Беззаботные годы Говард Элизабет Джейн

– Верно, Рен, – Уильям потрепал Мэриголд по шее и повернулся, чтобы уйти.

– Еще одно, сэр… Вы не скажете рабочим, чтобы смыли цемент? А то у меня сточные трубы забьются.

– Скажу.

«Сказали бы еще, пусть свои лестницы убирают на ночь, а то не двор у меня, а свинарник. Опилки, ведра, мою воду льют, как хотят, я сыт ими по горло, этими наглецами». Думая все это, Рен стоял и смотрел вслед своему хозяину. Но старика никому не остановить: Рен не удивился бы, узнав, что следующим делом он задумал снести конюшни. От одной мысли об этом ему становилось тошно. Когда он впервые очутился здесь, ни о каких автомобилях даже речи не было. А теперь их аж два – мерзкие вонючие железяки. Если мистеру Казалету взбредет в голову завести еще, куда же он будет их ставить? «Только не ко мне в конюшню», – с дрожью подумал Рен. Он быстро старел, хоть и думал, что этого никто не замечает, и нынешние времена были ему не по душе.

Просьба Рена насчет сточных труб заставила Уильяма задуматься. В новых постройках понадобится своя вода. Может, стоило бы пробурить новую скважину. Тогда для сада и конюшен можно будет брать воду из одного источника, вместо того чтобы поливать сад водой из дома… вот именно! Надо будет выбрать место после обеда. Он поговорит об этом с Сэмпсоном, но Сэмпсон же ничего не смыслит в водяных скважинах, воду ему не найти даже ради спасения собственной жизни. Взбодренный мыслью об очередной затее, Уильям тяжелой походкой направился к гаражам.

Тонбридж открыл дверь перед Дюши, она благодарно опустилась на заднее сиденье старого «даймлера». После жарких оживленных улиц в машине было прохладно и слабо пахло молитвенниками. Весь багажник заполнил большой заказ из бакалеи, рядом с Дюши на сиденье стояла новая корзина с секаторами в ней, для ящика минеральной воды осталось место только на переднем сиденье.

– Нам надо еще забрать заказ у мясника, Тонбридж.

– Хорошо, мэм.

Она переколола шляпную булавку, которая, казалось, впивалась ей прямо в голову. Срезать розы теперь слишком жарко, придется подождать до вечера. После обеда она немного отдохнет, а потом выйдет в сад. В такую погоду она жалела о каждой минуте, потраченной не в этой прохладной машине.

Мясник вышел с бараниной в свертке. И первым же делом рассыпался в извинениях за то, что предыдущий заказ оставлял желать лучшего. Провожая ее машину, он приподнял шляпу-канотье.

Тонбридж напутал со сладким.

– Мне нужны разные ягоды, а не только крыжовник. Боюсь, вам придется их вернуть.

В магазин Тонбридж вошел нехотя. Ему не нравилось как покупать конфеты, так и возвращать их, потому что хозяйка магазина была резка с ним и напомнила ему Этиль. Но он, конечно, подчинился. Это же его работа.

Он доставил Дюши домой со скоростью двадцать траурных миль в час, которую обычно приберегал для миссис Эдвард или миссис Хью, когда они были беременны. Дюши ничего не заметила; управление машиной – это для мужчин, пусть себе ездят так быстро, как им заблагорассудится. Если она и управляла чем-либо в своей жизни, то лишь пони, запряженным в повозку, когда была намного моложе. Однако она заметила, что вся эта суета с конфетами расстроила его, поэтому уже дома, пока он помогал ей выйти из машины, сказала:

– Надеюсь, вы наконец вздохнете с облегчением, когда гараж будет достроен, а ваша семья получит уютное жилье.

Он взглянул на нее, не меняя выражения скорбных карих глаз с красными нижними веками, и ответил:

– Да, мэм, я тоже на это надеюсь, – и закрыл дверцу машины за ней.

Объезжая вокруг дома к задней двери, чтобы разгрузить покупки, он мрачно думал о том, что в ближайшее время лишится единственной возможности отдохнуть от Этиль. Скоро она будет здесь, начнет пилить его, жаловаться на скуку, на то, что этот его ребенок постоянно хнычет, и жить ему станет так же тяжко, как раньше, пока семья оставалась в городе. Наверняка есть какой-то выход, только он никак не мог его найти.

Айлин видела, что запаздывает и отстает. Все началось хорошо: со своей домашней работой, уборкой в общих комнатах, она справилась еще до завтрака. Но потом, когда помогала мыть посуду после еды, вдруг обнаружила, что к детскому столовому фарфору не прикасались с самого Рождества; пришлось заняться мытьем, и конечно, миссис Криппс не могла отпустить ей в помощь Дотти, а Пегги и Берте требовалось еще навести порядок в верхних комнатах. Айлин не хотелось брюзжать, но, по ее мнению, миссис Криппс могла бы поговорить с девушками, чтобы помогли ей управиться пораньше. Дел оставалось еще много, но уже приближался ранний обед в столовой, а это значило, что им удастся пообедать у себя в кухне не раньше двух. Стоя в буфетной, она скатывала масло в шарики, осыпанные капельками воды, и выкладывала их на стеклянные блюда к обеду и к сегодняшнему ужину.

