Хозяева плоской Земли. Путеводная симфония Рувидо Тимоти

Как я уже сказал, города у нас строились вокруг крепостей. В Окибаре, кроме двухсот метров стены, с древних времён сохранилась центральная башня, отдалённо похожая на те странные каменные минареты, которые можно встретить и сегодня по всей Ирландии, как, например, в знаменитом местечке Глендалох, о чём я разговаривал с Кроули выше, когда, если помните, рассматривал его альбом. Наша башня тоже круглая, только гораздо шире ирландских и потому производит впечатление не ракеты, а скорее гигантского колодца или кружки. Как раньше, так и теперь там заседает совет старейшин. Несколько раз мне удавалось договариваться и проводить в ней экскурсии, а однажды нас там даже встретил сам Альберт Нарди, один из наиболее уважаемых патернусов и по совместительству дед Гордиана. Встреча была разыграна как случайность, Альберт Нарди оказался приятно удивлён интересом гостей и к зданию, и к происходящему в нём, так что, несмотря на преклонный возраст, взял у меня бразды правления и сам провёл нас по залам и лестницам, рассказывая и показывая наиболее примечательные, на его взгляд, места. Мы увидели не только Главную Залу, где принимались и принимаются многие судьбоносные решения, но также Залу Даров, Оружейную и Залу Свитков. В Зале Даров хранится, например, чаша, много лет назад подаренная Окибару исландским ярлом Инги Магнуссоном, поскольку именно здесь, у нас, а не на севере, вопреки правилам фолькерула, разрешился опасный конфликт между Фрисландией и нашим безпокойным соседом. В Оружейной собрана интересная коллекция луков, мечей и топоров, которыми наши предки отстаивали свою свободу. Отец мне рассказывал, будто один из тамошних мечей выкован моим прапрапрадедом, причём не по материнской, а именно по его линии. Не знаю, Альберт Нарди ничего такого не сказал, а я спросить постеснялся. Что касается Зала Свитков, то существование его вовсе не умаляет того факта, что мы практически лишены литературы и литературного языка, уповая на устную традицию. Среди так называемых «свитков» преобладают не столько летописи, как можно было бы подумать, сколько послания, полученные советом от правительств других стран. На видном месте – документ, выданный американским военным правительством моему деду Бору в связи с получением звания и ордена во Второй мировой. Пока дед был жив, сертификат хранился у нас дома, но потом мать решила, что так память об её отце сохранится лучше. Альберт Нарди не преминул сообщить о моей шапочной причастности к победе над нацизмом, и слушатели даже поаплодировали. Вообще же дед Гордиана сам накануне предложил мне через Тандри завести мою группу в башню совета, когда узнал, что среди туристов будут не только двое бывших дипломатов из Англии, но и его, если можно так выразиться, коллега из Санестола, решивший прокатиться в наши края вместе со всем большим и шумным семейством. Старику зачем-то нужно было произвести на гостей определённое впечатление. Я у Тандри потом поинтересовался подробностями, однако она тоже их не знала. Могу лишь догадываться, что Альберту Нарди предстояло осуществить что-то важное в Санестоле, и он хотел заручиться знакомством и поддержкой. Кстати, упомянув сейчас эту фамилию и размышляя о наших городах, я прихожу к заключению, что их становление напрямую зависело от силы и могущества того или иного рода. Действительно, если, скажем Василикины Варга или мои Рувидо не слишком выпячивали себя, им в прямом смысле слова «на роду было написано» жить до скончания века в деревне, тогда как те же Нарди, проявлявшие себя на протяжении истории громче и наглее, возвышались над городами или – ещё короче и точнее – над родами. Честно говоря, родословную семейства Нарди я знаю разве что понаслышке, но, как я уже упоминал, связь с полулегендарными римлянами-завоевателями делала их особенными среди равных. Достаточно сказать, что кто-нибудь из Нарди обязательно был патернусом в Окибаре. Они всегда что-нибудь возглавляли, кем-нибудь руководили, всегда были в гуще событий, чем упрочили свой авторитет неимоверно. Никому не казалось странным, почему у Нарди всегда не один, а много домов, причём самых больших и лучших, почему все вопросы торговли в городе решаются исключительно через них, почему именно они выступают крупнейшими частными заёмщиками даже в тех случаях, когда совет отказал просителям в помощи, наконец, почему они так часто повадились покидать наш остров и месяц, год, а то и несколько проводить на чужбине, набираясь уму-разуму и налаживая невидимые мосты. Если бы кто-нибудь, кроме Гордиана, взял в свои руки развитие у нас интернета, я бы очень удивился. Конечно, это мог бы быть его брат, его дядя или племянник, но обязательно Нарди. Ещё примечательнее то обстоятельство, что уже на моём веку влияние Нарди стало выплёскиваться за границы Окибара и проявлять себя в других городах, например, в Бондендии, где при непосредственном участии отца Гордиана (и сына Альберта) открылась верфь для изготовления дорогих деревянных яхт, заказы на которые приходили исключительно с большой земли. Известно, что в Бондендии лучшие столяры и плотники, а также, пожалуй, лучший на острове лес для корабельных дел, но каким боком там оказались Нарди? Я даже, помнится, как-то поддел на эту тему Гордиана, который не повёлся, а лишь заметил, что фолькерул «ограничивает юрисдикцию советов исключительно по вопросам судопроизводства и никак не регламентирует географию коммерческой активности». Так и сказал! Я настолько поразился, что запомнил всю формулировку слово в слово. Хотя, по сути, он был прав. Разумеется, прав. Нарди не ошибаются.

