Кафка на пляже Мураками Харуки
Наката добросовестно слушал его, время от времени поддакивая и вставляя кое-какие замечания. Когда они подъехали к парковке в Кохоку, он уже знал о жизни этого парня почти все. Многое осталось для него непонятным, но в общем он решил, что Тогэгути стоит посочувствовать – хочет человек нормально жить, а ему столько всего мешает.
– Большое спасибо, что подвезли. Вы очень выручили Накату.
– Да нет, замечательно, что мы вместе поехали, Наката-сан. Мне теперь легче стало. Выговорился с вами. Я же до этого никому про себя рассказать не мог. А вы мою бестолковую болтовню слушали. Не надо было мне грузить вас всем этим.
– Ну что вы! Накате тоже было очень приятно поговорить с вами, Тогэгути-сан. Не беспокойтесь, пожалуйста. Я думаю, у вас обязательно все будет хорошо.
Парень достал из бумажника телефонную карточку и протянул Накате.
– Возьмите, пожалуйста. Телефонная карточка нашей фирмы. Вам еще ехать… Это на память. Извините, что такой пустяк.
– Спасибо. – Наката взял карточку и бережно вложил ее в бумажник. Он никогда никому не звонил и не знал, как пользоваться такими карточками, но решил не отказываться. Было три часа дня.
Поиск водителя, который довез Накату до Фудзикавы, занял чуть не целый час. Он работал на рефрижераторе, перевозившем свежую рыбу. Крупный такой мужик, лет сорока пяти, руки толстые, как бревна, живот вперед.
– Только у меня рыбой воняет, – предупредил он.
– Наката любит рыбу.
Водитель рассмеялся:
– Чудной ты какой-то!
– Да-да. Обо меня иногда так говорят.
– А я люблю чудаков. А тем, кто с виду как все, такие правильные… им, наоборот, не верю.
– Неужели?
– Правда. Вот такое мое мнение.
– А у Накаты никакого мнения нет. Наката угря любит.
– Тоже мнение. Любишь угря.
– Разве это мнение? Про угря-то?
– Еще какое! Мнение что надо. Первый класс.
Так и ехали до Фудзикавы. Водителя звали Хагита-сан.
– Ты как думаешь, Наката-сан, что дальше с миром будет?
– Извините, но у Накаты голова плохо работает, поэтому в таких вещах он совсем не разбирается.
– Когда свое мнение имеешь и когда котелок неважно варит – это ж разные вещи.
– Хагита-сан, но если человек не соображает, значит, он и думать не может.
– Но угря-то ты любишь? Так ведь?
– Так. У Накаты угорь – любимая еда.
– Вот тебе, пожалуйста, взаимосвязь.
– Да ну?..
– А оякодон * любишь?
– Очень. Оякодон – тоже любимая еда.
– Опять, выходит, взаимосвязь, – сказал водитель. – Вот так эти связи накапливаются одна за одной, и сам собой смысл получается. Чем больше взаимосвязей, тем глубже смысл. Тут все подходит: и угорь, и оякодон, и жареная рыба. Понимаешь?
– Не очень. Это к еде относится?
– Не только к еде. И к электричке, и к императору. К чему угодно.
– Наката на электричке не ездит.
– Это не важно. Я вот что хочу сказать: пока жив человек, с кем бы ему ни приходилось иметь дело, у всего, что его окружает, смысл появляется. Сам собой. Самое важное – как: естественно или не естественно, а не то, какая голова – хорошая или плохая. Увидишь ты это своими глазами или нет? Вот в чем дело-то.
– У вас, Хагита-сан, голова хорошо работает.
Хагита расхохотался:
– От головы это не зависит, я тебе говорю. Какая уж у меня особо голова! Так, есть мыслишки кое-какие. Потому-то меня все и сторонятся. Считают, что я слишком умный. Мне и самому иногда кажется, что я народу в тягость.
– Наката еще никак не поймет… Наката любит угря, Наката любит оякодон. В этом есть какая-то связь?
