассеянно бросил он.
За окном следовала процессия культа Мгновений.
— Хочу научиться быть такой, как ты, — заявила Шаллан и почувствовала себя глупо.
— Нет, не хочешь.
— Ты забавный, очаровательный и…
— Да, да. Я, шквал меня побери, такой умный, что в половине случаев сам себя не понимаю.
— …и ты меняешь ход событий, Шут. Когда ты пришел ко мне в Йа-Кеведе, ты все изменил. Я хочу уметь так делать. Хочу уметь изменять мир!
Он совершенно не заинтересовался едой. «А он вообще ест? — призадумалась Шаллан. — Или он… словно какой-то спрен?»
— Кто пришел с тобой в город? — спросил Шут.
— Каладин. Адолин. Элокар. Несколько слуг.
— Король Элокар? Здесь?!
— Он решительно настроен сохранить город.
— У Элокара проблемы с тем, чтобы сохранить лицо, что уж говорить про города.
— Он мне нравится, — призналась Шаллан. — Несмотря на его… элокаровость.
— Полагаю, с ним можно сблизиться. Как с грибком.
— Король на самом деле хочет поступать правильно. Ты бы слышал, как он в последнее время об этом говорит. Хочет, чтобы его запомнили хорошим королем.
— Тщеславие.
— А тебе наплевать на то, каким тебя запомнят?
— Я буду помнить сам себя, и этого достаточно. А вот Элокар переживает из-за неправильных вещей. Его отец носил простую корону — ему не надо было напоминать о собственной власти! А Элокар носит простую корону по другой причине — он боится, что нечто более роскошное заставит людей смотреть на эту вещь, а не на него. Он не хочет соревноваться. — Шут перестал разглядывать очаг и дымоход. — Шаллан, ты хочешь изменить мир. Это здорово. Но будь осторожна. Мир старше тебя. У него богатый опыт.
— Я Сияющая, — заявила Шаллан, набирая вилкой кусочки рассыпчатого сладкого хлеба и запихивая в рот. — Спасать мир — это суть моей работы.
— Тогда прояви мудрость в этом отношении. Есть два типа важных людей. Есть те, кто при виде валуна времени, который катится прямо на них, становятся перед ним, выставив руки. Им всю жизнь говорили, до чего они великие. Такие полагают, что сам мир уступит их желаниям, как когда-то уступала няня, принося кружку свежего молока. Эти люди в конечном счете оказываются раздавленными. Другие же отходят в сторонку и, когда валун времени прокатывается мимо, быстренько говорят: «Видите, что я устроил? Это я сделал так, что здесь прокатился валун. Не заставляйте меня делать это снова!» Из-за таких людей раздавленными оказываются все остальные.
— А третьего типа людей не существует?
— Существует, но они чрезвычайно редки. Эти знают, как остановить валун. И вот они идут рядом с ним, изучают его и никуда не торопятся. А затем толкают — потихоньку, — чтобы он изменил свой путь. Эти люди… ну, это и есть те, кто по-настоящему меняет мир. И они меня пугают. Ибо люди никогда не видят так далеко, как им кажется.
Шаллан нахмурилась и посмотрела на свою пустую тарелку. Она и не думала, что проголодалась, но как только взялась за еду…
Шут прошел мимо, ловко забрал ее тарелку и заменил на свою, полную.
— Шут… я не могу это есть.
— Не будь привередой, — отрезал он. — Как ты собираешься спасти мир, если заморишь себя голодом?
— Но я же не голодаю! — И все-таки она съела кусочек, чтобы порадовать его. — Тебя послушать, так сила, способная изменить мир, — это что-то плохое.
— Плохое? Нет. Отвратительное, удручающее, жуткое. Сила — это ужасное бремя, худшее, что можно себе представить, за исключением любой другой альтернативы. — Он повернулся и изучил ее. — Что для тебя значит сила?
— Это… — Шаллан разрезала кремлеца, отделяя его от панциря. — Как я уже сказала, это способность все менять.
— Что именно?
— Жизни других людей. Сила — это возможность сделать жизнь тех, кто тебя окружает, лучше или хуже.