Вторым примечательным местом в Окибаре считается порт. Если вы внимательно читали легенду об ирландцах, то не могли не задаться вопросом, каким образом крепость, построенная вдали от берега, в лесу, смогла стать центром портового города. Ответ прост: потомки первых поселенцев пролив Анефес прокопали. Остров Монако, собственно, и был тем местом, где ирландцы высадились. Вероятно, когда начались работы, из сентиментальных соображений его решили оставить. Гейзеры, опять же. Вообще-то я не знаю, как тогда выглядела береговая линия. Возможно, это была узенькая коса, заканчивающаяся тем, что сегодня известно как Монако, и таким образом титанических трудов её разрушить не составило. Возможно, я ошибаюсь, и работа была проделана поистине гигантская. В любом случае сегодня мы имеем дело с проливом и бухтой, которых природа не создавала. Все остальные города строились изначально на берегу. Именно поэтому они лишь незначительно дотягиваются до соседних лесов, тогда как наш первозданным лесом окружён с трёх сторон. По меркам Фрисландии порт у нас большой: длина причального фронта составляет больше километра. Глубина зависит от высоты прилива, которая колеблется, как и повсюду в наших северных широтах, от двух до четырёх метров. В малую воду глубина у причалов показывает порядка семи метров. В принципе порт рассчитан на одновременный приём дюжины небольших сухогрузов и рыболовных судов, правда, я не помню, чтобы когда-нибудь видел его заполненным под завязку. Недавно там открылись две неплохие харчевни с морской кухней, причиной чему, как я скромно считаю, стали визиты моих групп. Раньше, когда их не было, никто из местных по этому поводу не переживал, поскольку у нас вообще-то принято столоваться дома. Но трактир Кроули и еда моей матери производили на наших гостей такое благоприятное впечатление, что они, не найдя ничего подобного в столь важном месте, каким является порт, удивились, причём, вслух, кто-то их услышал, кому-то рассказал, и за несколько месяцев спрос родил предложение. Кстати, Нарди не имеют к этим харчевням ни малейшего отношения. Ими владеют представители другого влиятельного рода – Поджи. Тоже, разумеется, с римскими корнями. Про них я при случае как-нибудь ещё расскажу поподробнее, а пока вернусь в зилот, потому что мы почти доехали.

К исходу нашей утомительной поездки, пришедшемуся на позднюю ночь, все пассажиры, за исключением меня и отца Кукро, спали, безвольно раскачиваясь на сидениях. Поскольку я ехал спиной, приближение Окибара стало для меня приятной неожиданностью. Отец Кукро оживился, наклонился к окну, перехватил мой вопросительный взгляд и бодро кивнул, мол, приехали. И сразу, как по мановению волшебной палочки, дорога слева и справа ожила, нас стали встречать и обгонять другие зилоты, крики кучеров переплетались со шлепками хлыстов, лошади, которые больше не могли бежать так прытко, как привыкли, возбуждённо фыркали, колёса сплошным морским прибоем мололи многострадальный гравий, и спящие стали один за другим просыпаться, жмурясь на мелькающие за окнами огни. Гордиан зевнул, потянулся и в итоге сориентировался раньше остальных. Он приоткрыл окошко за спиной кучера и поинтересовался, куда тот намеревается нас доставить.