– Ну… есть, в конечном итоге. Между человеком по имени Наката и вещами, к которым он имеет отношение, обязательно связь возникает. И между угрем и оякодоном тоже существует связь. А если раскинуть эти связи пошире, то у Накаты сами по себе возникнут отношения с капиталистами, отношения с пролетариатом…
– Проле…
– Пролетариатом. – Хагита оторвал от руля свои огромные ладони и показал попутчику. Они напомнили Накате бейсбольные перчатки-ловушки. – Люди, которые вот так, изо всех сил, до пота, работают, – это и есть пролетариат. А кто сидит в кресле, не сходя с места, другими распоряжается и в сто раз больше меня получает, – тот капиталист.
– Наката капиталистов не знает. Наката бедный, про больших людей ему ничего не известно. Из больших людей Наката только губернатора Токио знает. А господин губернатор – капиталист?
– Э-э-э… Как тебе сказать… Губернатор – он что-то вроде собаки у капиталистов.
– Господин губернатор – собака? – Наката вспомнил огромного черного пса, который привел его в дом Джонни Уокера, и представил, как может выглядеть господин губернатор в таком устрашающем обличье.
– Деваться некуда от этих собак. Гончие псы.
– Гончие?
– Так собаки называются, которые быстро бегают.
– А кошек у капиталистов не бывает? – поинтересовался Наката.
Услышав эти слова, Хагита рассмеялся во весь голос.
– Ты и впрямь чудак-человек, Наката-сан. Мне такие очень нравятся. Кошки у капиталистов… Уникально. Вот уж мнение так мнение!
– Хагита-сан!
– Чего?
– Наката бедный, он от господина губернатора каждый месяц пособие получал. А что? Нельзя было?
– И сколько же выдают?
Наката назвал сумму. Хагита озадаченно покачал головой.
– Трудновато в наше время прожить на такие деньга.
– Нет. Накате много денег не нужно. А потом, кроме пособия, Накате еще денег дают. За то, что он ищет соседских кошек, которые пропадают.
– Ого! Значит, ты профессиональный кошкоискатель, – с восхищением проговорил Хагита. – Вот это да! Настоящий уникум, честное слово!
– А еще Наката по-кошачьи умеет говорить, – пустился в откровения Наката. – Понимает кошачий язык. Поэтому нашел много пропавших кошек.
Хагита кивнул:
– Ясное дело. Чтоб ты, да с таким пустяком не справился! Ничего удивительного.
– Но совсем недавно Наката вдруг разучился с кошками разговаривать. Почему так?
– Все в этом мире меняется, Наката-сан. Каждый раз ночь кончается, начинает светать. Но мир уже изменился, уже не такой, как вчера. И Наката-сан уже другой, не вчерашний. Понимаешь?
– Да.
– И взаимосвязь меняется. Кто капиталист? Кто пролетарий? Где право? Где лево? Информационная революция, опционы по акциям, текучесть капитала, реорганизация труда, транснациональные компании… Что плохо? Что хорошо? Границы между понятиями постепенно стираются. Может, из-за этого ты и перестал кошачий язык понимать?
– Наката знает только, где право, а где лево. Вот сюда – право, а туда – лево. Что? Не так?
– Все правильно, – согласился Хагита. – Так и есть.
Напоследок попутчики отправились перекусить в столовую в зоне обслуживания. Хагита заказал угря и расплатился за две порции. Наката настаивал, что платить будет он, в знак благодарности за то, что Хагита его подвез, но тот лишь покачал головой.
– Да ладно тебе. Я не богач, но еще не докатился до того, чтобы меня кормили из жалких грошей, что тебе выделяет токийский губернатор.
– Спасибо. Наката с благодарностью отведает ваше угощение, – сказал Наката. Доброту он понимал.
В Фудзикаве Наката с час ходил от одного водителя к другому, но так и не нашел никого, кто согласился бы его подвезти. Однако он не переживал и особенно духом не падал. Время в его сознании текло очень медленно, а может, и вовсе не двигалось.
