Мессия Дюны. Дети Дюны (сборник) Герберт Фрэнк

Но Пауль только покачал головой, зная, что в его жизни больше не будет комфортных ночей. Муад’Диба, Героя, надо уничтожить. Отныне останется только Проповедник.

Фримены были первыми людьми, разработавшими сознательную и подсознательную символику для выражения движений и отношений своей планетной системы. Они были также первыми в мире людьми, которые описали свой климат в почти математической форме, языком, чьи письменные символы воплощали (и интериоризировали) внешние отношения. Язык сам по себе был частью системы, которую он описывал. Письменные формы несли в себе очертания того, что они обозначали. В таком развитии было имплицитно заложено тончайшее локальное знание того, что необходимо для поддержания жизни. Меру взаимодействия языка и системы можно оценить на основании того факта, что фримены считали себя ищущими пропитания стадными животными.

(«Рассказ о Лиет-Кинесе» Харк аль-Ада)

– Кавех вахид, – приказал Стилгар. Принеси кофе. Он сделал знак адъютанту, стоявшему у единственной двери помещения с голыми каменными стенами, в котором Стилгар провел эту бессонную ночь. Это было то помещение, в котором старый фрименский наиб обычно завтракал, да и время уже подходило, но после такой ночи Стилгару вовсе не хотелось есть. Он встал, растягивая затекшие мышцы.

Дункан Айдахо сидел на низкой подушке у двери, пытаясь подавить зевоту. Он только что сообразил, что они со Стилгаром проговорили почти всю ночь.

– Прости меня, Стил, – сказал он. – Я не дал тебе спать всю ночь.

– Кто не спит ночь, тот добавляет к своей жизни лишний день, – ответил Стилгар, принимая из рук адъютанта поднос с кофе. Он пододвинул к Айдахо низкую скамью, поставил на нее кофе и сел напротив гостя.

На обоих мужчинах были надеты желтые траурные одежды. Наряд Айдахо пришлось одолжить в сиетче, поскольку местные жители не очень любили зеленую форму слуг Атрейдесов.

Стилгар налил себе темный напиток из толстостенного карафе и отпил глоток, после чего поднял чашку, давая знак Айдахо. Это был старинный фрименский ритуал: «Можешь пить без опаски: я его попробовал».

Кофе варила Хара, и сделала его так, как предпочитал Стилгар: зерна прожаривались до розовато-коричневого цвета, толклись в ступке еще горячими в мелкий порошок и немедленно заваривались с добавлением щепотки Пряности.

Айдахо вдохнул аромат напитка и шумно отхлебнул из чашки. Он так и не понял, удалось ли ему убедить Стилгара в своей правоте. В утренние часы его ум ментата начинал работать вяло и медленно, не успевая обрабатывать все поступившие в мозг данные. Но эти данные были подтверждены в послании Гурни Халлека.

Алия знала о Лето! Она знала.

Джавид тоже был частью этого знания.

– Я должен быть полностью освобожден от всяких ограничений, – сказал он, снова начиная затянувшийся спор.

Но Стилгар твердо стоял на своем.

– Соглашение о нейтралитете заставляет меня быть твердым в своих суждениях. Гани здесь в безопасности. Ты и Ирулан – тоже. Вы не можете отправлять послания. Получать можете, а отправлять – нет. Я дал свое слово.

– Это не те отношения, которые приняты между гостем и его старым другом, делившими в прошлом одни опасности, – сказал Айдахо, помня, что уже использовал этот аргумент.

Стилгар опустил чашку, аккуратно поставил ее на поднос и, не отрывая от нее взгляда, заговорил.

– Мы, фримены, не чувствуем вины за те поступки, которые вызывают это чувство у других, – сказал он и посмотрел в глаза Айдахо.

Его надо заставить взять Гани и бежать отсюда, подумал Айдахо, но вслух сказал другое:

– У меня не было намерения вызвать в тебе чувство вины.

– Это я понимаю, – сказал Стилгар. – Я поднял этот вопрос, чтобы показать наше фрименское отношение к жизни, потому что мы имеем дело именно с ним. Даже Алия думает по-фрименски.

– А Священство?