— И собственную тоже, разумеется.
— Моя жизнь не имеет значения.
— А должна бы.
— Самоотверженность — воринская добродетель.
— О, Шаллан, не начинай. Ты должна жить по-настоящему, наслаждаться жизнью. Испей то, что предлагаешь отдать всем остальным! Вот этим я и занимаюсь.
— Ты… и впрямь весьма доволен собой.
— Мне нравится жить так, словно каждый день — последний.
Шаллан кивнула.
— То есть лежать в луже собственной мочи и кричать медсестре, чтобы принесла еще пудинга.
Она чуть не подавилась кусочком кремлеца. Ее кружка была пустой, но Шут прошел мимо и вложил собственную ей в руку. Шаллан выпила.
— Сила — это нож, — заявил Шут, занимая свое место. — Ужасный, опасный нож, который нельзя использовать, не порезавшись. Мы шутили о глупости, но на самом деле большинство людей не глупы. Многие просто разочарованы тем, как мало у них контроля над собственной жизнью. Они выходят из себя. Иногда это весьма зрелищно…
— Культ Мгновений. По слухам, они заявляют, будто видят приближение преображенного мира.
— Шаллан, опасайся любого, кто утверждает, что знает будущее.
— Кроме тебя, разумеется. Разве ты не говорил, что знаешь, где тебе нужно быть?
— Опасайся любого, — с выражением повторил он, — кто утверждает, что знает будущее.
Узор превратился в рябь на столешнице: он не гудел, но менялся быстрее обычного, принимая новые формы одну за другой. Шаллан сглотнула. К ее удивлению, тарелка опять оказалась пустой.
— Культ контролирует платформу Клятвенных врат, — сказала она. — Ты знаешь, чем они там занимаются каждую ночь?
— Пируют, — мягко проговорил Шут, — и веселятся. Их две группы. Обычные поклонники культа бродят по улицам, издают нечленораздельные звуки и притворяются спренами. Но те, что на платформе, на самом деле знакомы со спренами — в частности, с существом по имени Сердце Бражничества.
— Один из Несотворенных.
Шут кивнул:
— Опасный противник, Шаллан. Культ напоминает мне одну группу, которую я знавал давным-давно. Столь же опасны и столь же глупы.
— Элокар хочет, чтобы я внедрилась в их ряды. Проникла на платформу и запустила Клятвенные врата. Такое возможно?
— Возможно. — Шут откинулся на спинку стула. — Возможно. Я не смогу сделать так, чтобы врата заработали: спрены фабриаля мне не подчинятся. У тебя есть ключ, и культ охотно принимает новичков. Поглощает их, как костер дрова.
— Как? Что мне делать?
— Еда, — объяснил Шут. — Близость к Сердцу заставляет их все время пировать и праздновать.
— Упиваться жизнью? — спросила она, вспомнив, что он говорил раньше.
— Нет. Суть гедонизма не в наслаждении, а в его противоположности. Они берут то чудесное, что есть в жизни, и удовлетворяют свои желания, пока не теряют вкус. Все равно что слушать красивую музыку, которую исполняют так громко, что она утрачивает всякую утонченность, — любую красоту можно превратить в нечто плотское. Тем не менее их пирушки дают тебе шанс. Я столкнулся с их вожаками, пусть и избегал этого всеми силами. Принеси им еды для пира, и я помогу тебе пробраться туда. Но должен предупредить: обычное духозаклятое зерно их не удовлетворит.
Итак, ей бросили вызов.
— Я должна вернуться к остальным. — Она посмотрела на Шута. — А ты… не пойдешь со мной? Не присоединишься к нам?
Он встал, затем подошел к двери и прижал к ней ухо.
— К сожалению, — сказал он, глядя на девушку, — я здесь не из-за тебя.
Она глубоко вздохнула:
— Шут, я все-таки научусь изменять мир.
— Ты уже это умеешь. А теперь узнай для чего. — Он отошел от двери и прижался к стене. — А еще скажи трактирщику, что я исчез в облаке дыма. Он с ума сойдет.