Дверь была открыта, Айлин слышала, как миссис Криппс покрикивает на Дотти, которая носилась туда-сюда с вымытой кухонной утварью. Из кухни долетали ароматы свежевыпеченного кекса и овсяных лепешек, напоминая Айлин, как она проголодалась; за завтраком она почти ничего не ела, а в середине утра им давали только сухое печенье. В Лондоне миссис Норфолк накрывала ко второму завтраку настоящий стол с консервированным лососем или большим куском чеддера, но, с другой стороны, ей, как миссис Криппс, не приходилось готовить на столько человек. Айлин всегда выезжала за город вместе с хозяевами на Рождество и летние каникулы. На Пасху ей давали две недели отпуска, и ее заменяла Лиллиан, горничная из дома на Честер-Террас. В этой семье Айлин служила семь лет, любила всех хозяев, а мисс Рейчел просто обожала, как одну из самых милых леди, каких она когда-либо встречала. Она не понимала, почему мисс Рейчел так и не вышла замуж, но подозревала, что у нее, как и у многих других, суженого отняла война. А все-таки работы летом всегда невпроворот – что есть, то есть. Но Айлин нравилось видеть, что дети довольны, а миссис Хью скоро снова рожать, и к Рождеству в доме опять будет маленький. Вот и все, масло готово. Она понесла блюда на подносе в кладовую и чуть не столкнулась с Дотти, та никогда не смотрит, куда несется. Бедняжка, расхворалась летом, на губе вскочила такая ужасная простуда, которая по-прежнему видна, несмотря на маскирующий крем, который Айлин одолжила ей по доброте душевной. Дотти тащила огромный поднос, нагруженный кухонным фарфором, чтобы расставить его в зале.

– Напрасно ты так тяжело нагружаешь поднос, Дотти! А если уронишь и перебьешь все?

Но каким бы ласковым тоном ни обращались к ней, вид у Дотти всегда был испуганный. Айлин считала, что она тоскует по дому, потому что помнила, каково пришлось ей самой, когда она впервые поступила в услужение: каждую ночь она лила слезы, а днем в любую свободную минуту садилась писать письма, но мама на них не отвечала. Вспоминать эти времена она не любила. Но так или иначе, все мы через это прошли, думала она. В конце концов, все только к лучшему. Она зашла в кухню, посмотреть время. Половина первого, надо поторапливаться.

Миссис Криппс бесновалась в кухне: что-то яростно мешала, то совала противни в духовки, то вынимала обратно. Половина кухонного стола была заставлена мисками, кастрюлями, мешалками для теста, терками и пустыми кувшинами, и все они дожидались очереди на мойку.

– Да где же эта девчонка? Дотти! Дотти! – Под мышками кухарки расплылись темные пятна, отекшие щиколотки выпирали над верхом черных башмаков. Она зачерпнула что-то деревянной ложкой из водяной бани, приложила к ложке указательный палец, облизнула его и схватилась за солонку. – Айлин, ты не поищешь ее? Здесь пора убрать, да и печка еле греется, давно пора подбросить… не знаю, что они нынче кладут в кокс, право, не знаю! Так что пусть поспешит, если ей известно такое слово.

Дотти с мечтательным видом обходила вокруг стола, кладя возле очередного прибора вилку, затем нож и ложку. После каждого движения она замирала, шмыгала носом и глазела в пустоту.

– Тебя миссис Криппс зовет. Со столом я закончу.

Дотти затравленно взглянула на Айлин, вытерла нос рукавом и убежала.

Айлин услышала, как девушки смеются и болтают с мистером Тонбриджем, который привез покупки из Бэттла. Вот сами бы и накрыли на стол, а она помогла бы мистеру Тонбриджу. Ей лучше известно, что куда поставить, в отличие от Пегги или Берты. Но не успела она убрать сливочное масло, сливки и мясо в кладовую, а минеральную воду – к себе в буфетную, как миссис Криппс приготовилась подавать на стол. И пришлось бежать через кухню и зал в столовую, зажигать спиртовки под подогревателями для блюд на буфете, потом обратно в зал, бить в гонг, подавая сигнал к обеду, и снова в кухню, где блюда и тарелки уже были расставлены на большом деревянном подносе. Ей едва хватило времени вернуться и расставить всю эту посуду, прежде чем хозяева вышли к обеду.

Четырьмя часами позже прибыли почти все: взрослые пили чай в саду, а дети вместе с няней и Эллен в зале. Приехали на трех автомобилях, Эдвард выгрузил чемоданы, и Луиза перенесла в холл свой – он был ужасно тяжелый. Тетя Рейч поднялась вместе с ними, чтобы показать, где чья комната. Она пыталась помочь Луизе с чемоданом, но Луиза не позволила: все знали, что у тети Рейч беда со спиной, что бы это ни значило. Обрадовавшись, что ее поселили в Розовую комнату, Луиза захватила кровать у окна, ведь она приехала первая. А потом увидела раскладную койку и поняла, что Клэри будет спать в одной комнате с ней и с Полли. Вот досада, потому что хотя Клэри двенадцать (как и Полли), она как будто намного младше, и с ней, в общем, не очень-то весело, вдобавок надо быть с ней ласковыми, так как ее мама умерла. Ну и ладно, все равно здесь замечательно. Луиза распаковала свой чемодан настолько, чтобы вытащить бриджи для верховой езды и прокатиться верхом сразу после чая. Лучше уж выложить их сразу, потому что если ее застанут во время поисков, то обязательно скажут прекратить и отправят заниматься чем-нибудь другим. Три ситцевых платья, которые заставила ее взять мама, она повесила в шкаф, остальные вещи запихнула в комод. Все, кроме книг, которые аккуратно сложила на столике возле своей кровати. «Большие надежды» – потому что мисс Миллимент задала ее на каникулы; «Разум и чувства» – потому что она не перечитывала ее почти целый год; забавную старую книжку под названием «Большой-большой мир» – потому что мисс Миллимент рассказывала, как в своем детстве спорила с подругой, что над каждой страницей, какую ни открой, плачешь, сочувствуя героине; и конечно, Шекспир. Луиза услышала, что подъехала машина, и помолилась, чтобы это была Полли. Ей надо хоть с кем-нибудь поговорить, а то Тедди стал таким высокомерным, толком не ответил ни на один ее вопрос о школе и даже отказался по дороге играть с ней в автомобильные номера. Только бы это была Полли. Господи, пожалуйста, только бы Полли!