– За ваши деньги – куда желаете, – ответил тот и добавил: – Но вообще-то мой маршрут заканчивается, как всегда, на рыночной площади.

Поскольку все мы были приглашены ночевать сегодня у моей сестры, а жили они нельзя сказать, чтобы в центре, Гордиан закутался потеплее и перебрался на козлы, чтобы показывать дорогу. Зилот почти сразу резко свернул вправо, потом влево, наша укаченная дама охнула, но не успела ни пожаловаться, ни прилечь, как всё разом остановилось. Дверцы распахнулись, впустив свежий лесной воздух и далёкие шумы с дороги. Мы были на месте.

Так вот, я не дорассказал. Города в нашем понимании – это не только сами крепости (или их руины) и непосредственно примыкающие к ним жилые постройки. В черту того, что зовётся «городом», попадают также близлежащие деревни, которые составляют естественные районы, в отличие от настоящих деревень специализирующиеся на каком-нибудь отдельном ремесле: в одной деревне-районе преобладают охотники, в другой – рыболовы, в третьей – технари (бывшие кузнецы и им подобные), в четвёртой живут мастерицы шить, прясть и вязать одежду, в пятой – животноводы и так далее. Кто что лучше умеет делать, иначе говоря. Жители же «настоящей», родовой деревни вроде моей или Василикиной, занимаются всем подряд, кто во что горазд. В итоге, как вы можете догадаться, между деревенскими и городскими постоянно ведутся споры о том, кто лучше. Споры, разумеется, безсмысленные, поскольку очевидно, что качество продуктов отдельно взятого ремесла, конечно, лучше там, где им занимаются все, но зато я ответственно заявляю, что в деревнях мы гораздо ловчее, смекалистее и… ладно, не буду тратить время на несущественные для моей истории детали. Скажу только, что городские почему-то всегда считают, будто мы им завидуем. Уж если кому завидовать, то таким семействам, как Нарди или Поджи. Они, точнее, их дома, представляют собой третью составную часть городской застройки. Потому что это даже не дома, а целые многоэтажные имения со своим самодостаточным хозяйством, возвышающиеся над садами и огородами, причём исключительно собственными, а не соседскими за неимением таковых. Никаких заборов вокруг, конечно, однако добраться до них кроме как по одной-единственной подъездной дороге проблематично, а иногда и опасно, поскольку можно нарваться на бдительных сторожей и связанные с этим неприятности. У Нарди таких поместий было аж три: в одном жили Гордиан с Тандри, в другом – родители с его младшими братом и сестрой, в третьем – упомянутый патернус Альберт Нарди, с кем – не знаю. По расстояниям между ними получалось, будто одна семья живёт всё равно что в разных деревнях, однако они оказывались в черте города, и считалось, что правила фолькерула не нарушаются.

Я почти уверен, что в Кампе и Рару есть свои «Нарди», только едва ли нашим спутникам они были знакомы, если судить по тому откровенному восторгу, который охватил их при виде высоченного терема, колоннами на крыльце и флигелями напоминающего зубастого хищника, упершегося мордой в землю и с вытянутыми подковой лапами. Всё это было сложено из массивных дубовых брёвен, идеально выстругано и ярко раскрашено, что не бросалось в глаза ночью, но обязательно произведёт впечатление на постояльцев утром при солнечном свете. Я чувствовал, как Василика сильно сжимает мне руку. Мать Кукро забыла о своём недуге и громко восхищалась размахом жилья. Её муж помалкивал, вероятно, подсчитывая в уме, чего и сколько им бы пришлось продать, чтобы попытаться приобрести для сына нечто подобное. Один только Джон с невозмутимым видом помогал Гордиану выгружать наш багаж. Помотавшись по Европам и Америкам, он, наверняка, видывал постройки и похлеще.