— Трактирщику…
Дверь внезапно открылась. Вошел трактирщик — и замер, увидев Шаллан, которая в одиночестве сидела за столом. Шут проворно выбрался из-за двери и прошмыгнул за спиной у трактирщика, который ничего не заметил.
— Проклятие, — проворчал он, озираясь. — Видимо, он не будет работать сегодня вечером?
— Понятия не имею.
— Он обещал, что будет относиться ко мне как к королю.
— Ну, он так и поступает…
Трактирщик собрал тарелки и поспешил прочь. Разговоры с Шутом часто заканчивались странным образом. Впрочем, начинались они так же. Кругом одни странности.
— Ты что-нибудь знаешь про Шута? — обратилась она к Узору.
— Нет, — ответил спрен. — Он кажется… мм… одним из нас.
Шаллан покопалась в кошельке в поисках сфер — Шут, как она отметила, украл несколько, — чтобы дать трактирщику на чай. Потом вернулась в портновскую мастерскую, планируя, как использовать свою команду, чтобы получить необходимую еду.
69
Бесплатная еда, никаких обязательств
Увядание растений и общее охлаждение воздуха — это неприятности, да, но некоторые функции башни остаются такими же, как и раньше. Повышенное давление, например, сохраняется.
Из ящика 1–1, второй циркон
Каладин втянул небольшое количество буресвета и пробудил стихию. Эта маленькая буря ярилась внутри, поднимаясь от его кожи и вынуждая глаза светиться. К счастью — хотя он стоял на оживленной рыночной площади, — этого крошечного количества буресвета не хватало для того, чтобы люди заметили его в ярком солнечном свете.
Буря была первобытным танцем, древней песней, вечной битвой, которая бушевала с той поры, как Рошар был юным. Она хотела, чтобы ее использовали. Кэл молча уступил и, присев на корточки, зарядил маленький камень, а потом направил плетение вверх — самую малость, чтобы тот задрожал, но не взмыл в воздух.
Вскоре раздались жуткие вопли. Люди в панике заметались. Каладин заторопился, выдохнув свой буресвет и — как он надеялся — став всего лишь еще одним прохожим. Он спрятался вместе с Шаллан и Адолином за кадкой с растениями. Торговая площадь — с арками со всех четырех сторон, некогда даровавшая приют разнообразным лавочкам, — была в нескольких кварталах от портновской мастерской.
Люди пробирались в дома или ускользали на соседние улицы. Более медлительные просто съежились у стен, закрывая голову руками. Прибыли спрены — две яркие желто-белые линии, завивающиеся друг о друга над площадью. Их невыносимые визгливые вопли были ужасны. Они походили… на звук, который издает раненый зверь, умирая в одиночестве в глуши.
Он не такого спрена видел, когда странствовал с Сахом и другими паршунами. Тот больше походил на спрена ветра; эти выглядели как яркие желтые сферы, искрящиеся энергией. Они не сумели определить точно местонахождение камня и закружились над площадью, словно сбитые с толку, продолжая вопить.
Через некоторое время с неба спустилась фигура. Приносящий пустоту в просторном красно-черном одеянии, которое колыхалось и завивалось на легком ветру. Он нес копье и высокий треугольный щит.
«Необычное копье», — подумал Каладин. Длинное, с тонким наконечником для пробивания доспехов, похожее на копье всадника. Он кивнул. Отличное оружие для использования в полете, когда требуется дополнительная длина, чтобы атаковать врагов на земле или даже тех, кто парит вокруг.
Спрены перестали визжать. Приносящий пустоту огляделся, порхая в воздухе, потом сердито взглянул на спренов и что-то буркнул. Они опять показались сбитыми с толку. Почувствовали, что Каладин использовал буресвет, вероятно истолковав это как применение фабриаля, но не могли точно определить местоположение. Кэл использовал такое небольшое количество света, что камень почти сразу померк.
