Вопреки Карпинская Настасья

Глава 32

Катя хлопнула дверью в туалете с такой силой, что над раковиной зазвенело зеркало. Закрылась от всего окружающего мира. Как будто это могло помочь убежать от самой себя!

Что же она натворила! Так гордилась своей выдержкой и терпением! Так хорошо справлялась со всем, что навалилось. ОН ведь ни о чем не догадывался до сегодняшнего дня. Наверняка, не догадывался. А теперь даже думать о том, к каким выводам мог прийти, было жутко.

Больше всего на свете страшила возможность показаться ему навязчивой. Напомнить о себе. Или еще хуже: заставить чувствовать вину. Одно дело, когда сама винила его в своих несчастьях, а совсем другое – когда подобное испытывал бы он.

Катя этого не хотела. Почему, почему она оказалась такой несдержанной? Ведь знала же, понимала давно, что все кончено. Что если бы она значила для него хоть что-то, он бы не смог уйти… тогда. И теперь бы не молчал, отводя ледяной взгляд.

Ей повезло: в туалетной комнате почти не было других посетителей, а редко забегающие девушки не обращали внимания на сжавшуюся в углу помещения фигурку. Катя застыла у узкого окна, от которого прилично сквозило. Отопление в институте до сих пор не включили, и к внешнему холоду прибавилась внутренняя истерическая дрожь. Девушка просто окоченела. Настолько, что дрожащими пальцами никак не удавалось расстегнуть сумку. Там почти непрерывно вибрировал телефон, а достать его не получалось. Никак. И кому только она так сильно понадобилась?!

Что же ей делать? Забирать документы и бежать отсюда? Других вариантов в голове не проскальзывало. Она же теперь не сможет взглянуть ему в глаза и вообще появиться на парах. О какой учебе может идти речь? И как жить дальше, если этого образования у нее не будет? Вытянуть другой институт казалось непосильной задачей. Начинать все с нуля… Опять… Не-е-ет!..

Катя заплакала, почти беззвучно, судорожно давясь рыданиями. Да, она жалела себя. Жалела и ненавидела. Эти чувства, смешавшись в один воспаленный комок, оказались даже сильнее тех, что она испытывала к отцу. Безысходнее. Страшнее. Тогда, в деревне, узнав всю правду о прошлом родителей, она нашла в себе силы жить. Теперь таких сил не было.

Девушка подняла зареванное лицо, заметив вошедшую одногруппницу Кристину. Глотнула очередной всхлип, пытаясь спрятаться от любопытных глаз.

– Ка-атька… Это что было такое? Вся группа гудит…

Конечно… Разве можно было рассчитывать на что-то другое? Скоро всему институту станет известно об истерике, которую она устроила перед деканом. А в купе со слухами, имеющими удивительное свойство разрастаться со скоростью звука, лучше вообще не думать о том, во что все может вылиться…

– Кать… Он искал тебя. Заходил на пары несколько раз. И у ребят спрашивал… Ты хоть понимаешь, что за такое выкинуть могут с факультета?

Заданный вопрос повис в воздухе: ответить все равно было нечего. Искал… Искал… Словно в подтверждение этому, опять завибрировал телефон, внезапно донося до сознания, КТО пытается к ней дозвониться. Ее затрясло еще сильнее. Кристина испуганно прошептала:

– Тебе домой надо. Белая вся… Хочешь, куртку твою принесу? Выйдешь тихонько через заднюю дверь… Там нет сейчас никого, я проходила только что.

Наверное, со стороны это выглядело глупо. Прятаться по углам смысла не было: вряд ли Кирилл стал бы выслеживать ее в коридорах или караулить у центрального входа. Но оказавшись на улице, Катя все-таки вздохнула с облегчением. И побежала прочь от здания с такой скоростью, будто за ней гнались.

Аллея от института до трассы никогда прежде не казалась такой длинной. Девушка не переставала оглядываться, хотя и понимала, насколько нелепо ее поведение. Но если бы он появился сейчас, точно бы провалилась сквозь землю, лишь бы не встречаться с его глазами, не видеть привычной холодности и осуждения.

У самой остановки она опять обернулась. От института отъезжала машина, такого же цвета, как у НЕГО. На расстоянии рассмотреть модель и, тем более, водителя не представлялось возможным, но Катя и не собиралась. Если есть хотя бы ничтожный шанс, что это ЕГО автомобиль, то… ее уже давно не должно здесь быть… Девушка заскочила в первый подъехавший автобус и, вцепившись непослушными руками в поручень, зажмурилась.