– Куда вы поедите в такую темень? – обратилась к нему Тандри. – Сена вашим лошадкам мы найдём, а вы сами отдохнёте хоть как следует. Оставайтесь.

– Нет, хозяюшка, – ответил Джон, передавая мне мой драгоценный – или злополучный – свёрток. – За приглашение оно, конечно, спасибочки, но у меня на сегодня в вашем городке намечены кое-какие планы. Поэтому не стану вас стеснять. Счастливо оставаться.

С этими словами он пожал всем мужчинам руки, шепнул что-то на ухо Кукро, пружинисто запрыгнул обратно на козлы, и ставший нам чуть ли не родным зилот быстро покатил прочь. Про него все скоро забыли, поскольку настало время располагаться в доме. Гостям отвели две спальни на первом этаже. Хозяйская опочивальня находилась на втором. Нас с Василикой по-родственному поселили в левом флигеле, предоставив две комнаты. Нарди блюли традиции: не женаты – ночуйте отдельно. Формальности были соблюдены. Остальное целиком и полностью зависело от нас, поскольку во флигеле мы до утра будем одни. Тандри сказала, что покажет дом завтра, а пока готова угостить желающих отваром из трав с мёдом и пожелать спокойной ночи. Возражать никто не стал, поскольку день, проведённый сидя, утомил всех. Признаться, я тоже в тот момент больше всего мечтал о том, чтобы прилечь. Поэтому, убедившись в том, что Василика устроена и ни в чём не нуждается, и проверив лишний раз сохранность свёртка, сиротливо сложенного в углу, поспешно разделся, повалился ухом на подушку, кажется, натянул повыше одеяло и… проснулся. Накануне я забыл не только закрыть ставни, но и зашторить окно, отчего лучи восточного солнца безжалостно вспороли мой глубокий сон и настойчиво потянули прочь из постели. Вероятно, с Василикой произошло то же самое, поскольку, когда я умылся и выходил из общей ванной комнаты, она со словами «Привет, соня!» прошмыгнула из коридора мне за спину и щелкнула замочком. Я даже ответить не успел. В следующий раз я уже увидел её в гостиной, где к моменту моего появления закончился завтрак. Действительно, оказалось, что хоть меня и разбудило солнце, оно было далеко не утреннее, а почти дневное. Кукро ушёл в университет с кем-то там пообщаться на тему поступления. Его родители тоже собрались и готовы были отправляться на поиски квартиры. Они ещё раньше подобрали несколько вариантов, а теперь, когда нашли необходимые деньги, пришло время принимать окончательное решение. Тандри и тут в долгу не осталась. Она подняла трубку стоявшего здесь же, в гостиной, телефона, попросила соединить её с номером некой Лоры Линч, подмигнула мне, а когда услышала на том конце голос подруги, поинтересовалась, не знает ли она какого-нибудь симпатичного жилища в виде дома или квартиры поближе к университету. Невидимая Лора, вероятно, сверилась со своими записями и сообщила (как мы потом узнали из уст Тандри), что да, есть, и дом, и квартира: квартира буквально на университет смотрит и располагается на втором этаже общественной кирпичной постройки; дом – чуть подальше, деревянный, но в отличном состоянии и, разумеется, попросторнее квартиры да ещё с участком практически готовым под огород. Потом последовало самое интересное для меня и полезное – для наших гостей: когда Тандри напрямик спросила о цене, Лора уточнила, будут ли покупки делаться от имени Нарди или кого-то ещё. Похоже, моя шустрая сестрёнка расклад знала, потому что, не моргнув глазом, пояснила, что Нарди. Надо знать наши порядки. Это вам не континентальное безобразие, когда упоминание известной фамилии моментально подбрасывает сумму сделки на порядок, а её обладатели часто этим даже бахвалятся. У нас всё наоборот: если ты известен, значит, заслуживаешь всяческой поддержки. Циники, полагаю, скажут, мол, само собой, а то кто бы иначе лез в сепсусы, фортусы и прочие патернусы, однако хочу их заверить в том, что это не так. Не нужно думать, будто подобные должности предполагают нечто схожее с должностями президентов, премьеров, архиепископов или пап. Когда у нас появился интернет, я несколько раз понаблюдал, как в разных странах выбирают руководителей государств и, мягко говоря, удивился тому, что тамошние граждане в массе своей верят в то, что участвуют в выборах. Особенно удручила меня Америка, где избирательная система устроена таким образом, чтобы победу одерживал нужный кому-то кандидат вне зависимости от количества голосующих за него людей. У последних создаётся ощущение, будто они высказали свою волю, однако эта воля остаётся на дне бутылки, а через узкое горлышко просачиваются те, на кого оказывают влияние совершенно другие механизмы. Даже не смешно. Смешно, что американцы этого не видят и не понимают. У нас подобного просто невозможно хотя бы в силу того, что наш фолькерул признает только открытое голосование. Тут уж нельзя ни смухлевать, ни подговорить. Тех, кого не знают, причём исключительно с лучшей стороны, никогда никуда не выберут. Поэтому, если ты, скажем, Нарди, тебя все знают и уважают и, соответственно, идут навстречу, потому что упомянуть потом при случае, мол, а я тут дом Нарди помогла присмотреть, почётно и выгодно: раз тебе доверились такие люди, видать, с тобой и правда можно иметь дело. Та же Лора Линч шла навстречу моей сестре хоть и из корыстных побуждений, но с правильным посылом. Одним словом, когда Тандри повесила трубку и назвала предложенные цены, стоявшие в дверях старики переглянулись, отец тяжело опустился на стул, а мать бросилась обниматься да целоваться, называя мою улыбающуюся сестру красавицей, спасительницей, волшебницей и много чем ещё. Оказалось, что если варианты этой самой Линч им подойдут, они смогут сэкономить не меньше трети заготовленной суммы. Я же тем временем размышлял о странностях технологического прогресса, позволивших мне накануне позвонить Кроули напрямую, просто набрав номер конторы на телефоне, установленном где-то в глубинке, а моей сестре, живущей в городе да ещё в доме столь продвинутого в технических вопросах мужа, просить кого-то её соединить. Ответа я не знал и никаких выводов тогда не сделал, ибо спохватился, потому что если Кроули мою просьбу выполнил, в чём я не сомневался, то родители уже сильно переживают по поводу моего отсутствия. Я резко засобирался, что не ускользнуло от внимания Василики. Каково же было моё приятное изумление, когда она сообщила мне, что Тандри уже обо всём успела позаботиться: оказывается, Кроули сам позвонил ей ещё рано утром и выяснил, что с нами всё в порядке. Моя совесть была спасена. Тем не менее, я счёл непозволительным злоупотреблять родственным гостеприимством, обнял сестру, пожал руку заглянувшему в гостиную Гордиану и сказал, что мы с Василикой отчаливаем.