Спрены рассеялись, исчезли, как это часто делали спрены эмоций. Приносящий пустоту задержался, окруженный темной энергией, пока неподалеку не раздались горны, оповещая о приближении Стенной стражи. Существо наконец-то унеслось обратно в небо. Люди начали выбираться из укрытий и поспешно уходить, обрадованные тем, что живы.
— М-да, — протянул Адолин, вставая. Он носил иллюзию, изображая — согласно указанию Элокара — капитан-лорда Мелерана Хала, младшего сына Тешав, с мощным телосложением, лысеющего, тридцати с небольшим лет.
— Я могу удерживать буресвет столько, сколько захочу, не привлекая внимания, — сказал Каладин. — Но если я что-то сплетаю, они появляются и вопят.
— И все-таки, — заключил Адолин, бросив взгляд на Шаллан, — маскировку они не замечают.
— Узор утверждает, мы действуем тише, чем он, — объяснила Шаллан, указывая большим пальцем на Каладина. — Давайте вернемся. Разве у вас, мальчики, на этот вечер не назначена встреча?
— Вечеринка, — проворчал Каладин, расхаживая взад-вперед по залу для клиентов в доме портнихи. Скар и Дрехи прислонились к дверному проему, и каждый на сгибе локтя держал копье. — Так вот они какие на самом деле, — продолжил Каладин. — Город вот-вот вспыхнет. Чем бы заняться? Ну разумеется, устроить вечеринку.
Элокар предложил посетить вечеринку, чтобы связаться со светлоглазыми семьями Холинара. Каладин посмеялся над этой идеей, предполагая, что ничего подобного в городе не найдется. Но, затратив на поиск минимальные усилия, Адолин наскреб с полдюжины приглашений.
— Славные темноглазые трудятся как рабы, выращивая и готовя еду, — возмущался Каладин. — А светлоглазые? У них так много шквального времени, что приходится выдумывать себе занятия.
— Эй, Скар, — бросил Дрехи. — Ты когда-нибудь ходил выпить, даже во время войны?
— Еще бы, — отозвался Скар. — А в моей деревне дважды в месяц устраивали танцы в буревом убежище, даже когда парни воевали в приграничных стычках.
— Это не то же самое, — отрезал Каладин. — Вы что, приняли их сторону?
— А тут есть стороны? — делано удивился Дрехи.
Через несколько минут Адолин спустился по лестнице, громко топая и улыбаясь, как дурак. Он был одет в рубашку с гофрированными манжетами и жакет зеленовато-голубого цвета, который не застегивался полностью и сзади имел хвосты. Его золотая вышивка была лучшей, какую только могла предоставить мастерская.
— Пожалуйста, скажи мне, — взмолился Каладин, — что ты не притащил нас жить у своей портнихи, потому что тебе понадобилось обновить гардероб.
— Кэл, да ладно тебе, — отозвался Адолин, разглядывая себя в зеркале. — Я должен выглядеть согласно роли.
Он проверил манжеты и опять ухмыльнулся.
Пришла Йокска и оглядела его, потом отряхнула плечи.
— Светлорд, по-моему, в груди чуть узковато.
— Это чудесно, Йокска.
— Сделайте глубокий вдох.
Она заставила его поднять руку и ощупала талию, бормоча себе под нос, — словом, вела себя как шквальный лекарь. Отец Каладина даже во время осмотра не щупал пациентов вот так.
— Я-то думал, что прямые куртки по-прежнему в моде, — пробормотал Адолин. — У меня есть фолио из Лиафора.
— Они устарели, — отрезала Йокска. — Я была в Лиафоре на прошлое Средмирье, и они там отказываются от военного стиля. Но фолио сделали, чтобы продавать униформу на Расколотых равнинах.
— Вот буря! Понятия не имел, что я такой немодный!
Каладин закатил глаза. Адолин увидел это в зеркале, но лишь повернулся и поклонился:
— Мостовичок, не переживай. Можешь и дальше носить одежду, которая соответствует твоей мрачной физиономии.
— Выглядишь так, словно споткнулся и упал на ведро с синей краской, — сообщил Каладин, — а потом попытался просушить одежду с помощью охапки сухой травы.