– Это совсем другая материя, – ответил Стилгар. – Они хотят, чтобы люди вечно глотали серую пыль греха. Только на этом фоне они ощущают свое благочестие. – Стилгар говорил, не повышая голос, но Айдахо улавливал в его интонациях горечь и удивлялся, почему эта горечь не убеждает наиба.

– Это очень старый трюк автократического правления, – сказал Айдахо. – Алия его очень хорошо знает. Хорошие люди должны испытывать чувство вины. Вина же начинается с ощущения собственной неудачливости. Хороший автократ умеет изыскать возможность, как показать населению, что оно не умеет ловить миг удачи.

– Это я тоже замечал, – сухо проговорил Стилгар. – Но ты должен простить меня за то, что я еще раз скажу, что ты говоришь о своей собственной жене. К тому же она – сестра Муад’Диба.

– Я же говорю тебе, что она одержима!

– Да, об этом говорят многие. Ее надо испытать в суде. Пока же надо принять во внимание куда более важные обстоятельства.

Айдахо грустно покачал головой.

– Все, что я говорю, можно легко подтвердить. Сообщение с Якуруту всегда осуществлялось через Храм Алии. Заговор против близнецов плели там же. Деньги для продажи червей на другие планеты тоже поступали из храма. Все нити тянутся к ведомству Алии, к Регентству.

Стилгар покачал головой и глубоко вздохнул.

– Это нейтральная территория. Я дал слово.

– Но дела не могут идти так, как они шли!

– Я согласен! – в подтверждение своих слов Стилгар кивнул. – Алия попала в кольцо, и это кольцо с каждым днем сужается. Это напоминает мне наш древний обычай многоженства – он позволяет выявить мужское бесплодие.

Он вопросительно взглянул на Айдахо.

– Ты говорил, что она изменяла тебе с другими мужчинами, «используя свой пол как оружие», так ты сказал, если я правильно запомнил. Тогда у тебя есть прекрасная возможность пойти вполне легальным путем. Джавид сейчас в Табре – он привез послание от Алии. Тебе надо только…

– На твоей нейтральной территории?

– Нет, нет, конечно, только в Пустыне, за стенами сиетча.

– А если я воспользуюсь такой возможностью и убегу?

– У тебя не будет такой возможности.

– И все же я клянусь тебе, что Алия одержима. Что мне сделать, чтобы убедить тебя в том…

– Это очень трудно доказать, – сказал Стилгар.

Айдахо вспомнил слова Джессики и сказал:

– Но у тебя есть способы доказать это.

– Способы действительно есть, но очень болезненные и беспощадные, – проговорил Стилгар. – Именно поэтому я упомянул о нашем отношении к чувству вины. Мы можем освободить себя от чувства вины, которое может нас уничтожить в любом случае, но только не в процессе об одержимости. В таком трибунале на судьях, а они тоже люди, лежит очень большая ответственность.

– Но вам приходилось делать это раньше, не правда ли?

– Я уверен, что Преподобная Мать не упустила ни одной детали из нашей истории в своем рассказе, – сказал Стилгар. – Ты же отлично знаешь, что нам приходилось заниматься такими делами.

Айдахо отреагировал на раздражение в голосе Стилгара.

– Я не пытаюсь загнать тебя в ловушку неверного решения. Это просто…

– Была долгая ночь, но вопросы остались без ответа, – сказал Стилгар. – И вот наступило утро.

– Я должен получить разрешение послать сообщение Джессике, – сказал Айдахо.

– Это будет послание на Салусу, – произнес Стилгар. – Я не могу давать обещаний на один вечер. Мое слово нерушимо, именно поэтому сиетч Табр до сих пор нейтральная территория. Я не допущу никаких посланий. Я обязан сделать это ради моего сиетча.

– Алию надо судить, и сделать это должен ты!

– Возможно, возможно. Но, во-первых, надо убедиться, нет ли смягчающих обстоятельств. Может быть, это просто ошибка власти или обыкновенное невезение. Может быть, это дурные наклонности, которые есть у всех людей, а вовсе не одержимость.

– Надеюсь, ты не думаешь, что я веду себя, как обманутый муж, который хочет расправиться с неверной женой чужими руками?