К счастью, приехала Полли. Ей всегда казалось, что в машине ее укачивает, но до тошноты дело никогда не доходило. Из-за нее останавливались дважды: один раз на холме возле Севеноукса, второй – сразу за Ламберхерстом. Оба раза она вываливалась из машины и стояла с разинутым ртом, ожидая рвоты, однако ее так и не было. Вдобавок она всю дорогу ссорилась с Саймоном. Из-за Помпея. Саймон заявил, что кошки даже не замечают, что люди уехали, а это наглая ложь. Помпей увидел, что она укладывает вещи, и даже попытался влезть в чемодан. Просто он скрывал свои чувства в присутствии посторонних. Он даже старался сделать так, чтобы она не расстраивалась, – ушел сидеть в кухню, так далеко от нее, как только мог. Мама все спрашивала, неужели она не рада, что едет в Хоум-Плейс, и она была на самом деле рада, но всем же известно, что можно испытывать одновременно два чувства, а может, и больше. Полли не надеялась, что Инге будет ласкова с Помпеем, хоть она и подкупила ее баночкой «Wonder-крема», но папа пообещал, что в понедельник вернется, и Полли поняла, что на него можно рассчитывать. Правда, тогда она будет скучать по папе. Жизнь – сплошные качели и карусели, не одно, так другое. От всех этих слез в Лондоне и тошноты в машине у нее разболелась голова. Ну и пусть. Сразу после чая они с Луизой вдвоем уйдут к своему любимому дереву – старой яблоне, на которой можно устроить дом и чтобы на каждой ветке – отдельная комната. Это только ее дерево и Луизы, а противному Саймону залезать на него запрещено. Ему велели отнести ее чемодан к ней в комнату, но как только взрослые остались позади, он бросил чемодан и сказал: «Сама тащи свое барахло».

– Хам! – Она подхватила чемодан и поволокла его по лестнице. – Скотина! – добавила она.

Оба слова были самыми новыми ругательствами в ее лексиконе: так папа назвал водителя автобуса и еще какого-то человека на спортивной машине по дороге сюда. Ох… что-то все идет не так, и с Помпеем, и с Саймоном. А наверху лестницы уже ждала милая Луиза, которая сразу же спустилась, чтобы помочь ей с чемоданом. Но она уже переоделась как для верховой прогулки, а значит, не будет после чая никакого дерева – вот опять, не одно, так другое.

Поездка Зоуи и Руперта выдалась кошмарной: Зоуи предложила отправить Клэри поездом вместе с Эллен и Невиллом, но Клэри закатила такой скандал, что Руперт сдался и сказал, что ей лучше поехать с ними. В их машине, маленьком «моррисе», места на всех не хватало, и Клэри пришлось тесниться сзади, между горами багажа. Почти сразу она заявила, что ее укачивает, и захотела сесть впереди. Зоуи сказала, что Клэри вообще не следовало садиться в машину, если там ее укачивает, и что вперед она не сядет. Поэтому Клэри стошнило – назло Зоуи. Пришлось остановиться, папа кое-как убрал за ней, но в машине все равно жутко воняло, и все на нее злились. А потом у них прокололась шина, папе пришлось менять колесо, и все это время Зоуи сидела и курила молча. Клэри вышла из машины и извинилась перед папой, а он был такой ласковый и сказал, что она не нарочно. Все это случилось, когда они еще не успели выехать из противного и страшного старого Лондона. Папа полез в багажник за инструментами, Клэри пыталась помочь ему, но он сказал, что у нее просто не получится. И говорил он таким терпеливым голосом, что она сразу поняла: он ужасно расстроен, только сказать не может. Конечно, расстроен, ведь с ним случилось худшее, что только может случиться на свете, а надо продолжать жить и делать вид, будто ничего и не было, и конечно, она пыталась подражать его храбрости, потому что знала, ему еще хуже. Сколько бы она ни любила его, это ничего не исправит. Весь остаток дороги они молчали, поэтому она пела, чтобы подбодрить его. Спела «Однажды ранним утром», и «Девять дней Рождества», и еще одну – Моцарта, с названием вроде «Aria», но в этой она знала только первые три слова, а дальше пела «ла-ла-ла», зато мелодия чудесная, папина любимая, и еще «Графиню-цыганку», а когда запела «Десять зеленых бутылок», Зоуи попросила ее помолчать хоть немного, и ей, конечно, пришлось. Зато папа поблагодарил ее за чудесное пение, так что Зоуи надулась, а это уже что-то. Остаток пути Клэри хотела в туалет, но не решалась попросить папу остановиться еще раз.

Лидия и Невилл замечательно прокатились на поезде. Невилл любил поезда больше всего на свете, и неудивительно, ведь он собирался стать машинистом. Лидии он показался очень славным мальчиком. Они поиграли в крестики-нолики, но это вскоре им надоело, потому что силы были равными и никто не выигрывал. Невиллу хотелось забраться на полку для багажа над сиденьями: он сказал, что один мальчик, его знакомый, всегда сидит там, когда ездит на поезде, но няня и Эллен не разрешили. Зато позволили им обоим постоять в коридоре, а это было здорово, особенно когда поезд проезжал через туннели и в дымной темноте были видны красные искры, и пахло так восхитительно.

– Вопрос в одном, – сказала Лидия, подумав, когда им разрешили вернуться в купе, – когда ты станешь машинистом, где у тебя будет дом? Потому что где бы он ни был, тебе же придется ездить куда-то еще, так?

– А я буду повсюду возить с собой палатку. И ставить ее где-нибудь в таком месте, как Шотландия или Корнуолл… или Уэльс, или Исландия. Где угодно, – важно закончил он.

– На поезде в Исландию нельзя. Поезда не ходят по морю.

– А вот и ходят. Папа с Зоуи ездят в Париж на поезде. Садятся на вокзале Виктория, ужинают, ложатся спать, а когда просыпаются, они уже во Франции. Значит, они переплыли море. Вот так-то.

Лидия примолкла. Спорить она не любила, поэтому решила не возражать.

– Ты, наверное, будешь хорошим машинистом.

– Я повезу тебя задаром, куда захочешь. Буду мчаться со скоростью двести миль в час!

Ну вот, опять он за свое. Двести миль в час – таких скоростей вообще не бывает.

– А чего тебе особенно хочется, когда мы наконец приедем? – Она спросила из вежливости, не горя желанием узнать.

– Покататься на велосипеде. И клубники. И фруктовый лед из Walls.