— А ты выглядишь как то, что остается после бури, — парировал Адолин и, проходя мимо, похлопал Каладина по плечу. — Но мы все равно тебя любим. У каждого мальчика есть любимая палка, которую он нашел во дворе после дождя.
Адолин подошел к Скару и Дрехи, каждому пожал руку по очереди.
— Вы двое ждете сегодняшнего вечера с нетерпением?
— Сэр, зависит от того, вкусно ли кормят в палатке для темноглазых, — сказал Скар.
— Прихватите мне что-нибудь с самой вечеринки, — попросил Дрехи. — Я слыхал, светлоглазым подают очень хорошую выпечку на этих модных пирушках.
— Конечно. Скар, тебе что-нибудь нужно?
— Череп моего врага в виде пивной кружки, — буркнул тот. — Но если не получится, сойдет и булочка. Штук семь.
— Посмотрим, что я смогу сделать. Соберите информацию о любых хороших тавернах, которые все еще открыты. Мы можем туда пойти завтра. — Он прошелся мимо Каладина и привязал к поясу меч.
Каладин нахмурился, посмотрел на него, потом на своих мостовиков и снова на Адолина.
— Что?
— Что «что»? — спросил Адолин.
— Ты собираешься пойти выпить с мостовиками? — спросил Каладин.
— Конечно, — подтвердил Адолин. — Нас со Скаром и Дрехи многое связывает.
— Было дело, мы уберегли его высочество от падения в ущелье, — объяснил Скар. — Он отплатил нам вином и хорошей беседой.
Вошел король, одетый не так вычурно, но в том же стиле. Он пронесся мимо Адолина, направляясь к лестнице:
— Готовы? Отлично. Время для новых лиц.
Трое остановились возле комнаты Шаллан, где она рисовала и напевала себе под нос, окруженная спренами творения. Она поцеловала Адолина — поцелуй был куда интимнее всех проявлений их чувств, какие видел Каладин, — а потом снова превратила его в Мелерана Хала. Элокар стал мужчиной постарше, также лысым, с бледно-желтыми глазами. Это был облик генерала Хала, одного из главных офицеров Далинара.
— Со мной все в порядке, — заявил Каладин, когда она посмотрела на него. — Никто меня не узнает.
Он не был в этом полностью уверен, но такая личина… ему она казалась ложью.
— Шрамы, — напомнил Элокар. — Капитан, ты не должен выделяться.
Каладин неохотно кивнул и позволил Шаллан светоплетением прикрыть рабские клейма на его лбу. Потом она вручила каждому по сфере. Иллюзии были привязаны к буресвету внутри — стоит сфере погаснуть, и их фальшивые лица исчезнут.
Они пустились в путь в сопровождении Скара и Дрехи, которые держали копья на изготовку. Сил выпорхнула из окна на верхнем этаже мастерской и полетела вдоль по улице впереди них. Каладин чуть раньше попробовал вызвать ее в виде клинка, и это не привлекло крикунов, так что он чувствовал себя хорошо вооруженным.
Адолин немедленно начал шутить со Скаром и Дрехи. Далинару бы не понравилось, узнай он, что они пошли выпивать. Не из-за каких-то особых предубеждений, но потому, что в армии существовала командная иерархия. Генералы не должны были фамильярничать с рядовыми, от этого ослабевала дисциплина.
Принцу такое могло сойти с рук. Прислушиваясь к болтовне, Каладин почувствовал угрызения совести за свое поведение. На самом деле в последнее время ему было гораздо спокойнее. Да, шла война, и да, город был в серьезной опасности, но с тех пор, как он нашел своих родителей живыми и здоровыми, Каладин чувствовал себя лучше. Вообще, дней, когда он чувствовал себя хорошо, было довольно много. Проблема заключалась в том, что в плохие дни он об этом забывал. Тогда по какой-то причине он ощущал себя так, словно всегда пребывал во тьме — и навечно в ней останется.
Почему так трудно запомнить, что это не так? Неужели он должен все время проваливаться во мрак? Почему нельзя остаться здесь, на солнце, где жили другие?