Свободных мест не оказалось, но это было неважно. Что теперь вообще имеет значение в ее жизни? Как, куда дальше?

На повороте тряхнуло, и Катя, больно ударившись о перекладину, открыла глаза. В первое мгновенье показалось, что она утратила возможность соображать: окружающие места были незнакомы. Совсем. Она никогда их не проезжала. Или не помнит? Тогда все еще хуже…

Девушка огляделась в попытке понять хоть что-нибудь. За окном мелькали дома, дачные постройки, пустынные территории, заросшие выжженной летом травой. Она растерянно повернулась к водителю.

– Куда мы едем? Что это за маршрут?

Мужчина бросил на нее короткий взгляд и рассмеялся:

– Заучилась, студенточка? На Фиоленте мы. Вон уже, Автобат проехали…

Ее качнуло, и разбитая дорога была здесь совсем не при чем. Только этого не хватало. Что за ирония судьбы?!

Следовало выйти. Вернуться назад. Домой. Вернее, в маленький домик, ставший ее прибежищем на этот месяц. Найти хозяйку. Завтра как раз пора было платить за оставшийся период времени. А может, и не следовало ждать конца сессии. Проститься на этот раз навсегда и с городом, и…

Катя вглядывалась в незнакомые пейзажи, чувствуя, как набухает в груди сомнение. Ей все равно не найти этого места… Тогда она проспала всю дорогу, пока Кирилл вез ее туда. А на обратном пути уж точно не думала об окружающем мире…

Даже не представляла, что Фиолент так огромен… Ей суток не хватит, чтобы его обойти. И зачем?

– Твоя остановка, милая.

Девушка не сразу поняла, что обращаются к ней. Она ведь молчала всю дорогу, только спросила у водителя маршрут. И лишь ощутив чье-то теплое прикосновение к по-прежнему заледеневшим пальцам, уточнила:

– Вы мне?

– Тебе, тебе. Выходить пора.

Катя изумленно посмотрела на обратившуюся к ней старушку. Сбившийся платок почти полностью закрывал лицо. Она даже возраст говорившей женщины не смогла определить. А голос… показался знакомым, хотя девушка никак не могла понять, где именно его слышала. Почему-то стало тревожно.

– Откуда Вы знаете, куда мне нужно?

На ее вопрос бабушка не ответила. Повернулась к окну, махнув рукой в сторону простершегося за ним пустыря.

– Спустишься по тропинке до грунтовой дороги, а там по склону до берега рукой подать. Только не споткнись, да не спеши: скалы кругом. И назад не смотри… – и чуть приподнявшись на сиденье, позвала водителя: – Сынок, здесь останови!

Катя не успела ничего возразить, как ее подтолкнули к выходу. Дверь закрылась быстрее, чем она спохватилась, что даже не заплатила за проезд. Бросила испуганный взгляд на окошко, у которого сидела женщина и застыла почти в ужасе: там никого не было.

Берег еще только виднелся вдали, но в воздухе уже клубился запах моря, волшебный, ни с чем не сравнимый аромат. Здесь было гораздо холоднее, чем в городе, и Кате вспомнились рассказы о пронизывающих ветрах Фиолента. О бушующих волнах, прекрасных и жутких. Смертельно опасных обрывах. Может, именно здесь и должно закончиться все? Там же, где начиналось? Где ее точно никто и никогда искать не станет?

Ударившая о камни волна окутала облаком мелких брызг, похожих на крохотные осколки льда.

Она вытащила телефон, опять беззвучно взорвавшийся в ее руках, и эта вибрация иголками вонзилась в кожу. Нестерпимо. Светящийся на дисплее номер слепил глаза. Незнакомые цифры, но Катя абсолютно точно была уверена, кому он принадлежит. И понимала, что ответить не сможет. Не решится даже прочитать сообщения, вытянувшиеся на экране в длинный список. «Выключить»… ВСЕ ВЫКЛЮЧИТЬ…

Девушка поежилась. Она еще и трусиха. И закоченела так, что даже дышать больно.

Присела у самой воды, повторяя глазами движение густой пены, добежавшей почти до ее ног и ринувшейся назад, в темно-синюю глубину. Так красиво. И вся эта красота не зависит ни от чего. Ее не сломать, не нарушить, она вечная и незыблемая. Неповторимая каждый раз.

– Мне тоже нравится. Смотрю изо дня в день – и не могу налюбоваться.