– Не лучший вариант, – заметил Гордиан, поняв меня буквально. – На лошадках быстрее будет.

Вероятно, он по-прежнему считал меня юношей не слишком далёким и предположил, будто я собираюсь нанять в порту лодку, чтобы доплыть до нашей деревни. Присутствовавшая при нашем разговоре Тандри подошла к вопросу с практической точки зрения и велела Гордиану проводить нас в конюшню, где у них специально для таких целей была удобная повозка и обученный человек, он же конюх, он же кучер. Самой ей предстояло закончить с квартирными делами, а посему мы снова обнялись, на сей раз окончательно, и Гордиан безропотно выполнил поручение. Конюх оказался молодым пареньком, который всё сразу понял и мигом запряг послушную огненно-гнедую конягу с красивой рыжей гривой в легкую двухместную коляску на четырёх тонких колёсах. В утлый багажник мой свёрток не поместился, поэтому пришлось класть его под ноги. Прощание получилось довольно скомканным. Как мне показалось, Гордиан слегка стеснялся Василики. Он буднично пожелал нам счастливого пути, велел Альдору (так звали конюха) нигде не задерживаться, поскольку у них с Тандри были планы на вечер, закрыл за нами ворота и махнул рукой, правда, как истый фрисландец, не как на континенте, то есть не из стороны в сторону, а нам вдогонку, символично посылая попутный ветер. Ветер, разумеется, оказался встречным, однако я к нему привык, а Василика, только что покинувшая промозглый север, и вовсе наслаждалась, откинувшись на удобную спинку сиденья, заложив руки за голову и улыбаясь на небо.