Чтобы отвлечься, Наката решил просто так, без всякой цели, побродить по окрестностям. Небо чистое, все неровности луны видно как на картинке. Постукивая наконечником зонтика по асфальту, Наката шагал по автостоянке. На ней плотными рядами, как стадо животных, отдыхало бесчисленное множество огромных грузовиков. Встречались экземпляры, у которых было штук по двадцать обутых в шины колес ростом с человека. Наката стал их разглядывать. Как много таких больших машин ездит ночью по дорогам! Интересно, а что они возят? У Накаты не хватало воображения. Вот если бы он мог прочесть, что написано на контейнерах, тогда бы наверное понял, что в них…
Пройдя немного вперед, у края стоянки, в тени машин, Наката заметил штук десять мотоциклов. Рядом собрались несколько молодых парней. Сомкнувшись плотным кольцом, они что-то кричали. Заинтересовавшись, Наката решил посмотреть, в чем дело. Может, какую диковину нашли.
Приблизившись, он понял, что парни устроили над кем-то расправу. Окружив человека, они били и пинали его ногами. У большинства в руках ничего не было, однако один вооружился цепью, а другой – черной дубинкой, вроде той, что носит полиция. Многие из нападавших были перекрашенные – в блондинов или шатенов. Все в расстегнутых рубашках с короткими рукавами или майках. У одного типа на плече татуировка. Избивали они такого же с виду парня, валявшегося на земле. Услышав постукивание зонтика по асфальту, несколько парней обернулись, злобно сверкнули глазами, но, увидев перед собой безобидного старичка, успокоились.
– Давай, дядя, проходи. Шагай отсюда, – сказал один. Не обращая внимания на предупреждение, Наката подошел ближе. У лежавшего на земле парня шла ртом кровь.
– У него кровь. Он же умрет, – сказал Наката.
От изумления парни на какое-то время лишились дара речи.
– Может, тебя рядом с ним положить? – открыл рот верзила с цепью. – Что одного пришибить, что пару – нам без разницы.
– Нельзя же человека без причины убивать, – сказал Наката.
– Нельзя же человека без причины убивать, – передразнил кто-то, вызвав приступ веселья у своих дружков.
– У нас тут свои причины. Убиваем, не убиваем… Не суй нос не в свое дело. Давай, раскрывай зонтик и вали, пока дождь не начался, – рявкнул другой.
Лежавший на земле парень слабо шевельнулся, и стриженный наголо верзила со всей силы заехал ему в бок тяжелым башмаком.
Наката зажмурился, почувствовав, как внутри у него что-то медленно закипает. Такое, с чем он не в состоянии справиться. Его стало подташнивать. Неожиданно в памяти ожила картина: он убивает Джонни Уокера. Рука снова четко ощутила, как зажатый в ней нож вонзается человеку в грудь. Вот она – взаимосвязь! – подумал Наката. Неужели та самая, о которой и говорил Хагита-сан? Угорь – нож – Джонни Уокер. Голоса парней поплыли, стали неразличимы. Слились с непрерывным и невнятным гулом шин, доносившимся со скоростного шоссе. Сердце работало мощными толчками, разгоняя кровь по всему организму. Ночь окружила его со всех сторон.
Посмотрев на небо, Наката медленно раскрыл над головой зонтик. Осторожно сделал несколько шагов назад, отойдя от парней подальше. Огляделся и отступил еще на пару шагов. Парни покатились со смеху.
– Бодрый старикан! Еще шевелится, – гоготал один из них. – Смотри-ка, и вправду зонтик раскрыл.
Но смеялись они недолго. С неба вдруг посыпались какие-то непонятные скользкие предметы. Послышались странные шлепки, что-то ударялось о землю – шлеп! шлеп! Парни перестали пинать свою жертву и один за другим задрали головы кверху. Небо было ясное, но один его уголок словно прохудился – из него все валилось и валилось. Сначала понемногу, потом сильнее и сильнее, пока в один момент не начался настоящий обвал из каких-то кусочков, сантиметра три длиной, черных, как уголь. В свете фонарей, освещавших стоянку, они выглядели как блестящий черный снег. Зловещие снежинки приземлялись на плечи, руки, затылки и тут же прилипали. Парни пытались их отодрать, но без особого успеха.