Катя вздрогнула и резко обернулась: она не ожидала встретить здесь кого-нибудь. Пляж только что был пустынным. Ей опять кто-то мерещится, как та старушка в автобусе?

Но оказавшийся рядом мужчина оказался вполне реальным. Более чем. Высокий, мощный, одетый в черное с головы до ног, он при этом выглядел необыкновенно привлекательным. Пугающе красивым. Девушка впервые встречала подобное лицо. В кино – да, но в обычной жизни ей таких людей просто не попадалось. Стало страшно. Он не появился здесь случайно, а словно ждал ее. И вокруг больше ни души.

Катя столкнулась с его взглядом, завораживающими глазами цвета волнующегося моря, и невольно отшатнулась еще ближе к воде. Волны почти касались ног.

– Расслабься… Я не нападаю на маленьких девочек, даже если они бродят в одиночестве и забираются на чужую территорию.

– Почему… чужую? – голос сипел.

– Вообще-то здесь частный пляж. Уже довольно давно. Но мы любим гостей, хоть и таких перепуганных.

– Мы? – Катя огляделась вокруг, но никого больше не увидела.

Мужчина улыбнулся.

– Хочешь горячего чаю? У тебя губы синие и ладошки дрожат.

Девушка представила, как крепкий, сладковатый напиток растекается по пересохшему горлу, и невольно вздохнула: предложение показалось слишком желанным. Хотя бы чай… Ведь так и не съела ничего с самого утра. И думать забыла. Тут же пришла мысль о том, что принимать приглашение незнакомого человека может быть опасным.

– А я… никому не помешаю?

Он будто разгадал причины страха в ее глазах.

– Не помешаешь. Дома спит маленький сын, но мы его не разбудим. Жена скоро вернется… – и усмехнулся: – Так что тебе ничего не грозит. Идем?

И Катя согласилась. Двинулась следом, не понимая, какая неведомая сила движет ею. Замирая от страха и почти не чувствуя собственного тела от холода, ступила в незнакомый двор.

Она даже не представляла, что в конце октября где-то может быть еще столько зелени. Такое количество цветов, разноцветными гроздьями рассыпавшихся по земле. Плетеных узорчатых стеблей, обвивавших резные деревянные ставни. Как в сказке. В бабушкиной деревне окна тоже закрывались от летней жары таким же способом, но те ставни были грубыми и неприметными, а эти – напоминали произведение искусства. Как и весь дом. Словно выхваченный из какого-то фантастического мира, уютный и надежный, маленький островок в разбушевавшейся осенней стихии.

Катя грустно улыбнулась в спину незнакомцу. Что должен чувствовать человек, живя в таком удивительном месте? Видя, как распускаются по утрам цветы? Слыша эту неповторимую песню ветра и прибоя?

В доме было тепло. Очень спокойно. Никакой роскоши, но даже каждая мелочь находилась на своем месте. Это потрясало. Словно где-то невидимый музыкант тихо перебирал струны, и легкая мелодия касалась души, отзывалась в ней каким-то блаженным покоем. Чужим, незнакомым покоем, но таким желанным.

Мужчина протянул ей чашку с дымящимся напитком – Катя даже не заметила, когда он успел его приготовить. Опустилась в кресло, чувствуя, как расходится по телу согревающая истома.

– Чего больше хочется? Помолчать или поговорить?

Девушка выдала в ответ первое, что пришло на ум:

– Умереть…

Он хмыкнул:

– Будем считать, что я ничего не слышал.

Мгновенье спустя остановился возле нее с высоким бокалом. Катя ощутила сладковатый аромат вина.

– Выпей, это поможет согреться.

Она покачала головой:

– Я не пью.

– Обычно не пьешь. А сейчас – придется, иначе можешь заболеть. От тебя до сих пор холодом веет.

– Не хочу.

Мужчина понимающе кивнул.

– Тогда выпей без желания. Твое отношение ни на что не повлияет, а эффект будет незамедлительным.

Такая настойчивость даже рассмешила. Как-то отвлекла. Согреться и правда было необходимо, зубы почти стучали, а дрожь так и не отпускала застывшее тело. Катя сделала несколько глотков, морщась от резкого вкуса. Крепкого вина не пила уже давно: никогда особенно не любила, да и повода не возникало.

– До конца. Сразу станет теплее.

Она опять попыталась возразить.

– Уже… согрелась.

Мужчина придвинул бокал вплотную к губам, отчего-то сделавшихся непослушными.

– Допивай.