– Давно на конюшне? – поинтересовался я у Альдора, чтобы он не чувствовал себя лишним.

– С детства, – оглянулся тот через плечо. – А, вы про работу?.. С весны. Коняшек люблю. У вашей сестры они какие-то все удачные, аж любо-дорого. Вон Бегунью возьмите: неделя как ожеребилась, а уже хоть бы хны, сама в хомут просится.

Я не уточнил, имеет он в виду ту самую лошадь, что сейчас тянула нашу коляску, или ту, чьё желание хомута так пока желанием и остаётся, поскольку задал вопрос, который занимал меня с того момента, как Тандри упомянула о конюшне:

– А почему вы не повезли их в Рару сами?

– Так они в самую Рару ездили! – откровенно изумился Альдор. – Не, я не в курсах. Мне говорят, я делаю. Не говорят – своими делами занимаюсь. Да и на чём бы я их в такую даль повёз?

– Разве это единственная коляска?

– Бричка-то? Нет, конечно. Ещё парочка есть. Но только далеко на них кататься не стоит. Летом ещё куда ни шло, а нынче, как я слышал, там уже заморозки по ночам, так что радость невеликая. Лучше не рисковать. Я бы сам тоже зилотом поехал.

В принципе, он, конечно, был прав. Если у тебя есть транспорт, совершенно необязательно, что ты будешь им пользоваться во всех случаях жизни. Хотя косвенно наш кучер подтвердил, что свою поездку моя сестра держала от окружающих в тайне.

– Как зовут твоих родителей?

Василика поменяла позу и теперь сидела прямо и так же прямо смотрела на меня.

– Хэмиш и Эрлина…

Она воспользовалась тем, что сейчас никто на нас не смотрел, притянула меня к себе за рукав и сладко поцеловала. А я тем временем всё мучился одной мыслью, которая не давала мне покоя вот уже второй день: стоит ли рассказывать ей о существовании Ингрид или положиться на авось. Родители всегда учили говорить правду, мол, так и правильнее и проще – не нужно постоянно что-то придумывать и выкручиваться. При этом явно сами этого правила придерживались не всегда. Значит, опыт жизни научил их, что иногда стоит слукавить. Если я сейчас слукавлю, сможет ли наша связь с Ингрид остаться для Василики тайной? Только если мы сразу же уедем жить к ней в деревню, чего я делать совершенно не намеревался. Значит, правда скоро откроется. И вот тут-то и окажется, что лучше было признаться сразу, нежели оставлять на неопределённое потом, потому что тогда Василика решит, что раз я такой, мне нельзя доверять. Уф, кто бы мне помог с этим разобраться! Как вы думаете, что я сделал? Правильно, положился на авось.

Какой бы ни была вчерашняя дорога до Окибара, по сравнению с нашей её можно было назвать идеальной. Кроули который год бился со старейшинами за то, чтобы сделать проезд туристов до нашей конторы комфортным, однако постоянно чего-то не хватало, и в итоге коляску – простите, бричку – нещадно трясло и качало на ухабах. Пока удалось добиться лишь того, что было завезено достаточное количество гравия, так что дорога сделалась более или менее проездной в дождь. Василику это забавляло, она хохотала, один раз чуть не прикусила язык, зато можно было не искать повода обниматься и всячески нежничать, помогая друг другу не вывалиться наружу. Мне пришлось даже сделать мягкое замечание Альдору, чтобы он не так гнал.

Первыми, кого мы встретили на подъезде к деревне, были Льюв с сестрой. Ингрид узнала меня издалека, радостно вскинула руку да так и застыла, заметив ту, что сидела рядом со мной и обнимала за плечи. Проехать мимо и не остановиться было невозможно. Альдор неохотно натянул удила, когда я его об этом попросил.

– По грибы? – поинтересовался я у своих друзей как можно более буднично.

– Грибы уже собрали, – заметил Льюв, откровенно рассматривая мою спутницу. – Как съездил?