– Клубника уже отошла, Невилл. Теперь пойдет малина.

– Ну и ладно, мне любые ягоды нравятся. Я-го-го-готов любые я-го-го-годы есть! – Он расхохотался, его лицо густо порозовело, он чуть не свалился с сиденья. Поэтому Эллен пришлось сделать ему замечание и сказать, что он ведет себя глупо; его пыл удалось охладить приказом высунуть язык, а потом ему вытерли подбородок носовым платком и его собственной слюной. Лидия с отвращением наблюдала эту сцену, но не успела она насладиться чувством превосходства, как няня проделала с ней то же самое.

– Сажей перепачкались в коридоре, я же вам говорила!

Но это означало, что они уже почти приехали, чего Лидия ждала с нетерпением.

В семье Казалет было принято целоваться. Первая партия гостей, Эдвард и Вилли, после прибытия расцеловались с Дюши и Рейчел (дети поцеловались с Дюши и обнялись с тетей Рейч), вторая партия (Сибил и Хью) сделала то же самое с ними же, а потом братья и невестки друг с другом: «Ну как ты, дорогая?» Когда приехали Руперт и Зоуи, он расцеловался со всеми, а Зоуи оставила на лицах деверей легкий отпечаток своей алой помады и подставила губам невесток сливочно-белую щеку. Дюши сидела в садовом кресле с прямой спинкой на лужайке перед домом, под араукарией, и кипятила серебряный чайник, чтобы заварить крепкий индийский чай. Целуясь с родными, она производила безмолвную и молниеносную оценку состояния их здоровья: Вилли выглядит похудевшей; Эдвард, как всегда, здоров и весел; Луиза слишком быстро идет в рост; Тедди уже достиг возраста неуклюжести; Сибил измучена, а Хью, похоже, только что оправился от очередного приступа мигрени; Полли хорошеет, следовательно, отныне больше никаких обсуждений ее внешности; Саймон слишком бледен – ему не повредил бы морской воздух; Руперт явно осунулся, его не мешало бы подкормить; а Зоуи… тут ее мысль остановилась. Неисправимо честная, она призналась себе, что не любит Зоуи и не в состоянии не обращать внимания на ее внешность – по мнению Дюши, излишне броскую, чуть ли не как у актрисы. Дюши ничего не имела против актрис в целом, просто не ожидала появления одной из них в своей семье. Ни одно из сделанных ею наблюдений не было замечено никем, кроме Рейчел, которая сразу принялась восхищаться шелковым костюмом Зоуи с белым ажурным джемпером и длинной ниткой кораллов. Клэри целоваться не подошла, она сразу убежала в дом.

– Ее укачало в машине, – нейтральным тоном объяснила Зоуи.

– Сейчас она уже в полном порядке, – резким тоном вмешался Руперт.

Рейчел поднялась.

– Пойду посмотрю.

– Сделай одолжение, дорогая. Пожалуй, не стоит ей давать малину со сливками, сейчас для нее это слишком сытно.

Рейчел сделала вид, что не расслышала слова матери. Клэри она нашла выходящей из нижней уборной.

– С тобой все хорошо?

– Да, а что?

– Зоуи сказала, что по дороге в машине тебя укачало, вот я и подумала…

– Так это когда было! В какой комнате я буду жить?

– В Розовой. Вместе с Полли и Луизой.

– А-а, ладно! – Ее чемодан стоял в коридоре возле уборной. Она подняла его. – До чая есть еще время разложить вещи?

– Думаю, да. Но тебе совсем не обязательно спешить к чаю, если не хочется.

– Со мной все хорошо, тетя Рейчел, честное слово. Я совершенно здорова.

– Вот и хорошо. Я просто хотела убедиться. Иногда после укачивания чувствуешь себя ужасно.

Нерешительно шагнув к Рейчел, Клэри поставила на пол свой чемодан и порывисто обняла тетю.

– Я крепка, как старый сапог, – тень сомнения скользнула по ее лицу, – так папа говорит. – Она снова взяла чемодан. – Спасибо за заботу, – чинно закончила она.

Рейчел проводила грустным взглядом Клэри, топающую вверх по лестнице. У нее ныла спина, напоминая, что надо бы захватить подушку для Сибил.

Когда Рейчел вернулась к пьющим на лужайке чай, Зоуи рассказывала Вилли, как смотрела мужские одиночные матчи в Уимблдоне, а Сибил Дюши о няне, которую нашла, Хью и Эдвард обсуждали работу, а Руперт чуть поодаль сидел на лужайке, обхватив руками колени, и наблюдал за остальными. Курили все, кроме Сибил. Дюши прервала ее со словами:

– Дорогая, вылей свой чай, он наверняка остыл. Я налью тебе свежего.

Рейчел показала принесенную подушку, и Сибил с благодарностью выпрямилась, чтобы подушку подсунули ей под спину.

Зоуи, которая видела все это, украдкой окинула Сибил еще одним взглядом, удивляясь, как можно настолько запустить себя, выглядеть так чудовищно. Могла хотя бы надеть широкое платье или еще что-нибудь вместо этого жуткого зеленого, туго обтянувшего живот. Господи! Только бы ей самой никогда не забеременеть!

Рейчел вынула сигарету из коробочки на чайном столе и огляделась в поисках огня. Вилли помахала ей маленькой зажигалкой в шагреневой коже, и Рейчел потянулась за ней.

– Корт уже готов для тенниса, – сообщила она, но, прежде чем кто-либо успел отозваться, послышался шум подъехавшего автомобиля. Хлопнули дверцы, и через несколько секунд в белую калитку вбежали Лидия и Невилл.

– Мы ехали со скоростью больше шестидесяти миль в час!

– Ну надо же! – воскликнула Дюши, целуя Невилла. Перевозбудился, мысленно отметила она. Все это кончится слезами.

– Я поспорил, что Тонбридж быстрее не может, вот он и поехал быстрее!

– Как он должен был ехать, так и ехал, – строго возразила Лидия, наклоняясь к бабушке. – Невилл еще совсем маленький для своего возраста, – громким шепотом добавила она.