Жидкость опять обожгла горло. Действительно, теплее. Почти жарко. И странный туман в голове.

– Я проверю сына и вернусь. Подумай, вдруг все-таки захочешь поговорить. Иногда помогает… Да и познакомимся наконец…

Катя растерянно посмотрела ему вслед и кивнула. Опустила потяжелевшую голову на спинку кресла. Она отдохнет… чуть-чуть.

Возвратившийся через несколько минут в комнату человек с изумлением уставился на уснувшую гостью. Куда эта девочка вляпалась? На бледных щеках застыли дорожки слез. Уже порозовевшие губы смешно вздрагивали, словно она силилась что-то сказать. Или беззвучно звала кого-то. Чуть улыбнулся, осторожно приподнимая ее с кресла и перенося на кровать в соседней комнате. Пусть выспится – потом во всем разберутся…

Глава 33

Он сбился со счета, который раз набирал ее номер. Бесконечные длинные гудки сменились монотонным голосом, сообщающим о недоступности абонента. Опять. Без конца. Куда же она пропала???

Все было не так с самого начала. С той сумасшедшей минуты, когда он поднял глаза на дверь в своем кабинете и увидел ЕЕ. Такую взрослую. Серьезную. Совсем другую. Но при этом самую красивую. Его сладкую девочку. Уже не его…

Она не ожидала встречи. В глазах так отчетливо читалось ошеломление, смешанное со страхом, что он впервые пожалел о занимаемой должности, о необходимости находиться на этом месте, вынуждая ЕЕ обращаться к нему. Если бы знал заранее, нашел бы способ избавить девушку от своего общества. Но не учел, не предугадал, что она вернется, еще и так неожиданно, не узнал документы с незнакомой фамилией. И не успел обезопасить от нежеланных воспоминаний.

Катя улыбалась, но от этой улыбки у него все холодело внутри. Она похудела, даже слишком, черты лица утратили трогательную детскую округлость, но стали еще притягательнее. В глазах мерцал прозрачный лед, и неизвестно, кому большую боль причиняли его острые края. Ему – при одной только мысли, что это хрупкое сокровище принадлежит другому, или ей – от того, что не удавалось стереть из памяти некогда пройденные шаги.

Как она прожила все это время? Была ли счастлива? Любима так, как заслуживала? Он всматривался в дорогое лицо, пытаясь найти ответы, но видел лишь маску, умелую, выверенную до последней черточки. Смелая девочка. Сильная. Она не показала ни единым жестом, что тяготится его присутствием. Даже не намекнула ни на что. Примерная студентка, готовая в любой момент включиться в процесс учебы. Ничего более…

А потом, когда она неожиданно упала, весь его мир разлетелся вдребезги. Еще раз. Стоило только коснуться ее, ощутить на руках такую восхитительную тяжесть. Тронуть прохладную, нежнейшую, будто шелк, кожу и так же пахнущие медом волосы. Он по-прежнему тонул в затуманенном взгляде, словно и не было прошедших лет. Все перемены, произошедшие в жизни, уже не имели никакого значения, когда она была рядом. Лишь на расстоянии вздоха. И так бесконечно далеко. Недостижимо.

Он почти не удивился робкому намеку на ее состояние. Было так понятно и совершенно естественно: ребенок, маленькое чудо, величайший подарок от любимого человека – могло ли случиться иначе? Одно на двоих волшебство… Недоступное ему…Он не хотел малыша от другой женщины, а от НЕЕ… даже не пытался мечтать.

Наступившая сессия превратилась в кошмар. Невозможно было не ощутить постоянно нарастающее напряжение. Стремление оказаться рядом становилось почти неконтролируемым. Бессмысленным. Но он ничего не мог с этим поделать. Тянулся к ней, с нетерпением ожидая каждого нового дня. Нравилось просто смотреть на нее, не рассчитывая на большее, видеть задумчивые, внимательные глаза. Его никогда и никто больше ТАК не слушал: впитывая любое слово. Она умела удивительным образом разграничивать неприятные воспоминания с информацией, которую была готова принять. От него. И он говорил для нее одной, выбирая самые яркие образы, даря сюжеты, наверняка приходящиеся по вкусу. Ничтожные, ничего не значащие мелочи, в которые вкладывал всю душу. Смешно… Как будто это что-то могло изменить.

