Час полнолуния Васильев Андрей

Глава третья

– Наболтался с покойницей? – проворчал Вавила Силыч, вылезая из-за холодильника. Он словно ждал моего приглашения. – Не приваживай их к дому, Александр, не приваживай! Нечего им тут шататься!

– Да я и не приваживаю, – возразил я, включая чайник, который немедленно зашумел. – Она у меня одна и есть, вот эта «помогайка». Славная девчушка, жалко, что мертвая.

– Не слушаешь ты меня, а зря. – Вавила Силыч покачал головой. – А ты чего сам на стол накрываешь? Этот-то где?

– Дрыхнет, – рассмеялся я. – Без задних лап. Чаю надулся с булкой изюмовой, телевизора насмотрелся и ухо теперь давит. Да и пусть его. Сейчас разбудишь, он два часа будет ворчать и сопеть.

– Разбаловал ты его совсем, – пожурил меня подъездный. – Он тебе на шею сел и лапы свесил, а ты и рад!

– На меня где сядешь, там и слезешь, – парировал я его фразу. – Ничего, вот сейчас подсохнет земля маленько, мы в Лозовку поедем. Там он у меня поработает вволю. Огород вскопает, листву соберет прошлогоднюю, деревья побелит. Да мало ли что я придумать могу? У меня богатое дачное прошлое, мама постаралась. Кстати, Вавила Силыч, не хочешь с нами? Воздух, тишина, рыбалка. А что? Неужто тебе отпуск не положен?

– Шутник, – фыркнул подъездный. – Кабы мог – поехал бы. Но ты же знаешь, что мне от дома далеко да надолго не отойти.

– Жалко, – не кривя душой произнес я. – Правда, жалко. Хорошо бы время провели. Слушай, у меня только сушки есть и сухари с сахаром. Не успел в магазин сходить.

– Ничего нет, говоришь? – покосился подъездный на комнату, откуда раздавалось Родькино похрапывание. – Или просто кто-то жрет так, что скоро поперек себя шире станет?

– Да запрягу я его в работу. – Мне было сложно удержаться от смеха, но все же удалось это сделать. – Запрягу. Ну хочешь, к себе его бери на недельку опять. Небось есть, чем занять?

– А то! – мигом успокоился подъездный и отпил чаю. – Весна, дело любому найдется, даже такому никчёме. О чем хотел поговорить? Не про это недоразумение мохнатое поди?

– Нет. – Я пододвинул подъездному вазочку с сушками. – О другом. Я тут собираюсь кое с кем повидаться, и не могу тебя об этом не предупредить.

– Александр, мне очень приятственно, что ты во мне видишь не просто суседушку, – чуть не поперхнулся Вавила Силыч. – Но обо всем, что ты делаешь, советоваться все ж таки не след! Я тебе, чай, не родитель, да и ты уже не несмышленыш.

– Да не о том речь, – рассмеялся я, похлопав его по спине. – Хотя совет умудренного жизнью подъездного, понятное дело, лишним никогда не станет. Сейчас о другом речь. Мне с марой надо пообщаться, а без ведома обчества и твоего лично, творить такое в нашем доме не хочу. Я помню, как оно прошлый раз вышло, так что решил проявить уважение и с тобой посоветоваться.

– Мара? – насупился Вавила Силыч. – Опять? Вот на кой тебе эта погань, а? Ладно, иные зелья ты варить стал такие, что оторви да брось. Мертвячек привечаешь – тоже пусть их, хоть и не к добру это. Но отродье темной госпожи сызнова сюда тащить…

– Мне тоже радости ее видеть никакой нет, – стоял на своем я. – Но – надо. Человека она убивает, понимаешь? И в этом есть моя вина. Ну да, человек тот, прямо скажем, так себе, но не настолько, чтобы я желал ему смерти.

– Предупреждал ведь я тогда тебя! – помахал у моего носа крючковатым пальцем подъездный. – Говорил! Но ты же неслух!

– Согласен, – понурил голову я. – Признаю. Но и ты пойми – что мне тогда известно было? Хрен да маленько. Вот и наломал дров, теперь исправлять надо. Вавила Силыч, ты бы с Кузьмичом перекинулся парой слов по этому поводу прямо сейчас, а? Чтобы в дальний ящик не откладывать. А то он опять со своей кувалдой примчится, зашибет еще кого по дороге.

– Этот может, – согласился Вавила Силыч. – И остальных за собой притащит.

– Вот потому и прошу тебя – предупреди их всех, что скоро гостья ко мне пожалует. Ненадолго, пусть не волнуются. Там разговора минут на пять-десять, не больше.

– Ты в этом уверен? – хмуро осведомился подъездный. – Мары – древнее зло, его так просто под лавку не загонишь. Один раз ты уже оплошал, с чего думаешь, что теперь все по-твоему выйдет?

– Времена меняются. – Я встал и подошел к окну. – Раньше мне хотелось жить так, чтобы грешным делом никого не обидеть.

– А теперь?

– А теперь понял, что не бывает такого. Каждый поступок, какой бы он ни был, ведет к тому, что кто-то доволен будет, а кто-то нет. Невозможно всем угодить и самому при этом в стороне остаться.