После заката прошло, наверное, часа два. Они миновали несколько торговых площадей — как та, где они проверяли его воздействие на потоки. Свободное пространство большей частью было превращено в жилое: беженцы просто сидели и ждали, что будет дальше.
Каладин немного отстал, и когда Адолин это заметил, то извинился, прервал беседу и пошел медленнее.
— Эй, — окликнул он Каладина. — С тобой все в порядке?
— Я беспокоюсь, что буду слишком выделяться, если призову осколочный клинок, — признался Каладин. — Надо было сегодня вечером прихватить копье.
— Хочешь, научу использовать поясной меч? Сегодня вечером ты притворяешься нашим главой охраны, и ты светлоглазый. Без меча выглядишь странно.
— Может, я из махателей кулаками.
Адолин резко остановился и уставился на Каладина, ухмыляясь.
— Как ты сказал — «махатели кулаками»?
— Ну эти, как их, — ревнители, которые учатся сражаться без оружия.
— Врукопашную?
— Врукопашную.
— Ага, — согласился Адолин. — Ну да, все ж знают, они так и называются — «махатели кулаками».
Каладин посмотрел ему в глаза и невольно сам ухмыльнулся:
— Это научный термин.
— Разумеется. Такой же, как «рассекатели мечами». Или «тыкатели копьями».
— Знавал я одного рубителя топором, — подхватил Каладин. — Он был тот еще мозгоправ.
— Мозгоправ?
— Мог любому забраться прямо в голову.
Адолин нахмурился:
— Забраться прямо в… а-а! — Он рассмеялся и похлопал Каладина по спине. — Иногда ты говоришь, как девушка. Э-э… это был комплимент.
— Ну тогда спасибо.
— Однако тебе все-таки надо больше практиковаться с мечом, — продолжил Адолин с растущим возбуждением. — Знаю, тебе нравится копье, и ты с ним хорош. Отлично! Но ты больше не простой копейщик; ты не будешь как все. Ты не станешь сражаться в строю, прикрывать щитом приятелей. Кто знает, с чем тебе придется столкнуться!
— Я немного тренировался с Зайхелем, — признался Каладин. — Я не совсем бесполезен с мечом. Но… какая-то часть меня не видит в этом смысла.
— Если потренируешься сражаться с мечом, будет только лучше, поверь мне. Чтобы быть хорошим дуэлянтом, нужно знать одно оружие, чтобы быть хорошим пехотинцем — ну, наверное, нужна долгая подготовка, и неважно, с каким оружием конкретно. А если хочешь стать хорошим воином, для такого нужно уметь пользоваться лучшими инструментами, которые годятся для твоего дела. Даже если тебе никогда не придется орудовать мечом, ты будешь сражаться с мечниками. Лучший способ понять, как победить противника с оружием в руках, — это поупражняться с ним самому.
Каладин кивнул. Адолин прав. Было странно смотреть на этого юношу в ярком наряде, модном и блестящем от золотой вышивки, и слышать, как он говорит по-настоящему толковые вещи про битвы.
«Когда меня посадили в тюрьму за вызов, брошенный Амараму, из всех светлоглазых только он за меня заступился».
А все дело в том, что Адолин Холин — славный человек, пусть и в вычурных зеленовато-голубых одеждах. Такого нельзя ненавидеть; шквал, да его просто невозможно не любить.
Дом в конце их пути по меркам светлоглазых выглядел скромно. Высокий и узкий, в четыре этажа, он мог бы вместить с десяток темноглазых семей.
— Итак, — сказал Элокар, когда они приблизились, — мы с Адолином проверим, нет ли среди светлоглазых потенциальных союзников. Мостовики, поболтайте с теми, кого найдете в палатке для темноглазых охранников, — вдруг удастся что-то узнать про культ Мгновений или другие странности, творящиеся в городе.
— Поняли, ваше величество, — отозвался Дрехи.
— Капитан, — продолжил король, обращаясь к Каладину, — ступай в палатку для светлоглазых охранников. Вдруг удастся…
— …узнать что-то про этого великого маршала Азура, — закончил Каладин. — Из Стенной стражи.