– Пиявки! – крикнул кто-то.
И тут, как по сигналу, все завопили на разные голоса и помчались наискось, через стоянку, к туалету. Один парень – белобрысый – налетел на проезжавшую между запаркованными машинами малолитражку, но вроде остался цел – ехала она медленно. Свалился на землю, вскочил, забарабанил ладонями по капоту, заорал на водителя. На этом конфликт был исчерпан, и парень, приволакивая ногу, припустился в сторону туалета.
Пиявки еще какое-то время дружно сыпались на землю, но скоро поток их пошел на убыль и иссяк. Наката сложил зонтик и, разгребая ногами нападавших с небес пиявок, направился посмотреть, как там лежавший на земле парень. Кругом были горы шевелящихся маленьких тварей, поэтому подобраться к нему вплотную старик не сумел. Пиявки и парня облепили с головы до ног. Наката пригляделся – тот разлепил веки, из-под них сочилась кровь. У него, похоже, и зубы выбиты. Наката был бессилен. Надо звать кого-то на помощь. Он вернулся в столовую и рассказал, что на стоянке, в углу, лежит молодой человек. Видно, упал и разбился.
– Полицейского бы позвать, а то умрет.
Немного погодя Наката отыскал шофера, который согласился подбросить его до Кобэ. То был сонный парень лет двадцати пяти. Волосы завязаны сзади «конским хвостом», в ухе серьга, кепка «Тюнити Дрэгонз» *. Парень сидел с сигаретой и листал журнал комиксов. В яркой гавайской рубахе, здоровенных кроссовках «Найки». Невысокий. Пепел, нимало не смущаясь, он стряхивал в миску с оставшимся от лапши бульоном. Пристально поглядел на Накату и, всем своим видом показывая, как его все достали, кивнул:
– Ладно, поедем. Ты на моего деда здорово похож. То ли во внешности у вас общее, то ли говоришь так же… Правда, он под конец совсем из ума выжил. Помер недавно.
Парень сказал, что в Кобэ должны быть к утру. Он вез туда в универмаг партию мебели. Выезжая со стоянки, они видели аварию. Разбираться приехали несколько патрульных машин. На месте происшествия крутился сигнальный красный фонарь, полицейский размахивал подсвеченным жезлом, регулируя въезд и выезд со стоянки. Ничего страшного не случилось, хотя сразу несколько машин – как шары на бильярдном столе – столкнулись или задели друг друга. Микроавтобус заработал вмятину на боку, у легковушки разбился задний поворотник. Водитель трейлера опустил стекло и, перекинувшись парой слов с полицейским, снова его поднял.
– Какие-то пиявки с неба нападали. Кучи целые, – безразлично проговорил он. – Машины их колесами давили, размазали по дороге, вот и занесло. Так что не будем торопиться. Поедем тихонько. Тут еще одно происшествие. Толпа местных, на мотоциклах… Вроде, кто-то разбился. Пиявки… мотоциклисты эти клепаные. Адская смесь! Подбросили полиции работенки.
Парень медленно и осторожно стал выезжать со стоянки, но шины все равно скользили по асфальту. Всякий раз ему приходилось слегка подрабатывать рулем, чтобы машину не уводило в сторону.
– Ну и ну! Ты погляди, сколько! – говорил он. – Во, скользь-то! Гадость какая, эти пиявки! Эй, дедуля! А к тебе когда-нибудь пиявки присасывались?
– Нет. Насколько Наката помнит, с ним такого не бывало.
