Охотник за разумом. Особый отдел ФБР по расследованию серийных убийств Дуглас Джон

Глава 18. Вся психотерапевтическая рать

Что за человек способен на такое?

Исследуя психологию серийных убийц, мы с Бобом Ресслером отправились в городок Джолиет, штат Иллинойс, чтобы поговорить с заключенным Ричардом Спеком. Вернувшись в гостиницу вечером того же дня, я включил вечерний выпуск «Си-би-эс ньюс». Ведущий Дэн Рейзер брал интервью у другого убийцы — Томаса Ванды, который также отбывал срок в тюрьме города Джолиет. Ванду осудили за убийство женщины, которой он нанес множественные ножевые ранения. Всю жизнь он кочевал по разнообразным психиатрическим лечебницам: как только он «поправлялся» и врачи отпускали его домой, Ванда снова брался за старое. Сейчас он отбывал срок за убийство, но оно было далеко не первым на его счету.

Я позвонил Ресслеру и предложил, пока мы здесь, побеседовать с Томасом. Судя по телевизионному интервью, он был идеальным образчиком закомплексованного психопата. С такой же легкостью Ванда мог стать и поджигателем, а при должной подготовке вполне — заняться бомбами.

На следующий день мы снова отправились в тюрьму, и Ванда согласился пообщаться с нами. Его заинтриговала цель нашего визита, ведь посетители к нему захаживали не слишком часто. Перед беседой мы подробно изучили содержание его дела.

Преступник — белый мужчина чуть за двадцать, ростом около ста восьмидесяти сантиметров — выглядел странновато и много улыбался. Но за улыбкой он не мог спрятать свои глаза, беспокойно мечущиеся из стороны в сторону. Он все время нервно вздрагивал и потирал руки. К такому человеку не захочется поворачиваться спиной. Первое, о чем он спросил: как, по моему мнению, он смотрелся на телеэкране? Когда я сказал, что довольно неплохо, Ванда рассмеялся и немного расслабился. Среди прочего он рассказал, что в тюрьме посещает занятия по Библии и они ему очень помогают. Готов поверить, однако я много раз сталкивался с тем, что с приближением условно-досрочного освобождения заключенные для вида ударяются в религию, чтобы создать иллюзию образцового поведения и поскорее выйти.

Можно возразить, что тюрьма строгого режима куда безопаснее даже хорошо охраняемой психбольницы, но после нашей беседы я тут же отправился к лечащему психиатру Ванды и спросил о его успехах.

Психиатр, мужчина около пятидесяти лет, заявил:

— Медикаментозное и терапевтическое лечение оказывает на пациента крайне положительный эффект.

Он также упомянул и группу по изучению Библии, отметил, что при сохранении положительной тенденции Ванда может претендовать на условно-досрочное освобождение.

Я поинтересовался, знает ли доктор о том, почему Ванда оказался за решеткой.

— Нет, и не хочу знать, — ответил врач. — Мне некогда вдаваться в подробности дел каждого подопечного.

Также он добавил, что не позволит информации негативно повлиять на его отношение к пациенту.

— Знаете, доктор, давайте-ка я вам все же расскажу, что натворил Томас Ванда, — не унимался я.

Прежде чем психиатр успел возразить, я засыпал его подробностями того, как еще на свободе этот асоциальный одиночка примкнул к религиозной группе, а после собрания, когда все разошлись, стал настойчиво предлагать интим девушке, которая вела встречу. Та, конечно, отказалась от его любезного предложения, но Ванда воспринял ее нежелание весьма болезненно. Такие люди, как он, всегда реагируют неадекватно, если что-то идет не так, как им хочется. Ванда вырубил ее, затем отправился на кухню, взял нож и, вернувшись, нанес жертве множество колотых ран. Затем он вставил половой член в открытую рану на животе несчастной, истекающей кровью, и эякулировал.

Должен признать, случай удивительный. Девушка в этот момент лежала словно тряпичная кукла. Тело было еще теплым, из ран фонтаном лилась кровь, и убийца не мог не испачкаться. Однако, даже не обезличив жертву, он смог испытать эрекцию и оргазм. Думаю, теперь понятно, почему я так настаиваю, что преступление Ванда совершил на почве ненависти, а не сексуального желания. В тот момент им двигала вовсе не похоть, а злоба и ярость.

Кстати, именно поэтому нет особого смысла в том, чтобы принудительно кастрировать патологических насильников, сколь бы эффективной и правильной эта мера ни казалась многим из нас. Проблема в том, что это не остановит преступника ни физически, ни эмоционально. Изнасилование — это акт, порожденный злобой. Даже если отрезать насильнику яйца, разъяренный мужчина останется.

Я закончил свой рассказ о Ванде, и тут психиатр не выдержал.

— Вы просто омерзительны, Дуглас! — выпалил он. — Убирайтесь вон из моего кабинета!

— Это я-то омерзителен? — парировал я. — Вы собираетесь написать рекомендацию Томасу Ванде, ссылаясь на положительные результаты лечения, и при этом ни черта не знаете о пациенте. Как вы вообще можете говорить о том, что понимаете его, если даже не удосужились ознакомиться с фотографиями и отчетами с мест преступления и протоколами вскрытия? Вы знаете, как было совершено преступление? Можете точно сказать, действовал Ванда по плану или спонтанно? Понимаете ли вы его поведенческие предпосылки? В курсе ли вы, как он покинул место преступления? Пытался ли скрыться и создать себе алиби? Так по какому же праву вы беретесь судить о том, опасен Ванда или нет?

На это психиатру было нечего возразить. Вряд ли я сумел его убедить в чем-то, но в душе очень надеюсь, что мои слова заставили доктора пересмотреть свой подход к работе с пациентами. Это самая основа того, чем занимается наш отдел. Дилемма психотерапии, как я уже неоднократно отмечал, состоит в том, что лечение основано на личной оценке пациентом своего состояния. Больной, пришедший к психотерапевту по собственному желанию, старается максимально подробно и точно довести до врача свои мысли и переживания. А заключенный желает лишь поскорее выйти на волю и потому заинтересован в том, чтобы рассказывать психотерапевту только то, что тот хочет улышать. Все зависит от самого врача. Если он принимает подобные показания за чистую монету, не сопоставляя их с фактами биографии субъекта, судебно-психиатрическая система терпит провал. Вот Эд Кемпер и Монте Риссел, к примеру (и таких примеров немало), проходя курс психотерапии, параллельно совершали убийства и успешно это скрывали, а лечащие врачи, напротив, отмечали у пациентов «положительную динамику».

На мой взгляд, проблема в том, что университеты ежегодно выпускают толпы идеалистов — молодых психотерапевтов, психологов и социальных работников, — убежденных в собственной способности изменить мир к лучшему и добиться исключительных результатов. Устроившись в тюрьму, они, конечно, страстно хотят верить, что в самом деле помогают уголовникам меняться. Зачастую они не отдают себе отчета, что пытаются проанализировать разум того, кто сам является экспертом по части человеческой психологии. Преступник быстро понимает, насколько качественно новоиспеченный психотерапевт справился с домашним заданием. И если вдруг окажется, что попался нерадивый студент, то заключенному не составит труда перевернуть истинную сущность совершенного им преступления с ног на голову. Немногие убийцы готовы выворачивать душу перед теми, кто не знает об их «подвигах». Вот почему к беседам с уголовниками следует готовиться с особой тщательностью.

Психиатр Томаса Ванды, как и многие люди подобных профессий, опасается предвзятости по отношению к подопечным и старается оградить себя от излишних подробностей совершенных ими деяний. Но я всегда учу молодых специалистов: чтобы понять Пикассо, нужно посмотреть на его картины; чтобы понять преступника, нужно посмотреть на его преступления.

Разница состоит в том, что профессиональные психиатры и психологи отталкиваются от личности человека и на ее основе анализируют поведение, мы же, напротив, анализируем личность, отталкиваясь от особенностей ее поведения.

Разумеется, существуют различные взгляды на уголовную ответственность. Психолог Стэнтон Сэймнау и ныне покойный доктор Сэмюэл Йохельсон из госпиталя Святой Елизаветы, что в Вашингтоне, округ Колумбия, стали первопроходцами в деле изучения природы поведения преступников. После нескольких лет исследований, постепенно отсеяв ряд распространенных предубеждений, Сэймнау издал книгу под названием «В голове преступника», ставшую настоящим прорывом в криминологии и пролившую свет на многие вопросы. Автор писал: «Преступник склонен мыслить иначе, нежели добропорядочный гражданин». По мнению Сэймнау, преступное поведение — вопрос не столько психического заболевания, сколько дефектов характера.

