Три метра над небом. Трижды ты Моччиа Федерико
– Не хочу ничего противозаконного. Не хочу ни от кого зависеть. Не хочу, чтобы меня шантажировали.
– Но этого и не будет. Уверяю тебя, ты ничем не рискуешь. Ни ты, ни «Футура».
Этот разговор был важным. Джорджо Ренци – человек корректный. Потом он смотрит на меня так, словно ему в голову пришла другая мысль.
– Сделаем так. Ответственность будет только на мне. Я действую на собственный страх и риск, а не от лица «Футуры». У меня с Оттави свои счеты, и я бы, так или иначе, их свел, это только вопрос времени. Единственное, я не хочу тебе ничего рассказывать, ни в коем случае не хочу тебя в это впутывать.
Я ему улыбаюсь.
– Не понимаю, о чем ты говоришь…
– Хорошо, отлично, именно этого я и хотел. А теперь третий вопрос, самый для меня важный…
Я встаю, беру бутылочку с минеральной водой и делаю большой глоток. Он ждет. Потом я снова сажусь в то же кресло. Похоже, этот последний вопрос его немного смущает. Уж не знаю, что он хочет мне сказать.
– Ну так вот… Мне очень нравится эта компания, мне нравится то, что мы сделали, делаем и, надеюсь, сделаем. Однако мне хотелось бы кое-что прояснить… – Джорджо делает небольшую паузу. Я его не тороплю. – Если ты думаешь, что иногда я позволяю себе чрезмерные шутки, если что-то не так, ты должен мне об этом сказать. Люди часто ошибаются, следуя моим советам. Слишком многое держат в себе. И от того, что не умеют время от времени решать свои проблемы, в конце концов не выдерживают, взрываются – да так, что потом отношения уже не восстановить. Так вот: я не хочу, чтобы это произошло между нами.
Джорджо смотрит на меня. Похоже, что он закончил. Он с облегчением вздыхает, словно сбросил с себя груз, и устраивается поудобней.
Я ему улыбаюсь.
– Все в порядке. Пока нет ничего, что бы меня раздражало. Думаю, я бы тебе об этом сказал.
– Даже когда я шучу по этому поводу? – Джорджо снова показывает на живот.
– Конечно. И в этих случаях тоже. Более того: ты заставляешь меня смеяться и тебе удается разрядить обстановку.
– Хорошо, я рад.
Я собираюсь встать.
– И последнее.
У него меняется тон.
– Да, говори.
– Если тебе потребуется совет, если ты захочешь узнать мое мнение или излить душу… В общем, если захочешь чем-нибудь поделиться – я здесь.
– Так я уже поделился!
– И когда?
Я указываю на листок с проектом.
– Я поделился с тобой словами моего фаната…
Джорджо смеется.
– Я имел в виду твоих фанаток!
– Я понял. – Я открываю дверь. – А теперь пока. Увидимся после.
– А куда ты?
– У меня обед, следующий фанат. Но я тебе не скажу, мужчина это или женщина.
41
Увидев меня, он улыбается. Он сидит за столиком. Перед ним бутылка и несколько оливок. У него все тот же забавный взгляд в стиле Джека Николсона.
– Как дела?
Маркантонио встает и здоровается со мной.
– А у тебя? Я получил твое приглашение на свадьбу. – Он смотрит на меня и качает головой. – Черт, вот никогда бы не подумал. От тебя можно было ожидать всего, чего угодно, но только не этого.
– Чего всего?
– Откуда мне знать? Я бы не удивился, если бы ты спутался с какой-нибудь манекенщицей, уехал в Америку, кого-нибудь обрюхатил… Но только не того, что ты женишься!
Я бы хотел сказать, что в действительности обрюхатил двух женщин, но собираюсь жениться на одной. Но предпочитаю ничего ему не говорить, а просто улыбаться.
– Почему брак кажется тебе таким буржуазным? Тебе, с твоими убеждениями, твоими политическими взглядами, твоими дворянскими титулами, требующими заключать браки, чтобы жить и укреплять свое положение…
– Да, но на самом деле в наше время брак революционен! Давай сделаем заказ… Что ты будешь есть?
Мы находимся в Прати, в ресторане «Сеттембрини», куда выходят показать себя. Очаровательнейшая официантка-негритянка обслуживает столики и, улыбаясь, подходит к нам.
– Вы готовы?
– Всегда готовы! – отвечает Маркантонио, улыбаясь ей. Она улыбается ему в ответ, и кажется, что они уже давно и хорошо знакомы. Мы заказываем здоровую пищу. Маркантонио, хотя и пьет франчакорту, заказывает запеченного лосося и стручковую фасоль, а я – салат «Цезарь». Девушка, получив наш заказ, удаляется.
– Ты ее знаешь?
– Хотел бы узнать ее получше. Кое-что в ней мне пока не совсем ясно…
Он, как обычно мрачно, улыбается и наливает мне немного франчакорты.
– Эй, немного, а то мне потом еще работать!
– Какой же ты серьезный, каким же ты стал занудой… Ну и где он, тот симпатичный драчун, которого мне удалось ввести в мир телевидения на канале «ТДВ»?
– Ушел в отпуск, к счастью!
Мы смеемся. Потом Маркантонио поднимает бокал и смотрит мне в глаза. Похоже, он стал серьезным.
– За твое счастье.
Уф. Все просто помешались на этой стороне моей жизни.
И тем не менее он добавляет:
– Каким бы оно ни было.
Он смотрит на меня, улыбается, мы чокаемся и пьем. Вино холодное, действительно замечательное, и Маркантонио осушает бокал за секунду.
– Тебе нравится?
– Очень. Оно идеальное.
– Хорошо, я рад. На самом деле оно, по моему мнению, должно быть еще чуть менее кислым. Оно из винограда, который мы выращиваем, там, на наших холмах в Вероне.
– По-моему, оно просто изумительное.
– Но может стать и лучше.
– Расскажи, как ты.
Маркантонио смотрит на меня и качает головой, словно говоря: «Терпимо».
– Я не думал, что буду так сожалеть о смерти родителей. Помню, когда ты говорил мне о своей матери… Знаешь, тогда, слушая тебя, я пытался почувствовать себя в твоей шкуре. Ты мне в какой-то мере пригодился, ты мне помог, но недостаточно.
Я не знаю, что сказать, и молчу, улыбаясь подобающей случаю улыбкой – наименее бесполезной из тех, которые я мог бы изобразить, – но не знаю, какой она у меня получилась. Маркантонио наливает себе еще немного вина.
– Моя мать была очень сильной; она смогла остаться с моим отцом, несмотря на его измены, а на последнем этапе, когда он заболел, опекала его еще больше, по-настоящему его опекала, помогала ему оставаться в хорошей форме. А потом однажды утром она не проснулась… Подумай, какая нелепость. Не прошло и месяца, не стало и его. Я думал, что он умрет раньше мамы, но они меня застали врасплох даже в этом. – Маркантонио улыбается и делает еще один глоток вина. – Может, так они хотели мне показать, что, несмотря на скандалы, которые они устраивали, а мы с сестрой это слышали, они по-своему любили друг друга. Они не могли жить друг без друга. Я рад, что вышло именно так, это наводит меня на мысль, что у них была большая любовь, они показали мне это только перед смертью, но она все же была…