Невилл обернулся к ней.

– Уж как-нибудь побольше тебя! И вообще, как можно быть маленьким для своего возраста? Если ты слишком маленький, то, значит, до этого возраста еще не дорос!

– Довольно, Невилл, – негромко прервал его Руперт, прикрывая рот ладонью. – Поцелуй тетушек и приготовься к чаю.

– Я поцелую только ту, которая ближе всех, – он влепил звонкий поцелуй в щеку Сибил.

– И других тоже, – велел Руперт.

Невилл театрально вздохнул, но подчинился. Лидия, которая тоже обходила присутствующих с поцелуями, в завершение бросилась к Вилли.

– У Тонбриджа очень красная шея. Прямо на глазах краснеет, когда говорят о нем в машине, – объявила она.

– Тебе не следовало говорить о нем. Надо было или говорить с ним, или молчать.

– А я и не говорила. Это Невилл. Я просто заметила.

– Сейчас нам некогда слушать выдумки, – вмешалась Дюши. – Бегите к Эллен и няне. – Оба взглянули на нее, но сразу ушли.

– Господи, ну разве они не прелесть? Как они меня насмешили, – Рейчел затушила сигарету.

– Так что насчет тенниса?

Может, Вилли обиделась на свекровь за то, что та осадила Лидию? Впрочем, Рейчел знала, что Вилли обожает играть.

– Я в игре, – сразу же отозвался Эдвард.

– И ты сыграй, Хью. А я приду на тебя посмотреть, – Сибил изнывала от желания немного отдохнуть в прохладе спальни, но не хотела, чтобы из-за нее Хью лишился тенниса.

– С удовольствием сыграю, если мое участие понадобится, – но играть ему не хотелось. Хотелось поваляться в садовом кресле и почитать, спокойно провести время.

Едва только оба затеяли нечестную игру, жертвуя собой ради воображаемых потребностей друг друга, как Зоуи, вскочив, выразила интерес к игре и заявила, что пойдет переодеваться. Руперт сразу подхватил, что и он сыграет, значит, можно сразиться парами. Дюши собиралась срезать розы и обрывать засохшие бутоны, и только Рейчел решила, что все довольны и заняты, значит, можно уйти к себе – ее ждут Сид и письмо, – но из дома вышел ее отец.

– Привет, привет всем! Китти, все в порядке: я только сейчас вспомнил, что Как-их-там не смогут поужинать с нами, поэтому заедут просто выпить.

– Кто, дорогой?

– Один малый, с которым я познакомился в поезде. Хоть убей, не могу вспомнить его имени, но малый очень славный, и само собой, я пригласил его вместе с женой. Жаль вот только, портвейн уже откупорил, но думаю, как-нибудь выпьем.

– К какому часу ты пригласил их, если ужин в восемь?

– Да я не разводил канитель со временем. Наверное, к шести приедут. Из Юхерста – этот малый сказал, что они там живут. Рейчел, можно тебя на минутку? Хочу почитать тебе конец главы про Британский Гондурас, а потом начну сравнивать их красное дерево с западноафриканским.

– Ты ведь уже читал ее мне, папа.

– Правда? А, ну, неважно, прочитаю еще раз, – он взял ее под руку и решительно повел в дом.

– Зачем ты разрешаешь ему ездить поездом? – спросил Хью мать, которая отправилась за своими секаторами и корзиной. – Если бы он ездил на машине с Тонбриджем, то реже заводил бы новых знакомых.

– Когда он ездит с Тонбриджем, то садится за руль. А поскольку ничто не может помешать ему ездить по правой стороне дороги, Тонбридж наотрез отказывается садиться с ним в машину. Когда же он ездит поездом, никому из них не приходится уступать.

– Неужели полиция не находит, что сказать ему по поводу езды по правой стороне?

– Находит, конечно. Но когда его остановили в последний раз, он очень медленно вышел из машины и объяснил, что всегда ездил по этой стороне дороги и не собирается изменять своим привычкам теперь только потому, что едет на автомобиле, и в итоге они извинились перед ним. А остановиться ему вскоре придется: зрение никуда не годится. Ты бы поговорил с ним, дорогой, надеюсь, к тебе он прислушается.

– Вряд ли.

Они разошлись, и Хью направился наверх, убедиться, что у Сибил все хорошо. Поднимался он по лестнице в старой части дома, чтобы не столкнуться с детьми, которые все еще пили чай в зале.

Чай уже почти заканчивался, старшие дети изнывали на своих местах, ожидая, когда их отпустят вниз. Все они получили обязательный кусок хлеба с маслом, а потом еще столько ломтей хлеба с джемом, сколько хотели (Дюши не одобряла хлеб с маслом и с джемом – «слишком сытно», высшая степень осуждения в ее устах), овсяные лепешки и кекс, а уж потом – малину со сливками, которую запили кружками жирного молока, доставленного мистером Йорком с фермы сегодня утром. Эллен и няня сидели с торцов стола, внимательные к статусу друг друга и более бдительные и строгие со своими подопечными, чем дома. Полли и Саймон, которых не сопровождал никто из взрослых, оказались «ничейными», и от этого, как ни странно, присмирели. Из-за хороших манер почти все люди становятся скучными, думала Луиза. Она толкнула Полли под столом ногой, та поняла намек и спросила:

– Простите, можно нам вниз?

– Когда все закончат еду, – отозвалась няня.

Закончили все, кроме Невилла. Все посмотрели на него. Заметив это, он принялся быстро-быстро забрасывать малину в рот, пока не набил ее за обе щеки.

– Прекратите! – резким тоном воскликнула Эллен, и он поперхнулся, разинул рот, и малиновое месиво шлепнулось на стол.

– Остальные могут идти вниз.

И они с готовностью подчинились, как только запахло скандалом.

– Вы куда? – спросила Клэри у Полли и Луизы, зная, что от нее попытаются улизнуть.