Доктор Парк Дитц, часто работавший с нами, утверждал: «Ни один из серийных убийц, которых мне довелось изучать, юридически не считался умалишенным, но при этом не был и нормальным. У каждого наблюдались психические патологии. Однако, несмотря на наличие психических отклонений, которые зачастую тесно связаны с особенностями характера и сексуальными желаниями, убийцы делали осознанный выбор, хоть и знали, что поступают неправильно».

Здесь важно иметь в виду, что невменяемость — это правовая концепция, а не медицинский или психиатрический термин. Невменяемость не подразумевает наличие определенного расстройства, но используется исключительно для того, чтобы определить, понесет ли лицо, совершившее преступление, ответственность за свои деяния.

Сочтете вы Томаса Ванду невменяемым — это ваше дело. Такая точка зрения тоже имеет право на существование. Однако, подробно изучив статистику, мы пришли в выводу, что излечить таких людей вряд ли удастся. Если мы примем этот факт, то убийцы не будут снова и снова выходить на свободу, чтобы опять терроризировать невинных людей. Напомню, Ванда убивал не в первый раз.

Феномен невменяемости занимает ученые умы уже долгое время, и рассуждения о нем далеко не новы. В англо-американской юриспруденции эта тема поднималась несколько сотен лет назад, а точнее, в труде Уильяма Ламбарда под названием «Иринарх, или О долге мировых судей», написанном еще в XVI веке.

Впервые о невменяемости как о смягчающем обстоятельстве в уголовном деле упоминает Правило Макнотена 1843 года. Дэниел Макнотен попытался совершить покушение на британского премьер-министра сэра Роберта Пиля, но ему удалось лишь ранить выстрелом его личного секретаря. Кстати, Пиль отвечал за организацию полиции Лондона, и в его честь английских полицейских и по сей день называют «бобби».

Суд оправдал Макнотена, тем самым вызвав волну общественного резонанса. В какой-то момент возмущение настолько выросло, что палата лордов призвала главного судью безотлагательно явиться и объяснить подобное решение. Правило гласит: обвиняемый признается невиновным в том случае, если его психическое состояние не позволяет ему отдавать себе отчет в своих действиях, осознавать их неправомерность, природу или степень тяжести, проще говоря, он не понимает, что такое хорошо, а что такое плохо.

Доктрина о невменяемости развивалась на протяжении многих лет, в итоге трансформировавшись в понятие «состояние аффекта», согласно которому обвиняемый признается невиновным, если из-за психического расстройства не может контролировать свои действия или не соотносит их с буквой закона.

В 1954 году термин был кардинально пересмотрен судьей Апелляционного суда США Дэвидом Базелоном. В постановлении «Дарем против США» он определил, что обвиняемый не несет уголовной ответственности, если его преступление признано следствием психического заболевания или умственного дефекта и если бы он не совершил преступления без оного.

Правило Дарема не было сформулировано достаточно конкретно, оставляя широкое поле для правового маневра. В нем не пояснялась разница между правомерным и неправомерным, и, как следствие, оно не снискало особой популярности среди сотрудников правоохранительных органов, судей и прокуроров. В 1972 году по другому постановлению Апелляционного суда, получившему известность под названием «США против Броунера», от него отказались в пользу Правила Американского института права (АИП) на основе предложенного этой организацией в 1962 году Примерного уголовного кодекса. Правило АИП взяло за основу определение невменяемости, заложенное еще Правилом Макнотена, когда умственный дефект не позволяет обвиняемому адекватно оценивать правомерность своих действий или приводить их в соответствие с законом. С течением времени Правило АИП стало пользоваться все большей популярностью.

Такого рода обсуждения в конечном итоге неизбежно скатываются в бесплодные дискуссии о том, может ли Всемогущий Господь создать камень, который не сможет поднять. Поэтому я считаю, что обратить внимание следует на более простую и понятную категорию: «опасность для общества».

Одним из классических примеров извечного спора мозгоправов является дело серийного убийцы Артура Дж. Шоукросса 1990 года, промышлявшего в Рочестере, штат Нью-Йорк. Шоукроссу вменялось убийство местных проституток и бездомных, чьи тела нашли в лесу рядом с ущельем реки Дженеси. Череда смертей продолжалась почти год, а более поздние жертвы были сильно обезображены.

Составив подробный и, как оказалось, довольно точный психологический портрет убийцы, Грег Маккрери стал наблюдать за его поведением. Когда полиция нашла первое изуродованное тело, Грег понял, что маньяк возвращается к местам, где оставил тела, чтобы еще раз насладиться плодами своих трудов. Маккрери предложил полиции прочесать лес в поисках трупа все еще считавшейся пропавшей без вести девушки. Если удастся ее найти и незаметно установить наблюдение, то убийца рано или поздно попадется в ловушку.

Спустя несколько дней поисков с воздуха полиция штата Нью-Йорк обнаружила тело в Салмон-Крике, на обочине тридцать первой магистрали. Там же инспектор Джон Маккэффри приметил мужчину в автомобиле, припаркованном на приземистом мостике, перекинутом через реку. Совместные силы полиции штата и города тут же отправились в погоню. Задержанного звали Артур Шоукросс.

Во время допроса, которым руководили Деннис Блайт из полиции штата и Леонард Борьелло из отделения в Рочестере, подозреваемый сознался в нескольких убийствах. Но главный вопрос этого громкого дела с десятью жертвами по-прежнему оставался открытым: был ли Шоукросс на самом деле невменяемым?

Сторона защиты пригласила доктора Дороти Льюис — известного психиатра, работавшего в нью-йоркской больнице Бельвью и в свое время проделавшего огромную работу, исследуя влияние насилия на детскую психику. Льюис пришла к выводу, что чаще всего (если не всегда) проявления насилия в зрелом возрасте вызваны сочетанием полученной в детстве травмы и физическим или органическим дефектом, таким как эпилепсия, инвалидность, повреждение тканей, киста или опухоль. Вот вам ярчайший тому пример: в 1966 году двадцатипятилетний студент-инженер по имени Чарльз Уитмен забрался на самый верх часовой башни Техасского университета в Остине и начал без разбора палить по прохожим. Уитмен успел убить шестнадцать мужчин и женщин, а также ранить еще тридцать, прежде чем полиция спустя целых полтора часа наконец оцепила башню и ликвидировала стрелка. Ранее Уитмен жаловался на периодически возникающие вспышки ярости и желание убивать. Вскрытие обнаружило у него опухоль в височной доле мозга.

Была ли опухоль следствием агрессивного поведения Уитмена? Мы не можем знать наверняка. Но этим примером Льюис хотела показать присяжным, что из-за небольшой доброкачественной кисты в височной доле, обнаруженной на МРТ Шоукросса, легкой формы эпилепсии, описанной ею как «периодические припадки», посттравматического расстройства, заработанного во Вьетнаме, а также (если верить показаниям самого Шоу-кросса) из-за физического и сексуального насилия в детстве со стороны матери, подсудимый не мог контролировать себя в момент вспышек гнева — иначе говоря, находился в состоянии аффекта. Психиатр пояснила присяжным, что во время убийства у него проявляется нечто похожее на диссоциативное расстройство личности. Всякий раз, когда разговор заходил об убийстве, Шоукросс не мог толком ничего вспомнить: эти эпизоды либо совсем забылись, либо сохранились в крайне урезанном виде.

Но кое-чего Льюис не учла. Спустя недели и даже месяцы после убийств Шоукросс смог во всех подробностях описать их Борьелло и Блайту. В ходе нескольких следственных экспериментов Шоукрос даже привел полицейских к точному месту на свалке, где прятал трупы. Вероятнее всего, он хорошо ориентировался на местности, поскольку часто возвращался мыслями к жертвам, за счет чего подробности убийств хорошо отпечатались в его памяти.

Убийца также предпринял некоторые шаги, чтобы уничтожить улики и запутать полицию. После ареста он написал довольно длинное письмо любовнице (кстати, он был женат), в котором выражал надежду, что его признают невменяемым. Еще бы, в психиатрической лечебнице отбывать срок куда комфортнее, чем в колонии.