– Такая мысль могла бы посетить кого угодно, но только не меня, – сказал Стилгар. Он улыбнулся, чтобы смягчить язвительность своих слов. – У нас, фрименов, есть своя традиция, свой хадит. Если мы боимся ментата или Преподобной Матери, то обращаемся к обычаю. Говорят, что единственное, чего мы по-настоящему боимся, так это своих собственных ошибок.

– Госпоже Джессике надо обо всем сообщить, – сказал Айдахо. – Гурни говорит…

– Может быть, это послание вовсе не от Гурни Халлека.

– Оно не могло прийти больше ни от кого. У нас, Атрейдесов, есть способ верификации посланий. Стил, ну по крайней мере попробуй сам…

– Якуруту больше не существует, – сказал Стилгар. – Его разрушили много поколений назад.

Он дотронулся до рукава Айдахо.

– Как бы то ни было, я не могу снимать людей с фронтов. Существует прямая угроза каналу… Ну, ты же сам понимаешь. – Он откинулся назад. – Ну а если Алия…

– Алии больше нет, – сказал Айдахо.

– Это ты говоришь, – Стилгар отхлебнул кофе, поставил чашку на скамью. – Давай отдыхать, друг Айдахо. Не стоит отрубать руку, если под ногтем застряла заноза.

– Давай в таком случае поговорим о Ганиме.

– В этом нет никакой нужды. Она находится под моим покровительством, под моей защитой. Пока она здесь, никто не причинит ей вреда.

Не может же он на самом деле быть таким наивным, подумал Айдахо.

Однако Стилгар поднялся, давая понять, что разговор окончен.

С трудом разогнув затекшие колени, Айдахо тоже встал. Мышцы голеней совершенно онемели. В этот момент в помещение вошел адъютант и встал у двери. Следом за адъютантом появился Джавид. Айдахо оглянулся – Стилгар стоит в четырех шагах. Ни секунды не колеблясь, Дункан извлек из ножен клинок и нанес удар в грудь ничего не подозревающему Джавиду. Тот отшатнулся назад, соскользнув с лезвия, неловко развернулся, упал лицом вниз, несколько раз дернулся и умер.

– Вот так мы прекратим сплетни, – сказал Айдахо.

Адъютант застыл с ножом в руке, не зная, как реагировать.

Айдахо же вложил клинок в ножны, предварительно вытерев его о желтую накидку.

– Ты нанес урон моей чести! – крикнул Стилгар. – Это нейтральная…

– Заткнись! – рявкнул Айдахо на ошеломленного наиба. – Ты же носишь ошейник, Стилгар!

Это было одно из трех смертельных оскорблений, которых не прощает ни один фримен. Стилгар побледнел от гнева.

– Ты же слуга, – как ни в чем не бывало продолжал Айдахо. – Ты продал фримена за его воду.

Это было второе оскорбление из того же ряда, такое истребило Якуруту.

Стилгар заскрежетал зубами и схватился за нож. Адъютант отступил назад от тела Джавида.

Повернувшись спиной к наибу, Айдахо, не оглядываясь, двинулся к выходу, выкрикнув третье оскорбление:

– Ты никогда не достигнешь бессмертия, Стилгар. В твоих потомках нет твоей крови!

– Куда это ты направился, ментат? – с ледяным спокойствием спросил Стилгар.

– Искать Якуруту, – не останавливаясь и не оборачиваясь, ответил Айдахо.

– Видимо, мне придется тебе помочь, – сказал Стилгар и извлек из ножен клинок.

Айдахо был уже у наружной стороны прохода.

– Если ты собрался помогать мне своим ножом, ворующий воду, то бей, пожалуйста, в спину. Это подходящий удар для того, кто носит ошейник демона.

Не сдерживая больше ярости, Стилгар перепрыгнул через труп Джавида и догнал Айдахо. Схватив Дункана за одежду, наиб, развернув, остановил его. Ярость Стилгара была настолько велика, что он не заметил любопытной усмешки на лице Айдахо.

– Бери в руку нож, ментатское отродье! – проревел Стилгар.

Рассмеявшись, Айдахо нанес ему два удара в голову голыми руками.

Что-то бессвязно крича, Стилгар ударил Айдахо ножом – снизу вверх, целя в сердце через диафрагму.

Айдахо присел еще глубже, насаживая себя на нож, и улыбнулся Стилгару, чья ярость вдруг уступила место ледяному оцепенению.

– Две смерти за Атрейдесов, – прошептал Айдахо. – Вторая ничуть не лучше первой.

Он неловко завалился на бок и упал на каменный пол лицом вниз. Из раны по полу растеклась кровь.

Стилгар посмотрел на кровь, капающую с лезвия его ножа, на тело Айдахо и, весь задрожав, глубоко вздохнул. За его спиной лежал убитый Джавид. А прямо перед носом – убитый его, Стилгара, собственными руками Айдахо, супруг Чрева Небес. Можно было, конечно, спорить, что это убийство наиб совершил, защищая свое доброе имя и отводя угрозу нейтралитету сиетча. Но этот мертвец был Дункан Айдахо. Это убийство нельзя стереть всякими ссылками на смягчающие обстоятельства – ничто не поможет. Даже если Алия в душе порадуется такому исходу, она все равно будет мстить за убийство мужа. Она – фрименка. Для того чтобы править фрименами, нельзя быть иным даже в мельчайшей степени.

Только через несколько мгновений в голову Стилгара пришла мысль о том, что своим поведением Айдахо добился поставленных перед собой целей. Он купил согласие Стилгара ценой своей «второй смерти».

Стилгар поднял глаза, увидел потрясенное лицо Гары, своей второй жены, выделив его из тесной толпы. На всех лицах было написано одно и то же выражение – потрясение и полное понимание последствий происшедшего.

Стилгар медленно выпрямился, вытер лезвие об одежду и спрятал его в ножны. Глядя в лица людей, он заговорил своим обычным твердым голосом:

– Тот, кто пойдет со мной, пусть немедленно собирает вещи. Пошлите людей за червями.

– Куда ты пойдешь, Стилгар? – спросила Гара.

– В Пустыню, – ответил наиб.

– Я пойду с тобой, – сказала она.

– Конечно, ты, как все мои жены, пойдешь со мной. И Ганима. Приведи ее, Гара, сейчас же.

– Хорошо, Стилгар, хорошо… – она помолчала. – А Ирулан?

– Если пожелает.

– Слушаю и повинуюсь, мой супруг. – Гара все еще колебалась. – Ты берешь Ганиму как заложницу?

– Заложницу? – он был неподдельно поражен этой мыслью. – Женщина… – он осторожно коснулся ногой тела Айдахо. – Если этот ментат был прав, то для Ганимы я – последняя надежда.

Наибу вспомнились слова предупреждения, слышанные от Лето: «Берегись Алии. Ты должен взять с собой Ганиму и бежать».

Познакомившись с фрименами, все планетологи рассматривают теперь жизнь как выражение энергии и ищут определяющие эту энергию взаимоотношения. Основываясь на малых фрагментах, кусочках и отрывках, расовая мудрость фрименов переходит тем временем в новую определенность. То, что есть у фрименов, как у народа, могут иметь и другие народы. Просто этим последним надо развить в себе чувство энергетических взаимоотношений. Этим народам надо увидеть, что энергия пронизывает структуры всех предметов и создается посредством этих структур.

(«Катастрофа Арракина» Харк аль-Ада)

Халлек стоял перед скалистым контрфорсом, прикрывавшим вход в Туэк-Сиетч, и ждал, когда охрана решит, стоит ли впускать его внутрь. Гурни оглянулся на простиравшуюся к северу Пустыню, потом посмотрел на серо-голубое утреннее небо. Здешние контрабандисты были просто изумлены тем, что он – чужестранец – так ловко управлял червем. Он же, в свою очередь, очень удивился этому изумлению. Что хитрого было в таком управлении для любого ловкого человека, который не раз видел, как это делают другие.

Халлек снова обратил свое внимание на Пустыню, серебристую Пустыню, покрытую сверкающими камнями и окруженную серо-зелеными полями, на которых вода совершала свое чудо. Этот ландшафт поразил его своей хрупкостью и ненадежностью энергии жизни, которой угрожали любые внезапные изменения структуры Пустыни.

Он понимал, где таится источник такой реакции. В почве Пустыни, под ногами, развивались многие события, потрясавшие идиллическую с виду картину. В сиетч были завезены тысячи дохлых песчаных форелей для дистилляции и восстановления воды. Они явились к сиетчу для того, чтобы блокировать ток воды в каналах. Именно это обстоятельство заставило интенсивно заработать ум Халлека.

Гурни посмотрел на поля, окружавшие сиетч, и на канал, по которому не текла больше драгоценная вода. В каменном ограждении канала были проделаны многочисленные проломы, вода утекала в песок. Откуда взялись эти проломы? Некоторые имели протяженность по двадцать метров и находились в самых уязвимых секциях канала. Через эти дефекты текучий песок сыпался в углубления с водой. Именно эти углубления были заполнены песчаной форелью, которую дети сиетча либо убивали, либо забирали себе на потеху.

На обвалившихся стенах канала работали ремонтные бригады. Другие рабочие отводили воду к самым влаголюбивым растениям. Источник в гигантской цистерне у подножия сиетча был перекрыт, препятствуя току воды в разрушенный канал. От этого источника были отсоединены насосы, работавшие на солнечных батареях. Ирригацию осуществляли, забирая воду из истощившегося хранилища на дне канала, поднимая ее в цистерну сиетча, а оттуда распределяя по полям.

Металлическая рама входа, разогретая солнцем, заскрежетала, и Халлек посмотрел на нее, привлеченный резким звуком. Одновременно взгляд его скользнул по дальнему концу канала, где вода утекала самым бессовестным образом. При этом именно там, по плану, были высажены самые влаголюбивые растения, которые неминуемо погибнут, если не удастся восстановить ток воды по каналу. Халлек посмотрел на глупо выглядевший шатер ивы, обдуваемой знойным ветром и песком. Для него это дерево символизировало новую действительность Арракиса и его лично.

Мы оба чужаки на этой планете, подумал Гурни, глядя на иву.

Принятие решения затянулось, могли бы думать и побыстрее – им ведь очень нужны умелые бойцы. Однако у Халлека не было никаких иллюзий по поводу нового поколения контрабандистов. Это были уже не те люди, которые приютили его много лет назад, когда ему пришлось бежать после поражения герцога. Нет, эти люди всегда в первую очередь думают о своей выгоде.

Он опять принялся смотреть на несчастную глупышку иву. В этот момент Халлеку пришло в голову, что его новая реальность может смести всех этих контрабандистов и всех их друзей. Она же вполне способна уничтожить Стилгара с его хрупким нейтралитетом и пожрать вместе с ним другие племена, оставшиеся верными Алие. Все они стали колониальным народом. Халлек и раньше видел, как это бывает, зная о горечи такого положения по своей родной планете. Он ясно это видел, припомнив манерность городских фрименов, поведение жителей пригородов. Даже в столь деревенской обстановке сиетча признаки исконных обычаев стерлись, уступив место скрытности. Сельские районы стали колониями городов. Люди в глубинке подпадали под ярмо либо из жадности, либо из суеверия. Даже здесь, а может быть, особенно здесь, в отношениях людей чувствовалась подневольность, а отнюдь не свобода, как можно было бы ожидать. Эти люди были осторожны, скрытны, уклончивы. Любое проявление власти вызывало озлобление – будь это власть Регентства, Стилгара или их собственного Совета…

Я не могу им доверять, решил Халлек. Их можно лишь использовать, питая их недоверие к другим. Эта мысль навевала грусть. Покончено с бескорыстными обычаями свободных людей. Старый обычай выродился в пустой словесный ритуал, корни которого потеряны в глубинах памяти.

Алия хорошо справилась со своей задачей, наказав противников и щедро наградив сторонников и использовав имперские силы обычным способом, прикрыв ими все важные участки, сохраняя власть. Ее шпионы! Господи, можно себе представить, какие у нее были шпионы!

Халлек почти физически чувствовал те меры и контрмеры, с помощью которых Алия надеялась вышибить оппозицию из седла.

Если фримены будут спать и дальше, он победит, подумал Халлек.

Дверная заслонка за его спиной отворилась. На пороге появился служащий сиетча по имени Мелидес. Это был коротышка с бочкообразным телом и тонкими ножками. Защитный костюм только подчеркивал уродство этой фигуры.

– Мы принимаем тебя, – сказал Мелидес.

В голосе чиновника слышалось почти неприкрытое притворство. В действительности Халлеку было сказано, что убежище будет лишь временным.

Я останусь здесь до тех пор, пока мне не удастся угнать орнитоптер, подумал Халлек.

– Я очень благодарен вашему Совету, – сказал он, вспомнив об Эсмаре Туеке, именем которого был в свое время назван этот сиетч. Эсмар был давно мертв благодаря чьему-то предательству. Будь он жив, он перерезал бы горло этому Мелидесу при одном взгляде на него.

Любой путь, который сужает возможности будущего, может привести в смертельную ловушку. Люди движутся в будущее не по запутанному лабиринту, они идут навстречу широкому горизонту, на котором просматриваются уникальные возможности. Узкие проходы лабиринта соблазнительны лишь для тех людей, которые склонны зарываться носом в песок. Получающаяся в результате полового размножения уникальность в сочетании с множественностью – суть защита любого вида.

(Учебник Космической Гильдии)

– Почему я не испытываю печали? – простонала Алия, глядя в потолок своего маленького, десять на пятнадцать шагов, кабинета с двумя высокими узкими окнами, из которых открывался вид на крыши Арракина.

Время близилось к полудню. Солнце немилосердно опаляло своими отвесными лучами котловину, в которой располагался город.

Алия опустила глаза и посмотрела на Буэра Аргавеса, бывшего табрита, а ныне помощника Зии, начальницы храмовой стражи. Аргавес только что принес весть о том, что Джавид и Айдахо убиты. Вокруг теснились придворные льстецы, адъютанты и стражники, стоявшие поодаль, но всем своим видом показывавшие, что им известно содержание вести, принесенной Аргавесом.

Плохие вести быстро разносятся по Арракису.

Для фримена Аргавес был слишком низкорослым, а круглое лицо делало его похожим на ребенка. Это был типичный представитель нового поколения фрименов, разжиревших на избытке воды и пищи. Алия смотрела на него, и ей казалось, что облик этого человека расколот надвое: один имел серьезное лицо с застывшим на нем озабоченным выражением и темные фиолетовые глаза, а другой отличался уязвимостью и чувственностью. Особенно нравились Алие его полные губы.

Хотя не было еще и полудня, Алие казалось, что уже наступил вечер – такая мертвая тишина стояла вокруг.

Айдахо должен был умереть на заходе солнца, сказала она себе.

– Как же получилось, что ты, Буэр, доставил столь дурную весть? – Заметила, как его глаза сразу стали живыми и настороженными.

Аргавес заговорил хриплым, едва слышным голосом:

– Я отправился туда с Джавидом, вы помните? А когда… Стилгар послал меня к вам, то велел передать, что я несу вам его последние обязательства.

– Последние обязательства, – словно эхо повторила Алия. – Что он хотел этим сказать?

– Не знаю, госпожа Алия, – жалобно произнес он.

– Расскажи мне еще раз, что ты видел, – приказала Алия, почувствовав при этом, что по ее коже пробежал предательский холодок.

– Я видел, – Аргавес нервно покрутил головой, посмотрел на пол под ногами Алии и снова заговорил: – Я видел Священного Супруга, лежавшего мертвым на полу в центральном проходе, и тело Джавида в боковом проходе. Женщины уже готовили обоих для Хуануя.

– И Стилгар позвал тебя, чтобы ты увидел эту сцену?

– Истинно так, моя госпожа. Стилгар меня вызвал. Он послал Модибо, своего посыльного. Модибо ни о чем не предупредил меня, только сказал, что меня зовет Стилгар.

– И ты увидел на полу в проходе тело моего мужа?

Аргавес метнул на Алию мгновенный острый взгляд и снова тупо уставился в пол.

– Да, моя госпожа. Рядом лежал труп Джавида. Стилгар сказал мне… сказал мне, что Священный Супруг убил Джавида.

– А мой муж… Ты говорил, что Стилгар…

– Он сам лично сказал мне об этом, моя госпожа. Стилгар сказал, что это сделал он. Сказал, что Священный Супруг спровоцировал его и привел в неописуемую ярость.

– Ярость, – повторила Алия. – Что же он сделал?

– Он не сказал. Я спрашивал многих, но никто мне не ответил.

– И потом тебя послали ко мне с этой вестью?

– Да, моя госпожа.

– Ты ничего не мог сделать?

Аргавес нервно облизнул губы.

– Там распоряжался Стилгар. Это его сиетч.

– Ясно, и ты всегда подчинялся Стилгару.

– Всегда, моя госпожа, пока он сам не освободил меня от моих уз.

– То есть когда он послал тебя ко мне на службу?

– Теперь я подчиняюсь только вам, моя госпожа.

– Это правда? Скажи мне, Буэр, если я прикажу тебе убить Стилгара, твоего прежнего наиба, ты сделаешь это?

Он твердо посмотрел ей в глаза.

– Если вы прикажете, моя госпожа.

– Я приказываю. Как ты думаешь, куда он ушел?

– В Пустыню; это все, что мне известно, моя госпожа.

– Сколько людей он взял с собой?

– Примерно половину.

– С ним Ганима и Ирулан!

– Да, моя госпожа. Остались только те, кто обременен женами, детьми и имуществом. Стилгар сказал, что, кто хочет, может идти с ним, кто не хочет, того он освобождает от клятвы верности. Многие отринули клятву. Теперь они выберут себе нового наиба.

– Я сама выберу им наиба. Им станешь ты в тот день, когда принесешь мне голову Стилгара.

Аргавес не мог принять это предложение без внутренней борьбы. Таков фрименский обычай. Но он согласился.

– Как прикажете, моя госпожа. На какие силы я могу рассчитывать?

– Поговори с Зией. Я не могу дать тебе много орнитоптеров, они нужны мне здесь. Но бойцов у тебя будет достаточно. Стилгар опозорил свою честь. Многие пойдут служить мне по доброй воле, чтобы поквитаться с ним.

– Я позабочусь об этом, моя госпожа.

– Постой! – она мгновение изучала его, думая, кого бы послать для наблюдения за этим ранимым дитем. За ним надо смотреть в оба, пока он не проявит себя. Зия знает, кого надо послать.

– Я могу идти, моя госпожа?

– Нет, я должна побеседовать с тобой наедине, чтобы обсудить детали устранения Стилгара. – Она прикрыла лицо руками. – Я не надену траур до тех пор, пока не свершится моя месть. Дай мне несколько минут, чтобы собраться с духом.

Она опустила руки.

– Одна из моих камеристок проводит тебя.

Алия подала знак своей новой статс-даме Шалус.

– Пусть его вымоют и обрызгают духами – от него за версту воняет червем.

– Слушаюсь, госпожа.

Алия повернулась, изобразила на лице скорбь, которой не испытывала, и направилась в свои покои. Там, в спальне, захлопнув дверь, она дала волю своему гневу и топнула ногой.

Будь проклят этот Дункан! Почему? Почему? Почему?

Она поняла, что Айдахо сознательно спровоцировал Стилгара на убийство. Он убил Джавида и спровоцировал Стилгара. Это говорит о том, что он все знал о Джавиде. Это было последнее послание от Дункана. Его прощальный жест.

Она еще раз в ярости топнула ногой, мечась по покоям, как разъяренный зверь.

Будь он проклят! Будь он проклят! Будь он проклят!

Стилгар переметнулся к мятежникам, с ним Ганима и Ирулан.

Будь они все прокляты!

Она еще раз топнула ногой и почувствовала резкую боль в пальцах, от которой расплакалась. Алия посмотрела вниз и увидела пряжку, о которую она разбила ногу. Она схватила ее и вдруг застыла в оцепенении. Это была старая пряжка из сплава серебра и платины, которую пожаловал герцог Лето своему верному оруженосцу Дункану Айдахо. Она много раз видела Айдахо с этой пряжкой. И он оставил ее здесь.

Алия судорожно схватила пряжку. Айдахо оставил ее здесь, когда… когда…

Слезы брызнули у нее из глаз, невзирая на все фрименское самообладание. Рот ее скривился в презрительной гримасе, а в мозгу началась уже знакомая ей борьба, охватившая все существо Алии. Она почувствовала, что в ней уживаются два человека. Один из них смотрит на ее плотские судороги с изумлением. Другой мучается от страшной душевной боли, сдавившей грудь. Слезы ручьем текли из глаз Алии, а удивленный голос спрашивал: «Кто это плачет? Кто это плачет? Кто продолжает плакать?»

Но ничто не могло остановить слез, Алия чувствовала жгучую боль в груди, заставившую ее корчиться в постели.

Тщетно чей-то голос продолжал спрашивать: «Кто плачет? Кто это…»

Этими актами Лето удалил себя из эволюционной последовательности. Он сделал это обдуманно и решительно, заявив при этом: «Быть независимым – это значит отдалиться». Оба близнеца были превыше потребности в памяти, как в процессе определения меры, то есть определения своей отчужденности от своего человеческого происхождения. Но только Лето II совершил отважный поступок, поняв, что истинное творение не зависит от своего создателя. Он отказался восстановить эволюционную последовательность, сказав: «Это тоже еще больше отдалит меня от человечества». Смысл сказанного он видел в том, что в жизни не может быть по-настоящему закрытых систем.

(«Святые метаморфозы» Харк аль-Ада)

Птицы, жившие здесь – попугаи, сороки, сойки, – питались насекомыми, во множестве жившими в сыром песке вдоль берега разбитого канала. Здесь раньше была джедида, последний из новых городов, построенный на базальтовой скале. Теперь город был покинут жителями. Ганима, пользуясь утренними часами, осматривала окрестности брошенного сиетча, с интересом наблюдая суетливые перемещения стаек ящериц гекко. Раньше в этом месте стены сиетча гнездились дятлы.

Ганима думала об этом городе, как о сиетче, хотя на самом деле это был город, состоявший из множества низких стен, сложенных из земляных кирпичей, и обсаженный по периметру деревьями, чтобы сдержать наползавшие из Пустыни дюны. Город располагался в Танзеруфте, в шестистах километрах к югу от Сихайского хребта. Без человеческого ухода город постепенно опять сливался с Пустыней, стены обваливались под натиском песчаных бурь, растения погибали, земля на засаженных участках трескалась под палящими лучами беспощадного солнца.

Однако песок возле канала оставался сырым, что свидетельствовало о сохранности ветряной ловушки.

Прошло несколько месяцев после бегства из Табра. Все это время беглецы пользовались защитой вот таких сиетчей, сделавшихся необитаемыми от происков Демона Пустыни. Ганима не верила в Демона, но нельзя было отрицать, что причины разрушения каналов оставались непонятными и неведомыми.

Время от времени беглецы получали сообщения из северных поселений, встречаясь в Пустыне с мятежными охотниками за Пряностью. Несколько орнитоптеров – говорили, что их не больше, чем шесть, – с поисковыми командами на борту искали Стилгара, но Арракис велик, а Пустыня дружелюбна к беглецам. Рассказывали, что у групп имеется задание на поиск и уничтожение банды Стилгара, но у бывшего табрита Буэра Аргавеса – другая задача, и он часто возвращается в Арракин.

Мятежники рассказывали, что между ними и отрядами Алии случаются мелкие стычки. Опустошительные набеги Демона Пустыни сделали Внутренние Войска главной заботой Алии и наибов. Досталось даже контрабандистам, но говорили, что они рыщут по Пустыне в поисках Стилгара, за голову которого была назначена немалая цена.

Сам же Стилгар, который только накануне перед наступлением темноты привел своих людей в джедиду, ведомый безошибочным нюхом старого фримена на воду, обещал, что через какой-то срок поведет всех на юг, в благодатную пальмиру. Правда, старый наиб не назвал точной даты. Несмотря на то что его голова теперь стоила дороже всей планеты, он производил впечатление счастливейшего и беззаботнейшего из людей.

– Это очень хорошее место, – говорил он, показывая на функционирующую ветряную ловушку. – Видите, наши друзья оставили нам немного воды.