– Проведать Джоуи, – отозвались они на бегу, направляясь к северной двери. С собой ее не возьмут, поняла она. И решила пойти на разведку одна. Поначалу она не замечала, куда идет, занятая мыслями о том, как она всех ненавидит; Луиза и Полли вечно сговариваются между собой, как девчонки в школе. И если бы даже она и пошла вместе с ними проведать Джоуи, прокатиться на нем ей бы не дали, или дали бы, но только маленький кружок после всех. С другой стороны, шорты на ней короткие, а ремни стремян жутко натирают колени. Из открытого окна наверху доносились вопли Невилла: так ему и надо, болвану. Она пнула камушек, ушибла палец ноги и…

– Поберегись!

Это пронеслись противные Тедди и Саймон на своих велосипедах. А противными они стали потому, что просто вообще не желали разговаривать с ней. Только друг с другом и взрослыми, правда, к середине каникул обычно немного добрели. Она дошла до угла дома, откуда, если повернуться налево, был виден теннисный корт и слышны возгласы: «ноль-один!» и «держи, партнер!». Клэри могла бы вызваться бегать за мячами, но ей даже видеть Зоуи не хотелось – нет уж, большое спасибо. Послышался ухающий папин смешок – он пропустил мяч. К играм он относился несерьезно, не то что другие. Справа от нее была видна большая часть сада, а вдалеке за ним начинался огород. Вот туда она и пойдет. Она зашагала по гаревой дорожке вдоль теплиц со стеклами, замазанными белым. Завидев впереди Дюши в ее большой шляпе, лязгающую ножницами и наклоняющуюся над розами, Клэри решила пройти через теплицы, чтобы ее не заметили. В первой из них пахло нектаринами, ветки которых формировали веером вдоль стен. Над головой вилась огромная лоза, виноградинки на которой были похожи на маленькие, мутно-зеленые стеклянные бусинки. Они, конечно, еще не созрели, но показались ей очень миленькими. Она пощупала нектарин-другой, и один из них упал ей в руку. Но она не срывала его, он просто сам отвалился. Клэри сунула его в карман шортов, чтобы съесть где-нибудь украдкой. Пышные герани и хризантемы в вазонах только начинали распускаться; садовник показывал их на цветочной выставке. В последней теплице было полным-полно помидоров, и желтых, и красных, и от мощной волны аппетитного запаха у нее защекотало в носу. Она сорвала один крошечный, чтобы съесть; он оказался сладким, как конфетка. Тогда она сорвала еще три и запихнула в другой карман. Закрыв дверь последней теплицы, она вышла в прохладный, но все еще золотой от солнца сад. Небо было бледно-голубым, в перышках легких облаков. У калитки огорода рос огромный куст, весь в лиловых цветах, похожих на сирень, только заостренных; вокруг них порхали бабочки – белые, оранжевые с черным и белым, маленькие голубые и даже одна лимонная с тоненькими черными прожилками на крыльях – «самая красивая из всех», подумала Клэри. Некоторое время она наблюдала за бабочками, жалея, что не знает, как они называются. Иногда они вдруг начинали суетиться и перепархивали с цветка на цветок почти безостановочно. Наверное, мед надо выпить из каждого цветочка, решила она. Вот они и продолжают искать, пока не найдут полный.

Она решила почаще навещать их, и тогда со временем они к ней привыкнут, хотя для людей они, пожалуй, немного не от мира сего, как призраки или феи, счастливые, им люди не нужны.

В огороде, обнесенном стеной, было очень душно, не чувствовалось ни ветерка. На одной длинной клумбе росли цветы для дома, чтобы срезать их и ставить в вазы, на всех остальных грядках – овощи. Вдоль стен – сливы, лиловые и желтые, а еще – огромный инжир с жесткими на ощупь листьями, от которых пахло нагретым макинтошем. Плодов на нем было множество, некоторые попадали на землю, хоть еще оставались зелеными, жесткими и блестящими.

– Иди сюда, смотри, что у меня есть!

Клэри не сразу заметила Лидию, которая сидела на корточках между двух рядов капусты.

– Что там у тебя? – спросила она, подражая голосам взрослых, поскольку ей было совсем не интересно.

– Гусеницы. Я собираю их, чтобы держать как питомцев. Вот в эту коробку. Потом сделаю дырочки в крышке самой тонкой из няниных спиц, потому что им же нужен воздух, но они все равно не уползут. Если хочешь, возьми себе несколько.

Добрая она, Лидия. Гусеницы были Клэри ни к чему, она уже выросла из таких забав, но предложение ее все равно порадовало.

– Если хочешь, я тебе помогу, – сказала она.

– Их легко искать, потому что они прогрызают дырки в листьях. Только бери их осторожно, пожалуйста. Костей у них нет, так что даже если у них что-нибудь сломано, не разберешь.

– Ладно… А совсем маленькие тебе нужны? – спросила Клэри, обнаружив на одном листе целый выводок.

– Только несколько, потому что они живут дольше. А большие становятся коконами, и тогда они уже никакие не питомцы.

Правда, они совсем одинаковые, только размерами другие, – подумав, продолжала она. – А черные мордочки у них у всех похожие, так что давать им имена бесполезно. Буду просто звать их «они».

– Как овец. Только на овец они совсем не похожи.

Лидия рассмеялась и заявила:

– Гусеничных пастухов не бывает. Пастухи хорошо знают своих овец. Мне мистер Йорк рассказывал. Он знает своих свиней, и у всех у них есть имена.

Когда Клэри решила, что гусениц они набрали слишком много, а Лидия – что достаточно, они сходили посмотреть, не осталось ли на грядках клубники, потому что Лидии захотелось пить, но она сказала, что если зайдет за водой в дом, няня заметит ее и потащит мыться. Но несколько поздних ягодок, которые они нашли, были кем-то объедены со всех сторон. Клэри рассказала Лидии, что хочет кошку и что папа обещал подумать об этом.

– А твоя мама что говорит?

– Она мне не мама.

– А-а! Вообще-то, я знаю, что нет. Извини.

– Да ничего, – ответила Клэри, хотя на самом деле для нее это было важно.

– Она тебе нравится? Тетя Зоуи?