– А я вот рос в Гифу, в горах. Ко мне сколько раз припиявливались. Идешь по лесу, могут сверху свалиться. В речке к ногам присасываются. Я на этих пиявках собаку съел. Пиявки – это ж такие твари… Присосутся – хрен оторвешь. Особенно большие, так впиваются, что даже с кожей отдираешь. Следы остаются. Их только прижигать. Такая дрянь! Прилипнут к тебе и кровь сосут. Сосут, сосут и раздуваются. Тьфу ты! Вот ведь дрянь! Скажи?
– Да-да. Конечно, – согласился Наката.
– Но чтоб пиявки градом с неба прямо на стоянку падали… Такого не бывает. Это ж не дождик. Кто про такую чушь собачью когда слыхал? Да здесь о пиявках никто понятия не имеет. Пиявки с неба? Это ж надо!..
Наката оставил эту тираду без ответа,
– Вот в Яманаси несколько лет назад нашествие сороконожек было. Тогда тоже колеса скользили – ого-го! Аварий столько было! Железная дорога встала, электрички не ходили. Но эти сороконожки с неба не падали. Приползли откуда-то. Понятное дело.
– Наката тоже в Яманаси был. Давно. В войну.
– Э-э? В какую еще войну? – спросил водитель.
Глава 21
НОЖ УБИЙЦЫ ОБОРВАЛ ЖИЗНЬ
СКУЛЬПТОРА КОИТИ ТАМУРЫ
МОРЕ КРОВИ НА ПОЛУ В КАБИНЕТЕ
СОБСТВЕННОГО ДОМА
30 мая, во второй половине дня, скульптор с мировым именем Коити Тамура (5… лет) был найден мертвым в кабинете своего дома в Ногата, в токийском районе Накано. Он был обнаружен женщиной, помогавшей ему по хозяйству. Г-н Тамура лежал лицом вниз, совершенно обнаженный, на залитом кровью полу. В комнате были обнаружены следы борьбы. Это позволяет предположить, что произошло убийство. Орудием преступления стал взятый на кухне нож, оставленный в боку убитого.
По расчетам полиции, убийство произошло 28-го вечером. Г-н Тамура жил один, поэтому тело обнаружили только через два дня. Г-н Тамура получил несколько глубоких колотых ран в грудь, которые были нанесены острым ножом для разделки мяса. Можно полагать, что смерть наступила практически мгновенно из-за обильного кровотечения из сердца и легких. У г-на Тамуры сломано также несколько ребер: видимо, убийца обладал довольно большой физической силой. На данный момент полиция ничего не сообщала об отпечатках пальцев, оставшемся после смерти г-на Тамуры имуществе и других связанных с его убийством обстоятельствах. Подозреваемых в совершении этого преступления пока, по имеющимся данным, тоже нет.
Судя по отсутствию беспорядка в доме и тому, что ценности и бумажник покойного остались нетронутыми, есть мнение, что убийство было совершено на почве личной неприязни. Дом г-на Тамуры расположен в тихом районе. Соседи не слышали никаких подозрительных звуков в то время, когда произошло преступление, и не скрывали удивления, узнав о нем. Г-н Тамура жил, не выделяясь, с соседями почти не общался, и никто в округе не заметил ничего необычного.
Г-н Тамура жил вместе с 15-летним сыном. По словам приходившей к ним женщины, дней десять назад он куда-то исчез. Все это время его не видели и в школе. Полиция уточняет его местонахождение.
Кроме дома, г-н Тамура имел в городе Мусасино офис-мастерскую. По словам работающей там секретарши, все дни накануне убийства он работал там как обычно. А в день убийства она несколько раз пыталась позвонить ему домой по делу, но все время включался автоответчик.