Они ведь оба прекрасно знали, куда и зачем я еду, а Ингрид даже хотела отправиться вместе. Как чувствовала! Родители не пустили. Пожалуй, в душе я им за это был даже признателен, хотя…

– Превосходно! – Я решил спрятать свою растерянность за приподнятым настроением. – Шеф будет доволен. Новый маршрут открыл. Кстати, вот, познакомьтесь, Василика.

Я не знал, как её представить. Моя новая знакомая? Моя главная находка? Моя будущая жена? Когда не знаешь, что сказать, лучше не говорить ничего.

– А это мои хорошие друзья, о которых я тебе рассказывал. – Не помню, чтобы что-то про них вообще ей говорил, но она могла забыть, а у меня вырвалось машинально и, кажется, очень удачно. – Льюв и Ингрид, его сестра. Ты бы видела, как они мчат по горным стремнинам на нашем каяке!

– Я тоже пробовала, – будто не ощущая неловкости, подхватила Василика. Она перегнулась через меня и протянула руку новым знакомым. – Айнара Нурдли знаете?

Айнара Нурдли у нас на острове почитают, как героя. Ещё бы, призёр олимпийских игр в Мюнхене по горному слалому! Не все точно знают, где находится Мюнхен, но Нурдли – это Нурдли!

– Он давнишний приятель моего отца. Одно время меня учил. Говорил, я способная. Как-нибудь посоревнуемся, хорошо?

Я следил за лицами слушателей. Удар был явно ниже пояса. И не только потому, что задевал их самолюбие, поскольку Нурдли, своего кумира, они видели только издалека, но и потому, что давал понять: моя спутница – девушка не робкого десятка и приехала, чтобы остаться всерьёз и надолго.

– Ну что, ехать будем? – напомнил о себе Альдор.

Я готов был его обнять. Мы наскоро попрощались и покатили дальше, благо оставалось каких-то два поворота и вот она, отчая деревня, по которой я неожиданно соскучился и которой сейчас слегка опасался.

– Эта Ингрид твоя девушка? – будничным тоном поинтересовалась Василика.

– В смысле? – прикрылся я фиговым листком удивления.

– Пока мы разговаривали, она на тебя даже не взглянула. Обычные друзья так себя не ведут. И угадала?

В её голосе не было напряжения, не было волнения. Она уже знала ответ и просто хотела, чтобы я сам его выложил. Мне оставалось прикинуться скользким угрём, которого инстинкт самосохранения заставляет сопротивляться из принципа, хотя судьба предрешена, а разделочный нож занесён.

– Я знаю её с детства. Мы дружим, я же сказал…

– Хорошо. Я поняла. Кажется, мы приехали.

Альдор притормозил на том месте, где раньше не было ничего, а теперь перед трактиром и нашей конторой образовалась небольшая площадь, как в маленьком городе, уже одним своим существованием демонстрирующая, кто здесь главный. Некоторые наши соседи даже умудрялись в хорошие дни выставлять тут свои самодельные прилавки, создавая ощущение рыночной суеты. Сегодня был один из таких дней. Я поблагодарил Альдора, пригласил его зайти перекусить, он поначалу даже замялся, но потом уверенно сказал, что ему пора и укатил восвояси. Мне же первым делом предстояло избавиться от не то драгоценной, не то просто тяжёлой ноши. Взвалив свёрток на плечо, я побрёл к приоткрытым дверям конторы, над которой с недавних пор висела красивая деревянная табличка, а на ней моей не слишком умелой рукой было вырезано: «Кроули-тур». Надпись получилась слегка кривоватая и, хотя старику понравилась, он всё-таки распорядился залить все буквы краской, чтобы стало поярче. Василика послушно шла сзади. Мне не терпелось показать её Кроули, точнее, пронаблюдать за реакцией, когда он её увидит. Ждать пришлось недолго: при нашем приближении хозяин конторы сам вышел на крыльцо, попыхивая трубкой. Я даже оторопел, потому что так шикарно он не одевался даже при посещении нас самыми именитыми гостями или когда сам ездил производить впечатление на старейшин. Похоже, Тандри основательно описала ему мой выбор, стоявший сейчас за моей спиной, и Кроули решил принарядиться. Чтобы ему подыграть, я не стал этим обстоятельством восхищаться, а оглянулся и потянул Василику к себе. В итоге получилось, что я обнимаю её за талию.