Зря затеял с ней разговор о злосчастных курсовых. Расстроил. Ведь знал же на самом деле, что большинство студентов даже не пытаются писать работы самостоятельно. Им было гораздо проще заплатить деньги, лишь бы не прикладывать никаких усилий. Но Катино участие в этом почему-то повергло его в шок. Он представил, сколько времени ей пришлось провести за компьютером, помогая этим разгильдяям, выполняя ИХ труд., вместо того, чтобы отдыхать после лекций, наслаждаясь чарующими красками осени.

Слишком живы в сознании были воспоминания о недавней беременности сестры, ее неожиданно возникающей слабости и постоянном желании спать, особенно в первые месяцы. Полине работу пришлось отложить на время, потому что просто не оставалось сил. А Катя зачем-то взяла на себя еще и чужие задания, в качестве объяснения предлагая какую-то несусветную чушь про деньги.

Он уже давно не знал, что значит испытывать нужду в деньгах. Еще в юности поклялся самому себе, что не будет зависимым ни от кого, не превратится в раба обстоятельств только по причине отсутствия средств. Инвалидная коляска и жалкое, лишенное любых достижений состояние, были вполне реальными. Но он этого не хотел. Так боялся превратиться обузу для близких, что приложил все мыслимые и немыслимые усилия для преодоления нищеты. Компенсировал утраченные способности в той мере, насколько это было возможно. Избавился от вызывающего жалость кресла. Снова научился ходить и жить, не завися от количества денег, достойно, уважая себя за совершенный труд.

Гордился сестрой, не сломавшейся от ее собственных проблем. Никогда особенно не любил рестораны, но оценил решение начать такой бизнес и пытался помочь, насколько мог. Она справилась, причем весьма успешно, добавив и ему уверенности в собственных силах, в умении выигрывать у судьбы, пусть хотя бы в материальных вопросах.

Ему не нужна была роскошь, но цена приобретаемых вещей интересовала все реже. Он привык смотреть совсем на иное: насколько уместным окажется что-то новое в жизни, как впишется в его мир. Выбирая подарки для сестры или ее семьи, думал лишь о том, сколько радости или комфорта доставит то или другое. Он мог себе позволить подобное.

А в жизни Кати деньги ее отца были, пожалуй, единственным достоинством этого странного человека. Он не умел любить и почти не интересовался дочерью, но при этом почти ни в чем ей не отказывал. Кирилл прекрасно оценивал стоимость сверхсовременной машины и дома, наполненного всевозможными предметами роскоши. Как ни странно, все это нисколько не испортило девушку, наоборот, она стремилась сгладить ту колоссальную разницу в финансовом плане, которая была между ними. Во время их редких совместных ужинов почти всегда выбирала одни из самых дешевых блюд. Не пользовалась услугами шофера, которого неоднократно навязывал отец, предпочитая приезжать в институт на общественном транспорте. Ей не хотелось выделяться на фоне других студентов, а ему нравилось такое ее удивительное поведение.

Она и теперь не изменилась. Кирилл помнил слишком хорошо, как впечатляюще выглядел молодой человек из того видео, любезно предоставленного Катиным отцом. Дело было не только в молодости и бесспорной внешней привлекательности – парень имел вкус и деньги, едва ли не большие, чем у отца девушки. Его жена, воспользовавшись своими возможностями, непременно бы оказалась самой заметной студенткой института. Естественно, Катя никогда бы не пошла на что-то подобное.

Она выбрала скромную одежду, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания и не провоцировать чью-то зависть. Как это было на нее похоже! И как восхитительно она смотрелась даже в простых нарядах, удивительно подходящими ей и цветом, и фасоном, подчеркивающими все достоинства фигуры. Оторвать взгляд было слишком тяжело, особенно при воспоминании о бархатной коже и нежных линиях тела, скрытых под неприметной тканью.

Ее заявление о деньгах показалось неудачной шуткой, попыткой избежать объяснений с ним. У них действительно не было тем для разговоров, и не стоило ничего придумывать. А он, поддавшись в очередной раз собственной слабости, вцепился в ничтожный шанс провести рядом с ней несколько минут.

Бессмысленность ее поступка вызывало почти раздражение. Он сердился на такую непредусмотрительность. А еще больше – на себя: за то, что никак не мог повлиять на это. Не имел права, о чем Катя не преминула заметить.

Упрек был вполне заслуженным. Он ей не отец и не муж, и тем более девушка не является его собственностью. Декан… Меньше всего в тот момент он думал о своей должности. Тонул в серьезных, обиженных глазах, внимал каждому взмаху ресниц, угадывая затаенные слезы. И ненавидел себя за то, что не сумел промолчать, игнорируя ее выходку. Какая разница, для чего она помогла этим бездельникам? Если ей так хотелось? Кто он, чтобы вмешиваться в ее решения?