– Я к ней вообще никак не отношусь.

– Но даже если бы нравилась, это все равно не то, правда? Настоящую маму никто не заменит. Ох, Клэри, как я тебе сочувствую! У тебя такая трагедия, да? По-моему, ты ужасно смелая!

Клэри ощутила свою исключительность. Ей еще никто и никогда не говорил ничего подобного. Странная штука: ей вдруг стало легче, как будто от того, что кто-то знал ее тайну, она перестала быть настолько тягостной, а вот Эллен всегда переводила разговор так резко и ужасно, и папа никогда не упоминал о ней, ни разу даже не сказал «твоя мама» и уж тем более не рассказывал то, что ей хотелось узнать. Но он ничего не мог поделать, ему было слишком тяжело об этом говорить, а она так любила его, что не хотела лишний раз мучить, а больше было некому… Лидия расплакалась, не издавая ни звука, только губа дрожала и слезы градом катились на солому вокруг кустов клубники.

– Я бы не выдержала, если бы моя мама умерла, – повторяла она. – Я бы ни за что не выдержала… это уж слишком!

– Она не умрет, – заверила Клэри. – Она самолучший человек, какого я видела в жизни!

– Правда? В самом деле она самолучшая?

– Самая-самая. Поверь мне, Лид, я же гораздо старше тебя, я-то знаю, – она поискала, нет ли в кармане платка для Лидии, и вспомнила про помидоры. – Смотри, что у меня есть!

Лидия съела три помидора и повеселела. Клэри почувствовала себя очень взрослой и доброй. Она предложила Лидии и нектарин, но Лидия отказалась: «Нет, съешь сама», а Клэри возразила: «Нет, лучше ты. Обязательно съешь». Ей хотелось, чтобы вся добыча досталась Лидии. Потом они взяли гусениц и отправились в садовый сарай, чтобы узнать, держит ли мистер Макалпайн до сих пор хорьков.

Тедди и Саймон объехали на велосипедах вокруг дома, потом вокруг конюшен и наконец прокатились по дороге до Уотлингтона и свернули к Милл-Фарм, который купил их дед и теперь перестраивал, чтобы было где жить на каникулах кому-нибудь из семейства. Они почти не разговаривали, довольные тем, что Тедди можно наконец-то перестать быть лучшим, а Саймону – младшим в их школе и превратиться просто в кузенов на каникулах и поиграть вместе. На обратном пути Тедди спросил Саймона:

– Позовем их играть с нами в монополию?

И Саймон, втайне польщенный тем, что его мнением интересуются, ответил так небрежно, как только мог:

– Придется позвать, а то визгу не оберешься.

Сибил чудесно отдыхала: грызла печенье (в перерывах между приемами пищи она по-прежнему ощущала голод) и читала «Цитадель» А. Дж. Кронина, который был врачом, как и Сомерсет Моэм.

Обычно она предпочитала более серьезные книги, читала скорее с целью просвещения и образования, чем ради удовольствия, но сейчас на умственные усилия она была не способна. С собой она привезла «Убийство в соборе» Т.С. Элиота, который они с Вилли смотрели в театре «Меркурий», а также «Восхождение на Ф-6» Одена и Ишервуда, но читать все это ей нисколько не хотелось. Как приятно очутиться за городом. Жаль только, что Хью не может пробыть с ней всю неделю, но ведь им с Эдвардом надо по очереди бывать в конторе, а Хью хотел освободиться к тому времени, когда родится ребенок. Или дети: судя по возне, которая творилась у нее внутри, она была почти уверена, что их двое. Впредь им придется принимать меры, чтобы ничего подобного не повторилось. Беда в том, что Хью не признает никаких видов контрацепции; после семнадцати лет брака она не возражала бы, даже если бы с этой стороной их жизни было навсегда покончено, но Хью явно так не считал. Она предалась праздным размышлениям о том, к каким средствам прибегает Вилли, ведь Эдвард не из тех, кому можно отказать (во всяком случае, не тот, с кем это проходит). Когда родилась Полли, они как будто бы уже решили, что двоих детей им достаточно; в то время они были гораздо беднее, и Хью опасался, что им не хватит денег, чтобы оплатить обучение, если будут сыновья, поэтому началась возня с ее колпачком, спринцеваниями, вольпаргелем, или же Хью не кончал в нее, и в конце концов она от беспокойства перестала получать всякое удовольствие от процесса, хотя, конечно, ему о таком не говорила даже намеками. Но в прошлом году, в начале декабря, они устроили себе божественные каникулы с катанием на лыжах в Санкт-Морице, и в первый вечер, когда у обоих тело ныло от непривычной нагрузки, Хью заказал бутылку шампанского, и они выпили ее, по очереди отмокая в горячей ванне. Она пропустила его вперед, потому что он подвернул щиколотку, а потом он сидел и смотрел на нее. Когда она уже была готова выйти, он развернул огромное белое банное полотенце и закутал ее, обнял, вынул шпильки из волос и бережно уложил ее на коврик в ванной. Она попыталась заговорить, но он закрыл ей рот ладонью, поцеловал, покачал головой, и все было точно так, как сразу после их свадьбы. После этого они занимались любовью каждую ночь, а иногда и днем, и Хью ни разу ни о чем таком даже не задумался. Поэтому ее нынешнее состояние неудивительно, но она только радовалась ему, ведь он был так доволен и всегда так нежен с ней. «Мне невероятно повезло, – думала Сибил. – Руперт – самый веселый из братьев, Эдвард – самый красивый, но Хью я ни на кого из них не променяю».

– А я думал, ты сразу уснешь, – он вошел в комнату с бокалом хереса. – И принес тебе вот это, чтобы ты немножко взбодрилась.

– О, спасибо тебе, дорогой! Только пить слишком много мне не следует, иначе я усну за ужином.

– Выпей, сколько захочешь, а я допью.

– Но ты ведь не любишь херес!

– Иногда люблю. И знаешь, вот что я подумал: если ты выпьешь сейчас, то тебе будет необязательно выходить, когда приедут те незнакомые гости.

– Чем ты был занят?