– Ну что, блудный сын, заходить будешь или прямиком к родителям?

Кроули медленно и красиво выпустил изо рта тучку дыма. Зажатой в кулаке трубкой он при этом постукивал о перила, что по моему опыту выдавало некоторое волнение.

– Дядя Дилан, познакомьтесь… – начал я.

– Подойди ко мне, милое создание, – распахнул руки Кроули, и мне только оставалось тихонько подтолкнуть девушку вперёд. – Ты ведь и есть та самая Василика, которая завладела сердцем моего юного друга?

– Та самая, – ничуть не смутившись, кивнула она, хитро зыркнув на меня и безропотно входя в стариковские объятья.

А я ещё с дуру переживал всю дорогу, как её тут примут. Кроули между тем любовался вблизи лицом своей новой знакомой и украдкой показал мне из-за её спины большой палец, после чего взял девушку за руку и повёл в контору демонстрировать наше процветающее хозяйство. Усадив Василику за стол и налив в качестве угощения полный стакан морковного сока, он как бы невзначай заметил, обращаясь ко мне, что, мол, через пару дней с большой земли должна пожаловать очередная группа и что мне долго расслабляться не придётся. Только сейчас он обратил внимание на свёрток, который я, плотно закрыв за собой дверь, осторожно сгрузил с плеча на пол.

– Твоя вторая по важности находка? – поинтересовался он.

– Можно и так сказать. Из-за неё мы и задержались. Точное из-за тех, кто хотел у нас её украсть.

– Не нужно никого пугать раньше времени, – вмешалась Василика, облизнув морковную губу. – Мы этого точно не знаем.

– Но догадываемся.

– Меня не так легко напутать, как кажется, – гордо заверил гостью Кроули и чинно подошёл ко мне. Я присел на корточки и развернул шкуру. – Что это?

– Главное, чтобы на это не попала вода. Похоже, эти железки работают как батарейка. Нас там в какой-то момент накрыл дождь, так оно таким разрядом долбануло…

– Ясно. Положим пока в чулане, а там видно будет. А это что?

– Шкура. Железка была в неё завёрнута. И всё это лежало в саркофаге с тяжеленной крышкой.

Кроули пощупал кожу, осмотрел вышивку.

– Интересно.

– История того места ещё более интересна, – заверил я.

– А мне интересно, почему мой сын забыл поздороваться!

Мы не заметили, как дверь открылась и на пороге появилась моя мать собственной персоной. Вероятно, она видела наш приезд из окна трактира, не выдержала и решила нагрянуть сама. Несмотря на сердитый голос, глаза её улыбались. Мы обнялись. Василика торопливо встала из-за стола и подошла. Мать повернулась к ней, и мне показалось, что они смотрят друг на друга целую вечность. Наконец мать протянула руку, а когда Василика в ответ пожала её, вздохнула:

– И что ты только в нём нашла?..

Все рассмеялись. Начало знакомству было положено. Оказалось, что отец вот-вот тоже должен подойти. Вероятно, по сообщениям из уст Кроули они уже поняли, что с их сыном происходит нечто серьёзное, и заранее подготовились. Пока тот занимал обеих женщин разговорами, я под шумок сходил в чулан и припрятал там наше подозрительное сокровище. Заворачивать в шкуру не стал, свернул и положил её отдельно. Чулан, как водится в наших местах, не запирался, так что я завязал на память узелок, чтобы переговорить об этом с Кроули. Времена явно менялись, а потому глупо было ожидать прежних нравов.

Глядя на то, как моя мать воркует с Василикой, я невольно подумал об Ингрид, и мне стало её искренне жаль. Вот так же и она когда-то была принята в нашем доме, её любили и привечали, правда, Кроули, насколько я помню, вёл себя более сдержанно, а мать так часто не улыбалась. А сейчас она, ни в чём ровным счётом не повинная, брела где-то по лесу с братом, наверняка плакала, а он её утешал. Не помню, кто, но кто-то говорил, что, мол, нельзя строить своё счастье на чужом несчастье. Только как теперь это всё исправить?..