А извиниться не нашлось сил. Уже в который раз, находясь рядом с ней, утратил возможность не только говорить нужные вещи, но даже размышлять здраво. Обрадовался, как мальчишка, когда она оказалась в его машине, хотя и старался ничем не показать своего состояния.

Она чувствовала себя неуютно, и Кирилл почти был уверен в том, что вспоминала такие же вечера. Не могла не вспоминать… Иначе бы не смущалась так сильно и не стремилась как можно скорее избавиться от его общества. Выглядела такой измученной… Он впивался глазами в дорогу, почти физически ощущая ее смятение. Если бы не проливной дождь, не посмел бы настаивать, но при одной мысли о том, что Катя может промокнуть или замерзнуть, становилось слишком тоскливо.

Почему муж не встречал ее? Почему она совсем одна собиралась бежать в черноту вечера, когда любимый человек должен был оберегать любой шаг, ждать ее с цветами и сладостями, с бережно раскрытыми объятьями, стирающими суету долгого дня? И какие мысли тяготили ее сознание, взрываясь дрожью в тонких пальцах и нежных губах при каждом вздохе? Не могла же она в самом деле переживать от того, что невольно попала в его компанию? Волновалась о возможной ревности супруга? Но это было смешно: Кирилл никогда не смог бы стать для него конкурентом. Просто бы не посмел даже мыслью вмешаться в ее счастье. Только почему его глупое сердце не хотело это счастье признавать? Глаза искали подтверждения, но не находили, а прикрытые умелым макияжем следы усталости на ее лице свидетельствовали совсем о другом.

Он не мог не спросить, хотя и знал прекрасно, каким будет ее ответ. Эта удивительная девочка ни разу не жаловалась, даже в те трепетные минуты, когда принадлежала ему одному. Неужели она в чем-то могла признаться сейчас?

На ее губах вновь ожила улыбка. Не в глазах. Вежливые слова, абсолютно правильные и ничего не значащие, даже близко не отражающие того, что на самом деле происходило в сердце. Именно то, что и полагалось для преподавателя.

А новый день лишь подтвердил его опасения. Хотелось объяснить неестественную бледность состоянием девушки, но в напряженных чертах виделось что-то иное. Не радость от новой жизни, зарожденной внутри, а следы бессонной ночи, причиной которой послужила совсем не любовь. Он слишком хорошо знал, как выглядит по утрам женщина, променявшая сон на вожделенные ласки, и ничего подобного не видел в Кате.

Ей было больно, и эта боль прорывалась наружу сквозь строгую маску сдержанности, цепляла, стягивала своими щупальцами, не давая вздохнуть, отражалась в таких взрослых глазах, бесследно лишившихся прежней наивности. И проникала в его внутренность, заставляя сжиматься, корчиться от невидимых судорог, изнемогать от собственной беспомощности, глядя на ее молчаливый крик и ничего не понимая. А потом услышать крик реальный…

Еще никогда так не сожалел о собственном увечье, помешавшем догнать девушку. Он бросился следом, едва опомнившись, но было поздно: Катя исчезла. Не появилась на следующей паре. Не отзывалась на звонки, а после и вовсе отключила телефон. И никто из других студентов не знал, где она может находиться.

Кирилл запретил секретарю отдавать документы. На всякий случай, отчаянно надеясь, что до этого не дойдет, что он все-таки не перешел ту грань, после которой Катя не захочет учиться. Если такой вопрос действительно возникнет, лучше уйти ему. Но прежде он все-таки выяснит, что с ней происходит, убедится, что все хорошо, даже если она возненавидит его за это вмешательство.

Родной дом встретил неожиданной тишиной, и Кирилл вздохнул с облегчением: сейчас никто был не нужен. Кроме нее. А телефон по-прежнему молчал, заставляя придумывать все более неприятные картинки. Молиться, чтобы ничего не случилось. Снова и снова, уже без всякой надежды, нажимать на кнопку вызова.

Мужчина дернул дверь в собственную спальню, на ходу срывая пиджак. В комнате уже сгустился вечерний полумрак, но свет был лишним: никак не получалось избавиться от непонятной рези в глазах. Воспоминания подступили совсем близко. Ее робкая улыбка и перепачканные карамелью губы. Тоненькие пальчики, касающиеся его кожи. Залитый изумлением и восторгом взгляд. Облако фаты в приоткрытом окне. Самая светлая мелодия жизни, взорвавшаяся оглушительным звоном и расколовшая жизнь на части…

Но все кончилось в одно мгновенье: угрозы памяти, мысли, страхи, сомнения. Он даже на какое-то время перестал дышать. Замер, зачарованно внимая, как играют тени в разметавшихся по подушке волосах.

Глава 34

Сквозь заполняющий сознание туман пробивалось тепло. Не хотелось просыпаться, открывать глаза, теряя такой желанный покой. Неужели это вино подействовало так умиротворяюще? Она словно парила в невесомости, наслаждаясь легкостью во всем теле. Сон… без боли.

Какие-то звуки проникали издалека, вмешиваясь в нескладные мысли. Никак не получалось угадать, что именно она слышит. Голоса? Шелест ветра? Или прибой? Ведь здесь где-то рядом море… Тот самый берег…

Ей потому и спокойно так, что тело еще не ощутило неизбежного одиночества, всякий раз возвращающегося с рассветом. Вино притупило воспоминания, навеяло сладостных грез, почему-то кажущихся сейчас такими реальными. Она откроет глаза – и впервые сможет различить лицо из своего загадочного сна, который хотя бы однажды закончится иначе… Получится утонуть в ЕГО присутствии, от которого закипает кровь.

Что-то скользнуло на щеку. Легкое, почти невесомое, как утренний морской бриз, прохладный и упоительно нежный. Едва ощутимое прикосновение. Так касается кожи солнечный луч на рассвете летнего дня, еще без жара, но уже с обещанием грядущей волны тепла. Так перебирает волосы ветер, неуловимой лаской вплетаясь в пряди. Так обвивает тело прибой, принимая в свой сладкий плен.

Она наткнулась на его взгляд сразу, едва подняла ресницы. Различила в глазах ошеломление, граничащее с трепетом, растерянность, выплескивающаяся в неведомую прежде страсть.

Всхлипнула и потянулась к нему, уже не разбирая, снится ли ей это все или происходит на самом деле. Коснулась лица, упавших на лоб волос. Повторила контур рта, обжигая пальцы срывающимся дыханием.

Мужчина легонько прикусил ладонь, скользнувшую по его губам, и Кате показалось, что в этот момент кто-то словно нажал на спусковой крючок. Долгие дни несостоявшихся желаний, месяцы ожидания слились в яростную вспышку, в оглушительный взрыв, оторвавший ее от окружающего мира. От отчаянья действительности. От клубившихся в голове мыслей. Вообще от всего… Кроме единственного человека, ставшего в этот момент центром вселенной.

Она помнила одну только нежность его рук, но сейчас они сминали почти до боли, такой вожделенной. С бешеной скоростью расправлялись с мешающей одеждой. Оставляли следы на теле, вторя ее собственным пальцам.

Иссохший рот ловил соленые капли, стекающие из глаз. Ласковые, чуткие прежде губы превратились в алчущую бездну, втягивая каждый вздох, каждый стон.

Отчаянно хотелось завершить все, что она не успела… тогда… Доделать… Восполнить… Украсть у судьбы кусочек запретного счастья.

Сквозь тонкую ткань рубашки отчетливо ощущались удары его сердца. Оно даже не билось – грохотало, врезаясь уже в ее ребра, отдаваясь в виски, затмевая и без того затуманенный взгляд.

Катя так давно мечтала добраться до скрытой под одеждой кожи, насладиться ее вкусом. От рывка нетерпеливых рук пуговицы разлетелись, но никто этого не заметил. Слишком острыми оказались ощущения, когда рот наконец-то сомкнулся на упругости груди. Ладони перестали различать границы между телами.

Это была даже не страсть – ураган, сметающий все на своем пути. Смерч, выбивший дыхание из легких. Одна сумасшедшая жажда поглотить целиком эту стихию, пронзительным маревом выплескивающуюся наружу.

Словно не она – кто-то другой касался разгоряченного тела, подставляя собственное ненасытным губам. Самой бы дотянуться, попробовать то, что до этого впитывали лишь глаза: висков с проступившими бисеринками пота, мощного разворота плеч, бугрящихся мышц на спине и руках. Слиться даже не поцелуем – зубами притянуть к себе, удержать, отдаваясь заполонившему разум туману…

Не услышала – скорее почувствовала этот слабый вскрик. Едва различимый, но в ее сознании он прозвучал подобно разрывающему небо грому. Заставляя очнуться, опомниться, возвращаясь в мучительную действительность…

Тонкая полоска света из приоткрытой двери и изумленное лицо той самой незнакомки. Шок в широко раскрытых глазах. Тонкая ладонь, тщетно пытающаяся удержать рвущийся с губ возглас.

Она все еще чувствовала, как скользит по обнаженным плечам жадный рот, но сладкая боль от крепости его рук сменилась другой – жгучей от неизбежного прозрения, жуткого осознания собственной вины.

Как она могла переступить эту грань? Попрать в одно мгновенье годами взращиваемые принципы? Тронуть чужую жизнь?

– Катя?

Наткнулась на его взгляд: почти черный, нереальный, кипящий. Как только могла? КАК????

Кажется, она закричала. Захрипела что-то неразличимое, упираясь ладонями ему в грудь.

– Катя…

Пол оказался холодным, и это окончательно отрезвило. Смело последние остатки наваждения. Срывающиеся с губ звуки никак не хотели складываться в слова. Да и не могло быть слов, чтобы объяснить охватившее ее безумие.

На ощупь схватила брошенные вещи, просто прижимая к себе, не тратя ни мгновенья, чтобы одеться. Ее время уже давно кончилось, так и не начавшись. Злой розыгрыш судьбы, бросивший в такие желанные объятья, не оставил выбора. Только бежать. Прочь. От него. От себя.

Бежать… Как можно дальше от этого дома, от непонимания в глазах красивой женщины, совершенно не заслуживающей подобного.

Колкий осенний ветер врезался в разгоряченную кожу. Катя глотнула его обжигающий всплеск, ныряя в спасительную ночную тьму. В лицо вонзились ледяные струи дождя. Или это не дождь? Ее собственные слезы… Холод окатил с ног до головы, на миг сдавил дыхание, чтобы тут же прорваться наружу истерическими рыданиями и заставить бежать еще быстрее.

Она не помнила дороги, по которой пришла днем вслед за незнакомцем, да и сейчас, в темноте, вряд ли смогла бы ее различить. Просто неслась, задыхаясь от волнения, отчаянно надеясь, что ее не станут догонять. ОН не станет.

Ошиблась. Крик разрезал тишину ее именем. Где-то совсем рядом. Она бежала столько времени и все еще была недалеко от дома. Как могло такое случиться? Или собственное безумие вело ее по кругу?

Девушка метнулась в сторону, пытаясь скрыться от возникшей перед ней фигуры. Упала, с размаху врезаясь в замерзшую землю, такую же холодную, как она сама. И, уцепившись ладонями за рассыпающийся грунт, внезапно увидела пустоту. Всего лишь в нескольких метрах. Пропасть, так притягательно раскинувшуюся перед ней. Где-то далеко внизу – черная вода, а до нее – вечность. Жизни не хватит добраться. Да и не нужно ТАКОЙ жизни, в которой она переступила через саму себя.

Подобные мысли никогда раньше не приходили в голову. Катя думала о смерти, но прежде не ощущала ее вкуса. Не чувствовала запаха… так близко, когда лишь одно движение отделяет от конца. Один шаг – и все изменится необратимо. Она внезапно поняла тех людей, которые сумели решиться на этот шаг или не смогли от него удержаться. Выход казался таким реальным. Доступным. Непростым, но почти желанным. Спасение в забвении. Наконец-то увенчавшееся успехом бегство от самой себя.

Однако вместе с этим осознанием пришло другое, проникшее в мозг тонким, но безжалостным лезвием: она ТАК не сможет. Слишком сильна вера в то, что у всего на свете есть цена. И ее ценой станет не этот полет в безвременье, а возвращение назад. И неизбежная расплата.

Девушку внезапно затрясло от холода, сковавшего каждую клеточку тела. От боли в разбитых ногах. И от отчаянья, навалившегося непреодолимой стеной. Колени опять подогнулись. Но упасть она не успела: какая-то дикая, почти животная сила, обрушившись на плечи, дернула прочь от обрыва.

Он даже не оделся: так и остался в незастегнутой рубашке с сорванными пуговицами. Запястья в миг заныли от стальной хватки. Не человеческие руки – железные оковы. Ни вздохнуть, ни, тем более, вырваться.

– Пустите меня!

– Непременно. Только не здесь.

Она не узнала его голоса – жестко зазвеневшего в гулкой тишине вечернего воздуха, отозвавшегося эхом в до предела натянутых нервах.

– Пустите…