Г-н Тамура родился в 2… году Сева в городе Кокубундзи, префектура Токио. Поступил на факультет ваяния Токийского университета искусств. С тех пор он создал большое количество отличающихся яркой индивидуальностью работ и вызвал много разговоров о новой волне в искусстве ваяния. Его свежий, оригинальный стиль, выходящий за рамки существующих представлений и воплотившийся в теме последовательного предметного выражения подсознания, снискал мировое признание. Наибольшей известностью пользуется крупная серия работ мастера, объединенная общим названием «Лабиринт». В этих работах скульптор посредством раскрепощенной безудержной фантазии стремится к красоте и вдохновению, облеченным в форму лабиринта. Г-н Тамура – почетный профессор Университета искусств **; на проходившей два года назад в Музее современного искусства в Нью-Йорке выставке…
Дальше я читать не стал. В газете были снимки – ворота нашего дома и фото отца, сделанное, когда он был помоложе. С ними газетная полоса выглядела довольно зловеще. Сложив вчетверо газету, я бросил ее на стол. Молча присел на кровать, закрыл глаза руками. В ушах стоял глухой гул. Гудело долго, на одной и той же ноте. Я потряс головой, но гул не прекращался.
Я был в своей комнате. Начало восьмого. Мы с Осимой только что закрыли библиотеку. За несколько минут до этого на своем тарахтевшем «гольфе» укатила домой Саэки-сан. В библиотеке только мы вдвоем. И этот непрерывный, действующий на нервы гул в ушах.
– Газета позавчерашняя. Статья появилась, когда ты сидел в горах. Я прочитал и подумал: а этот Коити Тамура случаем – не твой отец? Потому что многое совпадает. Конечно, надо было вчера тебе сказать, но я посчитал, что тебе лучше сначала устроиться здесь как следует, а уж потом…
Я кивнул, не отрывая ладоней от глаз. Осима сидел нога на ногу за столом на вращающемся кресле и смотрел на меня. Сидел и молчал.
– Это не я его убил.
– Понятное дело, – сказал он. – Ты же в тот день до вечера просидел здесь, в библиотеке, читал. По времени никак бы не получилось: съездить в Токио, убить отца и снова вернуться в Хакамаду.
Однако у меня такой уверенности не было. В голове я высчитал, что отца убили как раз в тот день, когда у меня вся Рубаха оказалась выпачкана кровью.
– Но тут написано, что полиция тебя разыскивает. Видно, как важного свидетеля.
Я кивнул.
– Пожалуй, все будет проще, если тебе не прятаться и не бегать, а прийти здесь в полицию и четко доказать свое алиби. Я, конечно, тоже подтвержу.
– Но тогда меня отправят в Токио.
– Да уж, наверное. У тебя же такой возраст, что ты должен получить обязательное образование. Разъезжать, куда захочешь, ты не сможешь. По идее, у тебя еще должен быть опекун.
Я покачал головой.
– Я никому ничего объяснять не собираюсь. И возвращаться не хочу – ни домой, ни в школу.
Осима замолчал и взглянул мне прямо в глаза.
– Это ты сам решай, – тихо сказал он. – Я считаю, у тебя есть право жить так, как ты хочешь. А сколько лет человеку – пятнадцать или пятьдесят один – не важно. Но, к сожалению, моя точка зрения с общепринятой не совпадает. Допустим, ты выбираешь такой путь: «Никому ничего объяснять не собираюсь. Да пошли вы все». В таком случае тебе придется долго уклоняться от встреч с полицией, избегать общества. Это сурово! Тебе всего пятнадцать лет пока, много еще впереди. Ты как? Готов?
Я молчал.
Осима взял газету и еще раз проглядел заметку.
– Они пишут, у отца твоего, кроме тебя, никого нет.
– Мать еще есть и сестра. Но они давно ушли из дому и где сейчас – не знаю. Но даже если бы и знал… Все равно они на похороны вряд ли поедут.
– Ну а если бы тебя не было, кто после смерти отца всем бы занимался? Я имею в виду похороны, разные дела…
– Там же написано: секретарша есть, которая с ним работала. Она может. Она в курсе и, думаю, сделает все, как надо. Мне отцовского наследства не надо. А дом и имущество… Пусть делает, что хочет. Продает…
«От отца у меня только гены», – подумал я.
– У меня такое впечатление, что ты не сильно жалеешь, что отца убили? – осторожно заметил Осима.