– Немного почитал, потом Старик позвал меня поболтать. Он хочет оборудовать площадку для сквоша за конюшнями. По-видимому, идею ему подал Эдвард, теперь дело за выбором места.

– Саймон обрадуется.

– И Полли тоже. Да и все мы.

– Не верится, что я еще хоть когда-нибудь смогу во что-нибудь играть.

– Сможешь, дорогая. До рождественских каникул площадку все равно не достроят. А к тому времени ты уже будешь тонкой, как тростинка. Не желаешь принять ванну? Если да, лучше поспешить, пока не начали купаться теннисисты и дети.

Она покачала головой.

– Утром приму.

– Все вы примете, да? – Он погладил ее живот и поднялся с постели. – Надо бы мне переобуться.

Все мужчины семейства Казалет постоянно меняли обувь на своих длинных костистых ступнях.

Сибил протянула ему бокал.

– Мне уже хватит.

Он осушил его залпом – как лекарство, подумалось ей.

– Кстати, как мы их назовем?

– Возможно, его и ее.

– Ну так как же?

– По-моему, Себастьян – красивое имя. А ты как думаешь?

– Не слишком ли вычурно для мальчика? Может, стоило бы назвать его Уильямом, в честь Старика?

– А если будут близнецы, назовем обоими именами.

– А если девочки? Или девочка?

– Пожалуй, Джессика.

– Мне не нравится. Я люблю простые имена – Джейн, Энн… Или Сюзан.

– Конечно, можно выбрать какое-нибудь из них. Так будет лучше.

Им и прежде случалось вести такие разговоры, но еще до того, как они узнали, что могут родиться близнецы. Насчет имен мнения у них расходились, хотя ведь выбрали же они в конце концов имя для Саймона, а Хью сам придумал имя для Полли, хотя ей хотелось назвать дочку Антонией. Подумав, она сказала:

– Энн – красивое имя.

– А я вот о чем думаю: по-моему, и Джесс неплохое. Куда ты положила мои носки?

– В верхний левый ящик.

К дому подъехала машина.

– А это, наверное, загадочные гости.

– Признаюсь честно: я так рада, что ты не приглашаешь к нам на ужины и коктейли всех, с кем знакомишься!

– Для этого я слишком редко езжу на поезде. Хочешь, я уложу Полли и Саймона в постель?

– Это их первая ночь на новом месте, пусть наиграются. Они сами лягут, когда Луиза и Тедди пойдут спать.

– Оки-доки, – он провел гребнем по волосам, послал ей воздушный поцелуй и вышел.

Сибил поднялась с постели и подошла к распахнутому окну; воздух тепло благоухал жимолостью и розами, слышались металлические крики дроздов, устраивающихся на ночь, небо становилось абрикосовым с прожилками тающих перистых облаков. «И смотри в последний раз на все, что мило, каждый час…» – вспомнилось ей. Она высунулась из окна и притянула к себе розу, чтобы понюхать. «Полвека вёсен мало длится, чтобы цветеньем насладиться», – маловероятно, чтобы Хаусман отпустил каждому хотя бы пятьдесят весен, не говоря уже о семидесяти. Ей уже тридцать восемь, в голове вновь всплыла мысль о том, что роды могут оказаться трудными и она умрет. Лепестки розы поникли, и когда она отпустила ее, осыпались, остались лишь тычинки. Нет, ей нельзя умирать, она нужна. Доктор Ледингем замечательный, сестра Лэм умница. Всего лишь один из моментов, когда боль и то, ради чего ее терпишь, уравновешивают друг друга. Она ни разу не призналась Хью, как страшно ей было в первый раз, с Полли, как она боялась рожать Саймона, потому что все эти разговоры о том, что собственных родов не помнишь – сентиментальные дамские выдумки.

Полли и Луиза так и не прокатились на Джоуи. Мистер Рен сказал, что он все еще гуляет. Ему самому недосуг ловить его, но если они хотят, пусть попробуют, недоуздок он им даст. Поймают его, приведут в конюшню на ночь, а утром покатаются. Вид у мистера Рена был сердитый, так что спорить с ним они не рискнули. Луиза зачерпнула пригоршню овса и высыпала в карман, где уже лежали комочки сахара, припрятанные Полли за чаем. Няня заметила это, но обе прекрасно знали, что она ничего не скажет, ведь Полли не ее подопечная. По сырой тенистой тропинке они дошли до луга, где Полли влезла в крапиву, обожглась, и им пришлось тратить время на поиски щавеля.

– Давай живее! – торопила Луиза. – Если мы сразу его поймаем, еще останется время покататься.

Но поймать Джоуи им вообще не удалось. Он стоял в дальнем конце луга, толстенький и лоснящийся, и щипал сочную зеленую травку. Услышав, как его зовут, он поднял голову и смотрел, как они приближаются. Вокруг его головы вилось облачко мошкары, он мерно помахивал хвостом. Уистлер тоже пасся, стоя головой к хвосту Джоуи. Завидев девочек, он шагом двинулся навстречу им в надежде на угощение.

– Придется дать Уистлеру немного овса, чтобы все было по справедливости.

– Ладно, ты держи недоуздок, а я буду их кормить.

Нет, надо сделать наоборот, мелькнуло у Луизы. Она была уверена, что Полли не справится с недоуздком, и не ошиблась. Уистлер сунул мягкий нос в ладонь, полную овса, просыпав его почти весь, и Джоуи тоже подошел за своей долей. Зажав овес в кулак, Луиза протянула его Джоуи, тот приготовился ловко выхватить лакомство, но едва Полли попыталась обнять его за шею, он мотнул головой и рысью ускакал прочь, до обидного недалеко, и остановился, словно подзадоривая их повторить попытку. Уистлер ткнулся носом в ладонь Луизы, выпрашивая добавку, и чуть не сшиб ее с ног.

– Вот черт! Держи сахар, а мне давай недоуздок.

– Извини… – робко промямлила Полли. Она знала, что в таких делах от нее толку мало. И побаивалась Джоуи, правда, совсем чуть-чуть.