Шоукросс знал, о чем говорит. Проблемы с законом у него начались еще в далеком 1969-м, когда его упекли в тюрьму за кражу со взломом и поджог в Уотертауне, что на север от Сиракьюз. Менее чем через год он опять оказался за решеткой. На сей раз он задушил мальчика и девочку, ко всему прочему надругавшись над последней. За эти два преступления Шоукросс был приговорен в двадцати пяти годам тюрьмы. Он вышел по УДО спустя пятнадцать лет. Вот почему Грег Маккрери в своем профайле промахнулся именно с возрастом субъекта: пятнадцать лет за решеткой лишь отсрочили неизбежное.

Теперь давайте разберемся. Во-первых, спросите кого угодно — меня или любого из несчетного множества копов, прокуроров и федеральных агентов, с которыми я работал все эти годы, — и каждый скажет, что двадцать пять лет тюрьмы за убийство двоих детей это позорно мало. А во-вторых, давая такому убийце шанс на условно-досрочное, можно ожидать только одно из двух.

Вариант номер один: несмотря на темное прошлое, неблагополучную семью, предположительные страдания в детстве, отсутствие достойного образования, склонность к насилию и прочие детали, жизнь Шоукросса в тюрьме окажется настолько неописуемо прекрасной, духовно возвышающей и поучительной, что он прозреет, пересмотрит свои взгляды на жизнь и, осознав страшные ошибки прошлого, встанет на путь истинный. Иными словами, тут же заделается порядочным и законопослушным гражданином.

Звучит не слишком правдоподобно? Тогда рассмотрим вариант номер два: жизнь за решеткой будет настолько отвратительной, жуткой и мучительной, над Шоукроссом станут так жестоко глумиться изо дня в день, что он, несмотря на свое прошлое и еще не угасшее желание насиловать и убивать детей, ни за что не захочет снова оказаться в тюрьме и сделает все, чтобы туда не вернуться.

Пожалуй, и это маловероятно. Но если вы не согласны ни с одним из вышеуказанных вариантов развития событий, то какого черта позволяете таким, как Шоукросс, выйти на свободу и не задумываетесь над тем, что вероятность новых преступлений крайне велика?

Совершенно очевидно, что некоторые типы убийц более склонны к рецидиву, чем другие. Но что касается сексуальных маньяков, тут я солидарен с высказыванием доктора Парка Дитца: «Трудно представить себе такие обстоятельства, при которых подобного человека можно выпустить на свободу». Эд Кемпер — один из самых умных преступников из тех, с кем я беседовал, — абсолютно искренне признал, что ему не место на свободе.

Мы знаем слишком много страшных историй. Ричард Маркетт, с которым я также беседовал в тюрьме и который к двадцати с небольшим годам мог похвастать впечатляющим списком правонарушений в штате Орегон, включая попытку изнасилования и рукоприкладство, на достигнутом не остановился: после неудачной попытки склонить к интиму одну девушку в баре Портленда, он изнасиловал ее, убил, а затем зверски изуродовал ее тело. Маркетт попал в список самых разыскиваемых преступников ФБР. Он бежал, но в конечном итоге был арестован в Калифорнии. Его осудили за убийство, совершенное с особой жестокостью, и приговорили к пожизненному заключению. Однако после двенадцати лет тюрьмы он вышел на свободу по УДО и вскоре убил и расчленил еще двух женщин, после чего снова оказался за решеткой. Во имя всего святого, кто мне объяснит, почему комиссия по условно-досрочному освобождению посчитала, что он больше не опасен?

Я не уполномочен говорить от лица ФБР, Департамента юстиции или других организаций. Но от своего имени скажу: моя совесть будет чиста только в том случае, если убийца останется сидеть в тюрьме, а ни в чем не повинные мужчины, женщины и дети не станут жертвами досрочно освобожденного психопата.

Такой уж он, американский народ: свято верит, что все будет хорошо и любой грех можно искупить. Но чем дольше я работаю, тем с большим скепсисом отношусь к возможности реабилитации некоторых типов преступников. Да, детство у них обычно ужасное, но это совершенно не значит, что спустя годы их психика восстановится. И в противовес тому, во что хотят верить судьи, адвокаты и психиатры, я должен сказать: хорошее поведение в тюрьме не означает, что оно останется таковым на свободе.

Шоукросс вел себя образцово практически во всех отношениях. Жил тихо и мирно, выполнял приказы, ни с кем не ссорился. Но мы с коллегами пришли к пониманию, которое теперь отчаянно пытаемся донести до сотрудников тюрем и судебных психологов: опасность преступника зависит от ситуации. Если поместить его в среду, где искусственно поддерживается порядок и ничего не остается, кроме как четко следовать правилам, что ж, он будет им следовать. Но как только убийца снова окажется в своей стихии, где бесчинствовал раньше, попомните мои слова: вскоре он вернется к бесчинствам.

Возьмем, к примеру, случай с осужденным убийцей Джеком Генри Эбботом, который написал «Во чреве зверя» — трогательные и глубокие мемуары о жизни за решеткой. Обратив внимание на его исключительный талант, многие светочи литературного мира, в том числе небезызвестный Норман Мейлер, посчитали, что автор такого шедевра может и должен быть реабилитирован. Мейлер возглавил кампанию по освобождению Эббота, и вскоре о «страдальце» узнал весь Нью-Йорк. Спустя всего несколько месяцев после освобождения Эббот в квартале Гринвич-Виллидж поругался с официантом и убил его.

Как говорил на одной из своих лкций в Национальной академии Эл Брентли, бывший инструктор поведенческого отдела, а ныне сотрудник отдела по расследованию серийных убийств, «легче всего предсказать факт насилия в будущем, если помнить, что любое насилие уходит корнями в прошлое».

Вряд ли в Артуре Шоукроссе можно заподозрить наличие такого таланта, как у Джека Генри Эббота. Однако и ему удалось убедить комиссию по УДО, что он больше не представляет угрозы для общества. После выхода из тюрьмы Шоукросс осел в Бингемтоне, но местные жители решительно выступили против такого соседства, и спустя два месяца он был вынужден уехать. Шоукросс затерялся в городе покрупнее, неподалеку от Рочестера, где устроился на работу в продовольственную компанию и стал фасовать салаты. Спустя год после переезда он снова начал убивать — на этот раз выбирая других, но не менее уязвимых жертв.

Дороти Льюис снова обследовала Шоукросса. Во время сеансов гипноза она расспрашивала его о детстве, когда он подвергался жестокому обращению со стороны матери. Среди прочего выяснилось, что Артур пережил анальное изнасилование рукояткой от метлы. Во время тщательно задокументированных сеансов Шоукроссом словно по очереди овладевали разные личности, в том числе родная мать, что уж слишком смахивает на фильм «Психо». (Кстати, мать Шоукросса отрицала факты насилия над сыном и назвала его лжецом.)

В госпитале Бельвью Льюис уже приходилось сталкиваться с диссоциативным расстройством личности у детей, подвергшихся насилию. Сложно представить, чтобы юные пациенты могли убедительно симулировать весьма сложное психическое состояние. Льюис пришла к выводу, что диссоциативное расстройство личности начинается в раннем возрасте, еще в довербальной фазе. А вот о диссоциативном расстройстве у взрослых почему-то можно услышать только на суде. Непонятным образом оно никогда не проявляется раньше. Так, раздвоение личности у Кеннета Бьянки, «хиллсайдского душителя» и одного из двух братьев-убийц, орудовавших в Лос-Анджелесе в 1970-е, обнаружилось только после ареста. На ту же уловку попытался пойти и Джон Уэйн Гейси.

(Моя любимая шутка: если у преступника несколько личностей, то невиновных можно запросто отпустить, пусть только виновная останется за решеткой.)

На судебном слушании по делу Шоукросса главный прокурор Чарльз Сирагуса, отлично подготовивший обвинение, попросил доктора Парка Дитца выступить на стороне обвинения. Дитц подверг подсудимого не менее тщательному анализу, чем Льюис, и Шоукросс разродился новыми подробностями о своем тяжелом детстве. Не ручаясь за достоверность информации, психиатр отметил, что показания звучат вполне правдоподобно. И все же Дитц не считал обвиняемого помешанным: Шоукросс не страдал от обмороков, провалов в памяти или органических неврологических патологий. На основании этого доктор Дитц заключил: несмотря на возможные психические или эмоциональные проблемы, Артур Шоукросс понимал разницу между «хорошо» и «плохо» и мог осознанно решать, убивать жертву или нет. И по крайней мере в десяти случаях (если не больше) он выбрал убийство.