– Конечно, жалко, что так вышло. Все-таки по крови он мне отец. Но по правде сказать, я больше жалею, что он раньше не умер. Понимаю, жестоко так об умершем, но…
Осима покачал головой.
– Да, пожалуйста. Как раз сейчас ты имеешь право быть откровенным.
– Тогда я…
В голосе не хватало нужной твердости. Мои слова не находили адресата, их тут же засасывало куда-то в пустоту. Поднявшись со стула, Осима сел рядом со мной.
– Осима-сан! – начал я. – Вокруг меня все время что-то происходит. Отчасти это зависит от меня, а кое-что случается помимо моей воли. Но я перестаю понимать, как отличить одно от другого. Вот, например, я считаю, что это мое решение, а выходит так, будто все уже заранее определено. Кажется, я просто исполняю то, что кто-то где-то за меня решил. И сколько ни думай, сколько ни лезь из кожи – бесполезно. Хуже того – даже начинает казаться, что чем больше дергаешься, тем быстрее себя теряешь, превращаешься в какого-то мутанта. Слетаешь с катушек. Для меня это слишком. Да нет, точнее сказать: страшно делается. Просто, когда я начинаю об этом думать, весь цепенею.
Осима положил руку мне на плечо. Я почувствовал тепло его ладони.
– Хорошо. Но даже если все так, как ты говоришь, даже если у тебя на роду написано, что все твои решения и усилия – напрасный труд, все равно: ты – это ты и никто другой. Совершенно точно. Остаешься самим собой и движешься вперед. Не беспокойся.
Я поднял на него глаза. В его словах чувствовалась какая-то странная убедительная сила.
– А почему вы так думаете?
– Да потому что во всем этом есть своя ирония.
– Ирония?
Осима заглянул мне в глаза.
– Слушай, Кафка. На том, что ты сейчас переживаешь, построено много греческих трагедий. Не человек выбирает судьбу, а судьба – человека. В этих трагедиях – именно такое мировосприятие. Трагедия человека, как это ни комично, не в его недостатках, а скорее в достоинствах. По Аристотелю, во всяком случае. Понимаешь, о чем я говорю? Ситуация становится все трагичнее и виноваты здесь не недостатки, а добрые качества. Наглядный пример – «Царь Эдип» Софокла. Причины трагедии Эдипа – не в лени или глупости, а в отваге и прямоте. И тут невольно рождается ирония.
– Но не спасение.
– Раз на раз не приходится, – сказал Осима. – Бывает, спасения и нет. Но в то же время ирония делает человека глубже, масштабнее, открывает ему путь к спасению на более высоком уровне. Дает возможность определить универсальные потребности. Вот почему и сегодня греческие трагедии много читают, и они – один из образцов настоящего искусства. Повторюсь, но весь мир – это метафора. На самом деле никто отца не убивал и с матерью не сожительствовал. Ведь так? Короче говоря, через механизм метафоры мы воспринимаем иронию. Становимся внутренне богаче.
Весь в своих мыслях, я молчал.
– Кто-нибудь знает, что ты уехал в Такамацу? – спросил Осима.
Я покачал головой:
– Я сам все придумал. Никому не говорил. Думаю, никто не знает.
– Тебе надо отсидеться в этой комнате какое-то время. За стойкой пока не показывайся. Вряд ли полиция тебя выследит. Но если все-таки поднимется какой-нибудь шум, лучше будет перебраться в Коти, в горы.
Я взглянул на него и сказал:
– Если бы не вы, Осима-сан, я бы пропал. Как хорошо, что я вас встретил. Я же здесь совсем один… Больше рассчитывать не на кого.
Улыбнувшись, Осима убрал руку с моего плеча и посмотрел на ладонь.
– Да ладно тебе. Не встретил бы меня, нашел бы какую-нибудь другую дорогу. Не знаю, почему, но у меня такое чувство. Есть в тебе такое, что заставляет так думать.
Осима встал и взял еще одну газету со стола.