– Так-то оно так. – Вавила Силыч допил чай, перевернул чашку и положил ее на блюдечко. – Только ты, Александр, не забывай, что вокруг тебя другие люди живут, вот что важно. Ну и мы тоже, нелюди. Я слова подобные раньше слыхал уже, и те, кто их произносил, не всегда хорошо дни свои заканчивали. Да вот хоть бы в позатом веке чего у меня приключилось! Жил я тогда в деревне Коньково, там, где яблоневые сады раньше были знатные. У, какие сады! На всю первопрестольную наши яблоки славились!

– Вавила Силыч, луна бледнеть начала, – виновато произнес я. – Давай дело сделаем, а потом я твою историю послушаю.

Хотя тут вопрос был не только в луне. Мне хотелось побыстрее закончить то неприятное дело, которым, без сомнения, являлось общение с марой.

Подъездный покосился на меня, укоризненно вздохнул и нырнул в щелку, которая разделяла столешницу и плиту.

– Как он это делает? – уже в сотый раз спросил я сам у себя, причем вслух. – Вот где она, магия-то!

Минут через пять подъездный вернулся, правда, выбрался на этот раз из вентиляционного отверстия, аккуратно приподняв перед этим решетку.

– Сам понимаешь, запретить мы ничего не можем, – взобравшись на табуретку, сообщил мне он. – Ты ведьмак, тебе подъездные не указ. Да ты и сам это все прекрасно знаешь.

– Знаю, – кивнул я. – Но вас я давно не как соседей воспринимаю, а как друзей. Потому со всем почтением отношусь.

Было видно, что подъездному приятны эти слова, на что, собственно, и был расчет. По сути, он ведь прав – мне их разрешение не нужно, я волен делать то, что захочу. Но мне в этом доме еще жить, так что рубить с плеча – это очень плохая политика. И потом – их дружба дорогого стоит, подъездные большая сила в пределах охраняемой ими территории, и мне надо точно знать, что в случае чего они встанут за моей спиной.

Ну и наконец – мне на самом деле не хочется портить с ними отношения. Я к ним привык.

– Кузьмич поворчал, понятное дело. – Мой гость хрустнул сушкой. – Но раз надо – значит, надо. Мы тебе доверяем, Александр, потому что знаем, что зла в тебе нет, кто бы что ни говорил.

А кто и что им говорил, интересно? Такие фразы просто так не произносятся. Сейчас выяснять не стану, но заметочку в памяти надо поставить.

– Побудешь здесь, пока я с ней беседовать стану? – спросил я у него. – Или не желаешь ей на глаза показываться?

– Побуду, – согласился Вавила Силыч. – С марами лишний раз здоровкаться не люблю, сам знаешь, но для твоего спокойствия – почему бы и нет?

Полагаю, мое спокойствие тут не главное. Убедиться хочет, что эта сущность в доме не останется. Или еще в чем.

Но это его право. Собственно, для того я ему и предложил остаться, понимая, что он все равно попросит меня об этой услуге.

Для призыва у меня все было готово, травы я еще днем разложил по миниатюрным яноми. Это такие японские чашки без ручек. Они, как правило, вообще невелики по размеру, а эти и вовсе были крохотные, а потому очень удобные для хранения ранее отмерянных составляющих того или иного зелья. Я их на «Али-экспрессе» зимой увидел и сразу заказал, причем три комплекта. Про запас. И не ошибся. Две Родька уже расколотил, а одну я Вавиле Силычу подарил. Очень она ему понравилась.

Потрескивала спиртовая таблетка в горелке, переливался сине-зеленым оттенком пар над емкостью с бурлящим зельем, а я знай начитывал заклинание призыва, время от времени поглядывая в книгу, лежащую на столе, и в душе поругивая себя за кривоватый почерк.

Да-да, уже не чужие записи цитирую, а свои собственные. Одна за другой страницы книги заполняются. Как вернусь из Нави от Мораны, так сразу с дивана вскакиваю – и давай переносить на бумагу все, что успел услышать и запомнить. Нужно, не нужно – все записываю. В том числе сюда попало и это заклинание призыва, позволяющее вызвать мару во плоти.

Одно плохо – каждая написанная мной страница убирает лист из начала или середины книги, тем самым постоянно сокращая доступ к мудрости моих предшественников. Я, помню, в самом начале гадал – это как же так, столько народу в ней писало, а она не сильно и толстая? Пусть даже время от времени одни листы сменяются другими. Вот и ответ – делая свои записи, ты волей-неволей расстаешься с чужими. А когда эта книга перейдет к следующему владельцу, то она снова будет в том виде, какой попала ко мне. Только уже и с моими текстовыми вставками.

Хотя, может, оно и правильно. Чужая мудрость – вещь нужная, но полагаться на нее во всем не стоит. Все время читая чужое, своего не напишешь.

Ну и потом – а память мне на что? Некоторые вещи надо наизусть знать, не рассчитывая на то, что останется возможность постоянно куда-то подглядывать.

И, наконец, – голову тоже надо включать. Лично я не поленился и часть новогодних праздников потратил на то, что напечатал большинство рецептов в «Ворде», а после сохранил их на флешке, которую убрал в сейф. Двадцать первый век на дворе, есть ведь и альтернативные источники хранения информации.

– Всё, – выдохнул я и поморщился от редкостно вонючего запаха, повалившего от плошки. – Сейчас, по идее, должна пожаловать. Вавила Силыч, форточку не откроешь? Ну до чего вонюча эта емулия! Бррр!

А без нее никак. Емулия желтая полезнейшая травка, хоть и называется неприглядно. Я на ее основе уже и зелье одно сварил, про запас. Нет-нет, не яд. Емулия – травка-миротворец. Если ее в сушеном виде под порог дома своего врага положить, то он перестанет против тебя коварные планы строить. Не любить не перестанет, но злоумышлять прекратит на какое-то время. А если ему пару капель отвара, что у меня в сейфе лежит, в чай добавить, то, возможно, он даже предложит тебе вместе пойти и выпить на брудершафт. Опять же – мера будет временной, но за пару часов, что зелье действует, можно решить какие-то вопросы добром. Или бумаги подписать. А то и дарственную, особенно если совместить зелье из емулии еще кое с чем из моих запасов.

И в нынешнем рецепте без нее никак. В данном сборе трав она как ключ – закрывает маре двери к моему сознанию. Мары большие мастера по части влезть в душу, теперь я это точно знаю. Ну да, со мной они вряд ли рискнут такое провернуть, я под защитой их создательницы, но кто знает? Особенно если учесть тему, на которую мы общаться станем. Так что без емулии не обойтись.

Летом, на Ивана Купалу, надо будет ее запасы пополнить. Она ведь только на эту праздничную ночь в силу входит, в остальное время это просто трава, которую даже в чайный сбор не добавишь. А вот на Купалу – да, большую мощь набирает. Да и не она одна, в эту ночь мне столько всего собрать надо будет – ужас. Без помощи дяди Ермолая и его лесных троп точно не справиться. И Родьку с собой возьму, нечего ему тут бока отъедать, пусть по первой росе побегает, травы пособирает.

А еще непременно надо к летнему солнцестоянию на родительскую дачу наведаться, мандрагыр, обещанный тамошним Лесным Хозяином, выкопать. У меня запас почти весь вышел. Да там и был-то хрен да маленько, прямо скажем.

Я и нож деревянный припас, у одного родновера-мастера на заказ сделанный. Из дуба, золотистый, как солнце! Правда, цвет этот не природный, он таким стал после того, как я его в семи травах да семи водах проварил, по рецепту Митрофана, Евстигнеева сына. Мандрагыр только таким брать надо, деревянным. Если он сталь почует, то сразу в землю уйдет, и фиг его потом поймаешь. В мандрагыре ума нет, а вот душа – есть, потому он для бесплодных и является первым средством. Так сказать – одушевляет их усилия, потому они и ведут к последующему результату.

Мне тогда Хозяин сказал, что корень у него вызрел знатный. Хорошо бы, если так. Очень он мне нужен.

За всеми этими мыслями я не сразу услышал тихие шаги в коридоре, в отличие от Вавилы Силыча, который мигом насторожился.

Кухонную дверь толкнули, она беззвучно отворилась, и к нашей компании присоединилась уже знакомая мне девчушка лет шести с невероятно серьезным лицом. Она подошла к столу, залезла на пустой табурет, свесила вниз ноги и уставилась на меня.

Надо заметить, что с последней встречи мара изменила свой образ. Тогда это была маленькая крестьянка с картины Васнецова, в лапотках и платочке, сейчас же передо мной сидела вполне себе обычная городская девчушка, то ли из старшей группы детсада, то ли даже первоклассница.

Черная короткая блестящая курточка с молниями, юбка, розовые колготки, модные полусапожки и забавная шапка с надписью «New York».

– Спиннер подарить? – вместо приветствия спросил я у гостьи. – Просто тогда образ будет завершенным. Сейчас их все крутят.

Она молча протянула руку, в которую я положил обещанный предмет, взяв его с подоконника. Он у меня там года два лежал. Понятия не имею, откуда он взялся, наверное, Маринка забыла.

Мара крутанула лопасть спиннера раз, потом другой, послушала его жужжание, поднеся к уху, а после уверенно запихала в карман курточки.

– Надо соответствовать, – наконец одарила она нас своей первой фразой. – Все изменилось, старые маски никуда не годятся. Зачем звал?

– Надо кое-что выяснить. – Я оперся спиной на столешницу. – Сразу оговорюсь – мне не нужен конфликт. Я его не боюсь, но считаю, что худой мир лучше доброй войны.

Холодная улыбка уверенной в себе древней нечисти, появившаяся на детском личике, признаюсь, впечатляла.

– Ты нарушила наш договор, – продолжил я. – Ты убиваешь человека, который тебе не принадлежит.

Увы, но речь идет о Силуянове. Некоторое время назад я случайно узнал, что он снова загремел в психушку. Мол – опять у него начались ночные кошмары, чуть жену не придушил и орет, что у всех окружающих его людей черные глаза без зрачков. Само собой, к нему сразу вызвали крепких санитаров, а после с «мигалкой» отправили в больницу имени Петра Петровича Кащенко, где ему поставили диагноз «шизофрения», добавили к этому словосочетание «весеннее обострение», выписали таблетки и препроводили в помещение без зеркал и дверных ручек. А куда еще его такого девать?

Вот только меня не обманешь. Нет, умом он, может, и вправду начал трогаться, вот только весна тут ни при чем. Это симптомы другой болезни. В определенном смысле – рукотворной.

И виной тому я. А значит, мне и исправлять свою ошибку.

– Я голодна, – возразила мне мара. – Ты обещал мне дать другого человека, но не дал. Теперь я беру то, что могу.

– Не обещал, – покачал головой я. – Сказано было, что ты будешь призвана, когда появится ясность в происходящем вокруг меня.

– Прошло достаточно времени, – заметила мара. – Ты настолько неповоротлив, что тратишь полгода на выяснение того, кто твой друг и кто твой враг? Тогда мне точно можно не считаться с твоим мнением. Я убью тебя быстрее, чем ты поймешь, что именно произошло.

– Ты – меня? – мне даже смешно стало. – Попробуй. Вот он я, перед тобой. Рискни, посмотрим, что получится.

– Засовы на твоей душе не провисят вечно, – резонно заметила мара. – Раньше или позже они падут.

– И ты все равно не посмеешь ко мне даже приблизиться, – процедил я. – Мне это известно, и тебе тоже. Я избран той, кому ты служишь. Ты готова пойти против ее воли?

– Ты слишком самоуверен, – резонно возразила гостья. – Сегодня милость нашей матери с тобой, но что будет завтра?

– А завтра я буду сильнее, чем сегодня. Ты мудра и опытна, ты же все видишь.

– Вижу, – призналась мара. – Наш мир все сильнее растворяет тебя в себе. Но ты все еще человек. Ты не готов убивать ради забавы или преследуя свою выгоду. Ты не желаешь без жалости отдавать чужие жизни тем, кому они нужны. Ты все еще живешь под Солнцем, а не под Луной. Потому я не боюсь тебя. Ты слаб.

– В чем-то ты права, – признал я. – Но не во всем. Да, я не готов убивать забавы ради, верно. Но тех, кто стоит на моем пути или не желает прислушаться к моим просьбам…

Договаривать фразу я не стал, вместо этого достал серебряный нож и, поймав отблеск электрического света лезвием, повертел им в воздухе.

Хорошее средство против таких, как она. Подарок Ровнина на Новый Год, он мне его с Женькой передал. Так сказать – «два в одном». Тут тебе и практическая польза, и тонкий намек, мол: «не шали, ведьмак, а то такой же в сердце получишь». Я не дурак, все понял. И Мезенцева тоже, потому что передала этот подарок сильно не сразу, не под бой курантов, а только под утро, когда собиралась домой. Да еще и глаза в сторону отвела.

– Повторюсь – мне не очень хочется переходить к взаимным угрозам и тем самым портить отношения, – спокойно продолжил я, убирая оружие. – Такие беседы никуда не ведут. Попугали друг друга и разошлись – какой в этом смысл? Цели не достигнуты, договоренности нарушены, будущее, которое для нас обоих могло стать радужным, уже не случится.

С такими как она не имеет смысла придерживаться правил переговоров, принятых в человеческом обществе. В беседах с ними не надо врать или давать пустые обещания, это может выйти боком. Здесь каждое слово понимается буквально и за него придется давать ответ. Мара – не человек, и этим все сказано. Она видит ситуацию по-другому, потому что мыслит иными категориями. В том году я этого еще не осознавал, но, как и было сказано, я учусь, может, не очень быстро, но все же – учусь.

Не стоит ждать милости от волкодлака в полнолуние. У него нет жалости к тому, кого он выберет своей добычей, ему все равно, кто перед ним – мужчина, женщина, ребенок, старик. Есть только голод дикого зверя, и он первостепенен. Человек – добыча, а у нее не спрашивают согласия на съедение.

Не стоит надеяться на сострадание гуля, если попал в его когти. Ему плевать на слова и мольбы, он их даже не поймет. Для него людская речь подобна плеску речной волны – шумит что-то, да и все. Он вскроет твое горло, а после затащит в темный теплый угол, чтобы ты немного подстух. Гули не едят свежатину, они любят мясо с запашком.

Дети Ночи – не люди. Не были они ими никогда, и в жизни не станут. А потому не стоит с ними разговаривать, уповая на понятия «элементарная логика» и «здравый смысл». Это верный путь к смерти, потому что в какой-то момент тебя просто могут убить, сочтя бесполезным и слабым. Здесь все решают совсем другие вещи. Ну и Покон, конечно же.

– Что я получу, если отпущу душу твоего бывшего врага? – бесстрастно спросила мара.

– Пока ничего, – так же холодно ответил я. – Но даю тебе слово ведьмака в том, что, если на моем пути появится человек, который будет мне мешать, ты получишь его целиком и без остатка. Сроки не назову, но такое раньше или позже случится.

Мара ткнула пальцем в сторону окна.

– Клянусь в том Луной, – верно истолковал я ее жест. – Теперь ты.

– Человек, который был отдан тобой на закланье, отныне не моя добыча, – покачала ножками мара. – Клянусь в том Луной и именем моей матери Мораны.

– Я тому свидетель, – буркнул Вавила Силыч. – Услышано и запомнено.

– Ведьмак, у меня еще послание. – Мара снова извлекла спиннер из кармана и крутанула его. – Моя мать опечалена тем, что ты не желаешь добра вам обоим. Ей нужна сила, тебе – тоже. Она просила подумать о том, что время летит быстро, и опасность подбирается к твоему дому все ближе и ближе. Твоя смерть будет означать для нее возвращение в мир Теней, а ей этого очень не хочется. И мне с моими сестрами – тоже. И даже дурам-Лихоманкам, которых ты поманил пальцем прошлой осенью, дав им надежду на то, что их не забыли.

– Буду рад снова увидеться с твоей матерью, – склонил голову я. – И лично сообщить ей то, что ее печали – мои печали. Она не желает меня видеть скоро как месяц, сам же я попасть в Навь не могу, и это ей прекрасно известно.

– Человеческая кровь – ключ от всех замков, – почти пропела мара. – И тебе это прекрасно известно. Открой дверь один раз, а после все станет гораздо проще.

Подъездный скрипнул табуретом, как видно, от эмоций. Не сомневаюсь, он знает, как двери в мир за Кромкой открываются. Их брат вообще много про что в курсе, только говорить мне они ничего не хотят. От греха, надо полагать.

– Сиди смирно, – велела ему нежить. – Ты кто? Видок. Вот и не мешай нам.

– Он гость, и он в моем доме, – немедленно осек ее я. – Как и ты. Помни про это, мара, и уважай законы хозяина этого места.

– Пусть будет так, – согласилась она. – Все, луна заходит, и мне пора. Слова сказаны и услышаны, клятвы даны и будут исполнены.

– Передай поклон Моране, – попросил я ее. – Скажи, что жду встречи.

Девочка кивнула, слезая с табурета, а после ушла в коридор, прикрыв за собой дверь. Вавила Силыч почти сразу последовал за ней, но там никого не было.

– Убралась, – выдохнул он, проведя лапой по лбу. – Уф, до чего страшная! Чего ты с ней из-за меня-то сцепился? Я не гордый, меня ее слова не трогают совершенно.

– Потому что нечего на моих друзей бочку катить, – проворчал я. – Может, еще чайку?

– Да нет, пойду, – подъездный спрыгнул с табурета. – Своих успокою.

– А рассказать про то, что в Коньково случилось? – напомнил я ему. – Кстати – почти моя малая родина. Я сам из Теплого Стана родом.

– Да какой там, – отмахнулся подъездный и нырнул под плиту. – Не до рассказов.

Впрочем, секундой позже вывернулся оттуда ужом, и, глядя мне в глаза, произнес:

– Скверную ты клятву дал этой ночью, Александр. Скверную. Не мне тебя судить, но такой долг на себя брать было ни к чему, даже для чьего-то спасения.

– Знаю, – развел руками я. – Но по-другому бы не вышло. И потом – ты же не думаешь, что для меня дальше всё розами усеяно будет, с которых кто-то колючки ободрал? Жизнь чем дальше, тем веселее.

– Нельзя с этими змеюками ни о чем договариваться, – упорствовал Вавила Силыч. – И уж тем более с матерью ихней. Я ведь давно почуял, что ты дорожку к ней протоптал, но молчал, потому как не мое это дело. И дальше молчать буду, чтобы имя ее здесь, в дому нашем, не звучало. И тебя о том прошу.

– Обещаю, – приложил ладонь к сердцу я. – Да не переживай ты так. У меня тяги к темным делишкам и навьим забавам как не было, так и нет. Оно мне надо? Видишь же – свои собственные ошибки пытаюсь исправить, которые наворотил еще осенью.

– Главное – новых не наделай, – вроде как отошел подъездный. – Похужее.

Он ушел, а я сел за стол и отхлебнул остывшего чаю. Мне не давала покоя одна вещь, а именно то, что мара знала, чем недовольна ее госпожа.

Откуда?

Ответ один, и он очевиден – от нее самой. Значит, что? Они общаются. Вопрос только в том, как именно? В смысле – лично или мысленно, сквозь границу миров. Если второе – то ничего. А вот если первое, то это не очень хорошо. Это значит, что отдельные личности туда-сюда шастать начали, и ничего хорошего от этого факта ждать не стоит. Сегодня мара, завтра какой-нибудь упырь, а послезавтра кто? Ведьма или мой собрат-ведьмак? Кто знает, чем это кончится? Мало ли кто там еще очухался, в Нави? Опять же – кто обитает на том берегу Смородины? Кого боится Морана? Морана, которой вон подъездные до судорог опасаются, даже столько веков спустя после ее исчезновения.

Но – вряд ли. Если бы все было так просто, я бы об этом знал. Тот же Нифонтов прискакал бы и начал орать, что это моих рук дело. Информаторы отдела 15-К наверняка бы донесли подобные вести до ушей своих покровителей. В чем – в чем, а в этом мне за минувшую зиму убедиться довелось. Чего стоит только дело с сердоликовой камеей из коллекции Пьеро де Медичи, в котором мне довелось поучаствовать пару месяцев назад. Замечу – как всегда добровольно-принудительно.

Так вот – они бы знали, таскайся кто в Навь, как к себе домой. И я бы тоже. В этом вопросе мы с отделом солидарны, нам обоим ни к чему гости из прошлого под боком.

Ох, как же все непросто на белом свете. А мне сегодня еще в «Р-индастриз» ехать, вместо того чтобы в кабинете спокойно кемарить. Или даже дома, предварительно плюнув на службу и сказавшись хворым.

Одна радость – красивая женщина меня завтраком накормит, причем, подозреваю, вкусным. В моей жизни такого давненько не случалось. Большинство бывших подруг готовить вовсе не умели, а моя нынешняя пассия вовсе сматывается с первыми лучами солнца, никак это не комментируя.

Так что аж чуть ли не со времен супружеской жизни подобного не случалось. Точнее – с той ее поры, когда мы еще не начинали день с перебранки. Славное то было время, ради правды. Безмятежно-счастливое. Жалко, что кончилось быстро, как и все хорошее в этой жизни.

Предчувствия меня не обманули, завтрак был неплох. Я, кстати, даже не знал, что иные рестораны довольно высокого уровня открываются в такую рань. Мне казалось, что они часов до двух закрыты.

– Сыт? – заботливо спросила Ряжская, когда я отодвинул от себя последнюю тарелку и удовлетворенно выдохнул воздух. – Доволен?

– Поспать бы, – доверительно сообщил ей я. – Часиков восемь.

– Вот это нет, – опечалилась она. – Оно бы неплохо, разумеется, но – нет. Паша нас на девять утра записал, так что пора ехать.

– Это что же, вы с мужем по записи общаетесь? – опешил я. – Однако!

– Несмешно, Смолин, – немного обиделась Ольга Михайловна. – Ты просто не представляешь, в каком ритме жизни он живет. Бизнес есть бизнес, случается, что и мне приходится окно в его расписании искать. И потом – я же не одна буду, а с тобой. Так-то я вопрос и по телефону могла решить.

– Ну, – обрадовался я. – Так и решите. А я не обижусь, что ехать никуда не надо. Только до банка меня подбросьте, хорошо?

– Встал и пошел, – приказала Ряжская. – Философ!

«Р-индастриз» меня не очень впечатлил. Обычное высотное офисное здание – стекло да металл. И внутри все то же, что и везде – ресепшн, турникеты, лифты с музыкой, приемная с секретаршей. Я даже заскучал.

А вот в кабинете Ряжского мне стало чуть повеселее. Скорее всего потому, что там обнаружился не только он, но и еще пара человек, которых я совершенно не планировал увидеть.

Глава четвертая

Впрочем, и сам кабинет меня удивил. Я ждал массивный стол с совещательной огурцеобразной приставкой для подчиненных, дипломы с медалями в рамках на стенах, большой глобус-бар в углу, возможно, мини-дорожку для гольфа. И, само собой, портрет президента страны на самом видном месте.

Не-а. Небольшой такой кабинетик, ничего лишнего, никакого пафоса. Только с портретом угадал, да отчасти со столом. Но только отчасти. Нет, он был массивный, добротный, но не из нынешних новомодных мебельных коллекций. Это был стол-ветеран, из тех, что в кабинетах наркомов стояли в сталинские времена. Мне, кстати, такие всегда нравились. Основательная штука, на века сделанная.

Так вот – по соседству с этим столом, у стеночки примостилась сладкая парочка – Алеша да Геннадий. Почти два богатыря. Один отвечает за безопасность в «Р-индастриз», второй у нас в банке, и хорошего от них ждать точно не стоит. Профессия такая у этих добрых молодцев – проблемы создавать всем, кроме руководства. А в некоторых случаях – и ему тоже. Не самому главному, разумеется, а тому, что помелкотравчатей.

Господин Ряжский, услышав, что в кабинет кто-то вошел, на секунду оторвался от монитора, за которым сидел, окинул нас взглядом и махнул рукой – мол, присаживайтесь. Волей-неволей пришлось пристроиться третьим в компанию безопасников, поскольку сидячих мест тут было всего ничего. Ольга Михайловна же вовсе занимать стул не стала, она подошла к мужу, встала за спинкой его кресла и уставилась в монитор.

– Думаешь, мы возьмем этот госзаказ? – секундой позже спросила она у него. – Там входной порог сумасшедший. И гарантия потом еще, тут без залога не обойтись. Хотя – о чем я? Все никак не привыкну, что это теперь не вопрос.

– Торги непринципиальны, все потом отобьётся, – ответил ей Ряжский. – Основная интрига в том, какую цену назовут за сутки до них. Да и сам заказ не столь важен. Ты понимаешь, о чем я? Главное – войти в обойму, занять в ней свое место.

Он коротко глянул на меня, после перевел взгляд на жену. Ну да, понятно. Недоволен, что при мне лишнее брякнул.

– Я слушаю, – бросил Ряжский мне. – Излагайте.

Меня так и подмывало изречь что-нибудь коронное и предсказуемое, вроде: «Я бы сейчас вздремнул» или «Помню, была у меня одна рыжая, с зелеными глазами и вот такими буферами». Но для шуток есть соответствующие время, место и компания. Здесь ничего из вышеуказанного не наблюдалось.

– Что именно? – уточнил я.

– То, зачем вы пришли, – блеснул стеклышками очков Ряжский. – И ради чего вызвали сюда этих господ. Ольга, в чем дело?

– У Соломина есть на тебя компромат. – Ладони женщины опустились на плечи мужа. – Да-да, дорогой. И на тебя, и на Рябчинского, и на Нудельмана. И на тех, кто нам помогает – тоже. И даже на меня. Верно ведь, Саша?

– Верно, – подтвердил я. – Кроме, разве, Нудельмана. Насчет этого товарища ничего сказать не могу, его имя в списках не фигурировало.

Но, возможно, и он охвачен заботой пронырливого Соломина. Просто Жанна по дороге половину фамилий растеряла. Я ж говорю – память у нее девичья. Даже в посмертии.

– Чушь, – поморщился Ряжский. – Что у него может на меня быть? Откуда? Думаю, ты дуешь на воду. И потом – откуда у этого молодого человека вообще может появиться подобная информация? Он, вообще, кто? И зачем ты его привела сюда?

О как. Ну я на приветственные транспаранты и объятия не надеялся, но на чашку кофе по знакомству, пусть и шапочному, рассчитывал.

А он даже не знает, кто я?

Или я за последнее время чересчур забронзовел, и потому ожидаю, что все сильные мира сего меня знать должны? Мне и Женька недавно сказала, очень уж нос кое у кого вверх задрался. И потому с этим «кое-кем» общаться становится все сложнее.

Может, зря я тогда ей довольно резко ответил? Может, это не у нее характер сродни верблюжьей колючке, а меня на самом деле заносить начало?

Ряжская тем временем что-то нашептала мужу в ухо, тот усмехнулся, побарабанил пальцами по столешнице и поинтересовался у меня:

– Ну и что вы, господин экстрасенс, увидели в своем магическом шаре?

И вот в этот момент я осознал, что на самом деле заигрался, пожалуй, немного. И все мои мысли о собственной значимости не более чем пыль.

Я ведь предвидел такой вопрос, но только там, дома, фразы, что вертелись в голове, казались разумными и весомыми, а здесь мне стало ясно, что они и не те, и не другие.

А я буду выглядеть смешно и глупо.

Почему? Да просто если прозвучит то, что я изначально собирался поведать этому товарищу, то мне колдуна можно будет и не опасаться. Он просто опоздает к раздаче, мной распорядятся другие люди, далекие от мира Ночи, но зато отлично владеющие всеми видами огнестрельного и холодного оружия.

Причем винить в этом будет некого, только непомерно разбухшее чувство собственного величия, в народе именуемое ЧСВ. Я отчего-то решил, что смогу превратить Ряжского в своего союзника и использовать в случае необходимости его людские ресурсы в своих целях. С чего мне подобное в голову пришло? Кем бы я ни стал за последнее время, мы все равно с ним пока в разных весовых категориях. В результате всегда решает опыт и знание жизни, в котором до него мне еще далеко.

Промолчать тоже нельзя. Нет, можно попробовать наплести невесть чего, только вот не поверит в это никто. Ни Ряжская, ни Геннадий. Они за минувшие полгода много чего видели, и кое-что поняли.

И соврать не вариант. Если Ряжский поверит, что в сейфе Соломина ничего на него нет, а потом бумаги всплывут, что вполне вероятно, то спрос опять же с меня будет. Крайний нужен всегда, и в данном случае я идеально подхожу на эту роль.

Короче – сам себя поймал. Сам капкан поставил, ногу в него сунул и теперь пытаюсь выбраться. Вывод – не играй на чужом поле, заранее не убедившись в том, что это тебе под силу.

– Что молчим? – поторопил меня Алеша. – Был задан вопрос.

– Саша, не переживай, – мягко произнесла Ряжская. – И не обращай внимания на тон Павла Николаевича. Он скептик и подвергает сомнению любые явления, которые не укладываются в его картину мироздания. И еще – здесь нет тех, кто желает тебе зла.

– Итак? – в голосе Ряжского прозвучали нотки недовольства.

– Разное там есть. – Я перебирал в голове все, что мне выложила накануне вечером Жанна, тщательно просмотревшая в сейфе бумаги, относившиеся к семейству Ряжских. Надо понять, о чем точно говорить не стоит. – Например, документы на строительство нескольких школ в одной далекой горной республике, ещё тем веком датированные. Акты, сметы, накладные с вашей подписью, в том числе, и о сдаче объекта. К ним еще фотографии прикреплены с пустырем и несколько допросных листов с отметками Следственного комитета, из которых следует, что там никто ничего никогда не строил.

Наверное, не тот пример я выбрал. Куда делся интеллигентный бизнесмен? За столом сидел волк, готовый прыгнуть. Какой волк? Тигр!

Все ж таки быстро я забыл Самое Главное Правило клерка – молчи обо всем, что может накликать на тебя беду. То есть – обо всем, что не касается еды, выпивки и баб.

– Дальше? – требовательно спросил у меня Ряжский. – Я жду.

– Да, собственно, это самое веское из того, что есть, – с улыбкой произнес я. – Остальное так, мелочи.

– Врешь, – безынтонационно сообщил мне Алеша. – Говори.

– Еще имеются бумаги о передачах долей компаний, занимающихся нефтянкой. – неохотно пробурчал я. – Документы о пропаже гражданина Селиверстова. По-моему – Селиверстова. Это точно все. Остальное на жестком диске. Я не вирус, внутрь залезть не могу.

– Лихо. – Ряжский откинулся на спинку кресла, сплел пальцы рук в «замок» и хмуро глянул на меня. – Ольга, как его бишь?

– Александр, – подсказала ему супруга. – Александр Смолин.

– Александр, примите мои извинения, – весело потер руки хозяин кабинета, немало меня тем удивив. – Думал, вы шаромыжник. Вижу – ошибался. Когда вы мне доставите эти документы? И все остальное, что есть в сейфе, это важно. Насколько я понимаю, для вас это не очень большая проблема?

– Никогда, – снова невесело посмеялся я про себя, припомнив недавние наполеоновские планы по использованию Ряжского в личных целях. Как в том анекдоте ситуация: «Я медведя поймал». Но – шутки шутками, а за подобную работу я не возьмусь точно. – Извините, взлом и проникновение не по моей части. Как, собственно, и добывание подобной информации в принципе. Просто я Ольге Михайловне отказать в выполнении ее просьбы не мог.

Ряжский коротко глянул на Алешу, тот мотнул подбородком, словно говоря: «нет». А, понятно. Хорошо, что я в марте, накануне праздников, в одной довольно-таки пикантной ситуации все-таки устоял перед чарами моей нанимательницы, хоть обстановка и шептала: «плюнь и возьми». Но – не стал. И правильно сделал. Рубль за сто – этот Алеша без всяких потусторонних соглядатаев все бы про то грехопадение узнал.

– Сказали «а», говорите и «б», – назидательно произнес Ряжский. – Если уж просьбу моей жены выполнили, то и мою тоже уважьте.

– Нет, – покачал головой я и ощутил, что сотрудники службы безопасности пододвинулись ко мне поближе. Кстати, я даже как-то и не заметил, что теперь сижу между ними. Ловки, шельмы. – Это не мой профиль.

– Смолин, Смолин, – как бы вспоминая, проговорил хозяин кабинета. – Это не вам Вагнеры бюстик во дворе банка установили?

– Ему, – подтвердил Геннадий.

– Если вы сейчас скажете, что он неплохо будет смотреться на моей могиле, я опечалюсь, – сообщил Ряжскому я. – Очень банальности не люблю.

– Даже не собирался. – Павел Николаевич рассмеялся. – За кого вы меня принимаете? За мафиози? Ну да, бизнес штука жестокая, особенно российский, но вас никто машиной сбивать не собирается и растворять в кислоте не планирует. Даже с учетом того, что вы видели и знаете то, чего не следует. Вы разумный человек, я в этом не сомневаюсь, а потому наверняка станете молчать. Тем более что ваше слово против моего ничегошеньки не стоит. Но я не понимаю, почему вы не хотите нам… Мне. Почему вы не хотите мне помочь? Повторюсь – я сначала вам не поверил. Да мне и теперь не очень понятно, как вы вообще узнали о существовании этого сейфа и о его содержимом. Ольга мне говорила про какие-то ваши необычные способности, но я, уж извините, в мистику не верю. Я материалист. Но это не мешает мне еще раз предложить вам оказать услугу компании, тем более что это входит в ваши обязанности. Вы же служите у нас? Так будьте любезны, выполняйте поручение вышестоящего руководства.

– Мне очень жаль, но в должностной инструкции нет пункта, вменяющего мне в обязанность совершение кражи со взломом, – вздохнул я. – Потому вынужден отказаться.

Кстати – я в самом деле ничем бы ему помочь и не смог. Жанна бесплотна, а я не «медвежатник». В принципе, возможно, Родька что-то подобное мог сотворить, есть у меня подозрение, что подобные штуки ему по плечу, но – нафиг. Это не моя война.

– Александр, оттайте уже, – вроде бы иронично посоветовал мне Ряжский, но только мне снова на мгновение показалось, что за столом сидит огромный и смертельно опасный хищный зверь. – Я знаю, о чем вы сейчас думаете. Вы прикидываете, каковы шансы на то, что уйдете отсюда домой на своих ногах.

Ошибочка. Отсюда я так и так уйду сам, без посторонней помощи. Булавку, пропитанную зельем, я в пальцах зажал еще до того, как в кабинет вошел. Алеша и Геннадий не те увальни, что меня зимой схомутали, но и ситуация немного другая. Эти двое сидят совсем рядом, один слева, другой справа. Два быстрых укола – и все. Затем останется только пустить в ход травяной сбор, который сделает Ряжских добрыми и покладистыми минут на двадцать, и быстро покинуть здание. А там что-нибудь придумается. Свалю в Лозовку, хрен меня там кто найдет. Дядя Ермолай к моему дому все дороги закроет, ни одна мышь не проскользнет. Или, как минимум, предупредит о незваных гостях, а в лесу меня поди поймай.

Но только это будет не жизнь. Я – и в бегах? Оно мне надо? И потом – месяц поскрываюсь, другой – а потом что? За Уральский хребет уходить? Или на Дон, к казакам, туда, где воля?