Когда же Лен Борьелло спросил у подсудимого, почему он убивал жертв, ответ был прост: «Я делал свое дело».

Люди, по-настоящему страдающие психозом, — то есть те, кто окончательно потерял связь с реальностью, — крайне редко совершают серьезные преступления. Если они и задумали недоброе, то в силу крайней неорганизованности даже не предпринимают особых попыток скрыться, так что их довольно быстро находят. Убийца Ричард Трентон Чейз, который считал, что кровь жертв необходима ему для жизни, действительно страдал психозом. Когда не удавалось достать человеческой крови, он довольствовался подручными средствами: в психиатрической лечебнице, куда поместили Чейза после суда, он ловить кроликов, пускал им кровь и вводил ее себе внутривенно. Иногда он переключался на птиц и пил их кровь, откусывая им головы. Вот это я понимаю, настоящий псих. Но если убийца способен замести следы и остаться непойманным после десятка убийств, он неплохо поднаторел в своем ремесле. Не путайте психопатию и психоз.

В зале заседания Шоукросс стоял неподвижно, словно истукан, убедительно изображая перед присяжными кататонический ступор. С виду казалось, что он в трансе и плохо понимает, что творится вокруг. Однако полицейские и охранники, стоявшие рядом, отметили: как только подсудимый выпадал из поля зрения присяжных, он мигом расслаблялся, становился более разговорчивым и даже шутил. Он знал, что на кону признание его невменяемости.

Гэри Трапнелл — один из самых умных, находчивых (и, должен признать, обаятельных) преступников, с которым я когда-либо имел дело, — всю жизнь менял тюрьмы как перчатки, а однажды даже сумел подговорить девушку организовать ему побег, приземлившись на вертолете прямо на тюремный двор. Не могу не вспомнить одно из его самых знаменитых преступлений — угона самолета в начале 1970-х. Гэри сидел в кабине еще не взлетевшего судна и вел переговоры с полицией в попытке выторговать себе удачные условия, и вдруг поднял кулак вверх и прокричал на виду у десятков телекамер: «Свободу Анджеле Дэвис!»

Свободу Анджеле Дэвис? При чем тут вообще Анджела Дэвис? Его выкрик поставил в тупик практически всех сотрудников правоохранительных органов, которые впоследствии работали над этим делом. В прошлом Трапнелла ничто не говорило о его эмоциональной привязанности к молодой чернокожей женщине, профессору Калифорнийского университета и ярой стороннице радикального движения за права черных. Не было ни намека, что Гэри захватил самолет по политическим причинам, и тут как гром среди ясного неба: свободу Анджеле Дэвис! Не иначе, парень полный псих.

Позже, когда Трапнелл сдался властям и был осужден, я приехал к нему в исправительную колонию города Мэрион, штат Иллинойс, чтобы спросить о том необычном требовании.

Он пояснил: «Когда мой изначальный план провалился, я понял, что ничего хорошего мне не светит. Ну я и прикинул, что если чернокожие здоровяки в тюрьме подумают, что я весь такой за них, то, может, и не будут приставать ко мне в душевой».

Трапнелл не только не был сумасшедшим, но являлся полной тому противоположностью. Он тоже написал мемуары под названием «И лисы сходят с ума». Для нас это настоящая находка, целый ворох пищи для ума, а вернее, для понимания особенностей процесса переговоров с преступником. Если из уст злоумышленника звучит нечто совершенно из ряда вон выходящее, то это означает, что он уже мысленно готов к задержанию, и переговорщик должен реагировать соответственно.

Трапнелл поведал мне еще одну довольно интересную вещь. Он заверил, что, если я дам ему последний выпуск справочника «Диагностико-статистического руководства по психическим расстройствам» (ДСР) и выберу оттуда абсолютно любое заболевание, на следующий день он с легкостью сможет убедить любого психиатра, что действительно им страдает. Опять-таки Трапнелл, в отличие от Шоукросса, был крепким орешком. Впрочем, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы выторговать УДО, убедив психиатра в отсутствии интереса к маленьким мальчикам, симуляция диссоциативного расстройства наверняка покажется присяжным куда убедительнее, если они увидят подсудимого в некоем подобии транса.

Долгое время правоохранительные органы полагались исключительно на ДСР в вопросе о том, какое психическое расстройство можно считать тяжелым, а какое нет. Но большинство из нас со временем осознали, что справочник не особенно помогает в расследовании. Это и послужило одним из толчков к созданию «Руководства по классификации преступлений» (РКП), изданному в 1992 году, в основу которого легла моя докторская диссертация. Хотя соавторами числились только Боб Ресслер, Энн Берджесс и ее муж Аллен, профессор факультета менеджмента Бостонского университета, но писать книгу мне помогали и другие сотрудники отделов следственного сопровождения и поведенческого анализа: Грег Купер, Рой Хейзелвуд, Кен Лэннинг, Грег Маккрери, Джад Рэй, Пит Смерик и Джим Райт.

В РКП мы постарались уйти от строго подхода к психологии, характерного для ДСР, собрав и классифицировав серийные убийства согласно поведенческим характеристикам. К примеру, в ДСР вы не найдете тип убийства, совершенного О. Джей Симпсоном, зато таковой есть в РКП. Иными словами, мы попытались отделить зерна от плевел в науке о поведении, чтобы не только следователи, но и все правовое сообщество в целом могло руководствоваться нашим трудом в психолого-аналитической работе.

Безусловно, подсудимые с помощью адвокатов будут изо всех сил стараться избежать причитающейся ответственности. Во внушительном списке доводов, которыми защита Шоукросса пыталась доказать его невменяемость, наиболее эффективным оказалось апеллирование к посттравматическому стрессовому расстройству (ПТСР), заработанному во Вьетнаме. Однако в ходе разбирательства выяснилось, что на самом деле Шоукросс не участвовал в боевых действиях. Впрочем, его адвокаты были далеко не первыми, кто пытался воспользоваться подобным приемом. К примеру, Дуэйн Сэмплз, который 9 декабря 1975 года буквально распотрошил двух девушек в Силвертоне, штат Орегон, на суде настаивал на том, что страдает «вьетнамским синдромом». Хотя от полученных травм скончалась только одна из жертв, фотографии с места преступления Сэмплза говорят красноречивее любых слов: обе девушки вскрыты, словно консервные банки. Роберт Ресслер выяснил, что Сэмплз тоже не участвовал в боевых действиях, несмотря на все его заявления. За день до нападения Сэмплз признался в письме, что уже давно мечтает вспороть живот какой-нибудь юной обнаженной красотке.

В 1981-м Ресслер отправился в Орегон, чтобы помочь прокурору объяснить губернатору, почему не следует выпускать Сэмплза по УДО. Несмотря на всю силу доводов моего коллеги, через десять лет заключения Сэмплз все равно оказался на свободе.

Был ли он сумасшедшим на самом деле? Находился ли в состоянии временного аффекта, когда напал на девушек? Узнав о столь вопиющем проявлении извращенной фантазии, любой нормальный человек тут же счел бы Сэмплза больным на всю голову. Спорить не стану. Но знал ли убийца о том, что поступает плохо? Был ли его выбор осознанным? На мой взгляд, важнее всего правильно ответить именно на эти вопросы.

Судебное заседание по делу Артура Шоукросса, проходившее в городском суде Рочестера, продолжалось более пяти недель, в течение которых прокурор Сирагуса демонстрировал куда более глубокое и комплексное понимание судебной психиатрии, чем многие из именитых докторов. Под неусыпным взором десятков направленных на него телекамер он заслужил титул местного супергероя. Получив материалы после окончательных прений, присяжные вынесли вердикт менее чем через сутки: Шоукросса признали виновным в совершении преступления второй степени тяжести по всем заявленным статьям. Судья не оставил убийце ни единого шанса вновь переступить грань дозволенного, приговорив его к двумстам пятидесяти годам лишения свободы с отбыванием срока в колонии штата.

Прикрыться невменяемостью редко удается и еще по другой причине, на которую мало кто обращает внимание: присяжные не доверяют такому маневру и нечасто принимают подобную аргументацию.

На мой взгляд, тут есть два соображения. Во-первых, тогда придется признать, что практически все убийцы совершают свои преступления в состоянии аффекта и просто не могут ничего с собой поделать. Но вот парадокс: что-то не припомню ни одного серийного убийцы, который не смог справиться с искушением в присутствии полицейского.

Вторая причина, по которой присяжные избегают оправдания по невменяемости, куда прозаичнее. Когда после заключения юристов и психиатров наступает момент решить дальнейшую судьбу подсудимого, присяжные подсознательно понимают, что он попросту опасен для общества. Даже если добропорядочные граждане Милуоки на рациональном уровне сочли бы Джеффри Дамера невменяемым, как-то не верится, что они доверили бы его (и свое) будущее психиатрическому учреждению, чья надежность вызывает понятный скепсис. А вот в тюрьме Дамер уж точно не будет представлять для общества такую опасность.

Я не хочу сказать, что большинство психиатров и их коллег направо и налево ратуют за освобождение опасных преступников и их возвращение в ту среду, где они смогут зверствовать и дальше. Смысл в другом: по моему опыту, они попросту не владеют достаточной информацией, чтобы принимать взвешенные решения. И даже обладая опытом работы в судебной медицине, психиатры, как правило, не могут оценить ситуацию во всей полноте ее проявлений.

Одним из первых дел, которым я занимался уже в качестве профайлера, стало убийство Анны Берлинер, пожилой женщины из штата Орегон, в собственном доме. Чтобы поподробнее узнать о возможном субъекте, местные полицейские обратились за помощью к психологу одной из местных клиник. Среди прочих увечий на теле жертвы присутствовало четыре глубокие раны в области груди, нанесенные заточенным карандашом. В свое время тот психолог в научных целях побеседовал более чем с полусотней мужчин (в основном в тюрьмах), обвиненных в убийстве. На основе этого опыта он предположил, что убийца Берлинер имеет за спиной солидный тюремный срок, возможно, за торговлю наркотиками, поскольку карандаш в качестве оружия пользуется популярностью в основном у завсегдатаев исправительных учреждений. Ясное дело: человеку, ни разу не сидевшему за решеткой, даже в голову не придет воспользоваться невинным предметом столь нестандартным образом.

Затем полиция связалась со мной, и я высказал диаметрально противоположное мнение. Я предположил, что возраст и уязвимость жертвы, чрезмерная агрессивность нападения, совершенного среди бела дня, а также отсутствие признаков грабежа указывает на неопытного убийцу, желторотого юнца. Как-то не верилось, что карандаш он выбрал нарочно, тщательно взвесив все «за» и «против». Он просто схватил первое, что попалось под руку. Убийцей оказался шестнадцатилетний подросток, который постучался к Берлинер под предлогом сбора средств на пеший марш, в котором сам даже не участвовал.

Ключевой поведенческой особенностью этого случая стала явная неуверенность убийцы в себе. Об этом кричала чуть ли не каждая улика, оставленная на месте преступления. Бывший уголовник, нападающий на беззащитную старушку, был бы на сто процентов уверен в своих силах. Нельзя ориентироваться на одну-единственную улику (к примеру, вроде того волоса с головы афроамериканца в деле Франсин Элвесон), она не дает всей полноты картины. Подобный подход мог бы завести расследование дела Анны Берлинер совершенно не туда.

Самый сложный вопрос в нашем и без того непростом деле таков: опасен ли сейчас и может ли стать опасным в будущем рассматриваемый индивид? Говоря языком психиатров, представляет ли он угрозу для самого себя и окружающих.

В далеком 1986 году в фотолабораторию ФБР из штата Колорадо поступила пленка для проявки. На снимках позировал мужчина возрастом около тридцати лет в камуфляжной форме. Он стоял в кузове пикапа наперевес с винтовкой, сжимая в руке куклу Барби, над которой успел основательно поиздеваться. Законом это не запрещено, и я предположил, что судимостей у субъекта нет. Однако предупредил, что в таком возрасте подобное развлечение быстро наскучит и может перерасти в нечто большее. Конечно, только по фото я не мог однозначно сказать, какое значение для субъекта имеют пытки, но раз уж он не поленился потратить время на постановочные снимки, то явно небезразличен к жестоким играм. От мужчины так и пахло проблемами. Я дал указание не сводить с него глаз и по возможности допросить. Правда, в психиатрических кругах вряд ли со мной согласились бы.

Сколь бы странным ни показался вам этот эпизод, у меня есть еще несколько историй о куклах Барби и взрослых мужчинах. Один из них, житель Среднего Запада, любил сплошь истыкать куклу булавками и оставить ее где-нибудь на территории очередной психиатрической лечебницы. Время от времени в комплекте с подобными играми идут разнообразные сатанинские культы, ритуалы вуду или всякого рода колдовство, но это был не тот случай. Да и саму куклу тот мужчина никак не назвал, то есть не стремился направить свою злобу на конкретного человека. Это был обычный акт садизма, характерный для мужчины, совсем отчаявшегося в отношениях с женщинами.

Что еще можно о нем сказать? Например, он, скорее всего, регулярно мучил мелких животных, с трудом находил общий язык со сверстниками обоих полов, а в школьные годы был хулиганом и часто задирал младших. Вскоре он достигнет той стадии, когда его фантазии станет мало кукол. Можно долго рассуждать о том, болен такой человек или нет, но я могу вас заверить только в одном: он безусловно опасен.

Когда эта «опасность» проявится? Трудно сказать. Мы имеем дело с ущербным неудачником. Он считает, что каждый встречный точит на него зуб, что общество не хочет признавать его таланты. Если стресс-факторы достигнут критической массы, субъект пойдет еще дальше в своих фантазиях. Следующим шагом для кукольного садиста может стать реальное насилие, причем обращенное не на сверстников, а на тех, кто гораздо моложе и слабее его: он трус и боится тягаться с равным противником.

Но это вовсе не означает, что он станет охотиться именно на детей. Барби символизирует взрослую женщину, а не девочку-подростка. Вне зависимости от того, к каким извращениям склоняется субъект, в его фантазиях будет фигурировать именно зрелая женщина. Иначе он выбрал бы для своих игр куклу-ребенка.

Тем не менее человек, который втыкает иголки в куклу и подбрасывает ее к психлечебнице, совершенно точно страдает от чувства собственной неполноценности, не имеет водительских прав, да и вообще выделяется своим странным поведением. Куда большую опасность может представлять тот парень в камуфляже. Раз ему хватило денег на винтовку, автомобиль и фотоаппарат, значит, он трудоустроен. Он вполне нормально вписывается в общество, не вызывая подозрений. Но в любой момент в голове у него может что-то щелкнуть — и тогда жди беды. Доверяю ли я способности психиатров и прочих мозгоправов отличить одного от другого? Нет. У них просто нет того опыта, того видения, которое позволило бы разглядеть червоточину в пограничной личности. Они ведь не проверяют свои выводы на практике.

Одна из ключевых особенностей нашего исследования психологии серийных убийц состоит в том, что мы верифицировали свои умозаключения, проверяли истинность слов наших информаторов на фактическом материале. Психологи же руководствуются сведениями, полученными от самих пациентов. Такой подход в лучшем случае даст неполные данные, а в худшем — вообще не имеет научной ценности.

Оценка опасности для общества той или иной личности имеет множество применений. В пятницу 16 апреля 1982 года агенты Секретной службы США попросили меня изучить письма с угрозами, явно написанные одной и той же рукой. Первое из них, датированное февралем 1979-го, касалось президента Джимми Картера, а все последующие — Рональда Рейгана и других известных политиков.

Первое послание автор, подписавшийся как «одинокий пессимист», отправил в нью-йоркское отделение Секретной службы, исписав два листка из блокнота угрозами «застрелить президента Картера или еще кого-нибудь из власть имущих».

В период с июля 1981-го по февраль 1982-го последовало еще восемь писем. Три пришли в Секретную службу в Нью-Йорке, одно — в отделение ФБР там же, еще одно — в отделение ФБР в Вашингтоне, одно письмо получила редакция газеты «Филадельфия дейли ньюс» и последние два — Белый дом. Почерк явно принадлежал «одинокому пессимисту», но на сей раз стояла подпись «К.О.Т.». Послания отправляли из Нью-Йорка, Филадельфии и Вашингтона. В письмах К.О.Т. недвусмысленно выражал намерение убить президента Рейгана, которого называл то «злом Божьим», то «Сатаной». Он также грозился убить и других политиков, поддерживающих курс Рейгана. Автор писем неоднократно упоминал Джона Хинкли и обещал завершить его дело.

К.О.Т. продолжал отправлять письма, пополнив список адресатов конгрессменом Джеком Кемпом и сенатором Альфонсом Д’Амато. Больше всего Секретную службу обеспокоили вложенные в конверт фотографии сенатора Д’Амато и конгрессмена от города Нью-Йорк Рэймонда Макграфа, сделанные с довольно близкого расстояния: К.О.Т. как бы намекал, что вплотную подобрался к жертвам и ничто не помешает ему совершить задуманное.

Наконец 14 июня 1982 года редактор газеты «Нью-Йорк пост» получил четырнадцатое по счету и последнее письмо. В нем автор обещал в скором времени расправиться с «президентом-сатаной», и тогда все узнают, кто он на самом деле. К.О.Т. жаловался, что его никто не воспринимает всерьез, чему я ни капли не удивился.

В письме он «разрешал» газете взять у него интервью после завершения его исторической миссии. Этого мы как раз ждали. Стало ясно, что К.О.Т. не просто хочет, но отчаянно жаждет встречи с редактором. Что же, тут мы ему поможем.

Судя по особенности изъясняться, наш клиент был родом из Нью-Йорка. Я разработал портрет одинокого белого мужчины в возрасте от двадцати пяти до тридцати лет, коренного ньюйоркца, проживающего (возможно, в одиночестве) на окраине города. Уровень интеллекта средний, субъект имеет диплом об окончании вуза и, возможно, посещал курсы политологии и литературы, младший или единственный ребенок в семье. Я также подозревал, что в прошлом он был наркозависим и / или употреблял алкоголь в больших количествах, но теперь баловался этим лишь изредка. Он считал себя неудачником, неспособным оправдать ожидания родителей и знакомых. Его жизнь представляла собой печальную коллекцию так и не сбывшихся мечтаний. В возрасте примерно от двадцати до двадцати пяти он находился в постоянном неконтролируемом стрессе, связанном, вероятно, с военной службой, разводом, болезнью или кончиной близкого родственника.

Немало в свое время было выдвинуто предположений о том, что же означает аббревиатура К.О.Т. Я посоветовал Секретной службе не зацикливаться на ней, поскольку она, вполне вероятно, и вовсе не имеет смысла. Не стоит уделять подобным деталям слишком много внимания. Быть может, ему просто нравится, как звучит или смотрится его прозвище.

Более всего Секретную службу интересовало, представляет ли злоумышленник реальную опасность, ведь многие ему подобные не заходят дальше почтового спама. Я предупредил, что такие личности находятся в постоянном поиске, который нередко заводит их в группировки, отстаивающие определенные политические или религиозные взгляды. Иной раз подобного субъекта считают просто странным, не воспринимают всерьез, в силу чего с течением времени его озлобленность будет только усиливаться. Он зациклится на какой-нибудь высшей миссии в попытке придать жизни смысл. Сейчас он в первый раз почувствовал власть и уже не сможет устоять перед искушением, все чаще и все отчаяннее стремясь к ней. А отчаянные люди, как известно, очень опасны.

Скорее всего, наш клиент с оружием на «ты», но предпочитает ближний бой, хоть в этом случае и лишается возможности сбежать, если что-то пойдет не по плану. Он осознает, что рискует погибнуть, выполняя свой «священный долг», и потому, как я считал, ведет дневник, в надежде обрести славу хотя бы посмертно. В отличие от «тайленолового отравителя», К.О.Т. хотел, чтобы о нем услышали. Когда страх жизни становится сильнее страха смерти, рождается насилие. Непосредственно перед нападением он наденет маску абсолютного спокойствия, смешается с толпой и не будет ничем выделяться. Он заговорит с полицейским или агентом Секретной службы и покажется им самым обычным добропорядочным гражданином.

В каком-то смысле субъект напоминал Джона Хинкли, суд над которым крутили по всем каналам. Возможно, наш клиент даже пытался ему подражать. А о Хинкли мы знали довольно много. И тогда мне пришло в голову, что К.О.Т. захочет поприсутствовать на вынесении приговора своему кумиру, и я рекомендовал агентам Секретной службы в нужное время оказаться в Театре Форда в Вашингтоне, где стреляли в Авраама Линкольна и куда Хинкли наведался перед нападением на Рейгана. Я также предложил им проверить отель, в котором останавливался Хинкли: возможно, К.О.Т. специально попросит его номер.

В отеле действительно была бронь на тот самый номер. Вломившись в комнату, агенты Секретной службы обнаружили на месте лишь пожилую супружескую пару, которая когда-то провела здесь первую брачную ночь и с тех пор время от времени заглядывала в отель.

В августе Секртная служба получила еще два письма за подписью «К.О.Т.», адресованные в Канцелярию президента, Вашингтон, округ Колумбия. Оба были отправлены из Бейкерсфилда, штат Калифорния. Поскольку убийцы нередко преследуют жертву по всей стране, возникло подозрение, что наш клиент тоже не сидит на месте. Он писал: «Будучи в здравом уме и твердой памяти [я] обязуюсь призвать под свой флаг как можно больше граждан США и с оружием в руках истребить врага моей родины, который точит ее изнутри».

Свой длинный параноидально-шизофренический опус он посвятил «пыткам и геенне огненной», через которые ему пришлось пройти. Автор признавал, что его попытки «привести к ответу червей, что сидят наверху», могут закончиться для него плачевно (читай: смертью).

Тщательно изучив письма, я пришел к выводу, что на сей раз мы имеем дело лишь с подражателем. Во-первых, текст был написан обычными буквами, а не заглавными, как все предыдущие. Во-вторых, Рейгана называли «Рон», а не «сатана» или «старик», как раньше. Из всего этого я заключил, что письмо, скорее всего, вышло из-под пера женщины, и автор, несмотря на обилие угроз, вряд ли перейдет от слов к делу.

Настоящий К.О.Т. — это уже совсем другая история. По моему мнению, наиболее эффективно в данном случае себя показала бы выжидающая тактика, параллельно с которой необходимо медленно, но верно втягивать злоумышленника в диалог, пока не удастся вычислить его местонахождение. На роль «редактора» мы назначили одного из агентов Секретной службы, проинструктировав его, как себя вести и что говорить. Я подчеркнул, что необходимо заставить субъекта раскрыться и выложить подробности о себе. Установив с ним достаточно доверительные отношения, «редактор» предложит ему встретиться лично, но обязательно под покровом ночи и где-нибудь в укромном месте, ведь он не меньше автора писем заинтересован в конфиденциальности.

Мы разместили тщательно проработанное зашифрованное объявление в «Нью-Йорк пост». К.О.Т. заглотил наживку и стал периодически выходить на связь с нашим агентом. Я думал, что звонит он из какого-нибудь людного места вроде Центрального или Пенсильванского вокзалов, из библиотеки или музея.

Примерно в то же время в ФБР пришел отчет от доктора Мюррея Майрона, известного психолингвиста из Сиракьюзского университета. В свое время мы с Мюрреем написали ряд статей по оценке угроз и даже провели целое исследование по этой теме. Я считаю его одним из лучших специалистов в своей области. С началом телефонных переговоров Мюррей по просьбе ФБР проанализировал поведение субъекта и сделал вывод, что он больше не представляет опасности для общества и является не более чем провокатором, старающимся привлечь к себе внимание, срывая злобу на высокопоставленных чиновниках. Разумеется, Мюррей нисколько не отрицал необходимость его поймать, хотя, в отличие от меня, не видел в нем особой угрозы.

Со временем К.О.Т. оставался на телефонной линии все дольше, и наконец мы засекли сигнал. 21 октября 1982 года группа захвата, состоявшая из агентов Секретной службы и ФБР, схватила злоумышленника в телефонной будке на Пенн-стейшн, пока тот, ни о чем не догадываясь, беседовал с «редактором». Звонившим оказался Альфонс Амодио-младший, парень двадцати семи лет, белый, коренной житель Нью-Йорка с высшим образованием.

Сотрудники ФБР и Секретной службы обыскали его тесную, оккупированную тараканами хибарку во Флорал-парке. Семья задержанного не производила впечатление особенно благополучной. На допросе миссис Амодио описала сына в полном соответствии с нашим профайлом: «Он ненавидит его [мир] и чувствует, что тот ненавидит его в ответ». Мать рассказала и о резких перепадах настроения, и о том, что Альфонс уже много лет вырезает газетные статьи и бережно раскладывает их по папкам с именами политиков, которых у него набралось уже целых два ящика. В детстве он так сильно заикался, что отказывался ходить в школу, в юности недолго прослужил в армии, уйдя в самоволку сразу после курса начальной подготовки. В своем дневнике Альфонс пару раз называл себя «бродячим котом»; другого объяснения его прозвищу агенты так и не нашли.

Амодио поместили в психиатрическую лечебницу Бельвью. Перед заседанием окружной судья Дэвид Эдельштейн запросил психиатрический отчет, в котором значилось, что подсудимый страдает от тяжелого эмоционального расстройства и представляет большую опасность для президента и других официальных лиц.

Амодио признался, что рассылал письма под псевдонимом К.О.Т. Дознаватели не обнаружили в его образе мышления никакого политического мотива. Обвиняемым руководила лишь жажда власти, подстегиваемая болезненным желанием привлечь к себе внимание.

Ныне Амодио уже вышел на свободу. Опасен ли он? Не думаю. Здесь и сейчас угрозы для общества он не представляет, но если он не найдет в себе силы справляться со стресс-факторами и они снова достигнут критической отметки, Амодио наверняка опять доставит властям неприятности.

На что я в первую очередь обращаю внимание в своих умозаключениях? Одним из главных элементов является тон. Если на какого-нибудь политика, кинозвезду, спортсмена или другую знаменитость вдруг посыпались письма с угрозами, тон которых со временем становится все более требовательным («Ты не отвечаешь на мои письма!»), то их стоит воспринять всерьез. Обсессивно-компульсивный синдром постепенно истощает человека физически и умственно, и однажды субъект просто слетает с катушек. Вы, конечно, скажете, что это лишь форма психического расстройства. Но для меня важнее всего понять не природу и характер самого расстройства, а потенциальную опасность его последствий.

Хотя мы беседовали и с Линетт «Писклей» Фромм, и с Сарой Джейн Мур, членами «Семьи» Мэнсона, обвиненными в покушении на убийство, опубликованная версия нашего тюремного исследования посвящена исключительно мужчинам. Конечно, изредка встречаются и женщины-убийцы (обычно фанатики), вы наверняка уже заметили, что все без исключений серийные убийства и акты насилия на сексуальной почве, описанные на страницах этой книги, совершены мужчинами. Наше исследование показало, что практически все серийные убийцы вышли из неблагополучного детства, омраченного сексуальным или физическим насилием, наркотиками, алкоголем и прочими факторами. Среди жертв тяжелого детства, конечно, есть и женщины. По правде говоря, девочки даже чаще подвергаются домашнему насилию и домогательствам, чем мальчики. Но почему же столь немногие из них вырастают маньяками? Ведь женщины вроде Эйлин Уорнос, обвиненной в убийстве нескольких мужчин во Флориде, попадаются настолько редко, что заслуживают упоминания одним лишь фактом своего существования.

Здесь мы ступаем на зыбкую почву, так как на сегодня попросту не существует научной базы, способной ответить на данный вопрос. Бытует мнение, что маниакальные состояния напрямую связаны с тестостероном и другими гормонами — словом, с человеческой биохимией. С научной достоверностью мы можем утверждать лишь одно: женщины склонны поглощать факторы стресса, направляя их в свой адрес. Вместо того чтобы вымещать злобу на окружающих, они наказывают себя, ударяясь в алкоголизм и наркоманию, доходят до проституции и суицида. Некоторые могут воспроизводить психологическое или физическое насилие в собственных семьях, как, судя по всему, поступала мать Эда Кемпера. Это крайне опасно для их психического здоровья. Но факт остается фактом: женщины убивают по другим соображениям и гораздо реже мужчин.

Как же нивелировать опасность потенциальных маньяков для общества? Как распознать психические отклонения или иной личностный дефект, пока не стало слишком поздно? К сожалению, ответить на этот вопрос не так-то просто. Так уж вышло, что в авангарде порядка и дисциплины чаще всего стоят правоохранительные органы, а не семья. Для общества в этом нет ничего хорошего, ибо, когда в дело вмешиваются полицейские, помочь человеку уже нельзя. Лучшее, что стражи порядка могут сделать в такой ситуации, — не допустить ее усугубления.

На школу в этом вопросе тоже не стоит возлагать слишком больших надежд. Если всего на семь часов в день вверять перевоспитание ребенка и без того перегруженным преподавателям, особого толка не выйдет. Ведь есть и остальные семнадцать часов.

Люди часто спрашивают, можем ли мы, опираясь на свой практический и научный опыт, определить, переступит ли в будущем черту закона тот или иной ребенок. Рой Хейзелвуд обычно отвечает: «И не только мы, но и любой хороший учитель начальных классов». Если взяться за ребенка как можно раньше и как можно активнее, он, скорее всего, исправится. А хороший пример для подражания в период взросления вообще способен изменить его до неузнаваемости.

Билл Тафоя, спецагент и по совместительству наш местный «футуролог» в Куантико, настаивает на полномасштабной реновации проекта «С чистого листа» — одной из самых эффективных долгосрочных программ по борьбе с преступностью за всю историю человечества. Тафоя считает жизненно необходимым вложить в перевоспитание не меньший объем сил и средств, чем те, что потрачены на страны Персидского залива лет за десять. Он считает, что простое увеличение полицейского штата проблему преступности не решит. Здесь нужна целая армия соцработников, которые, среди прочего, будут оказывать посильную помощь женщинам, подвергшимся насилию, находить бездомным семьям с детьми жилье, а сиротам — хороших приемных родителей. В основу финансирования этой программы должна лечь система налоговых льгот.

Я не уверен, что подобные меры полностью искоренят преступность, но это безусловный шаг вперед. Правда, пусть и прискорбная, такова: мозгоправы могут до бесконечности «лечить» преступников, а мы с ребятами — помогать их ловить, вооружившись опытом в психоанализе и поведенческих науках, но невинных жертв этим уже не вернуть.

Глава 19. Порой дракон берет верх

Когда в июле 1982 года в Сиэтле на берегу Грин-Ривер нашли тело шестнадцатилетней девушки, никто не придал этому особого значения. Река, протянувшаяся от горы Рейнир до залива Пьюджет-Саунд, служила нерадивым предпринимателям излюбленным местом для сброса промышленных отходов, а жертва была очередной малолетней проституткой. Полиция не отдавала себе отчет в важности своей находки до тех пор, пока тем же летом, 12 августа, в той же реке не обнаружили труп еще одной девушки, а затем, в течение последующих трех дней, еще трех. Хотя жертвы различались по возрасту и расе, все они были задушены. К ногам некоторых был привязан груз, очевидно, в попытке утопить труп. Все были раздеты, а у двух в вагинальном отверстии обнаружились небольшие камни.

Отрицать серийную природу преступления не было смысла. Оно вновь всколыхнуло жуткие воспоминания о давних зверствах в Сиэтле, когда в 1974 году субъект, известный поначалу лишь по имени Тед, похитил и убил по крайней мере восемь женщин. Преступление оставалось нераскрытым до тех пор, пока полиция не арестовала привлекательного, эффектного молодого человека по имени Теодор Роберт Банди за совершение серии жестоких убийств в женском общежитии во Флориде. К тому времени он прошелся чуть ли не по всей стране, убив по меньшей мере двадцать три девушки и заработав себе почетное место в зале славы (читай: страха) общественного сознания.

Нынешним расследованием руководил Ричард Краск, майор следственного управления округа Кинг. Он обратился к ФБР за помощью в разработке психологического портрета «убийцы с Грин-Ривер» и теперь хотел применить на практике полученные сведения. Хотя во вновь образованной оперативной группе, состоявшей из представителей разных юрисдикций, не наблюдалось единства мнений относительно того, действительно ли связаны все эти убийства, в одном не сомневался никто: все убитые работали проститутками на полосе Си-Так — участке автострады, протянувшейся вдоль Тихоокеанского побережья близ международного аэропорта Сиэтл-Такома. Со временем количество пропавших девушек неуклонно возрастало.

В сентябре САР отделения в Сиэтле Аллен Уитакер лично приехал в Куантико и привез нам исчерпывающие материалы по первым пяти убийствам. Чтобы не отвлекаться на телефонные звонки и вопросы коллег, я по привычке спрятался на верхнем этаже библиотеки. Там я мог побыть наедине с самим собой, увидеть из окна белый свет (большая и приятная редкость для сотрудников отдела, вынужденных работать глубоко под землей) и без помех погрузиться в сознание преступника и его жертвы. Почти целый день я просматривал материалы по делу — отчеты с мест преступлений, фотографии, протоколы вскрытия, описания жертв. Несмотря на разительные отличия девушек по возрасту, расе и причине смерти, убийства имели достаточно много общего, чтобы их совершил один и тот же человек.

Я составил психологический портрет физически развитого, страдающего чувством неполноценности безработного белого мужчины, хорошо знакомого с местностью у реки. Он нисколько не сожалел о своих действиях, напротив: субъект и ранее проявлял агрессию по отношению к женщинам, а теперь и вовсе поставил себе задачу покарать как можно больше тех из них, кого он считал падшими и низкими. В то же время я предупредил полицию, что из-за природы преступлений и характера жертв под описание подпадут многие мужчины. Скажем, в отличие от Эда Кемпера, наш субъект не мог похвастать незаурядным интеллектом: преступления были незатейливыми и отличались весьма высоким риском. Следовало сосредоточить усилия на некоем упреждающем маневре, который позволил бы выманить убийцу из укрытия и спровоцировать его на контакт с полицией. В Сиэтл Уитакер вернулся, вооруженный моим портретом.

Позже в том же месяце среди заброшенных домов у аэропорта нашли порядком разложившееся тело еще одной девушки, раздетой, с парой мужских носков, обвязанных вокруг шеи. Медицинская экспертиза показала, что ее убили примерно в то же время, что и девушек у Грин-Ривер. Вероятно, субъект решил изменить своему modus operandi, прослышав, что за рекой установлено наблюдение.

Как пишут Карлтон Смит и Томас Гиллен в своей весьма точной хронике тех событий «В поисках убийцы с Грин-Ривер», главным подозреваемым по делу проходил сорокачетырехлетний таксист, чуть ли не идеально вписывавшийся в портрет. Еще в самом начале расследования он проявлял активное участие, регулярно сообщал полиции новости и призывал обратить внимание на некоторых его коллег. Он много времени проводил в компании проституток и других завсегдатаев автострады, вел ночной образ жизни, бессистемно колесил по округе, пил, курил и выражал озабоченность по поводу безопасности «ночных бабочек» — как и предполагал профайл. За спиной у мужчины было пять неудачных браков, он вырос у реки, жил со вдовым отцом, водил видавшую виды старенькую машину и внимательно следил за ходом расследования.

Полиция запланировала допрос на сентябрь, попросив меня помочь с выработкой действенной стратегии. В то время я метался по стране, меняя гостиницы чуть ли не каждую неделю в отчаянной попытке справиться с нескончаемым потоком дел. Звонок не застал меня в городе. Трубку снял Роджер Депью, начальник отдела, который сообщил, что я вернусь через пару дней, и настоятельно рекомендовал повременить с допросом до моего приезда. К счастью, пока что субъект все так же активно помогал следствию и даже не думал скрываться.

Несмотря на все увещевания Роджера, в полиции поступили по-своему. Допрос длился весь день и перерос в агрессивное столкновение. Разумеется, я бы провел беседу совсем по-другому. Полиграф тоже не дал однозначного результата, и хотя теперь полиция не спускала с подозреваемого глаз, продолжая собирать косвенные улики, оснований задержать его так и не нашлось.

Поскольку я не участвовал лично в этой части расследования, не могу точно сказать, насколько многообещающим был тот кандидат. Зато плохо скоординированные действия и вопиющая безалаберность полиции затормозили процесс в самом начале, когда виновника еще можно взять «тепленьким»: он встревожен, не знает, чего ожидать, и готов «наложить в штаны». Но время идет, субъект понимает, что ему все сходит с рук, и понемногу начинает вести себя увереннее. Теперь он взвешивает свои действия и доводит их до совершенства.

В те годы у местной полиции не было даже компьютеров, и чем дальше шло расследование, тем больше разрастался вал накопленных материалов и улик. Теми темпами, которыми детективы их обрабатывали, потребовалось бы не меньше пятидесяти лет, чтобы добраться до финиша. Если бы расследование, подобное делу Грин-Ривер, велось в наши дни, без сомнения, его ранний этап был бы гораздо эффективнее, а стратегия — более определенной. Впрочем, сложность поставленной задачи не поменялась бы. Проститутки ведут кочевую жизнь. Зачастую, когда их сутенер или молодой человек заявляют об исчезновении, выясняется, что девушки сбежали по своей воле или просто переместились дальше вдоль побережья. Многие работают под вымышленными именами, из-за чего поиск тел и их опознание превращается в сущий кошмар. По этой же причине идентифицировать жертв по записям посещения врачей и стоматологов представляется весьма затруднительным. Ну и в довершение всего отношения между полицией и «ночными бабочками» даже в лучшие времена остаются по меньшей мере натянутыми.

В мае 1983-го нашли полностью одетое тело проститутки. Место преступления было обставлено с большой выдумкой: на шее и левой груди у жертвы лежало по рыбе, между ног — бутылка вина. Девушку задушили тонким шнуром или веревкой. Полиция тут же приписала эпизод «убийце с Грин-Ривер». Хотя предыдущую жертву, обнаруженную совсем не у реки, я отнес к нему же, данный случай производил впечатление нападения, мотивированного скорее личным фактором. Не похоже на случайное убийство: слишком много злобы. Преступник хорошо знал жертву.

Ближе к концу 1983-го количество убитых выросло до двенадцати, а еще семь женщин числились пропавшими без вести. Одна из жертв была на восьмом месяце беременности. Оперативники попросили меня проконсультировать их на месте. Как я уже упоминал, в тот момент я пытался одновременно угнаться за Уэйном Уильямсом в Атланте, «22-м калибром» в Буффало, «убийцей из чащи» в Сан-Франциско, Робертом Хансеном в Анкоридже, серийным поджигателем-антисемитом из Хартфорда и субъектами более чем сотни других нераскрытых дел. Я заставлял себя думать о них перед сном и во сне, хотя подозревал, что такими темпами скоро дойду до ручки. Правда, я еще не понимал, насколько близко подобрался к опасной черте. Когда ко мне обратились оперативники по делу Грин-Ривер, пришлось впихнуть в свой график еще и их.

Я не сомневался, что мой портрет точно описывает убийцу, как, впрочем, не сомневался и в том, что кандидатов найдется множество. К тому же теперь преступник мог быть уже не один. В долгих делах очень велики шансы, что к серии присоединятся и другие исполнители, будь то подражатели или же типичные представители неблагополучного района. Си-Так — настоящее раздолье для маньяков. Если вас вдруг одолеет жажда убивать, обязательно отправляйтесь туда. Проституток там хоть пруд пруди, а коль скоро они заполонили чуть ли не все Западное побережье от Ванкувера до самого Сан-Диего, никто не станет особенно переживать из-за одной пропавшей.

Я считал, что в данном случае как никогда важно выработать грамотный упреждающий маневр. Например, можно организовать в местных школах публичные обсуждения убийств, раздавать листовки, одновременно записывая номера автомобилей неравнодушных посетителей; можно объявить по каналам СМИ о «суперполицейском», который намерен поймать убийцу, и тем самым спровоцировать последнего выйти с ним на связь; запустить статьи о беременной жертве, чтобы вызвать у виновника чувство сожаления и вынудить его объявиться на месте убийства или у ее могилы; установить наблюдение за теми местами преступления, о которых еще не успели раструбить направо и налево; использовать подставных копов, да и много чего еще.

Я отправился в Сиэтл в декабре, прихватив с собой двоих наших новобранцев, Блейна Макилуэйна и Рона Уоке-ра, чтобы дать им возможность попрактиковаться. Это было правильное решение. Не иначе как меня направляло само Провидение, ведь в итоге они спасли мне жизнь.