– Кстати, посмотри, что накануне написали. Маленькая заметка, но интересная. Поэтому я и запомнил. Случайное совпадение, наверное. Тоже недалеко от твоего дома случилось.
Он протянул мне газету.
РЫБА С НЕБА!
ТОРГОВУЮ УЛИЦУ В НАКАНО ЗАВАЛИЛО РЫБОЙ –
ДВЕ ТЫСЯЧИ СЕЛЕДОК И СТАВРИД
29 мая, около шести часов вечера, в Накано, …-й квартал Ногата, к изумлению местных жителей, с неба свалились около двух тысяч селедок и ставрид. Кроме двух женщин, пришедших на торговую улицу за покупками и получивших легкие ушибы от падавшей рыбы, никто не пострадал. Как говорят, погода во время происшествия была ясная, небо практически безоблачное, при отсутствии ветра. Многие рыбины были еще живы и прыгали по мостовой…
Прочитав короткую заметку, я вернул газету Осиме. Автор выдвигал какие-то предположения, пытаясь объяснить происшествие, однако ни одному не хватало убедительности. Полиция ведет расследование, рассматривая версии хищения и хулиганства. Управление метеослужбы заявило, что с точки зрения метеорологии для падения рыбы с неба не было никаких предпосылок. Пресс-атташе Министерства сельского хозяйства, лесоводства и рыболовства от комментариев пока воздержался.
– Есть у тебя какие-нибудь соображения по этому поводу?
Я покачал головой. Никаких соображений у меня не было.
– За день до того, как твоего отца убили, неподалеку от вашего дома с неба свалились две тысячи селедок и ставрид. Что ж, это простое совпадение?
– Скорее всего.
– А еще в газетах писали: той же ночью на Томэе, на стоянке в Фудзикава, с неба падали пиявки. В большом количестве. И все в одно и то же место, на маленький пятачок. Из-за этого несколько машин столкнулись, правда, без серьезных последствий. Здоровые, говорят, были пиявки. Почему их столько нападало, объяснить никто не может. Ветра почти не было, ночь стояла ясная. Что скажешь?
Я покачал головой.
Осима сложил газету и продолжал:
– Таким образом, происходят странные, необъяснимые вещи. Возможно, конечно, между ними нет никакой связи. Может, это всего-навсего совпадение. Но мне это не дает покоя. Что-то во всем этом есть.
– А может, тоже метафоры? – предположил я.
– Все может быть. Хотя что это за метафоры, когда с неба ставрида падает, селедки, пиявки?
Я замолчал, долго пытаясь придать словесную форму тому, чего нельзя выразить словами.
– Осима-сан… несколько лет назад отец мне такую вещь напророчил…
– Напророчил?
– Я еще никому этого не рассказывал. Думал, все равно никто не поверит.
Осима молчал, но его молчание подталкивало к тому, чтобы выговориться.
– Скорее это не пророчество, а проклятие. Он его много раз повторял. Будто долотом вырубал каждую букву в моем сознании.
Я сделал глубокий вдох. И еще раз убедился в том, что мне предстояло произнести. Конечно же, можно было и так обойтись, ведь это было здесь, со мной. Всегда. Однако требовалось еще раз как следует взвесить…
И я сказал:
– Когда-нибудь этой самой рукой ты убьешь своего отца и будешь жить со своей матерью.
Стоило мне сказать это, облечь в слова, как душу наполнила пустота. В этом полом пространстве гулким металлом стучало сердца. Осима, не меняясь в лице, долго смотрел на меня.
– Когда-нибудь этой самой рукой ты убьешь своего отца и будешь жить со своей матерью… Так он сказал?
Я закивал.
– Абсолютно то же самое напророчили царю Эдипу. Ты понимаешь, конечно?
Я опять кивнул:
– Но это не все. У меня же есть сестра, она на шесть лет старше. Так вот, отец говорил, что, быть может, когда-нибудь я 6уду жить с сестрой.
– Отец тебе это пророчил?
Читать бесплатно другие книги:
