Мессия Дюны. Дети Дюны (сборник) Герберт Фрэнк

Беглецов осталось совсем немного, не более шестидесяти человек. Старики, больные и самые юные были разобраны доверенными семьями в южных пальмирах. Остались самые стойкие или те, кто имел множество друзей на севере и юге.

Ганима не понимала, почему Стилгар отказывается обсуждать причины, по которым планету поразило невиданное бедствие. Неужели он ничего не видит? По мере того как высыхали каналы, фримены двигались к северным и южным границам своих прежних владений. Это движение ясно показывало, что ждет Империю. Одно событие служило зеркалом другого.

Ганима сунула руку под воротник защитного костюма и получше застегнула его. Несмотря на все тревоги, она чувствовала себя здесь невероятно свободно. Внутренние жизни перестали ее донимать, хотя иногда она чувствовала, что они все же остаются частью ее сознания. Из своей генетической памяти она знала, чем была эта Пустыня до того, как началась экологическая трансформация. С одной стороны, Пустыня была суше. Неотремонтированная ловушка продолжала функционировать только потому, что она перерабатывала достаточно влажный воздух.

Многие звери, избегавшие прежде этих мест, теперь стали охотно здесь селиться. Многие группы кочевников отмечали, что увеличилось количество дневных сов. Даже сейчас Ганима видела птиц-муравьев. Они суетливо толкались возле сырого песка, изобиловавшего насекомыми. Были здесь и немногочисленные барсуки, но больше всех расплодились в этих местах кенгуровые мыши.

Новыми фрименами правили суеверия, и Стилгар не был в этом отношении исключением. Джедида была покинута после того, как канал разрушили пятый раз за прошедшие одиннадцать месяцев. Четыре раза жители чинили разбитый Демоном Пустыни канал, но потом у них не осталось излишков воды, и они решили не рисковать.

То же самое творилось во всех близлежащих джедидах и старых сиетчах. Восемь из девяти новых поселений были покинуты. Старые сиетчи испытывали страшное перенаселение. По мере того как Пустыня вступала в новую фазу, фримены возвращались к своему древнему образу жизни. В каждой вещи они видели зловещие предзнаменования. Почему везде, кроме Танзеруфта, стало намного меньше червей? Это суд Шаи-Хулуда! Видели и мертвых червей, и никто не мог сказать, отчего они умерли. Вскоре после смерти черви обычно превращались в пыль, но те огромные рассыпающиеся трупы, которые случайно видели фримены, наполняли последних суеверным ужасом.

Группа Стилгара видела такой труп червя месяц назад, и потребовалось четыре дня, чтобы люди стряхнули с себя потрясшее их ощущение надвигающегося бедствия. Останки были найдены совершенно разложившимися, труп лежал на пряной жиле, причем большая часть Пряности была безнадежно испорчена.

Отвернувшись от канала, Ганима посмотрела на джедиду. Прямо перед ней находилась разрушенная стена, защищавшая раньше расположенный здесь сад, муштамаль. Девочка обследовала это место, движимая страстным любопытством, и нашла там склад хлеба с Пряностью. Стилгар велел уничтожить эти запасы, сказав, что истинные фримены не бросают без присмотра доброкачественную пищу.

Ганиме казалось, что он ошибся, но дело не стоило ни спора, ни возможного риска. Фримены изменились. Когда-то они свободно передвигались по бледу, движимые своими естественными потребностями в воде, Пряности и торговле. Будильниками для них служили суточные ритмы Пустынных животных. Однако в последнее время суточные ритмы животных необъяснимым образом изменились, а фримены предпочитали отсиживаться в своих старых пещерах под сенью Защитного Вала. Охотники за Пряностью в Танзеруфте стали исключительной редкостью, и только группа Стилгара странствовала по Пустыне, как это делали фримены в стародавние времена.

Ганима доверяла Стилгару и своему страху перед Алией. Ирулан подкрепляла аргументы Стилгара, обратившись к своеобразным рассуждениям в духе Бене Гессерит. Но где-то на далекой Салусе продолжал жить Фарад’н. В один прекрасный день она еще посчитается с ним.

Ганима в раздумье посмотрела на серебристо-серое утреннее небо. Где найти помощь? Найдется ли кто-нибудь, кто сможет выслушать ее рассуждения о том, что происходит вокруг? Если верить сообщениям, то госпожа Джессика до сих пор находится на Салусе. Алия же стала неимоверно надутым созданием, взгромоздившим саму себя на недоступный пьедестал, и все больше и больше отрывалась от реальности. Гурни Халлек был неизвестно где, хотя видели его многие. Проповедник больше не показывался, о нем осталась только тускнеющая память.

Оставался один Стилгар.

Она взглянула в сторону разрушенной стены, туда, где Стилгар помогал ремонтировать цистерну. Наиб преуспел в своей роли вождя Пустыни. Награда за его голову росла с каждым месяцем.

Все на свете потеряло смысл. Все.

Кто был тот Демон Пустыни, который разрушал каналы так легко, словно это были идолы, достойные только того, чтобы затоптать их в песок? Может, это был взбесившийся червь? Может, то была третья сила мятежников – огромное скопище людей? В червя никто не верил. Вода убьет любого червя, лишь только он приблизится к каналу. Многие фримены думали, что сплошные разрушения – это результат действий многочисленных повстанцев, которые желают свержения махдината Алии и восстановления старых фрименских порядков. Те, кто верил в это, утверждали, что это очень хорошо. Избавиться от этой жадной апостолической династии, которая занимается только тем, что пытается удержать у власти собственную посредственность. Надо вернуться к истинной религии, которую возвестил Муад’Диб.

Ганима тяжело вздохнула. О, Лето, подумала она. Я почти счастлива, что ты не дожил до этого потрясения. Я бы присоединилась к тебе, но мой нож все еще не обагрен кровью. Фарад’н и Алия, Алия и Фарад’н. Старый барон стал демоном Алии, чего нельзя было допускать.

Из джедиды вышла Гара и твердым шагом направилась к Ганиме. Остановившись напротив нее, женщина спросила:

– Что ты здесь делаешь одна?

– Это очень странное место, Гара. Мы должны немедленно покинуть его.

– Стилгар кого-то ждет для важной встречи.

– Вот как? Мне он ничего об этом не сказал.

– Почему он должен говорить тебе обо всем, маку? – Гара шутливо похлопала Ганиму по бурдюку с водой, висевшему под платьем. – Я смотрю, ты уже беременна, как взрослая женщина?

– Я была беременна столько раз, что не могу пересчитать своих родов, – отрезала Ганима. – Не надо играть со мной в дочки-матери!

Гара отступила на шаг, почувствовав яд в голосе Ганимы.

– Вы толпа глупцов, – сказала Ганима, махнув рукой в сторону джедиды и людей, работавших вместе со Стилгаром. – Мне не следовало идти с вами.

– Если бы ты не пошла, тебя давно бы убили.

– Возможно. Но вы не видите того, что творится у вас прямо под носом! Кого ждет сегодня Стилгар?

– Буэра Аргавеса.

Ганима изумленно уставилась на собеседницу.

– Его привезут тайно друзья из сиетча Красной Расселины, – разъяснила Гара.

– Карманная игрушка Алии?

– Его приведут с повязкой на глазах.

– Стилгар в это верит?

– Буэр просит принять его для переговоров. Он согласен на все наши условия.

– Почему мне об этом ничего не сказали?

– Стилгар знал, что ты будешь возражать.

– Возражать… Да это же чистейшее безумие.

Гара нахмурилась.

– Не забывай, что Буэр – это…

– Семья! – вспылила Ганима. – Он внук двоюродного брата Стилгара. Я знаю. Но ведь Фарад’н, которому я однажды пущу кровь, точно такой же близкий родственник для меня. Неужели ты думаешь, что это остановит мою месть?

– Мы получили дистранс. За ним никто не следует.

Ганима понизила голос.

– Ничего хорошего из этого не выйдет, Гара. Нам надо уходить.

– Ты видела знамение? – спросила Гара. – Да, это тот мертвый червь, которого мы нашли! Это что…

– Можешь засунуть это знамение в свою утробу и родить его где-нибудь в Пустыне! – Ганима буквально рассвирепела. – Мне не нравится ни это место, ни эта встреча. Этого недостаточно?

– Я скажу Стилгару, что ты…

– Я сама ему об этом скажу! – Ганима прошла мимо Гары, которая, чтобы предохраниться от злых чар, сложила из пальцев за спиной Ганимы знак рогов червя.

Но Стилгар лишь посмеялся над страхами Ганимы и велел ей заняться песчаными форелями, словно она была ребенком. Вне себя от гнева, она забралась в один из покинутых домов джедиды и забилась в угол. Однако эмоции быстро угасли; Ганима ощутила, что в ее сознании снова зашевелилась память прежних жизней. Девочка вспомнила, что кто-то говорил: «Если мы сумеем их обездвижить, наш план исполнится».

Что за причудливая мысль.

Но Ганима так и не смогла вспомнить, от кого она это слышала.

Муад’Диб был лишен наследства и говорил от имени лишенных наследства во все времена. Вопль его души был направлен против той глубокой несправедливости, которая отчуждает индивида от того, чему его учили, того, во что он верит, от того, что кажется ему правдой.

(«Махдинат: анализ» Харк аль-Ада)

Гурни Халлек сидел на скале, возвышавшейся над Шулохом, положив рядом с собой на коврик балисет. Ограниченное пространство под ним буквально кишело рабочими, занятыми посадкой растений. Песчаная коса, которой Отверженные заманивали червей, проложив по песку дорожку из Пряности, была теперь блокирована каналом. Для того, чтобы не дать песку расползтись, на склоне косы и сажали растения.

Близилось время второго ужина; Халлек сидел на скале уже битый час, удалившись сюда в поисках уединения – Гурни было о чем подумать. Люди внизу трудились в поте лица, но все, что он видел, было делом меланжи. Лето лично подсчитал, что производство Пряности скоро упадет и стабилизируется на уровне одной десятой от того, что было достигнуто в годы правления Харконнена. С каждым выпуском акции производителей Пряности росли в цене вдвое. Триста двадцать один литр был продан семейству Метулли за стоимость половины планеты Новембрун.

Отверженные работали так, словно их подгонял сам дьявол, да скорее всего так оно и было. Перед каждой едой они поворачивались лицом к Танзеруфту и молились персонифицированному Шаи-Хулуду. Этой персонификацией червя стал Лето, и их глазами Халлек видел будущее, в котором большинство человечества разделит эту веру. Нельзя сказать, что эта перспектива очень радовала Гурни.

Лето установил этот порядок, когда привез в Шулох Проповедника и Халлека на угнанном Гурни орнитоптере. Голыми руками Лето разломал стенки канала, разбрасывая большие камни на расстояние до пятидесяти метров. Когда Отверженные попробовали вмешаться, он одним движением руки оторвал головы ближайшим, отогнав остальных в толпу, издевательски смеясь над их оружием. Демоническим голосом Лето рычал: «Огонь не прикоснется ко мне! Ваши ножи не причинят мне вреда! Я ношу кожу Шаи-Хулуда!»

Отверженные узнали его и вспомнили, что это именно он бежал из Шулоха, прыгнув со скалы «прямо в Пустыню». Они простерлись перед ним ниц, и Лето продиктовал им свою волю:

– Я привел сюда двух гостей. Вы будете охранять их и воздавать им почести. Вы заново отстроите канал и насадите здесь зеленый оазис. Настанет день, когда я устрою здесь свой дом. Вы приготовите мне этот дом. Вы не будете больше продавать Пряность, но станете запасать то, что найдете здесь.

Он беспрестанно повторял свои наставления, и Отверженные, внимая каждому его слову, смотрели на него остекленевшими от страха глазами, благоговея от ужаса.

Сам Шаи-Хулуд наконец-то вышел из глубины песков!

Такого показного метаморфоза не было, когда Лето нашел Халлека и Гхадхеана аль-Фали в одном маленьком мятежном сиетче у Гаре Руден. Лето явился туда в сопровождении слепца верхом на черве, которые стали редкостью в тех краях. Он пожаловался, что по пути им пришлось сделать несколько крюков, поскольку по дороге попадались влажные пески, смертельные для червей. Лето и слепец прибыли вскоре после полудня, и охранники доставили их в холл с каменными стенами.

На Халлека нахлынули свежие воспоминания.

– Итак, это Проповедник, – сказал он тогда.

Халлек несколько раз обошел вокруг слепого, внимательно приглядываясь к нему. На лице старика не было маски защитного костюма, и в лице проглядывали черты герцога, именем которого был назван маленький Лето. Было ли это сходство случайным?

– Ты знаешь россказни, которые распространяются о нем? – спросил Халлек, повернувшись к Лето. – Говорят, что это твой отец вернулся из Пустыни.

– Я слышал эти истории.

Халлек принялся внимательно рассматривать мальчика. На Лето был надет странный защитный костюм, оставлявший свободными лицо и уши. Сверху были надеты черная накидка и сапоги. Требовались объяснения того, как он мог оказаться здесь – как ему удалось второй раз избежать гибели.

– Зачем ты привез сюда Проповедника? – спросил Гурни. – В Якуруту говорили, что он работает на них.

– Больше не работает. Я привез его сюда потому, что Алия хочет его убить.

– Вот как? И ты считаешь, что здесь надежное убежище?

– Его убежище – это ты.

Все это время Проповедник стоял неподвижно и молча слушал, словно его совершенно не волновало, какой оборот примет разговор.

– Он хорошо послужил мне, Гурни, – сказал Лето. – Дом Атрейдес еще не потерял чувство долга по отношению к тем, кто верно нам служит.

– Дом Атрейдес?

– Дом Атрейдес – это я.

– Ты бежал из Якуруту до того, как я успел выполнить задание твоей бабки, – холодно произнес Халлек. – Как ты мог предположить…

– Ты будешь беречь жизнь этого человека, как свою собственную, – произнес Лето, прервав спор, и твердо взглянул в глаза Халлеку.

Джессика в свое время научила Халлека наблюдать людей по методике Бене Гессерит. Сейчас Халлек видел в Лето только спокойную уверенность. Однако пока приказы Джессики оставались в силе.

– Твоя бабка поручила мне закончить твое образование и проверить, не одержим ли ты.

– Я не одержим – простая констатация факта.

– Тогда почему ты бежал?

– Намри имел приказ убить меня при любом исходе проверки. Это был приказ Алии.

– Ты что, Вещающий Истину?

– Да, – утверждение снова прозвучало, как констатация факта.

– И Ганима тоже?

– Нет.

Проповедник нарушил молчание, повернулся к Халлеку, но рукой указал на Лето.

– Ты полагаешь, что ты сможешь его испытать?

– Не вмешивайся в разговор, если не знаешь проблемы и ее последствий, – повелительно произнес Халлек, не глядя на Проповедника.

– Я очень хорошо знаю эти последствия, – возразил старик. – Однажды меня испытывала старая женщина, которая думала, что знает, что делает.

Халлек свысока взглянул на Проповедника.

– Еще один Вещающий Истину.

– Вещающим Истину может стать каждый, даже ты, – сказал старик. – Это вопрос честности в оценке природы своих чувств. Вещание Истины требует внутреннего согласия с истиной, что и позволяет ее распознавать.

– Зачем ты вмешиваешься? – угрожающе спросил Халлек и положил руку на нож. Кто этот Проповедник?

– Я несу ответственность за все эти события, – сказал слепец. – Моя мать может, если хочет, вылить на алтарь всю свою кровь, но у меня совершенно иные мотивы. И я действительно понимаю всю глубину проблемы.

– О?! – Халлеком действительно овладело любопытство.

– Госпожа Джессика приказала тебе отличить волка от собаки, зе’еба от ке’леба. По ее определению волк – это тот, кто обладает властью, но неверно ею пользуется. Однако между временем волка и временем собаки бывает рассвет, когда ты не сможешь отличить пса от волка.

– Это очень близко к сути дела, – произнес Халлек, заметив, что в комнате собирается все больше и больше людей, желающих послушать. – Откуда тебе все это известно?

– Мне известно это потому, что я знаю эту планету. Ты не понимаешь? Подумай. Под ее поверхностью прячутся камни, грязь, осадочные породы, песок. Это память планеты, слепок ее истории. То же самое относится и к людям. Собака помнит, как была волком. Каждая вселенная вращается вокруг ядра бытия, и из этого ядра исходит память, развертываясь до самой поверхности.

– Все это очень интересно, – сказал Халлек. – Но как твои слова помогут мне выполнить приказ?

– Присмотрись к слепку своей собственной истории, сделай это, как делают животные.

Халлек покачал головой. В облике и повадке Проповедника была властность, характерная для Атрейдесов, и было ясно, что старик пользуется Голосом. Халлек почувствовал, как сильно забилось его сердце. Неужели это возможно?

– Джессика хотела окончательной проверки, испытания стрессом, который позволил бы выявить ткань подлинной сути ее внука, – сказал Проповедник. – Но ткань всегда здесь, она доступна зрению.

Халлек внимательно посмотрел на Лето, повернувшись к нему под действием силы, которой нельзя было противостоять.

Проповедник между тем продолжал говорить, словно читая лекцию тупому ученику.

– Этот молодой человек спутал все ваши карты потому, что он не единичная личность, а общность. Как и во всякой общности, подвергнутой воздействию стресса, каждый ее член воспринимает разные команды. Эти команды не всегда добры, откуда и проистекают истории о Мерзости. Но вы уже достаточно изранили эту общность, Гурни Халлек. Неужели ты не понял, что трансформация уже произошла? Этот юноша достиг внутреннего согласия столь мощного, что его уже невозможно обратить вспять. Я вижу это, хотя у меня нет глаз. Однажды я пытался противостоять ему, но теперь я выполняю его волю. Он – Целитель.

– Кто ты? – спросил Халлек.

– Я – тот, кого ты видишь, и не более того. Не смотри на меня, смотри лучше на того, кого тебе приказали учить и испытывать. Он сформировался в этом кризисе. Он выжил в смертельном окружении. Он – здесь.

– Кто ты? – упорствовал Халлек.

– А я велю тебе смотреть на этого юного Атрейдеса! Он последняя питающая надежда, на которой зиждется будущее нашего вида. Он введет в систему результаты, полученные в его прошлых представлениях. Ни один человек не знает прошлого лучше, чем он. И ты хотел уничтожить его!

– Мне приказали его испытать, и я не мог…

– Но ты смог!

– Он воплощение Мерзости?

Проповедник устало рассмеялся.

– Ты все еще в плену у этой чуши Бене Гессерит. Как хорошо умеют они творить мифы, погружающие мужей в спячку!

– Ты – Пауль Атрейдес? – спросил Халлек.

– Пауля Атрейдеса больше нет. Он пытался установить высший символ морали, но отмел все нравственные притязания. Он стал святым без Бога, богохульствуя каждым произнесенным им словом. Как ты можешь думать…

– Но ты говоришь его голосом.

– Теперь ты хочешь испытать меня? Берегись, Гурни Халлек.

Халлек судорожно сглотнул и силой заставил себя обратить внимание на Лето, который с невозмутимым спокойствием наблюдал эту сцену.

– Кого здесь испытывают? – вопросил Проповедник. – Возможно, госпожа Джессика испытывает тебя, Гурни Халлек?

Эта мысль сильно обеспокоила Халлека. Почему слова Проповедника так его задевают? Но слуги Атрейдесов отличаются тем, что охотно подчиняются такой автократической мистике. Джессика, объясняя Халлеку задачу, выражалась еще более таинственно. Гурни почувствовал, как в нем что-то меняется, это что-то лишь касалось того учения Бене Гессерит, которое буквально запрессовала в него Джессика. Халлека охватило тихое бешенство. Он не желал меняться!

– Кто из вас разыгрывает из себя Бога и с какого конца? – спросил Проповедник. – Нельзя полагаться на один разум, чтобы ответить на этот вопрос.

Халлек медленно перевел взгляд с Лето на слепца. Джессика не уставала повторять, что необходимо достичь равновесия между тем, что ты должен и чего ты не должен. Она называла это дисциплиной без слов, фраз, правил и соглашений. Это было острием его собственной внутренней, всепоглощающей истины. Что-то в голосе, интонациях и манерах слепца зажигало ярость в Гурни, ярость, перегоравшую в ослепляющий покой.

– Отвечай на мой вопрос! – потребовал Проповедник.

Халлек чувствовал, как эти слова углубляют концентрацию его внимания на этом месте, этом моменте и его требованиях. Его, Гурни, положение во вселенной полностью определялось сейчас этой концентрацией. В его душе не было больше места сомнениям. Это Пауль Атрейдес, не мертвый – возвратившийся. И с ним взрослый ребенок Лето. Халлек еще раз взглянул на юного Атрейдеса и впервые увидел его в настоящем свете. Вокруг глаз были видны следы потрясения, в осанке сквозила осознанная уверенность в себе, губы, изобличавшие причудливое чувство юмора. Лето стоял на земле твердо, и казалось, что вокруг него светится ослепительное сияние. Он достиг гармонии, просто приняв ее.

– Скажи мне, Пауль, – произнес Халлек. – Твоя мать знает?

Проповедник тяжело вздохнул.

– Община Сестер считает, что всякий достигает гармонии, просто приняв ее.

– Скажи мне, Пауль, – снова проговорил Халлек. – Твоя мать знает?

И снова Проповедник тяжело вздохнул.

– Для Общины Сестер я в любом случае мертвец, так что не пытайся меня оживить.

Все еще не глядя на него, Халлек продолжал:

– Но почему она…

– Она делает то, что должна делать. Она строит свою жизнь, думая, что управляет многими жизнями. Так все мы играем в богов.

– Но ведь ты жив, – прошептал Халлек, подавленный этим открытием, и повернулся, чтобы посмотреть наконец на этого человека, который был моложе его самого, но которого Пустыня состарила настолько, что он выглядел в два раза старше Гурни.

– Что такое? – спросил Проповедник. – Жив?

Халлек огляделся и увидел напряженные лица фрименов – они взирали на происходящее со смешанным чувством благоговения и сомнения.

– Мать так и не усвоила мой урок, – это же голос Пауля! – Став богом, можешь начать скучать и деградировать. Этого достаточно для изобретения принципа свободы воли! Бог может пожелать уснуть и быть живым лишь в проекциях творений своих сновидений.

– Но ты жив! – повторил Халлек на этот раз во весь голос.

Пауль не обратил никакого внимания на волнение, охватившее его старого товарища, и спросил:

– Вы что, действительно решили противопоставить этого парня его сестре в испытании машхадом? Какой отвратительный вздор! Каждый из них сказал бы: «Нет! Убейте меня! Пусть живет другой». Так к чему бы привело это испытание? Что в этом случае означает жить, Гурни?

– Это не было испытанием, – запротестовал Халлек. Ему очень не нравилось, что фримены толпой окружили их, и кольцо людей неумолимо сжималось. Они во все глаза смотрели на Пауля, не обращая внимания на Лето.

Но тут Лето сам вмешался в происходящее:

– Посмотри на основу, отец.

– Да… Да… – Пауль поднял голову, словно принюхиваясь. – Значит, это Фарад’н!

– Насколько легче следовать мыслям, нежели чувствам, – сказал Лето.

Халлек был не готов следовать этой мысли и уже открыл было рот, чтобы задать вопрос, но Лето остановил его, положив ему руку на плечо.

– Ни о чем не спрашивай, Гурни, а то ты чего доброго опять вообразишь, что я одержим Мерзостью. Нет! Пусть это произойдет, Гурни. Если ты захочешь убыстрить события, то этим только погубишь себя.

Но Халлека продолжали обуревать сомнения. Джессика предупреждала его: «Они могут быть очень лживыми, эти предрожденные. У них в запасе есть такие трюки, которые не снились простому смертному». Халлек медленно покачал головой. И Пауль! О Господи! Живой Пауль вместе с этим знаком вопроса, который он породил на свет!

Фримены, окружившие их, не могли более сдерживаться. Они втиснулись между Лето и Паулем, между Халлеком и Паулем. В толпе раздавался хриплый шепот:

– Ты Муад’Диб? Ты воистину Муад’Диб? Это правда – то, что он говорит? Скажи нам!

– Вы должны считать меня всего лишь Проповедником, – сказал Пауль, отталкивая их. – Я не могу снова быть Паулем Атрейдесом или Муад’Дибом. Я более не супруг Чани и не Император.

Халлек, опасаясь, что, не найдя ответа на мучившие их вопросы, фримены поведут себя непредсказуемо, решил действовать, но его опередил сам Лето. Только теперь Гурни осознал ту ужасную перемену, которая произошла в юном Атрейдесе. Раздался не человеческий голос, а звериный рык.

– Разойдитесь в стороны! – Лето двинулся вперед, разбрасывая направо и налево рослых сильных фрименов. Он бил их по головам кулаками и вырывал из их рук ножи, хватая их за лезвия.

Меньше чем через минуту те фримены, которые еще стояли на ногах, снова прижались к стене, оцепенев от страха.

Лето встал рядом с отцом.

– Повинуйтесь, когда с вами говорит Шаи-Хулуд!

Когда несколько фрименов попытались затеять с ним спор, он отломил от каменной стены огромный кусок и руками превратил его в крошку. При этом с губ его не сходила безмятежная улыбка.

– Я сровняю ваш сиетч с землей, – сказал он.

– Это Демон Пустыни, – прошептал кто-то.

– Да, и я разрушу ваши каналы, – согласился Лето. – Я уничтожу их. Нас здесь не было, вы поняли?

Все головы в ужасе склонились долу.

– Никто из вас не видел нас здесь, – продолжал Лето. – Одно слово – и я вернусь, чтобы выгнать вас в Пустыню без капли воды.

Халлек увидел, как несколько рук изобразили знак червя – это предохраняло от нечистой силы.

– Сейчас мы уйдем – я, мой отец и наш старый друг, – сказал Лето. – Приготовьте нам орнитоптер.

Лето доставил их в Шулох, объяснив по дороге, что надо спешить, ибо скоро на Арракис прибудет Фарад’н. «И вот тогда, как сказал мой отец, ты увидишь, что такое настоящее испытание, Гурни».

Глядя вниз со скалы на Шулох, Гурни в который уж раз задавал себе один и тот же вопрос: «Что же это за испытание? Что все это значит?»

Но Лето уже не было в Шулохе, а Пауль отказался отвечать на этот вопрос.

Церковь и государство, научное познание и вера, индивидуальное и общее, непрерывный прогресс и традиции – все это согласуется с учением Муад’Диба. Он учил нас, что непримиримые противоречия существуют только в убеждениях человека. Каждый может отбросить завесу Времени. Вы можете открыть будущее в прошлом или в своем воображении. Поступая так, вы вновь обретаете свое сознание во внутреннем бытие. Тогда только вы начинаете понимать, что вселенная – это связное целое и вы – неотъемлемая его часть.

(«Арракинский Проповедник» Харк аль-Ада)

Ганима сидела далеко от круга света, который отбрасывала лампа с пряным маслом, и внимательно наблюдала за Буэром Аргавесом. Ей не нравилось его круглое лицо, суетливо-подвижные брови и постоянные движения ногами – было такое впечатление, что Буэр постоянно танцует под музыку, которую он слышит у себя в голове.

Он приехал сюда вовсе не для переговоров со Стилом, сказала себе Ганима, видя подтверждение своей правоты в каждом слове и каждом движении этого человека. Она еще дальше отодвинулась от круга, в котором заседал Совет.

В каждом сиетче было подобное помещение, но этот зал неприятно поражал Ганиму своей обширностью при очень низком потолке. Шестьдесят человек из группы Стилгара и девять человек, прибывших с Аргавесом, занимали всего лишь один угол этого зала. Масляные лампы отбрасывали пляшущие тени на низкие потолочные балки. Такие же тени плясали и на стенах, едкий дым заполнял все помещение.

Встреча началась в сумерки после молитвы о влаге и вечерней еды. Совет продолжался уже в течение часа, но Ганима до сих пор не смогла определить, в чем заключается скрытый смысл представления, которое устраивал здесь Аргавес. Слова казались вполне разумными и ясными, но движения и бегающие глаза не соответствовали этой ясности.

В этот момент говорил Аргавес, отвечая на вопрос, заданный лейтенантом Стилгара, племянницей Гары по имени Раджия. У Раджии было аскетическое лицо и опущенные уголки рта, что как нельзя больше соответствовало обстоятельствам.

– Я определенно полагаю, что Алия дарует полное прощение всем вам, – сказал Аргавес. – В противном случае я бы не приехал сюда со своей миссией.

Стилгар вмешался в разговор, перебив Раджию, которая хотела было задать еще один вопрос.

– Я не так сильно тревожусь из-за того, доверяем ли ей мы, сколько из-за того, доверяет ли она тебе. – По голосу Стилгара чувствовалось, что он что-то недоговаривает. Скорее всего он не слишком-то уютно чувствовал себя от того, что ему предлагают вернуть его прежний статус.

– Не имеет никакого значения, доверяет ли она мне, – сказал Аргавес. – Если быть честным, то думаю, что нет. Я слишком долго и безрезультатно искал вас. Но я всегда чувствовал, что она не слишком стремится захватить тебя в плен. Она была…

– Она была женой человека, которого я убил, – сказал Стилгар. – Клянусь тебе, что он сам напросился на это. Все было так, словно он сам бросился на нож. Но это новое отношение отдает…

Аргавес вскочил на ноги, не скрывая гнева и досады.

– Она прощает тебя! Сколько раз я должен это повторять? Она устроила грандиозное шоу, вопрошая Священство о божественном провидении…

– Ты затронул совершенно другую тему, – заговорила Ирулан. Ее белокурые волосы резко контрастировали с черными, как смоль, локонами Раджии. – Она убедила тебя, но в действительности у нее могут быть совсем другие планы.

– Священство…

– Кроме того, ходят слухи, – перебила его Ирулан, – что ты не просто военный советник Алии, но и…

– Довольно! – вскричал Аргавес вне себя от ярости. Рука потянулась к ножу. Злость была настолько сильна, что у Буэра судорожно исказилось лицо. – Думайте что хотите, но я больше не стану иметь дело с этой женщиной! Она меня дурачит! Я опорочен. Но я никогда не поднимал нож на своих. Все – с меня хватит!

Наблюдая эту сцену, Ганима подумала: Сейчас по крайней мере он был искренен.

Всем на удивление Стилгар разразился смехом.

– Ах, кузен! – сказал он. – Прости меня, но в гневе ты сказал правду.

– Так ты согласен?

– Этого я еще не сказал, – произнес Стилгар и поднял руку, видя, что Аргавес снова готов вспыхнуть. – Я делаю это не только для себя, Буэр, но и для других. – Он обвел взглядом присутствующих. – Я отвечаю за всех них. Давай обсудим репарации, которые предлагает Алия.

– Репарации? О репарациях не было речи. Прости, но не…

– Но что она предлагает в качестве гарантий?

– Сиетч Табр, сан наиба, полную автономию за нейтралитет. Она понимает, как сейчас…

– Я не вернусь в ее свиту и не стану поставлять ей воинов, – предупредил Стилгар. – Надеюсь, это понятно?

Ганима поняла, что Стилгар ослабил сопротивление. Нет, Стил, нет!

– В этом нет никакой необходимости, – сказал Аргавес. – Алия хочет лишь, чтобы ты вернул Ганиму для проведения запланированного обручения, которое…

– Вот, значит, как, – Стилгар сдвинул брови. – Цена моего прощения – Ганима. Она что, думает, я…

– Она думает, что ты достаточно понятлив, – сказал Аргавес и сел на свое место.

Ганима возликовала. Он не сделает этого. Можешь успокоиться. Он не сделает этого.

В этот момент Ганима услышала сзади какой-то шорох. Она не успела обернуться, как почувствовала, что ее схватили сильные мужские руки. В ту же секунду на лицо легла губка, пропитанная сильным снотворным. Теряя сознание, Ганима ощущала, как ее несут к самому темному выходу из зала. Я должна была это предвидеть! Я могла приготовиться! Руки, державшие ее, отличались просто нечеловеческой силой. Из такой хватки не вырваться.